Текст книги "Вороний мыс"

Автор книги: Михаил Барышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Глава 4

В предутренний час, когда природа и люди еще не могут отойти от ночного оцепенения, старшина увел группу из седловины. Неясными тенями скользнули по сопке и оказались возле треугольного лаза, косо уходившего под расколотый гранит. Вход был скрыт завалом камней и порослью путаных березок, тянувшихся в ту сторону, где ртутно светлело, курилось холодным туманом круглое озерко.

В пещерку заползли на карачках.

– Если здесь егеря прижмут, уходить некуда, – сказал Докукин. – Худа та мышь, товарищ старшина, которая одну лазею знает.

– А мы не будем голову в мышеловку совать… Пещерка так, на крайний случай. И от дождя укрытие… Огонь ведь для обсушки не разведешь, а мокрому в здешних камешках сидеть – егерей никаких не потребуется. Вон Лыткин уж перхать начал.

– Пустяки, товарищ командир, – отмахнулся Игорь и прокашлялся. – Холодно было очень под утро…

– Подходы будем держать в кустиках, – распорядился Гнеушев. – Если с умом смотреть, здесь отойти можно незаметно… По кустам или вдоль осыпи махнуть…

Докукин поглядел в сторону озерка и мысленно согласился с Гнеушевым. Если охранение вынести вперед, от пещерки легко отойти незамеченными. И окрест все хорошо просматривается. За кустами открытая лощинка, а позади голый склон. Верно маракует командир группы, смекает, что к чему, и глаз имеет приметливый. И насчет дождя тоже правильно решил – мокрому здесь ночь не пересидеть. Жирово местечко командир углядел…

– Значит, так, – сказал старшина. – Мы с Докукиным попробуем пройти к бухточке по левому берегу ручья. Лыткин и Забара пойдут по правому, доберутся до поворота и поглядят что делается в распадке. Кобликов здесь пока один посидит… Заползешь в кусты и смотреть будешь в оба!

Ленька кивнул и подтянул к себе карабин.

– Неужто не отыщем щелочки, чтобы в бухту заглянуть? – задумчиво сказал Гнеушев, и темные глаза его стали озабоченными. – Неужели так запаковали, что не просунешься?

Едва пробрались за озерко и залегли в ернике, как на сопке показался дозор егерей. Двое, с автоматами на изготовку, в пятнистых маскировочных плащ-палатках, в пилотках с длинными козырьками и жестяными кокардами эдельвейсов, вольно шли по склону. Передний дымил сигаретой, второй, чуть поотстав, наклонялся, на ходу ощипывая бруснику.

Дозор пропустили. С полчаса лежали в ернике без движения, затем поползли вперед. Одолели метров двести, проклиная острые камни и закрученные, непролазные, как колючая проволока, ветки низкорослого ивняка.

– Вон еще егеря сидят, – чуть слышно прошептал Докукин, ворохнув глазами на обрывистый выступ скалы в стороне распадка. На фоне неба четко вырисовывалась пилотка с длинным козырьком.

– Этим всю округу видно, – ответил старшина и подался назад. – Здесь ходу нет…

– Может, сопку окружить и берегом попробовать?

– Послушаем, что Лыткин с Забарой скажут… Можно и берегом, мы люди не гордые…

В это время в стороне распадка за ручьем грохнул взрыв.

Гнеушев и Докукин припали к камням, ожидая нового разрыва. Но в воздухе не послышалось ни скрипучего воя мин, ни нарастающего шелеста снарядов.

– А ну, давай, сержант, назад по-быстрому… В полмомента!

Лыткин и Забара подползли к распадку, куда заворачивал ручей, усталые и потные. За это время Остап не раз помянул неласковым словом Лыткина, назначенного старшим в паре.

Едва прошли кустарник, примыкавший к пещерке, как писарь дал команду ложиться.

– Чего без надобности ползти? – запротестовал Забара. – На Вороний мыс нашего пуза все равно не хватит… Здесь между каменюк и по-людски пройти можно.

– Ложись, тебе говорят, – строго повторил Лыткин, распластался на камнях и проворно пополз вперед.

Забара вздохнул и огорчился. Но он уважал армейские порядки и всякую команду выполнял добросовестно. Аккуратно подоткнув под ремень полы шинели, он лег на камни и двинулся вслед за Лыткиным.

