Текст книги "Пропавшая кузина (СИ)"
Автор книги: Михаил Казьмин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
Глава 26
Чистка хвостов
Так, вроде не пропустил ничего из того, что надо было упомянуть, и даже не намекнул ни на что из того, чего упоминать не стоит… Составил я тут обстоятельный мемуар о своих приключениях. Зачем? Ну как зачем… Все-таки события, к которым я некоторым образом оказался причастен, уже в недалекой перспективе приведут к серьезным изменениям в европейском политическом раскладе, а поскольку Европа – наша соседка, то любые изменения в ней отразятся и на интересах Царства Русского, причем чем сильнее эти изменения будут, тем сильнее и отразятся. Вот как верный подданный русского царя, я и поспешил доложить о грядущих переменах заранее. Перечитав докладную еще раз и кое-какие места все же подправив, я принялся переписывать ее набело…
В посольской приемной дежурный дьяк пронумеровал листы, затем аккуратно сшил мою писанину толстой ниткой, наклеил бумажку с указанием количества прошитых и пронумерованных листов, присвоил документу входящий нумер, под которым и занес его в книгу учета переписки, уточнил адрес моего проживания в Мюнхене и предложил ждать ответа, заверив, что таковой воспоследует уже вскорости. Воспоследовал – уже назавтра я имел длительную беседу с русским послом, обстоятельно поясняя некоторые моменты своей записки. Посол заверил меня, что сегодня же составит сопроводительный документ и со всею поспешностью отошлет мое творение в Москву. Что ж, этот вопрос я закрыл, оставалось, что называется, подчистить хвосты.
…Доктор Грубер жил в недорогой гостинице довольно неблизко от меня. Моему визиту он несколько удивился, но совершенно явно обрадовался. Я даже некоторые угрызения совести чувствовал из-за того, что придется эту радость ему слегка подпортить. Но есть такое слово – «надо».
– Здравствуйте, доктор! – приветствовал его я. – Рад видеть вас выздоравливающим.
– Здравствуйте, экселленц! – поклонился Грубер. – Ваше внимание большая честь для меня!
Мы устроились за столом, доктор вызвал прислугу и велел подать кофе. Пока нам несли угощение и пока мы его употребляли, поговорили о недавних событиях. Доктор Грубер искренне возмущался неслыханным коварством заговорщиков, но тут же осторожно укорил короля Фердинанда в некотором недопонимании опасности, исходившей от имперской партии, из-за чего оная партия и усилилась до такой степени, что смогла угрожать династии. А когда кофе был допит, а прилагавшиеся к нему сладости съедены, я, отложив в сторону эмоции и воспоминания, перешел к цели своего визита.
– Скажите, доктор, неужели так трудно было рассказать нам с графом, в чем дело? Что мы, заметьте, я говорю о нас всех, а не о вас лично, выиграли от вашего молчания? – строго спросил я Грубера.
– Простите, экселленц, вы о чем? – Грубер попытался изобразить непонимание.
– Об инструкциях, полученных вами перед поездкой в Ландсхут не будем говорить от кого, – как о чем-то само собой разумеющемся сказал я. Даже плечами пожал для усиления эффекта.
– Но откуда… – доктор Грубер аж закашлялся. – Откуда вы знаете?!
– Ну что вы, доктор, ничего я не знаю, – я посчитал уместным слегка поиздеваться, и лишь когда Грубер вернул себе осмысленный взгляд, продолжил: – Просто догадался. Или логически вычислил. На ваш выбор.
– Прошу простить меня, экселленц, но я не имею полномочий обсуждать подобные вопросы, – доктор ушел в глухую защиту.
