Текст книги "Плеханов"
Автор книги: Михаил Иовчук
Соавторы: Ирина Курбатова
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)
23 января 1905 года (по новому стилю) во всех швейцарских газетах появились сообщения о расстреле рабочей демонстрации в Петербурге. Под заглавием «Революция в России» печатались корреспонденции о бесчинствах, творимых полицией и царскими войсками, о рабочих демонстрациях, о священнике Гапоне и т. д.
Вся русская политическая эмиграция, взволнованная этими сообщениями, ожидала новых сведений. Большевики намеревались устроить по этому поводу совместный митинг социал-демократов. Но меньшевики нарушили условия соглашения, и большевики во главе с Лениным ушли из зала Гандверк, где было назначено собрание.
Плеханов был, как никогда, воодушевлен. Он занялся сбором средств на нужды революции.
В первые же дни после Кровавого воскресенья он написал статью, в которой изложил свои мысли о тактике партии в новых условиях. Эта статья называлась «Врозь идти, вместе бить!». Плеханов писал, что идея о революционной борьбе была еще в программе группы «Освобождение труда» и что в России нельзя добиться победы мирными средствами, как это считают некоторые западные социал-демократы. Он утверждал, что после 9 января не может быть вопроса – неизбежно ли восстание – его надо готовить, чтобы пролетариат победил в этой борьбе. Что для этого нужно? Плеханов отвечает таким образом:
Во-первых, необходимо, чтобы «народ был вооружен не церковными хоругвями и не крестами, а чем-нибудь более серьезным и действенным» (1—XIII, 191).
Во-вторых, считал Плеханов, пролетариату необходимо обрести себе союзника в оппозиционных слоях населения. Он пишет: «Кто борется, тот хочет победить. Кто хочет победить, тот должен соблюдать те условия, от которых зависит победа. Удача вооруженного восстания зависит от сближения революционеров с «обществом». Поэтому сторонники вооруженного восстания должны сближаться с ним. Повторяем, это вовсе не значит, что мы должны прятать в кармане свое знамя или сливаться с какими-нибудь другими партиями. Врозь идти, вместе бить – только это и нужно» (1—XIII, 194).
Речь шла о либеральной буржуазии, которую Плеханов ошибочно считал союзником пролетариата в демократической революции, забывая вместе с тем о таком подлинном союзнике рабочего класса, как крестьянство.
В-третьих, Плеханов пишет о необходимости дезорганизовать силы неприятеля, например, «изъять из обращения» гражданское, полицейское и военное начальство. Для этого придется применить террор. И Плеханов считал, что террор в период революции – это целесообразный прием борьбы.
Плеханов призывал развернуть агитацию в массах народа: «От нас зависит ускорить политическое воспитание нашего пролетариата, который… стряхивает теперь с себя политическую дремоту и который не может пошевелиться без того, чтобы не задрожал абсолютизм; от нас зависит сделать так, чтобы ненависть к самодержавию все шире и шире разливалась в народной массе и тем более и более подготовляла ее для вооруженного восстания против него» (1—XIII, 197).
Плеханов говорил о возможности победы революции, хотя и предупреждает о предстоящей борьбе и трудностях. «Нам надо развязать революцию, – сказали мы, – и подготовить победу, – прибавим мы теперь. Трудна эта задача… Но нам надо разрешить ее. Поэтому мы должны с удесятеренной энергией работать над ее разрешением. И мы разрешим ее, потому что обязаны ее разрешить. История не ждет…» (1—XIII, 197).
Плеханов писал это в первые дни после событий в Петербурге, в начале февраля 1905 года. И вместе с тем он поддерживал меньшевистскую тактику «выжидания» в процессе революции, которую проповедовали лидеры меньшевиков, в частности Мартов.
По поводу этой статьи Плеханова В. И. Ленин замечал: «Расшаркиваясь перед автором передовицы № 85 (Мартовым. – Авт.), Плеханов по существу дела целиком опровергает его и проводит именно те взгляды, на которых настаивал всегда «Вперед» (газета большевистской партии. – Авт.). В добрый час! Только посчитайтесь еще родством с Мартыновым (ярый оппортунист, против которого Плеханов выступал на II съезде РСДРП. – Авт.), почтеннейший диалектик… Бедный Плеханов, долго еще придется ему выпутываться из того хлама, который припасен одобренными всей (?) редакцией брошюрами Троцкого, Мартынова, Рабочего и Аксельрода!» [60]60
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 9, с. 287.
