Текст книги "Пропавшая кузина (СИ)"
Автор книги: Михаил Казьмин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
– Ты права, – признал я. – Но в любом случае нам придется провести здесь несколько дней. Ему хуже за это время не станет?
– Думаю, не станет, – ответила девушка не сразу, чем и порадовала. Это хорошо, когда люди сначала думают, а потом говорят. – Но зачем нам здесь находиться? И почему еще несколько дней? Вы же меня освободили уже! Надо отцу и маме телеграфировать! И, кстати, что с Мартой? Ее тоже освободили? И как вы меня нашли? И почему…
– Тише, тише, – я поспешил прервать поток вопросов, которым Катарина явно намеревалась нас захлестнуть. – Мы тебе обязательно все расскажем, чуть позже. Но сначала ты расскажи нам, что с тобой произошло?
Глава 16
В лесу, в лесу зеленом…
В рассказе Катарины об обстоятельствах ее похищения ничего принципиально нового мы не услышали – почти все нам уже рассказала еще в Ландсхуте Марта Йеске. Разве что мы узнали, что Орманди, выдававший себя за ордонанс-капитана Мальфи, заманил баронессу в карету, утверждая, что имеет для нее письмо от родственников из Кенигсберга, прочитать которое она обязательно должна не на виду у посторонних, а уже в карете приложил к ее лицу какую-то мокрую тряпку и в себя девушка пришла только спустя несколько часов где-то в незнакомой обстановке. А дальше…
– Этот доктор Вайсман как будто хотел залезть ко мне в голову, – Катарина аж поежилась. – Омерзительное ощущение! И сам он мерзкий человечишка, все время глядел на меня нагло, как на… – Кати попыталась подобрать слово, но так и умолкла. Должно быть, приличные слова ей на память не приходили, а произносить неприличные не позволяло воспитание. – Нехорошо так говорить, но когда ты, Алекс, пресек воздействие Вайсмана на меня, я выстрелила в него с удовольствием. Прости меня, Господи! – она истово перекрестилась.
– Но зачем он это делал? – не понял Альберт. Я, кстати, тоже не понимал, но лезть с вопросами не спешил.
– Я сама не могла понять, – тут Катарина сверкнула глазами, – но однажды подслушала его разговор с этим Мальфи. Они почему-то были уверены, что я знаю какую-то важную для них тайну, и хотели узнать ее сами. Может быть, они меня с кем-то перепутали?
Хм, вот уж вряд ли… Я бы, например, не перепутал Катарину ни с кем, даже если один раз всего и увидел бы. Но послушаем дальше…
– Так продолжалось каждый день, иногда по несколько раз, – продолжала Кати. – Потом Мальфи стал часто ругать Вайсмана, что тот ничего не может, и надо приглашать настоящего мастера. Я знаю, они писали какому-то Мансфельду в Зальцбург…
– Мансфельду в Зальцбург?! – со своей кровати подал голос доктор Грубер. – К вам хотели позвать Иоахима Мансфельда?! Хвала Господу, мы успели вовремя!
– Кто такой этот Мансфельд? – встревоженно спросил Альберт.
– Инквизитор, специалист по допросам одаренных. Иногда проводит расследования в интересах Империи. Одаренный шестого разряда. Достоверно известно полтора десятка случаев, когда после его допросов люди сходили с ума, и ни одного, когда кому-то удавалось хоть что-то от него скрыть, – сухо ответил доктор.
Альберт помянул черта и его дерьмо, тут же виновато покаявшись перед кузиной. Надо же, похоже, барышню это высказывание не особо и смутило. Я и сам не удержался от эмоционального комментария, но мне-то проще, я выразился по-русски и никто меня не понял. Главное, сам душу отвел.
– Потом меня повезли сюда, – Кати грустно улыбнулась. – Я не понимала, почему меня никак не освободят, ведь мой крестный – сам король Фердинанд Второй. Но оказалось даже лучше, свободу мне принесли свои, – Кати улыбнулась снова, на этот раз ее улыбка просто сияла как весеннее солнышко.