– А я и не собираюсь ничего обсуждать, – растерянность Грубера при этих моих словах меня порадовала, и я добавил: – Я даже не собираюсь предполагать, насколько быстрее и лучше удалось бы нам действовать, если бы вы хотя бы частично открыли мне и графу фон Шлиппенбаху подоплеку дела еще в Ландсхуте. Я хочу сказать вам нечто иное. Видите ли, доктор, любая совместная деятельность подразумевает взаимное доверие между ее участниками. И если передо мной еще раз встанет вопрос о совместных с вами действиях, я буду вынужден очень серьезно подумать, прежде чем соглашусь. Или не соглашусь. На этом вынужден проститься.
Зачем я устроил доктору Груберу такую выволочку? А это не ему. Это тем, кому господин доктор обязательно доложит о нашем разговоре и слова мои передаст. Послание такое – не лезьте ко мне больше, никаких дел с вами иметь не хочу и не буду.
А вот о чем я доктору говорить не стал вообще, так это о том, что коварный заговор против династии если и существовал, то только на страницах королевского манифеста. А то понизил бы человеку самооценку до совсем уж неприличного уровня – наградили его за участие в искоренении заговора, а заговора-то, оказывается, никакого и не было…
И в самом деле – зачем агентам влияния изводить династию? Не их это дело и не их интерес. В конце концов, не нравится им принц Карл как претендент на имперскую корону, так против него лично и злоумышляли бы. А всю династию… Мягко говоря, маловероятно. Да и потом, если бы заговор такого масштаба и правда существовал, вряд ли его удалось бы подавить так быстро и безболезненно.
Но зачем тогда понадобилось говорить о заговоре королю Фердинанду? Да затем, что его величество – гений! Придумав заговор аж против всей династии и добавив к нему вполне имевшее место казнокрадство, баварский монарх ловко лишил Империю возможности защитить своих агентов влияния. Теоретически император мог бы потребовать от короля максимальной объективности следствия по делу заговорщиков и даже представителей своих послать для надзора за той самой объективностью, но… Во-первых, король не дал имперцам на это времени, все было сделано очень быстро. А, во-вторых, согласно имперским традициям и прецедентам, под такое вмешательство необходимо сначала подвести солидную теоретическую базу в виде публичного выражения императором или хотя бы кем-то из имперских министров своей озабоченности, и вот тут король Фердинанд устроил так, что вырази император Рудольф эту самую озабоченность, свои же коллеги-монархи ее бы не поняли и не оценили. Это что же, подумали бы они, сегодня Вена озабочена судьбой казнокрадов и потенциальных цареубийц в Мюнхене, а завтра где? В Париже? В Лондоне? В Мадриде? Да и самому императору выступать в защиту столь гнусных преступников было бы как-то даже неудобно. Нет, тут его баварское величество переиграл императора вчистую…
Ко второму этапу чистки хвостов я приступил утром следующего дня. Перед выходом из дома прицепил на кафтан орденский крест, чтобы выглядеть посолиднее, и отправился в университет. Каникулы еще не закончились, но профессура уже расселилась по родным кабинетам, к числу которых относился и тот, что был моей целью.
– Доброе утро, господин профессор, – вежливо поздоровался я. Профессор Левенгаупт отложил в сторону тетрадь, в которой что-то писал, и энергично кивнул, тряхнув гривой.
– Доброе утро, Левской, присаживайтесь. Вас, смотрю, можно поздравить? – он наставил испачканный чернилами указательный палец на мой орден.
– Можно, – согласился я.
– Что же, примите мои поздравления. Это за недавние, хм, события? – понимающе спросил профессор.
– За них, – признал я.
– Что же, хорошо, что все закончилось благополучно, – Левенгаупт улыбнулся. – В Мюнхене я устроен очень неплохо, и мне бы не хотелось, чтобы здесь происходили столь нежелательные потрясения.
– Полностью с вами согласен, – кивнул я. – Но могло кончиться и неблагополучно. Для меня.
– Поясните, – профессор нахмурился, но явно заинтересовался.
– Мой друг оказался некоторым образом причастен к произошедшему. Поэтому злоумышленники попытались лишить меня возможности оказать ему помощь, – я старался, чтобы мои слова звучали без особых эмоций.
