Текст книги "Плеханов"

Автор книги: Михаил Иовчук

Соавторы: Ирина Курбатова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Соляная кислота есть соединение хлора с водородом. Устраните водород – у вас останется хлор, но уже не будет соляной кислоты. Устраните хлор – вы получите водород, но соляной кислоты у вас опять не будет» (2—III, 363–364).

Критике религиозных мотивов в мировоззрении Л. Н. Толстого, богостроительских ошибок А. В. Луначарского в годы реакции и ошибочных, близких к богостроительству тенденций, одно время проявившихся в творчестве М. Горького (в частности, в его произведении «Исповедь»), посвящена вторая статья Плеханова.

В третьей же статье Плеханов вновь обращается к критике религиозных исканий таких декадентов-писателей, как Д. Мережковский, Н. Минский и других, погрязших в мистицизме, охваченных ненавистью к материализму и атеизму и претендующих на роль проповедников «новой религии». «…Мне опять припоминаются, – пишет он, – прекрасные слова Энгельса, цитированные мною во второй статье: «Религия есть, по своему существу, опустошение человека и природы, лишение их всякого содержания, перенесение этого содержания на фантом потустороннего бога, который затем снова дает кое-что человеку и природе от своего избытка». Г-н Мережковский принадлежит к числу самых усердных «опустошителей» человека и природы. Все нравственно возвышенное, все благородное, все истинно человечное принадлежит, по его мнению, не человеку, а именно созданному им потустороннему фантому. Поэтому фантом представляется ему необходимым условием нравственного возрождения человечества и всякого общественного прогресса. Он проповедует революцию, но мы сейчас увидим, что лишь в опустошенной душе могла зародиться склонность к той революции, которую он проповедует» (2—III, 411). Плеханов разоблачает классовую природу нелепых и вздорных обвинений в мещанстве в адрес пролетариата. «Увы! Ничто не ново под луною! Все евангелие от Мережковского, Минского и им подобных оказывается – по крайней мере, в своем отрицательном отношении к воображаемому мещанству западноевропейского пролетариата – лишь новой копией весьма уже подержанного оригинала. Но это еще только полбеды. Беда-то в том, что оригинал, который воспроизводят наши доморощенные обличители пролетарского мещанства, сам насквозь пропитан буржуазным духом. Это какая-то насмешка судьбы, – и надо признаться, очень горькая, злая насмешка! Упрекая в мещанстве «голодных пролетариев», тяжелой борьбой отстаивающих свое право на человеческое существование, французские парнасцы и декаденты сами не только не пренебрегали житейскими благами, но, напротив, негодовали на современное буржуазное общество, между прочим, за то, что оно не обеспечивает достаточного количества этих благ им, гг. парнасцам и декадентам, тонким служителям красоты и истины. Смотря на классовое движение пролетариата, как на порождение низкого чувства зависти, они ровно ничего не имели против разделения общества на классы» (2—III, 418–419).

Плеханов не оставляет камня на камне от «евангелия от декаданса», от мистических построений «религии будущего». «Эти почтенные мистики, – заключает он, – в самом деле не ходят и не бегают – ходить и бегать человек может только по земле, нам же, конечно, не до земли, – а летают, и летают головой вниз. От этого нового способа передвижения у них делается прилив крови к мозгу, и он не совсем хорошо функционирует. Это обстоятельство проливает чрезвычайно яркий свет на происхождение декадентской мистики» (2—III, 437).

Третье направление теоретических исследований Плеханова – история русской общественной мысли XIX века. Кроме названных рецензий на книги Гершензона и Иванова-Разумни-ка, Плеханов написал две работы о Виссарионе Григорьевиче Белинском. Одна из них – «Философские и литературные взгляды Белинского» – написана специально для болгарского издания, другая для «Истории русской литературы XIX века».

Каждую зиму Плеханов по совету врачей уезжал из Женевы. Он проводил зиму то на юге Швейцарии, то на севере Италии. Эти отъезды были огорчительны для него и Розалии Марковны – мучила разлука, жизнь в разных пансионатах была дорогой и не всегда удобной.

