Текст книги "Полиция Гирты (СИ)"

Автор книги: Михаил Фиреон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Фанкиль молча кивнул, сделав вид что ничего не заметил, или решил просто не развивать, увести в сторону тему.

– Рубить головы без суда прямо на улице нас все-таки не учили – медленно ответил он детективу – и напильником портить зубы при дознании и пальцы тисками давить. И разгонять толпу кавалерийским наскоком, тоже такого в книжках, на лекциях и на проповедях не было. Хотя к этому как-то быстро привыкаешь, наше дело, по счастью, в основном бумажки, протоколы и следствие, так что Господь миловал. В Лире все по-другому. Пансион, монастырь, трапеза, литургия, адекватные люди, книги. Зря конечно я сюда поехал, не знал, на что шел, жалею что вызвался, если так, искренне, положа руку на сердце…

– А как сейчас пытает инквизиция? – уже несколько утомившись тяжелыми рассуждениями коллеги, от нечего делать, поинтересовался детектив.

– Если цивилизованно, то проповедью и беседой – ответил Фанкиль – бывает наркотиком. Введут, и сам все расскажешь как есть. Ну, или есть методики дознания под гипнозом. Мы же христиане, не язычники.

– Это может и гуманно, но так нельзя – внезапно возразил Вертура – я вот тоже когда-то раньше так думал, что милосердие там, по-христиански, по-человечески… Но насмотрелся в жизни на всякие и теперь понимаю, что инквизиция на самом деле обязана быть жестокой и непреклонной. Искоренять врагов народа, кощунников, колдунов, гонителей веры с костром, крестным ходом, на центральной площади города, так, чтобы все видели и понимали, что Бог это Бог, а не какое-то там сопливое прощение подлецам, мразям и убийцам. Так, чтоб другим неповадно было.

