Текст книги "Приключения маленького тракториста"

Автор книги: Михаил Жестев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Предательские сапоги

Когда Алешка вернулся, никто уже и не помнил о сапогах. Пудов пришивал к рубашке пуговицу. Маленькая иголка, казалось, вот-вот затеряется в его больших, заскорузлых пальцах. Братья Сапуновы играли друг с другом в подкидного. Всегда дружные, они с азартом старались переиграть один другого и были похожи на дерущихся петухов. Форсистов тоже был занят: он достал из тумбочки колбасу, буханку хлеба и ел за двоих, Увидев Алешку, он вытер руки.

– А ну, покажи сапожки.

– Совсем новые.

– Вижу.

Форсистов помял в руках голенище, постукал пальцем по кожемитовой подошве и заглянул вовнутрь, на поднаряд. Алешка спокойно наблюдал. Сапоги новые, хорошие, не семьдесят – все сто рублей им цена. Но зачем Форсистов сует свой толстый нос в голенище? Уж не думает ли он напялить сапог на свои кудри? И чего он там нашел?

– Ну и сапожки! – громко рассмеялся Форсистов. – Вот это да! Гляньте-ка, братцы!

Алешка ничего не понимал. Сапоги как сапоги. Но неспроста смеется Форсистов. Алешка рванулся, чтоб отнять сапоги, но Форсистов ловко вскочил на табуретку, ухватился за электрический шнур и направил лампочку прямо на Алешку.

– Нехорошо, брат, подсовывать такой товарец. Я-то думал, сапоги настоящие, а они какие? Детские! Ей, ей, хлопцы, у парня детские сапоги! И клеймо даже на поднаряде. Смотрите – «Артель детской обуви».

Алешка готов был броситься в драку.

– Отдай!

– Возьми! – Форсистов спрыгнул с табуретки. – Были бы сапоги настоящие, а то из артели детской обуви.

– А мне продашь? – спросил Пудов.

– Продам, Игнат Васильевич…

– Ну и хорошо! – и бородач тут же выложил Алешке деньги.

Вот и вся история с сапогами. Ну разве не смешно, что у завтрашнего тракториста детские сапоги? Не грех бы посмеяться и самому Алешке. Но кому смех, а ему слезы. В эти первые дни учебы он меньше всего думал о своих годах, считая, что оставил их вместе с метриками где-то за пределами училища. И вдруг эта история с сапогами! Спал спокойным сном, не думая о них, Игнат Васильевич, хотя и решил выведать у парня, что это он вздумал заниматься распродажей своих вещей; спали братья Сапуновы, забыв о сапогах, хотя из-за них они не доиграли положенных десяти конов в подкидного дурака; даже Форсистов забыл о сапогах, хотя он затеял всю эту историю с клеймом артели детской обуви. И только не спал один Алешка. Теперь его заподозрят, что он несовершеннолетний, начнут допрашивать, выпытывать, а там, глядишь, вызовут кого-нибудь из МТС, установят его личность – и все пропало. Надо было что-то предпринять. И вот утром, едва прозвенела побудка, Алешка вскочил с кровати и схватил свой вещевой мешок. Он копался в нем, что-то искал, пока Пудов не спросил:

– Потерял что-нибудь?

– Бритву не найти, – ответил Алешка, хотя никакой бритвы у него не было и еще ни разу в жизни он не брился. – Наверно, дома оставил.

– Дал бы, да не бреюсь, – ответил Игнат Васильевич, погладив свою черную бороду, – а ты у Сапуновых возьми.

Все спешили умыться, застелить койки; им было не до мальчонки, вздумавшего побриться. Алешка, взяв у Сапуновых безопасную бритву, сидел перед зеркальцем и намыливал щеки. Если не считать легонького пушка, брить было нечего, и все же Алешка ухитрился порезать шею, губу и подбородок. Но он был доволен. Царапины и порезы говорили всем, что он уже бреется, а это имело для него первостепенное значение. Пусть Форсистов теперь рассказывает про сапоги.

