Текст книги "Плеханов"

Автор книги: Михаил Иовчук

Соавторы: Ирина Курбатова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

– Жил в детстве, а пропаганду вел только среди рабочих. Они прекрасно понимают цели нашей борьбы, и среди них много прирожденных вожаков. А в деревне, как вы знаете, Петр Лаврович, наши терпят провал за провалом.

– Не надо так мрачно смотреть на работу в деревне. Очень вам советую самому там пожить, у вас есть способности к пропаганде, вот и примените их на деле.

– После возвращения в Россию я так и сделаю. А теперь я очень прошу вас дать мне возможность почитать ту литературу, которой нет в России. Ваша библиотека притягивает как магнит такого профана, как я.

– Если бы вы были профаном, то библиотека не притягивала бы, а наоборот. Конечно, мои книги к вашим услугам, но прошу вас аккуратно возвращать их.

Беседы с П. Л. Лавровым в то время оказали на Плеханова определенное воздействие. В 1881 году, то есть через три года, он писал Лаврову: «С тех самых пор, как во мне начала пробуждаться «критическая мысль», вы, Маркс и Чернышевский были любимейшими моими авторами, воспитавшими и развившими мой ум во всех отношениях».

Летом 1877 года Плеханов нелегально, с помощью контрабандистов, вернулся в Россию. В Петербурге полиция все еще активно его разыскивала, поэтому он вынужден был выехать в провинцию. Георгий решил остановиться в Саратове.

В его отсутствие в январе у Наталии Александровны родилась дочь – Надежда, которую она вскоре же отправила к своим родственникам на воспитание. Поехать с Георгием Валентиновичем в Саратов она не могла. Она жила на легальном положении, и полиция не переставала следить за ней, надеясь арестовать Плеханова; к тому же Наталия Александровна продолжала учебу на медицинских курсах, которые должна была кончить через два года.

Плеханову не удалось устроиться в Саратовской губернии сельским учителем, хотя у него был настоящий документ – паспорт одного легального товарища. Это обстоятельство чуть не сыграло с ним дурную шутку. Однажды, когда он сидел в приемной губернатора, чиновник назвал его по фамилии. И вдруг к нему обратился ждавший приема священник/

– Вы господин X?

– Да, я.

– Ах, как приятно вас встретить. Ведь я знаю вас с малых лет, и батюшку вашего, и матушку. Расскажите же все о них и о себе.

Плеханову пришлось напрячь всю свою фантазию и изобретательность, чтобы так рассказать о семье товарища о которой он очень мало знал, чтобы не возбудить подозрений у собеседника. К счастью, священник не догадался об обмане.

Плеханов прожил несколько месяцев в Саратове. Он организовал кружок из местных народников и с их помощью начал пропаганду среди рабочих немногочисленных тогда саратовских фабрик. Но полиция случайно напала на конспиративную квартиру и арестовала Плеханова. Это был уже второй арест. Первый раз Плеханов был обыскан, арестован и допрошен в Петербурге в марте 1876 года. Тогда Плеханова через несколько часов отпустили. Теперь, в Саратове, повторилась та же история. В полицейском участке Плеханов, ссылаясь на «знакомого» священника, доказал свою непричастность к революционерам, обыск на его квартире ничего не дал, и полицейские больше его не задерживали. После этого оставаться в Саратове было нельзя, и Георгий поспешил в Петербург. Там его ждали дола, товарищи, жена.

Зима для нелегального – трудное время. Георгий ночевал у знакомых, на летних дачах, на вокзалах. Он плохо питался, похудел и обносился. Однажды ему удалось увидеться с женой. Вместе с Наталией Александровной пришла и Теофилия Полляк.

– Жорж, – говорила Теофилия, – почему вы так плохо выглядите? Ведь одеться получше, хотя бы потеплее, вы можете. Я знаю, что у вас много денег…

– Да ведь это деньги не мои, а партии. Конечно, мне никто не отказал бы, если бы я купил себе теплое пальто, но я сам определил себе минимум и не хочу переступать его.

– А если из-за такого вида вы попадете под подозрение?

