Текст книги "Крах каганата"

Автор книги: Михаил Казовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

10

Между тем Сарра, по давнишнему приказу Иосифа, прибыла из крымского Дороса в Керц, переправилась через Керченский пролив и явилась ко двору тархана Песаха бен Ханака в Самкерце. Девушке недавно исполнилось двадцать, и она взяла от родителей лучшие черты: стройность, подтянутость, смугловатую кожу Ирины; аристократические манеры, некую округлость черт и образа мыслей – Иосифа. Говорила мягко, а смотрела участливо. Светлые курчавые волосы обрамляли по-детски доверчивое лицо. Песах, приложив губы к ручке царевны, выразился так:

– Мой дом – ваш дом. А моя семья – ваша семья. Всё, что пожелаете, выполню.

– У меня единственное желание – поскорее отправиться в Итиль и обнять отца с дорогими братьями, – отвечала Сарра с улыбкой.

Одноглазый ратник по прозвищу Сар сделался печален:

– Нет, увы, несравненное порождение каган-бека, радость наших сердец, ваше высочество! Именно это и невозможно в настоящее время. Полчища врагов осадили хазарскую столицу, битва развернулась нешуточная. Я обязан позаботиться о вашем благополучии. Задержать до того, как опасность не минует наше многострадальное царство.

– Ждать?! – воскликнула юная особа, и глаза её вспыхнули удивлением, смешанным с брезгливостью. – Будто бы кроты, закопаться в землю? Там решаются судьбы Родины, люди гибнут, рушатся основы, а тархан Песах призывает меня отсиживаться вдали от событий, безучастной и равнодушной? Я немедленно отправляюсь в путь – прикажите заложить моих лошадей без отсрочек и промедления!

– Исключается, ваше высочество, – покачал головой комендант Самкерца. – Если отпущу, а впоследствии с вашим высочеством что-нибудь случится, я себе простить не смогу. Как хотите: проклинайте меня, сердитесь, обзывайте обидными словами, но отсюда вы не двинетесь ни на шаг.

– Может, вы меня запрете в темницу? – хмыкнула она издевательски.

– Может быть, и так. Лучше иметь живую царевну взаперти, чем погибшую неизвестно где.

Словом, Сарра убедить его не смогла: ей пришлось оставаться в крепости, призывая Господа поскорее прислать хорошие вести от её итильских родных. Но мольбы обернулись прямой противоположностью: в ночь с 7-го на 8 августа прискакал Натан, давший деру из русского плена, обессиленный, чудом уцелевший, и привёз печальное сообщение о проигранной сече, гибели Элии, бегстве каган-бека и прочем. Песах выслушал его стойко и, пока молодой человек ел и пил, приходя в себя, сохранял молчание. А потом, посмотрев на Когена единственным глазом, мудрым и печальным, рассудил спокойно:

– Ну, Итиль – ещё не держава. Коль Иосиф жив, есть надежда отоптать неприятелей и спасти Хазарию.

Юноша невесело возразил:

– Мой давнишний задор сильно поубавился. И скажу без обиняков, добрый Сар: если Святослав ограничится взятием столицы, повернёт назад, мы имеем шанс. Если он отравится покорять Семендер с Беленджером, вздумает подчинить себе Адыгею с Аланией, а затем Самкерц и Тавриду – мы пропали. Думать никто не мог, что язычники смогут сколотить столь боеспособное войско, сбросить наше государство да ещё и самих нас прогнать с насиженных мест! Тут не обошлось без военной хватки варягов – как их называют русские, то бишь викингов из северных стран, – а ещё подсказки прежней нашей царицы Ирмы... – И Натан поведал об их встрече в ставке князя.

– Ирма заодно с русами? – изумился Песах. – Да, чудны дела твои, Господи!.. – А потом заметил: – Надо рассказать об этом царевне Сарре.

– Как, она проживает здесь?

– Да, уже несколько недель.