В апреле 1908 года здоровье Георгия Валентиновича несколько окрепло, и он решил осуществить свою давнишнюю мечту и осмотреть города и картинные галереи Италии. Он поехал в Рим, а оттуда по выработанному им самим маршруту – Перуджия, Флоренция, Болонья, Равенна, Феррара, Падуя, Милан. В коротеньких открытках он сообщал жене о своем путешествии.

Но, вернувшись из Италии в Женеву, Плеханов снова почувствовал себя плохо. Розалия Марковна сняла ему комнату в деревушке, в горах – там Плеханов мог спокойно работать.

В эти же весенние дни было получено письмо из Москвы, которое имело большое значение для дальнейшей работы Плеханова. Последние годы он получал много предложений от русских и иностранных издательств.

Но это предложение было особого рода – издательство «Мир» предлагало Плеханову написать «Историю русской общественной мысли».

Через несколько дней Плеханов ответил издательству принципиальным согласием и начал работать над планом. В октябре он послал в Москву письмо, где сообщал о необходимости увеличить работу до 36–40 листов, и прилагал «Приблизительную смету» относительно распределения (объема) печатного материала:

1) Общее историческое введение………………………………….3 листа

2) Век Екатерины II (Новиков, Радищев и проч.)………………3 листа

3) Павел I и Александр I. Декабристы…………………………….4 листа

4) Николай I (общий обзор состояния страны и литературы, славянофилы, западники, петрашевцы)……….7 листов

5) Александр II (60-е гг., революционные кружки; народничество, «хождение в народ», «народовольство», катастрофа 1 марта)…….10 листов

6) Александр III (вырождение народничества и возникновение марксизма)………4 листа

7) Николай II – первая часть (спор народников и субъективистов с марксистами; дифференциация в марксизме, т. е. «критика Маркса»)…………….5 листов

8) Николай II – вторая часть (политические партии: европеизованный либерализм; социал-демократы, социалисты-революционеры)……………………….5 листов

9) события 1905–1907 гг. и их влияние на эволюцию русской общественной мысли………5 листов

………………..

Итого 36 листов

Плеханов ошибся при подсчете листов, их получалось совсем не 36, а 46.

В действительности же получилось совсем по-другому. Плеханов работал над «Историей русской общественной мысли» почти до самой смерти. За 8 лет (1909–1916 годы) он написал три тома общим объемом 57 листов. Предполагалось, что он напишет еще четыре тома. Главная трудность для Плеханова состояла в том, что он написал историю русской общественной мысли XVII и XVIII веков, то есть за тот период, которым он раньше не занимался. Поэтому надежды на то, что он сможет использовать в этой работе ранее написанные труды, не оправдались.

Втройне возрастала трудность получения источников для работы. Плеханов жил в Швейцарии и Италии, а большинство книг можно было получить только из России. Георгий Валентинович и его жена писали большие письма в Москву, в Петербург знакомым и незнакомым людям с просьбой прислать на время или купить для него книги. Это были большие списки, и, наверно, издательство «Мир» не раз пожалело, что оно заказало книгу писателю, живущему за границей.

Приобретение книг для «Истории русской общественной мысли» очень расширило библиотеку Плеханова, которая пополнилась сотнями томов.

Совершенно исключительную помощь получил Плеханов от библиографа Николая Александровича Рубакина, с которым он познакомился в 1909 году.

Рубакин жил в Кларане, где он работал над вторым изданием своего труда «Среди книг». Он создавал в это время принципиально новое издание, в котором списки книг сопровождались обширными введениями, дающими характеристику книг, классификацию течений и взглядов и наиболее видных их представителей. Никогда еще ни в России, ни за рубежом не создавался подобный труд. И Рубакину, как первопроходцу, встретились большие трудности. К тому же он тоже страдал от недостатка книг, хотя у него была богатая библиотека.

Плеханов и Рубакин с первого же дня знакомства почувствовали взаимную симпатию и большое уважение друг к другу. И это несмотря на то, что взгляды их существенно отличались. Плеханов-марксист почти во всем не был согласен с Рубакиным, который считал себя последователем Н. К. Михайловского. Но Плеханова привлекали в его новом знакомом энциклопедические знания, любовь к книгам, альтруизм и доброта, которые сквозили в каждом поступке этого замечательного человека.

