Текст книги "Дочка людоеда, или приключения Недобежкина"
Автор книги: Михаил Гуськов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
Глава 21
СОВРЕМЕННИЦА НЕРОНА
– Молодец, Варька! – шамкая клыкастым ртом, похвалила девушку баба-яга – Вот это по-нашему, по-бабаежески. Так что забудь свое второе имя, никакая ты не Валька, ты Варвара, Варька для меня. Ну, говори – любишь Недобежкина или сожрать его хочешь? Удивительно, что как только Агафья отвергла для дочери Повалихина имя Валя, тотчас же и Недобежкин на другом конце Москвы, словно согласившись с бабой-ягой, почему-то стал мысленно именовать Валю Варварой, совершенно забыв ее другое имя. – Люблю, бабушка, и хочу спасти.
– Спасти хочешь?! А мне твой Недобежкин совершенно не нравится, никакой солидности, тощий и даже не лысый! Тьфу! Но мне ты, Варька, по душе. Нет, ты не людоедка. Этим лишь бы пожрать, одни хвосты да поросячьи ножки у них на уме, от слова "головизна" мне дурно делается, а как вижу, как они холодец жрут, со мной обморок может приключиться. Толстые, сальные, мясные это существа – людоеды. Не люблю людоедов, бескрылые они существа, по земле ползают. Молодец, Варька, что ты в небо потянулась, я из тебя бабу-ягу сделаю, а если кого съесть понадобится, твоя людоедская природа при тебе останется. Значит, Недобежкина любишь?
– Люблю, бабушка! – вдохновенно и с мукой в голосе повторила Варя.
– Хорошо, что не врешь, если бы врать мне начала не стала бы тебе помогать. Только, чур, уговор, без сентиментальности, наше дело колдовское: "Ивашек в печке жарить и есть!" Помни, Варька, всем не поможешь и каждого не спасешь. С тебя еще шкуру не сдирали?
– Нет, бабушка не сдирали, – кротко ответила Варька радостно подставляя потокам воздуха свое лица Ветер развевал ее волосы, и лететь в ступе над Москвой было радостно и необыкновенно.
– То-то же, а с меня сдирала и не один раз. С Недобежкиным попробую тебе помочь, даже шкурой своей для тебя, внученька, рискну. Растрогала ты своим поступком мою зачерствевшую душу. А за остальных не проси и поступков моих не осуждай. Заповедь помни: "Не судите да не судимы будете".
– Хорошо, бабушка.
Они прилетели на Садово-Кудринскую улицу, где по соседству с квартирой Булгакова в башенке дома номер двадцать четыре помешалась квартира Агафьи, а точнее сказать, был один из гаражей для ее ступ.
Через люк в крыше по деревянной лестнице вдоль стены они спустились в круглую комнатку с видом на шумное Садовое кольцо.
– Как же ты, бабушка, живешь в таком грохоте? – удивилась Варя.
– Притерпелась ко всему, доченька, хоть и нервы никудышные стали, а запросы теперь скромные. Одним словом, Варя, смиряюсь, – прошамкала старая карга. – Ты пока оглядись, а я чайку поставлю. У меня еще сегодня столько дел. Надо себя в порядок привести. – Она скрылась за ширмой.
Варя оглядела комнату, в которой были смешаны предметы роскошной обстановки и нищенского быта, вещи древние и почти совсем новые. В центре комнаты, между двумя окнами, стоял огромный диван по моде тридцатых годов, с полочкой, на которой на вязаных салфетках стояли костяные слоники и шкатулки, осыпанные мелкими ракушками. Варя взяла одну из них и прочитала над пейзажем с пальмами и лунной дорожкой через море: "Крым, 1951 год".
– Незабываемый август был, Варенька! – Агафья, появившись с золотым самоварчиком в виде петуха, мечтательно закатила глаза, блеснув клыками. – Мисхор. Ливадия. Петр Агафонович был еще в расцвете сил.
Расчувствовавшись, старушка смахнула слезу. Варя поняла, что затронула дорогие сердцу воспоминания.
– Петр Агафонович? – Она вопросительно взглянула на старуху.
– Да, это мой муж. Очень хороший человек, принципиальный, непьющий, политически грамотный. Старший советник юстиции. Да вон он на фотографии! И я рядом. – Агафья снова скрылась за ширмами.
