Текст книги "Последний Совершенный Лангедока"
Автор книги: Михаил Крюков
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]
– Так ведь она была создана как раз для борьбы с катарами, ты разве не знал?
– Нет, я думал, инквизиция – испанское изобретение…
– Большинство так думает.
Букварь привычно запустил руку в бородёнку, и я понял, почему она такая растрёпанная.
– Начальный период истории инквизиции вообще изучен слабо. Ясно, почему: очень уж неприглядная история получается. Поэтому католические авторы его либо обходят, либо пишут боговдохновенную ерунду, а светским историкам, кроме идеологически выдержанных завываний, ничего путного не написать, ведь архивы Ватикана для чужих наглухо закрыты. Пик деятельности испанской инквизиции приходится на правление Фердинанда и Изабеллы, а это уже XV век. Кстати говоря, правовую, если можно так выразиться, основу инквизиции Рим позаимствовал у императора Священной Римской империи Фридриха I Барбаросса.
О ересях в христианстве у нас читают целый курс, так что давай поконкретнее. Что именно тебя интересует?
– Ну, для начала, сколько вообще этих ересей было, и вообще, почему они появлялись?
– Ты неправильно ставишь вопрос, – сказал Букварь, – а ведь правильно поставленный вопрос содержит половину ответа.
– А почему он неправильный? – подыграл я, надеясь, что профессиональная привычка возьмёт верх, и Сан Саныч без понуканий прочитает нам лекцию.
– Ты чаво, юзер? – сказал Букварь с такой знакомой интонацией, что я сразу вспомнил школьные уроки алгебры, когда он, посмеиваясь, стремительно решал задачи для всего класса. – «Ересь» – это термин, придуманный ортодоксальными богословами, иными словами, идеологами победившего течения в христианстве. Доктрина победившего учения стала догмой, а все остальные – ересями. Пойми, римско-католическая церковь заняла доминирующее положение, в общем-то, случайно. В истории раннего христианства было много поворотных пунктов, когда победить могло другое течение, и тогда доктрина выглядела бы совершенно иначе. В первые века по Рождеству Христову существовали пять доктринальных центров христианства: Рим, Константинополь, Антиохия, Александрия и Иерусалим, и борьба между ними шла с переменным успехом. Рим далеко не всегда выходил победителем.
Помнишь, во времена нашего студенчества был учебник философии для технических вузов Афанасьева, его ещё называли «Философия для домохозяек»? Так вот, сейчас полно книг из серии «Православие для чайников». В них история религий выглядит так, что стоило появиться христианству, и языческие культы практически сразу признали своё поражение. А на самом деле, борьба между иудаизмом, зороастризмом персов, неоплатонизмом александрийских греков и христианством была долгой и ожесточённой. Мало того, между собой грызлось множество христианских сект. Мы знаем о десятках сект, сражавшихся за бога, а ведь прошло две тысячи лет! Скорее всего, их было гораздо больше.
Пожалуй, первую серьёзную оппозицию евангелическому христианству составили гностики. А вообще, первым еретиком в христианстве считается Симон Маг, иногда его ещё называют Симон Волхв. Кстати, говоря, покупка и продажа церковных должностей получила название «симония» по его имени – он по глупости попытался купить дар священства у апостолов. Про Симона рассказывали, что он всюду возил с собой продажную девку по имени Елена, которую называл живым воплощением божественной мысли.
Многие христианские секты отличались странностью верований и обрядов, запредельными невежеством и суевериями. Например, артотириты питались исключительно хлебом и сыром, адамиты, подражая первому человеку, ходили голыми, причём и мужчины, и женщины, николаиты исповедовали свальный грех. Патрикиане считали, что человеческая плоть создана дьяволом, они ненавидели жизнь и считали высшей целью самоубийство, секта воинов почему-то отрицала страшный суд, воскресение мёртвых и рождение Христа от девы Марии. Сейчас практически невозможно понять их логику, потому что упоминание об этих сектах и их взглядах можно найти только в сочинениях, направленных против ересей.