– Вот как? – Левенгаупт устроился в кресле поудобнее, молчаливо приглашая меня продолжать.
– Как я понимаю, – что ж, продолжать так продолжать, – они имели представление о моих способностях и приняли меры к тому, чтобы я не мог использовать эти способности против них.
– И что это были за меры? – вопросил профессор.
– Остро заточенный шлегер у моего противника на мензуре, например.
– Даже так? – Левенгаупт недовольно поморщился. – Но почему вы пришли с этим ко мне?
– Потому что, господин профессор, – я на секунду замялся. Эх, была, не была! – Потому что вы на тот момент были единственным в университете, кто имел полное представление о моих способностях и возможностях.
Профессор явственным образом опешил. Несколько мгновений он растерянно смотрел на меня, потом его взгляд снова стал осмысленным. Так, и что сейчас будет? Честно говоря, больше всего я боялся, что Левенгаупт выгонит меня прочь и перестанет со мной заниматься индивидуально, но все уже сказано, отступать некуда.
– Что же, Левской, ваша откровенность, как и то, что с нею вы обратились прямо ко мне, делает вам честь, – кивнул Левенгаупт. – И я готов помочь вам разобраться в произошедшем затруднении. Скажите, когда имел место этот, как вы выразились, «тот момент»?
– Двадцатого мая, господин профессор.
– Двадцатого мая? – переспросил он. – Двадцатого мая, двадцатого мая… – бормоча это себе под нос, профессор Левенгаупт принялся листать назад настольный календарь. – Ошибаетесь, Левской, двадцатого мая единственным я уже не был.
Настала моя очередь опешить. Однако, сейчас, похоже, последуют и разъяснения…
– Одиннадцатого апреля, – Левенгаупт даже развернул календарь в мою сторону, – ко мне обратился университетский секретарь доктор Ханзен. Он как раз интересовался моими персональными занятиями с вами, затрудняясь с вопросом, по какой статье их учитывать и оплачивать – сам я, знаете ли, никогда этими канцелярскими подробностями особенно не увлекался. И да, он очень подробно спрашивал о том, что на этих занятиях происходит и действительно ли студент Левской подает столь большие надежды, что проводить с ним такие занятия необходимо.
В листе календаря за одиннадцатое апреля и правда была запись: «Д-р Ханзен, 11 часов, формальности по Левскому».
– Я, знаете ли, имею привычку расписывать свои дела вперед, – пояснил Левенгаупт. – И когда утром одиннадцатого апреля Ханзен обратился ко мне, я назначил ему встречу в моем кабинете на тот же день двумя часами позже. К сожалению, обратиться к самому доктору Ханзену нет возможности, во время недавних событий он был арестован.
Врать не стану – мысль о том, что запись сделана, как говорится, задним числом, в моей голове промелькнула, но обратившись к предвидению, я признал, что профессор говорит правду. И раз этого Ханзена арестовали во время недавних, как скромно выразился Левенгаупт, событий, значит он имел вполне реальное отношение к имперской партии и был напрямую связан не с самим Орманди, конечно (вот еще, будет университетский секретарь общаться со студентом!), а с теми, кто венгру платил и отдавал приказы. У меня как будто гора с плеч упала. Настроение мое, похоже, передалось и профессору, потому что он дружелюбно улыбнулся и сказал:
– Что же, Левской, смотрю, вы тоже рады, что данный инцидент исчерпан.
– Да, господин профессор, я очень рад, – я даже встал и поклонился. А что, без горы на плечах не так это и тяжело.
– Кстати, Левской, – профессор адресовал мне еще одну улыбку, – раз уж у нас состоялась столь доверительная беседа, не удовлетворите ли мое любопытство в вопросе личного свойства: что означает ваша фамилия?
– Она происходит от слова «лев», – «лев» я сказал по-русски и тут же повторил по-немецки: Der Löwe. – Как и ваша, господин профессор, – и я тоже вполне по-дружески ему улыбнулся.
