Текст книги "На острие главного удара"

Автор книги: Михаил Катуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

Яков Николаевич пришел в бронетанковые войска с флота. Во время гражданской войны довелось ему воевать на бронепоезде, что в конечном счете и определило его судьбу. Он стал танкистом. Перед войной Федоренко немало сделал для укрепления боеспособности наших танковых и механизированных войск. Этому делу он отдавал все свои силы.

Но для меня он был еще и товарищем, всегда отзывчивым и приветливым. Бывало, по какому делу ни зайдешь к нему, он тут же усадит тебя, подробно расспросит обо всем и непременно напоит чаем. Большой медный чайник был неизменным его спутником. Всегда в нем дымился кипяток.

Будучи загружен огромной работой и занимая ответственный пост, Федоренко оставался в душе простым, жизнерадостным украинским парубком. В запасе у него была бездна забавных историй, баек, анекдотов, которые он рассказывал с великолепным украинским юмором.

Но в этот раз, войдя в его кабинет, я не мог не обратить внимания на то, что Яков Николаевич за последнее время постарел и осунулся. Мешки под глазами, красные прожилки на белках, серый цвет лица. Видимо, сказалось нервное напряжение последних месяцев. Но, несмотря на тяжелые известия, поступавшие с фронта, и загруженность, Яков Николаевич не утратил ни своей приветливости, ни сердечности.

– Вот что, Катуков, – сказал он, едва мы успели обменяться рукопожатиями, – принимай четвертую танковую бригаду.

– Бригаду? – удивился я.

– Да, бригаду. Механизированные корпуса и танковые дивизии расформировываются, поскольку многие заводы эвакуируются на восток и выпуск машин временно сократится. Машин для крупных соединений не хватает, поэтому решено спешно создать соединения меньших масштабов – бригады.

Из дальнейшей беседы выяснилось, что бригады, которой мне предстояло командовать, как таковой, еще не существует, что она находится пока в процессе формирования.

– Выезжай под Сталинград, – заключил нашу беседу Я. Н. Федоренко. – Готовь соединение к тяжелым боям.

Вряд ли стоит доказывать, что новое назначение – всегда большое событие. Ехал я в Москву и думал: как сложится дальнейшая судьба, где будет мое место в той огромной, поистине всенародной битве, которая развертывалась от берегов Белого моря до побережья Черного. И вот конец неизвестности. Впереди – ясная, четкая цель. Если назначили командиром нового формирующегося соединения, значит, предстоит – ив самое ближайшее время – трудная боевая работа. От тебя, во многом только от тебя, зависит то, как будет она выполнена.

Сотни километров отделяли Сталинград в августе сорок первого от фронта. В то время город был еще глубоким тылом. Добираться решил на машине – способ наиболее падежный, особенно если за рулем такой человек, как Кондратенко. До войны он возил директора одной донбасской шахты, а после мобилизации прикатил к нам в дивизию на директорской "эмке". Не знал я тогда, что с этим человеком меня накрепко свяжет фронтовая судьба. Был Кондратенко ловок, находчив, смел. Во время отступления не раз выручал он меня из тяжелых положений. Я уже рассказывал, как мы вырывались из окружения под Гринталем. Так сложились обстоятельства, что мы с начальником штаба выходили с последней группой, когда гитлеровские автоматчики буквально наседали нам на пятки. Вокруг рвутся снаряды, автоматчики простреливают дорогу, отрезая нам путь. И вдруг смотрю: метрах в двухстах от проселочной дороги нас ждет в кустарнике Кондратенко со своей "эмкой". Она вся изрешечена осколками, но ходовая часть в порядке. Нырнули мы в машину, шофер дал газ – и благополучно выскочили из-под обстрела.

И вот теперь, запасшись продовольствием, мы с Кондратенко пылим по Рязанскому шоссе. Не терпится добраться до места назначения поскорее, и поэтому едем без остановок. Глубокой ночью прибыли в Борисоглебск.