Молодые люди увиделись. В первые минуты девушка решила, что сбежавший с поля битвы юнец – трус и тряпка, не достойный её внимания, несмотря на красоту внешних черт и изысканность словесных пассажей. А она поразила Натана в самое сердце: он какое-то время чувствовал себя не в своей тарелке, опускал глаза, экал, мекал, отвечал невпопад; но потом освоился, говорил степенно.

– Матушка не простила отцу измены, – рассуждала вслух дочка государя. – Разыграла мнимую смерть и уехала тогда из Хазар-Калы с мыслью отомстить. Значит, отыскала соратников из числа славян...

– Вы оправдываете её?

Та не сразу заговорила, долго подбирала слова:

– Я её понимаю. – И ещё добавила: – Я сама такая: если полюблю, то навек, а возненавижу – до последнего вздоха!

Коген усмехнулся:

– С вашим высочеством ссориться опасно...

У неё на губах заиграла издевательская улыбка:

– Да уж, трусам от меня лучше бы держаться подальше...

Но со временем юная наследница каган-бека стала благосклоннее: разрешила сидеть с ней в саду и рассказывать об Итиле, заставляла читать вслух стихи из Ширга-Ширима и делилась мыслями об иудаизме и христианстве. А когда внук Ицхака, по уши влюблённый в царевну, предложил ей руку и сердце, обещав страстную любовь до конца жизни, не вспылила, не рассердилась и сказала приветливо:

– Что скрывать, милый мой Наган, вы мне симпатичны безмерно. Не исключено, в будущем я могла бы ответить вам взаимностью. Только не теперь. Все мои помыслы об ином: об отце, о матери, о судьбе Хазарии и Алании. Мы обязаны отложить наши чувства на какое-то время.

– Вы – моя судьба! – страстно произнёс молодой человек. – Вы – моё Отечество и единственная дума! Ради вас откажусь от любого трона и военной славы. Всё, что мне внушали со младых ногтей дед и мать, после встречи с вами оказалось мелочью. Не хочу покорять народы, править странами и крепить своё государство. Покорить хочу только вашу душу, править нашей общей семьёй и крепить наш домашний очаг – больше ничего!

– Полно, полно, успокойтесь, пожалуйста. – Сарра прикоснулась ладонью к его руке и слегка пожала. – Надо трезво смотреть на вещи. Если вдруг Самкерц окажется под угрозой завоевания Святославом, нам придётся бежать отсюда. Но куда? Нас нигде не ждут – ни в Константинополе, ни в Египте, ни в Галлии. Говорят, в Гишпании есть еврейская община, но туда разве доберёшься! О какой семье можно рассуждать?

– Вы забыли о своей матери, – отозвался он. – Если Святослав ей соратник, Ирма защитит нас от гибели. Бросимся ей в ножки и попросим благословения. Выполним её волю.

У его возлюбленной загорелись глаза:

– Может, вы и правы... Вот что я подумала: не послать ли гонца матушке навстречу? Снарядить надёжного человека и отправить с грамотой на её высочайшее имя, пусть разыщет и сообщит, что мы тут находимся и мечтаем о встрече. Если она даст своё согласие, чтобы мы сочетались в браке, я, наверное, возражать не стану... – И, зардевшись, смолкла.

Он упал на колени перед Саррой и поцеловал подол её платья.

11

В эти самые дни войско Святослава, миновав на ладьях по Каспию устья Терека и Сулака, высадилось на берег – несколько севернее современной Махачкалы. С ходу ратники навалились на Семендер, взяли город легко, стремительно и, преследуя побежавшего неприятеля, превратили знаменитые дагестанские виноградники в выжженную пустыню. Вскоре пал и второй хазарский оплот на юге – город Беленджер. От него киевляне оставили только груду обугленных кирпичей и раздробленных черепов. Но ни там, ни тут не было Иосифа: улизнув из Итиля, царь предусмотрительно поплыл не к своим излюбленным резиденциям на западном берегу Каспийского моря, а подался восточнее и осел на острове Бузачи – продолжении современного Мангышлака. Чем и сохранил себе жизнь. Здесь располагались владения хорезмшаха – близкого родственника каган-бека, так как мать Иосифа – Мириам – доводилась шаху двоюродной тёткой. Словом, шах, получив известие о приезде на свои земли изгнанного самодержца Хазарии, проявил гостеприимство, но потребовал одного: если беженец хочет и впредь находиться под его покровительством, пусть незамедлительно примет ислам. Делать было нечего, и поверженный монарх согласился.