– Почему-то я так и думал, – Левенгаупт деликатно хохотнул, затем встал и подал мне руку. – До свидания, Левской. Расписание наших с вами занятий я сообщу вам с началом семестра.
– До свидания, господин профессор!
…Третье дело, еще остававшееся до полного закрытия вопроса с подчисткой хвостов, требовало некоторого финансирования, которое мы с Альбертом и открыли, скинувшись на маленькую пирушку для тех членов братства, что помогли Шлиппенбаху добиться аудиенции у его величества, пока мы с Катей отсиживались у озера, а именно сеньора братства графа фон Дальберга, фукс-майора барона фон Мюлленберга, и двух братьев, никаких постов не занимавших – фон Гизе и фон дер Танна. Посидели мы в пивной хорошо, рассказали о наших приключениях, понятно, то лишь, что посчитали уместным рассказать, я поделился своими умозаключениями относительно истинного положения дел с недавним «заговором». Мне, естественно, по-дружески посоветовали не сильно на столь скользкую тему распространяться, но я заверил присутствующих, что только для их ушей это и предназначалось, раз уж некоторую причастность к делу они имеют. Доверием моим народ проникся, как и чувством собственной избранности, на том тему и прикрыли, перейдя к другому вопросу, для части присутствующих куда более интересному и животрепещущему. Поскольку перед началом семестра должно было произойти переизбрание руководства Мюнхенской организации братства, граф фон Дальберг поинтересовался, не собирается ли Альберт выдвинуть свою кандидатуру на какой-либо руководящий пост, обещая таковое выдвижение поддержать. Альберт отказался, объяснив это тем, что в Мюнхене этот семестр у него последний, после чего он вернется в Геттинген, а полномочия руководителей братства действуют в течение года. Тогда Дальберг предложил мне баллотироваться на место фехтварта[40]40
Фехтварт – инструктор по фехтованию в студенческих братствах.
[Закрыть]. На мой взгляд, с этим бы лучше справился барон фон Мюлленберг, о чем я присутствующим со всей прямотой и сказал, но тут же узнал, что барон нацелился на должность сеньора. Думал я недолго и согласие свое дал. Уж если я приехал сюда учиться, то почему должен ограничивать учебу только артефакторикой и магиологией? Поучиться руководить людьми, пусть пока лишь в должности инструктора, дело никак не менее нужное. Стали у меня тут потихоньку прорисовываться планы на будущее, и предложение фон Дальберга оказалось в этом смысле вполне своевременным…
Отработка на Герте и Аньке некоторых приемчиков, коим я научился с Катей, по разряду чистки хвостов не проходила, но занялся я и этим. Когда Герта очередной раз уехала в деревню и мы с Анькой остались вдвоем, я легко и быстро смог залезть ей в голову – интересно же было, что это ее на меня потянуло, а потом и на хозяйку. Оказалось, ничего особенного. Как она и говорила, ко мне у этой прагматичной особы и симпатия имелась, и денежный интерес наличествовал, все без обмана. А с Гертой у них просто переместились в постель рабочие, так сказать, отношения хозяйки и служанки, что обеих более чем устраивало. С самой Гертой оказалось намного интереснее – эта умная, хозяйственная и организованная женщина в наших играх нашла себе психологическую разгрузку от постоянных забот о домохозяйстве, галантерейной лавке, подсчете доходов и расходов, управлении немалым числом работников и работниц. Проще говоря, подчиняясь мне, а иной раз, по моему желанию, и Аньке, Герта Штайнкирхнер хоть так сбрасывала на время со своих плеч груз принятия решений и ответственности за их результаты. А уж регулярная порка ремешком шла для этой крепкой и мощной женщины как своего рода массаж, не более того. Ну что ж, если ей так легче жить, почему бы и не помочь? Тот самый случай, когда делать доброе дело пусть и не так легко, но очень и очень приятно…
Глава 27
Обратно в мирную жизнь, но ненадолго…
«На том и прощаюсь. Остаюсь всегда вашим верным и любящим сыном и братом, Алексей». Перечитав письмо, я украсил его размашисто-элегантным автографом и чуть ниже приписал: «Писано в Мюнхене 17-го дня сентября месяца года от Рождества Христова 1819-го». Что из-за всех моих приключений свой день рождения я тупейшим образом профукал, это моя проблема, а вот то, что вовремя не поблагодарил родных за поздравления, это уже никуда не годится. Так что немалую часть письма заняли высказанные в самых почтительных оборотах извинения, рассказывать же о причинах, из-за которых я своевременно не ответил на поздравления, я не стал. Как я понимал, докладная записка, переданная через посольство в Москву, до отца так или иначе дойдет, но пойдет-то она с посольским курьером, а вот доверия в этом вопросе обычной почте у меня никакого не было. Ладно, сейчас уже скоро чернила просохнут, письмо можно будет запечатать в конверт и отдать прислуге, чтобы с раннего утра оно было уже в почтовом ящике.
