Текст книги "Никарагуа. Hora cero"
Автор книги: Михаил Колесов
Жанр:
Роман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
1 мая утром в театре «Рубен Дарио» прошло Торжественное собрание, посвящённое «Дню международной солидарности трудящихся» (впервые в Никарагуа). Его трансляцию по телевизору смотрели все обитатели «Болоньи». На собрании присутствовали Даниэль Ортега, Виктор Тирадо и Рафаэль Карденаль (брат Эрнесто Карденаля). С большим докладом выступил Байардо Арсе, который, в ответ на выступление Рейгана, раскрыл суть доктрины Трумэна в 1947 году и продемонстрировал эскалацию вмешательства США в дела латиноамериканских стран, в том числе Никарагуа. В заключение был предъявлен ультиматум США из 11 пунктов и оглашено обращение Сандинистского Фронта к рабочим. Это выступление впервые произвело на Кольцова впечатление чего–то, наконец, конкретного. Хотя оставалось не ясным, что за этим последует…
Намеченное «массовое гуляние» на площади «19 июля» было отменено под предлогом траура по погибшим накануне на границе 14-ти «специалистам». Но, вероятно, эта отмена была обусловлена опасением провокаций. Советским преподавателям выход из дома был категорически запрещён.
Вечером Кольцов с женой и Орловы присутствовали на Торжественном собрании в посольстве. Доклад сделал Павлов. После этого был концерт детей и приехавшего белорусского ансамбля. Потом пили пиво и разъехались по домам. Кольцовых отвёз Павлов, который всю дорогу молчал. Просмотрев перед сном последние номера «Правды», Кольцов обратил внимание на награждение «посмертно» международного телекомментатора Каверзнева, работавшего в Афганистане и «скоропостижно» умершего по возвращению в Союз…
После отъезда Векслера положение Кольцова заметно изменилось.
Евгений Колтун с чванством разъезжал на машине Векслера с личным шофёром (Виктор ездил сам). Но остался жить в «Планетарии», уступив дом Векслера Мирзояну, который «демократично» ездил со всеми на университетском автобусе. От Кольцова Колтун держался подальше, игнорируя его. И вообще он все «дела» по группе передал Мирзояну, который попытался договориться с Сергеем о «согласованности действий», на самом деле, о подчинении ему. Сергей невежливо послал его подальше. Вскоре узнал, что Вартан «пожаловался» на него Чукавину. Такого не позволял себе даже Векслер! Евгений Орлов, как и некоторые из новых «стариков», стали выражать недовольство изменением «стиля руководства», только сейчас оценив гибкую политику Векслера, поддерживавшего в группе равновесие интересов и в то же время сохранявшего по отношению к коллективу дистанцию. Колтун не обладал авторитетом ни в ГКЭС, ни в посольстве, ни в университете. Это быстро понял Вартан и стал активно везде укреплять свои позиции. Одновременно он всячески демонстрировал Колтуну своё «почтение», хотя всем было ясно, что он Евгения «в грош не ставит». Но тому это нравилось, и он вёл себя как павлин, распустивший хвост. К тому же Вартан с первых дней избрал проверенный «советский» способ руководства коллективом: подбор двух–трёх «фаворитов» и укрепление отношений через «бутылку». Теперь в «Планетарии» пьянки с участием Вартана и Колтуна, на которых решались все вопросы, стали регулярными. Вартан обладал редким качеством – он мог выпить столько, сколько нужно. А Колтун пьянел от первой рюмки. «Нужные» люди выдёргивались, время от времени, туда на «доверительные беседы». Коллективные собрания теперь прекратились, за исключением партсобраний, на которых «меньшинство» выступало «единым фронтом». Новое руководство уже не интересовало «общественное мнение». Рябова такое положение вполне устраивало. Этим переменам способствовало то, что состав преподавателей менялся. Один за одним уезжали «старики», приезжали новые люди, которые воспринимали «новый порядок», как само собой разумеющийся. К вновь прибывшим Вартан проявлял повышенное внимание, изображая из себя заботливого отца и решая их бытовые проблемы. В этом был его «конёк».
