Текст книги "Последний Совершенный Лангедока"
Автор книги: Михаил Крюков
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]
Глава 8
– Н-да, как-то я себе всё это иначе представлял… – задумчиво сказал я, потирая подбородок.
– Что «это»? – грузно повернулся в кресле Георгий Васильевич.
– Ну, Крестовый поход этот, гибель Византии. А ведь я был пару раз в Турции. Ну, как все туристы: пляж – отель – бар. Магазины ещё, так они везде одинаковые. Море, правда, хорошее – тёплое, чистое. А на экскурсии я не ездил. Если когда-нибудь ещё соберусь, надо будет по Стамбулу погулять, посмотреть храмы, дворцы, на городские стены подняться.
– Ты будешь разочарован, – сказала Ольга. – В Стамбуле мало что осталось византийского – слишком много времени прошло, да и турки не относились к чужим памятникам как к чему-то ценному: храмы переделывали в мечети, дворцы перестраивали под свои вкусы и потребности, а то, что мешало, попросту ломали или растаскивали на свои стройки. Даже в ХХ веке, когда туркам надо было проложить пути для электрички, они, не задумываясь, в нескольких местах разобрали древние городские стены.
– Если в мире и сохранилась где-то память об империи ромеев, то как раз в России, – заметил Георгий Васильевич, – ведь ваше русское православие построено по византийскому образцу.
– Получается, что Крестовый поход превратился, по сути, в пиратский набег. Сначала Задар, потом Константинополь. Хотели как лучше, а получилось как всегда! – сказал я. – Прямо по Черномырдину.
– Воистину, «Всё, что вы написали, пишете и ещё только можете написать, уже давно написала Ольга Шапир, печатавшаяся в киевской синодальной типографии»,[73]73
И. Ильф «Записные книжки».
[Закрыть] – ухмыльнулся дьявол.
– Простите? – удивилась Ольга.
– Сказано:
Проще говоря, дорога в ад вымощена благими намерениями.
– А вот интересно, догадывался ли папа о том, что никакой Гроб Господень крестоносцы защищать не будут? Ведь получается, что он заранее договорился с Дандоло и Филиппом Августом, а пилигримов, говоря современным языком, попросту развели?
– Знаете, друзья мои, среди римских пап были очень разные люди. Александр VI, например, попросту приказал отравить зятя, поскольку питал противоестественную страсть к собственной дочери, родившей, в конце концов, ему ребёнка. Юлий II, создатель швейцарской гвардии, был, наверное, самым воинственным из пап и предпочитал доспехи сутане. Большинство из без малого трёх сотен понтификов вообще не оставили по себе никакой памяти – были и нет. Но вот Иннокентий III остался в истории поистине одним из величайших пап. Его вклад в историю Церкви столь же велик, сколь непомерны и необузданны были его гордыня, властолюбие и жажда богатств. Гонения на альбигойцев – это только одно из деяний понтифика. Я сказал, что папа был непомерно жаден до богатств. Пожалуй, это не точно. Он был рождён в одной из самых знатных семей Италии, получившей свои владения ещё от короля лангобардов Гримоальда, так что никогда не испытывал нужды. Главной его целью было преумножение богатств Церкви. Да, вот так будет правильно. А самому ему было не так уж много надо, роскоши папа не любил.
Светское имя Иннокентия III – Лотарио Конти, граф Сеньи. Получил основательное философско-теологическое образование в Париже и юридическое – в Болонье. Написал трактат под названием «О ничтожности человеческой судьбы». По традиции, вновь избранный папа отказывается от своего мирского имени и выбирает себе новое. Лотарио Конти принял имя Иннокентий, которое не очень-то ему подходило.[75]75
Innocentius (лат.) – невинный.
[Закрыть] Он вмешивался во все дела, разрешал все сомнения и любые споры, с которыми обращались в апостольскую столицу и государи, и простолюдины. Архивы Ватикана хранят более шести тысяч посланий и булл с подписью этого неутомимого церковного чиновника.
