Текст книги "Пропавшая кузина (СИ)"
Автор книги: Михаил Казьмин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
Глава 4
С песней по жизни
Еще в прошлой своей жизни приходилось слышать, что главный праздник у немцев – Рождество. Что ж, если судить по тому размаху, с которым его отмечали в Мюнхене, то так оно и есть. Две седмицы рождественских каникул были под завязку заполнены весельем, пивом и всяческими вкусностями. Что на квартире, что в пивных, где собиралось братство, что на праздничных ярмарках, куда я пару раз заглянул из интереса – везде можно было от всей души повеселиться, а заодно от пуза наесться и напиться. Честно говоря, к концу каникул я уже боялся даже просто смотреть на еду и на пиво – что-то больно уж трудоемким делом стало застегивать на себе штаны.
Но каникулы кончились, и у нас пошла череда семинаров и практикумов, где господа профессора старались привить нам навыки самостоятельной научной работы – все-таки главной своей задачей германские университеты считали именно подготовку научных кадров, и Мюнхенский университет исключением тут не был. Пока что мы на семинарах больше интеллектуально разминались, проводя под руководством профессоров развернутое обсуждение их же лекций, но скоро каждому студенту предстояло подготовить самостоятельный доклад и вынести его на общее обсуждение. Кое-какие соображения на этот счет у меня уже появились, и я потихоньку начал готовиться.
Что же касается практикумов, то на них мы сначала должны были под руководством профессоров составить план эксперимента или иной практической работы, с указанием того, что требуется узнать, подтвердить или опровергнуть практическим путем, затем, под внимательным присмотром (именно присмотром, без мелочных подсказок и опеки) тех же профессоров этот эксперимент или работу выполнить, после чего полностью самостоятельно изложить полученные результаты с объяснением смысла и последствий своих действий.
Честно говоря, когда из горсти песка и нескольких стеклянных осколков я сам смог изготовить световой камень, и он после приложения стальной лабораторной лопатки засветился, ощущение было непередаваемым. Я чувствовал себя создателем, настоящим магом, да Бог его знает кем еще. Ну да, светился он, конечно, не так ярко, моргал, зараза, но ведь работал же!
Лично у меня появился и свой, персональный, если можно так выразиться, формат занятий. Сам великий и ужасный профессор Левенгаупт заинтересовался моим предвидением и стал периодически заниматься со мной именно его изучением и развитием. Он дотошно расспрашивал, как именно предвидение проявляется, как я его чувствую и как отличаю (или пытаюсь отличить) его от иных своих ожиданий и ощущений, давал полезные советы, как именно следует в тех или иных случаях поступать. После не то шестого, не то седьмого такого индивидуального занятия я мог уже сам более-менее четко отличать, когда у меня действительно работает предвидение, а когда я просто представляю себе один из возможных вариантов своих или чужих действий. Основным правилом тут стало право первенства – какая мысль приходит в голову первой, у той и больше прав считаться предвидением, а не попыткой просчитать варианты. Впрочем, в том же фехтовании предвидение работало куда как лучше – видимо, из-за более высокой скорости движений, на которые и мозг быстрее отзывался.
Но если кому-то покажется, что Левенгаупт успокоился на достигнутом, то совершенно напрасно. Он буквально за несколько дней разработал целую систему упражнений для тренировки предвидения, и догадайтесь с трех раз, кому эти упражнения приходилось выполнять? Вот-вот, вы не ошиблись. Но я не противился. И самому интересно было, и пользу от этих упражнений я почувствовал уже довольно быстро. Нет, гений это гений, и раз уж мне выпала удача у него учиться, упускать такую удачу я не собирался. Дураком надо быть, упустить такое, а это уж точно не ко мне.
