Текст книги "Морская тайна"

Автор книги: Михаил Розенфельд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА 1

ЭММИ

Сильная дрожь пробегает по моему позвоночнику, когда холодный твердый пол подо мной впивается в мои лопатки.

Но не бетонный пол заставляет мою кожу покрываться холодным потом.

Это человек, нависший надо мной.

Его глаза жесткие, злые. Отсутствие каких-либо эмоций, которые, как мне казалось, я начала видеть в них за последние несколько дней.

Мои губы приоткрываются, но слов не выходит.

Мы были здесь раньше, и это всегда заканчивается одинаково.

На этот раз ничего не изменится. Во всяком случае, сейчас будет только хуже.

– П-пожалуйста, – наконец хнычу я, когда он держит пистолет ровно, направленный прямо мне между бровей.

– Почему? – Выплевывает он. – Зачем мне тебя спасать? Потому что ты моя жена? – Последнее слово слетает с его языка, как будто он даже не может его произнести.

Похоже, мне трудно это принять.

Мы женаты.

Он мой муж.

И что еще хуже, моя собственная гребаная мать подписалась на это.

Она приговорила меня к этому аду.

Мои кулаки сжимаются, когда чистая ненависть к женщине, по которой я все еще тосковала всего несколько часов назад, течет по моим венам, отравляя каждый мой вдох.

Как она могла?

Она продала меня Чирилло, как будто я была не более чем призовой коровой.

Слезы жгут мне глаза, но я отказываюсь плакать. Я отказываюсь показывать этому извращенному ублюдку, что все это влияет на меня.

– П-пожалуйста, – пытаюсь я снова. – Просто сделай это. Положи этому конец прямо сейчас.

Впервые с тех пор, как я открыла глаза, я вижу, что его цель колеблется.

Это почти так, как если бы то, что я умоляла его убить меня, влияет на него.

Что не может быть правдой, потому что ничто, и я имею в виду ничто, не влияет на фокус Тео Чирилло. Когда-либо.

Улыбка дергается на моих губах.

– Ты не можешь этого сделать, не так ли? Хладнокровный, безжалостный Теодор Чирилло не может заставить себя застрелить собственную жену. Что подумает твой отец, когда узнает?

Стук.

Резко втягивая воздух, я сажусь прямо и смотрю на дверь.

Мое сердце так сильно стучит в груди, что у меня кружится голова.

Темнота, к которой я почти привыкла с тех пор, как впервые очнулась здесь, окружает меня, холод камеры проникает в мои кости.

– Черт, – шиплю я, подтягивая ноги к груди и хмуря брови, пока я пытаюсь успокоить свое сердце.

Я не преуспеваю в маленьких пространствах. У меня никогда не получалось. Но мама позаботилась о том, чтобы моя клаустрофобия с годами только усиливалась, когда я запиралась в своей крошечной комнате, часто в темноте из-за отсутствия электричества, пока она развлекала гостей.

Я сжимаю и разжимаю кулаки, пытаясь остановить их дрожь, но это бессмысленно.

Я хочу кричать, требовать, чтобы тот, кто только что был здесь, вернулся и помог мне. Но я не хочу.

Мне все равно, кто это там. Я отказываюсь умолять. Я отказываюсь казаться слабой.

Я лучше этого.

Я лучше его.

Мама, возможно, трахала меня на каждом шагу, даже когда я думала, что она мертва, но она готовила меня к таким временам, закаляла меня, делала меня неприкасаемой.

Я повторяю эти слова снова и снова, покачиваясь взад и вперед, пытаясь контролировать дыхание. Мой разум все еще затуманен от тех наркотиков, которые мне давали, и мои галлюцинации продолжаются, не давая мне снова заснуть. Не то, чтобы это было каким-то облегчением. Образы просто продолжаются в моем сне.

Что бы я ни делала, я не могу выкинуть из головы суровое лицо Тео или смертельно бледное лицо мамы.

Я понятия не имею, сколько времени проходит, пока я отговариваю себя от постоянной панической атаки, когда лязг замка на открываемой двери заставляет меня резко выпрямиться, а сердце подпрыгивает к горлу.

Из коридора льется свет, и я вздрагиваю, когда темная фигура входит в комнату.