Власти беспощадно преследовали гностиков, поэтому они объединялись в тайные союзы. Вступить в такой союз было очень трудно, нужно было принести суровую клятву, передать общине всё имущество и соблюдать строгие правила. Жили они в уединённых местах, отсюда и пошло монашество, ведь в Библии о монахах – ни слова.
Ну, что тебе ещё рассказать? Идеи гностицизма лежат в основе таких ересей, как манихейство, присциллианство, арианство, павликианство, учение болгарских богомилов, и, как их идейное завершение, ересь катаров.
– Постой-постой! – я схватился за голову, – нельзя вот так сразу вываливать на неподготовленного человека… Ариане, павликиане… Давай начнём с простого: в чём суть гностицизма?
– Ты считаешь, что это простое? Юзер, как есть юзер! Учение гностиков как раз чрезвычайно сложно хотя бы потому, что разных направлений гностицизма было очень много. Гностицизм для современного человека малопонятен, поскольку оперирует, я бы сказал, заумными терминами, под которыми каждый пророк или основатель секты понимал что-то своё. Но если очень упрощённо, то в его основе лежит фантастическое толкование Ветхого и Нового Заветов, попытки объединить их с учениями античных философов и Каббалой. Гностики были последователями идей дуализма, но толковали их своеобразно: Яхве, бог иудеев, представал богом карающим, а Иисус, наоборот, был богом милосердным, заступником людей. Они считали земную жизнь бессмысленной, но верили, что положение можно исправить путём магических очистительных обрядов. Они предлагали грешникам средство спасения души, соблазняя этим христиан-ренегатов, именно поэтому первые отцы церкви вели с ними непримиримую борьбу.
Арианство – это ересь, которую проповедовал епископ Арий родом из Ливии, пресвитер[6]6
Пресвитер – во времена раннего христианства то же, что епископ, но в отличие от последних, своих пресвитеров члены общины выбирали сами.
[Закрыть] Александрийской церкви. Арий жил в III-IV веках, его учение раскололо христианство. Арий учил, что Христос, вторая ипостась Троицы, не совечен Отцу, а был им порождён. Сын имеет начало, а Отец безначален. Арианство было осуждено Никейским церковным собором 325 года, а потом и Константинопольским собором 381 года. После Никейского собора Арий был сослан в Иллирию,[7]7
Иллирия – римская провинция в западной части Балканского полуострова.
[Закрыть] а труды его уничтожили, поэтому мы можем судить о них только по сочинениям критиков. Уже тогда Церковь использовала довольно радикальные методы борьбы с идеологическими противниками. Арианство было практически государственной религией в Провансе и Лангедоке в эпоху падения Рима, предвосхитив катарскую ересь.
Манихейство – это ересь перса Мани или Манихея. Он родился в Месопотамии близ Ктесифона (сейчас примерно на его месте стоит Багдад), жил в III веке, проповедовал в Центральной Азии, Индии и даже Китае. Ересь Мани легла в основу множества более поздних еретических учений, например, присциллиан и каинитов, а позже – богомилов и тех же катаров.
На Западе к V веку манихеи и гностики в основном исчезли или были истреблены, а вот в Византии возникла ересь неоманихеев. Её приверженцы почитали писания святого Павла, поэтому получили название павликиан. Правда, они многое потеряли из учения Мани. Например, они признавали брак и не отвергали мясо. Павликиане, как и манихеи, были дуалистами: они считали, что творение исходит от двух начал, божественного Духа и материи, которая является порождением дьявола. Павликиане не признавали Ветхий Завет и часть Нового (к примеру, сочинения апостола Петра), осуждали культ Пресвятой Девы, поскольку считали её всего лишь средством, с помощью которого тело Иисуса пришло в мир. Раз тело состоит из материи, оно порождение дьявола, в нём томится божественный Дух. Павликиане не признавали крещения и причастия, не было у них и священников. Византийские императоры истребили павликиан, но их секты сохранились в Армении, откуда по приказу византийского императора Александра они были высланы на Балканы, где положили начало ереси богомилов.