[Закрыть]
В. И. Ленин, говоря о редакции новой «Искры», не случайно поставил в скобках вопрос, ибо и до него дошли слухи о разногласиях Плеханова с остальными членами редакции. Как раз в это время эти разногласия дошли до степени разрыва. В марте 1905 года вышел первый номер журнала, который Плеханов начал издавать на свои деньги и в котором печатались только его статьи. Журнал так и назывался «Дневник социал-демократа Г. В. Плеханова». Печатался он в Женеве, но первые номера были переизданы в Петербурге уже в конце 1905 – начале 1906 года издательницей революционной литературы Марией Александровной Малых.
С 25 апреля по 10 мая 1905 года в Лондоне проходил III съезд РСДРП, созванный большевиками. Плеханов яростно выступал против его созыва. По его настоянию Совет партии принял решение о том, что делегаты, прибывающие из России, под угрозой исключения из партия должны отказываться от участия в съезде, который созывает часть партии – большевистские комитеты. Плеханов написал «Открытое письмо ко всем членам РСДРП», где он вопреки истине утверждал, что предстоящий съезд – незаконный (1—XIII, 212–213). Он отказался принять участие в работе III съезда, на котором были выработаны стратегический план и тактическая линия партии российского рабочего класса в условиях первой народной революции в России.
Меньшевики, в свою очередь, созвали в Женеве так называемую первую общерусскую конференцию партийных работников и пересмотрели в оппортунистическом духе решения 11 съезда партии. На приглашение принять участие в конференции Плеханов сначала ответил отказом, но потом все же участвовал в ней.
После окончания работы Женевской конференции меньшевиков ее решения были присланы Плеханову, как председателю Совета партии. Ознакомившись с ними, Плеханов вызвал к себе Любовь Исаковну Аксельрод. Она была приглашена редактором в новую «Искру», много писала, тяготела к философской тематике. Часть своих статей Любовь Аксельрод подписывала псевдонимом «Ортодокс», который стали прибавлять к ее фамилии, чтобы не путать ее с Павлом Аксельродом.
Она впервые видела Плеханова таким возбужденным:
– Любовь Исаковна, я больше не могу дышать тем воздухом, которым приходится дышать всякому, принадлежащему к меньшинству.
– Но что случилось нового, Георгий Валентинович?
– Вы посмотрите-ка решения этой Женевской конференции. Они ведь нанесли смертельный удар центральным учреждениям нашей партии, созданным 11 съездом.
Плеханов передал ей листки, на которых были отчеркнуты места, вызвавшие его особенное негодование. Любовь Исаковна просмотрела эти места и спросила:
– Что же вы решили теперь делать?
– Я написал заявление в редакцию «Искры». Вот оно, почитайте. Как видите, я выхожу не только из «Искры», но и из Совета партии, который ведь фактически уничтожен, раз партия разорвана теперь на две части. Но еще не решил, как выйти: с шумом или без шума. Что вы думаете?
– Я советую, Георгий Валентинович, исходя из интересов партии, выйти без шума.
– Да я тоже склоняюсь к этому. Пошлю краткий вариант письма, всего несколько строк. Я предлагаю вам выйти из редакции одновременно со мной.
– Конечно, Георгий Валентинович, я сразу же составлю подобное вашему заявление и пошлю его Мартову.
На заявлении Плеханова о выходе из редакции и Совета партии, опубликованном в «Искре», стоит дата – 29 мая 1905 года. Этим кончается полуторагодовой период непосредственного сотрудничества Плеханова с Мартовым, П. Аксельродом, Потресовым и другими, хотя и не кончается его меньшевизм, в котором он занимал «особую позицию». Разойдясь с лидерами меньшевиков, Плеханов продолжал выступать против большевиков. Теперь Плеханов часто пишет и говорит, что он стоит «вне фракций», что его взгляды остались такими же, какими были во времена группы «Освобождение труда». «Кто в самом деле интересуется моей литературной деятельностью, – а я прежде всего литератор, – тот знает, что мое миросозерцание остается неизменным с тех пор, как я сделался марксистом в начале восьмидесятых годов прошлого века… – писал он. – Что же касается, в частности, моих тактических взглядов, то и они остаются неизменными с того времени, как вышли в свет главные издания группы «Освобождение труда». Это утверждение Плеханова спорно и во многом неверно. Если в философско-мировоззренческих вопросах Плеханов и в период после 1903 года оставался в основном на позициях диалектического и исторического материализма, хотя и допускал серьезные ошибки, то в вопросах политики и тактики он в период своего меньшевистского грехопадения во многом отошел от революционных марксистских позиций. Иногда по вопросам стратегии и тактики партии он поддерживал большевиков, например в борьбе с ликвидаторами, но главным образом держался меньшевистской линии, не замечая неудобства, ложности такого «сидения между двух стульев».
