Текст книги "Кривая роста"
Автор книги: Михаил Барышев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Глава 18. До перерыва
До начала ученого совета оставалось полчаса. Иван Михайлович Казеннов осматривал напоследок просторный зал, тщательно подготовленный для ответственного заседания. В парадном темно-зеленом костюме с абстрактными крапинками, похожий на матерую щуку, Казеннов рыскающей походкой двигался по залу. Щупал сукно, которым был покрыт стол заседаний, проверял, ровно ли расставлены стулья, переставлял стаканчики с отточенными карандашами.
Воду Казеннов приказал заменить на «Боржоми». Скупердяй завхоз сразу же заявил, что согласно смете на ученом совете полагается водопроводная вода.
– Это особый совет, – строго остановил его Иван Михайлович. – Нельзя трафаретно подходить.
Завхоз ответил, что не возражает против творческого подхода, если ему по смете выделят дополнительные ассигнования. Тогда он на заседания ученого совета может рижское пиво давать.
– Раков вот только, беда, не достанешь. А пиво запросто. Хоть по две бутылки.
Иван Михайлович решительно пресек безответственный разговор и выдал на «Боржоми» рубль из собственной наличности.
Казеннов проверил действия председательского звонка и пересчитал стулья возле стола заседаний, за которым располагались члены совета.
Затем он приказал поменять местами два плаката, поскольку зеленый цвет выглядел вульгарно рядом с желтой диаграммой. Лешка Утехин, которому была доверена подготовка к заседанию иллюстративного материала, встопорщился и заявил, что перестановка плакатов нарушит логику доклада.
– Ничего, логику тоже поменяйте.
Лешка вздохнул и перевесил плакаты, так как имел строжайшее указание Жебелева не заедаться.
В заключение Казеннов проинструктировал девицу-регистраторшу и наказал стенографисткам записывать с умом.
– Прошлый раз в стенограмме снова было «этот кретин», два раза «к чертовой бабушке». Прошу внимательнее следить за выражениями.
Ученым секретарем не была оставлена без внимания ни одна мелочь, даже такая деталь, как туалет девицы-регистраторши, вознамерившейся было явиться в мини-юбке и с прической под американскую хиппи.
Все было предусмотрено, а на душе Ивана Михайловича с каждой минутой нарастало беспокойство. Так, словно он ушел из собственной кооперативной квартиры, забыв запереть дверь и выключить электроприборы.
Беспокойство впервые ворохнулось в душе ученого секретаря, когда секретарь Макова сообщила, что Вячеслав Николаевич не сможет принять участия в заседании ученого совета.
– Как не сможет? – удивился Казеннов. – Он же наш член… Такой ответственный вопрос…
– Просил передать, что в связи с загруженностью.
Казеннов немедленно информировал зама по науке, но тот отнесся к этому с непонятным спокойствием.
– Что поделаешь, дорогуша, если начальство перегружено работой, – сказал Лаштин и улыбнулся, доказав отличные, без единой щербинки, зубы.
Беспокойство Казеннова подпрыгнуло, как температура при приступе малярии, когда два часа назад он познающихся с третьим рецензентом, на привлечение которого лично он, Казеннов, дал персональное согласие.
Лешка Утехин все-таки уломал Коршунова выступить на совете. В ход было пущено все: и влияние дражайшей половины Женьки, и, конечно, Лиды Ведуты, категорически заявившей, что за день отлучки начальника на участке землетрясения не произойдет. Лида прочитала Коршунову целую лекцию о важности связи практики с наукой, в чем она теперь была глубоко убеждена.
Лешка ловко подкинул «шар» насчет того, что правильность выводов об экономическом ущербе, якобы имеющем место при монтаже тяжелых железобетонных конструкций, надо еще доказать.
