Текст книги "Рассказы про «Катюшу»"

Автор книги: Михаил Сонкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

также для разрушения значительной части оборонительных сооружений

противника.

Командующий армией утвердил это предложение. Была согласована и схема

построения артиллерийской подготовки.

Теперь предстояло назначить конкретные цели каждому полку и

дивизиону, отработать множество боевых документов. Генерал Назаренко

вызвал в район Дубровки группу офицеров и приказал к 19 часам закончить

эту работу.

Вечером Назаренко выехал в Большие Савки. Навстречу по лесным дорогам

спешили стрелковые части. Они заканчивали марш в район Мокрое – Крайчики.

Вскоре генерал свернул влево и поехал другой дорогой – по маршруту, где

должны были пройти гвардейские минометные полки. Здесь еще было пустынно.

Лишь на перекрестках дежурили офицеры, ждавшие подхода своих частей.

Генерал Назаренко прибыл в 310-й полк. Боевые машины все еще стояли

на огневых позициях. Но связисты уже снимали телефонные линии, водители

опробовали двигатели, заправляли машины горючим...

Выслушав рапорт командира полка гвардии подполковника Ковчур, генерал

вместе с ним отправился в подразделения, чтобы побеседовать с командирами

боевых машин.

Ответ держал молодой сержант. Он доложил бойко и кратко:

– Наша машина снимается с огневых в девятнадцать ноль пять. На опушке

леса ждем подхода других машин. В девятнадцать двадцать наша батарея

выходит на большак...

Генерал беседовал и с офицерами. Он убедился, что командиры батарей и

дивизионов сделали все, чтобы марш прошел быстро и скрытно.

Маршрут движения полков лежал через ряд населенных пунктов.

Командирам частей было указано, в какое время их полки должны пройти

каждый из этих населенных пунктов. Это позволило всем частям продвигаться

одновременно, но рассредоточенно, не мешая друг другу.

Ночь была темная. Но боевые машины и автомобили шли с потушенными

фарами. Были выключены даже подфарники. Водители зорко всматривались в

темноту. Как правило, шли небольшими колоннами, по четыре машины. На

замыкающей машине в каждой колонне сигнальщик периодически включал и

выключал электрический фонарь с зеленым светом. Это помогало

ориентироваться колонне, идущей позади. На поворотах дороги также были

выставлены сигнальщики.

График продвижения полков был точно выдержан. Дежурные офицеры,

выставленные на контрольных постах, в назначенное время, пользуясь

позывными частей, докладывали в штаб: «Девяностый прошел...», «Сороковой

прошел...»

К пяти часам утра марш закончился, и полки стали занимать огневые

позиции. Там уже были готовы аппарели для боевых машин, ровики для

боеприпасов, укрытия для личного состава. Все это сделали гвардейцы,

прибывшие в район огневых позиций еще вечером. Офицеры заранее произвели

топографическую привязку боевых порядков. Радисты и телефонисты установили

связь между полками и командным пунктом командующего армией, связались со

штабами стрелковых дивизий, в подчинение которых полки переходили после

артиллерийской подготовки.

Это была трудная ночь! Солдаты рыли землю, сбросив с себя пояса,

пилотки и даже гимнастерки. Телефонисты, пробираясь в темноте по густым

лесам и кустарникам, до крови исцарапали руки и лицо, но точно в

назначенный час связь подготовили! А сколько тонн груза пришлось

перетаскать в эту ночь! Нужно было снять с грузовиков более четырех тысяч

тяжелых ящиков, часть разложить по погребкам, часть раскрыть, извлечь из

них снаряды и подвесить к направляющим боевых машин. Нужно было разгрузить

сотни автомобилей, перебазировавших фронтовой артиллерийский склад. Но и

эта работа была закончена в срок.

