355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Гуськов » Дочка людоеда, или приключения Недобежкина » Текст книги (страница 14)
Дочка людоеда, или приключения Недобежкина
  • Текст добавлен: 8 сентября 2016, 21:58

Текст книги "Дочка людоеда, или приключения Недобежкина"


Автор книги: Михаил Гуськов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Глава 19
ПЛЕМЯННИК ВОДЯНОГО

Маркелыч все еще мучился вопросом, докладывать Дюкову о своем столкновении с ведьмой или нет. Доложить было бы надо, но Маркелыч слишком дорожил своей репутацией, чтобы на старости лет стать посмешищем таких горе-милиционеров, как Волохия, который мог только заражать своим сомнением молодые умы. Молодыми умами Маркелыч называл всех милиционеров, только что вышедших на пенсию или уволенных из органов МВД по служебному несоответствию. Конечно, только тех из них, кто вступил в ГРОМ, чтобы продолжать вести борьбу с преступностью.

Так и не решив эту проблему, Маркелыч привстал со своего раскладного табурета и прислушался. Шаги на лестнице принадлежали человеку легкомысленному, хотя с потугами на основательность, пятка ставилась на ступеньку четко с милицейским притопом, но носок шаркал с вороватым оттенком. Правой ногой шагающий по лестнице ступал уверенно, а левой с сомнением.

– Так и есть! Волохин? Как ему Дюков доверяет такой важный пост? – с неудовольствием расшифровал Побожий шаги своего коллеги по ГРОМу.

Независимо помахивая газетками, свернутыми в трубочку, на лестничной площадке перед чердаком появился юный пенсионер Александр Михайлович Волохнн.

– Что, старина, спишь? А храпеть-то зачем? – начал втравливать старика в склоку Волохи.

– Как тебя Михайло Палыч в ГРОМе держит – позорище одно! Ты что же, сюда газетки пришел читать? Страмота, как ты до капитана дослужился?

– Газетки надо читать, Маркелыч, иначе шерстью, как ты, обрастешь. Надо быть политически грамотным. Это ты ничего, кроме "Красней звезды" да "Мурзилки", не читаешь, с тобой и поговорить интеллигентно нельзя. Продукт ты, Маркелыч, одним словом.

– Какой еще такой "продукт"? – насторожился Побожий, боявшийся непонятных слов, отдававших обвинением в политическом уклоне.

– Сталинско-бериевский!

– Тьфу, трепло! – плюнул Маркелыч, глядя на часы. – Так, заступай на пост. Докладываю, в квартиру пытались проникнуть двое неизвестных, но напуганные чем-то внутри квартиры, резко бросились вниз. Догнать их я не успел. Второе, в квартиру проникло лицо женского пола неопределенного возраста, – Маркелыч нарочно не стал указывать, что это была старушка, – которое пыталось вывести из квартиры собаку и кота. Попытку похищения животных я пресек. Задержать означенное лицо не удалось, так как оно по чердакам спаслось бегством. Более никаких происшествий не случилось.

– Эх, ты! "Означенное лицо"! Вот и ставь таких академиков в засаду. Тебе, Маркелыч, только в президиуме ГРОМа теперь заседать, а не в засаде. Пора тебе, Побожий, в комитет ветеранов подаваться или кружок в Доме пионеров вести, там будешь свою клюку пионерам преподавать.

Маркелыч сложил свой стульчик и, опираясь на палку, пошел с чердака, крыть ему было нечем. На прощание он сказал самонадеянному молодому пенсионеру:

– Ты, Волохин, того. Я тебе всего не сказал, потому что ты, как есть, болтун. Помяни мое слово, не доживешь ты до моих лет, если сегодня газетки читать будешь. Я пойду проведаю свою жену Лукерью Тимофеевну, поужинаю, посмотрю программу "Время' и, так и быть, приду тебя подстраховать. Чует мое сердце недоброе.

– Иди, иди, хватит каркать! Я знаешь в каких переплетах бывал. Уж лицо женского пола, тем более неопределенного возраста, от меня на чердак не убежит. – Волохин, нарушая конспирацию, радостно заржал.

– Кобель ты глупый, Волохин! – в сердцах сказал Маркелыч, уходя с чердака. – Пропадешь ты не за понюх табака.