Да, вот уже полтора месяца мне семнадцать. Не сказать, что прям такой уже взрослый, но в любом случае я сейчас ощущаю себя намного старше. То ли самостоятельная жизнь вдали от дома так подействовала, то ли все пережитые приключения, то ли просто усилилось влияние той части моей нынешней личности, с которой я пришел в этот мир. Да и ладно, сейчас вообще не до того, учиться надо.
По традиции, начало учебного года отметили парадом студенческих братств перед зданием университета. Нас со Шлиппенбахом поставили ассистентами при знамени братства, естественно, велев нам быть при орденах. Мне в качестве особой привилегии дозволили идти не с установленной по форме саблей, а с собственной шашкой. Ох, мы и прошли… Барон фон Мюлленберг, на днях избранный новым сеньором братства, нанял отставного фельдфебеля, тот погонял нас всего-то ничего, два дня по полтора часа, но и того хватило, чтобы Свято-Георгиевское братство больше походило на нормальную воинскую часть, а не на компанию балбесов, по недоразумению напяливших единообразную одежду и неуклюже пытающихся изобразить человеческий строевой шаг. Ясное дело, при нашем прохождении оркестр играл Альбертову песню в бодром и жизнеутверждающем маршевом исполнении.
…Двухтомник Дюрнбергера я к началу семестра дочитать успел, а вот еще две книги, заданные на каникулы, осваивать пришлось в режиме изучения китайского языка, как рассказывал о том анекдот из моей прошлой жизни[41]41
У американского студента спросили, за сколько времени он выучит китайский язык. Он подумал и ответил: «За пять лет». Немецкий студент на тот же вопрос ответил: «За четыре года». Спросили у русского. Тот почесал затылок и задал встречный вопрос: «А когда сдавать?».
[Закрыть]. Ничего, справился, организм у меня все-таки молодой еще, лишние час-полтора, украденные у сна, переносит нормально.
Оказалось, кстати, что русский аналог Дюрнбергера все-таки есть. Самое смешное, благодаря Дюрнбергеру это и выяснилось – ближе к финалу своего труда он упомянул-таки «Записки по истории русской артефакторики» Юрия Грекова, изданные печатным двором Государева Университета Московского еще в 1799 году. Сунувшись в университетскую библиотеку, я обнаружил там названную книгу в русском оригинале и оторвал от сна еще какое-то время. Собственно, на сравнении трудов Дюрнбергера и Грекова я и решил построить свой семинарский доклад, благо, оба сочинения имели и выраженные достоинства, и заметные недостатки. По поводу других семинаров кое-какие мысли тоже имелись, но тут время, что называется, терпело.
