Текст книги "Приключения маленького тракториста"

Автор книги: Михаил Жестев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Они сидели у костра и хлебали из обыкновенного солдатского котелка свое продымленное варево.

– Хорошо здесь, – сказал Алешка.

– Тут батька дня по три, бывает, живет.

– Я бы все время жил, – сказал Алешка и подумал: «Ну кто бы меня здесь разыскал? Сюда никогда ни директор МТС, ни Шугай не заглянули бы».

Уже темнело, когда Володька залил костер. Пора возвращаться домой. Но разве есть у Алешки свой дом? Он должен возвращаться к Форсистову. И пусть нет дома, в Черепановке у него есть друзья – Володька, его отец, Глаша. Ведь она тоже хорошая, хотя и жена Форсистова.

Лодка скользила по темной озерной глади. Вечерняя тишина нарушалась лишь всплесками кормового весла. Чудилось, – сзади за ними гонится какая-то большая рыба.

Золотая жила

Алешка перегнал трактор на паровое поле, – его утренняя смена кончалась. Но, когда на краю поля появился Форсистов, Алешке стало ясно, что и на этот раз ему придется работать за своего покровителя. Харитон Дорофеевич был в новом сером костюме и щегольских красных полуботинках. Опять куда-то собрался!

– В район вызывают, – сказал Форсистов, осторожно открывая дверцу кабины и следя за тем, чтобы не испачкать брюки. – Может, тоже хочешь поехать? – И улыбнулся. – Знаю, нельзя, тебе. Но ты не горюй. Вот твоя зарплата. Расчет-перерасчет – получай пятьсот!

Алешка взял деньги. Пять сотен! Выходит, Харитон Дорофеевич и не думал обманывать его. Опять попал впросак Алешка. Сам-то не очень хорош, вот и кажется, что кругом плохие.

– Доволен?

– Ясно, Харитон Дорофеевич!

– Только не подумай, что это всё. Я еще тебе должен… За мной твоя копейка не пропадет. А теперь пойдем в сельмаг, выберешь себе костюм.

В деревне Форсистова окликнули из окна правления:

– Харитон Дорофеевич, скоро поедешь? Машина давно ждет.

– В сельмаг только загляну.

– Вы езжайте, Харитон Дорофеевич, – сказал Алешка, – костюм не к спеху.

– Ничего, и им не к спеху. А потом надо, брат, поставить себя: требуется лошадь из леса дрова привезти, – возьмите, сделайте одолжение, товарищ тракторист! Захотел поросеночка купить по сходной цене, – смело иди в правление. А уж ежели мне надо куда ехать, то хоть час, хоть два – подождут! Тракторист – это тебе не библиотекарь какой-то. Мы землю пашем, план выполняем, мы соль земли, Алешка! – И он хлопнул его по плечу.

– Вы уж поезжайте, Харитон Дорофеевич, еще опоздаете.

– Ладно, смотри, сам не покупай. Пусть Глаша с тобой сходит. Скажи, я велел.

Алешка с помощью Глаши купил костюм. Приоделся, вышел на улицу. Ну чем не тракторист! И галстук в три цвета: зеленый, желтый, красный. Как взглянешь, – круги перед глазами ходят. Вот только горло давит. А впрочем, какая ему радость от нового костюма и красивого галстука?

Вон кто-то смотрит на него из окна дома. Наверное, думают: скажи пожалуйста, как приоделся наш тракторист. Эх, пройтись бы вот так по Серебрянке! И новый костюм сразу потерял всякую ценность в глазах Алешки. Ну чего вырядился? В поле трактор на простое, а ты расхаживаешь по деревне, что петух. Алешка вернулся домой, переоделся и направился в поле. Там его друг – трактор, а для трактора самый лучший костюм – промасленный комбинезон.

Солнце клонилось к закату, когда Алешка увидел из кабинки остановившуюся на дороге грузовую машину. Из кузова выпрыгнул Форсистов. Если не проехал прямо домой, – значит, есть что-то важное. Алешка остановил трактор.

– Зачем вызывали, Харитон Дорофеевич?

– Из области начальник управления сельского хозяйства приезжал. Захотел со мной познакомиться… Ничего мужик! Здоровый такой, плечистый… Лучший, говорит, тракторист в МТС Шугай, но надеюсь, говорит, – догоните и перегоните. И часы мне! Вот погляди, – и протянул руку. – Я, брат, сначала обрадовался, а потом обида меня взяла. Ты пойми, – всего мы с тобой отстали от Шугая на сорок гектаров. Шесть смен! Ну не обидно ли?