Оставшись один, Волохин обошел чердак, внимательно изучая все сомнительные места, особенно двери и слуховые окна, прикидывая, откуда могут появиться и куда могут скрыться злоумышленники против его персоны. Пропадать не за понюх табака, как его предупреждал Маркелыч, вольнодумцу не хотелось. В отличие от Маркелыча и Дюкова, он больше полагался не на клюку или веревку, а на пистолет "ТТ, хотя украдкой тренировался вязать узлы и дома, надоедая своим внукам и жене, часами размахивал клюкой, мечтая, как только Маркелыч переселится в мир мной, сразу же занять в ГРОМе его место наставника молодежи по части клюки. Он уже давно понял, насколько эффективное оружие стариковская клюка, но обзавестись ею Волохину не позволяла гордость. Он не желал Маркелычу скорой смерти, наоборот, он даже хотел бы, чтобы тот пожил подольше. Чем дольше проживет Маркелыч и чем больше совершит подвигов с помощью сшей клюки, тем больше славы получит он, Волохин, вещая будущим поколениям ГРОМа примерно в таком духе:

– Побожий – это был гений сыска, гений клюки. Мы, тогда еще совсем юные пенсионеры, свысока относились к его приемам ведения следствия. Маркелыч убеждал нас взяться за клюку, начать готовиться к роли стариков, пока молоды, но мы не ценили умных советов. Мы все молодились. Я первый понял правоту ветерана и стал его любимым учеником, которому великий Побожий передал все секреты своего мастерства! И я шучу вас этим приемам!

Тут Волохин смахивал слезу, купаясь в лучах Маркелычевой славы. Как все наследники гениев, говоря о гении, Александр Михайлович намеревался говорить лишь о себе, благородно и незаметно для слушателей совершая подмену. Вот почему все соприкасавшиеся с великими так любят говорить о них после их смерти.

А пока, проверю обойму в своем пистолете "ТТ', который он держал на законных основаниях аде с 1947 года как почетный ворошиловский стрелок, Волохин приготовился к наблюдению за квартирой девяносто один. Дома у него была припрятана еще одна обойма, последняя. Он понимал, что больше ему патронов не достать, и на любое дело брал лишь одну обойму. До стрельбы, правда, пока, не доходило, но он знал, что, если придется стрелять, будет стрелять только наверняка. Его марка в ГРОМе – это поражение цели с первого выстрела, В себе отставной каштан был уверен, он постоянно тренировался в пневматическом тире, под восхищенные возгласы детворы расстреливая "зайцев" и "медведей", попадая в глаз электрической сове, после чего она начинала махать крыльями, и заставлял крутиться лопасти мельницы. На эти тренировки уходила существенная часть его пенсии, но Александр Михайлович шел на такие финансовые жертвы, чтобы поддерживать свою форму почетного ворошиловского стрелка.

Вскоре после того, как он, совершив обход чердака, встал у чердачной притолоки, – дверь в квартиру девяносто один отворилась, и из нее на лестницу шмыгнул рыжий пас и сломя голову, помчался вниз. Волохину показалось, что дверь псу открыла молоденькая хорошенькая девушка, впрочем, это ему могло и померещиться, но то, что рыжий пес выскочил из квартиры девяносто один, было неоспоримым фактом.

Александр Михайлович не был педантом сыска н потому, бросив пост, бесшумно н неожиданно проворно для своего довольно значительного роста и возраста побежал вслед за собакой. Пес показался ему подозрительным, он явно бежал по чьему-то следу, и Волохин решил бежать вслед за ним, тем более что Дюков всегда внушал членам ГРОМа: Дольше творчества, больше смелых решений, следуйте духу, а не букве нашего устава!"

И теперь милицейское чутье подсказало ему: "Беги за псом!" Волохин метеором пролетел все пять этажей и успел засечь пса, когда тот уже сворачивал за угол. Радуясь тому, что надел сандалеты, а не ботинки, в которых бежать было бы не так удобно, он почти догнал рыжего Полкана на трамвайной остановке. Пес перешел на шаг. Перешел на шаг и Волохин. Приняв независимый вид, помахивая газетками, Волохин, как ему казалось, совершенно не походил на бывшего работника милиции. "Учитель на пенсии! Учитель на пенсии! – твердил про себя бывший капитан. – Спокойно! Все видят, что по улице идет бывший учитель математики. Дышит воздухом, Наслаждается природой? Так, наслаждаюсь природой!"