Варя подошла к другой стене этой круглой комнаты и начала разглядывать большие н маленькие фотографии, часто натыканные на деревенский манер в больших деревянных рамах под одним стеклом.
– Бабушка, а кто это за пулеметом на тачанке сидит в папахе?
Из-за ширмы раздался молодой голос.
– Да ты что, Варька, не узнала? Это же я. Меня хлебом не корми, только дай из пулемета пострелять. Я знаешь, какая меткая, я в гражданскую четыре ордена за пулемет получила: один от генерала Врангеля, другой, "За храбрость", от Булак-Балаховича, а два, "Красного знамени", от Буденного. Вон там приколоты, в другом простенке.
Варя, недоумевая, как можно получить за одну войну сразу ордена двух, враждующих сторон, подошла к указанному простенку, и у нее запестрело в глазах. Орденов у Агафьи было больше, чем у Брежнева, и они тоже все были разные: были старинные кресты со звездами, были и совсем новые, но сильнее всего потрясло девушку то, что рядом со звездой Героя Советского Союза красовался Большой Рыцарский Крест и дубовые листья.
Варька ахнула:
– Агафья Ермолаевна, вы что же, фашисткой были?
– Нет, внученька, я в политику не вмешиваюсь, а в люфтваффе была. Я же говорю, очень люблю из пулемета пострелять, особенно на лету. Пулемет – это ювелирная работа. То одним поможешь, то другим. Я жестокая и жалостливая, Варя. Как увидела, что немцев бить стали, на "мессершмитт" пересела, а до этого, почитай, всю войну то на "Ишачке", то на "Лавочкине" пролетала. Бомбить – нет, бомбежкой я не занималась, не люблю топорной работы. У меня и удостоверение ветеранское имеется. Я вообще инвалид войны второй группы, у меня четыре ранения – три тяжелых и одно легкое. Только кто сейчас с нами, ветеранами, считается? Вон, я на очереди стою на новую квартиру, все без толку.
Со смешанным чувством возмущения беспринципной позицией хозяйки ступы и восхищением перед ее воинскими подвигами юная красавица продолжала рассматривать фотографии. Особенно ее заинтересовали две. На одной старушка подкладывала, вязанку хвороста под костер инквизиции. На второй юная рыжая девица в диадеме, стоя на башне в обнимку с молодым патрицием в лавровом венке, любовалась пожаром Рима, оба победно потрясали в воздухе факелами, будто они и устроили этот пожар.
– Бабушка, а это из какого фильма кадры?! Что-то знакомое и про старушку, и про пожар? Мне кажется, я видела эти фильмы! – изумилась Варя, разглядывая цветные фотографии.
– Это не фильмы, это меня мой личный фотограф заснял, когда я Яну Гусу на костер свою вязаночку пожертвовала – люблю подурачиться, а уж историки и поэты все за чистую монету выдали, в один голос вот уже три века веют: святая простота, свою последнюю вязанку, как лепту вдовы, не понимая, что делает, принесла на костер, на котором сожгли великого гуманиста. Все врут. Тьфу, гадость эти историки, продажные твари. А на второй – это я с Нероном. Это мой первый муж. Очень был веселый человек – с душой, с размахом. Я ему говорю: "Докажи, что меня любишь. Сожги Рим!" А он рабам: "Эй, факелы сюда!" Ни одной секунды не раздумывал. Вот это человек! Душа!
– Бабушка, это же преступно! – воскликнула девушка, до глубины души возмущенная безграничной порочностью Агафьи.
– Много ты понимаешь, дура! – зло крикнул властный, богатый молодыми интонациями голос. – Ты клялась не судить да не судимой быть, а судишь!
– Прости, бабушка! – вспомнила уговор Варя. – Я забыла.
– Ну, то-то же! – сочный голос светской львицы высокомерно смягчился. – Ладно уж, давай чай пить, да пора дела делать.
Из-за ширмы показалась высокая огененноволосая дама лет тридцати с ослепительно гладкой кожей золотистого оттенка. Рыжая улыбнулась своей гостье жемчужной улыбкой.
– Так я тебе больше нравлюсь?! – спросила Агафья, читая восхищение в Вариных глазах.
– Ага!