Неожиданно Кольцова вызвал к себе Рябов и дал указание срочно подготовить для него к партсобранию «критический материал» по положению в группе. Сергей твёрдо отказался, сказав, что это – «внутренне дело» коллектива, с которым они разберутся сами. Он понимал, что советнику был нужен компромат на Векслера. До него уже дошли слухи о том, что партбюро посольства готовит о нём «вопрос». Видно, Виктор успел что–то натворить, и этим, возможно, и объяснялось его столь скоропалительное «бегство». Но «сдавать» Векслера Сергей не собирался. Всё–таки, по сравнению с его преемниками, Виктор вёл себя порядочно, хотя и понимал порядочность по–своему. В то же время он чувствовал, что Рябов обратился к нему не случайно. Если бы «материал» исходил от него, на партбюро это произвело впечатление. Но он не мог ни заметить, что Чукавин, Петухов и другие стали избегать встречи с ним, вероятно, ожидая исхода «дела» Векслера. Он уже знал, что посла возмутили не только дорогой прощальный банкет, устроенный за счёт никарагуанцев, но и присвоение Векслеру звания «Почётный профессор» университета, где он не провёл ни одного часа занятий.
Вместе с тем, Кольцов понимал, что эта просьба Рябова – его проверка. Будучи человеком недалёкого ума, сформировавшегося в атмосфере московского чиновничества, Юрий Николаевич не верил ни в порядочность, ни в самоуважение. Он откровенно презирал тех людей, которых использовал только по «назначению». Но самого себя он считал «принципиальным человеком». И, если сейчас Кольцов сдал бы Векслера, он не изменил бы к нему своего высокомерного отношения, он просто, – удовлетворённый, – оставил его в покое. Но, наткнувшись на отказ, он, как бы получил моральную пощёчину. К удивлению Сергея, «старики» поддержали его, и никто не написал доноса на Векслера. Мнения Колтуна и Мирзояна посольское руководство не интересовало.
Теперь убежищем Кольцова стала работа. В университете всё шло своим чередом. Ритм занятий был отлажен и его усилия уже приносили свои плоды.
5 мая, в день рождения Карла Маркса, Кольцов, Орлов и Вольфганг присутствовали на научной конференции, организованной Национальной ассоциацией социологов, на которой выступали их университетские ученики. Им оппонировали «комментаристы» из профессиональных социологов (главным образом, учившиеся в университетах США или Мексики). Эффектное выступление Химены Гонсалес и строго академический доклад Леонардо Давийа, подготовленные Кольцовым, слушали под аплодисменты. После этого в дружеской обстановке прошёл фуршет «по–американски».
На следующий день в Департаменте царило воодушевление успехом. Но Кольцов на совещании по итогам конференции вынужден был охладить восторг, объяснив, что это только серьёзная заявка, которую надо постоянно подтверждать. В последние годы (по политическим причинам) Национальный университет не воспринимался как научный центр, тем более в области общественных наук, уступив авторитет Американскому католическому университету (UCA), где были собраны (и сохранены) значительные научные кадры. Кольцов знал, о чём говорил, так как, за время работы в CNES он хорошо изучил кадровую ситуацию в Высшей школе Никарагуа.
В субботу в «Болонью» приехал прощаться Хуан Гаэтано, который всё–таки уезжал в Москву в качестве «юридического атташе» посольства. Кольцов был за него очень рад, так как знал, что ему здесь в последнее время очень тяжело. «Я возвращаюсь домой», – вполне серьёзно сказал Хуан. Они посидели за столом втроём с Евгением Орловым, вспоминая за бутылкой рома дни их совместной работы в CNES. После ухода Хуана Сергей почувствовал, что расстался со своим, пожалуй, единственным никарагуанским другом.
