Текст книги "Через семь гробов. Книги 1 и 2 (СИ)"

Автор книги: Михаил Казьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 45 страниц)

Глава 21

Роман Корнев с интересом прислушивался к своим ощущениям. Подобрать этим ощущениям подходящее название у него никак не получалось, но сами они ему очень даже нравились. А что не мог назвать их правильно – оно и понятно, не приходилось ему раньше отправляться за женой. Именно за женой – все уже обговорили, решили до сентября не ждать. Вот привезет он Хайди в Тюленев, тут они и поженятся. С настоятелем Михайло-Архангельского собора отцом Николаем Корнев договорился и о крещении Хайди, и о венчании, так что оставалось только слетать на Райнланд и вернуться вдвоем.

Сама Хайди успешно поступила в университет, с осени Корневу надо будет периодически возить ее на Райнланд и обратно. Да и ладно, дело нужное. К новой жизни невеста Романа, надо отдать должное ее немецкой практичности, подготовилась основательно. Часть своих денег она перевела в райхсталеры[30]30
  Райхсталер – серебряная монета Арийского Райха, равная трем райхсмаркам.


[Закрыть] для выгодного перемещения их в Россию, где русские банки покупали их по более высокой цене, чем безналичные рейхсмарки, часть оставила в Райхе, пока будет жить то на Райнланде, то на Александрии. Квартиру в Ариенбурге Хайди снимать прекращала, чтобы половина арендной платы не уходила за простой пустого жилья. Тем более, место в благоустроенном общежитии на период очных занятий входило в стоимость обучения. А если они с Романом будут на Райнланде вдвоем, так жить можно и на «Чеглоке».

«Чеглок», кстати, отремонтировали быстро, даже успели, пока Корнев был на Райнланде, провести испытательный полет. Романа протокол полета, подписанный представителями «Александрийских верфей» и гильдии, полностью устроил, и сам он решил испытания не повторять. И вылета ждал с двойным нетерпением – хотелось поскорее и привезти Хайди в свой дом, и вновь сесть в кабину родного уже кораблика. А то летать пассажиром уже надоело – то со Скраггенхольда на Райнланд на «Брейвике», то с Райнланда на Александрию на «Николае Угоднике», пакетботе, приписанном к русскому посольству. Можно, конечно, было подождать и отправиться на роскошном пассажирском лайнере «Альберт Шпеер», но вот как раз ждать Корнев был совершенно не настроен. Особенно, если учесть, что ожидать отправления «Шпеера» пришлось бы почти три недели – пассажирские рейсы между мирами Райха и России были хоть и регулярными, но особой частотой из-за сравнительно небольшого количества пассажиров похвастаться не могли.

Повинуясь желанию поскорее увидеть свой корабль, Корнев, не заходя в портовую контору, вышел на стоянку и, остановился на расстоянии, позволявшем целиком окинуть «Чеглок» взглядом. Хорош, что и говорить! Изящные скругленные обводы, благородные пропорции и при всем этом некая даже на стоянке бросающаяся в глаза устремленность вперед – меньше всего «Чеглок» был похож на обычный грузопассажирский корабль, напоминая очень большую яхту. Роман усмехнулся, вспомнив свое впечатление от впервые увиденного корабля, еще безымянного, только с номером. Тогда шестой «север» показался ему неуклюжим гигантом по сравнению с «филиппком». А с чем еще Корневу было сравнивать, кроме как с истребителем, на котором отлетал почти два года? Да уж, отлетал… Отлетался, если уж говорить прямо.

Та вторая ракета, от которой он так и не смог отцепиться на орбите Муллафара, взорвалась настолько близко от его «филиппка», что взрыва поручик Корнев не увидел и не услышал. Ну или потом не помнил. Толчок сзади – и в себя Роман пришел только в госпитале спустя почти две недели. Первоначальная радость от того, что увидел на своих местах руки и ноги, прошла, когда врачи познакомили его со списком имплантов. Все кости правой руки вместе с плечевым суставом и все правые ребра были установлены искусственные. Наращенные на руку мышцы, нервы, кровеносные сосуды и что там полагается еще, как и новое правое легкое, новая печень и пара метров замененных на новые кишок имплантами не считались, проходя как «выращенные ткани и органы», однако и того, что считалось, более чем хватало для запрета на пилотирование истребителей.