Когда граф Конти принял тиару, ему было тридцать восемь лет. Для папы это не возраст. Обыкновенно кардиналы отдавали голоса за очень пожилых кандидатов, рассчитывая, что их понтификат продлится недолго, и на следующем голосовании судьба улыбнётся уже им. Клименту X, например, при избрании было восемьдесят, а ветхий Стефан II на радостях умер на третий день после избрания.
Когда римляне узнали результаты выборов, в Вечном городе началось ликование, люди пели, плясали, обнимались, пили вино, ибо будущий папа, граф Конти, был необычайно популярен в народе. А ведь тогда он не был даже епископом, сан Иннокентий принял уже будучи викарием Иисуса Христа.
***
На недавно скошенном лугу, ещё пахнувшем разнотравьем, выросли разноцветные шатры. На флагштоках трещали вымпелы. Стучали топоры, дымили костры, у коновязи ржали лошади. Суетились слуги, важно проходили монахи в белых, серых или чёрных рясах, изредка мелькали яркие одеяния кардиналов. Вокруг самого большого шатра были расставлены солдаты с алебардами, прохаживался сержант. Люди поглядывали на шатёр и тут же боязливо отводили взгляд. На окрик, лязг металла или любой другой шум в лагере сразу же бросались прислужники. Все знали, что понтифик терпеть не может громких звуков.
В шатре на складном стульчике сидел сухощавый человек с невыразительным лицом, которое оживляли только яркие чёрные глаза южанина. Он был одет в длинную белую сутану, из-под которой выглядывал расшитый жемчугом ворот сорочки, и красные с золотой нитью туфли. Затылок прикрывала белая шапочка-пилеолус. Это был наместник святого Петра, викарий Иисуса Христа Иннокентий III. Титул «папа» произносить не полагалось, и его старательно избегали.
Перед ним был стол, заваленный свитками пергамента. Некоторые из них скатились со стола и валялись под ногами у понтифика. На маленькой подставке у правой руки стоял кувшин с вином, серебряный кубок и блюдо с нарезанными фруктами.
Перед папой в униженной позе, стараясь спрятать выпирающий живот, стоял кардинал-камерарий.[76]76
Кардинал-камерарий – глава Апостольской палаты, отвечающей за финансы Святого Престола.
[Закрыть] Он знал, что папа любит и умеет считать деньги и обладает феноменальной памятью. Нечего было и думать о том, чтобы скрыть от Иннокентия малейшее упущение в финансах.
– Я недоволен тобой, – размеренно говорил папа, холодно глядя в лицо камерарию. – Из записей следует, что Грош святого Петра,[77]77
Грош святого Петра – ежегодная подать, которую в Средние века выплачивали Святому Престолу некоторые страны Европы; был одним из основных источников доходов курии.
[Закрыть] поступивший из Англии за прошлый год, составляет всего 299 мерков.[78]78
Мерк – английская монета.
[Закрыть] Ясно, как день, что епископы утаивают часть подати. Ты знал об этом?
– Ваше святейшество! – возопил кардинал неожиданным визгливым фальцетом так, что папа поморщился. – Разумеется, мы неоднократно обращались к его величеству Иоанну,[79]79
Иоанн Плантагенет (Иоанн Безземельный) – король Англии, младший брат Ричарда Львиное Сердце.
[Закрыть] но… но… он не изволил склонить слух к нашим просьбам и напоминаниям… Что же я могу ещё сделать?
Папа задумался. В шатре наступила почтительная тишина. Камерарий надеялся, что папский гнев в этот раз минует его, а писец, затаив дыхание, ловил слова понтифика, чтобы тут же занести их на пергамент. Этот был опытный писец, служивший Иннокентию ещё до его избрания, но он никак не мог привыкнуть к холоду, исходящему от его господина. Нет, господин никогда никого не ругал, не гневался и, спаси Господь, никого не ударил, но… Писцу однажды довелось побывать в глубоком подвале, где на льду, засыпанном слоем опилок, лежали непогребённые мертвецы. Он навсегда запомнил промозглую, гнилостную сырость, которой дышали стены этого мрачного места. Почему-то, входя со столиком для письма, перьями и чернильницей в покои папы, писец каждый раз вспоминал этот подвал.