– Ну да, все верно, так оно и есть – согласился, печально кивнул ему Фанкиль – но знаете, Марк, вот вы полицейский, вы же понимаете, что это недушеспасительно, как и собирать налоги, как казнить приговоренных к смерти. Но кто-то все же должен делать это. На войне кто-то должен умереть, чтобы выжили другие. Также и в нашем деле. Да, воин Христов умирает ради людей, что поручили ему власть защищать веру как стержень и основу любого общества, любой нации, любой земли. Вряд ли в раю можно встретить много инквизиторов. Епископов, думаю, больше в разы. Аутодафе, акт веры, это звучит красиво. Общая молитва за трапезой, хор, крестный ход, причащение. А с другой стороны крестовый поход, анафема, отлучение от церкви, дознание, казнь распутной женщины, вероотступника, мошенника, врага народа, мужеложца, растлителя детей, колдуна, пришедшего проповедовать еретика или иноверца. В тишине библиотеки за шелестом фонтана, хорошо рассуждать, писать книги о том, что Бог есть любовь и что Он милосерден ко всем. Что можно покаяться и все простится, что нет ничего слаще благодати веры… А в жизни ты видишь наглого и хитрого злодея, который скажет любую ложь, подставит, продаст, даже свою собственную мать, чтобы выгородиться. Мразь, которой плевать на Бога, которая пойдет на любой обман, на любую мерзость и лесть, только чтобы достичь своей нечестивой цели, богатства, власти, уважения… Видишь упорствующего безумца, что доказывает всем, что никто кроме него не знает как надо на самом деле, все лгут, и только он один укажет путь к истине. Видишь подлого обманщика, продающего нищим за последнюю монету фетиш для привлечения богатства и денег, видишь недоучку-шарлотана, обещающего быстро исцелить от всех болезней, видишь старого богатого развратника, предлагающего детям разделить с ним ложе за бутылку и горсть мелких монет, а потом придушить их в постели в припадке страсти, потому что в достатке и богатстве ему уже наскучили все иные развлечения с мужчинами, животными и женщинами. И при этом все они в один голос говорят: а что такого, я не виноват, я ничего не делал. Доказывают, что Бога нет, что мир не черно-белый, указывают на других, обосновывают, вспоминают всю возможную мерзость, чтобы обелиться и доказать что все это в порядке вещей. Твари, ходячие трупы, что источают заразу, отравляют своим смрадом сердца окружающих людей, подают дурной, пример, проповедуют свою гнилую жизненную позицию, развращают, убивают, души, тянут всех за собой, вниз… Такие вообще не должны жить. Когда-то я думал, что во всех нас есть искра Божия, что каждого человека можно спасти, нужны только нужные слова, вдохновение, вера и молитва… Что у всех этих людей, наверное, были какие-то духовные раны, дурной опыт, переживания, и что это просто такая тяжелая душевная болезнь. Но это не так, им все это не нужно. Они счастливы плескаться в собственном дерьме и окунать в него других. Они делают все, чтобы достичь своих целей не оглядываясь ни на Бога, ни на законы, ни на то зло, которое они причинили другим людям, привнесли в окружающий мир. Они грызут наше общество изнутри, разъедают как ржавчина, соблазняют призрачными иллюзиями, развращают наших женщин и детей. У них свои цели, свои кумиры, свои идолища: это удовольствие, власть и деньги и только наша христианская вера мешает им заполучить в свое безграничное пользование весь мир. Когда мы приехали в Гирту, тут на мосту висели двое над Керной. Аспирант из университета, что развращал девиц из нищих семей, которым давал дешевые уроки грамматики, и его отец. Тела не снимали две недели, говорили, что это люди сэра Тинвега ночью вывели их из дома и повесили, по личному приказу сэра Прицци. Все ходили и показывали пальцем, говорили, «наконец-то», что суд и полиция никак не могли привлечь этого человека, потому что не было состава преступления. Закон защищает власть и порядок, а кто защитит души людей? Кто остановит эту мерзость? Кто не побрезгует испачкать руки в нечестивой крови, принять на себя эту ответственность? Господь Иисус Христос сказал, что не мир принес на землю, а меч. И что разделятся царства и народы, восстанут друг на друга. А разговоры о милосердии, о гуманизме, о том, что воин Христов сражается с грехом, а не с грешником, что нужно лаской, словом и примером… Это все ложь. Просто сказка для того чтобы хоть немного почувствовать себя не кровожадными, голодными сторожевыми псами, а людьми. Такая же отговорка, как и у церкви темных веков, предающей светскому суду колдуна или еретика уже заранее приговоренного к смерти. Попытка омыть свои руки и души, отстраниться… Потому что если Они не люди, а животные, потребляющие на входе пищу и вырабатывающие дерьмо и глистов на выходе, мрази плевавшие на Бога и тянущие за собой в бездну других, мы все-таки как-то пытаемся быть христианами, оставаться людьми. Пытаемся следовать заповедям и добродетелям в надежде на то, что за наше скорбное служение Господь Бог все-таки проявит к нам то самое милосердие, которое мы сами никогда не проявляли к тем, кто пытался посягнуть на наших людей и нашу веру. Потому что кто-то должен заниматься и этим делом, и, как показала практика, если мы не будем беспощадными и жестокими с некоторыми из Них, точно такими же, только намного хуже, будут поступать уже со всеми нами Они.

Устав говорить, он закрыл лицо руками и сгорбился еще больше. Вертура сказал «ага», покачал головой, чтобы показать, что он все услышал и согласен с этим.

Сизые сумерки спускались на поле и лес, стояли между деревьями.

– Лео, я не хочу вас осуждать – убедившись что Фанкилю больше нечего сказать ему, осторожно обратился детектив – но мне кажется, вы… Впрочем я просто о том, что нам не стоит оставаться здесь, надо вернуться в Гирту.

Фанкиль поднял голову и с неодобрением уставился в лицо детективу. Вечерело. Чем ниже закатывалось за деревья солнце, тем ярче казались блики костерка, пляшущие на камнях и деревьях. Становилось холодно. Вертура сидел у костра, болтал в огне еловую веточку. Фанкиль ничего не ответил, снова вопросительно и недовольно посмотрел на детектива.