И все же на душе у Алешки было тревожно. Что бы ему еще такое сделать, чтобы быть в глазах товарищей взрослым человеком? Недогадливый ты, Алешка! Давно бы надо было подумать о папиросах. Папироса – великое дело. Без нее – пятнадцать, а с ней, особенно, если ее держать в кулаке, да при этом почаще плевать себе под ноги – все восемнадцать дадут. В первую перемену он купил пачку папирос, закурил и с весьма важным видом прошелся с папиросой в зубах по коридору школы.

– Разве ты куришь, Лопатин?

Алешка смутился. Нехорошо, что его увидел Сергей Антонович. Но тут же обрадовался: и пусть увидит!

– Давно, Сергей Антонович. Третий год.

– Постарайся на третьем и бросить…

По мнению Алешки, теперь он уже ничем не отличался от других курсантов. Вот только разве не гуляет по вечерам в парке. Скучное это дело! Ходи взад и вперед по главной аллее, глазей на проходящих мимо ребят и девчат да дыши пылью, что поднимают сотни ног. Нет, уж лучше побыть вечером с дядей Пудом, поговорить с ним о всяких делах. А что же еще делать, если нет товарищей? Да и некуда сходить. Ни в лес по ягоды, ни на речку рыбу удить. Речка за городом, а лес за речкой. Но теперь вечерние гулянья приобрели в его глазах большой смысл, и в первый же свободный вечер он надел новую рубашку, отутюжил брюки и направился к Кольке Лопатину.

– Пошли в парк, – пригласил Алешка.

– Неохота, – хмуро отказался Колька. – Чего я там не видал?

Он был явно не в духе.

– Ты куда-нибудь поступил?

– Нет еще. Только заявление подал.

– В восьмой класс?

– Отбоярился. В речную школу.

– И хорошо! – одобрил Алешка. – Будешь капитаном.

– Да, будешь! А вдруг с семилеткой и здесь не примут? В первую очередь берут, у кого десять классов…

– Тебя примут, ты курсы трактористов окончил, – обнадежил Алешка.

– Окончил, когда был Лопатиным. – А теперь что? Ничего. Даже не напишешь, что был прицепщиком, пропал трудовой стаж. Одна надежда на твои отметки…

Приход Алешки отвлек Кольку от невеселых мыслей, и он спросил:

– Чего это ты в парк собрался?

– Понимаешь, все ребята ходят. А то еще догадаются… Пошли, Коля. Ну, будь другом.

В парке они смешались с толпой гуляющих.

Яркие электрические фонари освещали главную аллею и делали ее похожей на длинный коридор с зеленым сводом. Некоторое время Алешка и Колька молча передвигались среди бесконечной вереницы людей. Шли и глазели на проходящих. Потом Алешка толкнул Кольку под локоть и лихо подмигнул:

– Видал?

– Кого?

– Хорошеньких барышень. Давай познакомимся.

Не ожидая согласия Кольки, он круто повернул за двумя девчонками и начал сыпать какие-то лишенные смысла фразы.

– М… да. Очень даже ясно! Узнаешь? Еще бы… Не наши ли?

Он очень доволен, что все происходит на глазах курсантов училища, гуляющих, как и он, в саду; и, подделываясь под кавалера, Алешка продолжает нести чепуху, которая, как это ни странно, весьма одобряется девчонками и в конце концов приводит к знакомству. Одну зовут Ира, другую – Тося. Но Алешка почему-то называет себя Сергеем, а Кольку – Валентином! Так надо! – И подмигивает: смотри не проговорись! Девчонки тоже не Ира и не Тося. Ну и пусть: «Они врут, мы врем, и очень хорошо». Но почему это очень хорошо, – Алешка сам не знает. Такова тактика вечерних гуляний. Об этом не раз говорили при нем курсанты. Кольке скучно. Погуляли, походили, пора и домой.

Алешка незаметно для себя оказывается впереди с одной из девочек. Алешкина барышня очень напоминает разрисованную картинку.

– Вы в училище учитесь? – спрашивает барышня-картинка.

– Мы? В училище.

– Интересно у вас?