– Не ага, а да! Поживешь с мое, кое-что поймешь и многому научишься. Рима ей жалко стало. Язвы каленым железом прижигают. Огонь очищает, Варька. Давай чай пить, Я тебя научу, что делать, чтобы Недобежкина спасти. Только запомни, я не всесильная. Научить научу, а дальше все от твоей ловкости и смелости будет зависеть, Ошибешься – я же вас на тот свет и отправлю. Договорились? Кстати, можешь звать меня Агой.
Варя согласно кивнула головой, и две рыжие, одна совсем юная, а вторая бесконечно древняя, сели пить чай.
Зачем Недобежкин решил перед бальными танцами заехать к Вареньке, ему и самому было неясно. Наверное, ему хотелось покрасоваться перед ней в своем новом белом костюме, но скорее всего – показать преображение постника Петушкова, философские рассуждения которого производили на Варю, как ему казалось, большое впечатление.
Марья Васильевна, еще ничего не знавшая о задании, которое получил муж от Агафьи, в шоке от безрассудного поступка дочери, открыла дверь. На пороге стояли Аркадий с огромным букетом роз и Петушков с бутылкой шампанского, остальные пассажиры лимузинов по приказу аспиранта остались поджидать их во дворе.
– Здравствуйте, Марья Васильевна! Я вчера вел себя несколько неуравновешенно и сегодня пришел извиниться. Мне бы хотелось в знак нашей дружбы пожелать вам всем здоровья, – с порога начал он пересказывать хозяйке дома одну из глав Карнеги, повествующую об элегантном коммивояжере, поставившем себе цель всучить недоверчивой домохозяйке ненужную ей швейную машинку.
– Добрый день, ангел Марья Васильевна! – подпустил ангела из-за спины Недобежкина еще более основательно натасканный по Карнеги бывший аскет Петушков, к тому же имевший к этой науке природную склонность как врожденный проповедник духовности, имманентности и трансцендентности.
– Аркадий?! Сереженька?! Какой приятный сюрприз! – Марья Васильевна нечеловеческим усилием потомственной злой волшебницы взяла себя в руки, и ее лицо выразило наслаждение этим приятным сюрпризом.
"Чтоб вам к черту провалиться! Только вас сейчас и не хватало!" – подумала она, вслух проговорив:
– Заходите! Ах, как это мило с вашей стороны!
– Мы только на одну минутку.
– Почему же на одну минутку?! Варя, Варенька, Валентина! К тебе гости, – крикнула мать, зовя дочку обоими ее именами. – Странно, куда же делась дочка? Наверное, вышла к подруге – Марья Васильевна изобразила удивление, скрывая от друзей, что дочь ее только что улетела в ступе бабы-яги. – Почему же на минутку? Оставайтесь отобедать, – повторила она.
– Никак не можем. Нас ждут внизу.
– У меня огромная кастрюля супа из индейки.
– Нет, уважаемая Марья Васильевна, только выпьем по бокалу шампанского за дружбу и уйдем. Мы придем с Петушковым на неделе, в среду вечером, Хотите?
В прихожей появился Андрей Андреевич Повалихин, совсем убитый исчезновением дочери и необходимостью съесть молодого ученого.
– Аркадий! Я очень рад, что ты появился. Вчера я тебе наговорил много лишнего. За это время произошло столько событий. Я много передумал. Прости. Поступай, как знаешь, в отношении Варвары. А сейчас у меня есть к тебе очень важный разговор. Пойдем в мой кабинет.
Андрей Андреевич, глубоко погруженный в свои мысли, бесчувственно, как автомат, пожал руку Петушкову, едва ли сознавая его присутствие, и увлек с собой аспиранта.
– Аркадий, – усадил он в кресло молодого человека, – послушай меня внимательно. Не езди сегодня в Архангельское. Больше я тебе ничего не могу сказать. Даже за то, что я тебя предупредил, у меня могут быть большие неприятности, но будь что будет. Заклинаю тебя всеми святыми, всеми силами рая и ада – не езди сегодня в Архангельское.
Андрей Андреевич вдруг воздел к небу руки, сознавая тщетность своих попыток предостеречь этого, ставшего похожим на наследника королевского престола, вчерашнего жениха своей дочери.
– Все погибло, все погибло! Значит, ты поедешь в Архангельское?! Несчастный! Ты сам ищешь себе неприятностей. Вы погубите себя, ты и моя дочь!