Пес опять припустил бегом. С дорогим сердцу Волохина образом учителя математики пришлось расстаться. "Надо бежать, как бежать? Ага, – сообразил милиционер, – надо бежать от инфаркта! Бегом от инфаркта! Бегу от инфаркта!" – вошел в новый конспиративный образ милиционер, приняв соответствующий имидж.

"А Маркелыч, поди, и не слышал такого слова "имидж"! – Волохин начал задыхаться. – Проклятый пес! Нет чтобы идти чинно. Бегу от инфаркта! Бегу от инфаркта! Нет это уже слишком, никто не поверит, что я бегу от инфаркта, уже я бегу к инфаркту, Ага, так, я тренируюсь для марафона ветеранов на приз газеты "Советский спорт"! Я бывший мастер спорта по бегу на марафонские дистанции, вышел на пенсию и теперь бегу в свое удовольствие, на правах общественника".

Волохин выпятил грудь, согнул руки в локтях и побежал уже не от инфаркта, а словно бы в свое удовольствие.

– Смотрит, Петя, пожилой человек, а как легко бежит. Наверное, это бывший милиционер или военный, какая выправка! Видишь, он не сутулится, как ты! Вот с кого надо брать пример, с милиции, – услышал Александр Михайлович возглас бабки в молодежной шапочке с длинным козырьком, указывающей на него внуку, лениво евшему мороженое.

"Старая карга! – чертыхнулся про себя Волохин, – Кто тебя за язык тянет орать на всю улицу про бывшего милиционера! Так она мне всю конспирацию нарушит!

Пес подбежал к театру Советской Армии и скрылся среди колонн. Александр Михайлович взбежал по гранитным ступенькам вслед, за собакой. И теперь, прежде чем завернуть за колонну и столкнуться с Полканом, он принял совершенно посторонний вид. Я посторонний, товарищи!" – без слов заявил своим видом Волохин всему миру, совершая поворот за угол. Полкан с недоверием оглядел бывшего милиционера, от которого за километр разило бывшим участковым, и, посчитав его неопасным для себя, побежал дальше. Милиции рыжий Полкан не боялся, рыжий Полкан баялся Агафью, да и то, после того как Маркелыч завладел цепью е ошейником, опасался ее гораздо меньше. Если бы он был убежден, что Маркелыч убережет цепь от Агафьи, то и вовсе бы перестал страшиться бабы-яги, но такой уверенности у рыжего Полкана не было.

От театра Советской Армии пес, перебежав площадь и улицу, шмыгнул в сад ЦДСА, снова заставив сделать своего преследователя бодрую пробежку. Там пес бросился к пруду и нырнул в воду недалеко от домика белых лебедей. Волохин с нетерпением прождал его минуту-другую, но собака не выныривала. Волохин заволновался. Как и Маркелыч и большинство членов ГРОМа, Волохин был огрубевшим человеком с изношенными чувствами. Заволновался он не потому, что псина могла утонуть, хоть ему и было жаль бедное животное. Нет, заволновался он оттого, что выходило так, будто, оставив пост, он ничего существенного не обнаружил и даже упустил объект преследования.

"Утопился, что ли, доходяга! Или где-нибудь в кустах вынырнул, чтобы сбить меня со следа. Во, тварь дрессированная. На какие только уловки не пускается преступный мир, но Волохина не проведешь".

– Гражданочки! Покараульте, пожалуйста, мою одежду. У меня внучок бросил бабкино кольцо в пруд, полезу искать! Стыд-то какой, а что делать? – обратился он к двум бабкам с благородной просьбой, придумав эту ложь во спасение.

Ничего, ничего, не стесняйтесь! Только вряд ли вы его найдете в таком иле! – ответили пожилые дамы. – Мы покараулим вашу одежду, нам все равно нечего делать.

Милиционер быстро разделся до трусов и, опасаясь только за судьбу пистолета, оставленного в одежде, брошенной на попечение старушек, нырнул в пруд, туда, где рядом с декоративным домиком плавали два белых лебедя.

Волохин стал шарить по дну руками, пытаясь нащупать труп утонувшей собаки, схватился за большое металлическое кольцо, дернул на себя и открыл дверцу в какую-то светящуюся ярким светом трубу, куда его сразу же засосало водоворотом.

Тем временем, когда Волохин нырнул и с головой ушел в воду, к его одежде подбежал мокрый рыжий пес и очень лихо сграбастал ее своей пастью, да так ловко, что прихватил даже оба сандалета.