Город в глубокой, непроглядной тьме – действует суровый закон светомаскировки. Кондратенко приходится буквально пробираться на ощупь. Надо бы передохнуть после утомительной дороги, но кругом ни души. Тишину нарушает только рокот мотора "эмки" да лай встревоженных нашим вторжением собак. И вдруг видим: на одном из перекрестков в угловом доме из-под неплотно задернутой шторы пробивается свет. Я вышел из машины и постучал. Дверь открыл высокий молодой человек в военной форме. Я предъявил документы, рассказал, кто такой и куда еду.

– Можете ночевать у меня, – предложил молодой человек. – Квартира у меня большая. Дома никого нет. Да и машину есть где поставить. Работаю я в городском отделе НКВД. Фамилия моя Синицын.

Из разговора выяснилось, что наш хозяин – родной брат Ивана Васильевича Синицына, помощника командира роты 235-го Невельского стрелкового полка, того самого, в котором в 1922 году, по окончании 23-х Могилевских курсов комсостава, я был назначен на первую командирскую должность.

В ту борисоглебскую ночь просидели мы с Михаилом Васильевичем Синицыным до третьих петухов. С большой теплотой вспоминал я его брата, а также своего ротного Александра Михайловича Серебрякова – моих первых наставников, учивших меня, молодого взводного, наверное, самому сложному из всех искусств искусству работать с людьми.

В ту ночь я узнал, что брат его умер, а вдова живет в Сталинграде, куда мы и направлялись. Поэтому по прибытии в город остановились у нее.

Сталинград еще жил мирной жизнью. Разумеется, тогда никому и в голову не приходило, что всего через год он станет ареной жесточайшего сражения и что именно здесь, на берегах великой русской реки, армия гитлеровской Германии столкнется с поразительным мужеством советского народа и получит такой удар, от которого уже не сможет оправиться.

Но в тот сентябрьский день сорок первого над Сталинградом было мирное, хотя и жаркое, мутное от зноя небо. Деревья в скверах бросали прохладную тень. С Волги доносились гудки пароходов. Война напоминала о себе бумажными крестами на окнах да присутствием госпиталей – изредка встречались раненые.

В обкоме партии нас познакомили со строителями танков и сообщили адрес формирования бригад.

8 сентября мы наконец добрались до цели. Приехали поздно ночью, когда, кроме наряда, все спали. Тишина стояла удивительная. Кругом простиралась бескрайняя степь. Решили до утра никого не беспокоить. Спать легли прямо на траве, у машины. Поднялись, когда взошло солнце и горнист сыграл "Подъем", и пошли знакомиться с людьми.

Народ у нас подобрался хороший, много коммунистов и комсомольцев. И очень ценно то, что обстрелянный: бригада формировалась из экипажей 15-й танковой дивизии, судьба которой схожа с нашей, 20-й. Так же как и наша, она имела на вооружении мало танков, но оказала немцам упорное сопротивление и приобрела ценный опыт боев.

До моего приезда обязанности командира бригады исполнял заместитель по строевой части полковник Рябов, энергичный, знающий офицер. Начальником штаба был назначен подполковник П. В. Кульвинский, комиссаром – полковой комиссар М. Ф. Бойко, начальником политотдела – старший батальонный комиссар И. Г. Деревянкин, опытный политработник, бывший до войны инструктором Горьковского обкома партии. Очень повезло мне с помощником по технической части капитаном П. Г. Дынером. До войны он работал на одном из киевских заводов инженером и впоследствии благодаря усилиям возглавляемой им службы подбитые танки быстро становились в строй.

Всю войну прослужил со мной начальником оперативного отдела бригады, затем корпуса и армии капитан М. Т. Никитин, ныне генерал-полковник. Никитин всегда прекрасно разбирался в обстановке и в совершенстве владел искусством штабной работы. Не удивительно, что он вырос в крупного военачальника.