– Ну, – смеясь, отвечал он, – никто от этого не гарантирован. Я иногда мечтаю о теплой кутузке, где мог бы спокойно отоспаться.

– Напрасно ты не дорожишь своим здоровьем, – вступила в разговор Наталия Александровна, – я должна тебе сказать, от Теофилии у меня секретов нет, что ты скоро будешь отцом.

Георгий даже растерялся. Как отвечать за новую жизнь, как в таких условиях он сможет обеспечить ребенка всем необходимым.

– Наташа, я очень благодарен тебе за все. Но, прошу тебя, ведь я не знаю, когда мы снова увидимся, отправь ребенка к моей матушке. И ему будет хорошо в провинции, и матушке легче. Она недавно приезжала в Петербург, пыталась меня найти…

– Вы ее видели, Жорж? – живо спросила Теофилия.

– Нет, я не мог с ней встретиться. И так за ней неусыпно следит полиция, говорят, еженедельно приходит околоточный. Я дважды посылал ей записки. Вот она и надумала ехать к императрице, просить помилование для меня. Бедная мама, ей так трудно было, она впервые выбралась в столицу, и все ради меня.

– И попала она к императрице?

– Нет, конечно. Пока она добивалась аудиенции, я передал с одним земляком просьбу, чтобы она этого не делала. Так мама и уехала в Липецк. Если ей не суждено меня увидеть, то пусть хоть нашего ребенка понянчит. И еще одна просьба, Наташа. Если это будет сын – назови его Николаем, в честь Николая Гавриловича.

– Второе я обещаю, а о первом надо еще подумать. Да и рано. Это будет еще весной.

Георгий тревожился за судьбу жены и будущего ребенка. И еще его беспокоила холодность Наталии Александровны.

Вскоре Георгий узнал, что вернулся из ссылки прежний возлюбленный его жены.

Наталия Александровна родила сына, которого назвала Николаем. Она отказалась отправить его к бабушке в Липецк и отдала кормилице. Через несколько месяцев Николенька умер. Наталия Александровна, сообщив Плеханову о смерти сына, добавила, что она никогда по-настоящему не любила Георгия и теперь намерена вернуться к первому мужу. Тоска по умершему ребенку, которого ему так и не удалось повидать, горе и обида на любимую женщину, которая вычеркнула его из своей жизни, надолго омрачили жизнь Плеханова.

В конце декабря 1877 года умер Н. А. Некрасов. Народники решили принять участие в похоронах. Кроме желания отдать последний долг поэту, они хотели показать Петербургу, что аресты не разрушили революционную народническую организацию.

– А если полиция попытается нас арестовать, то окажем ей сопротивление. Мы возьмем револьверы и посмотрим – кто кого, – говорил присутствующий на совещании Осип Аптекман.

– А кто будет выступать?

– Попросим Жоржа Плеханова. Недаром его теперь все зовут оратором.

Накануне похорон ночевали в студенческой коммуне на 8-й улице Песков [4]4
  Ныне 8-я Советская.


[Закрыть]. Плеханову постелили на полу старое пальто. Он долго не мог заснуть, думал, о чем будет говорить завтра: «Главное – о революционном значении поэзии Некрасова. Надо показать, какими яркими красками изображал он бедственное положение народа, и подчеркнуть, что в таком положении виновато в первую очередь правительство. Некрасов впервые в легальной русской печати воспел декабристов, этих предшественников нашего революционного движения». Засыпая, он повторял отрывки из «Русских женщин».

Утром собрались у дома Некрасова, ждали, когда вынесут гроб. Кто-то громко начал читать «Парадный подъезд», глядя на дом министра государственных имуществ М. Н. Муравьева, выделявшийся красивым крыльцом, у которого разыгрывались сцены, изображенные в некрасовском стихотворении. Все молча слушали. После последних строк:

 
Ты проснешься ль, исполненный сил,
Иль, судеб повинуясь закону,
Все, что мог, ты уже совершил, —
Создал песню, подобную стону,
И духовно навеки почил? —
 

кто-то робко захлопал, но сразу же оборвал, вспомнив, по какому поводу были прочитаны стихи.