– Хорошо, – прервал тишину Иннокентий, – ты прав, это дело не по твоему разумению. Я сам займусь им. Ты можешь идти.
Не скрывавший радости камерарий бросился с помощью писца собирать свитки. Папа небрежно махнул рукой, и они, кланяясь и пятясь, вышли из шатра.
Оставшись один, папа налил в кубок вина и стал медленно пить, наслаждаясь превосходным терпким вкусом прохладного напитка. Налетевший порыв ветра хлопнул тканью шатра. Шатёр был сшит из полос дорогой зелёной и голубой ткани, и на ярком летнем солнце сутана Иннокентия окрашивалась то зелёным, то голубым. «Как в балагане, – недовольно подумал он. – Идиоты. Не могли взять белый шатёр. За всем приходится следить самому».
Папа не любил покидать своё родовое поместье, где проводил большую часть времени, или Латеранский дворец, за мощными стенами которого чувствовал себя в безопасности. Кроме того, во дворце было прохладно в летний зной, а зимой не так чувствовался гнилой, болотный климат Рима. Но провести всю жизнь во дворце, к сожалению, было невозможно. Постоянно то тут, то там требовалось личное присутствие понтифика, а приглашать во дворец Филиппа Августа было бы и вовсе опрометчиво. Король Франции наверняка счёл бы себя оскорблённым и не приехал. Пришлось назначать место для встречи на середине пути между Римом и Парижем.
Иннокентий позвонил в колокольчик. У входа в шатёр сразу же возник секретарь.
– Король Франции прибыл?
– Пока только его скороходы. Ожидаем в течение колокола.
– Всё ли готово?
– Совершенно всё, ваше святейшество.
– Хорошо. Остались ли ещё мелкие дела?
– Аудиенции смиренно дожидается некий Франциск из Ассизи…
Папа вопросительно взглянул на секретаря.
– Это монах, – зачастил тот, – молодой годами, но уже основавший братство. Он пришёл сюда во главе двенадцати учеников, что есть богохульство, ибо таким образом он дерзает походить на… на…
– Я понял, на кого, – перебил его Иннокентий, – что ты блеешь, как овца? Говори чётко и ясно, что ему надо?
Папа откинулся на спинку стула и стал осторожно массировать усталые глаза.
– Он просит благословить его братство и утвердить устав ордена.
– Уже и устав написал, он что же, грамотный?
– Франциск – сын богатого сукноторговца.
– Хорошо, пусть зайдёт.
– Ваше святейшество…
– Что ещё?
– Он…
– Ну?
– Одет странно и не мылся, по-моему, с Пасхи… Я не знаю…
Папа сделал нетерпеливое движение, и секретарь выскочил из шатра.
Звякнули кольца. Папа поднял голову и застыл в изумлении.
У входа в шатёр стоял человек, похожий на бесноватого – с длинными, нечёсаными космами и растрёпанной бородой, одетый в дерюгу и подпоясанный верёвкой.
Он упал на колени, коснулся лбом земли. Поднялся и сделал шаг, намереваясь облобызать папский перстень, но Иннокентий властным жестом остановил его.
– Ты и есть Франциск из Ассизи?
– Да, ваше святейшество.
– И ты – учишь? – спросил папа, брезгливо разглядывая монаха. – Вот ты! Грязь еси! Смрад еси! Да тебе впору учить свиней, а не людей! Отправляйся к ним, ты им больше подойдёшь. Валяйся среди них, будешь там как раз.
Монах поднялся с колен, поклонился папе и смиренно ответил:
– Хорошо, я исполню твою волю.
И вышел.
В шатёр сразу же вбежали слуги с курительницами. Лёгкий сизый дымок с запахом благовоний очистил воздух.
Папа осуждающе покачал головой и отпил вина.
– Ваше святейшество, король Франции в лагере, – доложил секретарь.
– Он занял отведённые ему шатры?
– Осмелюсь сообщить… Он идёт сюда.
– Как? Не переодевшись с дороги, не отдохнув?
– Да, ваше святейшество.
– Похвальная торопливость, – холодно усмехнулся папа. – Что ж, готовьтесь к приёму. Вино из шатра уберите.