Настала наша очередь рассказывать. Рассказчиком по общему молчаливому согласию назначили Альберта, и ему пришлось поведать кузине всю историю, начиная с моего самого первого поединка с Орманди, еще учебным оружием. Впрочем, получалось у графа очень даже неплохо, похоже, писать протоколы на полицейской службе он сможет такие, что начальство будет зачитываться, даже домой их брать, чтобы не отрываться. Да и устные его доклады будут иметь оглушительный успех.
– Вот поэтому нам и нужно некоторое время тут отсидеться, – закончив с изложением наших похождений, назидательно сказал он. – Если уж в этом запутанном деле каким-то образом замешаны имперцы, полицмейстер фон Прюлль обязательно попробует нас найти, а здесь у него с этим возникнут немалые сложности. Мы же через несколько дней выедем отсюда, доберемся до Ландсхута и полицмейстера фон Штеккена, а оттуда отправимся в Мюнхен.
– Все равно не понимаю, – вздохнула Катарина. – Я же действительно не знаю никаких тайн! И все это – какое-то глупое недоразумение!
– Ты Орманди и Вайсману это говорила? – поинтересовался я, изо всех сил стараясь скрыть сарказм.
– Конечно, и не один раз! – с чувством подтвердила баронесса.
– И сколько раз они к этим твоим заверениям прислушались?
– Ни разу, – пристыженно признала Кати, до которой, кажется, только сейчас начала доходить вся серьезность положения. – Кстати, а где мои вещи? Надеюсь, они не пропали? – да уж, каким бы сложным это положение ни было, женская натура свое взяла.
– Нет, с ними полный порядок, – доложил доктор Грубер. – Начальник станции в Ландсхуте приказал забрать ваш багаж из поезда, затем его изъял полицмейстер фон Штеккен и ваши вещи сейчас хранятся в полиции.
С видимым облегчением баронесса вздохнула, но тут же лицо ее опять погрустнело.
– И переодеться не во что, – с тяжелым вздохом посетовала она. Ну да, для благородной барышни проблема весьма серьезная. А вот на отсутствие служанки не жалуется, молодчинка.
Разговор сам собой утих, все занялись своими делами. Катарина вооружилась иголкой с нитками и принялась приводить в порядок одежду доктора Грубера, Альберт взялся заряжать опустошенные при освобождении кузины гнезда барабанов для карабинов и револьверов, Герхарда наша хозяйка озадачила доставкой большого количества воды уж не знаю для каких целей. Мне дела не нашлось, и я, прихватив Дюрнбергера, улизнул на двор, где и пристроился на лавке.
Чтение как-то не шло, и я принялся обдумывать недавний разговор. Что-то меня в нем не очень хорошо зацепило, что-то было сказано не то или не так…
Ну, во-первых, очень уж по-дурацки смотрелась сама история про попытки выведать у Катарины какую-то тайну, которую она сама не знает. Нет, умственный уровень Орманди я по-прежнему оценивал невысоко, тот же его заказ двух карет в Ландсхуте лишний раз это мое мнение подтверждал. Я-то боялся, что нас пытаются хитро обмануть, подсовывая дурацкое, на первый взгляд, действие, а оно и правда оказалось дурацким, потому что исполнял его этот дурак. Но так лопухнуться – это слишком даже для него. Во-вторых, в дело явно вовлечены имперцы. Прикажете и их считать идиотами? Можно, конечно, но я бы не стал. Недооценка противника – дело, знаете ли, рискованное и опасное.
Значит, у нас одно из двух. Либо Катарина действительно знает какую-то тайну, до крайности интересную имперцам, а возможно, и не только им, либо баронесса стала жертвой грандиозной системной ошибки в действиях Империи и ее теней.
Я вспомнил слова доктора Грубера об этом инквизиторе Мансфельде и меня передернуло. Бр-р, страшно даже представить, что было бы с Катариной, попади она к такому «специалисту»… Стоп! Вот же и оно, то, что меня зацепило!