Взмыленные от такого способа передвижения, как кони после доброй пробежки, они лежали теперь на закраине лощинки. Чтобы пройти в распадок, надо было одолеть метров полтораста пологого склона, на котором бугрились кочки, на удивление ровные и продолговатые, как могильные холмики на деревенском кладбище. Для полного сходства недоставало только крестов. Потом начинался ерник, вдоль которого можно было пробраться за поворот.

– Ну, поползли, что ли, – предложил Остап. – Поглядим, что там, и назад повертаемся.

Лыткин передернул плечами, словно ему вдруг стало холодно, и повернул к Забаре узкоскулое лицо.

– Гляди, вон тот крайний бугорок вроде как с места стронут, – свистящим шепотом заговорил он. – Видишь, с одного краю на срез идет… С одного на срез, а с другого ровно….

Остап вгляделся, но никакого среза не увидел. Кочка как кочка. Таких кочек по здешним местам – миллионы…

– И вот там, подальше, – часто дыша в ухо, шептал напарник, то и дело передергивая плечами – Видишь, как мох развален и осока примята.

– Ну?

– Баранки гну, балда непонятливая! – рассердился Лыткин, и глаза его округлились, стали похожи на рябенькие воробьиные яички. Левый глаз приметно начал косить, сбиваться к переносице, словно Игорь заглядывал внутрь самого себя. – Может, там минное поле… Полезем, а мина – трах! И ваши не пляшут.

– Какое там, к чертякам, минное поле? – растерянно сказал Остап, удивившись предположению напарника. – Егеря же не сплошные дурни, чтобы в пустом месте мины ставить… Ну и сочинил же ты! Кавуны на огуречной грядке шукаешь. «Минное поле»…

Забара подумал, что Лыткин первый раз в разведке и потому напала на него опаска сверх меры. На пузе вон с километр елозили, а теперь – «минное поле». Конечно, каждый к своему делу привычку имеет. Чего Лыткина на Вороний мыс понесло? Писал бы в роте всякие нужные бумаги и не совался, куда ему несподручно…

Никаких мин на склоне нет. А вот фрицевский секрет альбо снайпер где-нибудь в каменюках может запросто ховаться. Сунешься сейчас из-за валунов и схлопочешь свинцовую дульку. Обойти здесь никак нельзя. Только ерником и можно к завороту добраться.

– И вон там еще бугорок, – разгоряченно шептал напарник. Лицо его под нахлобученной ушанкой было маленьким и суетливым.

Забара вдруг рассмотрел, что голова у Лыткина длинная и сплюснутая с боков, как у хруща-бронзовика.

– Туточки всех бугорков не пересмотришь… Камни да эти лешачьи бугорки, только и есть… Коню попастись негде.

Высовываться первому на склон Остапу не хотелось. На войне Забара усвоил мудрость пословицы, которая не советует лезть поперед батьки в пекло. Старшим в паре был Лыткин, и рядовой разведчик Забара резонно ждал, что решит его командир.

Игорь вперед не двигался, а Остап никаких советов не давал, хотя и понимал, что лежать за камнями нет никакого толку. Старшина по справедливости выдаст хорошую прочуханку, если они не пройдут в распадок, испугавшись неведомого минного поля.

Да и худо получалось с советами у Забары. Стоило раскрыть рот, как сразу же находились насмешники и начинали сыпать, будто из мешка, ехидные подковырки. Обрезать зубоскалов Остап не умел, от насмешек тушевался и замолкал. Что мог сейчас он посоветовать Лыткину, который казался ему, колхозному конюху, человеком во много раз перешибавшим умом, грамотой и авторитетом.

– Пясец! Гляди-ка, зверина бежит! – удивленно прошептал Остап, и его палец с обломанным ногтем ткнулся в сторону ерника, где между кочек мелькнул проворный рыжий силуэт. – Точно пясец! Ух ты, рыжая морда…

– Мышкует… За леммингами охотится… На зиму жирок запасает…

– Кругом война, а природа, дивись, своего требует…

Песец петлял между кочек, то и дело застывая на месте с опущенной мордочкой. Вынюхать лемминга ему не удавалось. Остановившись на середине склона, зверек обиженно, совсем по-собачьи взлаял, задрал лапу, сделал нужное дело и стал напрямик подниматься туда, где в камнях темнели норы.