Аспирант, уже начавший понимать, что он обречен находиться в центре каких-то мало понятных ему событий, на которые он вынудил себя убийством и, скорее всего, уже самим фактом знакомства с Хрисогоновым, ободряюще улыбнулся начальнику Бокситоэкспорта:
– Андрей Андреевич, вы зря волнуетесь. Я вас и сам рад был бы позвать в Архангельское, чтобы вы своими глазами увидели, что мне ничего не грозит. Правда, поедемте все втроем в Архангельское. Поскольку я больше не жених Вареньке, я хочу остаться ей братом, то есть вашим названым сыном. Вы ничего не имеете против, если я останусь другом вашей дочери?
Недобежкину очень хотелось остаться вблизи злой чудесной девушки.
– Аркадий, ты попал в страшный лабиринт. Ужасно, ужасно, а я думал, что проживу тихую, безмятежную жизнь. У меня такой хороший пост, семья… Я так люблю управлять яхтой.
– Не волнуйтесь, Андрей Андреевич! Может быть, вам еще удастся прокатиться на яхте не только у себя на водохранилище, а и вблизи Корсики и на Мальдивах. Вы же в прекрасной форме, в самом расцвете сил.
Людоед посмотрел на свою жертву и вдруг захотел тотчас, прямо в кабинете, сожрать этого самонадеянного, глупого молодого человека, который сам так и лез к нему в пасть.
– Ну, хорошо! Пойдемте выпьем по бокалу шампанского! – справился со своим внезапным желанием Андрей Андреевич, поняв всю тщетность попыток предостеречь аспиранта.
Ах, как бы хотел Недобежкин, чтобы Варя Повалихина, надев серьги и бант-склаваж на шею, теперь, в черном элегантном платье и в туфлях на высоких каблуках, возвышаясь Афиной Палладой, вдруг появилась перед ними. Представив эту картину, аспирант почувствовал, что какая-то сила ударила его в грудь при мысленном взгляде на образ Вари в его драгоценностях. Ему вдруг сделалось ужасно грустно, что он навсегда потерял эту чудесную девушку. С чего он решил, что она хоть чем-то уступает Завидчей? "Да, уступает, – подытожил он, у той армия поклонников, у той Артур, она королева бальных тайцев, весь Владивосток, весь Тихоокеанский флот повинуются мановению ее мизинца, а у Вари только ее красота, но хватит ли у нее духа, чтобы завоевать хотя бы Балтику, не говоря уже о Тихом океане?.." Недобежкин в этот момент забыл о двадцати шести женихах, которым уже было отказано, и о множестве других, которым эта участь была предрешена.
– Марья Васильевна, Андрей Андреевич, ваша Варенька как богиня зари! – с теплотой в голосе, но несколько легкомысленно, воскликнул Недобежкин. – Я хочу выпить за ее счастье.
– А я желаю Вареньке наконец-то найти настоящего жениха! И пусть это будет человек с нравственным содержанием, с духовным наполнением и с твердыми моральными устоями! – рассыпался Петушков леденцами благих пожеланий, явно намекая родителям прекрасней девушки, что он как раз и есть такой человек.
– Аркадий, сегодня вечером будь очень осторожен. Тебя хотят убить! – шепнул Андрей Андреевич Недобежкину, прощаясь с ним за руку и благодаря его за драгоценности и за розы.
Аркадий понимающе посмотрел Повалихину в глаза и поцеловал руку Вариной маме.
– Надеюсь увидеть молодых людей у себя в гостях и здесь, и на даче! – прощалась с друзьями Марья Васильевна, усилием воли сдерживая свои чувства.
Андрей Андреевич пожал руки молодым людям.
– На Мальдивах! Увидимся на Мальдивах! – крикнул аспирант, покидая квартиру Повалихиных.