Плеханов замерзал в своем легком пальто и плохих ботинках. Наконец вынесли гроб, поставили на катафалк, все построились и пошли следом. Шли по Литейному, потом по Невскому. По дороге к процессии присоединилось много народу. Полицейских было мало, и они шли где-то сбоку. Когда вышли на Лиговку, подоспела группа товарищей с венком – золотом по красному фону было написано: «От социалистов». Незаметно дошли до Новодевичьего кладбища. Во время отпевания революционеры не вошли в церковь и мерзли на ветру. Георгий думал о Некрасове, но время от времени в голове проносилось: «Почему всегда на вокзалах и кладбищах особенно холодно? Вот и я умру. Если доживу до лет Николая Александровича, то хорошо бы, чтобы провожало много народа. Вот глупость-то. Революционеров открыто не хоронят. Как бы раньше времени не умереть от простуды…»

Наконец отпевание кончилось, и началось прощание. Выступали известные ученые, литераторы.

– Жорж, ты знаешь, кто этот господин?

– Не знаю, но интересно говорит.

– Это же Федор Достоевский…

Неожиданно для устроителей похорон слова попросил молодой человек. Это был Плеханов. Георгий почувствовал, что все отступило на второй план и осталась только боль утраты, желание передать свои чувства людям, обступившим свежую могилу.

Сразу после выступления двое городовых пытались арестовать Плеханова, но он сумел быстро затеряться в толпе. Затем, наняв нескольких извозчиков, народники благополучно уехали. Георгий с группой товарищей поспешил в трактир – погреться и поесть. Все хвалили его выступление и шумно радовались успеху.

В то время главное внимание Плеханова поглощала работа среди питерских рабочих. Уже позже полицейский чиновник В. В. Блинов отмечал: «Плеханов имел громадное влияние на фабричное население, среди которого велась революционная пропаганда под его руководством».

И таких утверждений в полицейских документах и в воспоминаниях революционеров довольно много.

То, что Плеханов имел уже тогда «громадное» влияние, – это, конечно, преувеличение. Рабочее движение еще только зарождалось, пролетариат в России еще складывался как класс. Заводские и фабричные рабочие очень отличались друг от друга, так как многие фабричные были сезонниками: летом жили в деревне, а зимой на заработок приходили в город. Поэтому методы пропаганды среди квалифицированных рабочих металлургических заводов и среди сезонников, вербовавшихся на текстильные и другие фабрики, были разными. Плеханов находил общий язык и с теми, и с другими. Среди народников, которые вели пропаганду среди рабочих, Плеханов считался одним из наиболее опытных и умелых, в кругах рабочих он имел уже двухлетние связи.

В январе 1878 года на Василеостровском патронном заводе погибло шесть рабочих. Причиной гибели была плохая техника безопасности – хозяева не желали тратить «лишние» деньги. Георгий написал воззвание: «Рабочим Патронного завода». Оно кончалось горячим призывом: «Рабочие! Пора вам самим взяться за ум: помощи ждать вам не от кого! Не дождетесь вы ее от начальства! Долго ждало помощи от него крестьянство и дождалось кочек да болот, да податей еще тяжелее, еще больше прежнего! Долго терпели и вы и дождались того, что вас жгут живьем и пускают по миру ваши семьи! Долго ли еще будешь терпеть ты, рабочий народ?!»

Черновик воззвания Плеханов показал своему новому знакомому, с которым близко сошелся в эти дни, рабочему Степану Халтурину. Степан одобрил текст листовки, она была напечатана и разбросана на территории Патронного и других заводов.

В день похорон жертв катастрофы стоял сильный мороз. Несмотря на это, за гробом шли рабочие всех фабрик и заводов Васильевского острова и представители других районов. Социалистов в этом многочисленном шествии было немного. Плеханов в рабочей одежде шагал в первой шеренге. Рядом шли Степан Халтурин, Валериан Осинский. Гулко билось сердце: «Вот она, рабочая солидарность. Вот он, питерский пролетариат».