Она получила название по имени попа Богомила, который жил в конце X века. Болгария оказалась полем битвы между папой римским и константинопольским патриархом. Изначально славяне отдавали предпочтение восточному обряду, но Рим надеялся обратить их в католичество. Впоследствии это удалось в Чехии, Хорватии и в Венгрии, но не в Болгарии. Проповедники богомилов выдавали себя за Иисуса и окружали апостолами. Один из таких проповедников по имени Василий отличался исключительным даром слова. Он называл себя то апостолом Петром, то самим Спасителем. Император Византии Алексей Комнин, ощущая исходящую от него угрозу, приказал схватить проповедника и попытался обратить его, но тщетно. Тогда престарелый инок был сожжён, а его ученики брошены в темницы, но на богомилов это влияния не оказало.
– Вот послушай, что писал о богомилах Осокин.
Сан Саныч принёс со стеллажа книгу и бережно положил на стол. Книга была старой, ещё дореволюционной, в потрескавшемся переплёте, золото на тиснёных буквах давно осыпалось.
– Кто такой Осокин? – поинтересовалась Ольга. – Не знаю такого советского историка.
– А он не советский, – ухмыльнулся Букварь. – Сказал бы «антисоветский», но Николай Алексеевич умер лет за двадцать до революции. В общем, профессор Казанского университета Осокин был крупнейшим специалистом в России по катарам. Русское правительство даже специально просило у Франции разрешение для Осокина работать в архивах Национальной библиотеки.
Большевиков, как вы понимаете, история церковных ересей не интересовала, как, собственно говоря, история церкви вообще, поэтому после Осокина катарами никто не занимался. Его труды так и остались лучшими и, пожалуй, единственными. Современная эзотерическая чепуха, ясное дело, не в счёт. Сейчас появились переиздания в современной орфографии, но я люблю это, – Букварь нежно погладил обложку, – по ней и читаю лекции своим раздолбаям.
«Злое и доброе начало богомилы считали порождённым от высшего, особого верховного Существа и притом так, что Сатанаил был старшим его сыном, а Иисус – младшим. Все вместе они составляют Троицу, над которой витает ещё вторая, явно гностическая, из Бога, Слова и Духа святого. Троица столь же духовна, как и само Существо, которое пребывает бестелесным, но человекоподобным. Сатанаил властвует над миром видимым. Полный гордости, он возмутил ангелов против Бога, отца их, и последний принуждён был низвергнуть дерзких с неба. Сатанаил только этого и ждал. И вот он, довольный видимым успехом своих замыслов, основывает из новых подданных новое царство, мир телесный. Из материи, при помощи земли и воды, он создаёт Адама. Первый человек упёрся ногой в землю, и из ноги его истекла влажность, принявшая форму змея, затем потёк духовный эфир, но свойства нечистого; Сатанаил думал обратить его на человека, но он попал в змея. Тогда Сатанаил обратился с молитвой к верховному Богу и просил его дать ему для человека одну из запасных душ; потом понадобилась ещё одна для Евы. Но прежде чем допустить Адама до Евы, Сатанаил сам совокупился с ней. Сын Евы Каин и дочь Каломена были плодом этого совокупления; в них семя великого нечестия. От Адама Ева родила Авеля. Если тело людей губительно, то в душах наследственно продолжает присутствовать часть небесного эфира, как ни старается мрачный Сатанаил ввести род человеческий в гибельное падение.
Верховное Существо сжалилось над людьми. Господь послал другого сына своего, Христа, чьё имя Слово или архангел Михаил. Он вселился в одного из ангелов, в Марию, и, пройдя через её ухо, остался чист и свят по-прежнему, с тем же небесным, призрачным телом, чуждым земных ощущений, какое было у него всегда. Он погиб ради спасения людей, долго гонимый и, наконец, убитый своим могучим братом. Снизойдя в ад, Иисус приковал Сатанаила, но не избавил род человеческий от его происков. Отныне людям, дабы достигнуть спасения, необходимо бороться с плотью. Совершив свою спасительную миссию, Иисус вернётся к пославшему его, с которым он и святой Дух сольются воедино, зло исчезнет, никакого иного Бога не станет, кроме бестелесного, но человекоподобного верховного Существа».