Глава 22
ДЕВУШКА С КОШАЧЬИМИ ГЛАЗАМИ
Перед зданием спорткомплекса «Дружба» творилось что-то неописуемое. Был вызван полк конной милиции, который еще не подошел целиком, только первый эскадрон на белых, в яблоках конях успел галопом проскакать по московским улицам и перегородить крупами коней входы во дворец спорта. Наряды милиции, стянутые со всего спорткомплекса «Лужники», были бы сметены безбилетниками, опоздай лихой первый эскадрой еще хотя бы на пять минут. Нужно отдать должное оперативному дежурному МВД по городу полковнику Сенченко, который, правильно оценив положение с бальными танцами, кроме полка с конной милицией, затребовал полк спецназа из дивизии имени Тимура Фрунзе. За час до качала конкурса положение было стабилизировано. Конный полк организовал заслоны и коридоры, а спецназовцы с четырех сторон вокруг здания построились поротно в каре, преграждая безбилетникам доступ внутрь спорткомплекса.
– Встреча с инопланетянами, а почему бальные танцы?! – недоумевал пожилой юноша в ковбойке.
– Говорят, в бальных танцах участвует настоящая инопланетянка! – звонко пропел чей-то восторженный голое.
– Эго та, что вчера ходила голая?
Неужели совершенно голая?!
– Совершенно, в чем мама родила!
– Скажите, Белый старик приехал из Индии, он йог? – интересовался молодой человек из провинции.
– Да пропустите меня? – чуть не плакала полнотелая любительница бальных танцев, тщетно пытаясь пробиться сквозь толпу. – Надо было заранее позаботиться! – отвечала она кому-то обиженным током. – Я за месяц купила билет, а вы только сейчас спохватились!
– Гражданин, уберите свои грязные деньги. Мне не нужны ваши сто рублей, я и за тысячу не продам вам свой билет. Я не занимаюсь коммерцией.
– Скажите, где вы купили фотографии инопланетянки? Как же вы говорите, что их везде продают, а я ищу, ищу и не могу найти!
– Мама, смотри, опять этот пес, прячь скорее билеты!
– Где, где пес?
– Да вон он, вон, рыжий! Это тот, бешеный!
Не вижу никакого пса. Вижу сплошной сумасшедший дом. Тут все бешеные.
Нилин, Чикина и Зинченко, возглавляя группку экстрасенсов, шаг за шагом пробивались к входу. Чикина уговорила принять участие в этом сумасбродном зрелище своего мужа Вадима Сергеевича, но даже и с его помощью, вернее, с помощью двух милиционеров, которые перед ними раздвигали толпу, пробиться к дверям спорткомплекса оказалось делом нелегким. Карасик и Белодед имели на двоих только один билет. Но Чикина заверила, что в дверях Вадима Сергеевича будет встречать сам председатель спорткомитета, и все экстрасенсы пройдут. Уфологи, по мнению Нилина, должны были остаться за бортом, он не знал, что те через начальника пожарной команды "Дружба", который сам был страстным уфологом, давно уже просочились в здание, и теперь с нарукавными повязками "Дежурный пожарный" нагло разгуливали не только по зрительской части, но и по служебной.
Два лимузина, в которых ехали Недобежкин со своей компанией вслед за "мерседесом" посла ФРГ и перед "тойотой" атташе Японии, въехали на пандус спорткомплекса. Шоферы выскочили открыть перед ними дверцы, и Шелковников важно побежал перед своими адмиралами, которые придерживали за локотки двух эффектных дам; Недобежкин – Лену Шершневу, а Петушков – Гаянэ или просто Гаю Мелитонян.
Милиционеры, стоящие в дверях, взяли под козырек, и вся компания на правах дипкорпуса прошествовала на гостевую трибуну. Вот что значит подкатить на лимузине и быть одетыми в костюмы от Ришарова! Не пренебрегайте, не пренебрегайте услугами Вольдемара Францевича, не заявляйте, что вы выше этого, ведите себя проще, и вам будут уготованы места на гостевой трибуне.
– Ой, сказка какая! Прямо в мраморную ложу! – комментировала происходящее Леночка Шершнева. – Нас, наверное, покажут по телевизору. Опять посыпятся предложения на главные роли. Все захотят снимать меня в образе дамы из высшего общества.
– Вот сейчас бесы потешатся, сколько душ будет уловлено в сети похоти. Что ты делаешь, Сергей! Беги, спасай свою растленную душу! Сейчас заиграет музыка – и ты пропадешь на веки вечные. Жизнь вечную ты променял на тлен, смрад, – бичевал Петушков номер два слабого до всего мирского Петушкова номер один.