– У нас? Очень даже.

– А вы приезжие?

– Мы? Приезжие.

Наконец и Алешке наскучило гулянье. А ну его, этот парк, эту девчонку – «вы» да «мы».

– Колька, пошли домой!..

Алешка остановился у ярко освещенного павильона читальни. А не посмотреть ли журналы? И вдруг его окликнули:

– Это ты, Алеша?

Если бы Алешка знал, кого он встретит в этот вечер, ни за что и никогда не пошел бы в сад. Прямо на Алешку шла Таня!

Она протянула ему руку:

– Помнишь, у трактора?

– Тебе что надо?

– Не узнаешь? А я недавно была в Серебрянке. Как хорошо там! И по-настоящему охотилась… Думаешь, волков пугала? Ничего подобного. На уток с папой ходили. И Шугай был с нами. Он мне все-все рассказал про тебя. Я даже не поверила. Так ты больше не портишь тракторы?

Старая, казалось бы, уже потухшая обида вспыхнула в Алешке с новой силой. Да что же это такое? Девчонка его видала, а теперь вот похваливает: ах, какой ты стал хороший, послушный! Балаболка, ябедница! Еще не хватает, чтобы она узнала, что он не Алешка, а Колька; напишет отцу, а потом встретит и скажет: «Как я рада, что ты опять Алеша!» Нет уж, дудки, – этому не бывать! И сказал угрожающе:

– Ты лучше проваливай подобру-поздорову. Думаешь, я не знаю, кто меня выдал? Предательница!

– Как тебе не стыдно!..

Таня готова была заплакать.

– Ты что же барышень обижаешь, курын-сопля?

Алешка оглянулся. Перед ним, покачиваясь, стоял Форсистов. Пиджак внакидку, из-под заломленной набок училищной фуражки выбивается чуб, глаза смотрят пьяно и зло.

– Чего пристаешь?

– Я тебе еще попомню, как ты за мной на тракторе гонялся!

Вокруг собиралась толпа. Форсистов плечом оттеснил Алешку и подхватил под руку Таню. «Не хотится ли вам пройтиться?» Он, видимо, здорово накачался.

И тогда, забыв все свои обиды, Алешка ринулся на помощь Тане. Оттолкнув Форсистова от Тани, он подставил ему ножку и со всей силой ударил в грудь. Если бы даже Форсистов был совершенно трезв, то и тогда он вряд ли устоял бы на ногах. А тут он перелетел через низкую изгородь клумбы, плашмя плюхнулся в заросли георгинов, табака и мака и, пытаясь встать, перекатился на другую сторону цветника.

Что тут только поднялось! Шум, крики, милицейские свистки. А ну, Алешка, давай ходу! Не впервой тебе! Через забор, через кусты, через цветник. Только не потеряй фуражку. И держись ближе к домам. А еще лучше – юркни в калитку и спрячься за воротами. Вот так! Слышишь, погоня стихла! Как будто пронесло. Но кто это остановился у калитки? О, да это Лопата.

– Коля… я тут.

– Алешка? С одной ходил, а из-за другой подрался. Здорово ты его.

– Милиционеров не видать?

– Можешь выходить.

Алешка огляделся.

– Ты чего? – удивился Лопата.

– Смотри, вон на углу.

– На углу? – Колька выглянул в калитку. – Никого там нет.

– Плохо видишь.

– Ну девчонка какая-то под фонарем стоит.

– Меня сторожит. Дочка Черешкова. А ну посмотри, – стоит?

– Там еще.

– Вот привязалась!

Только после того, как Таня ушла, друзья покинули свое укрытие.

Алешка вернулся в училище. Но едва он вошел в свою комнату, как увидел Форсистова. Уже протрезвевший, тот шагнул к нему, схватил за грудь.

– Теперь не уйдешь!

Алешка пытался вырваться. Напрасно. И вдруг почувствовал, как руки Форсистова ослабли, а сам он испуганно попятился к дверям. На него шел Пудов. И бородач смял бы Алешкиного недруга, не прегради ему дорогу братья Сапуновы.