Отказываясь съеживаться, я осторожно и невероятно медленно поднимаюсь на ноги, удерживая его взгляд.

– Чего ты хочешь? – Огрызаюсь я, мой голос грубый.

Я потеряла всякое чувство времени. Возможно, прошло всего несколько часов, когда он оттащил меня от тела моей матери, а могло пройти и несколько дней. Я действительно понятия не имею.

– Эмми, я—

– Нет, – рявкаю я, но это выходит не так сильно, как я надеялась. Я слишком слаба. Делая шаг вперед, я держусь прямо, несмотря на то, что моему телу хочется снова свернуться в клубок. – Не смей, блядь, пытаться извиниться за это. Тебе, блядь, не жаль, и даже не пытайся притворяться, что тебе жаль. Во всем этом ты виноват, – кричу я, протягивая руки, чтобы показать на крошечную камеру, в которую он, должно быть, бросил меня после того, как накачал наркотиками.

– Эм, это даже близко не похоже на правду.

– Нет? Так ты не хочешь сказать мне, какого хрена ты запер меня, как какого-то гребаного заключенного?

Он удерживает мой взгляд достаточно долго, чтобы я поняла, что не получу ответа.

– Ты гребаный засранец, – кричу я, бросаясь вперед, сжимая кулаки и ударяя ими по его груди. – Я ненавижу тебя, я ненавижу тебя, я, блядь, ненавижу тебя! – Я кричу громче с каждым ударом, пока не начинаю кричать, как банши.

Мои мышцы горят от движений, а грудь болит от частых вдохов, но я не останавливаюсь. Я не могу.

Все, с чем я пытался справиться за последние несколько месяцев, вырывается из меня в яростном порыве. Мой гнев из-за того, что мама бросила меня, одиночество от того, что я наблюдаю, как папа и Пайпер влюбляются друг в друга. Черт, Стелла и Себ тоже. Разочарование из-за того, что этот придурок поставил под сомнение мою мораль и лояльность передо мной только для того, чтобы заставить меня разогнаться до ста восьмидесяти и заставить меня начать влюбляться в него и его гигантский член.

– Гребаный засранец, – кричу я еще раз, борьба начинает покидать меня.

Слезы, обжигающие мои глаза, наконец-то капают, но я не перестаю бить его, чтобы вытереть их.

Пусть он увидит. Пусть он станет свидетелем того, что именно он сделал со мной.

Меня это больше не волнует.

Ложь, секреты… Все они повергли меня в уныние.

Он запер мою гребаную мать в камере. Он позволил ей умереть – я проглатываю огромный комок эмоций, который встает у меня в горле при мысли о том, что она истекает кровью здесь, внизу.

– Я ненавижу тебя. – На этот раз мой голос слабее, настолько тихий, что я даже не уверена, что он может услышать его из-за моих прерывистых вдохов и не слишком впечатляющих ударов, когда мое тело начинает сдаваться.

Как бы сильно я ни хотела притвориться, что я сильная, что я могу постоять за себя против него прямо сейчас, я знаю, что не могу.

Наркотики все еще циркулируют в моем организме и угрожают отправить меня обратно во тьму.

– ААХ, – кричу я, чувствуя, что соскальзываю, но прежде чем я успеваю отстраниться, сильные руки обхватывают мое тело, и я прижимаюсь к твердой груди.

Мерзкий всхлип вырывается из моего горла, когда его хватка усиливается.

Я извиваюсь против него из принципа. Я не хочу желать его комфорта, его тепла, его силы, но, черт возьми, мое тело тает в нем, несмотря на отказ моего мозга.

Большие, жирные, уродливые слезы капают с моего подбородка, когда я теряю себя в его объятиях, в его запахе, в его утешении.

Я понятия не имею, как долго мы так стоим, я дрожу и рыдаю в его объятиях, а он физически поддерживает меня, пока я разваливаюсь на части.

Я знаю, что позже пожалею об этом, показав ему, насколько я слаба и уязвима, но я бессильна остановить это.

Мои глаза щиплет от количества пролитых слез, а горло саднит от смеси криков и раздирающих тело рыданий, которые вырываются из него.

Я понятия не имею, сколько времени это занимает, но в конце концов я плачу, пока не теряю сознание. Я смутно осознаю, что мои ноги поднимаются с холодного пола, но это все. Я слишком потерялась в его тепле и безопасности, которые обеспечивают его руки.