Стрелковые дивизии, сосредоточившиеся на участке Мокрое – Крайчики,

были готовы к наступлению лишь около десяти часов утра. Командующий

фронтом приказал начать артиллерийскую подготовку. Но не в этом районе, а

на прежнем участке – у Больших Савок!.. Да, первыми открыли огонь наши

батареи, остававшиеся южнее Кирова. Артиллерия всех калибров повела

стрельбу по многим целям, но ограниченным числом снарядов. Это была ложная

артиллерийская подготовка... Тем не менее гитлеровцы всполошились. Они

привели в действие всю свою артиллерию, стали подтягивать резервы... Они

были уверены, что упрямые русские не отказались от своего плана начать

именно здесь большое наступление.

Наши стрелковые батальоны, поднявшись в атаку, вскоре залегли, но и

после этого продолжали демонстрировать активные действия. Артиллерия тоже

наращивала темп и силу огня. Вражеские батареи отвечали тем же. Как

показали потом пленные, немецкие связисты уже докладывали в свои штабы:

«Русские начали наступление у Больших Савок... Первые атаки отбиты...»

Тем большей неожиданностью для противника оказался наш удар из района

Мокрое – Крайчики.

Стояло на редкость тихое солнечное утро, была пора «бабьего лета». В

воздухе носились белые паутинки. Березы роняли первые листья... Трудно

было предугадать, что всего лишь через несколько минут эта тишина будет

нарушена, что именно здесь произойдут решающие события.

Стрелки часов подползли к одиннадцати. Радиостанция 90-го

гвардейского минометного полка приняла условный сигнал «Приготовиться». На

левый фланг боевого порядка полка вышел гвардии подполковник М. А. Якушев.

Он стал несколько впереди фронта боевых машин и, подняв правую руку,

скомандовал:

– Внимание!

Эту же команду продублировал телефонист, стоявший рядом с

подполковником. – «Внимание!» – прозвучало на огневых позициях всех

полков: там командиры частей тоже встали перед фронтом «катюш». Гвардейцы

быстро ушли в укрытия. Командиры машин, оставшиеся в кабинах, включили

рубильники, вставили и повернули ключи приборов управления. Сто семьдесят

шесть «катюш», сосредоточенные в лесу, на участке радиусом 2 – 3

километра, были приведены в боевую готовность.

Ровно в 11.00 Якушев резко опустил руку.

– Огонь! – продублировал телефонист.

– Огонь! – повторили командиры полков.

Скрежет и свист разорвали тишину. Почти две тысячи восемьсот

реактивных снарядов понеслись в сторону врага. Началась двадцатиминутная

артиллерийская подготовка. Одновременно с «катюшами» открыли огонь два

легких пушечных полка, включилась дивизионная артиллерия. Над позициями

гитлеровцев прошли самолеты нашей штурмовой авиации... После первого залпа

гвардейские минометные части продолжали стрельбу отдельными батареями и

дивизионами по мере перезарядки боевых машин. Это длилось пятнадцать

минут. Огонь заметно стих. Но через две – три минуты снова грянул залп

всех полков М-13. Снова в расположении противника поднялся огненный

смерч...

За двадцать минут артиллерийской подготовки гвардейские минометные

полки выпустили по врагу свыше 6000 фугасных и фугасно-осколочных

снарядов, которые легли на фронте шириной 4 километра – в районе наиболее

укрепленных позиций в главной полосе обороны противника. На отдельных

участках плотность огня составила 12 – 15 снарядов на гектар.

Огневой ливень обрушился на противника совершенно неожиданно. Это

оказало на него огромное моральное воздействие.

Атака нашей пехоты и танков была стремительной. Наши воины

продвигались по изрытой снарядами земле. Вокруг чернели воронки. На

большом протяжении были разрушены линии проволочных заграждений

противника. Разведчики отметили много прямых попаданий в блиндажи, где

находились немецкие наблюдательные пункты и узлы связи. Валялись брошенные

противником минометы, разбитые орудия, автомобили и тягачи. Горели

населенные пункты Мокрое, Березовка, Горлачевка, – там взорвались склады

боеприпасов. Гарнизоны, захваченные врасплох, были большей частью

уничтожены.

Понеся огромные потери, противник лишь спустя полтора – два часа смог

оказать сопротивление. Но к этому времени наши передовые части уже прошли

наиболее укрепленный рубеж немецкой обороны и, введя в бой резервы, быстро

отбили вражеские контратаки.