Общение с доктором Грубером приучило меня к его манере задавать прямые или хотя бы уточняющие вопросы, если ему что-то непонятно или он чего-то не знает. Но история Катарины у него ни одного вопроса не вызвала! И что бы это значило? А то, что ничего непонятного или неизвестного для него в этой истории нет! Ну ладно, насчет неизвестного я, пожалуй, хватил через край. Всего он, по всей видимости, не знает, но сам факт, что Катарина является носителем некоего секрета, для него очевидно не нов. Эх, знать бы, какие инструкции получил доктор дома… Впрочем, если подумать…
Как вел себя доктор Грубер? Сначала, в Ландсхуте, он всячески настаивал на ведении поисков Катарины исключительно полицией. А вот в Пассау его мнение поменялось. Нет, не в Пассау. В Пассау Грубер еще не дошел до идеи действовать вместо полиции. Это с ним случилось, когда фон Штеккен просветил его в вопросе мотивации фон Прюлля. Вот из этого можно вывести смысл тех самых инструкций, с которыми Грубера отправили в Ландсхут – не допустить попадания Катарины к имперцам. Да уж, поговорить бы с господином доктором по душам, да без свидетелей… Увы, такая возможность долго еще не представится, пока он лежит в доме раненый и никуда не выходит. Хотя… Кое-какие соображения, как это устроить, у меня появились.
Ладно, с доктором Грубером вроде как понятно, но это с ним. А что у нас с Катариной? Похоже, она и вправду не представляет, что за тайна такая ей известна. Знала бы – Вайсман из нее в первый же день все бы и вытащил. То есть, либо эта тайна для Катарины настолько естественна и привычна, что она и тайной ее не считает, либо… Либо кто-то очень способный запечатал часть памяти баронессы и извлечь сведения оттуда можно или только имея ключ, то есть зная способ открыть запечатанное, или с привлечением, не дай Бог, конечно, мастера уровня того самого Мансфельда. А у кого такой ключ мог бы иметься? А у того, к кому баронесса фон Майхоффен направлялась, то есть у его величества Фердинанда Второго, короля Баварии, герцога Франконии и Швабии, графа-палатина Рейнского, у кого ж еще-то? Так что нас всех можно поздравить – мы героически вляпались в запутанное болото германской политики, чтоб ее… И выбраться из того болота можно одним-единственным способом – в целости и сохранности доставить Катарину к его величеству, а уж с имперцами пусть король сам разбирается, у него тут возможностей всяко больше, чем у нас, особенно в свете того, что говорил доктор Грубер о правах королевского кузена на корону Империи. Ну и, ясное дело, отучившись в Мюнхене, домой я поеду как угодно, но не через Вену.
Так, с этим я вроде разобрался, теперь на очереди второй вопрос – делиться мне с Альбертом, Катариной и доктором результатами своих размышлений или как? С одной стороны, поделиться надо бы. Люди не чужие, опять же, право знать, во что вляпались, имеют. С другой… Вон, доктор Грубер, который и без того что-то знает, он что, своим знанием с нами поделился? Да и знает он явно не все, и почему-то мне кажется, что знать все ему и не положено. Альберт? Ну он тут в том же положении, что и я, с той лишь разницей, что я до многого додумался, а он нет. Ох, не сделать ему карьеру в полиции… Ему, кстати, сказать можно бы, все же о родственнице речь, и он, зная суть дела, все что угодно сделает, чтобы кузину защитить. Но… В прошлой еще жизни довелось мне услышать очень удачный вариант известной русской пословицы: «Заставь немца Богу молиться, он и стальной шлем расшибет». Прожив среди немцев почти год, я не раз и не два убеждался, что неизвестный острослов переделал пословицу не просто так. А стального шлема у Альберта нет, и потому расшибет он не его, а свой собственный лоб. Нет уж, терять своего единственного здесь друга и оставлять Катарину без любимого кузена мне что-то не хочется. А уж ей-то самой точно ничего знать не надо, хватит и того, что в ее голову уже загрузили. Это еще я не говорю о том, что запросто могу ошибаться и на самом деле все обстоит вовсе не так, как я тут себе намудрствовал. Было у меня уже так, дело знакомое. И чего, спрашивается, тогда волну поднимать? Нет уж, промолчу. Во всяком случае, пока промолчу. Когда посчитаю нужным – скажу.
