Текст книги "Полиция Гирты (СИ)"

Автор книги: Михаил Фиреон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– Да, ваша светлость! – продемонстрировал одного из коллег надзиратель, на что тот с пьяной учтивостью поклонился Поверенному.

– И что за заминка случилась?

– Как всегда – важно ответил егерь – напились!

– Все вместе пили? – брезгливо покачал головой Эрсин.

– А кто же в Лес ночью трезвым-то ездит, ваша светлость? – с хитрой подобострастностью бывалого солдата все также ловко отвечал надзиратель Трогге.

– Езжайте давайте. Кавалерия Гирты – снисходительно распорядился Поверенный, сел обратно в ипсомобиль и, дав его боком, отвел с дороги. Проезжая мимо машины, Вертура заметил, что, внимательно приглядываясь к проезжающим мимо верховым, Эрсин смотрит именно на них с лейтенантом Турко и Фанкилем. От этого взгляда ему стало страшно, в его сердце закралось предчувствие беды и, глядя на коллег, на их угрюмые лица, детектив догадался, что они думают те же самые печальные и страшные мысли.

Когда они шагом доехали до деревни, спрыгнули с коней, отправили по избам ополченцев и поднялись в дом, надзиратель Трогге и помощник шерифа Балькин, тот самый высокий и крепкий, уже немолодой человек в толстой кожаной куртке, при луке, плетке и походном котелке, плотно закрыли дверь и ставни, и, сжав кулаки, скривив злые морды, грозно уставились на полицейских. Помощник шерифа заслонил выход и с видом палача скрестил могучие, натруженные топором и лопатой руки на груди.

– Допрыгались вы – уперев кулаки в стол, заявил надзиратель Трогге, навис над полицейскими. Вертура, лейтенант и Фанкиль сели рядком на скамью, потупили головы, как арестанты или школяры в кабинете директора.

– Это он за вами приехал – зло, как на плацу, объяснил капрал – к дому никого из служилых Гирты подпускать не велел. Хорошо, мои вас знают, сделали предупреждение. Сегодня у сэра Ринья совет, скоро объявят общий сбор. У нас тут разговоры ходят, со дня на день всех поставят под копье, погонят на Гирту, против Прицци. Мужики на северный берег бегут, у вас там, что, совсем донесений не читают, не соображают вас сюда посылать, что ли совсем?

– Карл! Ну мы же люди подневольные! – вскочил со скамейки воскликнул лейтенант Турко – командуй что делать, ты же наш капрал! Куда прикажешь туда и побежим!

– Ага… – размяк от этой лести, кивнул надзиратель Трогге – но по Еловой прямиком на Гирту вам нельзя, там на ночь застава стоит, не наши, Горчетовские, они и будут вас там ловить. Этот черт, Эрсин, к нам в одиночку не полез. Побоялся, наверное, что расколотим ему телегу. Сэр Ринья ее в Столице себе купил, очень ей дорожит. Как-то мальчишек двоих за то, что они ее поцарапали, до смерти приказал засечь… Эрсин уже в Замке и за вами уже выслал. Так что сейчас спуститесь к переправе, там паром на нашем берегу. Скажите «порка», вас перевезут, и ищи свищи.

– А мы-то что им скажем? – бросил выразительный сердитый взгляд на старшину помощник шерифа Балькин и снова сжал кулаки.

– А что ордер какой, или приказ был? – грозно шагнул на него, задергал плечами надзиратель Трогге – ты его видел? Нам что, Поверенный лично приказывал задерживать их устно или письменно? Что, не видишь, это от сэра Вильмонта, если что с ними случится, кто потом отвечать будет, ты? Все, Эстри, налей нам скорей на дорожку, и катитесь с Богом, чтоб вас тут больше не было.

Жена надзирателя, что все это время молча слушала мужчин, как пошел серьезный разговор, сидела не вмешивалась, смиренно сложив руки на коленях, быстро вскочила с лавки и пошла в другую комнату. Вернулась с кувшином, налила всем в еще стоящие на столе с вечера кружки. Все перекрестились и молча выпили.