Познакомившись с командирами бригады, дня через два после прибытия я приказал собрать весь личный состав бригады неподалеку от лагеря, прямо в степи. Ни трибун, ни скамеек, конечно, не было. Скрестив по-восточному ноги, люди расселись прямо на траве. Загорелые, в большинстве молодые лица. Взгляды устремлены на меня. Оценивающие, любопытные.

Я знаю: пройдет совсем немного времени и все мы встретимся лицом к лицу с врагом; знаю также, что передо мной не новички, а люди, уже прошедшие через горнило военных испытаний.

Я представился танкистам. Рассказал, как сложилась моя судьба в Красной Армии, где и как воевал в первые дни войны. Конечно, к тому времени я еще не мог похвастаться большим боевым опытом, но и тот, которым располагал, уже позволял мне говорить об излюбленных тактических приемах врага, о том, как лучше организовать противодействие наступающим танковым силам противника. Я считал своим долгом подготовить личный состав к тому, что в ближайшее время нам придется воевать с превосходящими силами противника, и поэтому от нас потребуется максимум изобретательности, выучки – словом, максимум военного мастерства.

В тот сентябрьский день я еще не знал, что военные пути-дороги сроднят меня с командирами и политработниками бригады и что многие из тех, с кем я познакомился 8 сентября 1941 года, станут прославленными героями. А с некоторыми из них мне доведется дойти по трудным фронтовым дорогам до Берлина.

Незадолго до меня в лагерь прибыла специальная комиссия из Москвы, в задачу которой входило отобрать наиболее опытных и проверенных механиков-водителей, башенных стрелков, радистов, командиров и политработников. Товарищи из Москвы оказали нам большую помощь. В течение двух недель перед членами комиссии проходили бойцы и командиры бывшей 15-й танковой. С волнением вступали они в просторную, светлую комнату, отвечали на вопросы комиссии, а затем с нетерпением ожидали ее решения.

Мы получили огромное количество патриотических заявлений, в которых танкисты клялись сражаться за Родину до последнего дыхания на любом порученном им посту.

Так, впоследствии прославленный танкист П. А. Заскалько в 15-й танковой командовал батальоном. Не помню, из каких соображений комиссия предложила ему должность командира роты.

– Да хоть командиром танка, – заявил он. – Лишь бы на фронт.

Вскоре бригада стала получать материальную часть со Сталинградского Тракторного завода. Первый батальон получил тридцатьчетверки. Мощная броня, легкость управления, подвижность и маневренность – вот что привлекало в этом танке. Эта машина во всех отношениях превосходила немецкие T-II, T-III, T-IV, которые имели на вооружении соответственно 20, 37, 50 и 75-мм пушки и по своим боевым качествам значительно уступали новым советским машинам. Однако в первые дни войны наша промышленность не имела возможности в достаточном количестве оснастить армию этими великолепными машинами.

Поскольку времени на подготовку и овладение новой материальной частью нам было отпущено мало, помощники командиров подразделений по технической части, механики-водители и солдаты роты технического обеспечения вместе с рабочими участвовали в сборке деталей и агрегатов, изучая машины прямо в цехах.

Нелегко приходилось рабочим Сталинградского Тракторного. На заводе уже тогда были трудности с питанием. Но, не считаясь ни со временем-, ни со здоровьем, люди неделями не выходили из цехов. Страна была в опасности. Фронту нужны были машины, и люди трудились самозабвенно.

Такую же самоотверженность проявляли и танкисты. Шла подготовка к решительным боям. И танкисты учились по четырнадцать – шестнадцать часов в сутки.

Совместно с начальником штаба Павлом Васильевичем Кульвинским, комиссаром Михаилом Федоровичем Бойко мы учили экипажи, взводы, роты и батальоны действовать в различных видах боя. Мы стремились ставить людей в наиболее сложные, приближенные к боевой обстановке условия.