– Лео, вы слышите меня? – с напором потребовал Вертура – мы должны вернуться в город. Я знаю, вы герой, но мы даже не знаем чего ждать от этого дома, не знаем что тут, скоро наступит ночь, комендантский час. Я видел отчеты…

– Раз страшно, езжайте, я остаюсь – глухо бросил ему Фанкиль. В его глазах стояли жгучая обида, что его слова, его вдохновенная исповедь, остались неоцененными, просто так, совершенно впустую, прошли мимо ушей человека, к которому он обращал их.

– Нет – твердо ответил Вертура – мы уедем вместе. Потому что мэтр Тралле приказал ехать втроем. И я докладываю вам о том, что не знаю чего ожидать в этом лесу. И мне кажется, вы тоже этого не знаете. Я все понял. Вы ищите подвига веры, проверяете на прочность себя и других, специально для этого и вызвались добровольцем, поехали в Гирту. Все, достаточно проверок. Я прошу вас Лео, вы старший, но мы все отвечаем друг за друга, мы должны ехать вместе. Завтра мы напишем рапорт и вернемся с мэтром Глотте и слесарями, вскроем эти двери…

– Все, езжайте давайте! – вскочил со своего места, указал рукой на дорогу Фанкиль – вы мне тут такой не нужны.

– Я не уеду один – твердо ответил Вертура и, положил руку на эфес меча в знак важности своего намерения.

Фанкиль подошел к нему в упор и, хоть и был по комплекции и росту почти таким же, как и детектив, толкнул его обеими руками в плечи с такой неудержимой мощью и силой что тот потерял равновесие и опрокинулся на хвою. Острые камни и какой-то корень больно впились в плечо. Вертура пополз назад, попытался было перевернуться на четвереньки, вскочить и выхватить меч, но Фанкиль разгадал его маневр, шагнул к нему. В его руке мелькнула плетка, Вертура дернулся, тяжело и сдавленно вдохнул, завращал глазами от боли: жгучее, нестерпимое пламя охватило его ногу и спину.

– Да хватит уже! – переворачиваясь на спину, вскинул руки ладонями вверх, чтоб больше не били, детектив.

– Марш в город! – прогремел рыцарь как сержант строевой подготовки, на весь лес, грозно указал в сторону дороги, презрительно бросил – тоже мне умник нашелся! Доброволец, подвиг веры!

* * *

Было уже почти темно, кода, понукая коня, детектив ехал по до дороге в сторону Гирты. Ветер охладил его синяки, а хорошая ясная погода, свежий вечерний ветер и быстрая езда почти исцелили обиду. Надо сказать, что Вертура был даже рад такому исходу событий: он благополучно избежал опасности, ехал обратно в город, оставив страхи ночного леса далеко позади. Он миновал поворот на поселок, проехал мимо ворот и забора парка барон Тсурбы и выехал в поля перед Еловым предместьем. Вокруг стояли сады, колосилась рожь, а на склонах спускающихся к реке холмов, в сизых вечерних сумерках теплились окна многочисленных человеческих жилищ.

Лошадь лейтенанта Турко детектив приметил под навесом коновязи с торца дома надзирателя стоящей на отшибе Елового предместья деревеньки. Объяснив вышедшему навстречу недоверчивому бородатому стражнику с пикой и факелом в руке, что он тоже из полиции, он привязал своего коня рядом с конем лейтенанта и направился к высокому крыльцу.

В просторных окошках красивого и нового, сложенного из толстого бруса дома, теплился свет многочисленных свечей. Еще с крыльца, что поднималось к дверям бельэтажа, Вертура услышал знакомый резкий голос, на всю улицу рассказывающий какую-то веселую, бестолковую и пьяную историю из быта полиции Гирты.

– А, Марк это вы! – приметил его с порога лейтенант, хлопнул по бедру шапкой и представил хозяевам детектива – принц-изгнанник. Марк, как его отца там зовут, Вертура. Наш шпион, женился на этой твари, Анне и наконец-то увезет ее на… прочь из Гирты!