– Пошел вон! Отдай одежду! Держи его! Лови! – завопили пожилые дамы, взявшиеся караулить одежду бравого милиционера, и кинулись догонять четвероногого вора по аллеям и дорожкам сада. Увы, вскоре они потеряли из виду животное. Пес, как только убедился, что преследовательницы отстали, обогнул пруд с другой стороны и, улучив удобный момент, юркнул с одеждой в зубах в лебяжий домик, после чего, уже без одежды, выбежал из домика и бросился в глубь сада. Там, возле забора, на одной из дальних аллей он лапами быстро-быстро стал рыть мягкую землю и наконец раскопал маленький клад, которым оказалось тусклое оловянное колечко. Это колечко он схватил зубами и, спрятав под языком, так же быстро закопав лунку, помчался к выходу из сада.

Через пятнадцать минут, запыхавшиеся и расстроенные происшедшим пожилые дамы вернулись на берег пруда. Они преодолели искушение избежать ответственности за свой провал на поприще сторожевого искусства, порядочность заставила их вернуться к пруду. Однако голого мужчину они на берегу не застали.

– Катя! Уж не утонул ли он?

– Ой, Люба, да что ты говорить, окстись! Он ушел. Увидел, что одежды нет, подумал, что мы ее украли, и ушел.

– Куда же он ушел в одних трусах? Наверное, носится по саду, ищет нас.

– Уж тогда, наверное, побежал к выходу из парка, на остановку троллейбуса, чтобы нас догнать.

– Давай побежим и все ему объясним.

Нет, надо ждать на берегу. Наша совесть спокойна, мы же не виноваты, что собака утащила его вещи. Если что, коллектив "Трехгорной мануфактуры" подтвердит, что мы были ударницами коммунистического труда и вообще!

Старушки долго обсуждали это пренеприятнейшее происшествие и, тщетно прождав голого гражданина в течение двух часов, собрались было уходить из парка, решив, что он либо утонул, либо без одежды исчез в неизвестном направлении, но потом согласились, что надо подождать еще полчаса.

Когда водоворот подхватил бравого водолаза, швырнул в открытый им люк и понес в какую-то трубу по длинному светящемуся тоннелю, он почувствовал, что ему не хватает воздуху и что он вот-вот захлебнется.

"Эх, Дюков даже и не узнает, где погиб его доблестный сотоварищ по ГРОМу, придет на пост на чердаке, спросит Маркелыча: "Где Волохин?" – и что ему ответит Маркелыч? Прощай, карьера ученика великого Маркелыча! Как глупо погиб! Сколько бы еще полезного мог совершить, послушайся я Тимофея Маркеловича! Прав, прав, Маркелыч, гибну не за понюх табака, из-за какой-то рыжей дворняги!"

В глазах у утопающего поплыли круги, засверкали звезды, не в силах больше одерживаться от нарастающего удушья, он сделал, как ему показалось, гибельный глоток, но вместо воды в грудь ему ударила оживляющая и проясняющая сознание струя кислорода Звездочки и круги больше не плавали в его глазах, утопленник огляделся. Оказалось, что он сидит на берегу среди зеленой травы. Не успел водолаз опомниться, как две красивые девки, голые по пояс и толстогрудые, подхватили его под руки и потащили по мраморным ступенькам к огромной малахитовой ванне, из которой шел молочный пар.

– Пришел наш королевич, ясный месяц! – распевно голосили обе девки. – То-то радости у нашего батюшки будет, сейчас от тины и ила отмоем, в дорогой кафтан нарядим.

Волохин, стыдясь своих семейных трусов и преклонного возраста, да еще не совсем оправившись от неожиданности, покорно шел к ванной.

Одна из девок начала стягивать с него трусы, он уцепился в сатиновую материю, но вторая девка принялась щекотать его, да так ловко, что он весело заржал и стал от нее отбиваться и, обессиленный от щекотки, повалился в ванную, тут обе девки ловко стянули с него трусы и стали намыливать ему спину, ноги и руки. Причем продолжая щекотать его.

Ой, девоньки! Вы чего, с ума сошли? Ха-ха-ха! Имейте в виду, я отличник милиции. Будете заниматься хулиганством – привлеку! Ха-ха-ха!

Сокол ты наш ясный, королевич! Сейчас тину мирскую-то с тебя смоем!