Песец прошел возле кочки, на которой по уверению Лыткина был подозрительный срез, и обежал пару раз ту, где показалась примятой осока.

– Видал? – не выдержал Забара. – Вот тебе и минное поле… Поползли!

– Куда поползли?

– К кустам… Ну что ты на меня очи выкатил?.. Давай я первый двину, а ты по моему следу…

– Нет, ты лучше один ползи, Забара… Зачем нам двоим туда соваться. Ты один ползи, а я тебя буду прикрывать…

– Прикрывать? – удивленно переспросил Остап. Вот как старшой дело поворачивает! Забара пусть под пули суется, а он за камешками полежит. Остап отправится распадок разведывать, а Лыткин издали его будет от смерти оберегать. Жди-дожидайся, что такой прикроет.

Нет, для разведки писарек не годится. В разведке вера в товарища должна быть крепкая. По краешку у смерти ходить доводится. Больше Остап с Лыткиным в паре и шагу не сделает. По возвращении он все, как есть, доложит старшине. В таких делах темнить нельзя. Пропадать по вине Лыткина Забара категорически не желает. У него еще много дел впереди. Коней же война под корень порушит, надо кому-то их снова поднимать. В селе, наверное, и хаты ни одной не осталось, тоже руки потребуются…

Ладно, раз так дело повернулось, один пройдет к распадку. Проскочит к ернику, а там уже не на пузе, а на своих двоих быстренько проберется к завороту скал, высмотрит, что надо, и возвратится к пещерке.

Остап поправил ремень автомата и высунулся из-под валуна. Уперся в камень носком сапога и неожиданно ловко подал крупное тело к ближней кочке. На мгновение сжался, застыл, оберегаясь очереди или снайперского выстрела.

Все было тихо. Раскачивались возле щеки граненые стебельки пушицы, кололся в подбородок вороничник. Из мха выжалась вода, промочила брюки и обволокла холодом ноги. Скосив глаза, Остап приметил, как из норы высунулась мордочка песца, встревоженного присутствием человека.

«Порядок, – подумал Забара. – Нема туточка егерей». Проворно виляя задом, разведчик пополз между кочек. Как опытный пластун, прижимался лицом к земле и чуть не до плеч подтягивал колени. Грузное, неловкое с виду тело приобрело в движении гибкость и упругую силу. Руки сами собой находили опору и подтягивали тело. Ноги подбирались в ритм движения, уверенно подталкивая вперед.

Забара был доволен самим собой, собственной решительностью и тем, что егерей поблизости не оказалось.

Сробел Лыткин по первому разу… С кем такое не случается?.. Увидит, что Забара запросто добрался к ернику, пересилит себя и тоже приползет… «Прикрывать». А от чего тут прикрывать? И про мины с перепугу выдумал. Злякался, одним словом, писарек…

Рука, выброшенная вперед, укололась о что-то пронзительно острое. Остап ничего не успел понять, как из мха вырвался слепящий, нестерпимо обжигающий лоскут желтого пламени. Земля вздыбилась, встала торчком, взлетела вверх и с грохотом посыпалась на разведчика Забару.

Лыткин оцепенел. Стиснув потной ладонью рот, он едва удержал крик. Игорь был уверен, что рядом с ним тоже всплеснется пламя и убьет его, как секунду назад убило Забару.

Они же на минном поле!

Игорь поднял голову и напряженными глазами стал обшаривать все вокруг. Каждый сантиметр, каждую складочку, каждый крохотный камешек. Увидел собственный след. Примятый мох, полосы на щебенке. Сообразил, что по следу можно уйти из страшного места. Проползти там, где они ползли раньше, не отклоняясь и на сантиметр в сторону.

Не послушал его Забара, полез без соображения… Нет, Игорь так не сделает. Он уйдет… Он придумает, как уйти…

Осторожно выбравшись из-под валуна, Лыткин пополз в камнях. От волнения и суетливости вдруг напал кашель. Писарь закусил грязный, пахнущий торфом рукав ватника. Перхал, не имея сил удержаться, елозил грудью по валуну, перебивая шершавую сухость в горле, боясь, что его могут услышать.