Сейчас Корнев вспоминал то время спокойно и даже как-то отстраненно. Но тогда… Тогда это был конец. Именно так Корнев это воспринимал. Им овладело тупое безразличие и ко всему вокруг, и к себе самому. Госпиталь, конечно, военный, дисциплину, пусть и с некоторыми поправками на состояние пациентов, там никто не отменял, так что отлынивать от занятий по восстановлению функций руки и дыхательной гимнастики не удавалось. Вот только все предписанные упражнения Корнев выполнял исключительно для галочки – настолько лениво, что прогресса в реабилитации не было никакого. Ни врачи, ни психологи сделать ничего не могли. Неудача постигла даже обалденную красавицу-медсестричку, специально обученную возрождать у пациентов интерес к жизни весьма, как бы это помягче выразиться, специфическими методами, основанными на использовании одного из сильнейших человеческих инстинктов – полового.

А командующий корпусом смог. Великий князь Андрей Константинович лично вручал Корневу орден Святого Георгия четвертой степени и погоны штабс-ротмистра. Видимо, перед посещением Корнева великий князь поговорил с врачами, так что когда новоиспеченный штабс-ротмистр и кавалер, кое-как шевеля новой рукой, едва не выронил из непослушных пальцев награду, великий князь приказал всем присутствующим выйти и устроил Корневу такой сеанс психотерапии, который Роман запомнил навсегда. И о котором никогда никому не рассказывал и не расскажет. Никогда. Никому. Даже Хайди. Скажи Роману такое кто угодно, он бы, наверное, попытался кинуться с кулаками. А тут… Великий князь и генерал-лейтенант все-таки. Это во-первых. А, во-вторых, с такой рукой Корнев и ничего бы не сделал даже какому-нибудь совершенно постороннему человеку. Но Корнева пробрало. До самых до печенок. Злость на великого князя почти тут же сменилась злостью на самого себя, и едва Андрей Константинович покинул госпиталь, Роман сам, добровольно, отправился в реабилитационный зал.

Доктора, кстати, совершенно не удивились такой перемене настроения пациента. Видимо, методика начальственного разноса как эффективного способа психотерапии была отработана великим князем до совершенства. А может, и не только им – все же за плечами Андрея Константиновича были несколько поколений предков, привыкших повелевать и умеющих мотивировать подчиненных на выполнение абсолютно любых задач. Когда такие навыки впитываешь с самых что ни на есть детских лет, это вам не просто курс профессионального обучения.

В общем, на третий день Корнев мог самостоятельно работать ложкой, на четвертый – пользоваться чашкой, на пятый – даже щелкать пальцами, пусть и почти бесшумно. Речь, понятно, о правой руке – до этого пользовался левой. Специальная диета, проработанный комплекс упражнений, а главное, появившаяся мотивация – все это способствовало возрождению интереса к жизни, который Корнев блестяще проявил с той самой медсестричкой. Ну, то есть, это она сказала Роману, что блестяще. Польстила, наверное, опять же в целях усиления стремления к полному излечению.

Собственно, специалисты по реабилитации и подали Корневу идею податься в капитаны-пилоты, когда он твердо решил оставить военную службу. Решение это далось штабс-ротмистру тяжело, но вариантов он тут не видел. Оставить его в летном флоте начальство было готово, но только на штабной службе или с переучиванием на инженера. Видеть, как летают другие, обеспечивать их полеты и при этом не летать самому – такой жизни Корнев для себя не представлял. Правда, разок попытался представить, потом остаток дня героически боролся с желанием напиться.