И со всей силы ударил в стол кулаком. Хозяева дома весело засмеялись тому, как лейтенант представил коллегу, пригласили Вертуру к столу, где уже стояли жаровня, кружки и наполненный ювом кувшин. На закуску были разломанные ржаные караваи, горшок с ароматным вареным чесноком и тертая свекла в общей деревянной миске.

– Это Карл! – еще раз гордо представил он собутыльника, знакомого усатого капрала из лужи с дороги, и его рыжую крепкую и плечистую, под стать деревенской ломовой кобыле, девку – мой лучший друг, брат и сослуживец! И леди Эстри, сестра моей Мики! Такая же дура, хоть кол на голове теши!

Он вскочил от стола и картинно указал обеими руками на жену надзирателя, но тот схватил свою плетку, звонко и страшно хлопнул ей по столу.

– Ты руки то убери и язык не распускай, дурачина! – грубо крикнул лейтенанту хозяин избы.

Эстри Трогге засмеялась тем громовым ведьмовским смехом, которым, застряв в коляске, сегодня днем она смеялась на дороге на весь лес, подхватила под локоть мужа, зарумянилась, заулыбалась, прильнула щекой к его тощему жилистому плечу. Еще днем на ней была зеленая шерстяная мантия с широкими рукавами выше локтя и модный городской платок, почти как у принцессы Вероники и ее девиц, больше похожий на шарф, что оставляя открытым затылок, закрывает только виски, уши и шею. Но теперь ее сменила простая деревенская одежда: длинное льняное платье, рыжая кожаная жилетка и передник, а нечесаные рыжие волосы она заплела у висков в две толстые, перевитые полосатыми голубым с зелеными шнурками, косы.

Детектив устало приветствовал хозяев, поклонился, перекрестился на иконы напротив входной двери и в изнеможении повалился на скамью рядом с коллегой.

В комнате горело множество свечей. Свежий, полнящейся ароматами деревни и леса ветер врывался в окна, в которые еще не вставили снятые на лето рамы со стеклами, колыхал огни. Рыжие сполохи приветливо плясали на бревенчатых стенах. Эстри Трогге поднесла детективу глиняную кружку горького до слез юва, из которой он, еще раз быстро перекрестившись, тут же выпил половину.

– А где наш Лео? – после некоторой сумбурной и шумной беседы, спросил лейтенант у детектива. Вертура выпил еще и смущенно поведал о том, что с ним случилось.

– Да к чертям этого дурня Лео! Достал всех уже! – ударив кружкой о бедро, рассердился лейтенант – придумает вечно, а мы исполняй! Это пусть Эдмон по лесам бегает! Этот-то городской, куда он вечно лезет? Еще один нашелся герой! Места тут гиблые! Ну сколько ему говорили! Ладно себя, но других-то что губить! Пусть его там в червоточину ко всем чертям засосет, раз дурак и ума нету!

Хозяева дома поддержали полицейского.

– Так и бросим что ли? – спросил Вертура – некрасиво.

Все выпили еще и закусили.

– Да бросим конечно! Ну его! – возмутился лейтенант, достал свой нож и с грохотом вонзил его в стол. Надзиратель Трогге, что был уже изрядно пьян, тоже выхватил нож и с такой же силой воткнул его рядом с ножом полицейского. Его растрепанная рыжая жена дико завращала глазами и снова засмеялась тем страшными, безудержным смехом, от которого, казалось бы даже затряслись посуда и стены, а где-то наверху заплакал разбуженный ее голосом малыш. Но она тут же притихла, зашипела на мужа и гостей, чтобы вели себя тихо, вскочила со скамьи и, вытирая о передник залитые ювом руки, побежала на второй этаж, наверх.

– Карл, выручай брат! Поехали! – когда она ушла, наклонился к собутыльнику, загремел на весь дом пьяным голосом, срываясь на тяжелый хриплый шепот лейтенант Турко – собирай кого можешь. Выручай Гирту!

– Вы бы хоть ко мне вначале… – развел руками надзиратель – я бы вам сразу объяснил, чтоб вы туда не ездили. Никуда не поеду. У меня завтра инспекция. И так опять с тобой напились… а у меня обход и бухгалтерия…

– Давай Карл! – схватил его за плечо, затряс лейтенант – ну же, к черту инспекцию, в топку бухгалтерию!