Уже после боя под Клеванью, видя преимущество врага в танках и авиации, я стал задумываться над тем, как с максимальной эффективностью применять танковые засады в обороне. Постепенно сложилась такая схема. Мотострелки располагаются в обороне, предварительно отрыв настоящие окопы и ложные. В ложных ставятся макеты душек и пулеметов. Часть этих окопов занимают небольшие группы бойцов с настоящими пулеметами. На их долю выпадает роль "актеров", инсценирующих передний край. Сзади, на небольшом расстоянии, идут настоящие окопы, а дальше, на танкоопасных направлениях, ставятся танки – иногда взвод, иногда просто одна машина. Для маскировки танки используют местные укрытия: кустарники, деревья, скирды хлеба, стога сена, обратные скаты высот. Каждый экипаж готовит себе не одну позицию, а две-три, которые можно менять незаметно для противника. Экипажи заранее определяют ориентиры и расстояния до них. С пехотой, артиллерией, саперами заблаговременно организуется взаимодействие и устанавливается связь или по радио, или специальными сигналами, или посыльными. Все танковые экипажи должны находиться в поле зрения друг друга, готовые прийти на помощь соседу.

Противник начинает вести наземную и воздушную разведку. Засады не обнаруживают себя. Противник боем прощупывает передний край. В действие вступают "актеры" в ложных позициях, артиллерия и минометы с запасных позиций. Танки молчат.

Авиация врага начинает бомбить ложные окопы. "Актеры" незаметно отступают ходами сообщения. И наконец, противник пускает танки в сопровождении пехоты. Наступают самые критические минуты боя.

Стрелки, артиллеристы, минометчики расстреливают пехоту противника. Засады молчат. И только тогда, когда вражеские машины подходят на 200-300 метров, засады выходят на огневую позицию и открывают огонь по атакующим в упор, наверняка. В то же время экипажи засад не выпускают из поля зрения соседей и бьют в борта прорвавшихся танков противника. Получается косоприцельный, перекрестный, губительный огонь.

Командир засады выходит на огневую позицию только в случае крайней необходимости. Откуда-нибудь из окопчика или из-за кустарника следит он за полем боя, намечает цели, определяет прицел и лишь после этого садится в танк, и машина выскакивает, чтобы открыть огонь. Прицел поставлен, пушка приблизительно наведена на цель. Сделав три-четыре выстрела, танк задним ходом отползает в укрытие. Долго стоять на позиции нельзя: экипаж станет жертвой прицельного огня.

Из укрытия командиры снова ведут наблюдение и снова выскакивают на позицию, но теперь уже на другую. Так повторяется несколько раз.

Бой – это целый комплекс сложных проблем, часто настолько связанных друг с другом, что порой трудно разобраться, где причина, а где следствие. Наверняка лишь можно сказать, что успех всегда зависит от правильного решения многих, зачастую косвенных вопросов. Далеко не всегда победа достается стороне, обладающей превосходством в силах. Но почти всегда – стороне, превосходящей в организации боевых действий. Нас, например, волновал вопрос эвакуации танков с поля боя. Вопрос жизненно важный в то время, когда каждая боевая машина была на счету.

По довоенной инструкции вытаскивать с поля боя покалеченные машины должны были сильные тягачи. Но где их взять? Тягачей нам не дали. Пришлось, как говорится, по ходу дела вносить в инструкцию поправки. Мы испробовали в качестве тягачей тридцатьчетверки, KB, и они справились с этой задачей.

Та же инструкция запрещала десантировать на тридцатьчетверках и других машинах пехоту. Разумеется, эта инструкция была написана для своего времени, с учетом возможностей техники тех дней. Но уже по опыту боев на Украине я пришел к выводу, что успех боевых действий непосредственно зависит от взаимодействия родов войск, в том числе танков с пехотой. В лагере мы убедились, что тридцатьчетверки, а тем более KB без каких-либо осложнений несли на броне пехотный десант. Прекрасные сталинградские машины выдерживали дополнительные нагрузки без поломок и аварий.