А тут вариант, хоть как-то напоминающий полеты на истребителе. Один в кабине, куда большая, чем у крупных кораблей, возможность маневрировать, в общем, чем никак, лучше уж так. Жалованье свое Корнев никогда полностью не тратил, накопилась там неплохая сумма, опять же, при открытии своего дела ему как бывшему офицеру и георгиевскому кавалеру полагались изрядные льготы, вступление в гильдию независимых навигаторов открыло ему доступ к ссуде на очень выгодных условиях… В общем, очень скоро отставной штабс-ротмистр Роман Корнев стал владельцем универсального грузопассажирского транспорта третьего ранга типа «Север» пятой серии. Название предложила сестра Ольга, Роману понравилось, и его корабль стал «Чеглоком». На обоих бортах рядом с русскими флагами нарисовали этого изящного соколика и написали название, на чем и завершилось придание кораблю индивидуальности. Ну вот теперь еще и отметки о победах, хе-хе.

По-настоящему Корнев полюбил свой корабль, когда разобрался с управлением. Не «филиппок», конечно, но все равно, чувствуешь себя именно пилотом, а не кем-то еще. По легкости управления «севера» больше всего напоминали хорошо знакомые учебные «топтыжки»,[31]31
  «Топтыжка» – прозвище учебно-тренировочных истребителей ТОП-12 (тренировочный Окишева и Павлова).


[Закрыть] прощающие неопытному пилоту большинство ошибок, а в руках пилота опытного способные на такие трюки, которые на ежегодных авиапраздниках заставляли зрителей изумленно ахать и радостно аплодировать. Но вот к размерам рубки, которую Корнев по привычке еще долго именовал кабиной, привыкнуть сначала было трудно. Первое время Роман несколько раз пытался искать, за что ухватиться, чтобы вылезти из кабины, а не просто встать с кресла.

Потом специалисты гильдии учили его основам коммерции, рассказывали об особенностях различных миров Фронтира, объясняли, как и с кем себя вести. В общем, подготовку Корнев получил основательную. Понятно, что теория теорией, а практика – практикой, но с такой теорией, какую преподавали ему в гильдии, практику он освоил без особых проблем. Ну да, бывали поначалу рейсы, когда в убытки он влетал по собственной дури, а не по сложившимся обстоятельствам, но и убытки были не такими уж большими, и не допускать повторения подобных ошибок он научился быстро.

– Роман Михайлович! – от воспоминаний Корнева отвлекла Катя, соседская дочка, работавшая в конторе космопорта «Тюленев Мыс». – Там к вам пассажир по госповестке!

О-па! При вступлении в гильдию Корнев был ознакомлен с обязанностью время от времени выполнять поручения государственной власти по так называемым госповесткам. То есть на какое-то время его с кораблем могли призвать для выполнения перевозок в интересах государства. Насколько Корнев знал, оплачивалась такая служба неплохо, хотя и по твердым расценкам, а не как договоришься, и бывало такое нечасто. У него вот сейчас так вообще первый раз. И, вот же мать его вдребезги, как некстати!

– Что за пассажир? – выдержав небольшую паузу, чтобы Катя хоть пару раз нормально вдохнула-выдохнула после пробежки, спросил Корнев.

– Не знаю, важный такой! Как госповестку представил, Сан Саныч мне сразу велел за вами бежать!

Ну если Сан Саныч, как все его звали, отставной старшина-технарь летного флота, работавший в конторе космопорта начальником смены, определил пассажира как важную птицу, ради которой надо погнать девчонку бегом, значит, персона действительно серьезная. Как умеют чувствовать начальство унтера, так не умеет больше никто. Идя за все время норовившей перейти на бег Катей (ну вот еще, сам-то он бежать даже не думал!), Корнев уже через несколько шагов повеселел, а еще через несколько пожалел, что не с кем сейчас поспорить. Потому как он готов был поставить что угодно на то, что совершенно точно знает, кто этот пассажир, который, кстати, никак не помешает ему лететь на Райнланд. И точно – едва Корнев вошел в контору, как навстречу ему поднялся он самый, Дмитрий Николаевич Лозинцев собственной персоной.