Плеханов понимал также важность и трудность издания такого обширного и разностороннего библиографического труда, который задумал Рубакин.

Ежегодно Плеханов заезжал в Кларан к Рубакину, У которого проводил целые дни, знакомясь с книжными новинками, обсуждая с хозяином интересующие обоих вопросы. Но эти свидания были редки, и часто приходилось ограничиваться письмами. К счастью, большинство писем сохранилось, и они позволяют восстановить отношения этих двух деятелей русской культуры. Не будет преувеличением сказать, что Георгий Валентинович не смог бы написать свою «Историю русской общественной мысли» или написал бы на значительно меньшем материале и с большими трудностями, если бы он не пользовался богатой библиотекой Рубакина. В Кларан шли письма со списками необходимой литературы, с просьбами срочно, как можно скорее, выслать ту или другую книгу, с вопросами об изданиях, на которые мог бы ответить только такой всезнающий библиограф, как Рубакин.

И недаром на первой странице I тома «Истории русской общественной Мысли», который вышел накануне первой мировой войны, в июне 1914 года, написано: «Выражаю мою глубокую благодарность тем исследователям, которые – иногда даже не будучи лично знакомы со мною – помогли мне доставкою материала… Я никогда не забуду их услуг. Ничто не мешает мне, я полагаю, назвать здесь по имени Н. А. Рубакина, с любезностью, поистине беспредельной, предоставившего в мое полное распоряжение свою богатейшую библиотеку. Г. Плеханов».

В такой, несколько витиеватой форме Плеханов отметил помощь Н. А. Рубакина в его работе.

Но, как мы говорили, эта помощь была взаимна. Плеханов оказал большое влияние и на работу Рубакина. Он отрецензировал в рукописи или в корректуре обширные, наиболее трудные и принципиально важные разделы I и II тома библиографии. Его замечания касались не только фактических ошибок, но и ряда формулировок. Значительная часть замечаний Плеханова была учтена автором. Благодаря советам Георгия Валентиновича была несколько изменена или добавлена критическая литература в те разделы, где речь шла о трудах Н. К. Михайловского, М. И. Туган-Барановского, В. Зомбарта, Ф. Ланге, Р. Иванова-Разумника и других буржуазных и мелкобуржуазных деятелей, уточнены характеристики политических учений.

Именно по предложению Плеханова в список произведений В. И. Ленина были включены его основополагающие работы, пропущенные Рубакиным, – «Что делать?», «Шаг вперед, два шага назад», «Развитие капитализма в России», сборник «Экономические этюды и статьи».

Кроме того, Н. А. Рубакин обратился к Плеханову за советом, как ему быть с заметкой В. И. Ленина «О большевизме», написанной по просьбе Рубакина для II тома библиографии, – он не считал себя достаточно компетентным в социал-демократической литературе. В следующем письме, от 20 марта 1913 года, он пишет: «Дорогой Георгий Валентинович, теперь уже тревожу Вас, надеюсь, в последний раз, и по очень важному делу, – прошу просмотреть отдел «Рус{ский} социализм», я в него вставил эти полстранички – краткое резюме о Вашей деятельности и Вашей особенности, если можно так выразиться, рядом с большевиками и. меньшевиками. Я знаю, что Вы занимаете особое положение, но ориентироваться в спорах б{ольшевиков} и м{еньшевиков} не умею. О меньшевиках написал 1 страничку Л. Мартов, о большевиках г. Ленин. Этому последнему, зная его полемический пыл, я писал просьбу не прибегать к полемическим выражениям по адресу меньшевиков. Он прислал мне письмо, которое Вы прочтете в тексте. Это письмо я еще не решил печатать. Не выкинуть ли? В нем есть полемика. Я обращался к Ленину с просьбой смягчить нек{оторые} выражения и получил от него категорический отказ. Тогда я ввел в текст рукописи его письмо целиком, но с оговоркой, что текст письма оставлен мною без малейших перемен. Очень прошу, просмотрите и сделайте какие угодно изменения на полях рукописи (это дубликат). Быстрый ход моей книги заставляет думать, что она стала настольной (за 1 ½ года продано более 3200 экз.). О рус{ской} социал-демократии нужно дать возможно больше точных сведений.