И вдруг отчетливо понял, что уходить нельзя. Егеря же придут на взрыв! Увидят Забару, пойдут по следу и накроют Лыткина. Ползком от них не уйдешь…

Забару надо было вытащить с открытого склона, спрятать в камнях, чтобы фрицы не приметили, не догадались, что на Вороньем мысу русские разведчики, Игорь Лыткин…

И зачем только он пошел в разведгруппу!.. Можно же было все объяснить капитану. Сказать, что перед штурмом нельзя оголять участок боевой документации. Это же очень важная работа… Это же, если разобраться, в десять раз важнее, чем разведка на Вороний мыс. Можно было в дивизию позвонить, там в штабе Игоря тоже знают. Товарищ майор Алексеенко не согласился бы отпустить на Вороний мыс лучшего писаря. Он же всегда в срок все бумаги представляет! Мало ли что Епанешникову взбредет в голову. Если он Лыткина недолюбливает, это не значит, что можно его тыкать в каждую дыру. На командира роты тоже начальство есть…

Новый страх заставил писаря выползти на склон и одолеть сотню метров до неподвижного Забары.

Остап лежал возле черной воронки калачиком, как замерзший ребенок, подвернув большие ноги. Смертельный холод, с разрывом обрушившийся на него, заставил разведчика в последнее мгновение инстинктивно сжаться, чтобы уберечь последние капли исчезающего живого тепла. Крови не было видно. Лишь под шапкой, на левом виске, в коротких стриженых волосах, спеклась смертельная пробоинка. Глаза застыли, подернулись тусклой пленкой. Развороченный торф пах жженым железом и сладковатой гарью взрывчатки.

Под рукой тело Остапа безвольно колыхнулось, снова накатил испуг. Забару можно затащить в камни, но взрыва же не скроешь. Егеря же захотят узнать, почему рванула мина…

Лыткин беспомощно огляделся, и в груди облегченно затукало. Метрах в пяти от развороченной кочки лежал убитый песец. Видно, при приближении разведчика зверек не выдержал, метнулся из норы в тот самый момент, когда взорвалась мина. Осколки и его уложили наповал.

Надо сделать так, чтобы егеря подумали, будто на мину наткнулся песец. Бывает ведь! Прошлый месяц в соседней дивизии олень на минном поле подорвался… И песец тоже мог! Для мины силы не надо. Задень усики, и она сразу бабахнет…

Лыткин ухватил песца за облезлый хвост и подтянул к краю опаленного взрывом торфа.

Не разберутся егеря! Издали увидят, что возле воронки лежит песец, и повернут назад. Не попрутся же они по минному полю, чтобы все до топкости высмотреть.

Лыткин повернул к воронке оскаленную, залитую кровью голову песца и повиднее откинул облезлый хвост. Затем с трудом ухватил грузное тело Забары, повесил на шею его автомат и пополз к спасительным валунам. Мертвый Остап тяжелел с каждым метром, прижимал писаря ко мху, к колкой осоке, к камням, к затхлому торфу. Щетинистый, костенеющий уже его подбородок при каждом движении пугающе тыкался в шею.

Как хватило сил затащить тело Забары в валуны, Лыткин не мог сообразить. Он плашмя, без единого движения лежал на щебенке. Пот, заливавший лицо, осох, и навалился озноб. От валунов, как из погреба, подобрался холод, растекаясь по телу мелкой неудержимой дрожью. В груди закололо – и стало трудно дышать. Словно воздух загустел и с усилием, раздирая горло, протискивался в легкие. Сухой кашель начал выворачивать грудь. Писарь опять закусил рукав, но на этот раз ему не удалось справиться с кашлем. Увидев рядом лужицу воды, он подполз к ней, сделал глоток и вздрогнул от обжигающего холода. «Ну и пусть, – отчаянно подумал Лыткин. – Пусть уж лучше так…» Решительно приник к воде и стал торопливо глотать ее, пока не зашлись в судорогах челюсти. Кашель перебился, но озноб стал колотить с такой силой, что мелко начали клацать зубы и невозможно было остановить противное клацанье.

«Заболел я, теперь я больной…» – подумал писарь. От этой мысли пришло облегчение. Он больной и может только лежать под камнем и ждать, когда к нему придут на помощь. Не имеют же права кинуть без помощи больного…

Пришли егеря. Трое выскользнули из-за скалы в сотне метрах от Лыткина и сторожко приблизились к склону, где на торфе темнела оспина воронки. Увидели возле нее тощенького, одеревенело вытянувшегося песца. Оживились, опустили автоматы, стали переговариваться друг, с другом, поочередно тыкая руками в сторону воронки.