Гвардейские минометные полки теперь вели огонь по узлам

сопротивления, удерживаемым противником на флангах прорыва, помогали

отражать контратаки, обстреливали районы сосредоточения живой силы и

техники врага.

К исходу дня оборона противника была прорвана на всю тактическую

глубину. Танковая бригада, поддерживая пехоту, устремилась на юго-запад. В

19 часов 30 минут командующий фронтом ввел в бой 2-й гвардейский

кавалерийский корпус. За ним двинулась одна из стрелковых дивизий 50-й

армии. К ночи наши танки и кавалерия уже появились в тылу немецких войск,

продолжавших обороняться у Больших Савок.

Вместе с кавалеристами и танкистами в прорыв вошли 40-й гвардейский

минометный полк и 10-й отдельный гвардейский минометный дивизион.

Обнаружив в своем тылу советские войска, гитлеровцы попытались

повернуть против них артиллерию, которая до этого была направлена на

восток. Но тщетно! Огнем 40-го гвардейского минометного полка, танковых

орудий и артиллерии кавалерийского корпуса немецкие батареи были

разгромлены. Расчеты бежали, бросив на огневых позициях более двадцати

орудий 150-мм калибра.

Так скрытно подготовленный и внезапно осуществленный удар позволил

нашему командованию начать большую, важную операцию.

Ночью 7 сентября советские кавалеристы и танкисты уже заняли станцию

Жуковка; передовые части форсировали реку Десну. В этом стремительном

рейде приняли участие и батареи «катюш» из состава 40-го гвардейского

минометного полка и 10-го отдельного гвардейского минометного дивизиона.

Фашистское командование попыталось восстановить положение. Были

трудные дни: дважды противнику удавалось отрезать советские части,

прорвавшиеся к Десне. Гвардейские минометные части вели уничтожающий огонь

по немецким заслонам. Стойко держались и те батареи, которые вышли к

Десне. Они помогли кавалеристам отразить многочисленные атаки,

предпринятые противником с разных направлений. Гвардейцы мужественно

перенесли лишения, вызванные недостатком продовольствия и боеприпасов,

выдержали атаки немецких бомбардировщиков и ответные удары немецкой

артиллерии.

Помощь пришла. На соединение с частями, прорвавшимися к Десне, были

брошены крупные силы пехоты и артиллерии. Прибыли туда и гвардейские

минометные полки. И вот уже к Жуковке прорвалась наша стрелковая дивизия.

Другие дивизии 50-й армии, расширив участок прорыва, нанесли удар по

противнику южнее Кирова. Клин, вбитый в неприятельскую оборону, проник на

глубину до ста километров... Из района Карачева ударила наша 11-я армия...

17 сентября над Брянском взвился победный красный флаг.

Пятнадцать лет спустя военные историки написали о боях у города

Кирова: «50-я армия Брянского фронта под командованием генерал-лейтенанта

Болдина И. В. была введена в полосу Западного фронта... и нанесла удар во

фланг и тыл брянской группировки врага». Всего лишь несколько строк! На

фоне событий Великой Отечественной войны эта операция была лишь одним из

боевых эпизодов. Но для гвардейских минометных частей она оказалась особо

поучительной. При этом не подвиги отдельных героев – об этом можно было бы

рассказать особо – составили отличительный характер этой операции. Под

Кировом гвардейцы держали коллективный экзамен: испытывались маневренность

и огневая мощь реактивной артиллерии, притом в особых условиях, когда в

силу сложившейся обстановки гвардейские минометные части должны были

совершить стремительный фланговый маневр и почти самостоятельно (с

привлечением небольшого числа орудий ствольной артиллерии) решить задачу

артиллерийской подготовки при прорыве обороны противника.

«Возможно ли это? Достигла ли реактивная артиллерия такой

зрелости?» – вот вопросы, которые были поставлены боевой практикой. Если

бы в решении этих вопросов одержали верх рутковские, они наверняка

ответили бы: «Нет!» – и тогда, возможно, не было бы событий 4 – 7

сентября. Но победу одержала новаторская военная мысль, и это принесло

успех.