Из суждений Плеханова видны причины, приведшие в конце концов его к политической трагедии. Однобокое увлечение литературной, чисто теоретической деятельностью, недооценка практической, организационной и политической работы в массах, присущие Плеханову, как я многим другим лидерам партий II Интернационала, мешали ему стать политическим вождем российского пролетариата. Пагубно сказалась и долголетняя оторванность от революционного движения в России. Плеханов нередко ошибочно представлял характер движущих сил русской революции (преувеличение роли либеральной буржуазии в революции, непонимание значения союза рабочего класса и крестьянства и т. д.), некритически относился к опыту и догматическим взглядам лидеров социал-демократических партий Запада (особенно германской социал-демократии), которые все в большей мере оказывались под влиянием оппортунизма.
П. Н. Лепешинский писал о Плеханове: «Его огромному диалектическому уму не хватало живых впечатлений от той российской действительности, которая выявлялась в процессе быстрого роста в России капитализма в 90-х и последующих годах со всеми последствиями этого обстоятельства. Пока факты этой действительности укладывались в рамках схем марксистской теории развития, великолепный марксист Плеханов был на высоте своей задачи пролетарского «учителя жизни». Когда же жизнь бесконечно осложнилась и для правильно функционирующей диалектической мысли пролетарского вождя данной страны живые, непосредственные впечатления от этой сложной жизни были столь же необходимы, как нища для организма, Плеханов как раз оказался слаб в этом отношении. И это, конечно, не его вина, а его беда – великий трагизм его жизни».
Вынужденный долголетний отрыв от русской действительности, ориентация на традиционные формы и методы западноевропейского рабочего движения мешали ему видеть новые формы революционной борьбы пролетариата в России и других странах мира, правильно оценить принципиально новые процессы в общественной жизни. К этому прибавилась еще длительная болезнь, изнурявшая его силы и затруднявшая живое общение с революционными деятелями. Плеханов, который неоднократно писал о творческом характере марксизма и в ряде своих работ предшествующего периода разрабатывал положения марксистской теории, не мог пойти дальше, не мог отказаться от устаревших положений и выводов II Интернационала, развить марксистское учение применительно к условиям новой эпохи, к новым требованиям революционной борьбы.
Плеханов внимательно следил за экономической литературой, раскрывающей процесс развития монополий, и писал о влиянии этого развития на экономику и политику капиталистических государств, на взаимоотношения пролетариата и предпринимателей. Еще в 1900 году Плеханов написал предисловие к русскому переводу брошюры английского экономиста Генри В. Макрости «Рост монополий в английской промышленности». В этом предисловии Плеханов высказывает мысль о том, что монополии являются не случайным фактом, а закономерностью предшествующего этапа капитализма, его «естественным и неизбежным плодом», подчеркивает, что развитие монополий усиливает эксплуатацию пролетариата. Он критикует точку зрения буржуазных экономистов, утверждавших, что монополии поведут к улучшению взаимоотношений между работодателями и рабочими. Однако у Плеханова ни в то время, ни позднее не было работ, в которых он проанализировал бы переход домонополистического капитализма в стадию империализма. Он не понял характер этой новой эпохи, не раскрыл сущности империализма, не признал возможности и необходимости победы социалистической революции первоначально в нескольких или даже в одной отдельно взятой стране, особенно такой, как Россия.
Ленину принадлежит великая заслуга раскрытия экономических, социальных, политических особенностей империалистической стадии капитализма, законов его развития. Именно исходя из этих особенностей, Ленин сделал вывод о необходимости изменения стратегии и тактики партии пролетариата в XX веке по сравнению с тактикой эпохи домонополистического капитализма. Творчески развивая марксизм, Ленин по-новому поставил вопрос о движущих силах революции в России, о гегемонии пролетариата в демократической революции, о возможности и необходимости победы социалистической революции первоначально в одной стране.