Лыткин лежал, забившись под валун. Он понимал, что надо уходить, отползать подальше. Но слабость и накативший страх лишили сил. Стук собственного сердца казался буханьем парового молота, сотрясавшего громаду сопки. Писарь отчаянно думал, что немцы услышат этот стук, пройдут верхним краем, увидят и в упор ударят очередями…

Постояв на склоне невероятно долгие минуты, егеря скрылись за камнями.

Радость неожиданного спасения помогла Лыткину перебороть страх. Он не исчез. Просто удалось загнать его внутрь, и он застыл там, холодный и липкий, как недавний пот, выступивший на ладонях, сжимающих бесполезный автомат.

Неожиданно стало жарко. Душная испарина выступила под ватником, облепила тело банным теплом. Лицо снова залил пот. Лыткин подполз к лужице и опять до ломоты в скулах напился ледяной воды. В горле ощутимо нарастала тупая боль.

– Лыткин! – негромко позвали из-за камня. – Ты чего тут ворошишься?

Усатое лицо сержанта Докукина оказалось рядом.

– Вот, Забару убило… Минное поле здесь, – ответил писарь, и кашель снова навалился на него.

– Дела, – протянул Гнеушев, выслушав рассказ разведчиков, притащивших к пещерке тело Остапа. – На кой хрен егерям понадобилось там мины ставить?

– Может, старое минное поле? – предположил Докукин. – Три года ведь война идет. За это время, считай, что под каждую кочку мин насовали. Может, старое…

– Не было боев на Вороньем мысу. В сорок первом мы южнее от границы уходили, а потом на мыс никто не толкался.

– Егеря и по-другому могут рассуждать. Вдоль ручья удобный подход к бухточке, вот его и перекрыли минным полем.

– Проще дозоры у распадка посадить…

– Ночи теперь темные… Мимо дозора и пройти можно, а минное поле не перескочишь.

– И так может быть, – согласился Гнеушев. – Раз минное поле устроили, значит, есть, что в бухточке хоронить… Не зря, значит, туда катера шныряют… А почему егеря по следу не пошли?

– Песца я к воронке подбросил, товарищ старшина, – слабым голосом ответил Игорь и раскашлялся. – Знобит меня… То в холод, то в жар кидает.

– Заболел, – озабоченно сказал Докукин. – Вишь, даже лицом срезался. Простыл, наверное, вчера в камнях, вот и прохватило…

– Ничего, Лыткин, пересидишь здесь в пещерке с Кобликовым и поправишься… Мы с Докукиным будем пока вдвоем орудовать. Насчет песца ты пустое говоришь. Не сплошные же фрицы дураки. Не нравится мне такое их поведение.

В рассказе Лыткина старшине было непонятно и то, почему Забара пошел на минное поле, а Лыткин остался в валунах. Он же был старшим в паре, первым должен был двигать… Или парня слабость от болезни скрутила, и он не мог уже дальше ползти. Как же у него тогда сил хватило Забару вытащить и к пещерке возвратиться?..

– Остапа похоронить надо, – сказал Докукин. – Наповал кокнуло. Махонький осколочек, а так угодил, что нет человека. Тело надо земле предать…

– Разве в этих камнях земле предашь? – неожиданно тоскливым голосом откликнулся Гнеушев. – Насмерть деремся, а убьют, и могилы выкопать нельзя… Жалко Остапа.

– Про коней он мне рассказывал, – вздохнул Ленька Кобликов, поджал губы, и глаза его построжали. – Про жеребца Угупа… Родные у него есть?

– Конечно, есть, – ответил Докукин. – У каждого человека на свете родные есть. Без этого он произойти не может… У меня в Лахте, считай, полдеревни свояков. Нашей Докукинской фамилии целых два порядка домов наберется… В роте узнаем про родных и все отпишем… Вон меж тех камешков надо Забару упокоить.

В гранитную щель кинули охапку привянувших папоротников и на жидкую подстилку положили окоченевшее тело. Накрыли лицо ушанкой с подпаленным наушником и навалили сверху вороничник. Затем собрали плоские обломки скал, вывернули с десяток шершавых, источенных временем валунов и завалили гранитную щель, приютившую останки разведчика.