– Мало ли что вы тут расписали, – заявил Лешка, опасливо покосившись в сторону Лиды Ведуты. Плановик поняла тактический замысел Утехина и смолчала, перенесла персональное оскорбление ради торжества науки. – Ученые – народ знающий… Профессора все-таки, с докторскими степенями… Раскопают какие-нибудь накрученные сопряженные затраты и докажут, что дважды два – четыре… Мол, работники строительного участка односторонне осветили факты.
– Это как так односторонне? – грозно переспросил Коршунов. – Да я хоть самим академикам докажу!
Когда Утехин представил Казеннову респектабельного тридцатилетнего человека, отлично выбритого, в белоснежной накрахмаленной рубашке с галстуком мягких полутонов, ученый секретарь обалдело заморгал.
«Прораб» учтиво сказал, что рад познакомиться с ученым секретарем, и подождал, пока Казеннов протянет руку. Столь тонкое знание этикета навело Ивана Михайловича на мысль, что его хотят беспардонно облапошить. Нахально подсунуть по крайней мере какого-нибудь доцента или кандидата наук.
– Простите, ваше место работы? – спросил Иван Михайлович. – Прораб?
– Да, старший производитель работ, – вежливо подтвердил Коршунов, – тире начальник строительного участка. Так именуюсь в штатном расписании.
Казеннов растерянно подумал, как воспримут директор института, а главное – Лаштин, когда на трибуне совета вместо «того» прораба появится этот производитель работ.
Минут за десять до заседания в зале стали появляться члены ученого совета. Это отвлекло Ивана Михайловича. По установившемуся порядку он сердечно и персонально приветствовал каждого прибывшего члена. Справлялся о самочувствии, благодарил за явку на совет и в туманных выражениях высказывал удовольствие по поводу статьи или книги. Если статья или книга отсутствовала, говорил о выдающемся докладе, об интереснейшей лекции или еще о чем-нибудь, соответствующем высокому положению члена ученого совета. Кроме того, у бездетного Петра Константиновича он справился, как поживает его колли; у Ильи Никитича поинтересовался успехами сына-аспиранта; многодетного, сморщенного Ираклия Бенедиктовича, неизменно грызущего мундштук с потухшей сигаретой, поздравил с очередным внуком; уважаемую Елизавету Сергеевну уверил, что она похудела по крайней мере килограмма на три.
Иван Михайлович провожал членов ученого совета к столу заседаний и усаживал их по строго продуманному порядку. Этот порядок заимствован современными научно-исследовательскими институтами из практики работы боярской думы с ее широко известным и тонко разработанным местничеством, где учитывались родовитость, чины и реальная власть. Конечно, древний обычай был очищен от всяких феодальных и абсолютистских предрассудков. Сохранили только здоровую суть: на ученом совете каждому полагалось место сообразно научному чину и занимаемой должности. Этот мудрый порядок подтверждался также известной поговоркой: «каждый сверчок знай свой шесток».
У зеленого стола Казеннов размещал докторов наук и профессоров. Причем в правой стороне – технических докторов, а с левой стороны – экономических докторов, обеспечивая тем самым устойчивое положение и равенство в любой научной дискуссии.
За докторами во втором ряду от стола усаживались перспективные кандидаты наук, работающие над докторскими диссертациями, и руководящие товарищи из министерств и ведомств.
Третий ряд предназначался для бесперспективных по лености, возрасту или состоянию здоровья кандидатов наук, неостепененных руководителей секторов и представителей общественных организаций, кооптированных в состав ученого совета.
Остальные участники заседания занимали места в той части зала, которая отводилась для публики. Там они рассаживались на демократических началах. За этим тоже наблюдал Казеннов.
Запыхавшаяся, багровая от волнения и натуги Розалия Строкина доставила на совет уважаемого Федора Юлиановича. Растопырив мощные локти, она провела его по тесному от людей коридору и усадила возле стола с зеленым сукном. Члены совета так активно кинулись приветствовать почитаемого и заслуженного человека, что определенно нанесли бы вред его здоровью. Но Розалия решительно, как наседка высиженного цыпленка, загородила собой Федора Юлиановича и тем сохранила рецензенту силы, накопленные для поездки на совет.