Незадолго перед отправкой на фронт мы получили новые автомашины, еще не прошедшие обкатку. Каждый грузовик должен был пропылить по степным дорогам вхолостую до тысячи километров.

– Обидно гонять порожняком, – сказал мне П. Г. Дынер, – тем более что окрестным колхозам транспорт нужен до зарезу.

Действительно, в селах наступили страдные дни. На токах молотили хлеб, а вывозить его было не на чем.

Эти мысли я впоследствии изложил в брошюрах "Танковые бои" и "Боевые действия танков", оперативно выпущенных Воениздатом в 1942 году.

Подобрали водителей – в них у нас недостатка не было,– снарядили автоколонну и перебросили хлеб с полей в закрома.

23 сентября бригада погрузилась на платформы. Провожали нас по-праздничному. Колхозники завалили подарками: белым хлебом, арбузами, дынями. Желали возвратиться с победой.

Запомнилось мне выступление на прощальном митинге старого партизана Матросова. Два его сына, Михаил и Александр, отправлялись на фронт в рядах бригады.

– Если надо будет умереть, – говорил он, обращаясь к сыновьям и ко всем воинам бригады, – умрите, но не дайте проклятым фашистам увидеть Москву!

Поезд пошел на северо-запад, к Москве. Скорее всего, сражаться нам придется на подмосковных рубежах. В пути следования несколько раз налетали гитлеровские бомбардировщики. Но дежурившие у зениток артиллеристы встречали их дружным огнем. Сброшенные стервятниками бомбы вреда нам не причинили.

Через пять суток бригада выгрузилась западнее Москвы, на станции Кубинка. Штаб расположился у деревни Акулово. Здесь мне придали 3-й батальон, оснащенный танками БТ. Не успел я познакомиться с его командиром Кожановым, как батальон этот у меня отобрали, перебросили его, видимо, в какую-то горящую точку. Неприятно было сознавать, что бригада ослабела на одну треть. Но что делать – приказ есть приказ.

Глава вторая. Бригада идет в бой

Теперь по прошествии тридцати с лишним лет особенно четко представляешь себе замысел гитлеровского командования на четвертом месяце войны. Командование вермахта планировало главный удар нанести на московском направлении группой армий "Центр" (9, 4 и 2-я полевые армии, 2, 3 и 4-я танковые группы). Немецкие дивизии должны были, прорвав оборону советских частей на брянском и вяземском направлениях, окружить и уничтожить войска Западного и Брянского фронтов, охватить Москву с севера и юга, отрезать ее от восточных баз снабжения и таким образом вынудить советские войска сдать столицу.

Для этой цели Гитлер к концу сентября значительно усилил группу "Центр", доведя ее до 77 дивизий, в их числе было 14 танковых и 8 моторизованных. Примерно 1700 танков сосредоточилось в трех мощных компактных группировках на направлениях главных ударов. На некоторых участках фронта противнику удалось достичь восьмикратного превосходства в танках.

Нашей бригаде впоследствии пришлось воевать против частей 2-й танковой группы генерала Гудериана. Она должна была нанести главный удар в направлении Орел – Тула – Серпухов. Танковая группа генерала Гудериана имела в своем составе около 600 бронированных машин.

После войны мне пришлось прочитать немало мемуаров, всевозможных трудов по истории второй мировой войны. Многие западные авторы приписывают генералу Гудериану теорию массированного применения танков. Правда же заключается в том, что еще задолго до Гудериана эту теорию выдвинули и обосновали М. Н. Тухачевский, В. К. Триандафиллов, К. Б. Калиновский. "Отец танковых войск", как называют Гудериана на Западе, всего лишь тщательно изучил и обобщил наш опыт.