9 мая, – день Победы, – утром в «Болонью» нагрянули Чеслав и Татьяна, приехавшие из Леона. Среди «русистов» произошла ротация, и теперь они будут работать в Манагуа, а Серёжа Франчук и Ада должны были уезжать в Леон (но, как оказалось позже, Франчуки всё–таки «отвертелись» и ребята вернулись в Леон). Кольцовы прогулялись с гостями по окрестностям квартала, зашли в коммерческий магазин «Curacao» и Сергей в честь праздника купил Лиде золотые серьги, но благодарности от неё не услышал. После обеда он уехал в университет, где присутствовал на представлении нового ректора. Потом молодые преподаватели во главе с Колтуном отбыли в торгпредство на спортивные соревнования. Сергей с ними не поехал и вернулся домой. Вечером зашла «на ужин» Сильвия, которая часто заходила посоветоваться и рассказать новости CNES. Она сообщила, что Хуго Мехийа, вероятно будет назначен «генеральным секретарём», т. е. заместителем Президента CNES. За Сильвией неожиданно заехал сам доктор Кастильо, который приветствовал Сергея как доброго знакомого, но зайти в дом отказался…
За последнее время в стране ничего нового не произошло. Напряжение сумасшедших дней предшествующей недели стало спадать, несмотря на то, что бои на севере продолжаются. Сообщили о прорвавшейся банде в 200 человек в районе Халапа. Другая банда захватила 47 крестьян в провинции Новая Сеговия. Здесь в боях, в присутствии иностранных корреспондентов, погибли 11 сандинистов (все «добровольцы» из Манагуа). На южной границе два отряда в 40 и 30 человек атаковали пограничные пункты. Команданте Убеда сообщил, что в Коста – Рике объединились Робело, Пастора, Чаморро и Бруклин в антисандинистскую организацию ARDEN. На Атлантическом побережье контрреволюционная военная организация «Misurasata», которую возглавляет некто Фагот, захватила 1300 индейцев–мискитов. Между тем на костариканской границе отряды Пасторы активизируют свои военные действия. Коста – Рика выслала из страны 3‑х никарагуанских контрреволюционных лидера и запретила политическую деятельность иностранцев. Захвачены «сомосисты», участвовавшие в убийстве немецкого врача и других, всего при разгроме банды убито 240 человек, в плен взято 60. В провинции Новая Сеговия прорвалась банда в 500 человек. В Манагуа прибыл личный представитель Вилли Брандта некто Вишневский, с которым встретились Байардо Арсе и братья Ортеги. Либеральная газета «Nuevo Diario» задала вопрос: «Та ли это революция, которую мы ждали, или надо ждать другую?» Альберт Рамирес, председатель соцпартии Никарагуа (отец Химены), отправился с официальным визитом в скандинавские страны. Эрнесто Карденаль находится с визитом у Хамени в Иране, который покупает у Никарагуа сахар.
Кольцов завершал свои дела в университете и готовился к отъезду. Вероника окончательно сменила Мехийю, который перебрался в SNES. Кольцов приступил к аттестации преподавателей по итогам занятий и к экзаменам у студентов–историков. У преподавателей дело шло очень туго, некоторые явно были не способны к абстрактному мышлению, а значит к преподаванию философии. У студентов экзамены проходили нормально, хотя почти каждый день кто–то из них сообщал об его мобилизации. В батальон резерва ушли Леонардо Давила и студенты Герман Браво и Генри Сентено. Позвонил Марио Гутьеррес, который был мобилизован раньше вместе с Карлосом Квадра, и сообщил, что их отправляют на северную границу.
На посольской «пятнице» выступление Кольцова по Карлу Марксу прошло успешно, хотя Рябов чуть его не сорвал, «забыв» прислать машину. Состоялся короткий разговор с Чукавиным по «кадровым вопросам». В консульстве Сергей получил паспорта (для подготовки выезда).
Лида съездила с группой в Масайю за подарками, привезла чучело маленького крокодила.
«Проводы» Кольцовых начались за неделю. Сначала приехали лётчик Альберт (из «Белой виллы») с женой и дочкой. Пили польскую «vodkaya» под пирог с рыбой. Затем заехал Ренсо и отвёз Кольцовых к Луису, от него все отправились в ресторан «Tiscapa». Сидели поздно, выпили много. Сергей подарил Луису свои часы «Полёт», (которые купил в московской «Берёзке» в день своего возвращения с Кубы 15 лет назад). Луис предложил ему стать «крестным отцом» его младшего сына: «тогда мы будем родственниками».