Вообще, надо сказать, в учебу я втянулся быстро. Возобновились наши занятия с профессором Левенгауптом и регулярные практикумы по артефакторике, и сейчас, уже на более высоком уровне, это стало еще более увлекательным, чем год назад. Создавать артефакты и комбинировать их для решения тех или иных практических задач у меня получалось все лучше и лучше, предвидение развивалось не так стремительно, но и тут отмечался прогресс, понимание теоретических основ и закономерностей повышалось, в общем, чувствовал себя в магии я все более и более уверенно.
На фоне интенсивной учебы и сеансов активного отдыха от нее, проходивших при самом деятельном участии Герты и Аньки, потихоньку отошли на задний план воспоминания о Кате. Ну да, теперь уже воспоминания… Честно говоря, когда Альберт как-то сказал, что его кузина все еще в Мюнхене, я даже не сразу понял, о ком вообще речь. Вида, конечно, не подал, но сам факт оценил как примечательный. В недалеком будущем, кстати, мы с ней увидимся – в гостях у крестного Катя задержалась из-за скорой свадьбы кронпринца Людвига, и что-то, не иначе как предвидение, подсказало мне, что и нас с Альбертом на это празднество пригласят. Ну, посмотрим.
Уехал домой доктор Грубер, полностью оправившийся, наконец, после ранения, так что мое послание прусским мастерам плаща и кинжала уже вот-вот дойдет по назначению, если еще не дошло. Нет, за освобождение из Нидерхауса я им очень даже благодарен, но там они действовали прежде всего в своих собственных интересах. В общем, ну их куда подальше, пусть в свои игры играют без меня. Некогда мне, учиться надо.
Приглашение на свадьбу кронпринца мы с графом Шлиппенбахом получили в самом конце сентября. Как раз хватило остававшегося еще времени на приведение в соответствующий порядок гардероба, и в Мюнхенскую королевскую резиденцию мы явились одетыми по протоколу, с аккуратно приколотыми орденами, в общем, этакими образцовыми гостями. Под многочисленные завистливые вгляды распорядитель, взглянув на наши пригласительные, проводил нас в главную, как я понял, пиршественную залу, где должны были присутствовать виновники торжества, и места, соответственно, имели наиболее почетный статус. А что они там себе хотели? Нас-то сюда действительно пригласили, а большая часть присутствующих свое право участвовать в свадебном торжестве, как заранее объяснил мне Альберт, банальнейшим образом оплатила. По его словам, обычная для германских государств практика. А что, очень даже разумно – и расходы на подобные мероприятия заметно сокращаются, и у подданных появляется чувство причастности к важным событиям в жизни своих монархов. Ну, понятно, у тех лишь, кто в состоянии такие пригласительные купить, но что в моем бывшем мире, что, как вижу, и тут, количество желающих оплатить из своего кармана свои же понты весьма впечатляет. Опять же, цена на право присутствия на свадьбе наследника баварского трона зависела от номера залы, от места за столом и могла быть вполне доступной для не самых богатых (но, понятно, и далеко не бедных) любителей похвастаться участием в королевских торжествах.
Кстати, в зале для особо уважаемых гостей я обнаружил профессора Левенгаупта, место которому определили не так далеко от нас. М-да, и я всерьез думал произвести на него впечатление своим орденом? Наивный… Ради такого случая господин профессор не только причесал, насколько у него это получилось, свою гриву, но и облачился в мундир, орденов на котором было как у какого-нибудь заслуженного генерала, да не просто крестов, как у нас с Альбертом, а сияющих бриллиантами орденских звезд и переливающихся муаровых лет разных цветов. Впрочем, а чему удивляться? Тот факт, что такое светило науки преподает именно в Мюнхенском университете, изрядно повышал престиж Баварии в мире, а ордена высших степеней не только отмечали заслуги профессора перед короной, но и наглядно показывали, что король баварский понимает значение науки и должным образом ценит ее деятелей.