– Соизволите переодеться? Я прикажу подать торжественное одеяние.
– Не надо. Разговор у нас будет серьёзный, но неофициальный. Проследи, чтобы у шатра не было никого. И сам не забудь уйти.
– Ваше святейшество…
– Смотри. Тебе ли не знать, что есть тайны, которые убивают. Глупцы думают, что убивает кинжал или яд, а на самом деле меч разящий – слово. Не трясись. Иди, проследи, чтобы всё было готово для пира, который мы дадим королю. И чтобы вина хватило, французы – известные пьянчуги, а уж на дармовщину будут пить, пока с ног не свалятся.
***
Вдалеке запели трубы, до Иннокентия донёсся приближающийся гул многих голосов, лязг оружия, смех. Вскоре шум стих, звякнули кольца дверной занавеси и кардинал-диакон доложил:
– Его величество король Франции смиренно просит дозволения войти!
Иннокентий махнул рукой, слуги отдёрнули занавесь и в шатёр, пригнувшись, шагнул Филипп II Август.
Король был моложе папы на пять лет, но выглядел старше.
«А ведь, похоже, что он вступил на порог старости, – с ноткой самодовольства подумал Иннокентий, разглядывая своего гостя. – Сколько ему теперь? Должно быть, лет сорок пять, и один Господь знает, сколько осталось. Капетинги не отличаются долголетием. Пожалуй, этого я не учёл…»
Рослый, широкоплечий, слегка тяжеловатый, темноволосый, с красивым, надменным лицом, король, казалось, заполнил собой всё внутреннее пространство шатра. Он был одет в богатый, изукрашенный шнуром камзол и штаны, высокие сапоги со шпорами и изрядно пропылённый плащ. Волосы короля были прижаты золотым обручем.
Филипп Август подошёл к сидящему папе, удивительно легко для такого массивного человека преклонил колено и коснулся губами папского перстня. Иннокентий поцеловал его в лоб.
– Встань, сын мой. Благополучна ли была твоя дорога?
– Благодарю, ваше святейшество, вполне, – церемонно ответил король.
– Наше желание лицезреть короля Франции было столь велико, что мы покинули град Святого Петра и двинулись тебе навстречу.
– Благодарю вас, ваше святейшество. Ознакомившись с посланием, переданным мне легатом, я отложил все дела и лишь с малым отрядом выехал в указанное место.
– Оставьте нас! – негромко приказал Иннокентий и дворяне, сопровождавшие короля, куриальные чиновники и слуги вышли из шатра.
– Садитесь, Филипп, – негромко сказал Иннокентий, указывая на складной стул. Король недоверчиво осмотрел хлипкое сооружение и осторожно уселся. Стул скрипнул, но выдержал.
– Зачем вы всё-таки попросили о встрече, граф? – спросил король уже совсем другим голосом, лишённым показного смирения и подобострастия. – У меня нет лишнего времени, чтобы скакать на встречу с вами через всю Францию. Отбитый зад и стёртые ноги – не такая уж высокая цена, но вот время… Времени у меня всегда не хватает. Надеюсь, причина достаточно веская.
Иннокентий вздохнул.
– В вашем сердце нет мира, Филипп, я чувствую это. Вы всё ещё считаете меня своим врагом, а это грех, ибо сказано:
– Оставьте, граф, – перебил папу Филипп, – я не восторженная монашка. Слова – это слова, а дела – это дела. Именно Святой Престол отнял у меня Агнессу, и это навсегда останется между Римом и Парижем, между вами и мной.
– Во-от даже как? – протянул Иннокентий. Он сложил ладони перед грудью, опустил на них подбородок и упёрся тяжёлым взглядом в переносицу Филиппу. Филипп выдержал этот взгляд, лицо его ожесточилось.
– Когда вы, Филипп, избрали себе в жёны Изабеллу де Эно, Рим благословил этот брак, закрыв глаза на некий элемент кровосмешения, понимая, что в приданое она принесёт вам графство Артуа. Когда же после её кончины вы решили жениться на Ингеборге Датской,[81]81
Ингеборга Датская – дочь короля Дании Вальдемара I Великого и Софьи Полоцкой.