– Вы поняли, что это значит? – спросил Сан Саныч, закрыв книгу.
Я пожал плечами.
– Вот и семинаристы мои такие же пни еловые. Ну ведь ясно же сказано! Учение катаров, которое взорвало римско-католическую церковь, пришло в Европу от славян! Богомилы – болгары, не забыл? Еретиков в Риме ненавидят, но признать, что они проиграли по сути славянской ереси, для них вообще немыслимо!
– Почему же проиграли? – удивилась Ольга. – Катаров казнили, а их книги уничтожили…
– Так именно поэтому! Рим проиграл альбигойцам, как бы сейчас сказали, идеологически, поэтому вынужден был прибегнуть к грубой силе. Да, катары ушли, но они ушли непобеждёнными! Сколько веков прошло, а их учение не забыто. Если же сравнить доктрину катаров и богомилов…
На столе затренькал смартфон. Прислушавшись к рингтону, я узнал «Имперский марш» из «Звёздных войн». Букварь вышел из комнаты, но скоро вернулся.
– Ну, мальчики-девочки, ликбез придётся остановить. Надо ехать в академию. У руководства зачесалась очередная светлая идея, и ему не терпится насладиться моим восхищением.
– Постой, ещё один вопрос, последний. Ты не знаешь, у катаров не было какого-то особого шифра для своих книг?
– Никогда о таком не слышал. Но если на что-то такое наткнусь, я тебе позвоню. Я смотрю, номер мобильного у тебя не изменился?
– Не изменился.
***
– Что это он такой э-э-э… невежливый? – спросила Ольга уже в машине, когда мы отъехали от дома Сан Саныча.
– Не обращай внимания, Букварь всегда такой.
– Хорошо, что мы ему ничего не рассказали, неприятный он какой-то, несимпатичный.
– Ну, может, и хорошо, только мы потратили полдня, а ничего важного так и не узнали. Что нам теперь делать, как себя вести?
– Дьявола всё равно не перехитришь, – вздохнула Ольга. – Мы ведь всего лишь люди, а он – сущность иного порядка… В средневековых писаниях часто встречаются сюжеты о встрече человека с дьяволом, иногда его даже удавалось перехитрить, но это так… самообман…
– А зачем нам пытаться его перехитрить? – спросил я, аккуратно объезжая рытвины в асфальте. Казалось, по дороге недавно отработала эскадрилья штурмовиков, забросав её мелкокалиберными бомбами. – По-моему, Георгий Васильевич честно сказал, что ему нужно.
– Честный дьявол? – хмыкнула Ольга. – Так мог сказать только русский и уж точно не католик. Ладно, on s'engage et puis on voit.
Я вопросительно взглянул на неё.
– Ох, прости, это по-французски. Примерно можно перевести как: «Начнём, а там посмотрим». Вроде бы фраза принадлежит Наполеону, но во Франции в последние двести лет ему приписывают все mots, ну, как это… остроумные фразы, так что, автор, может, и не он.
– Понятно, как у нас Раневской, – кивнул я, притормозив, чтобы выехать на трассу. Мимо нас к Москве с рёвом неслись фуры, потоком воздуха машину заметно покачивало. Пропускать легковушку на трассу, как обычно, никто не собирался. Наконец мне удалось поймать разрыв в сплошном потоке грузовиков и втиснуться между контейнеровозом Вольво и грязной бетономешалкой.
Я глянул в зеркальце на слегка побледневшую Ольгу, не привыкшую к суровому русскому дорожному движению, и улыбнулся:
– Не бойся, привыкнешь. У нас всегда так. Кстати, подозреваю, что Буонапартий сплагиатил свою крылатую фразу во время похода Двенадцатого года, потому что на Руси испокон веков говорили: «Упрёмся – разберёмся!»
– Чур, в дьявола упираться будешь ты! – рассмеялась Ольга.