...В начале октября на фронте наступило затишье. Наши войска,

остановившиеся на реке Сож, получили отдых. Только теперь генерал

Назаренко мог закончить статью для журнала «Военная мысль».

Он писал ее, и ему все время казалось, что он видит перед собой

Рутковского и заканчивает затянувшийся с ним спор.

«Наше оружие в первый период войны по праву заслужило громкую славу.

Но верно и то, что пора «первых радостей» скоро миновала. Сложилось

странное положение: солдат-пехотинец, рядовой труженик войны, командир

полка и командир дивизии по-прежнему рады нам, ждут нас, просят:

«Приходите на помощь», – а в артиллерийских штабах на наше новое оружие

начинают смотреть свысока. Довод при этом один: «Дайте прицельный огонь на

разрушение». Следует разобраться, откуда это идет?

Среди наших артиллеристов большинство составляют те, кто вырос в

ствольных артиллерийских частях. Среди наших ученых есть немало людей,

которые всю свою жизнь затратили на разработку сложных артиллерийских

систем, развитие теории конструирования ствола и лафета. Все мы с первых

дней воинской службы усвоили: «Артиллерия только то, что имеет ствол,

лафет и противооткатные устройства». Ученым трудно расстаться с тем, чему

посвятили себя, а артиллеристам – переучиваться. И те и другие Слышать не

хотят, что может существовать еще какая-то другая артиллерия, которая не

нуждается ни в стволах, ни в лафетах, ни в противооткатных устройствах.

Офицеры и генералы гвардейских минометных частей, выступающие

защитниками реактивного оружия, вовсе не противники ствольной,

классической артиллерии. Мы знаем, что она играет достойную роль в полевых

сражениях. Мы сами, воспитанники этой артиллерии, понимаем ее силу. Но мы

против того, чтобы отрицать то могучее, перспективное оружие, которое

сегодня делает пока лишь первые шаги, а завтра станет одним из решающих

факторов в войне.

Настало время всерьез решить вопрос о специфичности огня реактивной

артиллерии. Надо определить действительную роль этого оружия в современном

бою. Эти вопросы поставила сама жизнь, и на них надо отвечать без

промедления, отвечать сегодня, ибо завтра будут еще более жаркие бои...

Нельзя ждать готовых решений. Да и кто их даст, если не сами командиры

реактивной артиллерии?..»

Он писал о Кировской операции, как о наглядном примере маневренности

реактивной артиллерии, мощи огня ее... Сто семьдесят две боевые машины

прошли за одну ночь 60 километров и к утру были готовы к открытию огня.

Сто семьдесят две боевые машины – это, по существу, две тысячи

семьсот пятьдесят два ствола, т. е. свыше ста полков ствольной артиллерии!

Разве за одну ночь можно было бы незаметно передислоцировать такое

количество артиллерийских частей?.. Факты, взятые из боевой практики,

говорят сами за себя. Гвардейские минометные части – оружие мощного и

внезапного огня, мощного удара; поэтому оно должно применяться только

массированно и внезапно. Оружие, рожденное для стремительных маневров и

ударов, нельзя надолго приковывать к огневым позициям... Автор статьи не

скрывал и недостатков, которые были тогда присущи реактивной артиллерии.

Он говорил и об опыте соседей. На всех фронтах тогда появились

своеобразные «полевые университеты»: генералы и офицеры гвардейских

минометных частей непосредственно в боях изучали важнейшие вопросы теории

и практики тактического и оперативного использования реактивной

артиллерии. Речь шла о планировании огня, об «огневой производительности»

дивизионов, полков, бригад и дивизий. Составлялись таблицы, которые давали

возможность при получении боевой задачи в течение одной – двух минут

определить, какую плотность огня необходимо создать, чтобы уничтожить

данный узел сопротивления или опорный пункт, и сколько для этого требуется

боеприпасов и боевых машин...

«Наше оружие молодое – это верно. Но мы растем, учимся – это тоже

верно. За этим оружием – будущее!» – заключил генерал.