Курдюмов-сын, энергичный молодой человек с бобриком, похожим на щетку для чистки кухонной раковины, прибыл на совет так, как положено прибывать на дипломатический раут, – за минуту до открытия заседания. Он наотрез отказался занять припасенное Казенновым место возле стола и пожелал сесть в демократической части зала. Со свойственной находчивостью Иван Михайлович вышел, из положения, согнав с угретого места старшего техника-лаборанта Славку Курочкина. Впервые за время работы в институте Славка осчастливил своим присутствием ученый совет. Из-за полного незнания порядка проведения заседаний место он занял не по чину в первом ряду. За свое дремучее невежество теперь был удален в конец зала, где уже не было свободных мест, и Славке пришлось подпереть стенку.
Ровно в двенадцать серебряной трелью пропел председательский звонок.
– Товарищи члены ученого совета, – Бортнев поправил очки и встал за столом, – если разрешите, мы начнем наше заседание.
Члены ученого совета согласно закивали, проворно стали растаскивать аккуратные стопки бумаги и выбирать в стаканчиках отточенные карандаши с такой обстоятельностью, словно покупали выходные штиблеты.
С первым вопросом управились за десять минут. Выдали три трехмесячных отпуска и один четырехмесячный для завершения еще не написанных диссертаций и утвердили перспективный пятилетний план повышения научной квалификации работников института. План уже утверждался советом ранее раза два, и очередное утверждение не вызвало ни малейшего интереса.
– Теперь перейдем ко второму вопросу повестки дня, – объявил Бортнев. – Есть предложение дать докладчику сорок минут, уважаемым рецензентам (Василий Петрович изящно покивал в сторону Федора Юлиановича и Курдюмова-сына) – по двадцать минут, для выступления в прениях – десять. Работу совета предлагается закончить в семнадцать ноль-ноль.
Возражений не последовало. Председательствующий пригласил докладчика на трибуну, напоминавшую формой крышку лакированного гроба, поставленную «на попа».
Жебелев откинул пятерней волосы, беззастенчиво выпил полстакана «Боржоми», купленного на средства ученого секретаря, и доложил, что произведенные сектором научные исследования вопроса применения сборных железобетонных конструкций в промышленном строительстве свидетельствуют, что в отдельных случаях такое применение наносит прямой ущерб.
– В угоду модным лозунгам односторонне понятой индустриализации строительства пропагандируется практика огульного, безоговорочного применения сборного железобетона без учета конкретных особенностей места строительства и его специфики. Кроме прямых убытков, она привела к вытеснению так называемых «неиндустриальных материалов», в частности кирпича. Если вглядеться пристальнее, товарищи члены ученого совета, то в основе это напоминает известные попытки в целях экономии строить дома без лифтов или продвигать кукурузу за Полярный круг.
Услышав про кукурузу, члены совета перестали шептаться, скинули привычную дремоту и любопытно уставились на докладчика.
Бортнев поправил очки и попросил Жебелева воздерживаться от легковесных аналогий.
– Конечно, это не для стенограммы, – поспешно добавил он.
Жебелев усмехнулся и заявил, что коль скоро он имеет честь выступать в такой представительной аудитории, то будет называть вещи собственными именами.
– Проведенными исследованиями мы ставили частную задачу, – продолжал Николай Павлович, – определить экономическую эффективность применения сборных железобетонных и металлических конструкций трех конструктивных элементов – ферм, подкрановых балок и колонн. Результаты исследования дают основание утверждать, что линия огульного применения железобетона является крупной научной ошибкой нашего института, а точнее – отдела экономических исследований, руководимого товарищем Лаштиным. Этот факт надо честно признать и исправить.
Жебелев взял указку и, тыкая ею, как мушкетерской шпагой, в разноцветные таблицы, диаграммы и графики, пошел вдоль стены, где на стендах был развешан иллюстративный материал.