– А Шугаю что дали?

– Мотоцикл, – с горечью ответил Форсистов. – Мой мотоцикл! Значит, не смогли еще использовать золотую жилу.

– Золотую? – переспросил Алешка.

– Это, парень, особая жила, – с азартом стал объяснять Форсистов. – Вот говорят, – деньги, деньги великая штука! Один украл десять тысяч и в тюрьму попал. Выходит, – не деньги, а тюрьма. А другой славу за хвост уцепил. А рубль славы – сто рублей денег! Слава – вот она, наша золотая жила! Схватим, так обоих осияет. Не мотоцикл – свою легковушку заимеем. В Москву на выставку поедем, золотую медаль отхватим. Тогда только пусть попробуют не дать нам запасных деталей. Это мне-то, лучшему трактористу? Держись, Шугай! Мы ему покажем! Осенью сместим с первого места! Хватит! Выковыривайся…

– Нехорошо получается, Харитон Дорофеевич, – неожиданно перебил Алешка.

– Все хорошо, – возразил Форсистов. – Все, что нам хорошо, стало быть, вообще хорошо!

– Мы двое, а Шугай один.

– И у Шугая есть стажер, – тряхнул головой Харитон. – А ты по бумагам кто при мне?

– Но ведь я не стажер.

– Был бы не стажер, – давно бы отобрали тебя. Ты это учти…

Алешка хотел крикнуть, что он не позволит обманным путем одолеть Шугая, но чувство осторожности подсказало ему, что пока лучше не спорить с Форсистовым. Ишь ты, славы захотел, легковой машины! А как лягушки квакают, видал? Алешка выпрыгнул из кабинки и, оставив Харитона у машины, зашагал к дороге. Нет, не возьмет Форсистов верх над Шугаем. Пусть Харитон что-то мудрит там с трудоднями, – не жалко! Пусть он заставляет работать на себя, – ладно, ничего не поделаешь. Но заставить Алешку предать своего друга – никогда! Алешка шел к дому с одной мыслью: с первым ночным поездом добраться до Шугая и все ему рассказать. У калитки кто-то окликнул его:

– Алешка, это ты?

Алешка оглянулся и увидел Кольку.

– Колька! Лопата! – Алешка был так зол в эту минуту, что набросился и на своего серебрянского товарища. – Предал меня? Зачем все рассказал Форсистову?

– А ты не ярись, – остановил его Лопатин. – Тебе же лучше сделал. Ведь работаешь?

– Гнус этот Форсистов!

– Где он?

– В поле… А зачем потребовался?

– Дело есть…

– А училище?

– Бросил… Опасно стало… Боялся, дядя Иван все узнает…

– Как же теперь мы обменяемся документами? – приуныл Алешка. – Помнишь уговор – станешь трактористом и обменяемся…

– Я уже получил… Пришел в сельсовет и заявил, что потерял метрики, – мне новые выдали. Я теперь опять Николай Лопатин…

– Постой, постой, – встревоженно спросил Алешка. – А где же я? Ты же был – я.

– Выходит, нет тебя, – развел руками Лопатин.

– Это как так нет меня? – возмутился Алешка. – Значит, ты – это я…

– Ты – это ты, – признал Лопатин. – Ну, а с другой стороны…

– А где же мои документы? Давай сюда! – потребовал Алешка.

– Я их в реку бросил… С ними беды не оберешься… А теперь и ты Колька, и я Колька. Ты Лопатин, и я Лопатин. У нас полдеревни Лопатиных – и что ни двор, – свой Николай!

И все-таки утонул ты, Алешка. Не сам, – твои документы. Официальный утопленник! Но признать себя утопленником он не хотел и решил, что раз Колька вернул свою фамилию, то и он отныне должен стать Алешкой Левшиным. Как это сделать, – Алешка еще не знал. Но во всяком случае он начнет возвращать себе свое настоящее имя с того, что все расскажет Шугаю. Ну, берегись, Харитон Дорофеевич! Не выйдет по-твоему. Алешка не стал даже допытываться, зачем Форсистов потребовался Кольке, забежал в горницу, переоделся и, захватив ломоть хлеба, направился к станции.