Во вторник Кольцовы посетили в кинотеатре «Гонсалес» концерт кубинского фольклорного ансамбля (студенты из Лас Вильяс). На Сергея нахлынули кубинские воспоминания…
В пятницу вечером приехали итальянцы, и Кольцовы отправились с ними в шикарный ресторан «Lobster’INN», который находился загородом по дороге на Леон. Разговор был откровенный и приятный. До сих пор Сергей общался с Ренсо и Марго, как с друзьями Луиса. Поэтому особенно доверительных отношений между ними не было. Он практически ничего о них не знал. Им обоим было где–то 35–37 лет. У них был маленький трёхлетний сынишка Дани. Теперь они убеждали Сергея в том, что он обязательно должен вернуться в Никарагуа, так как он «здесь очень нужен».
После ресторана заехали в «Болонью» выпить кофе и Кольцов подарил Ренсо курительную трубку (из своей коллекции), а Лида – Марго колоду игральных карт.
В воскресенье утром приехали Франсиско – Серхио и Норма и забрали Кольцовых в «Xilone», где они впервые побывали почти год назад. Время провели хорошо.
Последние перед отъездом дни проходили у Кольцова в приятных и неприятных хлопотах. Чем больше внимания ему уделяли его друзья, тем больше это раздражало его недругов.
«Barricada» сообщила, что Даниэль Ортега заявил Вишневскому, что в Никарагуа политический плюрализм будет продолжаться до тех пор, пока будет продолжаться международный плюрализм: «иначе мы вынуждены будем принять иной путь». Группа журналистов, возвращавшаяся с северной границы, попала в засаду, погибло 3 сандиниста и капитан Санчес (убито 11 «контрас»). На севере идут бои с двумя бандами (в 60–100 человек). В Манагуа вернулся героический батальон 50–10, за время боёв потерявший 27 человек. Отряд «контрас» (в 1200 человек) пытался захватить город Хилапа, который за 20 минут до этого покинули Военная хунта (во главе с Даниэлем Ортегой) и сопровождавшая её группа журналистов. Банде удалось прорваться и уйти в Гондурас (потеряв 95 человек, в столкновении погибли 23 сандиниста). На южной границе были обстреляны три североамериканских журналиста. Архиепископ Обандо–и–Браво делает антисандинистские заявления в Ватикане. Томас Борхе выступил на конференции женщин–христианок с критикой североамериканских «миссионерах», действующих свободно среди индейцев–мискитов на Атлантическом побережье и открыто поддерживающих «контрас».
В Департаменте все преподаватели, наконец, сдали аттестационный экзамен, который принимала комиссия во главе с Вероникой. Для Кольцова – это была победа! Одно только омрачило радость, что Герман Браво был уволен из университета за «дезертирство», не явившись в свой батальон. По итогам разбора экзаменов, по просьбе Сергея, поддержанной Вероникой, Химена была снята с должности заведующей секцией философии из–за того, что поставила проведение экзаменов под угрозу срыва.
Кольцов провёл партсобрание группы и назначил и. о. парторга литовца Ювенцуса, одного из последних «стариков». После этого пошли бесконечные разговоры то с одним, то с другим «доброжелателем». Вартан неожиданно потребовал от него отчёт о работе (как парторга), что было явной наглостью. Евгений Орлов на прощание предъявил ультиматум по поводу обрыва лимонов, росших в их «патио», и даже посвятил этому вопросу домашнее собрание, на котором вынес вердикт: «Кольцов не может жить в коллективе». Сергею было ясно, что его «старшего товарища» (и его жену) раздражали частые визиты его друзей, хотя они никого не беспокоили.