Еще раз простите за труд и верьте, что я все Ваши указания всегда принимаю в расчет в точности».

И хотя Плеханову было предоставлено право сделать любые изменения, заметка Ленина «О большевизме» была напечатана полностью, без всяких сокращений. Очевидно, Плеханов склонил к этой мысли Рубакина, которого смущал полемический характер работы.

Плеханов своими замечаниями пытался преодолеть основной недостаток труда Рубакина – некоторый эклектизм его автора, который безуспешно стремился примирить в своей работе противоположные взгляды. Благодаря тому, что Рубакин учел многие замечания Плеханова, была расширена библиография трудов Маркса, Энгельса и Ленина, а ряд формулировок во вводных статьях освободился от теоретической путаницы.

Сохранились воспоминания Н. А. Рубакина о Плеханове, об их встречах с 1909 по 1913 год. Рубакин записал свои впечатления от бесед с Плехановым в 1913 году: «Еще поражала меня его обширная универсальность, энциклопедичность его знаний. Громадная феноменальная память его удерживала не только главное, но и детали, теоретические и фактические. Он помнил тысячи не только книг, но и журнальных статей. Он помнил и людей, и встречи с ними, и лица, и слова их. Он обладал поразительно точным и быстрым восприятием и стремительно скорым и тоже точным мышлением и находчивостью. Каждый визит Плеханова ко мне оставлял неизгладимый след в моей душе».

К 1908–1909 годам относятся еще два интересных для Плеханова знакомства.

Летом 1908 года в Женеву приехал известный драматический актер Павел Николаевич Орленев. Последние годы он много гастролировал по России.

Плехановы встретили артиста и его жену очень радушно, помогли устроиться, несколько раз приглашали в гости. За столом Орленев рассказывал о положении в России, о настроении интеллигенции. По просьбе хозяев он читал отрывки из своих любимых ролей – царя Федора Иоанновича, Раскольникова, Дмитрия Карамазова, Освальда из «Привидений» Ибсена. Талант, ум, сердечность Павла Николаевича в соединении с прекрасной внешностью и великолепным бархатным голосом очаровали всю семью Плехановых.

Плеханов подарил артисту свою книгу «Генрик Ибсен» с дарственной надписью; он не раз разъяснял ему марксистскую точку зрения на роль искусства, влияние материальных факторов на развитие духовной жизни общества.

Когда позже П. Н. Орленев прислал письмо Плеханову из Харбина, где тогда гастролировал с организованным им «Крестьянским театром», он писал, что их встреча «никогда не изгладится из моей памяти. Очень, очень хотелось бы слушать Вас, находиться близ Вас и поучаться Вашей проникновенной чуткой личностью».

В феврале – марте 1909 года Плеханов жил в Ницце. Даже в Ницце стояла плохая погода – дули холодные ветры. Плеханов плохо себя чувствовал, работы было много, а отдыхающая публика была малосимпатичной. Он писал жене 25 февраля: «Начинаю понемногу знакомиться с публикой. Пока немного интересного. Немного похожа на публику, которую Щедрин изображал под именем культурных людей. Тот, кого я принимал за черносотенца, уехал. И я рад этому, потому что я боялся, что я с ним подерусь».

Ничего себе компания! Зато Плеханов познакомился с Федором Ивановичем Шаляпиным, который жил недалеко, в Монте-Карло. В нескольких письмах он пишет жене и дочери о встречах с певцом. А когда в Ниццу приехала Розалия Марковна, то они позвали Шаляпина к себе в гости.

Обед прошел очень оживленно. И хозяева и гость получили большое удовольствие от проведенного вместе времени. После этого Федор Иванович прислал свою фотографию с надписью: «Милейшим супругам Плехановым на память о свидании и в знак искренней симпатии. Федор Шаляпин. 26.III.(1)909. М. Carlo».

Эта карточка в течение двух лет стояла на камине в квартире Плехановых в Женеве. Плеханов любил рассказывать гостям о встречах с гениальным певцом, о его таланте, о его выступлениях, за которыми следила вся семья Плехановых, и особенно дочери, страстные поклонницы Шаляпина.