На высокое звание пира свадебный банкет, прямо скажем, не тянул. Угощение вообще не впечатляло. Вина – да, вина были хорошими. Я, конечно, по этой части не знаток, но, думаю, отличить хорошее вино от плохого смог бы. Однако плохих вин тут не подавали, так что и отличать было нечего. Еще очень понравилась десертная часть. Сладости оказались великолепны, тут иначе и не скажешь, особенно баварский крем[42]42
Десерт из взбитых сливок, яиц и протертой малины.
[Закрыть] и пироги с яблоками. А вот закуски, что холодные, что горячие, и основные блюда… Да простит меня его величество, но у нас дома обеды по воскресеньям куда как вкуснее, не говоря уже о праздничных трапезах. Однако само обилие блюд и закусок не давало сильно захмелеть. Да и наливали, как я заметил, по некоему графику, а не по мере опустошения бокалов, что надежно удерживало банкет от превращения в попойку, пусть даже и элитную. И это, конечно же, правильно.
С большим интересом я наблюдал за виновниками торжества. Сидели мы не прямо рядом с новобрачными, но когда они обходили столы, чтобы каждый гость мог сказать им слова поздравления, в общем и целом разглядеть жениха с невестой у меня получилось. Что ж, смотрелась пара очень даже приятно. Жених, кронпринц баварский Людвиг, рослый и стройный, в голубом мундире, и невеста, испанская инфанта Терезия, изящество фигурочки которой не могло скрыть даже пышное белое платье. Хм, а интересно получается… Баварцы в большинстве своем выглядят вполне по-немецки – они белокожи, русоволосы и светлоглазы, а вот правящая династия – почти сплошь брюнеты. Вот и кронпринц, он же следующий король, темноволос, а уж будущая королева при нем вообще жгучая брюнетка, да еще и смугленькая… В моем бы мире лет уже через сто это стало бы для династии серьезной проблемой. Как получится здесь, не знаю, да и в любом случае, нескорое это дело. Пока же – просто интересное наблюдение и не более.
Однако же свадебный банкет – это далеко не для всех. Поэтому для укрепления единения народа с правящей династией король решил провести в честь свадьбы наследника еще и бесплатное увеселение для жителей Мюнхена и вообще всех желающих, устроив скачки на обширном лугу рядом с городом. Нас тоже пригласили, и едва выспавшись после банкета, мы поспешили занять свои места на трибуне для особо важных гостей. Не могу сказать, что зрелище прямо так уж мне понравилось, но в общем и целом смотрелось неплохо. Красивые лошади, наездники в разноцветных одеждах, парад кавалерии перед началом скачек, оркестры, игравшие марши и народные мелодии, обилие флагов, гвардейцы в парадных мундирах, – все это и само по себе создавало приподнятое настроение, а уж празднично разодетая публика его еще более усиливала. Многие пришли одетыми по общеевропейской моде, но большинство нарядилось в родное баварское.
Уже ближе к концу действа проснулось воспоминание из прошлой жизни. Помню, где-то мне попадалось, что самый первый Октоберфест[43]43
Буквально «октябрьский праздник». Крупнейший в мире пивной фестиваль в Мюнхене, ежегодно проводящийся в конце сентября – начале октября.
[Закрыть] как раз и представлял собой бесплатные скачки, устроенные для народа по поводу свадьбы баварского кронпринца, и только потом превратился в тот самый пивной фестиваль, слава которого гремит по всему миру. Это что же, я сейчас при рождении исторической традиции присутствую?! У самых, так сказать, ее истоков? Получается, что так… Осознание важности момента заставило присмотреться к происходящему повнимательнее, однако же ничего такого из ряда вон выходящего на глаза упорно не попадалось. Обидно…
– Совсем уже меня забыл? – обернувшись на насмешливый голосок, я вдруг обнаружил позади себя Катю. Альберт пробрался в первые ряды, его зрелище увлекло всерьез, меня же окружали какие-то незнакомые люди. Катя аккуратно подобралась поближе и встала рядом, чтобы мне не приходилось вертеть головой.