– Рад снова видеть, Роман Михайлович, очень рад, – протянул руку Лозинцев, широко улыбаясь. – Подбросьте, по старой памяти, до Райнланда?

Шутник, однако. Ясно же, что подбросит, госповестка есть госповестка. Впрочем, слова Лозинцева произвели и неожиданный побочный эффект – Сан Саныч, видя, как большой начальник с госповесткой по-дружески общается с капитаном-пилотом, начал и на Корнева смотреть не просто как на отставного офицера.

– Я тоже рад, Дмитрий Николаевич. Конечно, подброшу, о чем речь.

Естественно, Корнев выделил своему пассажиру ту же самую каюту, что и в прошлый раз. Естественно, Лозинцев попросился в соседнее с пилотским кресло. Ненавязчиво так попросился, просто выразительно на это самое кресло посмотрев. Корнев, так же без слов, просто кивнул.

Стоило Корневу бросить «Чеглок» в гиперпространство, как Лозинцев повернулся вместе с креслом в сторону капитанского места и с самой доброжелательной улыбкой спросил:

– Ну что, Роман Михайлович, побеседуем?

– И о чем же, Дмитрий Нколаевич? – поддержал игру Корнев.

– Наш общий знакомый, штабс-ротмистр Сергеев, очень интересно рассказывал о сеансе раскрытия преступлений дедуктивным методом, который вы устроили у немцев в тайной полиции. Хотелось бы послушать.

– Вот как? – с деланным удивлением поинтересовался Корнев. – А у вас есть основания это услышать?

– Подполковник Лозинцев, отдельный корпус жандармов, – пассажир протянул Роману карточку удостоверения. – Я же подполковник Генерального штаба Фомин, Павел Дмитриевич. Какое из моих имен настоящее, вам пока знать не полагается. В обозримом будущем я для вас Лозинцев.

Ого! Чего-то подобного Корнев и ожидал, но вот так… Дважды подполковник, ничего себе! Однако время, прошедшее после ухода с военной службы, все же сказалось. Вместо того, чтобы вскочить с кресла, встать смирно и отрапортовать, он лишь вежливо кивнул.

– Вам рассказывать все, что я говорил в полиции?

– Ну что вы, Роман Михайлович. У ротмистра Сергеева профессиональная память жандарма, и его пересказ меня вполне устроил. Но, как я понимаю, господам Сергееву и Шрайеру вы рассказали далеко не все, до чего дошли в своих логических умозаключениях. Вот и хотелось бы услышать это самое «не все».

– Не все… Да, не все. Я не стал говорить о том, что Штрикк шпионил в пользу Демконфедерации. Вы ведь это хотели услышать?

– Я хотел услышать, как вы до этого додумались.

– Но это же очевидно! Если Штрикк передавал пиратам заказ на похищение Хайди Бюттгер, значит, у него был канал связи. И не с самими пиратами, а теми, кто обеспечивал и прикрывал их на Фронтире. Просто так такие каналы не устанавливаются. То есть ему этот канал предоставили. А для чего? Именно для передачи сведений. То есть он уже был шпионом, когда решил привлечь пиратов к тому, чтобы завладеть наследством Хайди.

– Да уж, – кивнул Лозинцев. – И не поспоришь, все логично.

– Ну вот. А уже агенты Демконфедерации на Фронтире задействовали свои связи с пиратами.

– Вы считаете, что эти связи были?

– Дмитрий Николаевич, вы мне что, экзамен устраиваете? Ну конечно были! Негр этот, Фарадей, он же явно не только в Интерполе служит! Он же прикрывал тех, кто с помощью биосканера искал на «Чеглоке» следы вашего присутствия. А искали их именно разведчики. Или контрразведчики, как там у вас это называется?

– Да, вы мне тогда написали, спасибо. Но вы продолжайте, Роман Михайлович, продолжайте.