***

Я вытягиваю ноги, сразу замечая, что больше не лежу на твердой кровати, на которой меня заставляли сидеть в этой крошечной холодной камере, сколько бы я там ни находилась.

Моргая, открываю воспаленные глаза, с моих губ срывается вздох, когда я осознаю, где нахожусь.

Спальня Тео.

Заставляя свое тело двигаться, я подтягиваюсь так, что сижу, прислонившись спиной к спинке кровати, и оглядываю темную комнату.

Жалюзи все еще закрыты, но нет никаких сомнений в том, что сейчас середина ночи.

Протирая глаза ото сна, я откидываю свои непослушные волосы с лица.

Судя по всему, мне неприятно думать, как долго я была не в себе, как долго я была пленником внизу.

Но почему? Зачем запирать меня там, внизу, только для того, чтобы снова привести сюда?

У меня голова идет кругом от всего этого неизвестного.

Взглянув налево, я нахожу то, что уже знала.

Я одна.

Кровать застелена, так что он, вероятно, здесь не был.

Я отчаянно хочу снова свернуться калачиком под теплыми простынями и пожелать, чтобы моя реальность исчезла еще на некоторое время – не то чтобы я была настолько глупа, чтобы думать, что она немедленно не вернется ко мне в виде кошмара.

Я содрогаюсь, когда думаю о том, от чего я проснулась в той камере. Это казалось таким реальным, ненависть в глазах Тео, когда он смотрел на меня сверху вниз. Такой грубый.

Дрожь пробегает по мне, и когда я смотрю вниз, я обнаруживаю, что толстовка с капюшоном и спортивные штаны, которые я украла в "необходимости сбежать", были заменены одной из рубашек Тео.

Он переодел меня. Он устроил меня поудобнее. Почему?

Мой желудок громко урчит, и это, наряду с острой потребностью в туалете, означает, что я не ныряю обратно под одеяло и не пользуюсь максимальным комфортом. Вместо этого я отбрасываю их назад и направляюсь в ванную.

Мои ноги немного более устойчивы, чем в прошлый раз, когда я ими пользовалась, и после того, как я помочилась и почистила зубы, я понимаю, что в голове у меня тоже меньше тумана.

Я могу только надеяться, что это означает, что я не сломаюсь и не прижмусь к нему, как только увижу его.

От одной мысли о том, как он утешал меня, огонь разгорается в моих венах.

Как он смеет?

Как, блядь, он смеет стоять там и обнимать меня, как будто у него есть хоть какое-то право пытаться собрать меня воедино после этого? Он был тем, кто разбил меня вдребезги в первую очередь.

Я вылетаю из ванной с моей новообретенной яростью, подпитывающей мои движения.

Найдя новую пару спортивных штанов, я туго завязываю пояс и выхожу из спальни, более чем готовая разобраться с ним.

Мне нужны ответы. Их чертовски много.

Но вскоре я понимаю, что в ближайшее время я их не получу, потому что этого придурка здесь даже нет.

Я обыскиваю каждую комнату, не находя никаких свидетельств того, что он просто выскочил куда-то по-быстрому.

– Где ты, черт возьми, находишься? – Рявкаю я, направляясь в помещение, похожее на его кабинет, на противоположной стороне квартиры от его спальни.

В центре комнаты стоит огромный глянцевый черный письменный стол, из которого открывается вид на раскинувшийся за ним город. Вдоль стен выстроились книжные шкафы.

Здесь темно, сурово и чертовски красиво, как и во всем остальном его доме, но я не могу не закатить глаза при виде этого.

– Кем, черт возьми, ты себя возомнил, Теодор Чирилло? Ты принц, а не гребаный король, – бормочу я, опускаясь в его совершенно нелепое кресло с высокой спинкой и уставившись на город вдалеке.

И подумать только, я думала, что кресло в его спальне было его троном.

Очевидно, я была неправ.

Как и следовало ожидать, на столе нет ничего, кроме его компьютера.

Я включаю его, затем роюсь в раздражающе аккуратных ящиках в надежде что-нибудь найти, но там нет ничего интересного.

Сев, я натыкаюсь на экран с его паролем.