По привычке я попытался задействовать предвидение и снова наткнулся на его молчание. Хм, что-то в последнее время частенько такое случается… Неужели, как это объяснял Левенгаупт, оно своим молчанием пытается меня защитить от каких-то переживаний? Ладно, перед засадой на дороге предвидение все-таки сработало, перед освобождением Катарины сработало, и то уже хорошо.
Насчет поделиться с народом итогами моих умственных упражнений имелся, конечно, еще один вариант – поговорить со всеми по отдельности, соответственно, каждому выдать ту часть сведений, каковую он сможет переварить, но и от этого я, по здравом размышлении, отказался. Как я уже сказал, могу же и ошибиться, да и поди тут определи, кому что будет по уму и по силам. Вот на такой не сильно оптимистической, но и не так чтобы уж очень грустной ноте этот насыщенный событиями день и подошел к завершению…
Утро следующего дня началось с кучи мелких, но необходимых дел – умыться, одеться и так далее. Впрочем, для Катарины одеться таким уж мелким делом не стало. Я еще вечером обратил внимание, что она по-тихому, явно думая, что я, доктор и Герхард спим, привлекла Альберта помочь ей избавиться от платья, да и утром они пробудились явно первыми, чтобы он успел помочь ей облачиться.
– Кати, – сказал я, когда мы с ней и с Альбертом вышли после завтрака подышать свежим воздухом а Герхард отправился проверить, как там его повозка, – почему бы тебе не переодеться в дирндль[29]29
Дирндль – традиционная одежда девушек и женщин из простонародья в Южной Германии. Платье наподобие русского сарафана, однако приталенное и часто с глубоким вырезом. Застегивается спереди на пуговицы или завязывается шнурами, носится с белой рубашкой с короткими рукавами и передником. В варианте праздничной одежды к дирндлю добавляются накинутая на плечи шаль и головной убор.
[Закрыть]?
– В дирндль? – удивилась она.
– Одежда баварских крестьянок, – пояснил я.
– Но зачем? – так, барышня не понимает…
– Во-первых, в наших условиях тебе в нем будет просто удобнее, – начал я объяснять. – Во-вторых, за баварскую крестьянку тебя, конечно, никто не примет, даже если ты будешь молчать, но издали сойти сможешь. Внимания, по крайней мере, привлекать будешь меньше. А, в-третьих, дирндль застегивается спереди, и вам с Альбертом не придется позже всех ложиться и раньше всех вставать.
Катарина с Альбертом синхронно покраснели. Нет, я-то ни в чем таком-этаком их не подозревал, но какое это имело значение? Важно же не то, что думаю я, а то, что они думают о том, что, по их мнению, я могу подумать. И судя по их пунцовым щекам, подумали они именно то самое.
– Но где его взять? – Катарина пришла в себя раньше кузена, видимо, сработала женская практичность.
– Не знаешь, как решить задачу, найди того, кто знает, и заплати ему, – изрек я с глубокомысленным видом. – Добавим пару гульденов Антону Хеферу и будем считать, что он знает.
Хефера мы, кстати, и так ждали как родного. Буквально десять минут назад обнаружилось, что после вчерашнего ужина и сегодняшнего завтрака запасы еды, прихваченные вчера в Хютенхофе, вот же незадача, подошли к концу.
– Знаешь, Альберт, – задумчиво сказала Кати, – тебе, по-моему, очень повезло с товарищем.
– О, еще как! – радостно согласился Альберт. – Ты даже не представляешь, какая у Алекса светлая голова! Он даже новую моду завел у нас в университете!
– Моду? – Кати заметно оживилась. Ну да, разговор затронул животрепещущую для женской натуры тему.
– Ты видела мою сумку? – спросил граф.
– Да, обратила внимание на необычный фасон, – ответила Кати. – Алекс, а где ты ее взял?
– Фасон придумал сам, изготовление заказал шорнику, привилегию мне оформил Альберт, – честно признался я.
– Альберт, принеси, пожалуйста, я хочу посмотреть поближе, – загорелась Катарина.
Через несколько мгновений она вертела сумку и так, и этак, внимательно изучила устройство ее отделений и кармашков, примерила на себе различные способы ношения и с видимым сожалением вернула вещь законному владельцу.
– Удобная и практичная, – вынесла Кати экспертное заключение. – Закажу себе ридикюль[30]30
Ридикюль – предшественник современной дамской сумочки. Внутренних отделений не имел, носился на шнурке, надетом на руку.