…К середине зимы мы с Альбертом обнаружили, что пить пиво в пивной обходится заметно дешевле, чем на квартире. В принципе, ничего неожиданного в таком повороте не было – фрау Штайнкирхнер заказывала пиво у той же пивоварни, которая держала ближайшую к нашему дому пивную, так что к стоимости самого пива прибавлялась оплата его доставки, залоговая цена бочонка, да лишние пфенниги слугам, разливавшим пиво по кружкам и разносившим наполненные кружки жильцам. Это открытие оказалось как нельзя кстати – пусть мы оба и получали ежемесячные денежные переводы от любящих родителей, но прусские аристократы своего младшего сына хоть и не держали в черном теле, однако же и совсем не баловали, поэтому к концу очередного месяца Альберт вынужден был переходить в режим экономии, иногда и весьма жесткой, а на мои предложения угостить его пивом соглашался далеко не всегда. Гордость, что вы хотите… И вот как-то вечером, когда мы сидели за столиком в тихом уголке малолюдной по случаю буднего дня пивной, я осторожно поинтересовался, нет ли у моего приятеля известной связи с Анной Грау, которую для себя я мысленно переименовал в Аню Седову, просто переведя ее имя и фамилию на русский язык. В последнее время Аня с завидной регулярностью намекала на то, что ее постельные услуги обойдутся мне весьма недорого, потому как она даже рада будет оказать их такому симпатичному и обходительному молодому господину. Мой организм настойчиво требовал правильно оценить эти намеки и сделать из них соответствующие выводы, и удерживало меня от полного и незамедлительного исполнения этих требований исключительно нежелание делить Аню с Альбертом.
– О, нет, Алекс, можешь быть спокойным! – заверил меня граф. – У меня уже есть подружка. Но, извини, должен тебя предупредить, чтобы верности от Анны ты не ждал – ко мне она уже пыталась пристроиться.
– Спасибо, Альберт, вот на ее верность я как-то особо и не надеялся. Мне от Ани нужно совсем другое, – ответил я, и мы оба понимающе хмыкнули.
– Я смотрю, тебе тоже нравятся девицы из простого народа? – подначил Альберт.
– Как и тебе, дружище, – вернул я ему этот мяч.
продекламировал граф.
– Да уж, – согласился я.
– А у тебя дома, в Москве, была такая подружка? – спросил Альберт. – Она, наверное, ждет тебя…
– Была, – признал я. – Но не ждет. Ее убили за два месяца до моего отъезда.
– Прости, Алекс, – стушевался Альберт.
– Да ладно, – я вяло отмахнулся. – Я уже привык к этой потере, а ты и не знал…
И нашло на меня что-то такое, что я просто рассказал графу всю эту историю. Слушал Шлиппенбах, что называется, раскрыв рот, да еще и глядел на меня при этом, как на какого-то прямо-таки героя.
– Да… – преисполнившись восхищения, Альберт даже пива отхлебнуть забыл, – вот бы такое дело раскрыть…
– Слушай, а что тебя вообще в полицию потянуло? – мне и правда стало интересно. Граф – и вдруг в полицейские чиновники. Как-то не совсем обычно, не сказать бы сильнее.
– Так я же младший сын, – невесело усмехнулся Альберт. – Денег сколько-то отец мне, конечно, оставит, но поместье и прочее родовое добро мне никак не светят. В армию идти – там среди офицеров таких четверо из пятерых, потеряюсь. А в полиции я со своим титулом на виду всегда буду, карьеру сделать такому лентяю, как я, проще выйдет.
Мы посмеялись и запили это дело пивом. Нет, с юмором и самокритикой у товарища все в порядке. Что уж там у него получится, не знаю, вряд ли ему за один титул карьерную лестницу построят, с перилами и ковровой дорожкой, но если бы служебный рост будущего полицейского чиновника фон Шлиппенбаха зависел от моих пожеланий, он получился бы очень даже впечатляющим… А вечером ко мне в постель с радостным визгом запрыгнула Анька, ставшая за пару минут до того аж на полгульдена богаче.
В братстве жизнь шла своим чередом, иной раз выдавая совсем уж неожиданные повороты. Когда в начале марта мы собрались в хоровом классе, чтобы заслушать отчет казначея по итогам февраля, собрать взносы за начавшийся март, а потом организованно отправиться в пивную, Орманди потряс всех присутствующих тем, что почти полностью погасил задолженность по членским взносам. Я, правда, из разговора с нашим фукс-майором знал, что такое уже было – в тот раз венгр избавился от долгов перед братством накануне голосования о его приеме в полноправные братья. Что ж, что бывало однажды, вполне может случиться и второй раз, и третий, и с той или иной степенью регулярности повторяться в дальнейшем. Кстати, а деньги у него откуда? Многие студенты, даже из благородных, как я знал, подрабатывали – как правило, домашними учителями, но что-то не верилось, что имперский рыцарь с его гонором был бы на такое способен.