– И пиратов на меня навел, скорее всего, тот же Фарадей. На «Чеглоке» у них что-то не сложилось, и они решили похитить меня. Я так думаю, чтобы выбить из меня сведения о пассажире. То есть о вас. То же самое и на Скраггенхольде было – меня приказали взять живым, а Хайди убить. Наверняка же главари мятежников дали приказ не сами по себе, им-то откуда о нас знать? Тем более, выдернули нас из гиперпространства на Скраггенхольд масс-бомбой, запущенной именно с корабля тех же самых пиратов.

– Ну что ж, – Лозинцев прислушался к каким-то своим мыслям и кивнул, на этот раз не Роману, а явно самому себе. – Ну, чтобы не оставалось неясностей, я вам тоже кое-что расскажу. Только я вас попрошу чайку организовать, хорошо?

Как и в прошлый раз, Дмитрий Николаевич выложил к чаю большой покровский пряник. Специально, что ли, повторяет все, что было в прошлом полете? – подумал Роман.

– Так вот. – Лозинцев отставил опустевшую чашку. – Утечку информации из Ариенбурга наши германские коллеги отметили еще года полтора назад. Уходили сведения о действиях Райха на Фронтире. Сначала это было проблемой только германцев, но Фронтир, сами же знаете, это такое замечательное место, где интересы России, Райха и Запада переплетены в тот еще клубок. В общем, когда эти утечки начали портить жизнь и нам тоже, мы с германцами взялись работать совместно.

– Вы к ним обратились? Или они к вам? – поинтересовался Корнев.

– Ну, Роман Михайлович, вот эту тему давайте не поднимать. Спецслужбы, они на то и спецслужбы, что некоторые вопросы в их работе и особенно взаимоотношениях разглашению не подлежат. Да это и не важно. Важно то, что было установлено: очень часто уходят сведения о перемещениях немецких и иногда наших агентов между Райхом и Фронтиром. Улетает наш агент, скажем, с Мориона на Райнланд, а оттуда на Тексалеру, чтобы следы запутать. Смотришь, а на Тексалере его уже сразу встречают и хвост приделывают…

– Хвост – это слежка? – решил уточнить Корнев.

– Да. Так вот, решили для выявления источника утечек подсунуть шпиону такую приманку, о которой сообщить он был бы просто обязан. Приманку в виде меня. Но не Лозинцева, а Фомина, потому что его портрет должен держать при себе каждый уважающий себя западный шпион, – Лозинцев довольно хихикнул. – А репутация у этого Фомина на Фронтире такая, что за ним следили бы издали, тщательно маскируясь и опасливо прячась. Поэтому и понадобился кто-то, кого увязали бы с Фоминым, но следили за ним не так осторожно.

– А тут подвернулся капитан-пилот Корнев? – спросил Роман.

– Подвернулся? – возмутился Лозинцев. – Плохо же вы обо мне думаете! Знаете, сколько таких капитанов да пилотов мне пришлось перебрать?! И правильно, что не знаете, а то загордитесь еще.

– А почему выбрали меня? – Корнев и правда был на полпути к тому, чтобы загордиться, но пока что удивление оказалось сильнее.

– Так вы же офицер. То есть на вас есть подробное личное дело, психологический портрет, характеристики по всем показателям. А поскольку я тоже офицер, причем весьма специфический, то получить к вашему личному делу допуск мне было несложно.

В рубке «Чеглока» повисло молчание. Лозинцев, добродушно улыбаясь, смотрел на Корнева, явно ожидая его реакции. А Корнев пытался сообразить, зачем Дмитрий Николаевич вообще устроил этот сеанс воспоминаний и рассказов. В то, что просто так, чтобы удовлетворить его, Корнева, любопытство, Роман не верил совершенно. А зачем – не понимал. И поэтому просто решил спросить – прямо и в лоб.

– Дмитрий Николаевич, а зачем вы мне эту вашу шпионскую премудрость рассказываете?