Члены ученого совета, как подсолнухи за движением солнца, поворачивали головы вслед за Жебелевым, расхаживающим от плаката к плакату.
Подтверждая слова цифрами, индексами стоимости и формулами экономических зависимостей, Жебелев доказывал, что металлические конструкции во многих случаях эффективнее, чем сборный железобетон. Если же учесть затраты на монтаж и анализировать с учетом стоимости конструкций «в деле», то картина получалась еще более убедительная.
Бортнев внимательно слушал Жебелева и мысленно одобрял научную обстоятельность проведенных исследований и их логику. Он снова с хорошей завистью вспомнил те времена, когда был таким же простым руксеком и с увлечением занимался вопросами строительной механики. Теперь приходится слушать и завидовать, как другие дело делают, а самому только позванивать в колокольчик и следить, чтобы не было непродуманных выражений. Провалилась бы в тартарары вся эта текучка, которую человек получает вместе с директорским креслом, как обязательное приложение.
Зиновий Ильич беспокойно скрипел стулом. Доклад был серьезнее и глубже, чем он предполагал. В сообразительности Жебелеву не откажешь, тезисы, хитрец, написал обтекаемо, без лишних цифр и фактических данных. Всю артиллерию спрятал до заседания совета в плакатах, графиках и диаграммах. Теперь же, расставив ее по фронту, дубасил совет кинжальным огнем.
– Получается, с точки зрения элементарного смысла, – гремел в притихшем зале голос Жебелева, – научно обоснованная глупость. Вместо того чтобы сделать балку из металла, мы этот металл переводим на арматуру, потом заливаем его в бетон, утяжеляем конструкцию раз в десять, кряхтим, чтобы довезти такую махину на место, транспорт гробим и на монтаже мучаемся. И это называем индустриализацией! Еще ругаем друг друга, что дорого у нас строительство, что стоимость его не снижается. Думаем не с того конца, моду ухватить стараемся. Да ладно бы ухватить – еще не беда. Беда в том, что моду стремимся перевыполнить. Кто на травополье перевыполнял, кто на вейсманизме-морганизме, а мы на сборном железобетоне перевыполнить взялись…
Когда Жебелев закончил, в зале так и осталась настороженная тишина. Так иногда бывает в театре, когда до самого последнего момента не угадать, взорвется ли зал аплодисментами или оскорбительным свистом.
Бортнев мгновенно сориентировался и, не дав разразиться эмоциям, предоставил слово первому рецензенту.
Федор Юлианович заявил, что по ознакомлении с материалом у него не возникло оснований заподозрить автора в необъективном подходе. Похвально то, что автор – скромный человек и поставил частную, узкопрактическую задачу. Тезисы написаны хорошим языком и читаются, если он позволит сказать откровенно, как интересная техническая повесть. Что же касается сути дела, то надо верить докладчику. Он исследования проводил, ему, как говорится, и карты в руки. Критическую же оценку в принципе надо приветствовать, ибо истина рождается только в споре, а здесь этот элемент присутствует в необходимой степени. Что же касается существа разногласий, то в данном случае совету надо выслушать обе стороны.
– Пер аспера ад астрам, – многозначительно процитировал Федор Юлианович не очень подходящее к рассматриваемому вопросу латинское изречение, вытащил клетчатый платок, сморкнулся и перевел дух. – Вместе с тем я позволю высказать несколько критических замечаний. – Федор Юлианович напряг голос и ткнул указкой в ближний к трибуне плакат: – Здесь в иллюстративном оформлении не следовало использовать сетчатую номограмму. Более правильным для таких случаев было бы употреблять номограмму из выявленных точек. Сетчатая номограмма, уважаемые коллеги, представляет узкий пучок линий в заданных пределах, и это затрудняет наглядное пользование плакатом. Можно, конечно, было использовать и циркульную номограмму, но там, к сожалению, всегда надо помнить, какие пары шкал связаны между собой. А это затруднительно… Весьма затруднительно.