– Черт, – бормочу я. Но я знала, что это произойдет.

Найти эту папку под кофейным столиком было чистой случайностью. Тео ни в коем случае не беспечен. Даже если бы мне удалось правильно угадать его пароль, было бы наивно предполагать, что дальше все пойдет как по маслу.

Я вряд ли найду папку с моим именем, в которой хранятся все ответы, в которых я отчаянно нуждаюсь.

Нас бы здесь не было, если бы он хотел все упростить.

Он хочет, чтобы я работала ради этого, это очевидно.

Я понимаю, что он еще больший садист и психопат, чем я первоначально думала.

Он мог бы рассказать мне все это, но нет. Он все скрывал, заставляя меня играть в его игру.

Он заполучил меня именно туда, куда хотел.

Он болен.

Чертовски больной.

Даже не сумев преодолеть первый барьер, я запускаю его мышь через всю комнату. Она разбивается о окна от пола до потолка, но мне от этого не становится легче.

– Засранец, – шиплю я, продолжая обыскивать квартиру.

Должно же что-то быть. По крайней мере, моя гребаная сумка и телефон.

Конечно, он не оставил бы меня здесь без возможности связаться с ним?

Стал бы он?

Оказывается, ответ "да", потому что я не нахожу ничего из своих вещей. Я даже не нахожу его планшета или чего-нибудь полезного.

– К черту это, – бормочу я, отказываясь от всего этого.

Устремляясь к входной двери, я твердо намерена сделать то, что должна была сделать прошлой ночью, и просто уйти.

Возможно, я потеряла ключ от мотоцикла, и ящик, в котором лежат остальные, теперь может быть пуст, но это меня не остановит.

Я пойду пешком. Автостопом. Мне, блядь, все равно, лишь бы это унесло меня отсюда. От него. Я просто хотела бы, чтобы воспоминания и кошмары было так же легко оставить позади.

Я щелкаю замком с внутренней стороны двери и поворачиваю ручку. Внезапно мне становится немного легче дышать, зная, что я вот-вот избегу этой гребаной катастрофы, но, когда я тяну, дверь не двигается.

– Черт, – шиплю я, поворачиваясь к биометрической панели рядом со мной.

Там горит зеленый свет, поэтому я наивно приложила к нему руку, вспомнив, что делала именно это, когда мы вернулись сюда в пятницу вечером. Но, в отличие от того раза, ничего не происходит.

Ну, на самом деле, это неправда. Насмешливый зеленый огонек становится красным, отказываясь принимать мой отпечаток.

– Чееерт, – рычу я, дергая за ручку в бессмысленной попытке сорвать ее с петель. – АРГХ.

Я приваливаюсь спиной к двери, моя грудь тяжело вздымается, а перед глазами все расплывается от разочарования.

– Я, блядь, ненавижу тебя, Тео Чирилло, – кричу я в тишину коридора.

ГЛАВА 2

ТЕО

Закрыв дверь, я глубоко вдыхаю стерильный больничный воздух.

– Есть новости? – Спрашивает Деймон, отталкиваясь от стены, к которой он прислонился.

Он все еще покрыт доказательствами почти самоубийства Коры, но ему не хватает жажды крови в его глазах, которая обычно появляется при таком количестве крови наших врагов.

Я пожимаю плечами, само движение – тяжелая работа, когда кажется, что весь мир давит на мои плечи.

Прошло сорок восемь часов с тех пор, как Деймон позвонил мне, чтобы сказать, что он нашел Кору истекающей кровью в ее камере. Сорок семь часов с тех пор, как Эмми узнала все секреты, которые я от нее скрывал. И немного меньше, так как Деймон накачал ее наркотиками, чтобы охладить ее.

Он запаниковал, когда увидел, что она теряет свое дерьмо, но спонтанный ход был немного чересчур, если вы спросите меня.

– Они думают, что с ней все будет в порядке.

С тех пор, как мы наконец отвезли Кору в больницу, все пошло прахом. Док сотворил свое волшебство и каким-то образом сохранил ей жизнь, пока мы не добрались сюда. Только оказавшись на операционном столе, она потеряла сознание, и ее пришлось вернуть.