– Брось, Игнат Васильевич, не тронь ты его.

И Пудов уступил. Не силе – что ему стоило раскидать их обоих, – а тихим, спокойным людям, которые не сделали зла ни ему, ни тем более его маленькому соседу по койке.

Через полчаса в комнате все утихомирились. Форсистов куда-то ушел, братья Сапуновы, как всегда вместе, принялись за домашние задания, а Пудов, присев на койку, сказал Алешке:

– Ты в парк не ходи.

– Да я так только, Игнат Васильевич.

– Так, да вышло не так. Ну давай заниматься. Черчение приготовил?

– Возьмите мой чертеж.

– Я учиться приехал, а не за чужие чертежи отметки получать. А вот мое рисование, проверь.

Алешка взглянул на чертеж и укоряющим тоном сказал, как старший младшему:

– Вы, Игнат Васильевич, не так записали задание. – Он услышал в коридоре чьи-то шаги и умолк, – не Форсистов ли? Нет, не он, и продолжал наставительно: – Вы все исходные данные перепутали, нарушили конфигурацию.

Хитрец Алешка! Он накручивал как можно больше ученых слов и хотел одного: поразить слушателя! А потом, забыв, что только что он изображал из себя старого учителя, отложил чертеж, подпер кулаком щеку и с наивностью школяра спросил дядю Пуда.

– Игнат Васильевич, а верно, – Форсистов не будет настоящим трактористом? Не та конфигурация.

– Судьба шельму метит. Недаром его фамилия Форсистов… Не о деле думает, а чтобы себя показать. От таких трактористов добра не жди. Ишь ты, славу ему подай! Дом с крыши начал строить.

Море по колено

Алешка считал, что теперь Форсистов окончательно стал его врагом. Но он не подозревал, что Форсистов очень скоро первый захочет помириться с ним.

Еще весной Форсистов даже не помышлял о том, чтобы стать знатным трактористом. Он даже подумывал, – а не переучиться ли на шофера? Конечно, бывает, что машина застрянет где-нибудь на дороге. Но в районе дороги не плохие, а если придется разок застрять в пути, это все же куда лучше, чем каждый день трястись по неровным полям да смотреть в оба, чтобы не сломать плуг о камни. К тому же Форсистова соблазняла возможность легко заработать на грузовой машине. В город – попутные пассажиры, из города – тоже. А вечерок свободен – вози кому сено, кому дрова. И все же остался трактористом. Он, Форсистов, станет знатным человеком! А почет и славу и деньги принесет. Это тебе не шоферские трояки.

Все его помыслы сосредоточились на том, чтобы стать лучшим трактористом. Но как это сделать? Прежде всего он решил поехать в училище механизации. В училище он самым добросовестным образом посещал все занятия. Но вскоре Форсистов стал думать: все практикуются, так и он будет, как все. А ему надо взять верх над другими. Тогда он подумал: а что, если почитать книжечки передовых трактористов? Наверняка раскроет секрет, как они добивались своего. Но книжки он читать не стал. Как же, жди, – так они и выдадут свои тайны! И вот тут-то он вдруг понял, что напрасно поссорился с Алешкой.

В училище шли поверочные испытания. Проводил их Сергей Антонович, и курсанты средней группы были уверены, что лучше всех ответит Форсистов. Не он ли только и говорил о том, что утрет нос всем трактористам? Но Форсистов оказался в «середнячках», – он ничем не выделялся даже рядом с дядей Пудом, которому учение давалось не очень-то легко. Лучшим оказался Николай Лопатин. И когда об этом было объявлено, даже мудрый дядя Пуд не мог понять, почему веселее всех ходил после испытания Форсистов.

Вечером, когда Алешка направился в столовую, Форсистов нагнал его на крыльце.

– Ты – тракторист, я – тракторист; чего в ссоре жить? – И, не ожидая, когда Алешка согласится на мировую, схватил его руку и крепко потряс. – Ужинать? Пошли вместе.

Они сели за столик. Им принесли ужин. Форсистов вытащил из кармана бутылку водки и налил стаканы.