Но Ирина, как уже говорилось, думала давно не о нём, а о возвращении в Приэльбрусье – в Аланию. Планы Святослава совпадали с её мечтой – он хотел беспрепятственно проплыть по пригодным для судоходства рекам (а где волоком, по суше) и достичь Кубани. И уже по ней, полноводной, сильной, следовать к Самкерцу. Сила русских была в ладьях, а речные дороги – самые надёжные и быстрые; перетаскивать же суда по берегу научились давно, и такой волок не казался никому чем-то затруднительным. Князь и думать не мог, чтобы корабли оставались на Каспии, а самим устроить конно-пеший переход через Северный Кавказ! И опасно, и хлопотно, и долго – можно не уложиться до осени. А владыка Киева собирался к листопаду (октябрю) возвратиться к родным пенатам.

В общем, август был в разгаре, а могучая флотилия русов поплыла на запад. По пути были запланированы два рейда: первый – для захвата Магаса, главного города алан, и второй – набег на адыгов. Святослав советовался с Ириной, вместе с ней обдумывал планы операций. Бывшая царица Хазарии, не желая кровопролития на земле своих предков, предложила ему следующий манёвр: оказавшись на Теберде, отослать в Магас посольство к керкундеджу Димидиру-Самсону с предложением покориться. Обещала лично вести переговоры и склонить брата к миру. Если же монарх ей ответит отказом, действовать уже силой.

Ольгин сын долго думал, без конца наматывал ус на палец, пил вино; наконец заглянул аланке в глаза:

– Не страшишься, Ирушка? Я большое войско отрядить с тобой не смогу.

– Всё в порядок, княже. Мне вполне устроить пятьдесят ратник, несомненно.

– Несомненно, коли братец твой проявит благоразумие. Ну, а как наладится со своей сестрой посчитаться? Не снести тебе головы, я на выручку прийти не успею.

– Нет, у Димидир дух не хватит меня убить, прямо встать супротив тебя и твоя дружина. Я ему обещать сохранение жизнь, если мне отдавать все его права на престол.

Киевлянин тяжко завздыхал, помотал оселедцем неодобрительно:

– Ox, опасную ты игру затеяла... Ну, да поступай как желаешь. Если брать главный город Алании с боем, жертв с обеих сторон и взаправду не оберёшься. А у нас впереди ещё Самкерц да Таврида. Надо оберечься.

Так и порешили.

Споро проследовав мимо Баксана, Пятигорья и оставив за собой Карамык, встали походным лагерем несколько южнее адыгейского городка, много позже превратившегося в русскую крепость, а затем и современный город Черкесск. Местные жители, видя могучего неприятеля, пострашнее самих хазар, отнеслись к появлению незваных гостей философски и не думали вступать в вооружённые схватки. Более того: добровольно отдали, что потребовали от них русы, – кур, овец, хлеб, вино и овёс для конницы. Воины отдыхали, а Ирина готовилась к миссии в Магас.

Выехала утром 21 августа – на коне верхом, по-мужски, как обычно – в кожаных штанах, сапогах и куртке, но на голове её вместо папахи развевалась белая женская накидка, закреплённая золотой диадемой с крупным бриллиантом в центре (это был подарок княгини Ольги, сделанный ею на прощанье). По бокам скакали пятьдесят гридей, а специально взятый проводник из числа местных жителей помогал не сбиться с дороги. «Вот он, главный день в моей жизни, – думала аланка. – Ради настоящего мига вынесла все невзгоды, рабство и изгнание, потеряла всех моих детей. Да, не ради мести Иосифу, но во имя Родины! Месть мелка и позорна, и она была только побуждением; прежде остального – Отечество, слава его и освобождение!» Двигались по горным тропинкам, кое-где вброд, а кое-где вплавь – без задержек пересекли четыре реки. И уже во второй половине дня, ближе к вечеру, различили в живописном ущелье, утопающем в зелени и в клубах речного тумана, купола и стены восхитительного Магаса. Видимо, со смотровой башни их отряд был тоже замечен, потому что вскоре из ворот появилась не менее внушительная вооружённая группа – человек в семьдесят – и направилась навстречу подозрительным визитёрам. Встали друг против друга, не предпринимая никаких действий. Командир алан после небольшой паузы крикнул по-хазарски:

– Кто вы такие и зачем прибыли?

А Ирина ему ответила по-алански:

– Перед вами – дочка Негулая-Моисея и сестра Димидира-Самсона, бывшая царица Хазарии, Ирма-Ирина. Послана к его величеству керкундеджу от лица русского кагана Святослава, что стоит многотысячным войском в двадцати верстах от Магаса, в устье Теберды. В нынешнем походе он себе подчинил камских булгар и буртасов, разгромил Итиль, Семендер и Беленджер. И готов заключить мир с Аланией на условиях общей выгоды. Если же Самсон не захочет переговоров и не примет нас, как положено, грянет бой, и никто тогда не спасёт нашу землю от набега завоевателей. Так и передайте его величеству.

Выслушав это сообщение, командир алан что-то приказал одному из своих приближённых; тот отъехал от общей группы, подстегнул коня и стремглав понёсся к воротам города. А пока обе стороны ждали высочайшего волеизъявления, командир алан вновь заговорил, покорившись своему любопытству:

– Верно ли, что погиб хазарский каган, а Иосиф бежал за морс?

– Верно, – подтвердила бывшая жена каган-бека.

– Получается, что Алания больше не должна платить Хазарии дань, поставлять ей воинов?

– Получается, так.

– Но теперь, если Святослав завоюет нас, то Алания сделается данницей Руси?

– Если завоюет, то да. Если керкундедж пойдёт на его условия, наша Родина отделается крупным выкупом, но останется независимой.

Собеседник её согласился:

– Да, действительно: есть над чем подумать...

Вскоре возвратился гонец. Выслушав его, командир поднял руку:

– О, светлейшая! Весть благоприятна, потому что его величество выразил желание встретиться с тобой. Но с одной оговоркой: можешь взять не более пятерых охранников.

Это было наглостью и неуважением к прибывшим парламентёрам; но Ирина чудом себя сдержала, не ответила резко и не развернула коня. Только помолчала, сопя, взвешивала возможности: да, конечно, хамство есть хамство, но по сути требование Самсона ничего не меняло, ибо пять или пятьдесят защитников роли не играли – ведь алан при любом раскладе больше; если захотят её погубить – сила всё равно на их стороне.

– Будь по-вашему, – холодно ответила женщина. – Но оставшимся моим спутникам строго накажу: если меня не выпустят до заката, пусть они скачут к Святославу, чтобы передать о моём пленении или гибели. Не пытайтесь также с ними разделаться – мы в ущелье спрятали своих часовых: убедившись в вашем коварстве, те успеют улизнуть и вернуться к князю.

– Хорошо, поехали.

Попрощавшись с гридями и решив, кто из них отправится вместе с нею, бывшая супруга Иосифа двинулась к воротам столицы. Город, на первый взгляд, совершенно не изменился – вроде бы и не было тех тринадцати лет, что прошли со времени подлого захвата Ирины и её продажи в рабство. Только деревянные мостовые явственно нуждались в починке, да ещё прибавилось мазанок на окраине; но потом возникало недоумение: отчего Магас, несмотря на буйное лето, выглядел как-то серо, тихо, без особого давнего задора? В чём тут было дело? Наконец сделалось понятно: не звонили к вечерне колокола на Святой Софии. Удивившись этому, дочка Негулая задала соответствующий вопрос командиру аланских всадников. Тот ответил просто:

– В храме службы нет.

– Как же так? Что произошло?