Обратил я внимание и на другое – Орманди, на каникулы уехавший домой, по возвращении как-то притих и отпускать свои шуточки в мой адрес пока что не пытался. Не могу сказать, что это сильно меня опечалило, но и радости особой не принесло. Во-первых, плевать я хотел и на самого Орманди, и на его неуклюжие наезды, чтобы тут нашлось место для печали или радости, а, во-вторых, я, честно говоря, даже немного забеспокоился, подозревая, что за своей неожиданно прорезавшейся белизной и пушистостью он прячет подготовку какой-нибудь гадости – уж с него-то станется… Впрочем, со временем это беспокойство само собой утихло, мне более чем хватало и других забот.
– Господа, прошу внимания! – ого, вот уж не подумал бы, что Альберт может так громко крикнуть. Судя по наступившей тишине, такое стало неожиданностью не для меня одного.
– Позвольте мне исполнить новую песню! Я сочинил ее вот только на днях и прошу всех вас стать первыми ее слушателями!
Приехали… С того дня, когда я решил заткнуть поток Альбертова творчества, присоветовав ему сочинять песни, не прошло и двух месяцев, а он уже выдал! М-да, кажется, идея была ошибочной и теперь мне все-таки придется это слушать…
Альберт тем временем уселся за рояль, пробежался по клавишам, разминая пальцы, и на удивление сильным и хорошо поставленным голосом запел на бодрый маршевый мотив:
Копейку и полтину
Потрачу я легко, легко:
Копеечку – на воду,
Полтину – на вино, вино!
Копеечку – на воду,
Полтину – на вино!
Хай-ди хай-до хай-да,
Хай-ди хай-до хай-да,
Хайди, хайдо, хайда!
Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Хай-ди хай-до хай-да,
Хай-ди хай-до хай-да,
Хайди, хайдо, хайда![14]14
Да, я в курсе, что на музыку стихотворение Альберта фон Шлиппенбаха было положено позже его написания. Но здесь же мир другой, так что граф мог и сам это сделать. К сожалению, автор русского перевода мне неизвестен…
[Закрыть]
Народ слушал сначала вполуха, потом все более и более внимательно, к концу куплета некоторые уже подпевали повторяющуюся последнюю строку, а уж залихватское «хай-ди хай-до хай-да!» радостно подхватили все, включая и меня самого. Хм, а я ведь, пожалуй, и вправду еще буду гордиться, что знал автора песни…
Тем временем Альберт продолжал:
Трактирщик, лишь завидит,
Кричит: «О, Боже мой! Бог мой!»,
«О, нет!» – кричат девчонки,
Когда иду домой, домой.
«О, нет!» – кричат девчонки,
Когда иду домой!
Хай-ди хай-до хай-да и т. д.
Сапог мой просит каши,
Камзол дыряв на мне, на мне.
А маленькие пташки
Щебечут в вышине-шине.
А маленькие пташки
Щебечут в вышине!
Хай-ди хай-до хай-да и т. д.
И нету в поле кочки,
По ней чтоб не ходил, ходил.
И дырок нету в бочке,
Чтоб я из них не пил, не пил.
И дырок нету в бочке,
Чтоб я из них не пил!
Хай-ди хай-до хай-да и т. д.
Создав такого парня,
Господь был очень рад, да, рад:
Не будь я вечно пьяным,
Я был бы просто клад, да, клад!
Не будь я вечно пьяным,
Я был бы просто клад![15]15
Послушать эту замечательную песню и ознакомиться с оригинальным немецким текстом можно тут: https://author.today/post/119801
[Закрыть]
– Великолепно! Отличная песня! Браво! Альберт, ты гений! – наперебой загалдели господа студенты. – Качать! Качать Шлиппенбаха! – раздался чей-то призыв, народ на него незамедлительно откликнулся, и через несколько секунд Альберт принялся успешно преодолевать земную гравитацию – не сам по себе, конечно, а исключительно с приложением мускульной силы товарищей по братству.