* * *

В один из снежных декабрьских дней полковник Рутковский был вызван в

Москву. Приехав в столицу, он сразу же направился в штаб командующего

артиллерией. Здесь, на широкой, устланной ковром лестнице, он увидел

генерала, лицо которого показалось знакомым. Не по годам подвижный,

генерал быстро спускался вниз.

Рутковский остановился, отдавая честь и уступая дорогу. Генерал

замедлил шаг и удивленно спросил:

– Полковник Рутковский?

– Так точно, товарищ генерал...

Рутковский узнал своего старого учителя, профессора академии.

– Давно не виделись. Кажется, с начала войны?..

– Так точно, с сорок первого.

– Где воюете, какие успехи? Рассказывайте.

– Воевал, а теперь сюда, в Москву, вызвали.

– Новое назначение?

– Нет, – замялся Рутковский.

– А что же?

– Осечка небольшая... Сами знаете, молодежь идет в гору. Погорячился,

вот и ожегся.

– Как, как? Ошибся? – настораживаясь, переспросил генерал.

– Нет, ожегся...

– Ну, ну, слышу.

И он сдержанно улыбнулся.

– Какая уж там ошибка, – зло пошутил над собой Рутковский, – если с

побитой физиономией являюсь сюда.

– Вот как? Впрочем, в нашем деле, любезный, что ни ошибка – то печать

на физиономии. Вы сейчас с какого фронта?

– В резерве был.

– А до этого?

– На Брянском.

В глазах профессора промелькнуло озорство:

– Так и знал!.. Последний номер «Военной мысли» читали? Видели, что

напечатали там товарищи с Брянского фронта?

Рутковский сознался, что не читал.

– Стыд, батенька, стыд! – неожиданно возвысил голос генерал. И

разговор как-то разом оборвался. Так часто бывает: начнут, горячо,

заинтересованно, а промелькнет такое, что мигом обдает холодком.

– Вы оттуда, а мне туда. Надо разобраться, фантазируют там товарищи,

или на их стороне правда... Прощайте, – и генерал продолжал путь.

Гвардейская минометная бригада полковника Жежерука стояла на

выжидательных позициях. С вечера, как обычно, было усилено сторожевое

охранение.

На рассвете из белой туманной мглы вдруг выросли три фигуры. Один

шел, круто согнувшись, и нес на спине другого. Третий, держа автомат на

груди, следовал рядом. Когда необычная процессия приблизилась, гвардейцы

узнали в «седоке» сержанта Прянишникова. Рядом шел ефрейтор Носов. Третий

был незнакомый.

– Что случилось? – спросили у Носова. Но он только махнул рукой:

– А ну, посторонись!

Тому же, кто нес Прянишникова, он пригрозил:

– Быстрей, а то прикончу!

Гвардейцы заметили, что Прянишников ранен: его правый сапог был

прострелен. Ранен в руку и незнакомец.

Так, сопровождаемый недоуменными взглядами своих товарищей

Прянишников «доехал» до штаба бригады.

Здесь разведчики рассказали обо всем, что случилось минувшей ночью.

Находясь в секрете, они вдруг услышали в стороне осторожные шаги.

– Стой! Кто идет? – окликнул сержант.

– Свои, – ответили из темноты.

– Кто «свои»?

– Да ты что, браток, так грозно?.. Из полка Скирды я, с приказанием

иду.

Прянишников знал, что 312-й гвардейский минометный полк гвардии

подполковника Скирды действительно находится где-то рядом. Но все же счел

нужным остановить неизвестного:

– Стой! Показывай документы, иначе не пущу.

– Не пустишь? Ну и ладно, – ответили из темноты. – Я начальству так и

доложу.

Но в то же мгновенье у ног неизвестного что-то хрустнуло. Сам он

бросился в сторону, скрывшись между кустами.

Прянишникову это показалось подозрительным. Сержант снова окликнул:

– Стой! Стрелять буду!

Но ответа не последовало.

– Стой! – повторил сержант и дал в темноту длинную очередь из

автомата. – За мной! – скомандовал он Носову.

Вдвоем бросились догонять неизвестного. Тот не успел далеко уйти...