Глава 4
На рассвете опять пошёл дождь, обычный подмосковный дачный дождик. Капли шуршали в листве старой яблони, шлёпали по карнизу, постукивали в стекло, словно дождик просился в дом. Я вылез из тёплой постели, и, поджимая пальцы на прохладном полу, толкнул оконные створки. Комната сразу наполнилась запахом сырости, цветов и влажной земли. Дождь погасил все звуки, и казалось, что в мире остался только старый дом и запущенный сад вокруг него, и всё это тихое волшебство скромной русской природы существует только для меня одного.
Я забрался под одеяло и, слушая дождь, незаметно провалился в сон. Разбудил меня стук в дверь:
– Мсье Вадим, прошу завтракать!
Слава богам, Ольга поняла, что удобства находятся внизу и ждать меня у двери не стоит. С бритьём я решил пока повременить. Н-да, вот, что значит – женщина в доме! Ольга успела протереть пыль в комнате и перемыть посуду из буфета, которой я давно не пользовался, обходясь дежурным набором, а иногда, когда было совсем лень, ел из одноразовых тарелок, упаковка которых стояла в углу.
Стол был накрыт просто, но изящно, а в середине в вазочке стояла ветка поздней сирени.
– Я так люблю сирень, – извиняющимся голосом сказала Ольга, – по утрам она совсем не пахнет, но если тебе мешает, то вечером её можно будет убирать со стола…
– Я тоже люблю сирень. Кстати, тебе надо найти цветок с пятью лепестками и съесть!
– Зачем?! – глаза моей гостьи слегка округлились.
– Примета на удачу. Можно ещё засунуть цветок за ворот, но съесть надёжнее.
– Да? А я не знала. Удача нам не повредит. Хорошо, я съем… Только давай сначала всё-таки позавтракаем, а то кофе остынет. Сирень у меня будет на десерт.
К еде я довольно равнодушен, но без хорошего кофе не могу, поэтому в своё время купил дорогущую кофе-машину, из-за чего имел крупный разговор со своей бывшей. Она, оказывается, планировала потратить эти деньги по-другому. Но жены у меня теперь нет, а кофе-машина – вот она. Хорошо хоть я недавно её помыл.
Ольга явно не собиралась меня обольщать – она была совсем без макияжа и в тех же джинсах, что и вчера, только сменила футболку.
Завтракали мы молча. Ольга убрала со стола, я принёс ноутбук.
– Ну что, будем ждать Георгия Васильевича или начнём без него? – спросила Ольга.
– Давай начинать. Хотя… Слышишь?
Хлопнула калитка, и на пороге появился Георгий Васильевич. Он был в промокшем старомодном плаще и шляпе, с полей которой капала вода.
– Электричку отменили, – пожаловался он, аккуратно стряхивая за порог воду с плаща. – Ого, как вкусно пахнет!
– Хотите кофе? – спросила Ольга.
– С превеликим удовольствием! Продрог, знаете ли… А если бы ещё рюмочку коньяка…
Я машинально взглянул на ходики в деревянном футляре.
Георгий Васильевич перехватил мой взгляд и фыркнул:
– Не будьте ханжой, молодой человек! Да, я пью коньяк по утрам, что и вам советую!
– П-пожалуй, – растерялся я.
– Ну, вот и хорошо, – кивнул дьявол и с блаженным стоном погрузился в кресло:
– Ах, эти ужасные жёсткие сидения электрических поездов! – он осторожно повёл плечами, прислушиваясь к себе. – А ведь я уже не молод! Воистину, спроектировать их мог только враг рода человеческого! Ну, что вы, что вы! Это я фигурально! Вы, я вижу, уже завтракали? Нет, благодарю вас, кофе вполне достаточно.
Он отхлебнул из чашки, принюхался к ароматному пару и благодушно сказал:
– Пожалуй, самое время обратиться к вашему манускрипту. Ну, где он?
Ольга включила ноутбук, ловко подвигала пальцами по тачпаду и на экране появилась фотография первой страницы уже знакомой нам книги.