– Друзья! – провозгласил Альберт, когда полеты, наконец, прекратились. – С удовольствием рекомендую моего друга графа Алекса Левского, давшего мне поистине гениальный совет сочинять песни! Спасибо, Алекс! Без тебя этой песни не было бы!
И кто, спрашивается, тянул Альберта за язык? И зачем? Теперь болтаться между потолком и крепкими руками переполненных энтузиазмом членов братства пришлось уже и мне.
– Внимание! – вмешался Мюлленберг. – Прекратить бардак! Альберт, споешь нам песню еще раз-другой? Чтобы мы слова запомнили?
– Я сделал несколько листков с текстом песни, – вот она, немецкая предусмотрительность! – На всех, к сожалению, не успел, но по листку на двоих или троих будет, – Альберт с довольной улыбкой извлек из-за пазухи стопку листов бумаги и потряс ею.
– Так чего мы ждем?! – деланно возмутился барон. – Выходим на улицу и марш в пивную!
Глава 5
Успехи и достижения
Расту, понимаешь, на глазах… Отличился тут с первым самостоятельным докладом на семинаре у Левенгаупта. Пусть главным для меня оставалось освоение артефакторики, но и магиологию я не запускал. Все-таки понимание общих закономерностей проявлений магии и ее применения помогает быстрее и правильнее решать задачи, казалось бы, сугубо практического свойства.
Темы предлагались на выбор, точнее, не темы, а направления, тему в рамках направления дозволялось определить самому докладчику. Так что я не стал мелочиться, выбрал направление «Пути развития магии» и сделал доклад «Расширение территории мировых держав как средство развития инкантационного потенциала языка». Смысл моего доклада сводился к тому, что захватывая новые территории и распространяя на них свой язык, мировые державы таким образом делают свои государственные языки пригодными для инкантации, поскольку языки эти становятся распространенными более чем у одного народа. Тут, правда, бросалась в глаза и оборотная сторона – новопокоренные народы получают доступ к заклинательству на языке завоевателя и, по идее, самим завоевателям это вроде бы и не на руку. Ясное дело, участники семинара за это уцепились и с ходу накидали мне замечаний – от умозрительной критики до активного отторжения самой идеи допуска диких народов к магии своих цивилизованных победителей. В ответ я напоминал, что диким народам систематическое образование, тем более на чужом языке, дается с огромным трудом, что сам их образ жизни, предполагающий либо тяжелый земледельческий труд примитивными орудиями, либо кочевое скотоводство, не оставляет им времени на учебу, поэтому они не смогут освоить язык своих завоевателей на уровне, достаточном для полноценного заклинательства, и что те немногие из них, кто все-таки сможет овладеть языком победителей, сделают это в ходе многосторонней систематической учебы, каковая непременно приведет их к признанию и принятию преимуществ цивилизованной жизни и они таким образом присоединятся к своим завоевателям, усиливая именно их, а не своих диких сородичей. И даже если найдутся такие, кто решит обратить свои новые знания именно на пользу остальным дикарям, на получении завоевателями возможности использовать свои языки для заклинательства это никак не скажется. Далее я обратил внимание присутствующих на то, что сейчас мы наблюдаем обозначенные мною процессы в ходе их развития, причем развитие это не особо далеко ушло от начальной стадии, и напомнил, что смысл моего доклада – привлечь внимание присутствующих к вполне реальному пути развития природной или, как говорят здесь, натуральной магии, и что мы, люди молодые (тут я со всем почтением извинительно поклонился Левенгаупту), будем иметь возможность лично наблюдать, изучать и использовать на практике изменения в данной области. А напомнив, что как для моей страны, так и для Священной Римской империи этот путь более чем актуален в силу наличия в составе обоих государств обширных территорий с инородным населением, даже сорвал аплодисменты.
Господин профессор Левенгаупт доклад мой одобрил и велел мне изложить его в письменном виде для передачи в университетскую типографию. Что ж, это был триумф, пусть и небольшой. Главное же – благосклонность, которую и так проявлял ко мне Левенгаупт, даже несколько повысилась, и наши занятия с моим предвидением не только продолжились, но и потихоньку стали приносить мне вполне практическую пользу.