О конце похорон вспоминал сам Плеханов: «Полиция, все время сопровождавшая шествие в довольно значительном количестве и усиленная новым отрядом городовых у входа на кладбище, стала вокруг могил; священник пропел последнюю молитву; гробы опустили в землю. Пока их зарывали, толпа оставалась вполне спокойной… Но когда все было кончено и настало время расходиться, в ней началось какое-то движение. Незнакомый нам полный, рыжий рабочий протискался к одной из крайних могил.

– Господа! – воскликнул он дрожащим от волнения голосом. – Мы хороним сегодня шесть жертв, убитых не турками, а попечительным начальством. Наше началь…

Его прервали.

Раздались полицейские свистки, и околоточный надзиратель положил ему руку на плечо со словами: «Я вас арестую». Но едва успел он выговорить это, как произошло нечто совершенно неожиданное. Со всех сторон раздались негодующие крики, и толпа, та самая толпа, которая произвела на нас безнадежное впечатление своею будто бы буржуазною прилизанностью, дружно кинулась на оторопевших полицейских. В одно мгновение арестованный был куда-то далеко унесен нахлынувшей рабочей волной, а пытавшийся взять его околоточный не совсем твердым голосом извинялся перед публикой» (1—III, 157) [5]5
  Все ссылки на произведения Г. В. Плеханова даются по следующим изданиям:
  1 Плеханов Г. В. Сочинения. Т. I–XXIV. М. – Пг., 1923–1927.
  2 Плеханов Г. В. Избранные философские произведения. T. I–V. М., 1956–1958.
  3 Литературное наследие Г. В. Плеханова. Сб. I–VIII. M., 1934–1940.
  4 Философско-литературное наследие Г. В. Плеханова. Т. 1–3. М., 1973–1974.
  В скобках указаны номер позиции в этом списке, номер тома и страницы источника.


[Закрыть].

Плеханова хорошо знали на фабриках, расположенных вдоль Обводного канала. В марте 1878 года вспыхнула стихийная забастовка на фабрике Новая бумагопрядильня. Причина – снижение расценок. Рабочие не уходили, они стояли группками на фабричном дворе. Георгий ходил между ними и объяснял, каким образом наживается их хозяин. Стихийно образовался стачечный комитет. Через него поступали деньги бастующим, собранные среди демократически настроенной интеллигенции. Но этих денег было мало. На заседании комитета было решено обратиться за помощью к рабочим других текстильных фабрик. Плеханов написал листовку, и ее отпечатали в типографии «Земли и воли». Плеханов специально писал это воззвание, приноравливаясь к понятиям и языку рабочих, только что пришедших из деревни: «Друзья рабочие! Вот теперь рабочие с Новой Бумагопрядильни стакнулись, держатся все время дружно. Вам нужно поддержать их… Неужели давать издеваться над рабочими всякому жулику? Нет, вы соберете в их пользу деньги: нынче вы им поможете, а завтра они вам. Ведь и вы не в раю живете, и вам, может, придется считаться с хозяином… Так и помогай друг дружке – на людях и смерть красна» (3—I, 382).

Отпечатали несколько сот листовок, получился увесистый тючок. Георгий решил за один раз отнести весь этот пакет Он подобрал на конспиративной квартире костюм поприличнее, взял саквояж, в который сложил листовки. Подъехал к фабрике на пролетке и быстро направился к административному зданию. Не доходя нескольких шагов по дверей, быстро свернул и известным ему проходом побежал к котельной. Там обычно собирались комитетчики, и, к счастью, там был один из них. Георгий быстро передал ему содержимое саквояжа и вышел на фабричный двор. Но у входа его задержала охрана и передала околоточному. По пути в участок Плеханов обдумал линию поведения. Поскольку сторожа с ними не было, он утверждал, что проходил мимо фабричных ворот и неожиданно был задержан. Его заперли в отдельной комнате, куда заглядывали через окошечко какие-то типы, очевидно филеры. Но они не узнали в хорошо одетом господине примелькавшегося им человека в рабочем платье. Наутро, когда пришел начальник, Плеханов разыграл сцену возмущения необоснованным арестом. Он начальственно повысил голос: «Я самым энергичным образом протестую против моего совершенно произвольного ареста. Я еще раз прошу составить протокол».