У каждого события своя предыстория. Если говорить о боях под Орлом и Мценском в первой декаде октября, то, вероятно, надо начать с совещания под Смоленском, в группе армий "Центр". На этом совещании, состоявшемся 24 сентября, присутствовали не только командование группы армий и танковых групп, но и главнокомандующий сухопутными войсками вермахта, а также начальник генерального штаба. Гитлеровцы планировали нанести удар южнее Москвы из района Глухова на Орел и Тулу. Операция намечалась на 2 октября, но, как стало известно из архивных документов, Гудериан решил начать наступление на два дня раньше. При этом он руководствовался двумя соображениями: во-первых, длительная подготовка к операции сведет на нет внезапность удара; во-вторых, если он начнет действовать раньше, то ему будет обеспечена хорошая авиационная поддержка. Надо сказать, что последний довод действительно подтвердился. Прорыв Гудериана сопровождался мощным прикрытием с воздуха.

Первоначально командование Брянского фронта расценило удар Гудериана в районе Глухова как "отвлекающий"{2} и полагало, что главный удар противник будет наносить на брянском направлении. Однако моторизованные колонны противника за два дня наступления пробили 60– и 15-километровые бреши в полосе обороны 13-й армии (командующий генерал А. М. Городнянский) и группы генерала А. Н. Ермакова и, продвинувшись дочти на 100-километровую глубину, угрожали охватом всего левого крыла фронта. Правда, ослабленные части 13-й армии и группы Ермакова предприняли контрудар по флангам и тылам группы Гудериана в направлении хутора Михайловский, но это не изменило общего критического положения. Группа Гудериана частью сил устремилась на Карачев и Брянск, а другой частью – на Орел.

3 октября, на пятый день наступления, один из самых боеспособных корпусов Гудериана – 24-й моторизованный, пройдя с боями 250 километров, неожиданно – и для командования Брянского фронта, и для Орловского военного округа – ворвался в Орел.

Впоследствии командующий округом генерал-лейтенант А. А. Тюрин рассказал мне, что он находился в штабе на южной окраине города, когда совершенно неожиданно вбежал посыльный и сообщил ему, что в Орел с запада ворвались вражеские танки. Сам Гудериан пишет в своих воспоминаниях: "Захват города произошел для противника настолько неожиданно, что, когда наши танки вступили в Орел, в городе еще ходили трамваи"{3}.

Все это привело к тому, что войска Брянского фронта оказались охваченными с флангов и тыла. Они были вынуждены с тяжелыми боями под непрерывным воздействием гитлеровской авиации выходить из окружения.

Таким образом, гитлеровские механизированные армады вырвались на дорогу, ведущую к Москве. "По мнению главного командования сухопутных войск, создавшаяся выгодная обстановка благоприятствовала дальнейшему развертыванию операции в направлении на Москву"{4}, – писал Гудериан. Путь врагу в столицу в первых числах октября, по существу, был открыт. В районе Орла создалось угрожающее положение. И это прекрасно понимали в Ставке Верховного Главнокомандования. Сюда срочно перебрасывались боевые соединения. В районе Мценска развертывалась группа войск (5-я и 6-я гвардейские стрелковые дивизии, 11-я танковая бригада, части 5-го воздушно-десантного корпуса, Тульского военного училища, 36-й мотоциклетный полк и полк пограничников). Эта группа была объединена в 1-й гвардейский стрелковый корпус, командиром которого назначили генерал-майора Д. Д. Лелюшенко. В состав этого корпуса вошла и наша 4-я танковая бригада.

На войне, как, впрочем, и в других сферах человеческой деятельности, фактор времени часто решает все. Сам Лелюшенко прибыл в Мценск 3 октября. А части его 1-го гвардейского корпуса еще находились в пути. 4-я танковая бригада оказалась первой прибывшей в Мценск воинской частью и по существу наиболее боеспособной. В ее состав входили танковый полк (примерно 49 боевых машин), которым командовал майор Еремин, мотострелковый батальон, зенитно-артиллерийский дивизион (16 орудий), транспортная, ремонтная роты и другие специальные подразделения. Вслед за нами под Орел прибыли 32-й пограничный полк полковника И. И. Пияшева, а также добровольческий батальон Тульской оружейной школы под командованием капитана В. И. Проняева. Остальные войска подошли несколько позже.