Но когда в феврале 1911 года Плехановы узнали о том, что Шаляпин встал на колени перед царской ложей, когда хор обратился к царю с просьбой об улучшении своего положения, они, как и многие, были возмущены. Георгий Валентинович под влиянием минуты раздражения вложил фотографию Шаляпина в конверт, написал записку «Возвращаем за ненадобностью. Г. Плеханов. Р. Плеханова. 1 марта 1911 г.». Наверно, потом, когда выяснились обстоятельства дела и стало известно, что Шаляпин не был предупрежден заранее о демонстрации и, растерявшись, встал на колени, Плехановы пожалели о своем поступке.

С наступлением осени 1909 года опять встал вопрос: куда перебираться Плеханову на зиму? Розалия Марковна не могла бросить врачебную практику в Женеве, которая была основным источником материального благополучия семьи. Но жить по нескольку месяцев в разлуке Плеханов больше не мог.

И тогда Розалия Марковна осуществила свою мечту, которая у нее возникла еще в марте, когда она приезжала к мужу в Ниццу. Она решила открыть санаторий для больных на берегу Средиземного моря, чтобы Плеханов мог жить там зимой, а она лечила бы своих пациентов, а заодно и его. Санаторий должен был быть зимним, а летом закрываться. Самое дорогое – оплата врача – отпадало, так как главным врачом будет Розалия Марковна, а ее помощницей – дочь Лидия Георгиевна, которая к тому времени тоже стала врачом-невропатологом.

Розалии Марковне повезло – она скоро нашла подходящий дом в Сан-Ремо и сняла его за сравнительно недорогую плату на сезон, а потом продлевала контракт до возвращения в Россию в 1917 году.

Вилла «Виктория» стояла на возвышенном месте, кругом много зелени, магазины и аптека были близко. Правда, море далековато, но ведь ее больным нужен был только морской воздух, а о купании не приходится и думать.

Когда санаторий был устроен и улажены все формальности с итальянскими властями, стали ждать пациентов. В санаторий жены социал-демократа не поедет чопорная публика из России, а итальянцы и швейцарцы уже имели свои излюбленные отели.

Членов и другие русские врачи, к которым обратилась за помощью Розалия Марковна, учитывали это обстоятельство, когда направляли к ней своих пациентов. Это были или члены семей революционеров и эмигрантов, или люди, индифферентные к политике, для которых главным были уход и лечение. Но все эти пациенты были небогатыми людьми, потому и плата в санатории доктора Боград была очень скромной. В общем, расходы еле покрывались доходами. Но зато вся семья могла жить вместе.

Когда все было готово, Розалия Марковна сама привезла мужа.

После отдыха Георгий Валентинович решил осмотреть сад и спуститься в городок. В саду росли изящное перечное дерево, мимоза и много кустов роз. С террас над дорогой был виден залив Средиземного моря, иногда блестящего под лучами солнца, иногда синеющего бирюзой.

От виллы «Виктория» в город тянулась тропинка, выложенная камнем, переходящая иногда в лестницу с обветренными ступеньками.

Розалия Марковна с гордостью показывала мужу город, довольно древний, со средневековыми зданиями, узкими улочками. А над городом были видны Альпы и белая шапка снегов, покрывающая вершину Монте-Роза.

Иногда, когда Георгий Валентинович чувствовал себя лучше, он гулял по главной улице – Корсо императрицы, – которая шла вдоль берега. Но часто он не мог себе это позволить – подъем к санаторию, хотя и недолгий, но довольно крутой, очень утомлял его.

Впервые Георгий Валентинович отдыхал, работал и лечился со спокойной душой, окруженный вниманием и заботой жены и дочери. Скоро в Сан-Ремо перевезли часть его библиотеки из Женевы, некоторые любимые вещи, и он почувствовал себя дома.

Большую радость доставляли ему дети, жившие в санатории вместе с больными родителями. Когда Плеханов выходил отдохнуть в сад, они тотчас окружали его. Он умел так с ними разговаривать, придумывал такие игры, что даже самые застенчивые скоро стали его друзьями.