– Йозеф – допив первым, наклонился к лейтенанту надзиратель и грозно захрипел осипшим от юва голосом – ты там скажи кому нужно… Мы же тоже люди подневольные, у всех семьи, дети…

– Да я сам виноват, Карл… – печально развел руками полицейский.

– Ладно. Ничего – дружески хлопнул его по плечу тяжелой капральской рукой надзиратель Трогге – мы тут все за Гирту. За сэра Августа, за леди Веронику. Главное чтоб не Ринья с Тальпасто, Горчетами и Эрсином… Все, с Богом, бегите.

Полицейские покинули избу, спустились с крыльца, быстро оседлали коней и, по указанию помощника шерифа Балькина, который вышел с ними на перекресток и продемонстрировал направление, помчались в объезд Елового Предместья вниз под горку, в сторону реки. Мимо земляного вала и темнеющих на фоне неба над ним домов, мимо ворот, где в будочке нес вахту мрачный ополченец с копьем, мимо стен монастыря и освещенных тусклым светом лампад перед образами окон стоящего высоко на склоне общежития. Мимо спящих грушевых садов и домиков у которых, как и у избы надзирателя, полуподвальный первый этаж был каменным, а надстройка и чердак из дерева. Распугивая редких припозднившихся прохожих и беспокоя спрятавшихся на ночь в свои будочки коз, заставляя их тревожно вздрагивать, со звоном трясти бубенчиками.

Раз их окликнули из темноты, кто едет, но Вертура приложив руки к лицу, глухо сообщил пароль.

– Порка – и их пропустили.

Через некоторое время полицейские спустились к реке, где дорога упиралась в сложенные из кусков гранита просторные набережные и пирсы. По берегу были навалены кипы прессованного сена, штабеля бревен и досок, стояло множество повозок, подвод и телег. У самого берега стояли, глухо стучали бортами, покачивались на волнах баржи и ладьи.

Пахло лошадьми, навозом, мокрой травой, рекой и дымом. То там, то тут светлели палатки и тенты, у костров сидели, ужинали, отдыхали мужики: рабочие, матросы, ночные сторожа, грузчики и прибившиеся к ним, ожидающие рассвета и открытия переправы деревенские. Рыжие ответы пламени плясали на усталых, изможденных тяжелым физическим трудом лицах. Невдалеке тихо наигрывала гармошка. Какие-то люди, похоже, солдаты или ополченцы, отдельной компанией сидели в стороне, смотрели в огонь, держали в руках кружки и бутылки. Несколько всадников в форменных мантиях и синих, с золотыми молниями на плече плащах, ожидали в седлах. Мрачный жандарм объезжал привоз, приглядывался к собравшимся у костров, о чем-то говорил с ними.

– Все, приехали – покачал головой Фанкиль – они нас опередили…

– Ничего – ответил лейтенант, указал вниз по течению реки. Они свернули и поехали высоким каменистым берегом вдоль каких-то заборов и деревьев, вне досягаемости света костров и огней. Отъехав на несколько сотен метров от пристаней, осторожно спустились с обрыва по темной крутой тропинке и очутились почти у самой воды. Здесь, у подножья высокого обрыва, на неопрятных подушках из осколков прибрежного сланца, так, чтобы не затапливало в половодье во время разлива реки, стояли почерневшие от сырости, сараи и избы. То там, то тут темнели вытащенные на каменистый берег рыбацкие лодки, на покосившихся столбах сушились сети. Чуть ниже по течению, под черным срубом лесопильной мельницы, с плеском вращалось водяное колесо. Неподалеку горел костер, рядом с ним сидели бревнах, варили что-то в котелке, какие-то люди, не то матросы, не то рыбаки.

– Сдадут нас здесь – покачал головой лейтенант Турко – тут одни нищеброды. За серебряный конечно никто не продастся, а вот за пять уже подумают, так что тихо.

Сверху, по краю обрыва, светя факелом, неспешно ехал знакомый разъезд. Слышались голоса, в такт езде тяжко и ритмично громыхали доспехи. Полицейские затаились, уставились вверх, принялись гладить по мордам лошадей, чтобы не бряцали упряжью, не стучали копытами по камням в темноте.

– Хой, внизу! – бросая к лодкам и костру горящий сверток бересты, зычно крикнули рыбакам сверху – чужаки есть?