[Закрыть] на ремешке и с отделениями внутри, так и носить будет удобнее, и вещи класть и доставать.
Да и пусть заказывает. Устраивать тут дележ интеллектуальной собственности и спор об авторских правах не буду. Не хватало мне еще женскими вещами заниматься…
Глава 17
Попытка к бегству
Парой гульденов отделаться не вышло – за дирндль Хефер запросил шесть и лишь после отчаянного торга с Альбертом согласился на четыре с половиной. Хорошо хоть, обещал доставить к вечеру сегодня же, да и съестного принес даже чуть больше, чем мы ожидали. Новостей, правда, у него не было никаких, но в нашем положении и это вполне могло сойти за новость, причем хорошую. Сейчас здешние скорости прохождения информации играют нам на руку – пока о нашем налете станет известно в Пассау, пока фон Прюлль свяжется со своими имперскими кураторами, пока вышлет людей на поиски…
Эх, зря мы все-таки поддались авторитетному мнению ротмистра Бека. Рванули бы в бега, освободив Катарину, и ночью были бы уже в Ландсхуте, а сейчас – на пути в Мюнхен. В одиночку даже Орманди не рискнул бы нас преследовать, тем более, я его, кажется, все-таки подранил. В отличие от своих вчерашних раздумий этими мыслями я с народом поделился, и народ вроде как проникся. В итоге, правда, мое предложение рвать когти сегодня к ночи не приняли, зато постановили провести эвакуацию завтра с утра. Мне, откровенно говоря, такое решение активно не нравилось, о чем я со всей прямотой и сообщил коллегам, но слушать меня они не стали. Кати, умничка, оказалась единственной, кроме меня, правильно оценившей ситуацию, а остальные… Доктор Грубер жаловался на свою рану, как будто через сутки ему будет так уж сильно и лучше, Альберт почему-то продолжал упорно верить, что в лесу сейчас безопаснее, чем на дороге, а Герхард, которому дали право голоса, поскольку именно ему управлять нашим транспортным средством, смущенно признался, что опасается ехать ночью по незнакомым дорогам, потому что можно заблудиться. Развели, короче, демократию…
Итак, нам предстояло провести здесь еще сутки. Соответственно, встал вопрос, чем бы таким заняться, чтобы не погрязнуть в безделье и скуке, поэтому каждый из нас принялся искать себе дело, ну, кроме доктора Грубера, конечно. Проще всех с этим было у Катарины – помимо перевязки раны доктора ей пришлось постирать бинты, предварительно их прокипятив, а затем она взялась приводить в человеческий вид одежду кузена. Честно говоря, даже интересно было смотреть, как благородная барышня выполняет работу, более приличествующую прислуге. Интересно и приятно – Кати не напускала на себя страдальческий вид, но и не изображала непомерную гордость, подразумевающую, что за такой трудовой героизм мы все теперь ей должны до конца жизни. Нет, работала она просто и спокойно, всем своим видом как бы говоря: «Ну так вот сложилось, и хорошо, что руки у меня растут откуда положено, и я это умею». Тоже, знаете ли, проявление настоящего аристократизма – надо, значит сделаю и сделаю хорошо.
Герхард тоже нашел себе полезное дело – принялся превращать притащенную из леса жердину в костыль для доктора Грубера. Нет, нам с Альбертом не составляло особого труда помогать доктору добираться до сортира и обратно, но вот сам Грубер такой помощью явно тяготился. Что ж, теперь сможет передвигаться по названному маршруту самостоятельно.
А мне никакого занятия не нашлось, поэтому я со спокойной совестью вернулся к чтению Дюрнбергера, периодически отвлекаясь на размышления о текущем моменте.
На сей раз я упражнял разум, рассматривая различные гипотезы о принадлежности нашего убежища. Перечислять весь список пришедших мне в голову предположений не буду, за некоторые из них мне до сих пор стыдно, но остановился я на том, что сей уютный домишко является чем-то вроде охотничьего домика, куда можно и компанию приятелей привести, чтобы вместе поохотиться или предаться загулу на лоне природы, и с подружкой тайком от законной супруги встретиться. И принадлежит домик никому иному, как ротмистру Беку. Ну да, расширять круг посвященных в свои не вполне служебные дела я на его месте и сам бы не стал, а уж этот хитрый жучара и подавно. Есть у него один доверенный человек – тот самый Антон Хефер, и хватит.