[Закрыть] папа одобрил и этот союз. Но после первой брачной ночи вы отвергли свою супругу и обратили свой взор к Агнессе де Меран. В конце концов, и это бы не стоило внимания Престола Святого Петра – мужчины есть мужчины, и сеньор вправе выбирать себе наложниц. Но вы заточили в монастырь свою законную супругу, заставили священников расторгнуть законный брак и, несмотря на запрет моего предшественника, папы Целестина, короновали свою хм… конкубину.
– Я любил её!
– Ну и любили бы себе, кто же вам мешал? Зачем вы заточили несчастную Ингеборгу?
– Да она же и мешала! Вы не поймёте, вы – не мужчина!
– Конечно, я родился в сутане, – усмехнулся Иннокентий.
– Ох, простите, святой отец, – смутился король, – я не должен был так говорить.
– Пустое, – отмахнулся папа, – будем считать, что это исповедь, пусть без соблюдения ритуала, но всё же. Поймите, Филипп, Церковь обязана стоять на страже неприкосновенности супружеского ложа. Если позволить королю Франции развестись с женой, то и прочие государи, а за ними и их подданные последуют этому прискорбному примеру. Таинство, освящаемое Церковью, сделается простым наложничеством. Зло следует останавливать в самом начале. Как это может быть, что молодая женщина, красивая, умная и воспитанная, вызывает отвращение после первой брачной ночи?! Ведь вы же сами выбрали себе невесту и до брака горели страстью. Откуда такая холодность? Быть может, это дьявольские происки, магия, злая воля какого-то чернокнижника?
Король замялся.
– Запах… – наконец выдавил он.
Папа удивлённо поднял брови.
– Её любовный пыл и… и запах. Меня буквально выворачивало наизнанку. Откуда я мог знать?! Ну, право, не мог же я объяснить это вашему легату, этому напыщенному петуху, как его? А, Петру Капуанскому. Я предлагал Ингеборге развод, но она и слышать об этом не желала, потому что уже видела себя королевой Франции. Что мне оставалось делать?
– Вы не оставили выбора и Церкви, – возразил Иннокентий.
– Но зачем было доводить дело до интердикта?! Папа Целестин…
– Боюсь, вы забыли, Филипп, – мягко прервал его папа, – моё имя – Иннокентий, а не Целестин.
– Отнюдь нет, я помню и не забуду. Не забуду также и Вьеннский Собор – погребальный звон колоколов, иконы под трауром, перевёрнутые кресты… А главное – оскорбление, нанесённое короне: «Франция предана отлучению от церкви за грехи своего короля!» Вы хоть представляете, что такое интердикт для простого народа? Мертвецов нельзя хоронить на освящённой земле, запрещены обряды крещения и причащения, то есть человеку нельзя ни родиться, ни жить, ни умереть, как подобает христианину. Но люди-то рождались и умирали! Почти год страна жила в грехе язычества, причём по воле главы христианской церкви!
– Стоило вам удалить от себя госпожу де Меран…
– Счастливы сарацинские султаны, что у них нет папы! Но я – король, и поступаю, как считаю нужным!
Иннокентий заговорил, и слова его падали, подобно тяжёлым камням.
– Внушаемый Богом, я, викарий Иисуса Христа, непреклонен духом и неизменен в намерениях. Ни мольбы, ни могущество, ни любовь, ни ненависть не заставят меня уклониться с прямого пути; идя по царственной стезе, я не сверну ни направо, ни налево, без страстей, без лицеприятия. Как бы вы, Филипп, высоко не ставили свой сан и могущество, всё же вы не можете противостоять перед лицом, не говорю моим, а Божьим, которого я, недостойный, считаюсь на земле представителем. Моё дело есть дело правды и истины.
Король опустил голову. Иннокентий встал и положил ему руки на плечи, словно желая смягчить тяжесть сказанных слов. Филипп посмотрел папе в лицо, в глазах его были слёзы.
– К чему теперь всё это, если Агнессы нет более? Она умерла родами, и Господь прибрал не только её, но и рождённого ею сына. Моего сына!