– Выпьем, дружище…

– Ну ее…

– Ладно, так я и поверю, – подмигнул Форсистов. – Сапожок маленький, а шаг большой!

Опять этот сапожок! Эх, была не была! Выпьет и глазом не моргнет. И Алешка единым духом опустошил стакан. Ничего хорошего он не почувствовал. В глазах защипало, внутри всего обожгло.

А Форсистов еще налил ему и обнял за плечи.

– Молодец ты, парень! Честь МТС поддержал. Знай наших! Ну и вел ты машину, прямо загляденье! Скажу по совести, – думал, что это Сергей Антонович. Вот помяни мое слово: выйдет из тебя первейший тракторист! Сядешь на восьмидесятисильный и поведешь его. Расступись, Лопатин едет!

Алешка был горд. «То-то! А что бы ты сказал, если бы узнал сколько мне лет? Пятнадцать! А шестнадцать, ох, еще не скоро». Но все равно, он и сейчас на любую машину сядет! Хоть на восьмидесятисильную. Вот только стоять на ногах трудновато. Но в кабинке есть сидение. Зачем стоять?

– Постой, ты куда? – взял его за руку Форсистов.

– Доказывать буду. Думаешь, коротки ноги? Не достану?

– Ладно, достанешь, – не стал спорить Форсистов. – Ну давай поговорим. Мы же с тобой друзья.

– А вот и достану, – куражился Алешка. – Давай на спор! Испугался? Ладно, я и так докажу. Поеду и докажу.

Алешка откинул стул и зашагал к дверям. У порога он оглянулся, сам не зная зачем, погрозил кулаком Форсистову и, громыхая по ступенькам, выбежал во двор. А где тут самый большой гусеничный? В сумерках было не разобрать, где какая стоит машина. И каждый раз, когда он подходил к одному из гусеничных тракторов, тот куда-то исчезал и под руками оказывалась либо пустота, либо опора навеса. Это было как наваждение. Наконец Алешка ткнулся в радиатор. Ага, попался! Теперь не уйдешь, не станешь невидимкой. И уверенно взялся за дело. А что было потом, – он сказать точно не мог. Во всяком случае трактор он завел, благополучно вывел в поле, начал пахать. Чем? На крюке сзади болтался какой-то трос, но Алешке казалось, что это пятикорпусный плуг.

Пришел он в себя при самых странных обстоятельствах. Трактор из-под него куда-то исчез, а рядом с ним вдруг оказались дядя Иван и дядя Пуд. Уж не двоится ли? Но почему дяди разные? А потом началось совершенно непонятное. Голова его окунулась в бочку с водой. Уф, какая холодная вода! И кто это так больно стиснул ему руки и то опускает в эту бочку, то поднимает из нее? Алешка оглянулся, увидел Сергея Антоновича и сразу протрезвел.

– Холодно мне, – заскулил Алешка.

– Завтра жарко будет, – посулил завуч и еще раз окунул его в воду. – И куда, дубина, заехал! На край поля, к пруду. Жаль, что под кручу не подвело, – одним дураком меньше бы было!

Выгонят или не выгонят?

Утром Алешка проснулся хотя и с головной болью, но совершенно здоровым. Купание в бочке ему не повредило. Он молча застелил койку и, не глядя на товарищей, вышел из комнаты. В коридоре его окликнул дежурный по общежитию:

– Николай Лопатин, срочно к Сергею Антоновичу.

Ну началось! Алешка медленно побрел к завучу. В училище все уже знали о ночном происшествии и уступали Алешке дорогу. Осуждали ли, удивлялись ли, но сторонились. Вот уж верно: «Расступись, Николай Лопатин идет!» Как все обернулось!

Алешка столкнулся с Сергеем Антоновичем в дверях канцелярии. Тот молча прошел мимо. Алешка присел на скамью. В голове одна мысль: выгонят, обязательно выгонят. Куда же теперь деваться? К дяде Ивану – там Колька… Обратно в деревню? Не к кому! Наобещал бабушке три короба. Ненадежный ты человек! А что скажешь Сергею Антоновичу? Училище – это тебе не бабкин дом.