– Иди, седлай лошадей – оторвал от себя его руку, прохрипел ему надзиратель – езжайте без меня, я скажу парням, с вами съездят…

Лейтенант и детектив спустились с высокого крыльца и, отвязав лошадей, с некоторым трудом вскочили в седла. Переглянулись. Так прошла минута или две. На дворе было совсем темно. Только светились окна дома над головами, да в руках злого стражника горел факел, слепил глаза, мешал приглядеться в темноте. Холодный ночной ветер срывал с него яркое желто-белое пламя, за его трепетным светом не было видно ни звезд, ни луны.

– Ну что, вдвоем едем? – встревожено, с сомнением, спросил детектив, всматриваясь в непроглядную темноту и рассуждая, сможет ли он в таком мраке найти то место, где он оставил Фанкиля.

– Считаем до пяти! – заревел на ухо, показал пальцем на дом, наклонился к нему лейтенант Турко и, выставив пятерню, загибая пальцы начал считать – один, два, три…

С грохотом распахнулась дверь. Надзиратель Трогге вывалился на крыльцо, достал рог и загремел в него хрипло и гулко так, что по ночным улицам деревни покатилось эхо, а в домах и огородах печально и протяжно завыли растревоженные этим резким зовом коты.

– Ба!!! – выкрикнул еще раз в рог надзиратель и, облокотился о перила, повис над ними, как будто собрался тошнить вниз, но не сделал этого.

– Я же его знаю! – пьяно и самодовольно похвастался лейтенант Турко – он так всегда «не поеду, не поеду» говорит!

Не прошло и десяти минут, как к дому с разных концов деревни подъехало не меньше двух десятков человек вооруженных факелами, копьями и луками со стрелами. Сгорбившись, сидели в седлах, недовольно смотрели на дом командира, поджимали от холода плечи. Среди ополченцев детектив узнал и тех самых егерей, что видел сегодня у дома Эрсина.

– Мэтр Турко! – заметив лейтенанта, весело закричали из толпы – ворюга с рынка приехал! Мы люди нищие, брать у нас нечего! Чего ты тут забыл?

Кто-то начал проверять арбалет и бесцельно пустил стрелу в темное ночное небо. Явился старший сын надзирателя, мальчишка лет тринадцати, принес отцу шлем и бригандину, прямо на крыльце надел ему на плечи доспех, начал завязывать тесемки под рукой с правой стороны.

– Ну, все собрались? – свирепо оглядев недовольных ночным вызовом подчиненных, прорычал надзиратель – кого нету, завтра вне очереди в обход поедет!

Он ловко вскочил в седло, отсалютовал своей жене, что сидя боком на подоконнике с улыбкой наблюдала за отъездом мужчин, качая на руках маленького, завернутого в мохнатый шерстяной пледик, младенца. Перекрестился и снова затрубил в рог, командуя колонне движение.

Обернувшись, детектив заметил, что глаза Эстри Трогге горят в темноте ярким фосфоресцирующим светом.

А ополченцы, подбадривая себя веселыми деревенскими шуточками типа.

– Непобедимая кавалерия Гирты!

– Выпьем все и прыг в кусты!

– Топоры наточены, фляги наполнены, бани натоплены!

Поехала со двора, по дороге на Варкалу, на восток, в сторону Белой Могилы.

* * *

Находившись кругами между стволов, побив до боли в пальцах шестопером деревья, Фанкиль вернулся на свою наблюдательную позицию. Как всегда говорили старцы, учителя церкви и книги, в таком состоянии души следовало перво-наперво помолиться, но молиться совсем не хотелось. Рыцарь четыре раза нетерпеливо прочел «Отче наш» и, в конце концов, сорвавшись на.