Он шел ночной дорогой, не чувствуя усталости после многих часов работы. Как неожиданно все обернулось! Он вернет свое имя! Он останавливался и громко кричал:

– Алешка, это ты?

«Ты!» – отвечало ему лесное эхо.

Он был счастлив. Он предупредит Шугая об опасности. И грозил Форсистову:

– Я тебе покажу золотую жилу!

Отверженный

Алешке удалось незаметно забраться на тормозную площадку товарного вагона, и через несколько часов он уже был в родной деревне. Задами он пробрался к дому Шугая и осторожно постучал в окно. В предрассветной темноте Шугай не сразу узнал Алешку. Алешка ждал, что Никита Иванович обрадуется, сразу проведет его в горницу, но тот даже не поздоровался с ним и встал в дверях, словно загораживая дорогу незваному гостю.

– Думаешь, ничего мне не известно про твои мошеннические дела? Все известно! Что натворил? По какой дороге пошел?

– Никита Иванович…

– Нет, ты скажи – верно это? – перебил тракторист. – Смошенничал?

– Верно…

– А теперь ко мне? Думаешь, я обороню, не дам в обиду? Нет, я мошенникам не защитник. Был ты честным парнем, – дружили. А на худую дорогу свернул – и дружбе конец. Не знаю, где ты и у кого прячешься, только один мой тебе совет: ступай и заяви о себе в милицию! Вот пришел такой-сякой Алешка Левшин!

И не успел Алешка объяснить, зачем пришел, как Шугай уже скрылся в сенях.

Алешка побрел вдоль деревни. Выходит, не легко вернуть свое имя, – не признают тебя, Алешка. Никто ты теперь. И даже, когда хотел поступить честно, тебе не верят, с тобой говорить не хотят.

Не позвал к себе Шугай, не спросил: «Какая у тебя беда, Алешка?» А после этого хоть бы и в милицию.

Алешка не заметил, как очутился перед домом, в котором еще совсем недавно жил с бабушкой. Тот же палисадник, под окнами кусты сирени, старая рябина. И дом такой же, как прежде: с почерневшей от дождей драночной крышей и слегка покосившийся, словно слушает, что там говорят в соседнем дворе. И казалось странным, что он не может, как прежде, зайти в этот дом и что в этом доме не живет больше бабушка. Чужой Шугай, чужой дом, чужая деревня. Вот уж не думал он, что у себя в родной деревне будет таким одиноким.

Но нет, есть один человек, который поймет его, не прогонит. Какой сегодня день? Вчера было воскресенье. А число какое?

По старой, знакомой дороге Алешка зашагал к усадьбе МТС. Неужели Таня еще в городе? Но ведь учебный год окончен, она хотела приехать сразу же к отцу.

Уже светало, когда Алешка добрался до усадьбы. Вон и директорский дом.

Подкравшись к крайнему окну, Алешка заглянул в комнату. Таня спала. Он осторожно постучал. Таня проснулась. В ее глазах мелькнул испуг, потом она улыбнулась и сказала:

– Я сейчас. Иди в парк, к переправе.

Алешка спрыгнул на землю и поспешил в парк. Через несколько минут туда прибежала Таня.

– Алеша, какой ты молодец, что пришел! – она протянула ему руку. – А я только вчера приехала. У тебя все хорошо?

Алешка безнадежно махнул рукой.

– Работаю с Форсистовым, помогаю ему славу добывать. А когда хотел обо всем рассказать, так Шугай меня прогнал.

– Прогнал?

– Да. В милицию, говорит, иди!

– Странно… Тут что-то не то, Алеша. Не знает Шугай, что ты Лопатин. Вчера вечером он заходил к нам и ничего не сказал Георгию Петровичу. Тут что-то другое… Но что бы ни было, Алеша, нельзя больше быть под чужой фамилией. Хочешь, пойдем вместе и все расскажем папе.

– Не пойду! Шугай прогнал и Георгий Петрович прогонит. Нет, вернусь к Форсистову, а там будь что будет!

– Алеша, ты совсем запутаешься…

– Уже запутался.

– Я прошу тебя, ну пойдем к папе.

– Не пойду.

– Ты мне друг, Алеша?

– Все равно не пойду.

– Значит, не друг!