– Да заткнись ты, Серега. Знаю я тебя, сам облизываешься на Гаечку, вон у нее ляжечки так и ходят, ух, аж дрожит вся.
– Ну и мразь же ты, Сергей! И мысли у тебя мерзкие! – впрочем, без должной убежденности проговорил Петушков номер два, пропуская вперед себя Гаянэ и признавая, что ягодицы у той действительно при ходьбе как-то очень ядрено подрагивают.
Недобежкин сел в центре трибуны в третьем ряду, Шелковников разместился от него по правую руку, слева устроилась Леночка Шершнева; Петушков с Гаей Мелитонян сели за нею. Шелковников, лукаво улыбаясь, протянул Недобежкину театральный бинокль. Когда он успел стянуть его у кого-то из публики, было просто непостижимо. Тронутый заботой своего бывшего камер-пажа, а теперь капитан-бомжа, Аркадий кивнул:
– Спасибо, Витя, мы очень близко к паркету. Думаю, бинокль мне не понадобится, передай его дамам.
Недобежкин лениво оглядел зал, обратив внимание на двойной блеск нескольких биноклей. Ему показалось, что этот блеск имеет к нему отношение. Он быстро вернул себе театральный бинокль и навел его на противоположную трибуну. Так и есть, из трех точек на него были направлены три больших морских бинокля. Аркадий Михайлович подумал, что это вчерашние моряки, воздыхатели Элеоноры Завидчей, которым он составил конкуренцию. Он только отчасти был прав. Лишь один бинокль принадлежал компании Седого, рядом с которым сидел человек в темных очках.
Примерно пять минут назад между Седым и Удавом состоялся такой разговор:
– Вчерашний парень приехал на лимузинах Ришара. Я дал его фотографию старикам. Их люди признали, что это он сегодня утром разгромил их ресторан на Лесной. Они утверждают, что этот парень и есть Москвич.
– Не думаю. Москвича никто не видел, ему нет смысла так ярко светиться, его почерк – не оставлять свидетелей. Мне все это не нравится.
– Ты сможешь его сегодня расколоть?
– Попробую.
Второй бинокль принадлежал красивой девушке восточного типа, и можно было подумать, что она интересуется троицей шикарных молодых людей в элегантных белых морских костюмах из чисто женского любопытства. Третий бинокль принадлежал молодому человеку лет тридцати с бородкой, который сразу же, отстраняя бинокль, надевал черные очки. В ногах, обутых в шикарные белые кроссовки, у него стаяла большая спортивная сумка. Он мало походил на любителя бальных танцев, скорее всего его можно было принять за фотокорреспондента, но для фотокорреспондента он находился слишком далеко от паркета.
– Где-то здесь в зале садит Гюрза, парень сорвал старикам какое-то важное мероприятие. В Москве всем вертит Ришар, и они думают, что Ришар нарочно хочет их снова стравить. Если удастся стравить Ришара и стариков, то мы сядем на Москву. Ты меня понимаешь?
Удав кивнул.
– Хорошенькая у тебя вышла поездка на бальные танцы. Мне кажется, парень всех выманивает. За ним кто-то стоит, но это не Ришар, этот еще хитрее.
– Вот ты и выясни, кто его натравил на нас. Я не верю в случайности.
Побожий в приподнятом настроении духа, гордый тем, что он хотя и не задержал ведьму, но зато с помощью партбилета нанес ей сокрушительное поражение, опираясь на клюку, бодро поспешил к трамвайной остановке, чтобы дома поесть окрошки, которую, как он знал, приготовила его жена Лукерья Тимофеевна, но у самой остановки задумался.
"А что бы сделал на моем месте Петр Петрович Цейц? – вдруг задал себе вопрос Маркелыч. – Он бы сказал: "Готовься в старики, пока молод!"
"Волохин? – понял он причину своего беспокойства. – Этот обязательно подведет, уж больно много газеток читает, все мне вырезки под нос сует, та все у него вырезка есть. А тут газеткой не прикроешься. Нет, Волохину бы Петр Петрович Цейц не доверил такое важное дело, уж больно он на себя надеется, а тут на Бога надеяться надо. Хорошо, у меня партбилет с собой оказался, а Волохин-то ни в Бога, ни в черта не верит, только на пистолет свой надеется да на ум, только какой в Волохине ум? Настоящего-то ума нет, газет начитается, да он даже не партийный. Пропадет! А ведь еще совсем мальчишка, только-только на пенсию вышел, ему еще жить и жить, я подсказать ему должен, так подсказать, чтобы он понял. Я по возрасту последний человек на земле, кто ему подсказать может".