Поскольку враг стремительно наступал и жизненно необходимо было немедленно остановить его продвижение на север, бригаде практически с ходу пришлось вступить в бой.

Итак, 2 октября я получил приказ Я. Н. Федоренко срочно погрузиться в эшелоны и двинуться в Мценск, а оттуда своим ходом на Орел. Нам ставилась задача – закрыть танковым колоннам Гудериана дорогу на Тулу.

Рано утром того же числа бригада погрузилась на станции Кубинка. Как водится, состоялся короткий митинг. Проводить нас на фронт приехал член Военного совета бронетанковых войск Красной Армии армейский комиссар 2 ранга Н. И. Бирюков. Он напомнил, что мы идем выполнять специальное задание И, В. Сталина и что мы входим в гвардейский корпус, поэтому должны драться по-гвардейски.

Грузились в полной темноте, без какой-либо подсветки. Едва только экипажи закрепляли тросами последний танк на платформе, как железнодорожники давали сигнал к отправлению. На всем пути нам была открыта зеленая улица. Мчались на юг без задержки.

Мценск встретил холодным дождем и пронзительным ветром. На улицах уже кое-где торчали на пепелищах прокопченные трубы и зияли воронки – следы недавних бомбежек. Война, словно смерч, переворошила и разметала размеренный быт тихого городка, летом утопавшего в садах и зарослях бузины.

Выбравшись из привокзальной сутолоки, выехали с Кондратенко на Симферопольское шоссе. Со стороны Орла непрерывным потоком тянулись машины и подводы.

Остановили трехтонку с военными. Из кабины вышел высокий человек в мокрой шинели с петлицами генерал-лейтенанта. Познакомились. Оказалось, что передо мной командующий Орловским военным округом А. А. Тюрин. Вместе со своим штабом он направлялся в Мценск. Что происходит в Орле, каковы силы немцев и где они сосредоточены – ни сам Тюрин, ни его штабисты толком сказать не могли. Твердо они знали только одно: город занят врагом. Там наблюдается большое скопление танков и бронетранспортеров. Вероятнее всего, крупные механизированные силы неприятеля вот-вот двинутся на север.

Вернулся я в свой штабной автобус в большой тревоге. Решил, не дожидаясь прибытия остальных эшелонов бригады, выслать в район Орла разведку.

Уже заканчивалась разгрузка первого эшелона, когда на станции появился приземистый, широкоплечий человек в плащ-палатке и каске, с которой струилась вода.

– Чьи танки? – спросил он, подойдя к командиру батальона капитану В. Г. Гусеву.

Командир окинул незнакомца подозрительным взглядом.

– С кем имею дело? И как вы здесь оказались?

– Генерал Лелюшенко, – представился незнакомец.– Проведите меня к командиру.

Гусев привел командира корпуса в мой штабной автобус. Так мы познакомились с Дмитрием Даниловичем Лелюшенко. Тут же, в автобусе, провели первое совещание. Командира корпуса, как и меня, беспокоила полная неясность обстановки.

Я всегда придавал разведке первостепенное значение. Любые усилия, затраченные на выяснение действительных сил противника, всегда оправдывали себя. Поэтому на первом совещании с Лелюшенко мы решили прежде всего прощупать силы гитлеровцев в Орле и организовать оборону.

Утром 4 октября я отдал устный боевой приказ. Этим приказом комбату-1 капитану В. Гусеву и командиру роты средних танков старшему лейтенанту А. Бурде ставилась задача – двумя группами с десантом мотопехоты установить силы противника в Орле. Утром в Мценск прибыл батальон Тульского военного училища, и группе капитана Гусева была придана рота из этого батальона, а с группой старшего лейтенанта Бурды отправилась рота мотострелкового батальона нашей бригады.