Теперь у меня все чаще и чаще получается предвидеть самые мелкие и незначительные события. Ну как незначительные? Например, на семинарах я успеваю понять, что именно возразит мне оппонент, еще только встающий со своего места, соответственно, у меня есть одна-две лишних секунды, чтобы с ходу достойно ответить, а также показать, что его замечание неожиданным для меня не стало. Благодаря этому я потихоньку приобретаю репутацию мастера дискуссий, а такое тоже немало стоит. На практических занятиях по артефактуре мне тоже стало намного проще выполнять все этапы создания артефакта – от составления перечня требуемых свойств до выбора материалов и построения инкантационных формул.
Задорная песенка про нищего балбеса, запойного пьяницу и любимца девчонок, потихоньку пошла в народ. Наше братство горланит ее при каждом походе в пивную, среди других студентов университета она тоже звучит все чаще и чаще, скоро, глядишь, и на улице услышать можно будет. Что ни говори, а и моя заслуга в появлении этой песни имеется, так что и это я с чистой совестью считаю своим успехом.
В личной жизни все тоже более чем неплохо. Интересная история вышла тут у меня с Анькой…
– О, а это у тебя что?! – уж как Анька в тот вечер ни изворачивалась в постели, скрыть от меня кое-какие изменения в своем виде ей не удалось. Несмотря на сопротивление, не такое, впрочем, и активное, я перевернул служанку на живот и смог детально рассмотреть красноватые полосы на ее круглом заду.
– Фрау Штайнкирхнер, – обиженно ответила Анька. – Она меня наказала… ремнем.
– Это за что же? – ответ я почти наверняка уже знал, но все равно хотел его услышать.
– За то, что ложусь с вами… – лицо девчонки моментально приобрело такой же цвет, как и полосы на ее попе.
– И часто она так тебя наказывает? – ничего себе, какие тут у них страсти-мордасти…
– Каждый раз… – Аня шмыгнула носом. – Я после вас к госпоже иду…
– За наказанием? – решил уточнить я. В ответ Анька несколько раз молча кивнула. Хм, интересно, это она такая дисциплинированная или просто мазохистка?
– И что, вот так каждый раз получаешь ремня?
– Нет-нет, – она даже головой замотала. – Фрау Штайнкирхнер добра ко мне, она только ладонью шлепает…
Я вспомнил большие крестьянские руки моей квартирной хозяйки и подумал, что доброта в данном случае – понятие очень уж относительное. Кстати, а с чего бы вдруг она так взялась за Аньку? Просто реализует свои садо-мазо-наклонности или ко мне ее ревнует? Если второе, то как-то не хотелось бы. Хотя, конечно, тоже своего рода успех…
– А вчера не в духе была, ремень взяла… – Анька, похоже, была готова от такой несправедливости разреветься, и мне пришлось ее успокаивать. Ну как успокаивать? Переключать ее внимание на другое. На что – и так понятно.
– Сегодня опять пойдешь? – вернулся я к животрепещущей теме, когда мы с Анькой смогли отдышаться.
– Нет, – Аня широко улыбнулась. – Фрау Штайнкирхнер в деревню уехала, к родственникам, да закупить масла, сыра и муки.
– То есть ты у меня до утра? – обычно Анька не оставалась, уходила. Теперь хоть буду знать, куда и зачем, хе-хе.
– Как пожелаете, – кокетливо улыбнулась она. Я пожелал…
…Еще один успех пришел с совсем другой стороны – выстрелила моя идея с колючей проволокой. Откровенно говоря, получив очередное извещение из Коммерцбанка, я тупо разглядывал его минут, наверное, пять. Конечно, видеть сумму перевода, увеличенную в полтора раза по сравнению с тем, к чему я привык и из чего каждый месяц рассчитывал свою покупательную способность, было приятно, но вместе с тем и слегка страшновато. А вдруг это какая-то ошибка и в следующем месяце отец решит ее исправить? Однако, прислушавшись к себе, я решил не бежать на телеграф и не отправлять отцу просьбу прояснить положение, и предвидение меня не подвело. Промаявшись неизвестностью еще три дня, я получил письмо из дома, и с удовлетворением понял – можно и дальше исходить из того, что мое денежное содержание позволит аж в полтора раза повысить уровень жизни.