– После давнего появления вашей светлости в Магасе здесь работали по приказу Иосифа дознаватели из Итиля. Обнаружили: ваша светлость тайно крестились – не имев на то дозволения каган-бека. А коль скоро нагнать и вернуть вашу светлость восвояси не было возможности, злобу выместили на церкви. Высекли прилюдно монашку, что явилась крёстной матерью вашей светлости, и она умерла от ран. Выдворили отсюда попа, чтобы ехал обратно в Константинополь. И указом великого керкундеджа запретили Святой Софии действовать. Там теперь царская конюшня.

– О, мой Бог!

– Тех из прихожан, кто роптал, тоже высекли. Под горячую руку и другие церквушки позакрывали... По потом как-то утряслось. Кое-где идёт опять служба, только не в соборе.

У Ирины хватило выдержки не высказывать всё, что она подумала в тс печальные несколько мгновений. Но решила про себя: Димидир заплатит и за эти свои злодеяния. Ах, несчастная Поликсения-Зоя! Пострадала невинно, претерпела такие телесные и душевные муки. Чем и как искупить её боль и смерть?

В небольшом бассейне, у ступенек дворца, там, где некогда плавали золотые рыбки, не было воды. Судя по потрескавшейся серой краске, много лет. Да и сад выглядел не слишком ухоженным, мраморную лестницу не драпировали праздничным ковром, как обычно. В небе, всполошившись, каркали вороны: раньше специально обученные соколы истребляли их, но теперь, очевидно, этого не делал никто. Видя недоумение на лице посланницы Святослава, командир заметил:

– Ваша светлость не знает: у его величества неизбывная скорбь. Он четыре года тому назад потерял от неизлечимой неизвестной болезни преданную супругу и единственного любимого сына. И с тех пор пребывает в печали, на охоту не ездит и к народу выходит редко. А когда ему предлагают привести в порядок дворец и сад, запрещает категорически. Хочет, чтобы всё оставалось, как во времена Мирры и Боруха.

– Я не знала, действительно. Бедный братец! – прошептала Ирина несколько растерянно.

Тронный зал освещался только несколькими свечами, вставленными в бронзовые, но позеленевшие от времени канделябры. Воздух стоял тяжёлый, спёртый – помещение не проветривалось давно. Кресло монарха, установленное в глубине зала под балдахином на возвышении, пустовало. Керкундедж сгорбившись сидел за столом, на обычном стуле, и его исхудавшее дряблое лицо потрясло сестру. Тусклые глаза повелителя Алании источали могильный холод.

Он взглянул на неё как-то безразлично, невозмутимо, словно видел до этого только накануне. Вяло произнёс:

– Здравствуй, Ирма. Слава богу, что ты успела приехать.

– Вот как? – улыбнулась она. – Получается, ваше величество радо моему появлению в Магасе?

– Разумеется: ты – родная кровь.

– Ну, к родной крови можно относиться по-разному. Например, захватить и продать печенежскому перекупщику рабов.

Брат провёл пальцем по виску, словно вспоминая о чём-то. Сморщил переносицу:

– А-а, имеешь в виду тот досадный случай?.. Да, согласен, было отвратительно. Я потом раскаялся и отправил багатара Церека вновь тебя найти в Семикаракоре, выкупить обратно. Но Церек опоздал. Ничего не вышло. И к тому же вскоре он погиб в стычке с печенегом Асфаром. Здесь у нас перемерли все. Я один остался. И, наверное, вскоре полечу вслед за ними... – У Самсона вырвался безотрадный вздох. – Сядь, сестрица. Выслушай, не перебивай. Я ведь знаю, кто тебя послал и зачем. Никаких условий русского кагана предъявлять мне не надо. Мы сражаться с ним не хотим и не станем. Я вообще никогда не считал себя сильным полководцем, а теперь и подавно... С лёгким сердцем передам тебе власть в Алании. Да, не спорь. Ты единственная прямая наследница нашего отца. Сын мой умер, и в роду больше нет мужчин. У тебя ж получится. Никаких сомнений... Будешь править по справедливости, восстановишь христианскую церковь, снова приобщишь нашу Родину к ойкумене. Я не мог, потому что боялся Иосифа. Я боялся многого, а чем больше боишься, тем скорее сможешь запутаться, понаделать ошибок, преступлений и мерзостей... Грешен, грешен! И за это отвечу в Судный день! – Он замолк и сгорбился ещё больше.