– Рукопись местами повреждена, некоторые страницы не читаются или вообще отсутствуют, поэтому…
Георгий Васильевич прервал её лёгким движением руки:
– Слушайте… – просто сказал он.
И возник голос.
Это был хрипловатый голос простуженного человека. Он говорил на незнакомом, певучем, звенящем светлой бронзой языке. Внезапно я каким-то образом понял, что это греческий, и вскоре туман чужой речи начал рассеиваться, слова человека, обратившегося в прах много веков назад, обрели смысл, как будто автор древнего манускрипта неспешно беседовал с нами по-русски.
Вы все, кто будете читать о делах этих, прошу ходатайствовать за меня, бедного грешника, да будет милосерд ко мне Господь, и да отпустит мне все прегрешения, какие совершил я. Мир да будет всем читающим, приветствую всех слушающих! Это конец предисловия.[8]8
Евангелие от Никодима. Цит. по «Апокрифические Евангелия».
[Закрыть]
Этими святыми словами Евангелия от Иоанна Богослова, особо почитаемого добрыми христианами, я начинаю рукопись и смиренно надеюсь, что частица благодати снизойдёт на её страницы.
Я пишу в башне замка Монсегюр.
Раненые и страждущие болезнями, наконец, забылись сном. Альда тоже спит, и я вижу, как тени горя и страданий бродят по лицу той, что составляет свет моей жизни, хотя телесная любовь и есть грех пред Ним.
Я пишу при свете чадящего факела, закрыв бойницу своим плащом, чтобы не привлечь его светом арбалетный болт какого-нибудь меткого стрелка. Замок осаждён и выхода из него нет. Осаждающие не торопятся. Зачем им расставаться со своими жизнями, штурмуя последнюю твердыню альбигойцев? Они будут ждать до тех пор, пока холод, голод и болезни выполнят работу за них и откроют замковые ворота.
Наш срок отмерен, и скоро все – мужчины и женщины, только что появившиеся на свет дети и уставшие от жизни старцы, воины, учёные, диаконы, горожане и простые крестьяне – взойдут на один общий костёр. Спасения нет, да его никто и не ищет. Это тупик. Путь альбигойцев подошёл к концу. Проповедь добра и мира оказалась тщетной, но мы – Альда и я – выполнили свою миссию и можем идти на встречу с Ним с чистой душой и открытым сердцем.
Я не стал бы отнимать время у сна, которого осталось и так немного, но Гийаберт де Кастр благословил меня изложить историю своей жизни и Альбигойских войн так, как видел их я, ибо сказано:
Сильные и властные обратятся в прах равно со слабыми и робкими, и память о них сотрётся подобно тому, как обращаются в руины некогда величественные храмы. Сначала проваливается крыша, потом оседают стены, и вот уже из песка там и сям, подобно рёбрам павшего верблюда, торчат обломки колонн, и уже никто из живущих не скажет, каким богам воскуривали здесь фимиам их предки.
И только над книгами почти не властно время, ведь дошли же до нас из незапамятной древности труды отца медицины Гиппократа, благодаря которым мы избавляем людей от болезней и сейчас!
Я пишу эту книгу тайнописью, которую создал де Кастр и открыл мне её тайны. Теперь я знаю её настолько хорошо, что могу писать с её помощью так же легко, как и по-гречески. Ныне по всему Лангедоку книги истинных христиан уничтожаются невежественными монахами, их епископы и диаконы принимают мученический венец, а своих храмов они никогда не строили. Но правда о Добрых людях, их вере, их делах, их реликвиях и сокровищах должна открыться тем, кто придёт за нами. Тайнопись – это наша защита от злобных фанатиков.
Если ты, мой неведомый потомок, читаешь эти строки, значит, ты достаточно мудр для того, чтобы раскрыть тайнопись де Кастра и стать поверенным наших тайн. Надеюсь, ты сумеешь достойно распорядиться ими.
Итак, я приступаю к своему повествованию. Во что бы то ни стало, я должен успеть до того, как Монсегюр падёт, и да поможет мне Бог!