У отца отработали технологию производства колючей проволоки и выпустили пробную партию, отправив ее на Астраханскую ярмарку. В преддверии выгона скота на весенние пастбища астраханские и яицкие казаки раскупили новинку влет, и даже кое-кто из калмыков, обычно предпочитающих дедовские методы, оценил и оплатил преимущества нового изделия. Часть следующей партии дядя Андрей, используя старые связи, пристроил на пробу военным и уже успел получить несколько восторженных отзывов. Число заказов, как писал отец, стремительно растет, счет, открытый на мое имя в банке, регулярно пополняется, и под такое дело отец увеличил мое содержание. Что ж магия магией, а и обычное прогрессорство тут, как показала практика, прокатывает. А я что, против? Я только за!
Попрогрессорствовать, кстати, я уже успел и в Мюнхене. Замучившись (это я еще мягко выражаюсь) таскать с собой саквояж с книгами и тетрадями, я посидел пару вечеров за рисованием чертежа нужного мне изделия, с каковым чертежом и обратился в шорную мастерскую Петера Киннмайера, которого любезно порекомендовала мне фрау Штайнкирхнер. Теперь я хожу в университет, таская на плече стильную кожаную сумку, с которой и в бывшем моем мире появиться на людях было бы не стыдно. Альберт, которому моя идея очень понравилась (особенно когда получил от меня в подарок такой же сумарь), взял на себя оформление бумаг для патентования, юрист, как-никак, хоть пока и недоучившийся, с герром Киннмайером я заранее договорился о продаже лицензии на производство, так что еще один источник дохода себе обеспечил. В братстве меня уже не раз и не два спрашивали, где можно такую полезную вещь приобрести, оставалось лишь дождаться получения патента и денежки начнут капать мне в карман.
Патент я получил довольно быстро, мы с графом отправились отмечать это историческое событие в пивную, где и засиделись допоздна. Дожидаться полицейских, проверяющих исполнение питейными заведениями постановления городского магистрата о времени их работы, мы не стали, и, с некоторым трудом перемещая в пространстве отяжелевшие за столом тела, отправились домой.
Нехорошие предчувствия начали одолевать меня где-то на полпути, а на подходе к дому я уже почти зримо представлял, что сейчас последует.
– Альберт, – тихо спросил я, – ты на кулаках драться умеешь?
– Нет, я только со шпагой или с саблей, – мой вопрос его удивил. Так, значит, толку от графа сейчас никакого…
– Тогда очень тебя прошу: держись подальше. Мне бы сейчас самому отбиться, а если еще и тебя защищать, могу и не справиться… И не возмущайся, – добавил я, видя, что граф готов выплеснуть на меня оскорбленную гордость, – если нас обоих поколотят, ничего хорошего не будет, а один я, глядишь и отобьюсь.
Кажется, достучаться до разума прусского аристократа мне все же удалось. И вовремя – из проулка между домами выехала запряженная четверкой лошадей здоровенная телега, уставленная какими-то ящиками, и, медленно разворачиваясь, перегородила улицу. Обойти неожиданное препятствие, конечно, можно было и по тротуару, вот только не я один тут такой умный – с телеги спрыгнули два мужика и направились в нашу сторону.
Альберт занял указанное ему мной место в тени, мужики неспешно приближались. Черт, одного из них я точно где-то видел… Ладно, это потом. Сейчас надо отбиться.
Тот, кто показался мне знакомым, выглядел куда более здоровым и сильным, зато у второго в руках была смотанная веревка. Вот даже как, вязать меня собрались?! Все-таки более опасным противником я определил здоровяка, с него решил и начать. Лучшая защита, это же у нас нападение, не так ли?