– Никак нет! Все местные! – зачесали растрепанные бороды, вяло, протяжно и хрипло закричали в ответ мужики, поднимая в темноту усталые заросшие лица.

Удовлетворившись этим ответом, не останавливаясь, разъезд проследовал дальше по дорожке, в сторону водяной мельницы.

– За мной! – тихо скомандовал лейтенант Турко и развернул коня. Они поехали обратно вверх и, убедившись, что разъезд уже достаточно далеко, свернули в противоположную сторону, обратно к пирсам. Выехали на свет, не скрываясь, проследовали к лодкам у воды. Вертура и Фанкиль напряглись, но лейтенант Турко, похоже, знал что делает – усталым людям у костров, многие из которых уже спали, кто сидя у огня склонив голову, кто лежа на бревнах или прямо так, на холодной земле, не было совершенно никакого дела до явления новых должностных лиц с регалиями полиции Гирты.

Большие плоскодонные лодки-завозни, что днем переправляли пассажиров, грузы и скот, рядком стояли у причала, на корме одной из них, в гнезде из колючих пледов дремал какой-то пожилой человек.

– Порка! – выразительно шепнули ему пароль.

– А Йозеф, это вы… – проснулся, узнал полицейского, воскликнул смотритель – капитана так и не дали? Много поймали врагов нашего Герцога?

– Много мэтр Носсе, но еще не всех – ворчливо отвечал лейтенант, многозначительно кивая в сторону северного берега.

– Вас предупредили, что ночью беру тройную и никаких векселей? – спросил паромщик, сразу же перейдя к делу.

– Как всегда – отозвался лейтенант и многозначительно обернулся к Фанкилю. Тот молча сунул руку в поясную сумку, не глядя в темноте, достал несколько монет. Лейтенант передал их паромщику, быстро поторговался, взял сдачу, часть забрал себе, часть отдал рыцарю.

Через две минуты они были уже далеко от берега. Вертура и лейтенант гребли, Фанкиль помогал еще одним веслом с левого борта, чтобы не сносило течением, паромщик стоял на руле. Лошади смиренно ожидали на палубе, понуро склонив головы, глядели на удаляющуюся землю и мерцающую рыжими сполохами далеких огней воду у пристаней.

– О! Вон они, красавцы-то! Гляди-ка, поплыли! – указал деревянной ложкой на силуэт удаляющейся от берега лодки, насмешливо скривился один из рыбаков у водяной мельницы. Темные контуры суденышка и стоящих на нем лошадей, отчетливо выделялись на слабо мерцающей звездным светом глади реки.

– Да, опять надурили нашу деревенщину, ловкачи! – обернулся к воде, глумливо согласился второй.

– Сиди репу в огороде руби, раз ума своего нету! – с напором глухого, надрывисто, на весь берег, закричал самый старый из рыбаков и, высказав это авторитетное мнение, отломив от каравая кусок хлеба, потянулся ложкой проверить, готова ли уха в котелке.

* * *

Уже на другом берегу Вертура и Фанкиль порывали с себя форменные шапочки, поснимали с плащей банты с опознавательными бронзовыми ромбами полиции Гирты, попрятали подальше подвески, что всегда было положено носить на портупее на виду, на груди. Паромщик Носсе расселся на корме своей лодки, насмешливо заулыбался в бороду и, любуясь их суетными преображениями, закурил. Приняв подобный вид, служащие из отдела Нераскрытых Дел, мигом превратились из полицейских в зловещих разбойников-рыцарей из леса: небритый, усатый лейтенант Турко в своей потрепанной меховой шапке, с кнутом и топором на поясе, старательно отирал от конского навоза, в который вляпался на лодке свои широкие штаны, Фанкиль распустил волосы, всклокочил свою короткую седеющую бороду, хмурился, с сомнением оглядывал свой черный орденский плащ с темно-зеленым крестом на плече. Один детектив просто нацепил на голову шейный платок и теперь расхаживал у воды, приглядываясь, прислушиваясь к реке, не гонятся ли кто за ними с южного берега.

– Ну как? – приглядываясь в темноту, уточнил у него Фанкиль.