Упомянутый Хефер заявился еще засветло. Помимо очередной партии еды и заказанного дирндля он принес новости, которые по разряду хороших, увы, никак не проходили. Нас начали искать. Причем особенно тревожно выглядел полученный ротмистром Беком приказ оказывать содействие людям фон Прюлля. Через Хефера ротмистр передал нам обещание всячески от помощи полицейским из Пассау уклоняться, но предупредил, что покидать убежище пока не следует. Эх, а я-то надеялся, завтра нас тут уже не будет…
Заодно пришлось получить от Альберта и доктора Грубера ударную дозу товарищеской критики на тему моего нездорового паникерства и того, как мы все счастливо избежали нежелательной встречи с подчиненными фон Прюлля, каковая несомненно случилась бы, послушай они меня вчера. Хорошо хоть Кати молчала, а мнением Герхарда мы на этот раз не интересовались. Кати в конце концов пришла мне на выручку, переключив внимание на себя – выгнала всех нас из дома, а через несколько минут вышла на двор и сама, уже в дирндле. У Хефера оказался, что называется, глаз-алмаз, с размером он угадал в самую точку, и смотрелась Катарина в новом наряде очень… ну, скажем так, привлекательно. Вот только…
– Кати, ты завязала тесемки передника справа, – обратил ее внимание я, – а надо слева.
– Почему? – удивилась она.
– Справа узел завязывают замужние женщины и помолвленные невесты, свободные девушки делают узел слева, вдовы – посередине или сзади, – насчет правил завязывания тесемок меня просветили в свое время Герта с Анькой[31]31
Подобным образом тесемки передника завязывают в Баварии и сегодня. В Австрии и Швейцарии такого разделения нет, в большинстве случаев передник завязывают сзади.
[Закрыть]. – Хотя… Оставь так.
– Не хочешь, чтобы крестьянские парни пытались со мной знакомиться? – догадалась Кати.
– Именно, а то мы с Альбертом замучаемся отгонять их от тебя, – подтвердил я ее догадку.
Льдисто-голубые глаза девушки неожиданно весело сверкнули. Что ж, раз наряд ей понравился, тем лучше. А вообще она умничка. И линию поведения выбрала единственно в нашей ситуации правильную – быть в центре общего внимания, но своего предпочтения никому не отдавать. Потому как выказывать то самое предпочтение Катарина могла только мне. Почему именно мне? Так больше же некому. Альберт – родственник, доктор Грубер и Герхард чести принадлежать к благородному сословию не имеют, вот я один-единственный и остаюсь. А я как-то не горел желанием закручивать интрижку на виду у всех. Катарина мне, конечно же, нравилась, и при других обстоятельствах я, может, и попробовал бы за ней приударить, но не здесь и не сейчас.
…Следующий день нашего вынужденного отдыха начался вроде бы вполне привычно, но обратив внимание на некоторые изменения в поведении Катарины, я пришел к выводу, что пора готовиться к неприятностям. Как-то очень уж старательно она прятала лицо, когда оно становилось задумчиво-встревоженным, и за утро такое случилось не раз, не два и не пять. Улучив момент, когда Катарина вышла из дома, вышел и я, заняв позицию на лавке и делая вид, что просто сижу и отдыхаю, а вовсе не жду возвращения нашей хозяйки из приюта смиренного уединения.
– Что-то не так с доктором Грубером? – тихо спросил я, когда девушка присела рядом.
– Рана начинает гноиться, – так же тихо ответила она. – Дня три-четыре еще, и надо будет срочно везти его к врачу. А ты молодец, догадался…
– Не догадался, а заметил, – поправил я. – Ты очень встревожилась, когда сделала ему перевязку.
Кати очень внимательно, слегка даже переступив за грань приличий, посмотрела на меня. Похоже, оценивала, уж не знаю, по каким критериям.