– И не надо! – крикнул Алешка и побежал через парк к станции. Он был зол на себя. У него просто нет воли пойти и во всем сознаться. И чем больше Алешка презирал себя, тем был упрямее. Пусть он трус, пусть обманщик. Ему даже хотелось, чтобы кто-нибудь его схватил и доставил в милицию. Вот будет дело на весь район, на всю область! Ишь, чего захотел – в пятнадцать лет стать трактористом!

Харитон встретил Алешку настороженно.

– Ты где ночь пропадал?

– На рыбалке.

– Поешь да спать иди. А на меня не сердись. Нам надо друг за дружку держаться.

Форсистову везет

Алешка наблюдал за Форсистовым. Что, Харитон Дорофеевич, приходится крутиться? Работай, крепче работай! Шугая не так-то легко обогнать, даже если приписывать себе выработку сменщика.

Форсистов старался использовать каждый час, каждую минуту. Теперь они жили в поле, в шалаше. Глаша приносила завтрак, обед и ужин. Алешка отрабатывал свою смену и, кроме того, вел уход за трактором. Но он был доволен. В шалаше у лесной опушки Алешка чувствовал себя в большей безопасности, чем в деревне. Пусть ищет милиция! А найдет, – не поймает. Он убежит! В лес? Нет, не в лес… Он знает, куда бежать, где никто его не разыщет. Но вот что удивительно: его ищут, а найти не могут. А ведь чего проще: вот черепановская бригада, вот тракторист Форсистов, а он, Алешка, у него в стажерах. Он, да не он. Он ведь Николай Лопатин, а ищут Алексея Левшина. Ну и что же? Разве Шугаю не известно, что они обменялись документами? Нет, тут что-то другое. Недаром Таня сказала, что Шугай про фамилию ничего не знает. Но в чем же тогда дело?

Июньским вечером Алешка сидел в шалаше и издали наблюдал, как Харитон огибает край делянки. Потом он закрыл глаза и на слух представил себе, что делает старший тракторист. Легкий гул сменился тяжелым рокотом, – значит, включил автомат плуга, начал пахоту. Первая скорость, вторая. Полегче, Форсистов, переключай скорость! Куда рвешь? Иль не чувствуешь, что под лемех попал камень-топляк! Трактор все ближе и ближе. Против березы, идет ложбинкой, опять на горку. Угадал? Алешка открыл глаза. Ну, конечно! Харитон шел прямо на него.

Но эта игра скоро наскучила. Не сходить ли в деревню? Нет, Форсистов не отпустит. А вдруг с трактором что-нибудь случится? Пока бежишь туда и обратно, – сколько времени пройдет. Хоть бы Володька пришел. Как на тракторе ездить, – все тут, а когда ему, Алешке, скучно, – никого. Днем хоть почитать книжку можно. А вечером? В шалаше темно. Только виден в прорези кусок сумеречного летнего неба. Алешка ложится на ворох сена и закрывает глаза. Где Таня? Почему она не приезжает? Обиделась! Ну хорошо. А если бы он сознался, пошел к Георгию Петровичу, – лучше было бы? Прогнали бы – и вся недолга! А может быть, она решила: что дружить с обманщиком! Ты же ей чужой! Она и знать тебя не хочет.

Его разбудила непривычная тишина в поле. Может быть, Форсистов кончил смену? Нет, в шалаше старшего тракториста не было. Меняет свечу, вот и заглушил машину. А то, может быть, побежал за водой? Алешка поднялся и откинул полог. И тут он увидел Харитона. С искаженным лицом тот полз вдоль борозды. Совсем, как раненый, которого Алешка видел в какой-то военной картине.

– Харитон Дорофеевич, что с вами? – Алешка бросился на помощь.

– Оступился, жилу растянул, – со стоном ответил Форсистов.

– Вы обопритесь на меня, – может, сумеете пойти?

– Нет, беги в правление и звони в больницу.

Алешка побежал в деревню, позвонил в больницу, и вскоре Форсистова увезли. Утром Глаша принесла Алешке завтрак.

– Обедать будешь дома?

– Некогда мне взад и вперед ходить.

– Не майся ты, отдохни немножко…

– А Харитон Дорофеевич вернется, спросит, почему мало вспахано, – что я ему скажу?

– Обед в то же время носить? – спросила Глаша.

– Обед у всех в одно время.

– Кто вас знает с Харитоном! Вам больше всех надо! – И запылила по дороге широкой юбкой.