Волохин стал размякать, успокаиваться. Голые девки достали его из ванной и завернули в махровое полотенце. Одна из них поднесла к нему большое зеркало.

– Поглядись, королевич!

Волохин взглянул ка себя и не поверил своим глазам. Лысина куда-то исчезла, морщины разгладились, он полязгал зубами – и зубы, вроде все целы. Точно, именно таким красавцем он был в тридцать лет.

– Что, нравишься себе?! Узнал наконец себя! А то заладил: "Отличник милиции, отличник милиции", то-то батюшка обрадуется, увидев такого молодца.

Ещё две девки, тоже до пояса голые, – ноги у них были спрятаны в сверкающей серебром чешуе – поднесли Волохину рубашку, сафьяновые сапоги и парчовый халат, стали обматывать его шелковым кушаком. Потом, приняв под руки, повели длинными мраморными коридорами в сверкающие хоромы. Там, в хоромах, на серебряном стуле сидел важный старик в небольшой золотой короне.

– Ну, здравствуй, племянник! Заждался, заждался тебя! – поднялся старик навстречу милиционеру. – Принимай пруд. Будешь здешним водяным, а меня на повышение отправляют. Царицынскими прудами, дорогой племянничек, еду управлять.

Волохин в старичке точно признал своего дядю по матери Кузьму Егорыча, умершего лет двадцать назад.

– Пелагея! Накрывай на стол!

Волохин, ничего не понимая, морщил лоб. Какие-то добрые молодцы внесли стол, накрыли его скатертью, а девки в кокошниках и рыбьей чешуе, но с голыми грудями быстро уставили стол всякой снедью.

– Садись, племяш, по правую руку, а по левую – Марфа сядет. Хороша у меня дочурка! Шестнадцать лет стукнуло!

Румяная пригожая девица, тоже, как и Кузьма Егорыч, в золотой короне, надетой поверх русых кос, улыбнулась милиционеру.

– Давненько мы не виделись. Меня Главный водяной спрашивает: "Кого после себя рекомендуешь?" А я тебя сразу вспомнил. Сердце у меня к тебе прикипело, когда ты еще махоньким был. Хороший ты был парнишка, шустрый, в воду так и лез, все купаться любил. Настоящий водяной! Я ему говорю: "Племянник у меня в Москве живет. Этот в пруде порядок наведет. Отличник милиции"! Главный из архива МВД твою характеристику затребовал. Очень хорошо, что ты общественной работой на пенсии занимаешься. Тут все сомнения у Главного водяного побоку, и он говорит: "Утверждаю! Мое слово нерушимое!" Радуйся, племянник. Попал ты, по-вашему, как мышь в крупу, а по-нашему, как щука в плотву. Девки, а ну-ка, повеселим гостя!

На мраморный пол выскочило несколько румяных девок в цыганских нарядах с пестрыми шалями и стали плясать "цыганочку", причем, когда они начинали мелко-мелко трясти плечами, их наряды обнажали роскошные белые торсы.

Если наверху в столичном граде уже и водки было не достать, и с продуктами было шаром покати – темп набирала перестройка, – то у Кузьмы Егорыча стол ломился. Водка "Столичная", и "Посольская", и "Пшеничная", и заграничная "Смирновская" и Зверобой", и "Кубанская", и "Перцовая" – и каких только водок и наливок не красовалось на столе. Короче, было полное изобилие. В фарфоровых салатниках плавали белые грибы и соленые рыжики, в фаянсовой лоханке милиционер узнал боровики, проглядывающие в сметане, В корытцах, обложенных дубовыми, вишневыми и смородинными листами, выставлены были ядреные огурчики, поодаль стояла квашеная капуста. Кадушка с черной и кадушка с красной икрой посверкивали зернистыми звездочками, радуя глаз. Именно такое застолье устроил ему дядя в пятьдесят втором году, когда Александр Михайлович получил звание старшины милиции. Волохин, растрогавшись, вспоминая это, протянул руку к бутылке "Столичной", его желание предупредили пухлые белые руки с розовыми пальцами, налив ему в хрустальный лафитник.

– За здоровье Варвары Егоровны, моей сестры! Царствие ей небесное! Третьего дня обрадовал ее, что твоя судьба устроена, уж как та радовалась, как радовалась. Ты, племянник, смотри не подкачай, не осрами дядю.