– Но ведь остались другие дети…
– Корону всё равно унаследует Луи, а Ингеборга… Не будем более о ней!
– Не будем, – кивнул Иннокентий. – Господь рассудит правых и виноватых. Надеюсь только, что тень госпожи де Меран более не стоит между нами?
Король кивнул.
– Превосходно. Тогда самое время перейти к главному вопросу, ради которого, я, собственно, и попросил о встрече… Может быть, вы хотите пить? Вина, увы, предложить не могу, здесь ему не место, но могу угостить водой.
– Благодарю, меня не мучает жажда, – сказал король, а сам подумал: «Ну да, ищи дурня пить воду в такую жару, чтобы потом сдохнуть от кровавого поноса! Сам-то, поди, не воду пьёшь, когда никто не видит!»
Иннокентий встал и начал прохаживаться по шатру. Король подвинулся так, чтобы не терять из виду папу, не вставая со стула.
Понтифик начал негромко и размеренно говорить, как будто он стоял на кафедре Болонского университета, а перед ним сидели студиозусы.
– На нашем попечении лежит забота о процветании Церкви. Именно Церковь является основой основ мироустройства, посему и жизнь и смерть наша будут посвящены делу справедливости. Мы знаем, что наша первая обязанность – блюсти права всякого, и ничто не заставит нас уклониться с этого пути. Перед нами великое обилие дела, ежедневные заботы о благе всех церквей, мы потому не более как служители слуг божьих, согласно с титулованием нашим. И мы верим, что волею Божией возведены из ничтожества на этот престол, с которого будем творить истинный суд над князьями, и даже над теми, кто выше их.
«Эк его распирает, – думал Филипп, с невозмутимым лицом слушая папу, – лезет из него, как тесто из квашни. А насчёт истинного суда – это мы ещё посмотрим. Папская область[82]82
Папская область – небольшое теократическое государство на территории современной Италии. Его главой был папа Римский.
[Закрыть] пока ещё не Франция, да и в казне у Иннокентия, видно, небогато – прямо соловьём разливается…»
– Проблема с избранием императора Священной Римской империи наконец-то разрешена, Оттон изъявляет покорность Риму, наконец-то он отказался от права назначения епископов, королевство Сицилия ныне не враждебно нам, Папская область, таким образом, более не сжата между двух врагов – Германии и Сицилии. Следовательно, эти земли более не требуют нашего внимания. Иначе обстоит дело с Англией. После смерти короля Ричарда по прозванию Львиное Сердце от арбалетного болта во время осады какого-то замка трон унаследовал его младший брат Иоанн. Вы хорошо помните Ричарда…
Филипп кивнул.
– Сей рыцарственный муж в полной мере был наделён воинскими талантами, но Господь, увы, обделил его способностями управлять государством. Иоанн лишён и тех и других. Человек он гораздо глупый, заносчивый, но безвольный. Он постоянно вмешивается в деятельность Папского Престола, грешит симонией и назначает на высокие церковные должности людей, не имеющих для этого душевных качеств. В прошлом году над назначенным нами архиепископом Кентерберийским было совершено насилие, а аббатство разграблено. У нас не осталось другого выхода, кроме как объявления интердикта. Однако Иоанн погряз во грехе. Нам стало известно, что этот глупец велел хватать, изгонять, вешать и резать духовных лиц, которые подчиняются интердикту. Открою вам секрет (король пошевелился и стал слушать внимательно). В ближайшее время Иоанн будет отлучён от церкви, а его подданные будут освобождены от присяги. Простецы и благородное сословие, и так не пылающие любовью к своему сеньору, вряд ли будут терпеть отлучение долго, да вы знаете, как это бывает, не правда ли?
Король нахмурился и опять кивнул.
– Иоанн уже потерял Нормандию, Мэн, Анжу, Пуату и Турень. Следует воспользоваться его слабостью и неустройством в Англии, чтобы нанести решающий удар. Оплотом Святого Престола должна стать Франция, а не Англия. Вы понимаете меня, Филипп?