Плеханов же в своих статьях в период революции 1905–1907 годов исходил из устаревшей схемы революции, принятой теоретиками II Интернационала.
Он не раз признавал, что пролетариат – решающая сила не только социалистической, но и буржуазной революции. Но от правильного решения этого коренного вопроса в период группы «Освобождение труда» и старой «Искры» Плеханов отступил после 1903 года и призывал социал-демократов к ошибочной тактике. Ошибка его заключалась в неверной трактовке вопроса о гегемонии пролетариата в революции и о его союзниках.
Плеханов понимал значение привлечения крестьянства на сторону революции. Рассказывая о крестьянских бунтах, он подчеркивал: «…мы сделали бы страшную, непоправимую ошибку, если бы остались равнодушны к начинающемуся теперь революционному движению в деревне. Как партия пролетариата, как представители самого революционного класса в нынешней России, мы обязаны поддерживать это движение, как обязаны мы поддерживать всякое прогрессивное движение, направляющееся против существующего у нас порядка вещей» (I—XIII, 247).
В конце этой фразы и заключается основная ошибка Плеханова в трактовке стратегии и тактики партии в революции 1905 года. Движение крестьянства – подлинного союзника рабочего класса – ставится на одну доску с любым оппозиционным движением, направленным против самодержавия, то есть с либеральной буржуазией, с имущими классами угнетенных царизмом народов. Он утверждает, что победа революции в России зависит от поддержки пролетариата «обществом». А под этим внеклассовым определением он подразумевал буржуазные и мелкобуржуазные элементы и выходцев из них – интеллигенцию, студенчество, офицерство и т. д. Отсюда вытекало неправомерное преувеличение роли либеральной буржуазии в освободительном движении и, наоборот, затушевывание революционной роли крестьянства, отнесение ее к более отдаленному будущему. В своих выступлениях Плеханов пытался доказать, что, «…несмотря на антипролетарскую и антиреволюционную точку зрения, либеральная буржуазия может, своей оппозицией правительству, принести пользу революционному пролетариату и что, вследствие этого, мы поступили бы вопреки прямому и очевидному интересу революции, если бы раз и навсегда повернулись спиной к этой буржуазии, сказав себе и другим, что от нее решительно нечего ждать теперь для дела свободы» (1—XIII, 345–346).
Плеханов считал, что после того, как будут вырваны уступки у самодержавия, необходимые буржуазии, и ее оппозиционное настроение исчезнет, только «тогда на смену буржуазии на историческую сцену выйдет другой деятель… крестьянство… Переход помещичьих земель в руки крестьянства не сделает этих последних социалистами… но он сделает их решительными революционерами. А этого достаточно для того, чтобы мы не опасались за судьбу русской революции. Революционному пролетариату, поддерживаемому революционным крестьянством и имеющему все основания рассчитывать на поддержку международного пролетариата, не страшны будут ни «внутренние» враги, ни внешние…» (1—XIII, 349).
Проявившаяся здесь недооценка значения союза рабочего класса с крестьянством и, наоборот, преувеличенные надежды на использование оппозиционных настроений либеральной буржуазии, на ее значительную роль в революции могли бы привести к изоляции пролетариата в буржуазно-демократической революции.
Неверная позиция Плеханова в период революции 1905–1907 годов выросла на основе его неправильной схемы расстановки классовых сил в российской революции. Ленин посвятил их разбору специальную статью «Как рассуждает т. Плеханов о тактике социал-демократии?».
Владимир Ильич писал в этой статье: «К чему сводится вся теперешняя тактика тов. Плеханова? К раболепству перед успехом кадетов, к забвению громадных отрицательных сторон их теперешнего поведения, к затушевыванию реакционности кадетов по сравнению с революционным элементом буржуазной демократии, к затемнению сознания рабочих и крестьян, способных верить в «ходатайства» и в игрушечный парламент» [61]61
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 13, с. 154.
[Закрыть].
Партия большевиков во главе с В. И. Лениным разработала стратегию и тактику партии в буржуазно-демократической революции, которая принципиально отличалась от оппортунистической схемы меньшевиков Плеханова. Главная идея этой революционной линии – гегемония пролетариата в революции. Ленин писал: «Пролетариат должен провести до конца демократический переворот, присоединяя к себе массу крестьянства, чтобы раздавить силой сопротивление самодержавия и парализовать неустойчивость буржуазии» [62]62
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 11, с. 90.