– Мы еще долго будем здесь скрываться? – спросила она.
– Не знаю, – честно признался я, и, чтобы хоть как-то ее обнадежить, добавил: – Но про три-четыре дня я тебя услышал.
– Мне иногда кажется, что из вас с Альбертом старший ты, а не он, – едва заметно улыбнулась девушка.
– Мне тоже, – улыбнулся я.
Кати снова уткнулась в меня внимательным взглядом, но надолго ее серьезности не хватило. Сначала она как-то не очень уверенно улыбнулась, потом улыбка приобрела хитренький оттенок, а затем девушка неожиданно рассмеялась. Я тоже решил пару раз хохотнуть, так, чисто из вежливости, чтобы поддержать Катарину, но не удержался, и пару минут мы с ней заливисто и неудержимо смеялись хорошо слаженным дуэтом. Если честно, не смеялись даже а натурально ржали как лошади. И с чего бы это вдруг, спрашивается?
– Что тут у вас такого смешного? – Альберт, похоже, как раз на наш смех и вышел из дома.
– О, это наш с Алексом секрет! – Кати постреляла глазками то в меня, то в кузена.
– Даже так? У вас уже секреты от меня? – Альберт театрально вздохнул. – Ах, Кати, на что ты меня обрекаешь? Мне же со всеми соседями драться на дуэлях придется, если они узнают, что я позволил Алексу увезти из наших краев такую невесту!
– Тогда не страшно, – отмахнулась Катарина. – После этих дуэлей у нас в округе и женихов не останется!
Альберт горделиво подбоченился. Ну прям герой-победитель! Да, вот так женщины нас и читают, как открытую книгу – мне-то раньше и в голову не приходило, что я ощущаю себя старше Шлиппенбаха, а тут Кати сказала, и все, не поспоришь. Потому что так оно и есть.
Кстати, а что я все «Кати» да «Кати»? Или я тут совсем онемечился? Если уж Анна Грау у меня Анькой Седовой стала, то баронесса фон Майхоффен будет Катей. Пока для себя буду ее так звать, появится повод – назову и лично.
Катя в своих прогнозах не ошиблась – уже назавтра доктору Груберу стало заметно хуже. У него весь день поднималась температура и уже к ночи Катя клала ему на лоб тряпку, смоченную водой с уксусом, чтобы унять жар. Помогало, но не так чтобы уж очень сильно – приходилось периодически повторять. Со следующего утра Груберу вроде бы полегчало, но к вечеру снова стало хуже, он периодически проваливался в забытье, тяжело дышал и почти не говорил. Рана его на вид сильно хуже не стала, должно быть, очаг воспаления был где-то глубже. Даже мне было понятно, что тут уже и артефактами не обойтись – по-настоящему помочь доктору Груберу мог сейчас только хирург.
Вечером Хефер принес очередные новости от ротмистра Бека. Вроде бы поиски в Байервальде прекратились, но ротмистр предостерег нас от излишнего оптимизма – нас могли ждать на дороге, шедшей вдоль Дуная, а именно с нее можно было повернуть на Ландсхут, и избежать этой дороги мы никак не могли бы. Но что именно затеял фон Прюлль, ротмистр толком не знал.
Как бы там ни было, Грубера надо было везти к врачу, так что выбора тут не просматривалось, и с рассветом мы начали эвакуацию. Сначала мы с Герхардом и Альбертом кое-как вытащили повозку, потом Герхард привел лошадей и запряг их, с большим трудом мы дотащили доктора Грубера и погрузили его в повозку, сами же сначала шли за ней пешком, и забрались на сидячие места лишь когда Герхард выехал не более-менее проезжую тропу.
Я предложил добираться до Ландсхута окольными дорогами, но Альберт с Катей меня отговорили. Резон в их словах имелся, потому что для этого надо было сначала довольно сильно проехать по большой дороге в сторону Пассау, и мы запросто могли нарваться на людей фон Прюлля. Так что, доехав до Хенгерсберга, мы повернули направо к уже знакомому нам мосту через Дунай у Деггендорфа.