Федор Юлианович закончил выступление и ушел под опеку Розалии, тотчас же заставившей его проглотить какую-то таблетку.
Курдюмов-сын с первых же слов высказал полное несогласие с выводами докладчика. Он заявил, что располагает данными экономического эффекта применения сборного железобетона в масштабе строительства по народному хозяйству в целом, и выразил удивление, что докладчик в столь странной форме позволил себе поставить под сомнение всем известный документ, утвержденный коллегией министерства.
– Коллегией, товарищи члены ученого совета! – повторил Курдюмов. – Ответственным и авторитетным органом, решения которого никто не имеет права опорочивать. Документ определяет генеральную линию индустриализации, и мы с вами должны стоять на страже этой линии. Докладчик избрал весьма своеобразный, метод защиты собственных научных измышлений! Он, видите ли, ставит частную задачу. Хитро задумано, товарищ Жебелев! Не выйдет! Частным примером вы не опровергнете принципиальной, проверенной практикой строительства установки.
– Да я же в принципе не против железобетона, – не выдержал Жебелев. – Зачем же карты передергивать!
Бортнев торопливо зазвонил в колокольчик. Курдюмов оставил реплику без внимания.
– Докладчик проявляет удивительную близорукость. Неужели он, руководитель сектора, кандидат наук, коммунист, не может понять, что развитие сборного железобетона оправдано, кроме всего, конъюнктурными соображениями, недостатком металла для нужд развивающегося народного хозяйства. Нельзя иметь в виду только голый экономический расчет, хотя последнее я, разумеется, не скидываю со счетов. – Курдюмов выпил воды и продолжал:
– Я настойчиво обращаю внимание членов ученого совета, что мы сегодня присутствуем при попытке за счет единичных фактов, надо сказать, умело подобранных, опорочить внедрение сборного железобетона в строительство. Я не могу согласиться с такой постановкой вопроса. Но поскольку на поверхность пробились подобные научные, извините, сорняки, полагаю, что необходимо принять решение, чтобы продолжить исследования, подтвердить истину и тем самым выполоть на нашем поле эти сорняки.
Лаштин облегченно вздохнул и вытер платком вспотевшую, брусничного цвета лысину.
– Нельзя согласиться и с утверждением докладчика, что институт допустил научную ошибку. Экономическая наука, окруженная в настоящее время особой заботой, стремительно поднимается на новые ступени. Исключая сегодняшний вопрос, которому я уже дал надлежащую оценку, полагаю, что новейшие научные достижения всегда могут уточнить ранее полученные результаты. Это естественно, и очень странно усматривать в этом ошибку.
«Умен, – подумал Жебелев. – Мостик себе все-таки позади оставляет».
– Вот с такой объективной точки зрения нам надо сегодня оценить громадную и положительную работу, выполненную отделом экономических исследований института, руководимого уважаемым Зиновием Ильичом.
«Перебрал», – досадливо подумал Зиновий Ильич и улыбнулся комплименту.
В заключение Курдюмов выразил неудовольствие общим тоном доклада и сообщил, что такой прискорбный для репутации института факт он будет вынужден довести до сведения руководства министерством.
Бортнев от имени членов ученого совета сразу же выразил сожаление об упомянутом рецензентом факте и заявил, что несдержанность в выражениях впредь никогда не будет допущена на заседаниях ученого совета.
– Деликатно, значит, надо выражаться, – с усмешкой сказал Коршунов, появившись на трибуне вслед за Курдюмовым. – Вы бы, товарищи члены ученого совета, послушали, как монтажники выражаются, когда железобетонные махины монтируют. Приезжайте, товарищ Курдюмов, к нам на участок, послушайте и доведите до сведения руководства… До сведения милиции только, пожалуйста, не доводите, а то схлопочут ребята по пятнадцати суток… А до сведения министерства надо довести, польза будет.
Лаштин впился глазами в третьего рецензента, ни капельки не походившего на обещанного ему Казенновым «прораба».