[Закрыть].
Он подчеркивал, что победоносным борцом за победу в революции пролетариат «может оказаться лишь при том условии, если к его революционной борьбе присоединится масса крестьянства» [63]63
Там же, с. 49.
[Закрыть].
Кто будет главным союзником пролетариата в революции – вот вопрос, ответ на который по-разному давали партия большевиков во главе с Лениным, с одной стороны, меньшевики, в том числе Плеханов, – с другой.
Плеханов допускал в то время серьезные ошибки и в отношении к таким «деятелям», чуждым революционному рабочему движению, но примазавшимся к нему, как Гапон. Вскоре после расстрела рабочих в Петербурге, в конце января, к Плеханову в Женеве пришел неизвестный мужчина. Дверь ему открыла служанка Плехановых Филомен.
Георгий Валентинович, – сказала встретившая гостя Любовь Аксельрод, – разрешите представить – Георгий Гапон.
– Здравствуйте, здравствуйте, – обратился к Гапону Плеханов. – Мы ваши портреты каждый день видим во всех книжных магазинах, столько слышали о вас и очень рады познакомиться.
– Я к вам к первому, сразу с вокзала.
– Георгий Аполлонович, пойдемте в столовую. Вы, наверно, голодны, раз с поезда. Да и моя жена сейчас освободится от приема гостей и рада будет с вами познакомиться.
За столом произошел интересный разговор. Гапон рассказывал о шествии рабочих к дворцу, о расстреле демонстрации. Когда присутствующие стали возмущаться жестокостью царя, он сказал:
– Великие перевороты в истории не обходятся без крови, без жертв.
Плеханов пытался выяснить политические взгляды Гапона, но убедился, что он очень слабо разбирается во многих вопросах, а о социал-демократии имеет самое нелепое представление. Плеханов был несколько разочарован в «герое».
Вскоре стало известно, что Георгий Гапон примкнул к эсерам. Но он все же несколько раз приходил к Плеханову.
Однажды между ними – Плехановым и Гапоном – произошел следующий диалог. Увлекшись спором о содержании программ эсеров и социал-демократов, Гапон в раздражении заявил Плеханову:
– Социал-демократы только мешают рабочему движению. Надо бы их свести на нет.
Сказал и сам испугался, увидев сверкнувшие гневом глаза собеседника.
– Ну, батюшка, царское правительство не может нас уничтожить, а вам, эсерам, это тем более не удастся. Если вы вступите в борьбу с русской социал-демократией, то совершите целый ряд непоправимых, а следовательно, непростительных ошибок.
Гапон ушел в этот вечер раньше обычного. А Плеханов удивлялся теперь, после близкого знакомства, как этот пустой и невежественный человек смог стать, хоть и на время, вожаком части питерских рабочих.
Летом этого же года Гапон пришел к Плехановым проститься. Он таинственно. сообщил, что нелегально уезжает в Россию. Его пригласили ужинать. Плеханов познакомил Гапона, конечно под вымышленной фамилией, с их гостьей – сестрой жены Н. Баумана, О. П. Саниной.
– Ольга Поликарповна только что вернулась из России, она была в Саратове и сейчас рассказывала нам, как там отнеслись к известию о Кровавом воскресенье, – обращаясь к Гапону, сказала Розалия Марковна.
– Ну и что там говорили о Гапоне? – спросил он.
– Разные мнения. Вначале все восхищались, портреты распространяли, а теперь относятся по-иному.
– Почему же? – спросил Плеханов, несмотря на сердитые взгляды хозяйка дома, которая хотела прекратить этот неприятный для гостя разговор.
– Потому, – продолжала, ничего не подозревая, Ольга, – что он связан с Зубатовым и его организация «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга» каким-то образом поддерживается полицией.
– Вы плохо знаете сей предмет, милая барышня, – забеспокоился Гапон, а Ольга Санина, начав догадываться, кто ее собеседник, прекратила опасный разговор.
Когда Гапон ушел, Плеханов долго еще расспрашивал ее о том, что она слышала об этом обществе.
– Ну уж ну, мы-то считали Гапона невежественным, легкомысленным, но что он еще и провокатор – этого не думали.