– Мразь вонючая, дерьмо, пьяница, бездельник! – и еще немало бранных слов, хотел уже было разбить оставленную на камне подзорную трубу детектива, но, выговорившись, утихомирился, упал на камни и закурил. Снова попытался прочесть молитву, но снова не смог собрать воедино беспорядочно мчащиеся в его голове обидные мысли. Решив повременить, успокоиться, Фанкиль снова обратился к дому за полем, но там по-прежнему не было ничего нового и интересного. По дороге, тянулись груженые углем и бревнами припозднившиеся телеги, следом, закинув на плечи свои инструменты, устало шагали бородатые мужики. Работники возвращались к себе домой в деревни. Только артельщики, что бригадой могли поставить себе сруб, барак, или какое другое надежное ночное укрытие, оставались в Лесу после темноты.

Фанкиль поудобнее подмял топорщащиеся под плащом во мху, маленькие елочки и выглянул на дорогу. Все было также. Рыжий с синими облаками закат горел над полем в вышине.

– Наверное, тут какая-то аномалия, раз деревьев нету… – рассеянно подумал рыцарь и, достав из поясной сумки, крутанул на камне свой волчок, но тот сделал только несколько оборотов и, как-то по-особенному быстро потеряв скорость, опрокинулся.

В дальнем конце поля была вырубка. Там, на опушке леса, почти у самой реки, стояла, дымила печь-гута в которой плавили железо. Пройдет года два или три, или даже уже следующим летом лес скроет эту полную корявых пней прогалину вокруг нее, буйными зарослями тянущегося к солнцу подлеска снова подступит вплотную к воде.

– Сколько его там не руби, все равно вырастет… А тут, совсем рядом, на поле, только трава, ивняк и кусты – оглядывая в подзорную трубу противоположную опушку леса, подметил Фанкиль. Еще когда они с Ингой только прибыли в Гирту, они многократно пролистывали справочники и смотрели карты, даже ездили смотреть такие поля в Лесу, которые никогда не зарастают, и каких было особенно много вокруг городских стен. Они даже ходили в ботанический сад, смотрели архивы наблюдений, но так и не нашли никаких внятных ответов почему везде этот Лес растет с небывалой скоростью, наступает на дороги, поля и поселки, а местами как будто прочертили границу, дальше которой не растет ни одного лесного дерева.

– Какие-то очередные неизвестные и неочевидные нам механики, наверное. Как кошачьи манки, расхождение в восприятии картины мира между человеческим мозгом и точными приборами, звезды в небе и прочие околонаучные, ничем не подтвержденные теории – подумал Фанкиль и заключил – научный парадокс, как чудо Божие. Как веревка в темноте, у которой нет ни начала, ни конца, но за которую слепо держишься, чтобы не сбиться с пути. Все-таки как же тут после города тихо…

Эти мысли вернули в его душу покой и умиротворение.

– Все-таки нехорошо вышло – снова вернувшись мыслями к их с детективом ссоре, сказал сам себе Фанкиль и снова закурил – вот назвался христианином, крестоносцем, защитником веры, инквизитором и сразу же искушение, на тебе.

Громко, трубя на всю округу, проехал последний разъезд, оповещая всех, чтобы поспешили домой, не ходили по дорогам в темноте. Тракт опустел. Тихо стало в лесу. Мерно ухала кукушка. И только где-то далеко, во мраке, на другом конце поля, рядом с плавильной печью, горел костер и била колотушка, созывая к огню, в избу отошедших далеко от стоянки по каким-то своим делам артельщиков.