Вот перед самым Деггендорфом нас и перехватили. Видимо, понадеявшись на численное превосходство, а было их уж никак не меньше десятка, и все конные, перегораживать нам дорогу приспешники фон Прюлля не стали. Ну, мы и проскочили… Со стрельбой. Вот уж не берусь сказать, стреляли бы мы в них, будь они в полицейской форме, но почему-то мундиров на них не было, и троих мы завалили сразу, да потом еще одного, слишком рьяно пустившегося в погоню и оказавшегося угрожающе близко к нам. Однако же потеря почти трети личного состава противников не охладила, и оставшиеся пустились нам вслед.
– Катя! На пол! – крикнул я, и, не встретив понимания приказа, грубо спихнул возмущенно ойкнувшую девчонку вниз. Туда же пришлось столкнуть и доктора Грубера, до кучи и Герхард забрался к ним, чтобы не торчать привлекательной мишенью, так что на полу нашей повозки образовалась та еще куча мала. Ничего, в тесноте, да не в обиде, целее будут.
Преследователи, впрочем, не стреляли – видимо, у них был приказ взять нас живыми. Что ж, ребята, ничего личного, но пользоваться вашим гостеприимством – извините, у нас другие планы. Еще одного удалось ссадить с седла, но остальные свой пыл не умерили. Главное – не давать им нас обогнать, потому что тогда они смогут стрелять в лошадей, и с гарантией нас остановят…
– Я их задержу! – прихватив карабин и сумку с барабанами, Альберт спрыгнул на дорогу, ловко перекатился на обочину, спрятался в кювете и оттуда открыл частую пальбу по преследователям. Да чтоб его куда не надо! Охренел, идиот! Герой, штаны с дырой! Пропадет ведь к свиньям собачьим!!!
Отчаянно ругаясь, я и сам покинул повозку. Пропадет же, балбес, это Катька им живой нужна, а его просто пристрелят на хрен! А Альберт, хоть и придурок, но мой друг!
Вдвоем дело у нас пошло веселее – число преследователей удалось сократить до троих, и те, вместо того чтобы гнаться за нашей колесницей, спешились и перестреливались с нами из кювета с противоположной стороны дороги. А ведь и отобьемся!
Да хрена лысого! Отбились одни такие…На дороге показалась еще одна группа всадников. Сколько их было, я сосчитать не успел – моментально оценив обстановку, они спешились и принялись обходить нас с двух сторон. Вдохновленные приходом подкрепления, наши, если можно так выразиться, старые противники бодренько поползли по кювету, стремясь отрезать нам путь отхода. Двое, осторожно высунувшись, пальнули по разу в нашу сторону, а третий под таким прикрытием рванул через дорогу.
Выстрел – и резвый малый с воплем рухнул на укатанный грунт. Что?! Катька, дурища, она-то куда?! С мушкетоном в руке, револьвером в другой и патронной сумкой на шее она устроилась в нашем кювете и деловито принялась перезаряжать мушкетон. Господи, ну за что?! За что мне такое наказание – попасть в спецдурдом для умственно отсталых героев?!! Ладно, Альберт со своей придурковатой лихостью, ладно, я сам со своей дружбой, но эта-то, эта куда полезла?! Это же ее к тому мозголому в Зальцбург повезут, это ее мы пытались защитить, а она все наши старания вместе с нашим дурацким геройством отправила коту под хвост!!!
Тем временем нас окружили и предложили нам сдаться, обещая сохранить жизнь. Если вы думаете, что такое предложение мы с возмущением и негодованием отвергли, то напрасно. Приняли мы его, приняли сразу и безоговорочно. Потому что пока ты жив, ты можешь хотя бы на что-то надеяться, а то и что-то сделать, а так уж нас-то с Альбертом пристрелили бы к чертям. А героизм… Цена ему после Катькиной выходки упала до отрицательного значения.
Через полчаса к месту боя прибыл врач, принявшийся оказывать помощь раненым, еще минут через пятнадцать появилась арестантская карета, куда нас всех троих и поместили, да еще в обществе полицейского чиновника, вполне вежливо, хотя и суховато, попросившего нас никаких разговоров между собой не вести. Мне, конечно, многое хотелось Альберту и Катьке высказать, но теперь это все равно в пустой след, а им и сказать-то было нечего. Так молча и ехали до самого Пассау.