***
Я обращаюсь к прошлому, и мне горько. Сколько лиц, которые, казалось, навсегда врезались в память, стёрты временем, подобно старинным мозаикам. Ещё видна улыбка или искривлённый в крике ярости рот, ещё можно разглядеть расшитый жемчугами ворот одежды или другую незначительная мелочь, а остальное исчезло навеки, превратилось в серое безликое пятно. Ещё звучит в душе голос давно ушедшего человека, а лица его уже нет, не разглядеть…
Время – беспощадный зверь, который питается нашими воспоминаниями. Но, может быть, это не проклятие, а милосердный дар Создателя? Ведь старцу, лишённому памяти, легче покидать этот мир – он давно забыл, с чем прощается…
И я забыл многое и многих, но весеннее утро 1209 года от воплощения Иисуса Христа,[11]11
В книге все даты для удобства читателя даны по Григорианскому календарю, хотя в Византии был принят иной счёт лет – от сотворения мира. Им, в частности, пользовались в допетровской Руси.
[Закрыть] события которого переломили течение моей жизни, помню, как будто оно было вчера.
Было время утреннего приёма, и я, сидя в тени платана, посаженного ещё отцом моего отца, ждал, когда слуга введёт в ятрейон[12]12
Ятрейон – приёмная греческого врача.
[Закрыть] первого больного.
Впрочем, нет, начать надо не с этого, но у меня нет времени и возможности вносить исправления в рукопись, менять местами страницы и вставлять новые. Пусть читающий этот манускрипт извинит меня за возможные отступления и повторы, нарушающие красоту и стройность повествования.
Я был рождён в лето 1189 года в столице Византийской империи. Пять столпов поддерживают христианский мир, из которых первый – Рим, Константинополь – второй, а прочие три – Антиохия, Александрия и Иерусалим. Но только град святого Константина был основан христианином для христиан и не был осквернён язычеством. Когда-то василевсы повелевали большей частью Ойкумены, но те времена давно в прошлом. Империя расточилась, сгинули её армия и мощный флот, а в 1204 году Константинополь пал под ударами крестоносцев, о чём я расскажу в своём месте.
Мой отец, почтенный Трифон, был целителем, слава об искусстве которого распространилась по всей империи. Отец мог стать очень богатым человеком, но сокровища не привлекали его, и он часто соглашался лечить бедняка за мелкую монету, хотя цена приготовляемых им снадобий была многократно выше. Отец радовался, как ребёнок, если недуг удавалось прогнать, и эта радость для него была дороже денег. Моя матушка любила отца и не перечила ему. Мы жили в достатке, ибо деньги, полученные за лечение какого-нибудь напыщенного придворного из Влахерн[13]13
Влахерны – район Константинополя, где находился императорский дворец.
[Закрыть] многократно перекрывали наши потребности. Я помню длинные очереди бедняков, терпеливо сидящих в уличной пыли в ожидании приёма у моего отца.
Однако всех талантов отца не хватило для того, чтобы исцелить мою матушку, когда пришла беда. Она заболела и, несмотря на то, что отец не отходил от её ложа днями и ночами, умерла через три месяца, и её душа тихо отлетела, подобно последнему дымку гаснущей церковной свечи.
Отец был безутешен. Он прожил с матушкой более двух десятилетий, любил её преданно и нежно и не смог простить себе её смерть, несмотря на то, что я пытался доказать ему, что бывают неизлечимые болезни, перед которыми бессилен любой целитель. Он не спорил со мной, только печально улыбался. А вскоре я узнал, что отец переписал на меня всё наше имущество и медицинскую библиотеку, которой очень гордился и в пополнение которой вложил немалые средства, уладил все дела в гильдии целителей и решил уйти от мира в монастырь.