Потом, обращаясь к околоточному, приведшему его вчера сюда, сказал: «Прошу вас, милейший, принесите мне воды, да в чистом стакане». Тот, растерявшись, выполнил просьбу властного господина. Паспорт, хоть и фальшивый, был хорошо сделан. В нем значилось, что податель его – почетный гражданин А. С. Максимов-Дружбин. Полицейские извинились за ошибку, и Плеханов поспешил скрыться, пока они не одумались. Позднее он так вспоминал об этом происшествии: «Арест мой продолжался всего один день. В качестве «нелегального» я имел недурной паспорт и носил ничем не запятнанное в глазах полиции имя какого-то потомственного гражданина. Меня выпустили, обязав подпиской о невыезде. Я добросовестно исполнил это обязательство, так как долго после этого не покидал Петербурга».

Теперь Георгий Плеханов не мог показываться на территории Новой бумагопрядильни. Но рабочие сами приходили к нему, советовались и рассказывали о ходе дела. Через несколько дней пришлось прекратить забастовку, но она имела огромное значение, показав рабочим Петербурга, на чьей стороне находятся царские власти, которые помогли фабрикантам одержать победу. А Плеханов поместил в легальной газете «Новости» информацию о ходе забастовки и ее итогах. Заметки были без подписи. Это было первое выступление Г. В. Плеханова в открытой печати.

Теперь он начинает регулярно помещать статьи в нелегальной прессе – в журнале «Земля и воля», куда его вскоре вводят в редколлегию, – и в легальных газетах и журналах под псевдонимами и без подписи. Среди своих товарищей он уже в это время выделяется серьезными знаниями, умением четко излагать свои мысли.

Пользуясь тем, что в Публичной библиотеке в то время можно было спокойно заниматься – позднее шпионы выслеживали там революционеров, – он часто подолгу задерживался в ее гостеприимных стенах. На всю жизнь у него остались теплые воспоминания о многих часах, проведенных в ее залах. Уже тогда, изучая какой-либо вопрос, Плеханов умел сосредоточенно и планомерно работать с литературой. Ведь он не имел возможности продолжать образование – в 1877 году, став нелегальным, он перестал посещать занятия и был отчислен из Горного института «по малоуспешности», как значилось в документе. Но, продолжая упорно заниматься, Плеханов через несколько лет стал одним из наиболее образованных людей своего времени. Однако знания для него не были самоцелью. Всю жизнь, упорно расширяя свои познания, он копил их для использования в борьбе за победу революции в России.

Вот и теперь он жадно читал экономическую, историческую, философскую литературу для того, чтобы ясно представлять задачи, связанные с развитием революционного движения в России.

Однажды он пришел на нелегальную квартиру позже обычного и, ничего не замечая, сел в углу, просматривая какие-то записки.

– Жорж, что с вами? Садитесь пить чай, ведь одной духовной пищей сыт не будешь, – обратилась к нему «хозяйка» квартиры.

– Спасибо, я и голоден, и замерз ужасно. Но вот послушайте, какую интересную книгу я сегодня прочитал.

– Да кто автор? Наш или из Европы?

– Наш, наш. Книга только что вышла.

– Легальная? Что же в ней может быть столь интересного?

– Автор Ю. Э. Янсон написал «Сравнительную статистику России и западноевропейских государств». Здесь приводятся очень интересные цифры. Вот послушайте, таково численное отношение земледельческого, промышленного и торгового класса в Англии, Пруссии и Франции.

– Ну и что же? Нам какое дело до их классов!

– Да вот в «Капитале» Маркса говорится о роли рабочих в революционном движении. Но ведь на Западе совсем другая картина, чем у нас. В Англии промышленный класс составляет 22,7 процента, в Пруссии – 9,1 процента, во Франции – 10,6 процента.

– А в России?

– В России точной статистики не существует, но если судить по численности сословий сельских и городских, то промышленные классы у нас составляют 10 процентов.

– Ба, да это больше, чем в Пруссии. Не податься ли вам в социал-демократы?