В конторе МТС не знали, что произошло с Форсистовым. Учетчик из-за реки наведывался в Черепановку редко, а Алешка не только побаивался звонить в МТС и сообщить о происшествии со старшим трактористом, но и всю выработку записывал на него. Раз он, Алешка, стажер, – какая же у него может быть выработка? Иного выхода не было. Таким образом, ни диспетчер, ни директор МТС не могли знать о болезни Форсистова. Тем более, что Алешка работал за двоих. Ему помогал Володька. Правда, оставить мальчонка в кабинке он побаивался, но, как ни говори, одно дело – вести машину самому, а другое – сидеть да присматривать. А надоест, – и подремать можно.

Володька часто оставался в шалаше на ночь. Тогда, к ужину, который приносила Глаша, добавляли пшена, какую-нибудь рыбину, пойманную в реке, ну и, конечно, зеленого луку с ближайшего огорода. Все это заново переваривалось, отчего ужин не становился вкуснее, но зато его хватало на двоих и даже на троих, если за Володькой увязывался Еремка, в милицейской фуражке. И часто у костра они засиживались до позднего часа, ведя известные мальчишеские разговоры о всякой всячине, о том, что было и не было, выдавая за действительность собственные вымыслы и чистосердечно веря, что все это – не сойти с места – правда! В этих разговорах трактор для Володьки и Алешки был тем, чем они уже овладели, он не мог быть предметом мечтаний у костра, и они носились по земле и в воздухе на атомных и реактивных двигателях. Какие это двигатели, – они ясно не представляли, но идеалом была для них все та же, общая для ребят всех времен и народов, палка, на которую можно сесть верхом, но которая, конечно, внутри должна иметь атомный или реактивный заряд. Сел и поехал! Вольное это было житье! Сам себе хозяин! Глаша говорила, что муж поправляется, но у Алешки было такое чувство, что Харитон Дорофеевич выбыл надолго. Так ему хотелось.

В действительности же через две недели Алешка поехал в больницу, чтобы привезти домой Форсистова. Харитон Дорофеевич поправился. Но тут оказалось, что больничная машина неожиданно ушла в противоположный конец района, и дежурная сестра, недолго думая, сняла трубку и вызвала МТС:

– Пришлите транспорт, чтобы доставить в Черепановку вашего тракториста.

– Какого тракториста? – удивился подошедший к телефону Черешков.

– Харитона Форсистова, – ответила дежурная.

– Из Черепановки?

– Из Черепановки. Он две недели у нас. Растяжение связок правой ноги.

– Девушка, – возмутился Черешков, – вы мне голову не дурите. Она и без вас задурена.

– А вы будьте повежливей!

– Да как с вами еще говорить? – закричал в трубку директор МТС. – Как может быть у вас мой тракторист Форсистов, когда он, что ни день, полторы – две нормы дает! Так что извольте повесить трубку и меня больше не беспокоить. Мой тракторист Форсистов пашет, а если у вас нашелся какой-то еще Форсистов, вы его и доставляйте.

Дежурная сестра не замедлила в свою очередь все свое возмущение вылить на Харитона Дорофеевича, ожидавшего, когда его отвезут домой.

– Одно из двух – либо вы не Форсистов Харитон, – кричала она, выйдя в коридор приемного покоя, – либо не из Черепановки. Ваш директор сказал, что вы пашете и даете каждый день какие-то там нормы. Черт знает что творится! У вас растяжение связок, а у вашего директора вывихнулись мозги.

Форсистов стоял совершенно растерянный. Только сейчас он понял, какую совершил ошибку, не предупредив Алешку, чтобы тот не очень-то нажимал. Теперь станет ясно, что не он, Харитон Форсистов, давал большую выработку, а его сменщик – мальчишка! Подвел его Алешка. Сам, дурак, виноват! В простом деле промашку дал.

Форсистов еще минуту обдумывал свое незавидное положение, потом снял телефонную трубку.

– Попрошу директора МТС. Георгий Петрович? Это Форсистов. Да, да, из больницы. Две недели. Сведения? Мальчишка за мной в огонь и в воду пойдет. А выработка – это чепуха. Это он мне подарок хотел сделать. Так сказать, – учителю от ученика. Только мне его выработка не нужна. Вижу, не зря силы в паренька вбухал! Ежели у нас все такие стажеры были бы, и горя МТС не знала бы. Молодец парнишка! Не подкачал. Что? Сами заедете? Буду ждать!