Лида в это время побывала в «Планетарии», где прошла встреча с корреспондентом советского телевидения в Никарагуа Александром Сериковым. Кольцов был с ним знаком и Саша, которому было лет тридцать, ему нравился, хотя производил впечатление, на первый взгляд, замкнутого в себе человека.
Вечером зашла Сильвия и рассказала, что Евгения Колтуна, занявшего место Векслера в CNES, никарагуанцы называют «стеклянная физиономия»! По смыслу – «каменное лицо» (тупой).
На следующий день Ренсо забрал Кольцова и Маргариту из университета, и они пообедали в ресторане. После этого заехали за Лидой и отправились домой к Луису, где оказался никарагуанец по имени Исидоро, из батальона «Pablo Ubeda» («спецназ»). Парень прошёл подготовку в Советском Союзе и на Кубе, и с ним интересно было поговорить. Домой Кольцовы вернулись в 3 часа ночи.
В четверг вечером в «Болонье» отмечали день рождения Олега Ромашина, приехали Вартан и Колтун. Неожиданно, часов в восемь, нагрянули почти все коллеги Кольцова из Департамента. Приехали даже Хуго Мехийа и Вероника. Торжество перешло в прощальный банкет, к которому вынуждены были присоединиться и соседи по дому. Сергею наговорили массу комплиментов, речь держала даже Лида. Пили, танцевали, пели. Ну, конечно, «разговаривали». Никарагуанцы вручили в подарок резной из красного дерева набор для пива. После шумного застолья Кольцовы и итальянцы отправились к Луису «обмывать» подарок. Вернулись с итальянцами в 3 часа ночи и увидели, что кто–то из обитателей дома проткнул шину колеса машины Ренсо, оставленной у дверей…
В выходные дни Кольцовы делали последние покупки и собирали вещи. Вещей оказалось слишком много. Так что некоторые книги пришлось оставлять. В воскресенье утром зашла попрощаться Сильвия, и заехал Франсиско – Серхио со всей семьёй. Съездили в детский парк и выпили пива в баре «Tiscapa». Днём заскочил Ренсо и привёз подарки. Вечером Орлов на прощание устроил скандал и… пошёл дождь, которого ждали целый месяц
Наконец, Кольцов поверил в то, что они завтра улетают…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Август. ВозвращениеСамолёт Аэрофлота вновь благополучно доставил Кольцова в аэропорт Манагуа.
Почти два месяца отпуска прошли незаметно в суете и обычных ссорах с Лидой. В результате Кольцов возвращался в Никарагуа пока один. Предполагалось, что Лида вылетит позже. В Москве остановился в той же гостинице «Университетской». Предотъездная неделя прошла в нервотрёпке по поводу приобретения авиабилетов, во встречах со школьными друзьями, Аликом Литвиненко и Лёней Тереховым, которые сейчас «капрангамами» служили в Москве, один вернувшись с «дипломатической» работы из одной из европейских стран, другой – с Северного флота. В Шереметьево его привёз к полуночи Алик совсем «тёпленьким», но всё обошлось. На посадку успели. В салоне самолёта его место оказалось уже занято и Сергея отправили в «дипкласс», где было просторно и уютно. На соседних креслах он заметил знакомые лица. После взлёта он отлично поужинал с коньяком и красной икрой. Поспал до Шеннона, где в аэропорту выпил чёрного «портера». А затем над Атлантикой началась болтанка и, после царского завтрака с красной рыбой, его вывернуло (!) Настроение было испорчено. В аэропорту Гаваны проторчали 4‑е часа, но оставшиеся два часа долетели нормально.
Кольцова встречали Вартан и Гена Ермаков из ГКЭС. Они подбросили его к дому, но дверь оказалась закрытой (?). Пришлось ждать почти весь день, пока вернулись с работы мужчины. Потом позвонил Луис и приехали Ренсо с Маргаритой. Вечер провели у Луиса: ели спагетти и пили пиво. Луис, рассказал Сергею департаментские новости. Вероника сняла всех его ребят с назначенных должностей, удержалась лишь Химена. Настроение у Луиса пессимистическое. Пришлось объяснить ему, что для него должно быть главным сейчас – не его положение в Департаменте, а собственное Я в философии. Сергей очень устал. Дома сразу же уснул, но проснулся рано.
На следующий день после работы Виктор Векслер, который тоже недавно вернулся из отпуска, провёл в доме собрание и объявил о снятии Евгения Колтуна со «старшего» группы и назначении Вартана Мирзояна. Из CNES Колтуна тоже выперли. Встреча Сергея с Виктором прошла нормально, без особых эмоций.
Сергей просмотрел газеты. Американский военный флот блокирует оба побережья Никарагуа. Рейган запрашивает Конгресс об ассигновании на «сомосистов». Президент США заявил, что, пока у власти в Никарагуа стоят сандинисты, он будет поддерживать «контрас». Отношения Никарагуа с Гондурасом обостряются: никарагуанские «командантес» говорят о войне. Даниэль Ортега, выступая в Леоне 19 июля, выдвинул 6 пунктов предложения по нормализации положения в Центральной Америке, которое, очевидно, является компромиссным, и выработано «Контадорой».
На третий день Кольцов отправился в университет, по дороге заехав в ГКЭС сдать аттестаты и билеты. Он обратил внимание, что строительство «китайской стены» вокруг здания экономической миссии продолжалось, и подумал, в какие деньги советскому правительству обходится такой «самострой», смысл которого только в элементарном человеческом страхе. Потом заехал в посольство и сдал в консульстве свой паспорт, а также передал знакомым «посылки» из Москвы. Познакомился с новым культур–атташе Рыжовым.
В департаменте университета его встретили шумно, но сдержанно. Разговор с Вероникой был подробный. Вечером к нему домой заехала Химена со своим братом и любовником, говорили об издании «Хрестоматии» (по марксистской философии). Настроение у неё также критическое, как и у Луиса.
Кольцов задал себе вопрос: что здесь произошло без него?
В последующие дни он провёл необходимые встречи.
В UNI – Национальный инженерный институт с сельскохозяйственным факультетом, – он обговорил программу своего курса для преподавателей философии. В результате его учебная нагрузка увеличилась почти вдвое. При разговоре с немцем Вольфгангом о подготовке доклада для Социологического Конгресса выяснилось, что он задействовал молодых преподавателей–учеников Кольцова. Так сказать, бесцеремонно воспользовался уже «готовым материалом». С Вероникой обсудил программы Партийной школы и Института Международных отношений. Первая программа выглядела вполне прилично, так как её готовили кубинцы, а вторая явно несла на себе отпечаток «американизма». Встреча с Франциско – Серхио прошла тепло, но настроение у него было явно пессимистическое.
Разговор с Векслером, который приехал вечером к Кольцову, был по поводу Орлова. Виктор заявил: «я не из тех, кто поворачивается на 180!» «Ну, что ж, – подумал Сергей, – посмотрим». Ему было ясно, что, Виктору, который убедился в том, что Кольцов оказался прав в отношении Колтуна, он сейчас нужен, но заходить далеко в его поддержке пока был не намерен.
Проводив Виктора, Сергей пообедал в соседнем ресторанчике. Потом сходил с ребятами в кино, посмотрел фильм «Escondido mortal». После этого Гена Ермаков забрал его на ночное дежурство в ГКЭС. По дороге они выпили пива за знакомство с новым шофёром Виталием (который сменил предыдущего мента–садиста). Дежурство прошло тяжело. Всю ночь шла стрельба, и под утро хорошо тряхнуло. Землетрясение! Так что, он, наконец, осознал, что возвращение в Никарагуа состоялось!