– Куча и куча, – сказал напоследок Докукин, оглядывая завал. – Поди догадайся, что под ней человек похоронен… Вздумают после войны могилу искать, ни за что не найдут. Мы и то запамятуем. Признак надо хоть какой-нибудь оставить. А, старшина?

– Для егерей твой признак в самый раз подойдет… Может, у Забары и родных никого не осталось. Ведь два раза война по его местам прокатилась.

– У кого родных нет, тому воевать свободнее. Убьют, так хоть смертью не осиротишь. А у меня четверо дома дожидаются… Надо в роту сообщить, что много егерей на Вороньем мысу.

– Сообщить, что много, это значит, ничего не сообщить, – возразил старшина. Он сидел на камне, комкая в руках ушанку, и в глазах его было тяжелое раздумье. – «Много» – понятие, сержант, растяжимое. Иногда и полк мало, а иногда и роты больше, чем достаточно. Капитан «много-мало» не любит, ему подавай все до точности. Пока к бухточке не пройдем, не разберемся мы в здешних загадках… Почему все-таки егеря по следу не пошли?

– Берегом надо к бухточке пробираться.

– Попробуем берегом, – согласился старшина и, помолчав, добавил: – Если только они на нас по всем правилам облаву не наладят… Наследили мы здесь. Не разобрались толком, что к чему, и начали нахрапом пихаться… Должны были егеря по следу пойти. Или уж слепые они совсем, или есть у них насчет нас особое соображение… Кобликов, налаживай свою машинку. Чтобы в полмомента связь была!

Ленька развернул рацию и старательно принялся вертеть черные ручки, отстукивать позывные.

– «Чайка! Чайка!..» Я «Волна-один», прием!.. Я «Волна-один». Прием!

Капитан Епанешников принял сообщение про минное поле, и гибель Забары, и про странное поведение егерей, по всем признакам сосредоточивающимся в районе бухточки на западном берегу мыса.

Про болезнь Лыткина старшина сообщать не стал. Смешно было докладывать капитану, что человек, отправившись в разведку, схватил не пулю, не осколок, а обыкновенную простуду.

Привычно выбивая замысловатою дробь тире и точек, сообщавших о сосредоточении егерей на Вороньем мысу, Ленька Кобликов вдруг подумал, что не видели ведь они пока егерей. Не видели, а сообщают…

Получив приказ активизировать действия и уточнить численность противника на мысу, свернули рацию, устроили из вороничника в углу пещерки ложе для Игоря, помогли ему туда добраться и укрыли сверху ватником убитого Забары. Ватник снял Докукин, рассудив, что теперь он Остапу не нужен.

Потом пожевали сухарей с осточертевшей тресковой печенью. Холодный жир липко застревал в зубах, стягивал рот, и каждый глоток приходилось делать с усилием. Ленька Кобликов решился было проглотить серый, остро пахнущий кусок печени, но тут же сморщился и едва не вывалил на камни съеденные сухари.

Лишь Докукин с аппетитом уплетал тресковую печень. Подцеплял куском сухаря жир, с причмокиванием обсасывал его и запивал водой на верхосытку. Он искренне удивлялся, что люди не имеют аппетита к такой еде. Это же повкуснее мясной тушенки!..

Солнце уже перевалило небесный пригорок и стало приметно склоняться к вершинам сопок.

– Не пошли бы егеря на нас облавой.

– Теперь уже не пойдут, – успокоил Гнеушев сержанта. – К вечеру дело двинулось. В темноте нас упустить можно. Сейчас они, наверное, только маракуют, как нас верняком накрыть… Завтра высмотрим подходящую ухоронку и устроим новоселье. Надо фрицам под самый нос залезть. Возле себя они шарить как следует не будут, кинутся подальше на мысу искать… Плохо, что Лыткин расхворался… Слышишь, опять его кашель одолел.

– Да, неловко вышло, – согласился Докукин. – Порошков бы каких-нибудь ему дать… Только нет ведь у нас порошков…

– Теплым его нужно напоить, – предложил Ленька. – Вскипятить воды и напоить… Ему бы легче стало.

Костер Гнеушев разводить не разрешил.