В половине одиннадцатого 4 октября обе разведгруппы направились к Орлу.

Оставив в Мценске начальника штаба бригады П. В. Кульвинского руководить разгрузкой эшелонов, я отправился вслед за разведкой в сторону Орла. Нужно было срочно выбрать рубеж обороны. Рассчитывать, что нам удастся разгромить врага контратаками, даже организованными искуснейшим образом, не приходилось. У нас было слишком мало сил. Все, чем я располагал, – это два батальона – 46 танков, включая батальон танков БТ-7 со слабой броней и вооружением.

Хотя точных данных о силах противника в тот момент не было, я исходил из предположения, что враг располагает на нашем участке фронта многократным превосходством в танках, артиллерии и, безусловно, в авиации. Так оно и оказалось.

Вместе с начальником оперативного отделения Никитиным мы выбрали рубеж обороны на северном берегу реки Оптуха, неподалеку от села Ивановское. К вечеру сюда подтянулись все части бригады. Тщательно изучив местность, расставили засады таким образом, чтобы не дать противнику пройти по шоссе на Мценск. Всю ночь укрепляли рубеж обороны. Солдаты рыли окопы полного профиля, а на отдельных участках и ложные окопы.

Все это время меня беспокоила судьба разведывательных групп. Если от Гусева время от времени поступали сообщения, то Бурда как в воду канул. Наши попытки связаться с ним по радио ни к чему не привели. Бурда молчал– Неужели нарвался на засаду и погиб?

Все стало ясно, когда обе группы вернулись в расположение бригады. Что касается Гусева, то его 13 танков с сотней десантников вскоре подошли к селу Ивановское. Отсюда Гусев выслал в сторону Орла взвод средних танков младшего лейтенанта Г. Ф. Овчинникова. На окраине города взвод наткнулся на немецкую засаду. Немецкими снарядами на всех трех машинах были подожжены бачки с запасным топливом. Но, выведя танки из-под огня противника, экипажи не растерялись: сбросив запасные бачки на землю, они потушили огонь. К сожалению, при внимательном осмотре машин выяснилось, что в танке Овчинникова два верхних поддерживающих катка оказались разбитыми. Овчинников пересел в танк младшего лейтенанта И. Н. Полянского, а ему приказал вести подбитую машину в ремонт. Танки Овчинникова и младшего лейтенанта И. Г. Дракина обошли засаду и ворвались на окраину Орла, после чего связь с ними была потеряна.

Помочь товарищам вызвался командир роты средних Панков старший лейтенант В. И. Раков. Это был рискованный шаг, поскольку система обороны противника была нам неизвестна. Но все же Ракову удалось прорваться через немецкие заслоны и, маскируясь в дыму горящего переулка, ворваться в город. Волнуясь за судьбу подчиненных, Гусев направил им подмогу – два тяжелых танка КВ. Но и эти машины, прорвавшись в город, не давали о себе знать.

Оставшиеся танки капитан Гусев поставил в засаду по левую сторону шоссе. Обстановка складывалась неблагоприятная. Все попытки связаться с ушедшими экипажами оказались тщетными.

Ночь выдалась темная, дождливая. Тьму прорезало только зарево пожарищ под Орлом, да изредка в разрывах облаков светила луна. И вдруг со стороны шоссе, идущего на Болохов, послышался лязг гусениц и шум моторов. Неужели это возвращаются разведчики? Осторожны" Гусев все же дал команду: "Приготовиться к бою!" Экипажи замерли в напряженном ожидании. Танки были совсем близко. Свои пли чужие? Вынырнувшая в этот момент из-за туч луна осветила местность, и Гусев с товарищами увидел десять быстро приближающихся машин. По силуэтам нетрудно было определить, что это танки противника.