До изобретения резины дело в этом мире пока еще не дошло, поэтому подметки моих коротких сапог, которые я продолжал носить по гимназической привычке, были сделаны из толстой кожи и прибиты к подошве деревянными гвоздями. Но и дерево, и кожа имеют свойство стираться о камень, от каковой неприятности подметку спереди и сзади защищали железные набойки, причем передние выполнялись фигурными и прикрывали еще и носки сапог. Вот таким носком я и заехал от всей души по большой берцовой кости левой ноги смутно знакомому бугаю. Последствия оказались ожидаемыми – он рухнул на мостовую и, лежа на боку и держась руками за ушибленное место, довольно мерзко подвывал.
Второй решил до столь близкого контакта дело не доводить, и попытался хлестнуть меня сложенной в несколько раз веревкой. Ох, зря он так…
Подставив руку так, чтобы веревка ударила по касательной, я бросился вперед и ударил противника в живот. Нет, не кулаком. Вспомнив, как мануалом усиливал инкантацию при спрессовывании и спекании песка и стекла в световой камень, я проделал нечто подобное, разве что основное усилие направил именно на удар, а не на температуру.
Зажимая дыру в животе, враг рухнул на колени. «Не жилец», – подсказало предвидение, и я без особых раздумий прекратил его мучения, ударив сзади по шее ребром ладони и объединив удар с мануалом. Отчетливый хруст вместе с падением тела показали, что жизненный путь мелкого уголовника благополучно оборвался.
Телега как-то очень уж резво развернулась и покатилась прочь – не так чтобы и быстро, но всяко быстрее, чем я сейчас мог бы за ней погнаться. Похоже, возница наблюдал за ходом событий и сделал соответствующие выводы.
Пару раз врезав так и не вставшему на ноги бугаю ногой по почкам, чтобы и дальше не думал подниматься, я повернулся к Альберту.
– Здорово ты их! – восхищенно сказал он и, немного подумав, добавил: – Полицию нужно вызвать.
– Вот и попробуй вернуться в пивную, может, полицейские еще там, – предложил я ему. А что, инициатива наказуема. – Если и ушли уже, то недалеко.
Альберт вернулся минут через двадцать в обществе двух полицейских.
– Петер Заика, – уверенно опознал труп один из них, явно старший. – Допрыгался, значит. Чем это вы его? – поинтересовался он.
– Мануалом, – признался я. Блюститель порядка посмотрел на меня с явным уважением и совсем без страха. Мне понравилось.
– Так, а тут у нас кто? – он подошел к притихшему бугаю. – О, Малыш Зепп! Давай, поднимайся!
Подниматься Малыш Зепп желанием не горел, но его мнение никого тут не интересовало. Добрые пинки, которыми его щедро угостили полицейские, в конце концов сделали свое дело – он кое-как встал на ноги и, со страхом поглядывая на меня, поплелся в направлении, указанном ему все теми же пинками. Да, общаться со своими подопечными баварские стражи законности умеют.
Как ни странно, появление в полицейском участке сразу двух графов никакого ажиотажа не вызвало. Пожилой вахмистр отправил Малыша Зеппа в камеру, наказав до особого распоряжения арестанта не кормить, затем со всем почтением опросил нас с Альбертом и составил официальный документ о попытке разбойного нападения на благородных господ, после чего пожелал нам доброй ночи и мы пошли домой. Не знаю уж, как у Альберта, а у меня ночь и правда была доброй – Анька так и не ложилась до моего прихода, ждала. Не, я сегодня оставлю ее у себя до утра. Перебьется фрау Штайнкирхнер со своими садистскими закидонами, пусть утром девчонку наказывает. Или вообще пресечь это дело? Хм, а это, пожалуй, идея…
Утром явился полицейский чиновник, сообщив о поимке третьего участника шайки, того самого возницы. А еще он дал мне почитать протоколы допросов этого возницы и Малыша Зеппа с их признанием в том, что следить за мной (ага, вот почему Малыш Зепп показался мне знакомым!), а затем силой вывезти меня в уединенное место и там выпороть кнутом этих придурков нанял неизвестный им господин. Лицо заказчик спрятал под маской, но возница смог различить, что он носил тонкие черные усики. На вопрос чиновника, знаю ли я кого-то подходящего под такое описание, я ответил, что нет, не знаю. Соврал, да. Потому что из всех моих знакомых такие усики носил только имперский рыцарь Эдмунд Орманди. Но это мое дело, и полицию к нему приплетать я не хотел.