Вскоре Гапон дал интервью одному из редакторов парижской газеты «Matin», где он называл Витте «единственным значительным человеком» в России и призывал революционеров «найти связующую с ним точку соприкосновения».
Только тогда Плеханов «раскусил» Гапона.
Прочитав его интервью, Плеханов написал гневное письмо в редакцию «Humanit?», в котором рассказал французским социалистам, как Гапон сеет раздор в среде петербургских рабочих. Он писал, что тактика Гапона «сводится к созданию в среде русского пролетариата своего рода лейб-гвардии для г. Витте, лейб-гвардии, которую можно было бы противопоставить социалистическому «течению». Международная социал-демократия не может одобрить такую тактику и не может доверять человеку, ее практикующему».
И действительно, в марте 1906 года Гапон, который еще год назад стал агентом охранки, был разоблачен и казнен группой эсеров, которые до этого слепо ему верили. Вскоре Плехановы узнали историю предательства и бесславной гибели священника Георгия Гапона, авантюриста и провокатора, выплывшего на гребне революционных событий России.
Совсем другая встреча произошла в августе 1905 года. Накануне этого визита Плеханов напечатал во втором номере «Дневника социал-демократа» заметку, где он писал: «Чем дальше идет русская революция, тем очевиднее становится та истина, что для ее победы над старым порядком нужен переход хоть части войска на сторону народа.
Восстание на броненосце «Потемкин» показало всем и каждому, что мысль о таком переходе не заключает в себе ничего фантастического. Оно свидетельствует о том, что рабочие и крестьяне, одетые по приказанию начальства в военную – сухопутную или морскую – «форму», далеко не так недоступны влиянию великих освободительных идей нашего времени, как это могли думать некоторые недостаточно осведомленные сторонники свободы. Оно дало другим частям войска хороший пример, который, наверно, не останется без подражания. И в этом заключается огромное значение восстания на «Князе Потемкине Таврическом». Труден только первый шаг. Честь и слава тем, которые его сделали» (1—XIII, 320–321). Далее Плеханов писал о том, что, с его точки зрения, потемкинцы сделали две ошибки. Он считал, что матросы должны были высадиться в Одессе и возглавить выступление рабочих, снабдить оружием восставших. Кроме того, он указывал, что нельзя было дожидаться прибытия остальной эскадры – «ведь революционные события не ждут, и случай, упущенный сегодня, крайне редко возвращается по желанию упустивших его революционеров» (1—XIII, 321). Плеханов призывал к объединению сил восставших матросов и солдат с революционной народной массой. Эта заметка показывает, что Плеханов, несмотря на скудную информацию, с жадным вниманием следил за развитием революционных событий в России и пытался оценить уроки восстания на броненосце «Потемкин».
И вот однажды на квартиру Плехановых пришли семь человек в матросской форме российского флота. Это были матросы с броненосца «Потемкин».
Сначала они немного стеснялись Плеханова, его жены и дочерей, но вскоре, почувствовав, как рады их приходу, настроились на теплый, дружеский разговор.
За столом матросы рассказывали о ходе восстания, о том, как ведется у них пропаганда.
Несколько раз потемкинцы приходили к Плеханову. Он употребил все свои связи, чтобы найти им работу и жилье.
Среди этой группы матросов большинство были уже немолодые люди, много лет прослужившие на флоте. Их сочный, народный юмор очень нравился Георгию Валентиновичу.
Через некоторое время часть потемкинцев вернулась в Россию, часть осела в Швейцарии и Франции. Самый молодой матрос – Михаил Соломин – остался в Швейцарии. Дочери Плеханова нашли ему комнату, договорились об уроках русского языка и арифметики – Михаил был почти неграмотным. Георгий Валентинович сначала расспрашивал его об успехах в учебе, а потом о жизни в деревне.
В конце 1905 года в России ширился революционный подъем пролетариата. В октябре политическая стачка распространилась на всю страну, крестьянским движением было охвачено более трети территории России. Стремясь спасти самодержавие, царь 17 октября 1905 года «даровал» народу манифест, в котором обещал гражданские свободы и созыв законодательной Думы.
В. И. Ленин, собираясь выехать в Россию, сделал все возможное, чтобы установить контакт с Плехановым. Он отправил письмо в ЦК партии, спрашивая мнение товарищей о вводе Плеханова в редакцию журнала «Новая жизнь». В конце Ленин писал: «Я сделаю еще попытку сблизиться с ним, хотя надежды не очень много» [64]64
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 47, с. 103.