Был момент, когда Прянишников явственно различил темную фигуру,

мелькнувшую совсем близко. Сержант снова дал очередь из автомата. В ответ

последовали выстрелы из пистолета. Теперь сомнений не было: неизвестный

вовсе не связной соседнего полка.

Перестрелка повторилась. Впереди, в темноте, где был неизвестный,

раздался крик:

– Ой-ой...

Прянишников снова дал очередь и направился туда, откуда доносился

крик. Из темноты блеснул огонек... И в то же мгновенье сержант

почувствовал боль в ноге.

– Гад, форменный гад! – вырвалось у Прянишникова. Упав на землю, он

обхватил руками раненую ногу. Руки ощутили теплую влагу.

– Витя, гранатой! – крикнул сержант своему помощнику.

Тот метнул гранату и после взрыва осторожно пошел вперед. Неизвестный

притаился. Он лежал на земле, надеясь остаться незамеченным. Но Носов его

увидел. Охваченный яростью, он ударил неизвестного прикладом автомата. Тот

вскрикнул и выронил из рук пистолет.

– Ты кто? – набросился Носов на неизвестного.

– Отпустите, братцы, – взмолился «связной». – Недоразумение вышло...

Вот моя солдатская книжка. Петро Музыченко я, связист... При командире

полка состою...

На какое-то мгновенье Носов заколебался. Он взял солдатскую книжку,

осветил ее карманным фонариком, прочел... Да, Музыченко... Да, печать

312-го полка... Но все, что до сих пор произошло, убеждало Носова: нельзя

верить, и он приказал задержанному:

– А ну, поднимайся. Искалечил моего товарища, так и вези его. Не

повезешь – прикончу!

Так Прянишников «приехал» в штаб бригады.

* * *

Во время войны в руки наших разведчиков не раз попадали приказы по

гитлеровским войскам, в которых фашистское командование предписывало:

«солдат и офицеров советской реактивной артиллерии живыми в плен не

брать». Наши «катюши» вызывали у врага звериную ненависть, и гитлеровцы

использовали все средства, чтобы ослабить мощь советской реактивной

артиллерии. Фашистская авиация совершала по районам расположения «катюш»

массированные налеты, гитлеровская разведка специально готовила агентов,

которым поручалось проводить в отношении «катюш» самые широкие

шпионско-диверсионные акты.

Наши гвардейцы это знали и были начеку.

В августе 1943 года 17-я гвардейская минометная бригада полковника

Жежерука дислоцировалась в районе Карачева. Фронт тогда проходил по линии

Жиздра – Карачев – Севск. Западнее этой линии начинаются глухие брянские

леса. В глубине их, вдоль реки Десны, противник заранее подготовил

оборону. Но и прикрывшись лесным щитом, гитлеровцы чувствовали себя

неспокойно. Они понимали: русские попытаются начать новое наступление. Но

какие силы для этого развертываются? Откуда следует ожидать нового удара?

Чтобы получить ответы на эти вопросы, противник почти каждую ночь

забрасывал в наш тыл парашютистов. Особенно часто они появлялись вблизи

гвардейских минометных частей. Противник знал: где сосредоточиваются

«катюши», там жди нового советского наступления.

Все это позволяло предполагать, что задержанный в расположении 17-й

бригады подозрительный человек – тоже вражеский парашютист. Из штаба

бригады Музыченко доставили в разведывательный отдел штаба армии, и здесь,

на допросе, он был разоблачен. Музыченко признался, что он прошел в

Германии курс обучения по русским «катюшам», изучил материальную часть и

тактику их применения. Перед засылкой в тыл советских войск он получил

документы на имя Петра Музыченко – гвардии рядового 312-го гвардейского

минометного полка, недавно отправленного в госпиталь в связи с ранением.

Диверсант имел задание проникнуть в расположение гвардейских

минометных частей Брянского фронта и собирать о них сведения. Для

ориентировки ему сообщили фамилии ряда командиров полков и бригад

реактивной артиллерии, в том числе командира 312-го полка гвардии

подполковника Скирды.

Три дня назад разведчик был сброшен на парашюте в районе Карачева. Он

успел подойти к 17-й гвардейской минометной бригаде и сразу же попался.