– Да они домой уже поехали, скажут никого подозрительного не видели, найдут на кого свалить – приглаживая свою шапку, сварливо ответил лейтенант Турко и широко зевнул.

Паромщик Носсе привез их к тому самому поселку на переправе, где они проезжали, когда ездили к карантинному дому и в Йонку, к повороту на Мирну. Попрощавшись с лодочником, подхватив под уздцы лошадей, пробуксовывая по песку, полицейские направились вверх по песчаной дороге в размыве высокого берега, к домам, окна которых теплились между деревьев в ночной мгле.

– Знаете Марк – таща за собой лошадь, догнал Вертуру, как бы невзначай обратился к нему Фанкиль – а вы пожалуй даже правы были…

– Отстаньте. Тронете меня еще раз, я буду являться ночами в кошмарах вашей жене – мрачно ответил ему детектив.

– Бросьте – передернул плечом Фанкиль – дела житейские, все мы тут нервные. Бог простил и нам велел…

– Ну да… – нехотя ответил Вертура и, все-таки не выдержав, заявил Фанкилю со всей злостью и обидой – у вас там в храмах учат перед Боженькой каяться, да формально в Прощеное Воскресенье «Бог простит» говорить, прощать и клеймить там абстрактных грешников которым в глаза вы никогда и слова поперек не скажите, потому что они дают вам деньги. А конкретные, простые люди вам так, дерьма кошачьего куски, мусор, грязь, пыль, не заслуживающие вашего смирения грешники. Отойдите от меня, нечего тут миндальничать. Знаю я все ваши разговоры, всем о смирении талдычите, а сами! Идите вы к черту Лео.

– Марк… – попытался рыцарь и, не дождавшись больше ответа, оставил попытки к примирению.

Наверху, у дороги, горел костер. Рыжий свет озарял стволы редких сосен и фасад какого-то двухэтажного строения. Массивный бревенчатый сруб со множеством уютных окошек с видом на реку навис над обрывом. Откуда-то сверху доносились голоса, на ветках сосен или в кустах смородины пела веселая ночная птичка.

В зале придорожной гостиницы, несмотря на поздний час, было еще достаточно людно: засидевшиеся допоздна за кружкой юва и тарелкой каши путешественники, беседующие, играющие в шашки припозднившиеся сельские мужики, какие-то, похожие на наемников люди в истрепанных одеждах в уголке, быть может охотники из леса, а быть может и настоящие налетчики подыскивающие своих жертв. Полицейские пристроились к каким-то старикам, которые были не против компании, перекрестились, заказали по кружке юва и хлеба.

– Ну что, узнали что-нибудь новое? – устало спросил лейтенант Турко у Фанкиля, доставая планшет и вставленный в обрезанное гусиное перо грифель. Он залпом выпил половину кружки жидкого и слабого юва и, быстро захмелев, как будто приготовившись делать записи, уставился в чистый лист.

– Мы убедились, что все наблюдения и выводы Марка верны – рассудил рыцарь.

– Вот я тут записал, что Карл говорил… – пролистал блокнот, прищурился в тусклом свете огарков в глиняной миске на столе лейтенант и прочел – склеп этот начали расчищать полгода назад. Под видом переоборудования могильника. Лицо разумеется тоже подставное. Цемент привозили с цеха Ринья. Три недели назад там начали ставить двери. «Жикс и Морек» занимались ими, заказали со сталелитейных петли, запоры и рамы. Из внутренних помещений вынесли весь мусор, но никакой мебели, ничего нового не завозили. За доставку и установку расписывалась и расплачивалась Тильда Бирс с улицы Зеленого Мола дом три… А вот из морга госпитального дома Елового предместья за эти недели в несколько приемов исчезло почти два десятка тел. А вместе с ними и старик сторож…

– А раньше такое было? – уточнил детектив.

– Всякое было – покачал головой лейтенант Турко – тела пропадают постоянно. Чаще всего следы ведут в трясину Митти, да и в Лесу любители мертвечины тоже есть… Такие дала ни мы, ни местные шерифы не расследуют, у нас на живых то ни времени ни денег, а тут еще мертвые. Но столько тел сразу с одной точки, это много. Такое только во времена Смуты было, знаете что с ними делали?