Маркелыч повернулся и почти бегом припустил к дому на Палихе. Когда он, запыхавшись, поднялся на чердак, Волохина там уже не было. Маркелыч заглянул во все уголки, перешел та другую половину дома и там обшарил все закоулки, но Волохин исчез, только его газетки лежали в пыли.
"Пропал Сашка! – с ужасом подумал старик. – Что я скажу Дюкову?! Что скажу ГРОМу?"
Цепь! – вдруг заметил он лежащую на полу, почти на том же месте, куда положил ее, цепь с ошейником, которую он отнял у ведьмы. На сердце у него полегчало. Если не взяли цепь, значит, есть надежда, что Волохин остался жив.
В этот момент из квартиры девяносто один вышла высокая стройная девушка с черными как смоль волосами и необыкновенно блестящими кошачьими глазами и направилась на чердак явно к Побожему. Девушка несла в руке ту самую сумочку, что Побожий отнял у ведьмы.
– Дедушка! Вы ведь бывший милиционер? И тот, пожилой, что сейчас побежал вниз за собакой, тоже бывший милиционер.
– Волохин! – догадался старик. – Зачем же он побежал за собакой?
– Вы, как я понимаю, следите за квартирой, где я живу на совершенно законных основаниях, а вот ваша слежка незаконна. Только участковый в форме майора, Дюков его фамилия, состоит на службе, а у вас никаких полномочий нет.
– Я дружинник! – заявил Маркелыч, не ожидая такого поворота событий, несколько растерянный тем, что девушка знает их фамилии.
Черноволосая нагнулась и ловко подхватила цепь рукой. Маркелыч попытался выхватить у нее железную змею, но девушка, лукаво улыбаясь, успела спрятать цепь за спину.
– Это моя цепь. А то, что вы дружинник, это ни о чем не говорит. Я тоже дружинница.
Девушка достала из сумочки Авгия Елпидифоровича билет члена добровольной народной дружины и помахала им в воздухе.
– Я нарушила какую-нибудь статью уголовного кодекса иди советский закон?
Маркелыч нахмурился, роясь в своей памяти в поисках малейшей зацепки, чтобы задержать эту юную гражданку.
– Может быть, и нарушили, только я что-то сейчас не припомню. А чем вы докажете, что цепь ваша?
– Тем, что у нее на ошейнике надпись по латыни. Вы ведь, впрочем, не знаете латыни.
– Это по-иностранному? – Маркелыч тянул время.
– Ага, по-иностранному! – Девушка нарочно сказала "ага!", как бы дразня бравого милиционера. – А сейчас я покажу вам фокус, уважаемый Тимофей Маркелович. Видите, я даже знаю ваше имя, а вашего напарника зовут Волохин. Он сейчас купается в пруду ЦДСА. Раз, два, три!
Уж больно симпатичная была эта девушка, уж больно обезоруживающе тепло и улыбчиво смотрели на Маркелыча ее глаза, иначе бы разве дал ей отставной майор возможность запустить руку в баульчик Хрисогонова. Нет, он бы ловко ударил ее клюкой по руке или милицейской хваткой вывернул ее тонкое запястье за спину и отнял сумочку, в которой мог оказаться револьвер. Но ничего этого он не сделал, и девушка преспокойно достала из сумочки старую, засаленную, мятую шапку и кокетливо, набочок по счету "три" надела ее на свои свежевымытые, надушенные, роскошно уложенные волосы и вдруг исчезла, растворившись в полутьме пыльного чердака прямо на глазах Маркелыча.
Отставник бросился направо, налево, услышал веселый смех, хотел начать бить клюкой по воздуху, но удержался, ему показалась кощунственной сама мысль даже случайно задеть такое очаровательное существо, это было бы равносильно тому, что ударить палкой чудесную фарфоровую вазу. На своей щеке он ощутил поцелуй.