– А каким образом вы должны были передавать свои донесения? —

допрашивали лазутчика (он сказал, что его настоящая фамилия Скрипников).

– Каждые семь дней мне приказано было являться в Орел и доставлять

шифрованные письма.

– Для кого?

– Не знаю.

– То есть как не знаете?

– Моя задача заключалась в том, чтобы в понедельник приезжать на

орловский вокзал и в разрушенном здании, под обвалившейся фермой оставлять

записку.

– Для кого?

– Этого мне не сказали. Объяснили, что больше я ничего не должен

знать. Через два месяца за мной прилетит самолет, и я получу крупную сумму

денег.

Показания пленного казались правдоподобными. Армейские разведчики

передали Скрипникова органам государственной безопасности, чтобы те

провели операцию по захвату второго агента, действовавшего в Орле...

* * *

Два дня спустя на Брянском фронте началась крупная перегруппировка

наших войск. Около полудня в штаб Оперативной группы гвардейских

минометных частей позвонили из разведывательного отдела штаба фронта:

– Кто у вас сейчас на марше?

– Триста двенадцатый...

– Примите меры. Только что получен радиоперехват. Немецкий

самолет-разведчик передавал в свой штаб: «Русские «катюши» идут тремя

колоннами из Карачева на север». Имейте в виду, возможен налет

бомбардировщиков.

Да, в эти самые часы 312-й полк тремя колоннами шел по проселку из

Карачева на север. Нужно было срочно предупредить командира полка, чтобы

он рассредоточил дивизионы, замаскировал боевые машины и до ночи оставался

в лесу. В полк помчался офицер связи.

Но немецкие бомбардировщики опередили. Наведенные на цель своим

самолетом-разведчиком, они уже прошли вдоль колонн «катюш» и сбросили

бомбы. За первой группой самолетов появилась вторая. Они бомбили яростно,

пикируя и вновь заходя на цель... Почти одновременно вражеские самолеты

атаковали 17-ю бригаду полковника Жежерука. Той же ночью фашистская

авиация совершила налет и на другие гвардейские минометные полки и бригады

Брянского фронта.

Вновь вспомнили о задержанном парашютисте. Его снова допрашивали. Но

он повторял одно и то же: «Да, был заброшен для сбора сведений о

«катюшах», но сделать ничего не успел».

Однако можно было предположить, что вражеский разведчик имел с собой

радиостанцию. Передав собранные сведения гитлеровцам, он перед задержанием

бросил передатчик. Тот факт, что немецкий самолет точно указывал район

передвижения реактивной артиллерии, давал основания для такого

предположения.

В районы прежней дислокации 17-й бригады и 312-го полка направились

наши разведчики. Они осмотрели каждый овражек, каждый куст, надеясь найти

там радиопередатчик, брошенный парашютистом. Но поиски ни к чему не

привели.

В тот же день в 17-ю гвардейскую минометную бригаду приехал офицер

армейской контрразведки. Он пригласил к себе ефрейтора Носова:

– Расскажите все, что вы помните об обстоятельствах задержания

вражеского парашютиста.

Носов рассказывал подробно. Но офицер контрразведки непрерывно

уточнял:

– А как выглядел незнакомец, когда вы увидели его в первый раз?

– Обыкновенно. В темноте я видел только его силуэт.

– В каком положении? Он бежал? Стоял? Виднелось ли что на спине у

него? Сбоку?

– Не могу сказать, товарищ капитан. Не запомнилось. Не приметил.

– Понимаете, важно выяснить, не имел ли парашютист радиопередатчика.

– Чего не видел, того не видел. Выдумывать не буду, – говорил Носов.

Примерно то же показал Прянишников, с которым беседовали в госпитале.

Когда офицер контрразведки уже собирался уходить, Носов вдруг

вспомнил:

– Перед тем, как шпион побежал, мы слышали, что у его ног что-то

хрустнуло.

– Хрустнуло, говорите? – задумался капитан.

– А вы могли бы найти то место, где стояли в секрете и задержали

шпиона?