– Напрасно вы смеетесь. Есть и другие цифры. Если распределить в процентах по занятиям одно производительное население, то в промышленности в Англии занято 52,5 процента, во Франции – 28,4 процента и даже в Пруссии – 25,6 процента. Эти цифры показывают громадную разницу в хозяйственном укладе России и главных европейских стран. Все это имеет большой интерес для всякого революционного деятеля.

– Но ведь мы в этом и не сомневались. Что же вас так растревожило в этой книге господина Янсона?

– Вот в том-то и дело. Разница-то есть, но какова тенденция хозяйственного развития России?

Закончив обсуждение книги, собеседники стали горячо спорить о задачах общины в развитии социалистического движения в России.

Плеханов внимательнее других теоретиков революционного народничества 70-х годов относился к вопросу о месте пролетариата в революционном движении страны. В своей первой теоретической статье «Об чем спор?» он, e одной стороны, защищает главный тезис народнического мировоззрения о благотворном влиянии общины на крестьянский характер, а с другой – приходит к выводу о закономерности участия рабочих в революционном движении. Чтобы сгладить это противоречие, он утверждает, что фабричные рабочие в отличие от заводских живут артелями и им свойственны те же общинные идеалы, что и крестьянам. Из этого читатель должен был сделать вывод, что поэтому-то фабричные рабочие и легко поддаются революционной пропаганде.

Но, довольно хорошо представляя в то время нужду рабочих, Плеханов недостаточно знал деревню, свои рассуждения о положении и настроении крестьян черпал главным образом из литературы и рассказов товарищей.

Летом 1878 года он решил, как многие его товарищи, пойти «в народ». Георгий поехал на Дон, где казачество было резко настроено против введения у них земского самоуправления.

Народники пытались использовать для борьбы с самодержавием любое оппозиционное движение. Именно поэтому они особое внимание обращали на сектантов, на угнетенные народности, так как среди крестьян, недовольных религиозной или национальной политикой правительства, по их мнению, легче было вести пропаганду. Такой же подходящей средой они считали казачество.

Плеханов сумел найти общий язык с группой молодых казаков, которые готовы были поднять восстание. Но надо было привлечь на их сторону всю массу казачества. Для этого Георгий решил распространить среди всех областей, где жили казаки, воззвание от имени «Земли и воли». Он написал это воззвание: «Славному войску казацкому – донскому, уральскому, кубанскому, терскому и пр. и пр.». С текстом этого воззвания он отправился в Петербург, чтобы напечатать его и вернуться с подкреплением, так как одному ему было, конечно, не под силу охватить пропагандой несколько губерний, а сочувствующие казаки не хотели выезжать из своих станиц до начала восстания. Но все эти грандиозные планы рухнули.

В первой же квартире, куда направился Георгий после приезда, его ожидала засада. Несмотря на усталость и нетерпение увидеть товарищей, он не сразу поднялся по лестнице, а стал прогуливаться по соседнему переулку, куда выходил черный ход этого дома. Здесь его и застал студент, которому поручили по возможности перехватывать революционеров, идущих по этому адресу. Студент успел предупредить Плеханова, что явка провалена. От него Георгий узнал об арестах, в результате которых в руки полиции попали многие руководители «Земли и воли». Когда Плеханов наконец-то встретился с товарищами, они без всякого воодушевления отнеслись к его идее поднять восстание среди казачества. Даже те, кто был солидарен с Плехановым, считали, что у организации нет сейчас сил на посылку группы пропагандистов к казакам. Плеханов все же настоял на том, чтобы листовка была отпечатана, но попал ли хоть один экземпляр к тем, кому она предназначалась, неизвестно. Самому Плеханову не разрешили уезжать из Петербурга – он нужен был в столице.

Скоро Плеханов опять включился в организацию кружков и агитацию среди рабочих. В это же время он написал две статьи, анализ которых показывает, как развивались взгляды Плеханова-народника.