Я часами ходил по этому коридору, думая, что мне придется вернуться в наше здание и сказать Эмми, что я не только лгал ей все это время, но и позволил человеку, которого она отчаянно ждала последние несколько месяцев, умереть под моим присмотром.

Все это было катастрофой, ожидающей своего часа. Не нужно было быть гребаным гением, чтобы понять это. Но я никогда не ожидал, что это так подействует на меня.

Это моя собственная вина. Если бы я просто запер эту чертову папку, она бы никогда ее не нашла. Она никогда бы не стала шпионить. Она никогда бы не увидела…

Черт.

Я проглатываю комок эмоций, который угрожает застрять у меня в горле, учитывая, что она, должно быть, чувствовала, видя, как ее мама беспомощно лежит в огромной луже собственной крови.

– Ты должен вернуться, – говорит мне Деймон. – У меня все под контролем.

Протягивая руку, я потираю затылок.

Очевидно, он прав.

Это то, где мне нужно быть. Это то, где я должен быть.

Но, черт возьми.

Поймав Эмми, когда она рухнула у меня на руках после того, как он сделал ей укол, а затем снова, когда она испугалась, когда я вошел в камеру, в которую мы ее поместили, чтобы мы могли вытащить Кору для лечения, в котором она нуждалась… оба они вызвали у меня приступ страха.

Она никогда не простит мне ничего из этого.

Черт возьми, она не должна прощать меня ни за что из этого.

– Не будь гребаной киской, Чирилло. Она просто девчонка. Работа. Когда ты уклонялся от одного из них раньше? – Он многозначительно приподнимает бровь, отчего мои кулаки сжимаются.

Он знает так же хорошо, как и я, что Эмми никогда не была для меня просто работой.

Возможно, мы с Деймоном не всегда сходимся во взглядах, но мы двое больше похожи, чем любой из нас хотел бы признать.

Он всегда был аутсайдером в группе, тем, кто никогда не вписывался. Но правда в том, что если бы другие не тащили меня за собой, я мог бы легко закончить, как он – на окраине, всегда заглядывая.

Мы одинаковые. Облажались до невозможности. Холодные. Суровые. Беспощадные. Непреклонные.

Уверен, Эмми сказала бы, что мы психопаты. Она использовала это слово, чтобы описать меня, больше раз, чем я могу сосчитать. И иногда я не могу не задаться вопросом, права ли она.

Но тогда я помню наши лучшие времена. Как хорошо было лежать с ней в моих объятиях. Как приятно было просто смотреть, как она спит. Как это осветило то, о чем я и не подозревал, когда она улыбнулась мне так, как я никогда не видел, чтобы она делала с кем-то еще.

Да, может быть, я все-таки не совсем безнадежен.

– Все сложно, – говорю я после смехотворно долгого молчания.

– Блядь, и не говори. Просто, может быть, дважды проверь, что ты запер все свои кухонные ножи и оружие, прежде чем ложиться спать где-нибудь рядом с ней.

Я смеюсь, потому что это кажется правильным, но я не могу не задаться вопросом, что Эмми собирается делать теперь, когда она знает. Теперь она знает, что я ее… ее муж.

Проводя рукой по длинной щетине на подбородке, я прокручиваю это слово в голове.

Возможно, я знал об этом уже несколько недель, но это не значит, что это легче принять.

Было легко отодвинуть этот факт в сторону, когда мне нужно было сосредоточиться на других вещах, например, как, черт возьми, я собирался воздержаться от того, чтобы трахать ее шестью способами с воскресенья.

Я хотел поступить правильно и ничего не доводить до конца, пока она не узнает правду. Но она все испортила в ту секунду, когда направила свой нож на мою машину.

Может быть, я всегда вел проигранную битву.

Я также подумал, что эти благие намерения на самом деле были не чем иным, как моим эгоизмом, потому что в ту секунду, когда я взял ее, я понял, что снова буду жаждать ее так, как никогда не испытывал.

И я был прав.

Черт, я был прав.

– Да, уже сделано. Мне больше не нужны сюрпризы.

Деймон понимающе кивает.

– Я позвоню тебе, если что-нибудь изменится. – Его глаза устремляются в сторону комнаты, где Кора в данный момент борется за свою жизнь.

– Ценю это. Скоро увидимся.

– Если тебе повезет.