– Очевидно, что Эрсин – рассудил Вертура – но если…

– Порошочек для хороших мыслей! – интригующе зашептал, наклонился к Фанкилю какой-то темнолицый бородатый и сутулый, словно привыкший ходить вжимая голову в плечи, мужик. Он уже некоторое время переходил от стола к столу, шептался с посетителями, чем уже успел вызвать интерес наблюдательного рыцаря.

– На троих – спокойно ответил Фанкиль и откинулся, чтобы достать из поясной сумки деньги.

Продавец сунул руку под полу плаща, раскрыл торбу, проверил лежащие в ней конверты и, выбрав один, протянул над столом. Но рыцарь ловко перехватил торговца за запястье и, придавив его руку к столешнице, ударил по ладони кулаком. В тусклом свете очага сверкнула сталь перочинного ножа, пригвоздившего ладонь к доскам. Продавец порошка скорчился и запоздало захрипел.

– Полиция Гирты! – тут же вскочил со своего места, грозно и пронзительно закричал лейтенант Турко, срывая с пояса секиру. Тут же рядом очутился и детектив, в его руке сверкнул бронзовый ромб, а форменная шапочка вмиг оказалась поверх платка на его голове.

– Хахаха! – засмеялись у столов – попался! Второго лови! Вон бежит!

И пронзительно и яростно засвистели.

Какой-то человек в неприметном серо-буром одеянии метнулся к дверям. Его поймали за плащ, но он ловко дернулся, сорвав заколку и, оставив своих преследователей с плащом, стремглав бросился к двери и растворился в темноте. Лейтенант Турко с топором наперевес, молча сорвался с места и помчался за ним. У стола запоздало забился, пытаясь вырвать пригвожденную ножом к столу руку, завыл, пойманный Фанкилем торговец порошком, но Вертура подскочил к нему и несколькими ударами кулака в голову сверху вниз, заставил его притихнуть, упасть на колени и запросить чтобы больше не били. Фанкиль вынул нож из его пробитой руки и, бросив выразительный взгляд на детектива, поволок свою охающую от боли жертву за плечо, в сторону входной двери. Следом, со стуком отодвигая скамейки, весело переговариваясь, подались и зевающие, пробудившиеся от пьяной полудремы в душном дымном зале, увлеченные внезапным новым зрелищем посетители.

Посредине двора ярко горел костер, озарял коновязи и фасад гостиницы трепетным тусклым светом. Неверные рыжие сполохи плясали на желтом сухом песке.

– Это не наш! – крикнули из толпы во дворе – это с привоза, с лодок!

– Комендант Фикко в доле – шепнули в темноте.

– Давно тут этой дрянью торгует. Убейте его!

– Зарежьте его и дело с концом, управы на них нету!

Вертура открыл конверт, который прихватил с собой из зала вместе с торбой. Внутри был белый порошок. Соленый, с неприятным рыбным оттенком, как оказалось при пробе на язык.

– Не бей! – жалобно запросил торговец, придерживая раненую руку, упал на колени. Но Фанкиль только покачал головой, удержал его за плечо и подтолкнул к костру.

– Убейте его! Полиция Гирты, хоть раз сделайте что-нибудь! – засвистели из толпы.

Из темноты вернулся лейтенант Турко.

– Похоже, сильно он тут местных разозлил – поморщился полицейский, кивая на собравшихся вокруг людей и многочисленные заинтересованные лица в окошках гостиницы и соседних изб. Подойдя к задержанному, выразительно посмотрел на Фанкиля, качнул секирой. Тот обвел глазами собравшихся, молча поджав губы, замахнулся ножом и без промедления вонзил его в шею стоящему перед ним на коленях пленнику, а когда тот скорчился от боли, опрокинул его в костер тяжелым пинком в спину.

– Так его! – закричали из толпы. С сухим треском разламываемых обгоревших поленьев в ночное небо взвился сноп зловещих бордовых искр. Дохнуло жаром. Люди шарахнулись в сторону. Какая-то женщина опасливо всхлипнула, испугавшись зрелища, запросила пощадить, но ее схватили за плечи и заставили прекратить истерику.