– Насчет конъюнктурных соображений тут говорили… Мол, нехватка металла есть, так, по-моему, это – сплошная неувязка. Если наука себя по конъюнктуре подгонять будет, так на кой ляд, извините, такая наука нужна? Конъюнктуру мы, товарищ Курдюмов, тоже понимаем. Голова есть, не в лесу живем. Это так, к слову… Я считаю, что нельзя нищету возводить в научную добродетель, это во-первых. А во-вторых, как здесь уже было сказано, железобетонные конструкции во многих случаях металла требуют столько же, как если бы их просто металлическими сделать. Вот вам и учет конъюнктуры. Вроде тришкина кафтана получается. Тот хоть просто кусок от полы на рукава переставлял, а мы, сверх того, еще и заплатки накладываем от мамкиной кацавейки. Дали насчет железобетона промашку. Прямо и надо признать. Хоть с высоты науки смотри, хоть с уровня практики, все равно видно, что в луже сидим.
Председатель позвонил и попросил уважаемого рецензента выбирать более приемлемые выражения.
– Ничего, поте́рпите, – отмахнулся Коршунов и ослабил узел модного галстука. – Раз меня с участка вытащили, так слушайте, что я буду говорить. Я полностью поддерживаю мысль докладчика о том, что сборный железобетон надо использовать с умом и снять ненужные ограничения по применению металлических конструкций. Этот документ, которого здесь просили не касаться, – самая настоящая мура. Сморозили, не подумав, а теперь, видите ли, требуют сторонкой обходить, чтобы не запачкаться. Кому-то пачкаться не хочется, а мы из-за этого маемся на участке. Второй квартал отставание по плану, затраты возросли. – Коршунов достал справку, подготовленную Лидой Ведутой, и зачитал цифры. – Вот во что нам единичные факты обходятся. Других у нас нет, сплошь только единичные… Раз ошибка вышла, надо поскорее исправлять. Нечего тень на плетень наводить. Кому от этого прок? Может, товарищ из министерства за свое креслице опасается?
Курдюмов вскочил и попросил председателя оградить его от оскорблений, иначе он покинет заседание совета.
Бортнев усмехнулся, позвонил в колокольчик и предупредил Коршунова, что может лишить его слова.
Казеннов боялся поднять глаза, чтобы не встретить испепеляющего взгляда Лаштина.
Члены ученого совета со вниманием слушали Коршунова. Они забыли о солидности, об ученых званиях и степенях, о важности представляемых ими научных учреждений. Вытягивали шеи, поворачивали стулья, сбивая их четкие ряды, чиркали что-то на бумажках, просили друг друга посторониться и не загораживать.
– Здесь идет принципиальный спор, – продолжал Коршунов. – Конечно, вы можете лишить меня слова, по от этого вопрос не исчезнет. Вам все равно придется принимать решение.
В зале пахло назревающим скандалом.
Бортнев прочитал подготовленный Лаштиным и Казенновым проект решения. Проект был сработан на манер ответственного подшипника: «… Имея в виду… Представляется необходимым учитывать… Есть основания полагать… С другой стороны, из этого не следует непременное обстоятельство…»
Бортневский карандаш зло поставил на повестке жирный красный крест. Поставил, а оторваться не мог, не нашел сил и продолжил крест в хитроумную завитушку.
– Я полагаю, что присутствующие здесь действительно знают практику строительства, и они, без сомнения, поддержат разумные предложения докладчика.
У Коршунова истек полагающийся ему регламент. Два раза Бортнев поднимался за столом с часами в руках, но из переполненного зала единодушно неслось:
– Продлить!
– Пусть говорит!
– Дайте высказаться!
Самое удивительное, что к этим неорганизованным выкрикам присоединялись покладистые, много раз проверенные на дисциплинированность члены ученого совета.
Заседание выходило из-под контроля, угрожало стать неуправляемым, как корабль с заклиненным рулем.