– Она не причинит мне такой боли. Ей слишком нравится мой член, – говорю я с ухмылкой. Хотя, когда единственная реакция Деймона – непонимающе уставиться на меня, я понимаю, что сказал этот комментарий не тому близнецу. – Ладно, хорошо… увидимся позже.

Кивнув, я разворачиваюсь и выхожу из больницы.

Достав из кармана свой телефон и телефон Эмми, я перечитываю полученные нами сообщения.

И Стелла, и Калли с подозрением относятся к исчезновению Эмми, и это справедливо. Это то, с чем мне нужно будет разобраться скорее раньше, чем позже, если я не хочу, чтобы они стояли у моей двери и требовали, чтобы я рассказал им, что происходит.

С Калли я справлюсь. Но Стелла – это совсем другая история.

– Йоу, братан. Киска Эмми настолько хороша, да? – Себ говорит, как только наш звонок соединяется. – Как только вы переходите к настоящему, этот вазелин кажется некачественным, я прав?

Я испустил измученный вздох. Я не могу вспомнить, когда в последний раз мне удавалось поспать больше двадцати минут, сидя прямо на больничном стуле.

Что мне нужно, так это моя кровать с моей девочкой, свернувшейся калачиком в моих объятиях.

Моя девочка.

Или, черт возьми, нет.

Она может быть моей на бумаге, она может быть в состоянии юридически взять мою фамилию и все, что папа разрешил ей иметь в брачном контракте, который, я уверен, существует, но я не уверен, что когда-нибудь смогу заявить, что она действительно моя.

– Что происходит? Ты разрываешь мой телефон, как будто кто-то умер. – Я съеживаюсь от собственных слов, зная, что на самом деле прошло всего несколько недель с тех пор, как он похоронил свою маму.

– Не, Стелла просто волнуется из-за того, что ты, возможно, был немного жесток с Эм.

– Она последняя, кто должен беспокоиться о грубом сексе, чувак.

Его смешок глубокий, и я знаю, что он представляет себе все то извращенное дерьмо, которым они вдвоем занимались.

– Она даже не читает свои сообщения. Она просто волнуется.

– С Эм все в порядке. Я оставил ее спящей.

– Тебя нет дома. Сейчас всего лишь… восемь утра.

– Меня вызвали на работу, – вру я. Ну, не совсем. Я думаю, вы могли бы сказать, что сохранить жизнь нашему гребаному пленнику было гребаной работой. В которой я очень близок к провалу.

– Ладно. Что ж… просто заставь ее перезвонить Стел. Она сводит меня с ума. Детка, это было чертовски необходимо? – Он лает, его голос становится тише с каждым словом.

– Где моя девочка, Чирилло? – Стелла срывается с места.

– В моей постели, отдыхает. Остынь, черт возьми, принцесса.

– Я сделаю это, когда буду знать, что ты не задушил ее до смерти.

Мои зубы скрипят от ее тона.

– Я не убивал ее, Дукас. Успокой свои гребаные сиськи.

– Заставь ее позвонить мне. Я волнуюсь.

– Да, мэм.

– Не начинай это дерьмо. Ты уже знаешь, что я сделаю с тобой, если ты причинишь ей боль.

– Да, да. Я слышал это громко и ясно. У нас все хорошо?

Она бурчит что-то вроде согласия, прежде чем прервать звонок.

– Мне тоже было приятно с тобой поговорить, – бормочу я себе под нос, пока лифт спускается по зданию.

Открываю приложение для домашней безопасности, нажимаю на камеры, установленные по всей квартире, и начинаю искать ее, когда обнаруживаю, что кровать пуста – и оставлена в гребаном беспорядке.

Мой левый глаз дергается от этого зрелища, но это ничто по сравнению с тем, что я вижу на других камерах.

– Черт возьми, Рэмси, – бормочу я, сердито засовывая наши телефоны обратно в карман и направляясь к своей машине.

***

Я делаю глубокий вдох за секунду до того, как прижимаю руку к панели рядом с дверью и толкаю ее, открывая.

Я чертовски устал, но я знаю, что мне предстоит борьба. Так всегда бывает, когда речь заходит об Эмми.

Я подпустил ее слишком близко. Я позволил ей увидеть, что именно заставляет меня тикать, и показал ей, как именно нажимать на мои кнопки.