– Ну, во-первых, вы вправе знать, что было причиной ваших приключений. Тем более, вреда это знание никакого не принесет…

– Да уж, приключений, – не очень вежливо вставил Корнев. – Хорошо хоть жив остался.

– Знаете, Роман Михайлович, – возмутился Лозинцев, – вот уж вам-то грех жаловаться! Изо всех неприятностей блестяще выкрутились, нашли себе замечательную невесту, прославились, что для вашего дела тоже неплохо… И не перебивайте меня, хорошо?

– Прошу прощения, Дмитрий Николаевич.

– Вот и хорошо. Кстати, чтобы вы про нас чего лишнего не думали – после того случая с пиратами мы готовили для вас негласную охрану. Однако вариант с масс-бомбой не предусмотрели, а там уже и охрана не понадобилась. Но продолжу. Во-вторых… Прежде чем расскажу, что там во-вторых, ответьте мне на один вопрос.

Заинтригованный Корнев кивком показал полное согласие.

– Вы на службу вернуться не хотите?

Да мать же твою подполковничью! – Корнев был близок к тому, чтобы высказать это вслух. И не только это. Было там и про то, что раз ты такая хитрая жандармская морда, чтоб тебя по тупой башке да по прямой кишке, то должен знать, почему я ушел в отставку, и вообще засунь этот идиотский вопрос сам знаешь куда. Не знаешь – подскажу, но ты уж не обижайся. Видимо, все это было большими буквами написано у него на лице, потому что Лозинцев как-то очень понимающе посмотрел и, выдержав паузу, продолжил:

– Не надо так на меня смотреть. Я прекрасно знаю ваши, хм, обстоятельства и потому возвращаться в летный флот не предлагаю. А вот в Главном разведуправлении вам будут рады.

– В ГРУ?!

– А что вас так удивляет? Собирать информацию мы вас научим, а анализировать ее и делать правильные выводы вы уже умеете, в чем убедились и ротмистр Сергеев, и я.

– Да ладно, – похвала профессионала была Корневу приятна, но он постарался этого не показать. – Все равно Шрайер арестовал Штрикка к тому времени, как я обо всем додумался.

– Ну вы сравнили! – искренне возмутился Лозинцев. – Там работала команда профессионалов, не один только Шрайер. И работали как положено – анализировали версии, опрашивали свидетелей, изучали документы, сопоставляли и перепроверяли результаты. Мы, опять же, помогали со своей стороны. А вы в те же сроки пришли к тем же выводам в одиночку.

Корнев промолчал – говорить тут что-либо было бы откровенным или слегка замаскированным хвастовством, а возразить было нечего. Да и не очень хотелось.

– Вот я вам и рассказываю, – продолжил Лозинцев, – чтобы вы в общих чертах представляли себе, что от вас на службе потребуется.

– Расследования проводить? – удивился Корнев.

– Роман Михайлович! – с укоризной сказал Лозинцев. – Я вас, похоже, перехвалил. Собирать и анализировать информацию – вовсе не обязательно проводить расследование. Хотя, если понадобится, и это тоже, алгоритм действий практически тот же. А так будете заниматься привычным делом – возить грузы и пассажиров по Фронтиру. Ну разве что иной раз повезете кого скажем, что скажем и куда скажем. За деньги, разумеется, все будет выглядеть как обычные коммерческие рейсы. Плюс смотреть по сторонам, обращать внимание на то, что скажем. Ничего сложного, в общем.

– А соглашаться или нет прямо сейчас?

– Зачем же прямо сейчас? Я понимаю, у вас свадьба, медовый месяц и все такое. Поэтому, как только отдохнете, напишите по известному вам адресу, на который вы мне с Мориона писали. Договоримся так: раньше чем через месяц, я вашего сообщения не жду. Но и больше чем месяца на три, не затягивайте.

– Только сразу предупреждаю: если вы Фарадея не возьмете, вопрос с ним я буду решать сам.

– Понятно. А почему вы решили, что мы его не возьмем? Или что его не возьмет тайная полиция?