– Что же это такое, товарищ Казеннов? – сиплым шепотом спросил Бортнев ученого секретаря, словно тот был лично виновен в происходящем. – Это вы разговорчивого товарища откопали?
Иван Михайлович беспомощно пожал плечами. Чуял же он, что совет пойдет вкривь и вкось. Нельзя было выносить на обсуждение такой вопрос. Тут никакой организационной подготовкой не спасешься. Надо было бы спустить его тихонечко на секцию или расширенную рабочую группу. Предлагал начальству, не послушали. Теперь его хотят сделать виноватым. С прорабом-рецензентом он дал промашку. Все этот Жебелев подстроил. С виду прост, а вот такой орешек подкинул, что неизвестно, как его и разгрызть.
Лаштин нервно перебирал бумаги. Лицо его было растерянным. Меховая выпушка вокруг лысины встопорщилась, на лбу блестел пот. Курдюмов торопливо, как студент, записывающий лекции, строчил в блокноте.
Жебелев ласково поглядывал на Коршунова, сумевшего активно склонить совет к поддержке предложения.
Но тут Коршунов допустил ошибку. Как клякса в тетради по чистописанию, она смазала апофеоз его выступления.
Разгоряченный рецензент напоследок заявил, что вообще странно, что такие вопросы обсуждаются на ученом совете. У них на участке в этих делах любой бригадир без всякой подсказки разберется.
– Лучше разберется, чем иные профессора, – запальчиво выкрикнул Коршунов.
Это было незаслуженное оскорбление аудитории, где три четверти наверняка носили ученые степени и звания, а остальные, за исключением Славки Курочкина, имели высшее образование.
В зале возник глухой ропот. Члены ученого совета, как по команде, отвернулись от Коршунова и сосредоточенно занялись развлекательным уничтожением бумажных запасов, разложенных на столе.
Лаштин оживился и перестал перебирать бумаги. Бортнев поправил очки и, уловив изменение обстановки, сразу сообразил, как восстановить дисциплину и порядок на заседании.
Когда Коршунов кончил, он не дал ему уйти с трибуны.
– Будут вопросы к рецензенту? – спросил Бортнев.
Члены совета сразу же ухватили палку, кинутую председательствующим. Они попросили уважаемого рецензента разъяснить некоторые неясности в его темпераментном выступлении. Петр Константинович спросил, как учтены в оглашенных рецензентом калькуляциях затраты по вертикальному транспорту? Использована ли для этого известная формула Ираклия Бенедиктовича или допущен прямой счет?
Илья Никитич поинтересовался, как применительно к данным калькуляций изменится «сигма» при счете приведенных затрат, с учетом «бета-прим» в натуральных единицах измерения? Какой принят при обсчете нормативный коэффициент эффективности и как учтены средневзвешенные капитальные вложения в производство конечной продукции в рублях на кубический метр железобетона?
Умненькими вопросами члены ученого совета превратили трибуну в эшафот и принялись довольно натурально сечь строптивого рецензента, швырнувшего булыжник в науку.
Сначала Коршунов пытался выкрутиться. Но после того как в зале раздался откровенный смешок, вызванный теоретической неграмотностью, Женька понял, что от битья ему не уйти. Помянув недобрым словом Утехина, втравившего его в эту историю, он стал резать напрямик:
– Не знаю.
– Ответить не могу.
Жебелев попытался помочь Коршунову, но Бортнев пресекал все попытки спасения утопающего.
– Вопрос адресован рецензенту, – коротко уточнял он.
Лешка Утехин улизнул из зала, чтобы не видеть сцены избиения младенца. Когда наконец Коршунова отпустили с трибуны, он кинулся искать институтского друга. Но Утехин надежно укрылся среди шкафов архива, расположенного в подвальном помещении. Он знал, что сейчас ему нельзя попадаться на глаза Коршунову. Надо дать ему недельку остынуть.
Председательствующий объявил перерыв.