Щелчок замков громкий, и я не сомневаюсь, что это оповещает ее о том, что я дома.

Едва я закрываю за собой дверь, как она появляется в другом конце коридора, все еще одетая в рубашку, в которой я уложил ее спать, но она добавила пару моих спортивных штанов, которые раздражающе заставляют ее выглядеть горячей и милой одновременно. Она выглядит такой маленькой из-за ткани, подобранной на талии. Хрупкой, поддающейся разрушению. И черт возьми, если от этого у меня не потекут слюнки.

– Ах, муж. Как мило с твоей стороны почтить меня своим присутствием. Я присматривала за домом для тебя, – напевает она приторно-сладким голосом, от которого у меня сводит зубы.

– Я рад видеть, что ты проснулась.

Ее голова наклоняется набок. – Это так?

Я двигаюсь быстрее, чем она ожидает, моя рука обхватывает ее горло, когда я прижимаю ее спиной к стене.

Она ахает, не ожидая этого движения, когда пристально смотрит на меня, притворяясь, что это ее не трогает.

– Я знаю, что ты пытаешься сделать, Мегера. И теперь я могу сказать тебе, что это не сработает.

Застенчивая улыбка растягивает ее губы. – Я понятия не имею, о чем ты говоришь, муж.

Я ухмыляюсь в ответ, но это чистая злоба. – Если ты думаешь, что я не знаю, что ты пыталась сбежать, что ты разгромила мою квартиру, тогда тебе действительно нужно пересмотреть, с кем ты имеешь дело.

– И тут я подумала, что ты теряешь хватку, из-за того, что оставляешь улики на мое усмотрение.

– Я не ожидал, что ты будешь рыться под моим кофейным столиком, Мегера. По какой-то гребаной причине я верил, что ты не будешь рыться в моем доме.

– Вероятно, это была твоя вторая ошибка, – шипит она.

– О, и какой была моя первая? – Спрашиваю я, искренне заинтересованный в том, чтобы выяснить, в чем, по ее мнению, заключается мое худшее преступление здесь.

– Лгал мне.

Справедливо.

– Я—

– Не надо, – огрызается она. – Если только с твоих уст не сорвется какая-нибудь честность, прибереги это.

В ту секунду, когда моя хватка на ней немного ослабевает, она выскальзывает из-под меня и стены и устремляется к тому, что, как я уже знаю, является моей разгромленной гостиной.

Скидывая обувь, я следую за ней, любуясь разгромом. Повсюду разбросаны перья с диванных подушек. Содержимое всех шкафов и выдвижных ящиков разбросано повсюду, и она стоит посреди всего этого с видом самодовольной богини.

Мой глаз дергается от беспорядка, но я отказываюсь показывать ей, как сильно это на меня влияет.

Я ненавижу беспорядок. Я ненавижу хаос. Мне нравится, чтобы всему в моей жизни было место, чтобы было спокойно. Вот почему она довела меня до грани безумия за последние несколько месяцев, потому что она не является ни тем, ни другим. И если я следую своим правилам, то она не вписывается в мою жизнь.

Только… она делает это.

Глядя на нее сейчас, посреди того разгрома, которое она причинила, я понимаю, насколько уместно она смотрится в моем доме… в моей жизни.

Мои кулаки сжимаются от желания подойти и показать ей, что именно все это заставляет меня чувствовать.

– Почему ты не сказал мне, Тео?

– Потому что я не мог, – честно отвечаю я.

– Значит, ты бы с радостью солгал мне о чем-то таком… таком чертовски важном, потому что ты предпочел бы следовать гребаному приказу своего отца?

– Это было не только из-за него.

– Нет, верно… – говорит она, явно делая поспешный вывод. Не то чтобы я собирался поправлять ее, потому что это означало бы обнажить перед ней свою душу больше, чем я уже раскрыл.

Я мог бы сказать ей. Я мог бы поступить совершенно по-другому, но тогда ее бы сейчас здесь не было. Если бы я сказал ей с самого начала, то у нас не было бы этого времени вместе.