– Вполне, ваше святейшество, – кивнул король. Расслабленный и скучающий человек, уставший после многочасовой скачки, исчез. Перед папой сидел сильный и беспощадный хищник, готовый одним ударом переломить хребет ослабевшей жертве.
– Превосходно, – кивнул Иннокентий. – Именно этого я ждал от вас, сир. Обратимся теперь к Пиренеям.
– А что с Пиренеями? – пожал плечами король. – Там идёт постоянная драка с маврами, которая забирает все силы их христианского населения.
– Вы правы, но только до тех пор, пока Леон, Кастилия, Наварра, Каталония и Арагон сражаются с Альмохадами[83]83
Альмохады – мусульманская династия и государство. Располагалось на юге современной Испании. Разгромлено христианами вскоре после описываемых событий.
[Закрыть] плечом к плечу. Однако заносчивый Альфонс Кастильский напал на Леон и Наварру, которым пришлось искать помощи у мавров. Мы были вынуждены наложить интердикт и здесь, и он оказал действие – король Педро II объявил себя нашим вассалом, в чём присягнул на Евангелии, и для спасения души его, а также его предков обязался платить ежегодную дань.
Византийская империя более не существует, на её месте основано Латинское государство, которому суждено быть великим посредником в деле примирения Церквей. Конечно, пока положение Латинской империи недостаточно прочно, да и война Балдуина с болгарским царём Иоанницием[84]84
Иоанниций – болгарский царь, более известный по прозвищу Калоян, один из самых сильных правителей Второго болгарского царства.
[Закрыть] не пошло ей на пользу. Балдуин, видимо, забыл, что сей царь получил корону из рук папы, за что и поплатился. Проповедь Святого Креста в землях сербов и русов пока не приносит удачи, но зато царь Армении признал себя данником Рима, а католикос получил из Рима освящённое одеяние.
Однако среди множества бурь, которые несут корабль Петров по бурному морю, ничто так глубоко не печалит наше сердце, как вид порчи диавольской, которая враждует с истинным учением, совращая простодушных, увлекая на путь гибели, пытаясь ослабить единую Церковь католическую. Чума этого рода ныне особенно распространилась в Альбижуа и других городах Лангедока. Распространение этой болезни нужно остановить, так как она развивается в виде язвы, тем более опасной, что гибнет много сил, и помрачаются умы верных.
Я пригласил вас, Филипп, чтобы попросить силой светского меча искоренить всякие ереси и изгнать из пределов Лангедока тех, кто уже заражён ею. Необходимо принять меры против еретиков и против тех, кто был вовлечён с ними в явные и тайные сношения. В случае если еретики будут препятствовать, данной мне властью разрешаю прибегать к самым строгим мерам, ибо увещевания Раймунда VI Тулузского, а также его вассалов и простолюдинов успеха не возымели.
Мы посылали в Лангедок своих легатов – монахов Петра де Кастельно и Рауля, оба из братства цистерцианцев.[85]85
Цистерцианцы – монашеский орден, ветвь бенедиктинцев. В некоторых странах в честь святого Бернарда Клервосского их называют бернардинцами. Отличаются суровым и аскетичным монастырским уставом.
[Закрыть] Жертвенность и суровый аскетизм брата Петра дополняли рассудительность и спокойная мудрость брата Рауля. Они убедили членов капитула Тулузы, бальи[86]86
Бальи – в Средневековой Франции наместник части королевского домена, управлявший областью (бальяжем). Обладал военной, административной и судебной властью.
[Закрыть] и именитых граждан дать публичную клятву блюсти католичество. Вскоре в помощь им прибыл настоятель главного цистерцианского монастыря, аббат аббатов Арнольд, искусный проповедник, перед словом которого не мог устоять ни один еретик. И что же?
Вот что написал мне де Кастельно.