Прежняя царица Хазарии тоже не могла найти подходящих слов. То, за что она хотела бороться, отнимать с помощью меча и копья, ставя жизнь на карту, вдруг само собой оказалось в её руках. Более того, вид больного брата, сломленного, слабого, вызывал сочувствие и стремление пожалеть, по-христиански утешить. Даже несмотря на обиды, нанесённые в прошлом. И аланка спросила мягко:

– Позволяешь ли ты мне тебя обнять? В знак согласия между нами, в знак того, что не держим отныне обоюдного зла и являемся прежними – Наширан и Сосланом?

У Самсона от чувств вздрогнул подбородок, и его лицо на какую-то долю секунды сделалось таким же, как в детстве, – хорошо знакомым Ирине добродушным лицом любимого брата. Он ответил проникновенно:

– О, почту за честь. Милая сестрица! Как я долго ждал твоего прощения!..

И они порывисто приникли друг к другу, дети Негулая, каждый из них хлебнувший горя сверх меры, два по-своему одиноких, обделённых нежностью человека, несмотря на все свои титулы и богатства...

На другой же день в городской синагоге было громогласно объявлено, что Самсон отрекается от престола и передаёт все свои полномочия старшей сестре Ирине. А спустя неделю вызванный из монастыря Иоанна Предтечи настоятель Пётр, в вычищенном и вымытом храме Святой Софии, именем Бога Отца, Бога Сына и Бога Духа Святого произвёл венчание новой правительницы Алании на царство. По её приглашению вскоре посетили Магас русский князь Святослав и его подручные. Он приехал с многочисленной свитой, осмотрел столицу и дары, поднесённые киевлянам в соответствии с давним уговором: целый табун коней, горы оружия, провиант, рабов, сундуки с дорогими одеждами, драгоценной утварью и монетами. И вручил августейшей аланке прибывшую с гонцом из Самкерца весточку от дочери. Прочитав пергамент, государыня, не стесняясь своих и чужих мужчин, по-простому, по-матерински расплакалась, возблагодарив Богородицу, сохранившую жизнь обожаемому её чаду. А затем стала умолять Ольгиного сына, чтобы тот поклялся уберечь от насилия при штурме Самкерца двух влюблённых – Сарру и Натана. Киевский правитель, размягчённый от многих кубков, выпитых на празднике в честь освобождения Алании от хазарского ига, хоть и пробормотал несколько ругательств, адресованных молодому Когену, убежавшему из-под стражи в русском лагере, но ответил согласием, даже обещал выделить для охраны жениха и невесты на пути в отчий дом нескольких дружинников – из числа завербованных накануне алан.

Расставались ко взаимному удовольствию. Дочка Негулая от души пожелала князю новых побед в походе и благополучного возвращения в Киев; попросила кланяться – и княгине Ольге, и купцу Иоанну с семейством. А Добрыню напутствовала по-русски:

– Ты беречь Юдифь. Рана её на шее зажить – это просто; рана на душе от зарезанных деток – долго кровоточить. Я-то знать!

– Не тревожьтесь, ваше величество, – заверял воевода царицу. – Я к хазарочке прикипел душой и не дам в обиду. Коли всё пойдёт лепо и вернёмся мы на Днепр, объявлю её вольной, поселю с собой, окружу заботой. Будет мне заместо жены. И детишек народит. Может, и оттает!

– Ну, глядеть, глядеть, добрый молодец! Обещавши – слово держать! – и она поцеловала его на прощанье в лоб.

Киевляне уехали. А в Магасе покатилась новая, незнакомая жизнь: без хазар, без русичей – независимая, вольная.