– Христос воскрес! – сдавленно, сквозь зубы, прошипел, тяжело выдохнул, рыцарь.

– Едем – коротко приказал он спутникам и направился к коновязи, где предупредительный слуга уже отвязал их лошадей и протягивал удила полицейским.

За их спинами завыл, выкатился из пламени израненный, обгоревший пленник. Кто-то милостиво подскочил к нему, накинул сверху плащ, начал тушить его горящую одежду. Тот кричал, хрипел от боли, хотел вырваться из рук пытающихся помочь ему, извивался на песке, но властный охрипший глосс приказал.

– Оставьте его.

Все расступились. Абель Маззе, уже знакомый детективу пожилой шериф, спрыгнул с лошади, неспешно подошел к трясущуюся в судорогах обгоревшему телу, присел рядом на корточки, кивнул как старому знакомому.

– Все равно умрет – приглядываясь к выгоревшему лицу, покачал головой, поднял суровый взгляд на подъехавших к нему Фанкиля, лейтенанта и детектива. Нахмурил густые седые брови, прищурился, присмотрелся, кивнул полицейским.

– Езжайте с Богом. Завтра его отвезу к вам на телеге.

Они отъехали со двора. Уже когда они поднялись на вершину холма на склоне реки, обернувшись, увидели группу всадников с факелами, въезжающих на двор гостиницы. Верховые покружились у костра и вокруг все также лежащего на песке тела, посветили вокруг и поехали куда-то в сторону, противоположную от реки. Опасаясь, что они бросятся в погоню за полицейскими, Вертура, лейтенант и Фанкиль уже было свернули лошадей с дороги, чтобы спуститься подальше в заросли, в лес, но процессия свернула куда-то в сторону, обратно, откуда приехала. Еще какое-то время удаляющийся свет факелов в руках верховых еще мерцал между темными силуэтами изб, больших двухэтажных деревянных домов и высаженных в огородах деревьев, но потом затих, затерялся где-то в садах на соседнем холме.

– Амфетамин – когда они отъехали уже достаточно далеко, проверил конверты лейтенант Турко, поделился мыслями с детективом – на коксохимическом есть цех, там делают лекарства, ну и это. Солько тут самые главные были, так что это их рук дело. Прошлой весной был приказ, мэтр Глотте приехал, всех повыловил, развесил по соснам вдоль дороги по северному берегу. Вою и плачу сколько было, Лео, ну вы помните… – лейтенант усмехнулся – помогло, но ненадолго. Мелочь-то переловили, а все коменданты, все шерифы, все местные землевладельцы, так или иначе либо глаза закрывали, либо были в деле – и прибавил обреченно-философски – продали и купили нас всех тут давно. И на том берегу и на этом.

– Кто бы говорил, Йозеф – с недобрым намеком, ответил ему приободрившийся после своей ловкой расправы Фанкиль.

– Лео, а шапочка леди Инги? – внезапно со злым, обиженным напором потребовал у рыцаря полицейский – просто, так, за красивую косу, подарили?

– Помните тот скандал? – устало ответил раздраженный нападками коллеги, снова начал сердиться терять самообладание, Фанкиль – когда леди Вероника ездила в больницу с инспекцией. Ей там показали как все красиво, а она через неделю приказала попечителя, бухгалтера, главного врача и старшую медсестру арестовать и всех без суда за ребра над Керной подвесить. Она тогда выделила дополнительные средства на современные лекарства и оборудование, а нам спустила приказ провести проверку. Так вот знаете, какие там схемы были, кому эти лекарства передавались и сколько нам только за сокращение списка нарушений предложили? Не знаете. Так что молчали бы Йозеф. А шапку эту я сам Ю… леди Инге в подарок под заказ на именины, в лавке «Маротти» сшил, можете лично проверить сходить.

Лейтенант презрительно усмехнулся, но ничего не ответил. Дальше некоторое время они ехали молча.

– А сегодня же банный день – внезапно печально и устало заметил полицейский, глядя с обрыва на слабо мерцающую, светлую, обрамленную непроглядно черными лесистыми берегами реку.

– Ага – просто чтобы хоть как-то поучаствовать в беседе, ответил ему детектив.