Иннокентий развернул заранее приготовленный пергамент и стал читать по-латыни:
«Святой отец! Никакие легатства не в силах более остановить зло; церковные сосуды и священные книги встречают в Лангедоке ужасное кощунство над собой. Еретики публично крестят на манихейский лад; они не стесняются проповедовать свои преступные заблуждения. Раймонд де Рабастен, епископ Тулузский, человек жадный и неспокойный, которому никогда не ужиться со своими прихожанами. Уже три года он, помазанник Господа, продолжает войну с каким-то дворянином, своим вассалом, вместо того, чтобы обратить оружие против еретиков, усиления которых вовсе не замечает. Мало этого, он обесчестил себя, торгуя…
Так, это пропустим… Ага, вот:
Архиепископ Нарбоннский и епископ Безьерский, устрашённые возрастающим волнением в своих епархиях, или забывают о своей пастве, или отказываются от всяких карательных мер по отношению к еретикам. Все они – тайные или явные сторонники и покровители еретиков. Только угрозы французского короля могут побудить их исполнить свой долг…»
– Причём тут король Франции? – пожал плечами Филипп, – это дело церковное.
– Не торопитесь, ваше величество, – прервал его папа. – Церковным одеждам суждено было окраситься кровью. На переправе через Рону Пьер де Кастельно был убит людьми Раймунда на глазах сопровождавших его монахов.
– Как? Легат вашего святейшества? – изумился король. – Убит?
– Да, Филипп, убит. И его кровь взывает к отмщению. Лангедок настолько закоренел в ереси, что одним отрядом тут не обойдёшься. Именем Иисуса Христа призываю вас к Крестовому походу против альбигойской ереси и графов Тулузских, покрывающих её. Кстати, кому обязаны давать вассальную клятву графы Тулузы?
Филипп Август довольно усмехнулся. Вот теперь он всё окончательно понял.
– Вы почтите своим присутствием вечерний пир, ваше святейшество? – официальным тоном спросил король, заканчивая беседу.
– Нет, ваше величество, вечером я буду молиться за успех нашего дела, – в тон ему ответил Иннокентий.
Король поклонился и вышел из шатра. Приветствуя его появление, запели трубы.
Папа закрыл глаза и, отдыхая после трудного разговора, откинулся на спинку стула. Внезапно его обеспокоил странный запах. В шатре отчётливо потянуло хлевом.
Иннокентий открыл глаза и увидел давешнего монаха, за спиной которого бледным пятном маячило перекошенное от ужаса лицо секретаря.
– Я исполнил твою волю, – тихо сказал монах. – Я повалялся со свиньями. Теперь прошу, услышь и ты мою мольбу…
***
– И что же стало с этим странным монахом? – заинтересовался я.
– Как, разве вы не слышали эту историю? – удивился дьявол. – Предание гласит, что Иннокентий в кои-то веки устыдился своей гордыни, благословил создание ордена и утвердил его устав. Так возник один из крупнейших католических орденов, орден святого Франциска Ассизского. В Англии монахов-францисканцев называли «серыми братьями» по цвету их ряс, во Франции – кордельерами из-за того, что они подпоясывались верёвкой. Нищенствующие монахи оказались превосходными учителями и смелыми учёными, они обошли весь свет, побывали в странах Востока и в Америке, обогатили историю, этику и философию, не говоря уже о богословии. Монастыри францисканцев существуют во многих странах и поныне, хотя, конечно, иезуиты их изрядно потеснили. Но это случилось позже.
– А как же Павел? Я волнуюсь за него! – сказала Ольга и вздрогнула от неловкости, так странно прозвучала её забота о давно умершем человеке.
– На сегодня, пожалуй, хватит путешествий, – мягко сказал Георгий Васильевич, как бы не замечая её промаха, – а завтра мы работать не будем.
– Почему-у? – расстроенно протянула Ольга.
– Потому что завтра шаббат,[87]87
Шаббат – в иудаизме седьмой день недели, в который Тора предписывает воздерживаться от работы.
[Закрыть] мадам.
– А разве вы?..
– Я – интернационалист! – гордо ответил дьявол.
– Пролетарский? – не удержался я.
– Нашли пролетария! – фыркнул тот. – Завтра отдыхайте, погуляйте, сходите куда-нибудь, а в воскресенье… – Георгий Васильевич на секунду прищурился, что-то прикидывая, – ну, в воскресенье я буду занят, да и вы тоже. Так что, до встречи в понедельник. Мир вам!