Завуч не появлялся. Уже отзвенел на верху звонок и начались уроки, а его все нет и нет. Но вот кто-то идет по коридору. Дядя Иван. Прошел, покачал головой:

– А еще земляк!..

Сергей Антонович вернулся после второго урока. Присел к столу и спокойно спросил:

– Давно пьешь?

– Первый раз.

– А кто дал водку?

– Достал…

– Сам додумался трактор завести?

– Сам.

– Тогда придется за все самому отвечать. – И, подойдя, постучал согнутым пальцем по Алешкиному лбу: – Не предполагал, что такая башка сделает такую глупость.

Кончились дневные занятия. Алешка еще не знал, как решится его судьба. Выгнали, не выгнали? А если выгонят, – в МТС отошлют или под суд отдадут? Он лежал на койке и ждал, когда его снова позовут в канцелярию. Наконец появился дядя Иван.

– Лопатин здесь?

– Тут, – ответил Алешка, поднимаясь с кровати.

– Собирай вещи – простыню, одеяло, подушку. Все ко мне на склад. – И закрыл за собой дверь.

Выгнали. Не видать ему больше училища. И как бывало искал защиты у бабушки Степаниды, так, всхлипнув по-мальчишечьи, уткнулся в плечо дяди Пуда.

– Что делать думаешь? – спросил Игнат Васильевич.

– Не знаю…

– Если некуда податься, – езжай ко мне.

Алешка молча собирал вещи.

Вместе с ним вышел из комнаты Форсистов.

– Ты, брат, извини… Хотел ради дружбы выпить, а вышло – подвел тебя.

– Чего там!..

Дядя Иван ждал Алешку в кладовке. Алешка развязал узел.

– Одна простыня.

– Простыня – один, – повторил дядя Иван и поставил палочку на небольшом листке бумаги.

– Две наволочки, – вздохнул Алешка.

– Наволочки – два, – отметил дядя Иван.

– Одеяло…

– Одеяло… один.

– Полотенце…

– Все?

Алешка молча снял ремень и расстегнул ворот рубахи.

– Тут переодеваться? – Он присел на лавку и стал снимать сапоги. «Значит, босиком теперь? Неудобно в городе. Эх, зря продал свои!» Алешка снимал с себя гимнастерку, когда в дверях показался Сергей Антонович.

– А ну, обувайся!

– Казенные ведь…

– Ты, пока еще приказа нет, тоже казенный… – И кивнул дяде Ивану. – Зайдите ко мне…

Алешка остался в кладовке. Не то гимнастерку снимать, не то сапоги надевать?

В канцелярии Сергей Антонович говорил коменданту:

– Стало быть, мальчишку мы осудили, выгнали из училища, а сами в сторонке? А ведь если по совести говорить, тут не без нашей вины, товарищ Левшин. У нас не училище, а куча мала. И сорокалетние, и тридцатилетние и семнадцатилетние. А может, и младше есть. Знаю я эти деревенские метрики да командировочные. Этих молодых ребят надо обучать в отдельных школах. Окончил семилетку – пожалуйста, иди в училище механизации. Сколько механиков могли бы мы иметь, если бы этих самых мальчишек годика два в семилетке тракторам обучать, а потом еще два годика – в отдельных училищах механизации! Миллион механиков! И каких механиков! Черт бы побрал этого вашего земляка, но, когда я увидел, как он пьяный ведет машину, я не знал, что больше мне хочется – побить его или расцеловать? Как вел машину, негодяй! Ему штаны спустить да всыпать – согласен! Но выгнать не дам. И вы отступились, Иван Иванович от мальчишки.

– Земляк…

– А что земляк – не человек?

– Неудобно как-то за своих заступаться.

– Чепуха! Что же выходит? Близкому неудобно, а чужому нет дела… Нет, извольте, Иван Иванович, заступиться за земляка.