Кольцов составил для Рыжова справку–обзор по советским преподавательским кадрам по принципу: «лучше меньше, да лучше», обратив внимание на то, что Москва присылает в Никарагуа преподавателей, за малым исключением, среднего уровня. Если в Союзе эти «середнячки» растворяются в общей массе «коллектива», то здесь каждый из них на виду. И сразу становится видно, кто есть кто. Многие просто не подготовлены к самостоятельной работе и неспособны сориентироваться в сложной политической обстановке. Некоторые специальности здесь вообще не востребованы, и прибывшие преподаватели вынуждены вести школьные предметы (общую физику, химию и пр.). В результате авторитет советских преподавателей был невысок, так как никарагуанское университетское руководство (отнюдь, не «просоветское») быстро определяло им «цену». Но так как зарплату им платила «советская сторона», то никарагуанцы смотрели на это «сквозь пальцы». Зато при этом выигрывали «восточные» немцы, кубинцы, мексиканцы и другие «интернационалисты», чья квалификация была значительно ниже, зато амбиции и активность выше.
В день Santo Domingo – покровителя Манагуа – Кольцо обедал у Франциско – Серхио в компании его старшего брата–североамериканца Орландо. Посидели недолго, выпили немного. Всей семьёй они проводили его домой, а сами поехали в католический собор. У младшей Нормалены на шее Сергей увидел звезду Давида. «Странно в Латинской Америке сочетаются религии и национальности», – подумал Сергей.
В последующие дни дважды Луис и Изабель забирали Сергея в кино, посмотрели американский фильм «Побег на двоих» с Гансом Вальтером и Гильдой Гаднер и итальянский фильм «Цикада».
Иначе вечерами выдержать дома он не мог. Луис привёз ему транзисторный радиоприёмник «Selena». Стало чуть веселее (своя радиотехника была вывезена в Союз).
В университете вместе с Вероникой Кольцов провёл совещание преподавателей Департамента по вопросам издания учебного пособия (докладывала Химена) и подготовки программы курса по философии (докладчик – Франциско – Серхио). Луис, конечно, ничего не сделал! С Хименой произошла стычка, так как Сергею было ясно, что сама она ничего делать не будет. Поговорил с Ренсо и Луисом о «научной» работе, с Пако о работе со студентами–стажёрами. Провёл последнее занятие с «аспирантами» (студентами–стажёрами).
С проректором Владимиром Кордеро у него состоялся разговор по поводу его работы в UNI. Владимир был против. Сергей не спорил.
На следующий день после работы он провёл первое собрание партгруппы, которое прошло неплохо, если не считать опоздания Виктора и Вартана, которым пришлось сделать замечание. Затем все ремонтировали машину Векслера (которую он сразу же забрал у Колтуна). Кстати, наличие лично–служебных машин было строго регламентировано по рангу. Посол ездил на «Мерседесе». Советники и «первые секретари» на «Вольво» или «Тойотах», все остальные дипломаты на «фордах» или других «дешёвых» американских марок. Так что по типу машины можно было определить ранг владельца. Все машина имели срок использования – 3–5 лет. Затем покупалась новая машина. Так что каждый вновь прибывший дипломат первое время ездил на машине своего предшественника, пока ему приобретали новую (по заказу). Старые машины обязательно продавались (по сниженным ценам) через специальных «посредников». Но иногда, в качестве исключения, передавались «специалистам» (например, военным «советникам» и пр.). Такая «списанная» машина и досталась Векслеру. По советским мерках она была совсем «новая» (5 лет), но, похоже, после того, как ей попользовался Колтун, она стала для Виктора «проблемной».
Через день вечером неожиданно к Сергею домой нагрянули Виктор и Вартан и… забрали его с собой в дом «Altamira», где Виктор устроил приём для Хоакина Солиса Пьюра (теперь председателя CNES), который приехал с женой и младшим сыном. Позже подъехали ректор UCA Хуан Санчес и новый ректор UNAN Умберто Лопес Родригес с супругой. Также присутствовала Аннет, новая секретарша д-ра Орагона в СNES (заменившая Марию). Кольцов догадывался, что Виктор не мог его ни пригласить на столь изысканное собрание, зная об отношении к нему бывшего ректора университета Хоакина Солиса, который, как сообщила ему Сильвия, очень сожалел о том, что не смог забрать его с собой в CNES. Да, о чём бы они говорили под коньяк, «Петровскую» и «русские» шашлыки, когда речь зашла о «марксизме», об истории, искусстве и культуре? Виктор хорошо знал своих собеседников. К тому же ему нужно было познакомиться с новым ректором университета, который произвёл на Сергея приятное впечатление.