– Ну что ты, разве можно тебя забыть! – мы старались говорить негромко, но подслушивать нас, похоже, никто и не собирался, все были поглощены зрелищем и громкими криками азартно подбадривали своих наездников.
– И в гости не заходишь… – Катя очень натурально изобразила грусть.
– Так к тебе теперь и не зайдешь просто так, – я попытался столь же натурально показать сожаление. Уж не знаю, получилось или нет. – Ты же теперь во дворце живешь, а меня туда только приглашают иногда.
– Да, дворец это не домик у озера, – Катя мечтательно улыбнулась. – Ты же с Альбертом в одном доме живешь?
– Да, Амалиенштрассе, сорок восемь, третий этаж. Его комната с лестницы налево, моя направо, – подтвердил я.
– Зайду к вам на днях, – пообещала Катя. – В какое время ты дома?
Ага, зайдет она, значит к нам, а спрашивает, когда дома бываю я. Ну-ну… Время я назвал, конечно, а там и посмотрим. Предвидение подсказывало, что на этот раз обойдется без постельной программы, и меня это уже не огорчало. Что между нами было, то вспоминается с удовольствием, но ключевое слово тут – именно «было». А так пусть заходит, поболтаем. Один вопросик у меня к ней еще оставался…
После скачек мы с Альбертом собрались было в пивную, но сначала решили зайти домой и переодеться во что попроще. Последствия такого решения оказались неоднозначными – нам пришлось долго и многословно отвечать на расспросы Герты, которую интересовали буквально все подробности королевского свадебного банкета, зато мы сэкономили какие-то денежки, потому что ради такого случая Герта расщедрилась на пиво и закуски. А интересовало нашу домовладелицу действительно все – кто присутствовал, кто во что был одет (особенно дамы, конечно же), что подавали на стол да в какой посуде… Отдуваться пришлось в основном Альберту, что и понятно – раз человеку дан талант рассказчика, пусть сидит и рассказывает. Граф незаметно для себя втянулся, и где-то через полчаса уже было ясно, что рассказчик и слушатель, то есть, конечно же, слушательница, нашли друг друга. Затем Герта заинтересовалась подробностями сегодняшних скачек, опять же не всеми, а исключительно нарядами дам из высшего общества. Зачем это ей, если сама носит исключительно дирндль – вопрос, конечно, интересный, но я спрашивать не стал. А то еще, не приведи Господь, начнет отвечать столь же развернуто, как Альберт… Однако же все получилось на удивление неплохо – и мило побеседовали, и пива за счет хозяйки попили, но завтрашних занятий в университете никто не отменял, так что пришлось нам ближе к вечеру закругляться.
Первый учебный день после свадебных торжеств прошел под знаком героической борьбы с последствиями обильного употребления алкоголя, и по-настоящему учились мы только со вторника. Аньку Герта отпустила на три дня к заболевшей матери, Альберт убежал к своей подружке, и я воспользовался моментом, засев за подготовку к семинару по Дюрнбергеру, периодически отвлекаясь на попытки предсказать, когда же Катя изволит выполнить свое обещание и посетить мое скромное обиталище.
Поэтому, услышав не особо уверенный стук в дверь, я сразу для себя решил, что это как раз Катя, и к предвидению обратился только для порядка, пока откладывал книгу, заложив нужную страницу. А когда предвидение определило, кто именно стоит по ту сторону, я, честно сказать, даже попытался сам себе не поверить. Но уроки Левенгаупта даром не прошли и поверить все-таки пришлось, пусть и не понимал я, как такое вообще могло оказаться возможным. Пока удалось стряхнуть с себя наваждение, снять со стены шашку и извлечь ее из ножен, в дверь постучали снова. Перекрестившись, взяв шашку и держа ее наготове для укола, я распахнул дверь. Да, предвидение не обмануло – передо мной стоял имперский рыцарь Эдмунд Орманди. Пришелец с того света, чтоб его…