[Закрыть].
Одновременно Владимир Ильич написал Плеханову большое письмо, убеждая его во имя революции пойти на совместную с большевиками работу. Ленин начинал с обращения: «Многоуважаемый Георгий Валентинович!» Наверно, нелегко ему было выбрать форму обращения. Ведь в течение ряда лет в неофициальной переписке Ленин и Плеханов писали друг другу: «дорогой».
И далее: «Я обращаюсь к Вам с этим письмом, потому что убежден, что вопрос о необходимости объединения социал-демократии уже назрел окончательно, а его возможность имен-но теперь особенно велика. Два повода заставили меня не откладывать дальше прямого обращения к Вам: 1) основание в Питере легальной газеты с.-д. «Новой жизни» и 2) события последних дней. Если даже эти события не приведут очень быстро к нашему возвращению в Россию, то во всяком случае это возвращение теперь совсем, совсем близко, и с.-д. газета дает немедленную почву серьезнейшей общей работы.
Что мы, большевики, страстно желаем работать вместе с Вами, это мне вряд ли нужно повторять Вам. Я написал в Питер, чтобы все редакторы новой газеты (пока их семеро: Богданов, Румянцев, Базаров, Луначарский, Орловский, Ольминский и я) обратились к Вам с коллективной и официальной просьбой войти в редакционную коллегию. Но события не ждут, почта прервана, и я не считаю себя вправе откладывать необходимого шага ради одной, в сущности, формальности. По существу, я вполне и безусловно уверен в общем согласии и радости по поводу такого предложения. Я знаю прекрасно, что все большевики рассматривали всегда расхождение с Вами как нечто временное, вызванное исключительными обстоятельствами. Спору нет, борьба часто увлекала нас на такие шаги, заявления, выступления, которые не могли не затруднять будущего соединений, но готовность объединиться, сознание крайней ненормальности того, что лучшая сила русских с.-д. стоит в стороне от работы, сознание крайней необходимости для всего движения в Вашем руководящем, близком, непосредственном участии, – все это было у нас всегда. И мы все твердо верим, что не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра наше соединение с Вами все же состоится, несмотря на все трудности и препятствия» [65]65
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 47, с. 103–104.
[Закрыть].
Ленин писал о том, что Плеханов на девять десятых согласен с большевиками, что всем известно его сочувствие взглядам большевиков и что тактические разногласия революция сметет с поразительной быстротой. Письмо кончается просьбой согласиться на свидание, ведь оба тогда были в Женеве, и выражением «нашей общей, большевиков, уверенности в пользе, важности и необходимости совместной работы с Вами.
Искренне уважающий Вас В. Ульянов» [66]66
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 47, с. 106.
[Закрыть].
Нам неизвестно, ответил ли Плеханов на письмо, но его отношение к предложению Ленина сотрудничать в газете «Новая жизнь» было отрицательным.
Большинство русских политических эмигрантов сразу же после октябрьского манифеста прямыми и кружными путями, с фальшивыми паспортами, а порой и без всяких документов, тронулись в Россию.
Плехановы тоже решили ехать на родину.
Но как раз во время этих сборов Плеханов опять серьезно заболел. Встревоженная жена пригласила крупного специалиста по туберкулезу. Тот категорически заявил:
– Положение серьезное. Я очень опасаюсь, что начался туберкулез горла. Возможно, нужна будет операция. Я бы посоветовал срочно переехать на юг, в Италию или Алжир, но прежде всего необходимо показаться профессору Мермо.
Плеханов, сгорая от нетерпения скорее отправиться в Россию, совсем больной выехал в Лозанну, где жил этот всемирно известный специалист по горловым болезням. Профессор Мермо был неумолим – несколько недель лечения у него в клинике, а потом поездка на курорт в Италию.
Георгий Валентинович вынужден был пойти на компромисс. Он поселился в Монтре, откуда ездил в Лозанну на лечение. В эти дни он жил надеждой, что сумеет быстро справиться с болезнью и через несколько недель будет в России. Но вынужденное ожидание изводило его. 4 декабря 1905 года он писал жене: «Ох! Надо мне ехать. Поедем, невмоготу мне здесь. Меня тянет в Россию. Я теперь точно дезертир, и все мне противно, я даже работать почти не могу, а это редко бывает со мною.