– Когда вы отняли у злой колдуньи цепь, вы спасли две жизни. Спасибо! – Маркелыч почувствовал на своей щеке еще один поцелуй. – Передайте Дюкову, чтобы он ехал в Архангельское, а своего друга найдете в домике для лебедей на пруду ЦДСА. Желаю ГРОМу больших успехов! Сегодня в Архангельском для вас будет работа, – волшебной музыкой прозвучал голос невидимки, взволновавший Маркелыча до глубины души.
Старик словно снова стал юношей, и на пороге смерти, давно не веря ни в ад, ни в рай, ни в загробную жизнь, ни в переселение душ, он вдруг обрел надежду. Если есть такие очаровательные девушки, значит, есть бессмертие.
Через несколько мгновений юная барышни с кошачьими глазами уже очутилась в спорткомплексе "Дружба", где встретилась с рыжеволосым молодым человеком и о чем-то начала с ним шептаться, после чего молодой человек постучал в одну из гримерных и вызвал пару номер двадцать один.
– Пара из Томска? – Танцоры согласно закивали. Молодой человек посмотрел в программку: – Альбина Молотилова и Анатолий Перышкин? Срочно перебирайтесь в другую комнату, эта для вас тесна. – Рыжий заговорил официальным голосом несколько взволнованного администратора: – Срочно, срочно. Идет комиссия ООН по охране прав артистов, а у нас артисты в гримерных как селедки в бочке. Сейчас мы вас всех рассредоточим по отдельным гримерным. Еще бы пять минут, и разразился международный скандал! Так… – Молодой человек, соображая, закатил глаза к потолку. – Ага, в секторе "С", совсем рядом со сценой, двойной полулюкс. Вы не возражаете?
– Нет, не возражаем! – заявила польщенная вниманием администрации юная дебютантка. Ее кавалер хотел что-то возразить, но она бросила та него уничтожающий взгляд, и он сразу же осекся.
Рыжий помог собрать вещи паре из Томска и лабиринтами служебных коридоров повел их в двойной полулюкс. Вскоре юная пара, которая, кстати, в предыдущих выступлениях заняла предпоследнее место, оказалась захлопнутой в ловушке.
– Свое выступление вы увидите по телевизору! Как минимум, второе место вам обеспечено. А если будете благоразумно молчать о случившемся, на всех последующих конкурсах судьи не посмеют давать вам меньше шестого места. – Рыжий очень трезвым голосом быстро живописал им их дальнейшую карьеру. – Вы всегда будете финалистами. Зарубежные конкурсы, гастроли в странах Бенилюкса и обеих Америках. Только сегодня никакого скандала. А то будет хуже! Включайте телевизор и смотрите свое выступление!
Коварный молодой человек, заперший пару двадцать один в служебном помещении, не обращая внимания на мольбы о помощи дебютантки конкурса и угрозы ее партнера, доносившиеся из-за металлической двери, вышел в маленькую прихожую и, заперев вторую дверь, прислушался. В коридоре крики и буйство попавшей в ловушку пары были не слышны.
– Толик! Ты должен что-то предпринять! Ты же мужчина. Я же тебе говорила, что у нас все шансы в "латине". Вот и подтверждение! – Дебютантка молитвенно сложила руки, продолжая задом биться в дверь. – Мафия! Кругом мафия. Вот, значит, как они в Москве расправляются с конкурентами! Ну, что же ты ничего не предпринимаешь?! Не можешь выломать какую-то несчастную дверцу!
– Да перестань ты действовать мне на нервы! Я сосредоточился на танцах, теперь дай мне сосредоточиться на двери.
Молодой человек осмотрел дверь, разбежался и саданул в нее плечом. Кажется, это было запасное помещение для хранения особо ценного инвентаря, и металлическая дверь даже не дрогнула.
– Альбина! Включи телевизор, пока я буду ломать эту проклятую дверь.
Партнерша, заливаясь слезами, на ощупь подошла к телевизору и включила московскую программу.
– Толик! Смотри! Уже начали объявлять пары. Все погибло! Мы будем жаловаться в ООН!
Бодрый голос ведущего объявил:
– Пара номер шесть!
Недобежкин, сидя на гостевой трибуне между двумя очаровательными девушками, с замиранием сердца ждал, когда объявят пару номер тринадцать. Он уже нашел Завидчую в толпе конкурсантов, где она, как солнце, сверкала ослепительно-белой кожей и волнами хитроумно уложенных золотых волос.