Вернувшись домой поздно, он оказался перед закрытой дверью! Пришлось стучать…
Утром Сергей убрал свою комнату и вышел прогуляться. Встретил Луиса и по его приглашению пообедал у него. У Луиса он застал Вольфганга и понял, что немецкий коллега в его отсутствии зря время не терял. Пили чилийское вино, ели подгоревший шашлык и смотрели диапозитивы военной подготовки морской пехоты США. Затем Луис отвёз его в кино на фильм «Атлантик–сити» со старым Ланкастером.
Кольцов постепенно втягивался в университетскую жизнь, которая развивалась как бы параллельно (и независимо) от «личной» жизни, т. е. жизни советской преподавательской группы. Они пересекались всё меньше. У него сложились своё положение и авторитет в никарагуанской университетской среде. Его же соотечественники продолжали вести, в общем–то, замкнутую в себе жизнь со своими взаимоотношениями и страстями. К работе они относились, как к необходимости, и этим ограничивались их контакты с никарагуанскими партнёрами. Общение Сергея с «коллегами», в конце концов, свелось практически лишь к бытовому. Разумеется, это многих раздражало и провоцировало. Единственным человеком, который в этом его поддерживал (и «прикрывал»), был Виктор Векслер, который сам вёл такой же «свободный» образ жизни и тяготился «коллективными» отношениями. Рябову такая «независимость» явно не нравилась, но он ничего не мог сделать, так как знал, что посольское руководство относится к этому благосклонно.
Газеты сообщали: Бои на севере страны продолжаются. Представитель Сальвадорского Демократического Фронта Рубен Замора встретился в Колумбии с представителем президента США Стоуном и сделал предложение из 6-ти пунктов. После этого Стоун навестил Никарагуа, имел беседу с Даниэлем Ортегой и Д’Эскотом.
Две недели со дня возвращения Кольцов были отмечены коллективным выездом на пляж «Почомиль». Заезд в «Планетарий», куда он не заглядывал полгода, не затронул его «струн души». По дороге начался ливень, так что на место прибыли слегка подмоченными. Погода оставалась пасмурной весь день. Сергей с «холостяками» позавтракал в ресторане «Bajamar» (где позже и пообедали). Потом покатался по пляжу на лошади, предложенной никарагуанцами, окунулся в океане, сделал фотографии. В фотообъектив попала «Голубая амазонка», симпатичная и дерзкая молодая никарагуанка. Потом пили пиво, время прошло незаметно. Вернулись рано. Вечером заехал Луис, и Сергей с ним уехал к итальянцам. Ели приготовленные Марго спагетти и говорили об «интернационалистах».
Действительно, положение иностранцев здесь достаточно многозначное. Страна битком набита иммигрантами из стран Латинской Америки и Европы, самой разной политической ориентации и без таковой вообще. Но их не относят к «интернационалистам», называя таковыми только тех, кто прибыл в страну официально по направлению (или с согласия) своих правительств. Это, – прежде всего, кубинцы, мексиканцы, а также восточные немцы, немного болгар и чехов. Первые пользуются всеми гражданскими правами, кроме политических, вторые – определёнными привилегиями. Советских специалистов почему–то ни к тем, ни к другим не относят. На них не распространяются ни права, ни привилегии. Они – временные гости, как матросы, сошедшие на берег с иностранного судна. То есть, проще говоря, они «чужие среди своих». Официальные лица проявляют к ним все знаки «благодарности», но не более чем в пределах необходимости. Эта «дискриминация» проявляется, так или иначе, и в университете. Так, в Департаменте эквадорец Пако Фьерро и чилиец Луис Салазар – это «свои», итальянцы – это «иммигранты», немец Вольфганг и кубинец Хоакин Квадра – «интернационалисты». А Кольцов, как и другие его «коллеги», – они просто «советские специалисты», с ограниченным правом «совещательного голоса» и без каких–либо «преференций»…