Алешка, конечно, не замедлил исчезнуть из больницы. А Черешков приехал через час, пожал Харитону руку и вручил кулек с колбасой, печеньем и мандаринами.

– Обогнал ты Шугая, Харитон Дорофеевич. Молодец!

– Нет еще, не обогнал. Да и авария с ногой у меня. Две недели упустили.

– Все равно обогнал. Из сопливого мальчишки, бывшего прицепщика, сделал тракториста – вот на чем обогнал! Мы сейчас с тобой в редакцию поедем… Только ты не стесняйся. Расскажи, как ногу повредил, ведь, наверное, думал: все пропало, – сорвет план мальчишка?

– А как же? Как не думать было?

– Ну и комедия получилась! – Черешков громко рассмеялся. – У тебя полторы нормы, а она говорит, – две недели в больнице…

Харитон вернулся в Черепановку поздно ночью.

Глаша, увидев мужа, даже пожалела его. Вечно в этих больницах порядка нет. Выписали утром, а привезли к ночи.

– Ты знаешь, кто я? – спросил он приунывшую жену. – Педагог! Не веришь? А вот завтра в газете прочтешь! У кого еще такой сменщик, как у меня?

Над Алешкой все больше сгущаются тучи

Алешка застал Форсистова в глубоком раздумье. В славе, а что-то невесел.

В полдень, когда они обедали, Харитон спросил:

– Ты газету читал?

– Нахвалились больно. – Алешка чуть не пронес ложку мимо рта. – Когда же это вы меня учили?

– А ты не ершись. Подумаешь, напечатали! С тебя не убудет. А вот кое о чем надо нам подумать…

– Мне-то что…

– Звонили из редакции этой самой… Фотограф завтра приедет.

– Как и полагается, – съязвил Алешка. – Сначала статеечка, потом портрет.

– «Портрет, портрет,» – передразнил Форсистов. – Думаешь, меня одного снимать будут? Вместе нас, обоих! Учитель и ученик. Тьфу, господи, влипли, как куры во щи!

Алешку тоже приуныл. Его узнают и Шугай, и Черешков, и бабушка Степанида. Какой же, скажут, это Лопатин, когда сразу видно – Алешка Левшин!

– Я не буду сниматься, – решительно отказался Алешка.

– Сказать легче всего! А придется, раз редакция требует. Ты пойми, – коли я учитель, то как же мне быть на портрете без ученика? Против резона не пойдешь.

– Да ведь узнают меня, Харитон Дорофеевич! – чуть не плача, сказал Алешка.

– То-то и оно. Значит, так сняться, чтобы не узнали.

– А что, если морду вымазать?..

– Так он и будет тебя чумазым фотографировать!

Некоторое время они сидели молча, Алешка вдруг вскочил и сказал, не скрывая досады.

– Эх, дурак я, дурак!

– Ты о чем?

– Да про Лопату…

– Постой, постой. И то верно! – обрадовался Форсистов. – Именно он-то нам и требуется! А ну, Алешка, сегодня не до пахоты. Пошли Кольку искать.

– А вдруг не найдем?

– Должны найти: умрем, но найдем. И запомни, Алешка: кому-кому, а тебе без Кольки совсем крышка. Ты думаешь, это Лопатин из училища сбежал? Кого ищут – его ищут? Шалишь, это тебя ищут, Левшина! А тут здрасте – портретик в районной газете. Пожалуйста, вот он самый беглец! Держи его, лови! А сыщем Кольку, все будет в порядке. Потребуют тебя, – я Кольку подставлю, потребуют Кольку, – тебя. Тьфу ты, я и то между вами путаться начинаю.

Форсистов и Алешка прямо с поля направились на поиски. Они перебрались через речку и пошли в деревню, где жила какая-то Колькина родня. Лопатина они нашли на берегу. Он ловил рыбу и был очень увлечен этим занятием.

– Здорово, рыболов, – Форсистов хлопнул Кольку по плечу. – Ловить не переловить, носить не переносить, товарищ Левшин.

Колька даже не удивился, увидев перед собой Форсистова. Он спокойно потянул удочку, насадил на крючок нового червяка и, поплевав, закинул в воду.

– Я теперь опять Лопатин, – сказал он таким тоном, словно давая понять, что все, что было с ним раньше, его уже не касается.

Харитон усмехнулся:

– Нехорошо старых друзей забывать…

– Зачем пришел? – перебил Колька.