Над головами темнело облачное и безлунное ночное небо. Искры от вдохов вылетали из трубок, озаряли сполохами усталые, изможденные лица. На часах Вертуры было без двадцати четыре.

* * *

Весе утро и весь день Мариса провела рядом с принцессой Вероникой. Когда та приказывала, бегала, носила по кабинетам бумаги, отдавала их нужным людям во дворце. По всей видимости, эту работу обычно выполняла Регина Тинвег, или какая другая девица из свиты герцогини, но сегодня старшую фрейлину приставили присматривать за Рыжей Лизой, которую снова уложили на кровать в большом кабинете и сказали лежать и никуда не ходить. Впрочем, кажется такое бездействие нисколько не смущало подругу принцессы: она спокойно лежала на кровати, прикрыв глаза, сложив руки на груди, временами проговаривая какие-то похожие на коды наборы букв и цифр, но большую часть времени молчала, не двигалась, как будто в полудреме, или забытье. Доктор Фонт заходил каждый час, мерил ей температуру, заглядывал в глаза через специальную линзу. Заходила Регина Тинвег, приносила кофе и бутерброды, принеся большой поднос, свершившись с часами, потрясла за плечо рыжую Лизу, сказала что пора обедать.

Остальных же девиц принцесса отправила вон, чтобы не мешали своей болтовней и шутками заниматься делом: бесконечными папками и документами, которые, сидя за рабочими столами, они разбирали с прокурором Максимилианом Курцо и столичным юристом. Так что бегать приходилось теперь Марисе, которую герцогиня отчего-то решила назначить сегодня своей фрейлиной.

С самого утра, как полагалось по расписанию, была тренировка, потом завтрак и сокращенная литургия в домовой церкви, что располагалась на первом этаже в Малом дворце в соседнем с трапезной для пажей и фрейлин помещении. В полдень явился помощник магистра Роффе, мэра Гирты. Напомнил о приглашении на запланированный еще за месяц, назначенный на сегодняшний день в доме депутатов, приуроченный к именинам старшего сына мэра, молодого и очень талантливого, недавно защитившего диплом в известном столичном училище финансиста, торжественный банкет. Привез букет цветов, осведомился, соизволит ли герцогиня приехать сегодня вечером, получив утвердительный ответ, в кулуарах уточнил у лейтенанта Кирки, сколько с ней приедет человек.

– Тебя надо подстричь – глядя на Марису, строго сказала герцогиня и позвала Парикмахера, мрачного молодого юношу с пронзительными черными глазами и суровым узким лицом, больше похожего на ученика мага-алхимика, чем на мастера стрижки. Он ополоснул руки холодной мыльной водой, и, не отряхивая их, достал ножницы и стальной гребень, взялся за волосы Марисы. Она уже было испугалась, что ее сейчас обстригут совсем, или сделают какую-нибудь модную столичную прическу, какие совершенно непригодны для обыденной человеческой жизни, но Парикмахер оказался мастером своего дела. Он вымыл и расчесал Марисе волосы, каскадом чуть подрезал концы, почти как у принцессы и слега загнул горячими щипцами несколько прядей чтобы было красиво. То же самое сделал и с ее челкой и, критически оглядев свою работу со всех сторон, снова расчесав их, развернул вращающийся стул к зеркалу, но так и не дал Марисе уйти. Ловко подхватил часть волос чуть ниже затылка и заплел ей тонкую косу перевив ее алой, с черными письменами, лентой с жемчужиной и манерной мохнатой кисточкой на конце.

– Так приказала леди Вероника – прикладывая руку к груди, с поклоном сообщил Парикмахер, продемонстрировав Марисе в большом зеркале, ее собственное отражение. Глянув на его руки, она слегка удивилась тому, насколько они были грубыми, жилистыми и крепкими, как будто привычными скорее к мечу, лопате или топору, нежели к инструментам для наряжания девиц.