– Ночью в лесу все иначе. Здесь пропадают и меняются люди – сказал себе Фанкиль – просто пропадают и все. Днем такого нету. Может это из-за звездной энергии, что открывает червоточины, истончает ткань мира, наполняет силой, пробуждает к жизни падших духов и неупокоенных умерших. Усиливает эгрегоры человеческих страхов и некротические энергии могил. Облекает в физические формы неведомые ни науке, ни богословию, лишенные всяких логики, причины и смысла сущности и силы… Наши науки давно достигли предела технологического абсолюта, объяснили все что есть, все, что можно рассчитать в перспективе, и то, что могло бы быть иметь место чисто теоретически, но они по-прежнему остались иррациональны по своей сути, потому что основываются на фундаментальных аксиомах мироздания, только после которых и начинаются математика, химия и физика. Точно также же, как иррациональными за эти миллионы лет эволюции остались и наши души, для которых вера, как точка зрения, всегда будет сильнее веских доводов, логики и свидетельств. Хельга столкнула лбами этих двоих. Марка и Анну, и теперь они вырвут друг за друга глаза любому, кто посмеет их разлучить. Сэр Август Прицци злодей, расчетливый палач и убийца, но он единственный, кто сохранил Гирту от новой смуты и войны. Он мог убить Дорса, Гонзолле и Адама Роместальдуса, как убил многих других, но не сделал этого. По его приказу выступят рыцари и их вассалы, чтобы поднять на престол леди Веронику, которая же потом прикажет казнить его самого как государственного преступника и мятежника, но он верен ей, потому что в глазах людей она, кровавая и жестокая, единственная праведная правительница, за которой с радостью, с готовностью умереть, пойдет вся Гирта. Йозеф, нищий полицейский, украл и продал мечи, чтобы прокормить семью, в прошлом месяце давали премию, он мог бы пропить ее, но отнес деньги домой, купил новые одеяла, детям рубашки, платья и штаны, жене плащ и накидку, ничего не утаил. Мэтр Сакс – милый юродивый оборванец, а в Столице же он богатый, успешный и уважаемый человек, бросил жену и детей все оставил им, уехал к нам, в Гирту, живет здесь. И сколько вокруг таких. Рациональны и полностью расчетливы только банкиры, которые считают деньги, судьи, что меряют любое дело взятками, и демоны. Абсолютная власть закона, машинная, логика, справедливость, расчет, объективность. Да, порядок, законы и власть необходимы. И командорам, инквизиторам, епископам, бальи, патриархам, королям и рыцарям, им всем, как людям, несомненно, приятно быть влиятельными, чтобы к ним приходили тысячи последователей и просителей. Нравится править миром, казнить и миловать, творить добро и зло, но многие из них не выбирали этого пути. Не раз и они задумывались о тихой монашеской келье, о лампаде и потемневшем образе Спасителя под белым покровом на стене. О жесткой холодной постели и тихой благодарственной молитве в ночной тиши. Но это тоже служение, тяжелое и скорбное, быть среди людей и сопротивляться не только всему тому, что давит извне, но и противостоять самому себе. Своей силе, власти, гордости, вседозволенности и возможности без оглядки творить и говорить все, на что хватит власти влияния и денег. Бог это не любовь, как пишут в умильных столичных книжках глупые, мнящие себя творческими личностями женщины, которые никогда не нянчили ребенка, никогда не знали нищеты, всегда купались в достатке, роскоши и благосклонности мужчин. Бог это отец, любящий, но строгий, с розгой для непослушного сына. А мы его бестолковые дети, которые заставляют его печалиться, мы все братья. Братья во Христе. И мы иррациональны и слабы, иначе мы были бы как всемогущие демоны, или наделенные нечеловеческой логикой и сверхразумном и силой машины, которые никогда не наследуют Царствия Небесного. Мы слабы и делаем много глупого, низменного и непотребного, и я точно такой же, как и все. Ничем не лучше других. Но я христианин и я хотя бы понимаю подобные вещи. Этим я лучше язычников и тех, для кого Бог это просто слово-архаизм с маленькой буквы в книжке или переписке. Оправдать, обосновать и объяснить можно все. Любой самый свинский поступок, любое самое гнусное преступление, любую мерзость. Доказать свою правоту, привести аргументы… Но это путь в бездну. Когда дело касается души, логика это непозволительное для нас излишество, мы не созданы для этого. Какой смысл просить прощения у Бога, если ты не можешь попросить его у безвинно обиженного тобой человека? Какой смысл вообще молиться, если ты сам мразь и ничего хорошего не делаешь? Услышит ли тебя Бог, если ты сам никого не слышишь? Просто подойти и сказать: «Прости меня брат, я был неправ, как я могу искупить то, что причинил тебе?». Вот с этого и надо начинать, когда говоришь о покаянии, а не с миллион раз механически прочитанных молитв, крестов и пустопорожних рассуждений на тему «все вокруг дряни, а что я-то плохого сделал?» и, бессмысленных без попытки исправить содеянное зло, разговоров о спасении души.