Я умолял его выбрать монастырь, при котором есть лечебница, например, монастырь Пантократора, в котором мы могли бы видеться, но отец поступил по-своему. Он выбрал обитель, войдя в которую будущий монах как бы умирал для мира – ему навсегда запрещалось покидать её пределы, и даже монастырское кладбище было окружено высокой каменной стеной. Уходя, отец не взял с собой ничего из вещей и запретил провожать себя. Больше я его не видел…
К тому времени я уже был вполне самостоятельным целителем, состоял в гильдии и нередко добивался успешного излечения даже в тяжёлых случаях, которыми, я думаю, мог бы гордиться и отец. Конечно, многие больные, особенно из числа богатеев, их жён и любовниц, узнав, что место целителя Трифона занял его сын, предпочли найти себе другого врачевателя, но давние подопечные моего отца, многие из которых давно стали его друзьями, остались. Да и у бедняков выбора не было, ведь не так много в Константинополе целителей, которые соглашаются лечить их за медь, а то и в долг, то есть, по сути, бесплатно. А что для истинного целителя важнее, чем постоянная практика, тренирующая глаз диагноста и руку костоправа?
Как я уже сказал, древняя Византия пала под ударами крестоносцев, и на её обломках возникла Латинская империя. Однако Балдуин I, император из страны франков, занимал её трон менее года. Он что-то не поделил с болгарским царём, разразилась война, и в сражении под Адрианополем войско франков было разбито. Что стало с Балдуином, не ведаю, говорили разное, но на троне его сменил Генрих Фландрский. Бесчинства, грабежи, насилия и убийства, которые, подобно бурьяну, взошли на развалинах Константинополя, постепенно сошли на нет. Отчасти из-за жёсткого правления нового императора, а скорее, потому, что уже нечего было грабить. Разграблению подвергалось всё – убранство церквей и святые реликвии, имущество горожан и памятники с ипподрома, выламывали и увозили даже барельефы и колонны. За всеми этими бесчинствами стояли венецианский дож Энрико Дбндоло, который через год после взятия Константинополя умер и к вящему посрамлению ромеев[14]14
Византийцы называли себя ромеями, то есть римлянами, хотя говорили по-гречески.
[Закрыть] был похоронен в святой Софии, а также папа Иннокентий III.
Гораздо позже я узнал, что этот поистине великий папа, который железной рукой правил европейскими государями, умер в Перудже во время одной из своих апостольских поездок. Тело его, облачённое для погребения, было выставлено на катафалке в местном кафедральном соборе. Ночью в собор проникли воры, ограбили покойного и унесли драгоценное облачение. Когда на следующий день кардиналы собрались, чтобы отслужить панихиду, то с ужасом увидели на полу у опрокинутого гроба лишь жалкие останки того, кто в течение двух долгих десятилетий господствовал над христианским миром.
Воистину, Божьи мельницы тихо мелют, но отлично мелко.
Как бы то ни было, но крестоносцы не трогали целителей, ибо сами страдали от множества ран и болезней, приобретённых в результате длительных морских путешествий, сражений, осады и штурма Константинополя.
Я всегда имел склонность к изучению иностранных языков, без знания коих целитель не может помочь больному, поэтому от крестоносцев научился сносно говорить на языке франков.
Жизнь моя текла размеренно и спокойно, я не увлекался азартными играми, вином и доступными женщинами, посвящая всё своё время целительству, изучению книг по медицине и посещению храмов, которые были не полностью разграблены и в которых ещё могли идти богослужения.
Итак, было время утреннего приёма, и я ждал, когда слуга введёт в ятрейон первого больного. Отец мой, когда строил дом, разбил купленную землю так, как рекомендовал отец медицины Гиппократ. За высокими решётками, которые вскоре оплёл виноград, скрывались палестра, то есть участок, где пациенты излечивались особой гимнастикой и выполняли полезные для здоровья упражнения, и дом, в котором жила наша семья. За домом был разбит аптекарский огород с лекарственными растениями, каждому из которых было определено особое место – кому в тени и поближе к воде, а кому, наоборот, на солнцепёке. За огородом и за цветочными клумбами, во множестве разбитыми вокруг дома, ухаживала матушка. Теперь её нет, и лекарственные растения я выращиваю сам, а за цветами ухаживает мой слуга, но делает это небрежно, поэтому красоты, которую создавали её любящие и заботливые руки, уже нет и не будет…