– Дурак ты, Колька! Иль не читаешь газеты? Я знатным человеком стал, а ты спрашиваешь – зачем пришел? Да чтобы тебя сделать таким. Мы, брат, старых друзей не забываем. Пойдешь ко мне?

– А как же Алешка?

– До осени втроем поработаем. А осенью, как наперед выйду, подамся в участковые механики. Чуешь, какая рука у тебя в МТС будет? А рука тебе нужна.

Колька колебался. Черт его знает, этого Форсистова – насулит нивесть что и обманет. Нет, лучше не связываться с ним. Еще хуже будет. Но все же спросил:

– А что делать-то? На прицепе ездить?

– Часика два в день поездишь.

– А харч?

– Харч мой! Не плохой харч, спроси Алешку.

– Ладно, завтра приду.

– Смотри не обмани! У меня такое правило. За друга голову отдам, а недругу сам голову сверну.

Когда на следующий день в Черепановку прибыл фотограф газеты, Форсистов повел его в поле.

– Вот мой ученик Лопатин, – сказал он, показывая на Кольку.

– А кто же пашет вон там на тракторе? – спросил фотограф.

– Секрет, но вам, так и быть, скажу. Вы думаете, у меня один ученик? Целая школа. Забота о кадрах.

– Тогда попрошу вас и вашего сменщика на машину. Я думаю два снимка сделать. Тема такая: учитель и ученик. А потом ученик-мастер. Так сказать – сам с усам! – И фотограф весело рассмеялся.

Захватив Кольку, Харитон вместе с фотографом пошли навстречу трактору. Алешка охотно уступил свое место Лопатину и, присев на борозду, стал наблюдать за фотографом. А тот уже распоряжался.

– Вы, Харитон Дорофеевич, станьте вот здесь, а Коля пусть откроет дверцу и наклонится к вам. Экспозиция будет наполнена движением и внутренним смыслом. Так сказать, инструктаж прямо в борозде.

Однако, когда фотограф прицелился, Форсистов остановил его.

– Постойте одну минутку! Разве можно так? В грязных комбинезонах, без галстуков. Очень некультурно. Надо сначала переодеться.

– Да ведь вы в поле.

– Мы-то, верно, в поле, да портрет будет в газете! – Тут же приказал Алешке: – Жми до дому и неси Кольке свои штаны и рубашку. А еще скажи Глаше, чтобы прислала и мой костюм. А галстуков и на меня, и на Кольку захвати! Живо!

Алешка не замедлил выполнить приказание и через час натура для съемки была готова. Харитон был в восторге.

– Внимание! Прошу приготовиться! Чуть-чуть поправьте галстук! Вот так! Не смотрите на меня! Готово. Нет, еще раз! Перестрахуемся. Все в порядке.

Наконец съемка была закончена, фотограф уехал, и жизнь в шалаше потекла спокойно, деловито, где каждый не проявлял особой любви к другому, но понимал, что в его интересах жить со всеми сошалашниками тихо и мирно. Но при всей заинтересованности в мирном сосуществовании мальчишки нет-нет, да и поддевали друг друга.

– Кухарь-пахарь, ты после обеда что будешь делать: мыть посуду или на тракторе поедешь? – спрашивал Алешка.

– Тебе какое дело? – огрызался Лопатин.

– Охота поучиться у мастера, – улыбаясь продолжал Алешка, держа перед собой газету, где был напечатан Колькин портрет. – И как это ты за две недели, что Харитона Дорофеевича не было, весь пар вспахал? Небось трудно было?

– Ну чего расшумелись, что воробьи в вениках? – вмешивался Харитон. Но ребята унимались не сразу, и Форсистов переходил к угрозе: – Вот накидаю обоим – потом сочтетесь! Сказал хватит, – значит, кончено! А ежели кто в деревне спросит – как так, ты, Алешка, работал, а поместили Колькин портрет, – так говорите, фотограф ошибся.

– Известно, в газетах всегда что-нибудь перепутают, – нарочито серьезно отвечал Алешка и тут же предупредил Лопатина. – Только смотри, герой, не забудь воду в радиатор налить.

Но в общем Алешка по-прежнему считал Кольку своим другом и даже мысленно упрекал себя: «Ну чего придираешься? Если бы не Лопата, давно бы тебя из МТС прогнали». И было даже жаль Кольку. Не везет ему в жизни. Мечтал уехать из деревни, а пришлось вернуться. И когда в обед Форсистов ушел по каким-то своим делам в Черепановку, Алешка подсел к Лопатину и сочувственно проговорил:

– Коля, а Коля, ты как, совсем сюда приехал или обратно думаешь в город поехать?

– Ничего я не думаю, – резко ответил Колька. – Чего мне думать?

– А где жить-то будешь?

– Где придется! Надоело все! – И, неожиданно сжав кулаки, выкрикнул: – А ты знаешь, как лучше всего утопить человека? До воды не допускать! Вот как! А придет время самому плыть, – сразу ко дну пойдешь. У, душегубы, – простонал Колька, обращаясь неизвестно к кому, и, упав лицом в траву, заскрипел зубами. – В яму загнали… В яму… А я, дурак, дался им.

Алешка начинал догадываться. Колька бежал из училища совсем не потому, что боялся дядю Ивана. Произошло другое, что заставило его бросить в речку документы и скрываться. Алешка даже побаивался его.

С тех пор, как в шалаше поселился Колька Лопатин, пахота шла чуть ли не круглые сутки. Алешка хорошо понимал, почему так стараются Колька и Форсистов. Колька, – чтобы остаться при тракторе, а Харитон, – чтобы набрать. необходимые ему гектары и перейти в механики. Алешка чувствовал, что Форсистов боится его и подумывает, а не прогнать ли, пока не поздно? Пусть едет, куда хочет, в МТС даже не заметят. Ведь Колька за него останется. Но поди-ка, останься с одним Колькой! Как обгонишь тогда Шугая?

Однажды днем Форсистов и Алешка зашли в правление, чтобы договориться о переброске трактора на разделку залежной земли. Неожиданно к дому подъехала легковая машина; в ней сидел Черешков. Алешка едва успел спрятаться за перегородку.

– Харитон Дорофеевич, а я к вам, – сказал директор МТС, входя в комнату и здороваясь с трактористом. – Ну, где тут ваш помощник? Мне сказали, что вы с ним в правление пошли.

– Только что тут был. Поди-ка уследи за пострелом.

Алешка не стал ждать, когда его обнаружат, выпрыгнул в окно и побежал в поле. Но он не рассчитал. Он не думал, что Георгий Петрович поедет и в поле. А Форсистов не предполагал, что Алешка спрячется от директора в кабине трактора, и спокойно повез начальство к трактору.

Алешка догадался о грозящей ему опасности, когда машина Черешкова появилась на пригорке. Он хотел заглушить мотор и юркнуть в кусты, но было уже поздно. Не проехав и ста метров, Черешков вышел из своей «Победы» и, не обращая внимания на Харитона, широким шагом направился к трактору. Тут не только нельзя уже было спрятаться, но не оставалось даже времени вымазать лицо, как советовал ему в таких случаях делать Харитон. Ну что ж, пропадать так пропадать! Под конец хоть показать, как он может вести трактор. И, прищурившись на растущую вдалеке березку, Алешка повел машину, словно по ниточке.

Черешков вышел на пласт и поднял руку.

Алешка остановил машину и открыл дверцу кабины. Он увидел удивленное лицо директора, за ним испуганного Харитона и услыхал, как, повернувшись к Форсистову, Черешков резко спросил:

– Почему у вас посторонние люди работают?

– Мальчишка, – неопределенно пробормотал Харитон. Он старался понять: узнал ли Алешку директор, а может быть, принимает за другого парня. – Мальчишка, Георгий Петрович…

– Вор!

Алешка выпрыгнул из кабинки.

– Не имеете права так обзывать.

– Право? А ну, марш отсюда!

Форсистов метнулся к Алешке, схватил за руку и вывел с борозды.

– А где же Николай Лопатин, ваш сменщик? – спросил Черешков.

– Колька, где ты? – Харитон метался от шалаша к опушке леса. Наконец он отыскал Лопатина в кустах, выволок к трактору и на глазах директора принялся распекать:

– Это ты мальчишку какого-то на трактор пустил? Сколько раз я говорил, чтобы посторонних и духу не было! Опять за свое. Учил, учил, так и не выучил. Так вот, в последний раз предупреждаю: еще увижу, – тебя с машины прогоню. Не посмотрю, что труды свои вложил.

Колька только мигал глазами. Вот так Форсистов! Ему бы не на тракторе ездить, а на сцене комедию ломать! С таким не пропадешь!