Фанкиль поднялся с камней. Костер за его спиной почти прогорел. Рыцарь залил его ювом из фляги, подудел в беззвучный манок, подзывая лошадь. Та вернулась из леса, захрапела, замотала головой, словно чуя рядом угрозу, недовольно звенела сбруей, когда Фанкиль поймал ее за уздечку.

– Ну, ну – видя ее беспокойство, приласкал животное рыцарь, обхватил его за шею, потерся о горячую щеку бородой – сейчас поедем.

Он вскочил в седло и дал в галоп в сторону дороги на Еловое предместье.

Поспешно снявшись со своей стоянки, он так и не увидел в темноте, в сотне метрах от себя хищно крадущуюся по полю со стороны дома в холме огромную и уродливую бесформенную тень. Вскочив на четыре лапы, она было сделала несколько неуклюжих прыжков за всадником, как будто пытаясь его настичь, но лошадь была быстрее. Две пары внимательных и алчных глаз с тоскливым, жестоким сожалением промахнувшегося хищника, сверкнули вслед удаляющемуся рыцарю.

* * *

Фанкиля они встретили на дороге в перелеске. Шумной кавалькадой, иногда трубя в рог, они неспешно ехали через поля, потом через лес, мимо забора владений барона Тсурбы, потом опять по полю, мимо одиноко стоящей на опушке избы. От Елового предместья до Белой Могилы было не меньше семи километров, и детектив не имел никакого понятия, как они будут искать коллегу в темноте, но, похоже, это мало заботило деревенское ополчение. Похоже, для них это был привычный ночной выезд: достав фляги со слабым, разбавленным, сидром и отваром из листьев брусники, размахивая факелами, светя по сторонам, сельские мужики разделились на двойки и тройки, завели свои разговоры, растянулись в длинную процессию.

Они уже проехали больше трех четвертей пути, когда позади колонны послышался отчетливый, приближающийся стук копыт. Загремели предостерегающие окрики, зашипела горящая стрела, выпущенная в дорогу, перед копытами преследователя.

– Аминь! – гулко закричал из темноты Фанкиль – не стреляй! Полиция Гирты!

– А вот и вы! – грубо и недовольно закричал ему надзиратель Трогге – едем по вашу душу!

Все окружили рыцаря.

– Пропустил вас, думал егеря, но вижу с вами Марк и Йозеф.

– Что же вы Марка-то обидели? – строго потребовал у него ответа лейтенант Турко, подъезжая совсем близко к рыцарю, со злобной готовностью продемонстрировал свою плеть.

– Да, я вот как раз ехал мириться… – развел рукавами, печально улыбнулся Фанкиль – Марк, ради Бога, простите… Гадко вышло…

– Все, поехали – глядя на эту сцену, поворотил коня надзиратель Трогге и загремел на весь лес группе, отъехавшей вперед – хой парни, назад! Отбой! Все, нашли городских!

Они развернулись и колонной поехали обратно в сторону предместья. Уже в полях не доезжая, наверное, километра или полутора до Елового предместья, из темноты в глаза всадникам внезапно ударил яркий электрический свет. Лошади зафыркали, шарахнулись в стороны, забили копытами. В свете факелов сверкнула золотая молния на синем капоте ипсомобиля. Экипаж Патрика Эрсина перегородил путь и остановился, по-прежнему светя фарами вдоль дороги в лица верховых.

– Так, откуда едем? – Поверенный вышел из машины, не доставая спичек, щелкнув пальцами, закурил и прибавил с явной брезгливостью – что за разъезды по ночам, что вы за пионеры такие?

– Балькина, помощника нашего шерифа искать ездили, ваша светлость! – нахмурив брови, грубо и важно отрапортовал надзиратель Трогге – по распоряжению мэтра Данзе ездил на Хутор и припозднился.

– И как, нашли? – с нескрываемой издевкой, подчеркивающей, что он не верит ни единому слову, уточнил Эрсин.