– Темно было, товарищ капитан... Но попробую.

Несколько часов спустя в штаб гвардейских минометных частей Брянского

фронта привезли небольшой, покрытый зеленой краской металлический цилиндр.

С виду он напоминал термос. Цилиндр был найден в районе, где Носов и

Прянишников ночью остановили фашистского разведчика.

– Я хотел бы, чтобы с этой штукой ознакомился ваш радиоинженер, —

сказал приехавший офицер контрразведки и положил на стол загадочный

цилиндр.

Старший техник-лейтенант Лисовский, радиоинженер по образованию,

служивший начальником радиосвязи, пригласил капитана в свою походную

мастерскую. Лисовский бережно снял с аппарата металлический кожух, и тогда

перед ними открылось сложное переплетение проводков: они увидели

электрические батарейки и миниатюрные радиолампы.

– Так, так, очень интересно, – проговорил Лисовский. – Похоже, что

эта штука и есть новинка фашистской разведки, о которой нам недавно

рассказывали... Очень похоже... Это радиомаяк. Он настроен на определенную

волну и посылает в эфир радиосигналы. С помощью пеленгаторов фашистские

самолеты разыскивают маяк и бомбардируют район, где находится маяк.

– Вот как?! – воскликнул капитан. – Теперь, кажется, все ясно.

Диверсант нес этот маяк в расположение 17-й бригады, но в пути его

окликнули, он бросил аппарат в кусты, а сам дал ходу...

Возможно, что до этого вражескому парашютисту удалось забросить такой

же маяк и в 312-й полк. Самолет-разведчик, который передавал сведения о

передвижении полка, видимо, тоже запеленговал этот маяк. Разведчик мог

незаметно забросить аппарат куда-нибудь в кузов автомобиля.

– А вы могли бы узнать, на какой волне работает немецкий маяк? —

поинтересовался капитан. Видно было, что у него созрел какой-то план.

– Нет, для этого нужна специальная аппаратура.

– Но маяк сейчас работает?

Инженер Лисовский взял маленькую трехвольтовую лампочку, поднес ее к

батарейкам, вмонтированным в маяк, и лампочка загорелась.

– Питание не израсходовано. В схеме повреждений тоже не видно. Думаю,

что маяк еще работает.

– Благодарю, товарищ старший лейтенант. Соберите его, пожалуйста,

вновь, я его возьму с собой.

Капитан уехал.

* * *

Музыченко-Скрипников отрицал, что он имеет какое-либо отношение к

цилиндру:

– Не знаю, что это такое, ни разу не видел, – говорил он на

допросе. – Я рассказал все, что было. Свои донесения должен был привозить

в Орел на станцию.

– Значит, вы утверждаете, что не знаете, для чего служит этот

аппарат? – повторил свой вопрос офицер контрразведки.

– Да, утверждаю.

– И не вы забросили его в расположение наших войск?

– Не я.

– В таком случае вы поедете со мной.

Вечером два вездехода мчались по узкой лесной дороге, проходившей в

ближайшем тылу наших войск. Перед большой пустынной поляной машины

остановились. Из них вышли трое советских офицеров и несколько солдат.

– Выходите и вы, – приказали Музыченко-Скрипникову.

Тот, бледный и растерянный, осторожно ступил на землю. Руки у него

были связаны за спиной.

– Вы пойдете на эту поляну и останетесь здесь до утра – сказали

Музыченко-Скрипникову. – Рядом будет лежать этот «термос»... Если

задумаете бежать, имейте в виду, поляна со всех сторон оцеплена.

Срывающимся голосом вражеский разведчик вдруг сказал:

– Зачем это?..

– Что зачем?

– Зачем это испытание? – повторил дрожащий голос.

– Чтобы убедиться, какого ранга вы прохвост, и дать работу вашим

хозяевам!..

– Не надо этой комедии! Развяжите руки... Я все расскажу...

Радиомаяк был оставлен на поляне. Не прошло и двух часов, как

появились фашистские самолеты. Они яростно бомбили поляну и ближайший лес.

Но ни одного советского солдата, ни одной «катюши» там не было.