– Так насколько я понимаю, он в Интерполе только для прикрытия. А у вас, разведчиков, вроде не принято явно все делать? С арестами и судами?

Вместо ответа Лозинцев достал из кармана пару голоснимков и протянул Корневу. Труп здоровенного негра, изображенный на них, был сильно обожжен, изуродован и явно успел пару суток поваляться в тепле, пока не попал в объектив, но Фарадея Роман узнал.

– Кто это его так? – ревниво поинтересовался Корнев.

– Так вы же сами, – весело ответил Лозинцев и в ответ на недоуменный взгляд Корнева пояснил: – На Скраггенхольде вы с вашего гравилета расстреляли легковую машину, в которой он ехал. Так что, как видите, справедливость в мире есть.

Корнев плотоядно ухмыльнулся. Тут Лозинцев прав, справедливость есть. Еще раз удовлетворенно взглянув на дело рук своих, Роман вернул снимки Дмитрию Николаевичу.

Убирая снимки в карман, Лозинцев (или Фомин, кто его разберет) подумал, что решил правильно – про Голдберга говорить Корневу не стоит. Сам не знает, и ладно. А то пришлось бы объяснять, почему он этого Голдберга из рук выпустил, и вряд ли бы Корнев понял, что сделано это для его же, капитана-пилота, безопасности. Ну и чтобы вывести из-под явных подозрений перспективного агента. К тому же, как уверяли германские коллеги, правильно подобранная смесь химических веществ, которыми Голдберга ненавязчиво потчевали в фильтрационном лагере, в самом недалеком будущем должна привести к скоропостижной кончине спецагента, вот буквально на днях. Немцы не прощали никому покушений на жизнь своих граждан, и в этом Лозинцев их поддерживал. А уж с судом там или без такового – это вопрос номер два.

А Корнев думал о том, что Лозинцев его купил. С потрохами. Потому сейчас, когда все кончилось, он смог, наконец, признаться самому себе, что ему все это нравилось. Нравилось думать и анализировать, нравилось радоваться догадкам и даже разочаровываться в ошибках. И самое главное – нравилось снова, впервые после военной службы, чувствовать горький и в то же время такой необъяснимо манящий вкус опасности и битвы. Да, раньше он себе бы в этом не признался – потому что все это было завязано на вопрос о жизни и смерти Хайди. Но сейчас… Да чего там, пойдет он на службу в ГРУ, даже думать не будет! Да, женится, да, отдохнет. А потом пойдет.

Должно быть, Лозинцев был отменным психологом, что при его двойной специальности – разведчика и жандарма – было вполне понятным. Потому что он вдруг весело подмигнул Роману и вспомнил очень смешной и еще не слышанный Корневым анекдот. И все дальше было, как в прошлом полете – чай, неспешная беседа, уже на совершенно другие темы, вкусные пряники. И снова был космопорт «Зигмунд Йен», и снова таможенник, при виде которого Корнев засунул воспоминания о Штрикке подальше в глубины памяти, и снова прощание, на этот раз без недомолвок и всяких вопросов. Да и вообще, если откровенно, прощание с Лозинцевым было далеко не самым важным, что занимало его внимание, когда Дмитрий Николаевич покидал «Чеглок».

Самым важным для Романа Корнева было то, что на дальнем краю посадочной площадки, около остановки маршрутных вагончиков до портовой конторы, стояла и махала рукой высокая и стройная девушка с золотыми волосами. Едва дождавшись, пока за ним закроется дверь, Роман припустился бегом, быстро обогнал своего пассажира и бежал, бежал, а Хайди, его Хайди бежала ему навстречу. И через несколько мгновений они буквально впечатались друг в друга, обнялись и кружились в танце без музыки, потому что музыка счастья звучала в их умах. На них смотрели и улыбались, а им не было дела ни до чего и ни до кого – весь мир сейчас был в них двоих и для них двоих, а если и было в мире что-то еще, то им оно было совершенно ни к чему, мать его через семь гробов с присвистом!..