Я бы не узнал ее получше. Настоящая она. Не тот фасад, который она напускает на себя, чтобы его видели все остальные. Я был за маской, пусть и ненадолго. И, черт возьми, она тоже пробралась под мою. Я просто не уверен, что она еще не знает, какие части меня реальны, как я знаю ее.

– Как я могла забыть? Не только твой отец согласился на это гребаное безумие, но и моя мама тоже.

Мой желудок сжимается от ее предположения, и прежде чем я успеваю решить, правильно ли говорить ей об этом или нет, слова срываются с моих губ.

– Твоя мама не знала.

Она отшатывается, как будто я только что дал ей пощечину.

– Это была ее подпись. Я знаю ее так же хорошо, как и свою собственную. Черт, я подделывала это достаточно раз, – тихо добавляет она, заставляя меня улыбнуться.

– Да, так оно и было, но она не знала, что подписывает. Ее втянули в это обманом.

– Т-твой отец? – Выплевывает она, на ее лице читается отвращение.

– Отчасти, – признаюсь я. – Он работал с—

– Кто? Кто, черт возьми, мог так поступить со мной?

– Твой дедушка.

Она замирает, ее глаза сужаются, пока она переваривает мои слова, прежде чем весь воздух выходит из ее легких, и она падает обратно на диван с совершенно отсутствующим выражением на лице.

Зная, что мне нужно что-то сделать, чтобы максимально не быть главным злодеем в этой истории, я оставляю ее там, где она есть, перепрыгивая через все, что валяется на полу, пока не открываю холодильник и не достаю бутылку водки. Меня не волнует, что еще даже нет девяти утра. Отчаянные времена и все такое.

Я беру два стакана и направляюсь обратно.

Она все еще сидит точно там, где я ее оставил, ее глаза сосредоточены на одной-единственной точке на стене напротив.

– Вот, выпей это, – говорю я, передавая ей стакан с изрядным количеством алкоголя в нем.

Вслепую она тянется за ним, даже не задаваясь вопросом о времени, прежде чем выпить его.

Она морщится, а затем с такой силой ставит стакан на кофейный столик, что я удивляюсь, как он не разбивается.

Я немедленно наполняю его, но на этот раз она не тянется за ним.

– Ты лжешь, – холодно заявляет она.

– Детка, хотел бы я быть таким.

– Нет, – огрызается она, ее глаза, наконец, встречаются с моими. – Нет. Он бы не стал. Мой дедушка любит меня. Он бы никогда не отдал меня таким психопатам, как ты. – Она вскакивает, ее плечи напряжены, а крошечные кулачки прижаты к бокам. – Вот кто вы все такие, ты же знаешь это, верно? Ты, блядь, не можешь заниматься таким дерьмом… сажать людей под замок, жениться на них без их ведома. Господи, Тео. Ты должен быть в состоянии видеть, насколько все это чертовски безумно.

Я беру паузу, чтобы ответить. Я не могу спорить ни с чем из того, что она только что сказала. Все это безумие. Но… – Это моя жизнь, – честно говорю я.

– Это гребаная чушь собачья, вот что это такое.

Я встаю, когда она проносится через всю комнату. Мое сердце подпрыгивает к горлу, и я тянусь к ней, мои пальцы обхватывают ее предплечье.

– Отвали от меня нахуй, – кричит она, вырываясь из моих объятий. – Я не хочу иметь с тобой ничего общего, Тео. Ничего. Меня не волнует, чего хочет твой отец, чего хочешь ты. – Она поворачивается, ее губы кривятся от отвращения. – Я не хочу ничего из этого. Я не хочу тебя. Все, что ты сделал с того дня, как я начал учиться в Найтс-Ридж, – это разрушил мою жизнь. С меня хватит. – Она вскидывает руки в знак поражения. – Все. Блядь. Кончено.

– Эм, пожалуйста. Я– Я захлопываю губы, когда мой мозг догоняет мой рот. Независимо от того, какова правда в этой ситуации, я отказываюсь умолять.

В конце концов, я Чирилло.

– Выпусти меня. Я хочу вернуться домой.

Я выдерживаю ее пристальный взгляд, позволяя ей увидеть ответ, ясный как день, на моем лице.

– Отвали. Ты не можешь держать меня здесь.

Мои брови сводит.

– Ты не можешь. Я не хочу быть здесь. Я не хочу быть где-либо рядом с тобой.