Статья «Закон экономического развития общества и задачи социализма в России» появилась в журнале «Земля и воля» в январе – феврале 1879 года. Отличающаяся глубокой аргументированностью, знакомством с европейскими источниками по экономическим и социальным вопросам, статья эта имела большой общественный резонанс в России. В это время Плеханов не выделял Маркса и Энгельса из ряда видных европейских социологов: «Родбертус, Энгельс, Карл Маркс, Дюринг образуют блестящую плеяду позитивного периода в развитии социализма» (1—I, 57). Но в дальнейших своих рассуждениях Плеханов ссылается в основном на Маркса: «Посмотрим же, к чему обязывает нас учение Маркса… Общество не может перескочить через естественные фазы «своего развития, когда оно напало на след естественного закона этого развития» (подчеркнуто Г. Плехановым. – Авт.), говорит Маркс. Значит, покуда общество не напало еще на след этого закона, обусловливаемая этим последним смена экономических фазисов для него необязательна» (1—I, 59). Рассмотрев развитие и падение первобытной общины на Западе и посетовав на ее «преждевременное» падение, Плеханов приходит к выводу: «Пока за земельную общину держится большинство нашего крестьянства, мы не можем считать наше отечество вступившим на путь того закона, по которому капиталистическая продукция была бы необходимой станциею на пути его прогресса» (1—I, 59). Так Плеханов, начиная познавать теорию Маркса, пытался доказать, что Россия, опираясь на общину, может миновать капиталистический путь развития.

Плеханов в этой статье пытался обосновать необходимость для революционной партии агитации и пропаганды среди рабочих, которых он рассматривает, однако, только как вспомогательный элемент в будущей революции:

«Не представляя западноевропейской оторванности от земледельческого класса, наши городские рабочие, одинаково с западными, составляют самый подвижный, наиболее удобовоспламеняющийся, наиболее способный к революционизированию слой населения. Благодаря этому они явятся драгоценными союзниками крестьян в момент социального переворота» (1—I, 69–70).

Однако в этой же статье Плеханов отходит от своих прежних убеждений о роли городских рабочих в будущем социальном перевороте. Плеханов, который к этому времени уже накопил немалый опыт революционной пропаганды среди рабочих Петербурга, набрасывает план вовлечения в революционное движение широких масс рабочих. Он советовал развивать оппозиционный дух у рабочих, сплачивать их во время стачек, воспитывать на примерах удач и поражений в борьбе с предпринимателями. В качестве примера Плеханов приводит историю борьбы английских рабочих до 1824 года, когда они добились отмены законов против «коалиций». Он кончает статью призывом бороться за влияние на массы и создать организацию русского рабочего сословия. Плеханов указывает, что, как и в Англии в начале XIX века, эта организация должна быть тайной, что те организации, которые существуют в Западной Европе, не могут быть взяты за образец, так как в России и на Западе различные политические условия борьбы.

Несмотря на отдельные противоречия, которые заметны с позиций последовательного марксиста более позднего времени, статья эта поражает глубиной мысли, логикой построения, ясностью изложения. Ее мог написать только человек, творчески осмысливающий опыт народнического движения, владеющий значительным теоретическим багажом.

Показательна для эволюции взглядов Плеханова следующая его статья – «Поземельная община и ее вероятное будущее», которая появилась в легальном журнале «Русское богатство» в начале 1880 года. Он полемизирует с М. Ковалевским, который утверждал, что поземельная община везде разлагалась под влиянием внутренних причин, Плеханов в то время еще считал, что можно сохранить русскую общину при поддержке ее крестьянами и интеллигенцией страны. Но в рассуждениях Плеханова больше, чем раньше, проглядывают сомнения: «Своевременный переход к общинной эксплуатации полей или разрушение (выделено нами. – Авт.) в борьбе с нарождающимся капитализмом – такова, по нашему мнению, единственная альтернатива для современной сельской поземельной общины вообще и русской в частности» (1—I,107).

Через несколько лет Плеханов писал, что книга М. Ковалевского «Общинное землевладение, причины, ход и последствия его разложения» оказала ему большую услугу, так как «она впервые и очень сильно поколебала мои народнические воззрения, хотя я и спорил еще против ее выводов» (1—III,197).

Однако, несмотря на свои сомнения, Плеханов в этих статьях выступал еще как правоверный народник. Он сам через несколько лет писал, что в конце 70-х годов он был «народником до конца ногтей» (1—III,124).