– Да я не против, я могу… Ясно, жалко парня…

– Ага, жалко, – обрадовался завуч. – Тогда есть к вам одна просьба. Я на свою ответственность оставляю мальчишку. А вы возьмите его к себе. Помните, я отказался поселить его у вас. А теперь сам прошу. Приведите его сюда.

Во дворе Алешку поджидал дядя Пуд.

– Возьми, – сказал он, протягивая сапоги.

– Не надо, Игнат Васильевич.

– В казенных не уедешь…

– А я остаюсь в школе. – Алешка на радостях обхватил дядю Пуда, попытался поднять, но лишь волчком закружился вокруг могучей кряжистой фигуры.

…Когда Колька Лопата увидел дядю Ивана и рядом с ним Алешку с какой-то поклажей, то с трудом удержался, чтобы не дать стрекача из дому. Предал его Алешка, все рассказал. Что мог еще подумать самозванный племянник? Но Алешка был весел, и дядя Иван как будто тоже в хорошем настроении. И через полчаса Колька уже принимал участие в устройстве Алешкиного жилья. Сообща сколачивали топчан и набивали соломой матрац. А потом втроем пировали за самоваром, и дядя Иван подавал ребятам команду:

– Племяши, еще по стаканчику! – И рассказывал: – Знаете, хлопцы, дед мой Левшин какой силы был? Одолжил он как-то соседу возок сена, а получить обратно не может. Не раз говорил, – отдай да отдай, ну а сосед, – подожди да подожди. Разозлился дед и пошел долг требовать. А сосед увидел и спрятался в стожке. Выходит – и долга спросить не с кого. Разозлился дед, опутал стожок веревкой, а в нем пудов восемь, и вместе с хозяином унес.

– А вы тоже сильный? – спросил Алешка.

– Сейчас какая во мне сила! А вот в молодости – Другое дело. Да я сейчас покажу карточку. Снимался, чуть постарше тебя был.

Дядя Иван подошел к комоду и стал перебирать стоящие на нем фотографии.

– Где же это моя карточка? Куда она запропастилась? Алексей, ты не видел ее?

– Нет, – ответил Колька.

– Ну ладно, после найдем. И силен же был тогда. Ни дать, ни взять в деда. Не то, что ты, Алексей. Нет в тебе левшинской силы. И на грудь узок, и сам собой не кряжист.

– Потренируюсь и буду сильный, – сказал Колька.

– Да уж постарайся, не позорь род Левшиных!

После чая дядя Иван ушел на огород к своим грядкам, а Алешка и Колька уселись на крыльце. Некоторое время они молчали, а потом Колька недовольно сказал:

– Жил бы да жил в общежитии…

– Так вышло…

– Ладно, – только ты будь осторожен, – предупредил Колька. – Смотри-ка, – и достал из кармана фотографию. – Та самая, что дядя Иван искал. Чуешь, что за карточка?

– Верно, здоровый был дядя Иван.

– Не в том дело. Ты гляди лучше.

– Гляжу.

– А что видишь?

– Дядю Ивана.

– А ты лучше смотри!

Алешка наклонился к фотографии.

– Теперь пропали мы. Сегодня не узнал, завтра узнает. Долго ли? И как только он до сих пор не догадался?

– Сам не пойму, – пожал плечами Колька. – На тебя взглянешь, сразу видно, – ты родня.

– Все равно будем говорить, – ты племянник, а я нет!

– И больно на лицо вы схожи, – рассматривая Алёшку, продолжал Лопатин, – особенно носами. Нос курносый. На одного рос, семерым достался…

– Не болтай!..

– А что дашь, чтобы, дядя Иван не узнал тебя? Дрова за меня колоть будешь?

– Буду.

– А воду таскать?

– Ладно, и воду буду. Только ты скажи, – что сделаешь?

– Заговорю глаза дяде Ивану, – хитро подмигнул Колька.

– Да ну тебя! – отмахнулся Алешка.

– Ну ладно, – смилостивился Колька, – будем вместе и дрова колоть и воду носить. А знаешь, почему дяде Ивану трудно тебя узнать? Человек сам себя хуже всего видит. А другим вас не сравнить: дядя Иван старый, а ты молодой.