После обеденной трапезы начали собираться на торжественный банкет. Приехал князь Мунзе. Высокий, сутулый мужчина лет пятидесяти, с треугольным желчным, обрамленным серыми бакенбардами лицом, в блестящей кирасе, высоких модных сапогах и с начищенным до блеска, почти как у майора Тинвега, самозарядным пистолетом на поясе в кобуре. Привез в повозке свою жену и невесток. Вместе с ним верхом явились его двое облаченных в латы, как на войну, сыновей, свояк и еще человек тридцать нарядных, кто во что горазд, пеших, больше похожих на позеров с перекрестка, чем на солдат, его вассалов, оруженосцев и рыцарей. Демонстрируя себя герцогине, что наблюдала за ними из окна своего кабинета, они выстроились как на параде перед Малым дворцом по стойке «смирно», подняли знамя дружины Университетского квартала с изображением черной пятиголовой гидры с бирюзовыми глазами на багровом полотне. Фрейлины принцессы Вероники долго и придирчиво рассматривали его в лорнет, обсуждали, что они сшили бы лучше, поссорились с княжескими невестками. Но князь Мунзе спешился, перекрестился и, приложив руку к груди, молча и торжественно встал между ними, на чем ссора как-то сама собой и завершилась. Видя эту сцену, принцесса велела передать ему, чтобы отправил всех своих домой, а сам, вместе с младшим сыном, подождал внизу, пока она и ее свита не соберутся к выезду.

Собрались относительно быстро, но всех задержала принцесса Вероника. К ней в кабинет явился какой-то важный человек из герцогской администрации, вручил толстую папку и сказал, что требуется какое-то срочное заключение, так что выехали только около шести часов вечера. Неспешно, торжественной верховой процессией, пересекли Соборную площадь, проехали под аркой ратуши, выехали на проспект Булле, поехали по нему вниз, в сторону проспекта Рыцарей.

На перекрестке, у дома депутатов, нес вахту почетный караул, облаченный в нарядные доспехи с лиловыми клубными лентами. Лейтенант Манко и его люди поклонами приветствовали герцогиню и ее свиту. Заметив князя Мунзе, рыцарь одобрительно прищурился, кивнул ему. У моста ярко горели фонари. Перегородив проспект, здесь стояло множество колясок, повозок и карет. Тусклым железом и нарядной краской сверкали ипсомобили. У коновязи не хватало мест. На широких ступеньках, в стороне от входа, сидели, ожидали своих хозяев и рыцарей оруженосцы и лакеи.

Процессию встретили граф Прицци, Пескин, барон Тинвег и майор Вритте. Военный комендант чинно поклонился принцессе, сдержанно, но радушно улыбнулся ей, на что она благосклонно кивнула в ответ. Протянув руки, помог спешиться, галантно взяв под локоть, повел в ярко освещенные электрическим светом распахнутые двери депутатского дома, за которыми сиял множеством огней богато отделанный белым мрамором, зеркалами и желтым лакированным деревом, украшенный статуями и декоративными растениями холл, к ведущей на второй этаж выложенной зеленой ковровой дорожкой парадной лестнице.

Наверху, в залах, играла музыка. Рыцари и гости почтительно расступались, салютовали, прикладывая руки к груди, улыбались, низко кланялись герцогине, приветствуя ее как саму правительницу Гирты, а графа как самого Герцога. Суровые рыцари, облаченные в красные, черные и синие мантии с золотыми и серебряными цепями и позументами, в расшитых блестящими письменами шарфах с длинными хвостами, закинутыми за плечо, в украшенных наградными подвесками и нарядными накладками портупеях, с суровыми и грозными лицами торжественно вставали по стойке «смирно». В готовности служить, сжимали перебитые пальцы на эфесах мечей. Такие же гордые и торжественные женщины, их жены, дочери и сестры в тяжелых длиннополых одеждах, в расшитых золотыми кошками, извивающимися драконами и змеями, цветами, волнами и листьями накидках, в украшенных теснением кожаных перчатках, поясках и сапожках, с переливающимися в свете ярких электрических огней красными, лиловыми и зелеными камнями в заколках, браслетах и ожерельях, с перевитыми нарядными, цветов Гирты, лентами волосами, держались за локти сопровождающих их мужчин. С благосклонными улыбками взирали на графа, принцессу и ее свиту. Прикладывая к лицам рукава и веера, скалились, весело перешептывались, поводили плечами, с улыбками обсуждали новоприбывших.