Они выпили. Двоюродная сестра Марфа чокнулась с Волохиным, по-русалочьи ему улыбаясь. Волохин не мог упустить случая, как со старыми боевыми друзьями, братаясь с содержимым водочных бутылок. Он даже прослезился под конец, когда дядя сказал:

– Понравился ты моей Марфушке. Ишь как зарделась. Восемнадцать стукнет, свадьбу сыграем. Ну, так как, берешь корону водяного Краснознаменного Екатерининского пруда?

– Спасибо, дядя! По гроб жизни не забуду вашего благодеяния. И как. я у вас на полу спал, когда в Москву после фронта приехал. Век не забуду, что вы меня приютили и в милицию путевку дали. Спасибо. И за должность водяного спасибо. Великая честь быть вам зятем, дорогой и любимый дядя Кузьма Егорович. Только друзья мои там остались, Дюков сейчас на чердаке, в пыли, один на один с преступным миром, Маркелыч, несмотря на свои восемьдесят лет, опираясь на клюку, бережет покой честных граждан. Я прозрел, дядя, окончательно прозрел, только теперь я понял, какой я был хамлон по отношению к Маркелычу. Не могу я прежде Маркелыча уйти на покой. Простите, дядя, но еще двадцать лет я должен нести свое служение Родине. Я так решил, чтобы искупить перед друзьями свою вину, что бросил пост на чердаке, что не ценил их наставлений. Маркелыч мне передал свое искусство владеть клюкой, не могу я это искусство унести на тот свет, а больше учеников Маркелыч не успеет подготовить. Я вижу, что он хоть и хорохорится, а недолго осталось жить герою. Простите, дядя, спасибо за доверие, и Главному водяному вашему низкий поклон. Но решил я искупить свою вину перед друзьями. Вот вам мое последнее слово.

Кузьма Егорович отставил рюмку водки и тяжело задумался. Долго длилось его молчание. Марфуша сочувственно глядела на двоюродного брата. Плясуньи, сбившись поодаль стола, замерли в тревожном ожидании.

– Не ошибся я в тебе, Александр, не ошибся! Много ты пакостей наделал, когда в милиции работал, Приходькова неправильно засудил и на Захаркину материал не по делу подал. Опять же рукоприкладством занимался в процессе дознания. Но законность блюл, блюл интересы простых граждан. То, что в детстве было заложено, все же перевесило. Ладно. Трудно мне будет Главному водяному объяснить, но он поймет. Бывай здоров. Вольному – воля, а прощенному – рай. Бабы, проводите его на тот свет! Давай на посошок, племянник, уж больше мы с тобой на этом свете не свидимся. Сам выбрал себе долю!

Кузьма Егорович и племянник чокнулись. Марфуша дрожащей рукой украдкой протянула двоюродному братцу что-то завернутое в платочке и сжала ему пальцы. Волохин выпил последнюю рюмку, все поплыло у него перед глазами. Девки подхватили его под руки, повели тем же путем к ванне, сняли с него роскошную одежду и окунули в ванную с холодной, как лед, водой, потом поволокли дальше. Снова Волохина охватило удушье, и он, дико загребая руками и выпучив глаза, вынырнул на поверхность пруда.

Старушки, которые второй час все еще ждали, что гражданин, доверивший им одежду, появится, чтобы они могли объяснить ему свою невиновность, в ужасе уставились на восставшего из лона вод.

– Катя! Утопленник воскрес! Водяной!

– Не психуй, Люба! Брось свою мистику.

Более привлекательная старушка накинулась на Волохина:

– Так вы шутки с нами шутить, гражданин! В таком возрасте. Как вам не стыдно?

– Катя! Да он же пьян. От него же разит, как от винной бочки. Где он там, на дне, что ли, нажраться успел? Пойдем отсюда!

Волохин принялся искать свою одежду. Пожилые дамы, оскорбленные поведением несостоявшегося водяного, пошли прочь.

– Пистолет! Я потерял пистолет! Личное оружие! Подарок Ворошилова лучшему стрелку московской милиции сорок седьмого года.

Сам не помня себя от нахлынувших чувств, а может, под действием выпитых у дяди водок, он залез в лебяжий домик и, свернувшись калачиком в этом тесном помещении, захрапел, положив под голову свой ботинки. Напрасно лебеди щипали его клювами, пытаясь выгнать непрошеного гостя из своего домика. Волохин спал мертвецким сном.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю