Текст книги "На острие главного удара"

Автор книги: Михаил Катуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

– Да, плотность большая. Обычно дивизии у немцев оборонялись на пятнадцати километрах. Сколько же "вы" наскребли резервов?

– Пока нам известны восемь дивизий, из них пять моторизованных, одна танковая. Кроме того, в Берлине сформировано до двухсот батальонов фольксштурма, много зенитных частей и специальных батальонов самого различного назначения.

Да, эти силы, посаженные в укрепления, могут оказать серьезное сопротивление. Как избежать лишних потерь, лишнего кровопролития? Этот вопрос занимал все мои мысли.

Шалин развернул фотоплашпет и карту крупного масштаба. Мне бросилось в глаза, что севернее Зеелова местность для танков более удобна, да и оборона у фашистов не так насыщена, как на самих высотах.

– Да, – согласился со мной Шалин, – наступать по всему участку, как мы сейчас это делали, мало толку.

– Надо подбросить побольше артогня и авиации правофланговым соединениям, пусть они попытаются прорваться на своем направлении. В случае успеха следом за ними пустим всю армию.

Лишь к исходу 17 апреля Бабаджанян доложил, что его бригадам во взаимодействии со стрелковыми соединениями удалось завершить прорыв второй полосы и продвинуться в глубь фашистской обороны. Я вызвал по радии И. Ф. Дремова и приказал ему оставить одну бригаду в качестве заслона, а главными силами войти в узкую брешь, проделанную танкистами Бабаджаняна, и помочь ему развить успех. В ту же брешь я ввел 64-ю отдельную гвардейскую танковую бригаду И. Н. Бойко, два самоходно-артиллерийских полка и другие части.

Но враг принял срочные контрмеры. С левого фланга он перебросил свежие силы. Бабаджанян оказался в трудном положении: ему приходилось не только наносить фронтальные удары, но и отражать контратаки противника с левого фланга. Тогда я усилил бригаду И. Н. Бойко ствольной артиллерией и дивизионом PC и поручил ему отразить удары пехоты и танков врага с левого фланга. Я не сомневался, что такой волевой и находчивый командир, как Бойко, справится с этой задачей. И действительно, комбриг надежно прикрыл фланг Бабаджаняна и сорвал фашистскую контратаку.

Несколько быстрее продвигался 11-й танковый корпус И. И. Ющука. Здесь оборона у гитлеровцев была значительно слабее, и соединению генерала Ющука удалось вклиниться в оборону противника на 10 километров. В этом же районе, несколько севернее, удалось продвинуться километров на десять и соседней 5-й ударной армии Н. Э. Берзарина.

18 апреля бои на Зееловских высотах достигли наивысшего накала. Противник бросал в бой все новые и новые дивизии, батальоны фольксштурма, команды истребителей танков, сформированные из членов "гитлерюгенда". На танкоопасные направления он поставил зенитные батареи, так что каждый шаг вперед требовал от наших войск огромных усилий. Приходилось буквально выковыривать неприятеля из глубоких окопов и траншей, подавлять его железобетонные огневые точки, разбивать металлические колпаки и закопанные танки. Поэтому 17 и 18 апреля танкисты продвигались не более 4 километров в сутки.

На моем КП все время находился командир авиационного корпуса генерал И. В. Крупский. Как только я получил от командиров корпусов и бригад донесения, что и таком-то квадрате они наткнулись на мощный узел обороны врага, я тотчас же передавал их заявку Крупскому. и его экипажи срочно вылетали в "горячую точку". Позиции противника подвергались удару с воздуха. Это была очень эффективная поддержка. Должен сказать, что если наши войска прорвали оборону Зееловских высот за одни-два дня, а не за больший срок, то в этом, безусловно, большая заслуга штурмовиков И. В. Крупского. Совместно с наземными войсками они пробили коридор в мощной системе вражеских оборонительных сооружений.

Между тем соединения 1-й гвардейской танковой в тесном взаимодействии с войсками генерала Чуйкова продолжали рваться вперед. Корпус А. X. Бабаджаняна, обойдя Зеелов с севера, к вечеру 17 апреля помог пехотинцам полностью очистить этот город от фашистов. Штаб нашей армии перебрался на его окраину. Все улицы, перекрестки Зеелова загромоздили машины, танки, самоходные установки. Артиллерия противника еще обстреливала город, в небе еще вспыхивали воздушные бои, но Зеелов был наш. Донесения Бабаджаняна свидетельствовали о том, что особенно упорные бои шли за город Мюнхеберг, находившийся примерно на полпути между Зееловом и Берлином. Эсэсовские части дрались в этом городе отчаянно; не раз бросались в контратаки. Город трижды переходил из рук в руки. Солдаты мотоциклетного батальона лейтенанта Байкова захватили на аэродроме под Мюнхсбергом 38 исправных самолетов.

Итак, в течение первых четырех дней операции 1-я и 2-я гвардейские танковые армии фактически выполнили задачу непосредственной поддержки пехоты. Теперь, когда известны все подробности прорыва Зееловских высот, становится очевидным, что командование фронта допустило ряд существенных просчетов. Во-первых, оно не учло мощи второй полосы обороны противника, проходившей по Зееловским высотам. В ходе наступления выяснилось, что на обороне Зееловских высот противник сосредоточил свои основные усилия. Кроме того, сюда же гитлеровское командование перебросило значительную часть сил и средств с первой полосы.

В результате стремительного наступления не получилось. Войска фронта медленно "прогрызали" одну за другой оборонительные позиции противника.

Сложность нашего наступления заключалась еще и в том, что левый фланг частей, выдвинувшихся ближе к Берлину, оставался открытым. А между тем левее нас находилась сильная франкфуртская группировка гитлеровцев. М. А. Шалин получал тревожные сообщения от наших разведчиков: у немцев под Франкфуртом до сотни тысяч человек. Для фланговых контратак – силы солидные.

Мы рассчитывали, что с франкфуртской группировкой врага расправятся войска 1-го Украинского фронта, наступавшие левее 1-го Белорусского. Но они оказывается еще не подошли, и гвардейскому механизированному корпусу И. Ф. Дремова приходилось распылять свои силы. Его бригады не только продолжали продвигаться к внешнему обводу Берлина, но и непрерывно отражали фланговые контратаки. Гитлеровцы напористы, настойчивы, и нам приходилось вводить в бой, перебрасывать на левый фланг и другие части, которые мы могли бы с успехом использовать для развития наступления на Берлин.

Кроме тою, силы 1-й гвардейской танковой армии были ослаблены еще и тем, что ее 11-й танковый корпус после прорыва был передан в подчинение 5-й ударной армии.

Контратаки гитлеровцев не ослабевали. Если так будет продолжаться и дальше, то трудно рассчитывать, что механизированный корпус уйдет далеко вперед. Надо было что-то предпринимать. Я позвонил Г. К. Жукову, объяснил обстановку, просил прислать какие-нибудь войска, чтобы на них возложить прикрытие левого фланга и высвободить корпус Дремова.

В телефонной трубке молчание. Командующий фронтом ищет выход из положения.

– В резерве у меня есть кавалерийский корпус. Сейчас дам команду. Конники придут к вам. – И тут же предупреждение: – До прихода корпуса держите жесткую оборону фланга. Иначе не только танковой армии, но и другим войскам фронта не поздоровится.

Резервный кавалерийский корпус не заставил себя долго ждать. Вскоре он сменил на фланге бригады механизированного корпуса и значительно облегчил его положение. Когда мы приблизились к внешнему обводу Берлина, сюда подошли и войска 1-го Украинского фронта. Установили связь с наступающей левее нас 3-и гвардейской танковой армией генерала П. С. Рыбалко.

Вечером 20 апреля в штаб армии поступила радиограмма командующего фронтом: "Катукову, Попелю.

1-й гвардейской танковой армии поручается историческая задача – первой ворваться в Берлин и водрузить Знамя Победы. Лично вам поручается организовать исполнение. Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин и поставьте им задачу не позднее 4 часов утра 21.4 любой ценой прорваться на окраину Берлина.

Жуков, Телегин"{26}.

Выполнить приказ фронта я поручил лучшим бригадам армии – 1-й и 44-й. Путь к Берлину проходил через леса. Это была единственная дорога: на флангах простиралась цепь озер.

Леса горели, дым пожарищ мешал дышать и ограничивал видимость. Тщательно замаскированные орудия противника и притаившиеся фаустники поджидали танкистов на каждом шагу.

Впереди бригад двигались мотострелкп и уничтожали засады. За ними, подминая кустарники и деревья, прокладывали путь к Берлину танки.

В ночь на 21 апреля бригады продвинулись на 25 километров и, наступая через Эркнер, завязали бой на внешнем обводе германской столицы. Корпус Бабаджаняна обошел Карлсхорст, а корпус Дремова вместе с пехотой генерала Чуйкова ворвался в Кепеник. Это уже были предместья германской столицы. Одновременно к северным окраинам Берлина прорвались танкисты С. И. Богданова и пехота Н. Э. Берзарина.

Во время боев под Эркнером мне позвонил Бабаджанян:

– Тут у меня японцы, товарищ командующий.

– Какие японцы? – не понял я. – Откуда они взялись?

– Говорят, дипломаты. Из посольства Японии в Берлине.

– Доставьте их ко мне.

Через час на моем КП появилась целая дипломатическая миссия. Дипломаты непрерывно кланялись и улыбались. Чувствовалось, что они вовсе не были уверены в теплом приеме с нашей стороны. Да и пока они переходили линию фронта, видимо, натерпелись страху. Один из дипломатов, довольно высокий, сносно говорил по-русски. Он рассказал, что сотрудники японского посольства, не выдержав ужасов войны, решили искать помощи и защиты у русского командования.

– Мы хотим вернуться свой... родина.

Хотя помогать представителям страны, которая в то время была союзником нашего противника, я не испытывал большого желания, пришлось все же во избежание дипломатических осложнений предоставить беженцам транспорт и отправить их в штаб фронта.

Позже, во время уличных боев в Берлине, у меня произошел еще один дипломатический инцидент.

Бойцы бригады Гусаковского пробирались подвалами и подземными ходами к зданию, откуда гитлеровские пулеметчики вели шквальный огонь. В одном из погребов они наткнулись на ящики с минеральной водой "Брамбах" и опорожнили несколько бутылок. Солдаты были разгорячены боем, и, естественно, мучались от жажды. Как выяснилось впоследствии, минеральная вода была собственностью посольства одного нейтрального государства. И сотрудники этого посольства не поленились сочинить целую ноту протеста. В результате мне пришлось давать объяснение командованию фронта.

Я был изрядно удивлен мелочностью "дипломатов", пожалевших несколько бутылок воды для солдат, которые каждую минуту рисковали жизнью во имя спасения человечества от фашизма.

Бои завязались на внешнем обводе германской столицы. Нам приходилось преодолевать в огненном смерче систему дотов, дзотов, всевозможных противотанковых препятствий, заграждении и ловушек. Мы шли через минные поля, завалы по такой местности, где гитлеровцы приспосабливали к обороне каждое строение.

Тяжкий труд выпал на долю наших саперов. Отступая, противник разрушал мосты, и в районе, изобилующем реками, озерами, каналами, то и дело приходилось восстанавливать переправы под непрекращавшимся огнем.

Но ничто по могло поколебать наступательного духа советских воинов. Напрасно гитлеровцы разбрасывали с самолетов листовки, пытались как-то устрашить наших бойцов. Так, в одной из листовок говорилось; "От Берлина вы недалеко. Но вы не будете в нашей лице. В Берлине до 600 тысяч домов, и каждый – это крепость, которая будет для нас могилой".

Но вражеские листовки разлетались по ветру, и с каждым днем таяла под мощными ударами советских войск пресловутая неприступность последних, берлинских рубежей фашистов.

Сколько советских воинов мечтало дойти до Берлина! Скольких мечта не осуществилась! И вот она, столица рейха – до нее рукой подать. Теперь уж не встретишь указателей до Берлина "100... 70... 50 км". На одном из перекрестков я прочел надпись, торопливо начерченную мелом: "До рейхстага – 15 км".

Но какие это были километры!

В Берлине свыше 500 зданий, превращенных в опорные пункты. Они взаимно прикрывают друг друга огнем, связанные между собой ходами сообщения и таким образом объединенные в узлы сопротивления, в оборонительные рубежи, полосы и секторы.

По существу, нам предстояло взять крепость с гарнизоном свыше 300 тысяч защитников. Город обороняли отборные фашистские соединения и часть населения, фанатично верившая в Гитлера.

Берлин в то же время олицетворял собой фашизм во всей его звериной сущности. Бойцы и офицеры рвались в этот город, чтобы раз и навсегда покончить с теми, кто принес неисчислимые страдания нашему народу.

Мне докладывали, что многие легкораненые бегут из госпиталей, игнорируя запреты врачей. Их можно было понять! Кому же не хочется участвовать в штурме германской столицы!

Поздно ночью вместе с опергруппой я добрался до Кепеника. Город горел. Немцы непрерывно его бомбили, пытаясь помешать сосредоточению наших войск.

Впереди последняя водная преграда – река Шпрее. Успеют ли разведчики захватить мост? 23 апреля КП Ивана Федоровича Дремова я нашел в подвале полуразрушенного здания неподалеку от набережной. Лицо ком-кора было темным от усталости. Он доложил, что мост через реку взорван. Созданы специальные отряды, которые форсируют реку и прикроют саперов, когда те будут наводить переправу.

– Ну а сейчас подбросим огоньку на тот берег. А то уж очень упрямые гитлеровцы там сидят. Стреляют изо всех видов оружия. На набережную не сунешься. Упрямые черти – явно эсэсовцы.

Дремов снял трубку полевого телефона, вполголоса переговорил со своими артиллеристами, и вскоре грохот усилился. Я подошел к окну полуподвала. На противоположном берегу, поднимая облака пыли, оседали стены зданий, бушевало пламя, поднимались клубы дыма.

Дремов прислушивался к этому грохоту, и лицо его при этом оставалось совершенно спокойным. Он вообще был человеком, не любившим проявлять своп чувства, воевал просто, без рисовки. Война для него была делом будничным, и говорил он даже о самых невероятных делах своих гвардейцев так, что они представлялись чем-то обычным.

В подвал вошел лейтенант, запыхавшийся, весь в пыли. Он перевел взгляд с Дремова на меня, видимо не зная, кому из нас докладывать.

– Товарищ командующий, – узнал он меня, – разрешите...

– Докладывайте...

– Девятнадцатая гвардейская мехбригада форсировала Шпрее...

Мы с Дремовым переглянулись.

– Где? В каком месте?

– Через железнодорожный мост, немного севернее Адлерсхофа.

Это было приятное известие. Я тут же приказал часть сил корпуса направить в сторону железнодорожного моста, а остальные части переправить по мосту, который должны навести саперы после того, как сопротивление на противоположном берегу будет подавлено.

Таким образом, почти все соединения 1-й танковой переправились через Шпрее и вышли в район пригорода Берлина – Шеневейде – Адлерсхоф.

– Через два-три часа мост соорудим и продолжим наступление, – заверил меня Дремов.

В ночь на 24 апреля все части 1-й гвардейской танковой и 8-й гвардейской армий переправились через реку Шпрее. В результате обе армии вышли в район Адлерсхоф – Бонсдорф и заняли выгодное положение для дальнейшего наступления к центру Берлина с юго-востока. Кроме того, теперь была возможность установить локтевую связь с 3-й гвардейской танковой армией 1-го Украинского фронта.

Итак, начались берлинские уличные бои. Как я уже говорил, до этого мы наступали в одной полосе с армией В. II. Чуйкова, и он по приказанию Г. К. Жукова был старшим. Но в городе иная обстановка. И я попросил командующего фронтом, чтобы он дал танковой армии самостоятельную полосу наступления в Берлине. Георгий Константинович согласился с моим предложением. Однако приказал выделить для танковой поддержки 8-й гвардейской армии 64-ю отдельную гвардейскую танковую бригаду и армейский тяжелый танкосамоходный полк. Пришлось расстаться с этими частями. До конца боев в Берлине они воевали вместе с 8-й армией.

Ось нашего наступления проходила по улице Вильгельмштрассе, упиравшейся в парк Тиргартен, что неподалеку от имперской канцелярии и рейхстага. Очень мешали нам фаустники. Засядет иной в канализационном колодце или в подвале дома и бьет по вырвавшимся на улицу танкам. Выпустит фаустпатрон – и машина запылала.

Но гитлеровцы забыли, что всякое оружие можно направить и против его создателей.

Во время Восточно-Померанской операции мы захватили 4500 фаустпатронов. Примерно 1500 истратили на полигонах, когда, готовясь к Берлинской операции, проводили занятия с мотопехотой, учили действовать ее в штурмовых группах. А 3000 фаустпатронов специально приберегли для боев в Берлине.

Забегая вперед, скажу, что в разгар боев в городе мы успешно применяли фаустпатроны. Бывало, никаким огнем не выкуришь из здания засевших автоматчиков. И тогда, маскируясь в завалах, подбираются мотострелки с фаустпатронами. Выпустят два-три в окна полуподвалов – и в здании пожар, валит клубами дым. А наши гвардейцы поднимаются в атаку.

Были в Берлине большие дома старинной кладки, которые не подвергались разрушению даже при самом интенсивном огне танковых пушек и полевой артиллерии. В них, как правило, находились наиболее крупные фашистские опорные пункты. Как с ними быть?

Я попросил Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, чтобы для борьбы с гитлеровцами, засевшими в этих "неуязвимых" зданиях, нам придали более мощную артиллерию. И командующий фронтом прислал артиллерийский дивизион 305-миллиметрового калибра. По старым исчислениям это была двенадцатидюймовая осадная артиллерия.

И вот когда орудия большой мощности заговорили полным голосом, дела у нас сразу поправились. Достаточно было выпустить по дому старой кладки один-два 305-миллиметровых снаряда, как здание рушилось и хоронило под обломками немецкий гарнизон.

Непосредственно в Берлине, как я уже говорил, оборонялось свыше 300 тысяч гитлеровцев. Дрались они упорно. Каждое строение ощетинивалось на нас шквалом огня. Тяжело приходилось не только танкистам и мотопехоте, вгрызавшимся в городскую оборону фашистов, по и штабистам на командных пунктах. Командиры корпусов и бригад неотступно следовали за своими частями и не раз подвергались нападению с флангов и тыла. Казалось, улица очищена, по нет, где-то в переулках неожиданно появлялись гитлеровцы, вооруженные автоматами и фаустпатронами, и били по выдвинувшимся вперед штабам. К тому же нередко штабы попадали под огонь немецких батарей и удары авиации.

Возвращаясь к событиям 23 апреля, хочу рассказать читателям еще один эпизод. В этот день я получил приказ командующего фронтом создать специальную группу и в течение ночи захватить берлинские аэропорты Адлерсхоф и Тсмпельхоф. Дело в том, что, по данным разведки, на этих аэродромах кроме бомбардировочной авиации находились личные самолеты верхушки гитлеровского рейха и нацистской партии, в том числе личный самолет Гитлера, приготовленный к побегу фюрера.

Захватить Адлерсхоф не представлялось делом особенно трудным – он лежал в полосе нашего наступления, километрах в четырех от линии фронта. Гораздо труднее было подобраться к Темпельхофу. Он находился почти в центре города, километрах в трех от рейхсканцелярии.

Посоветовались с Иваном Федоровичем Дремовым. Оп предложил поручить захват Адлерсхофа группе разведчиков отдельного разведывательного батальона майора В. С. Графова. Комбат недавно отличился в боях за Эркнер и был представлен к званию Героя Советского Союза. Я знал молодого майора как отважного воина и согласился с предложением комкора.

Наиболее сложную часть задания – прорыв к центру Берлина и захват правительственного аэродрома добровольно взял на себя командир батальона 23-летний майор В. А. Жуков – ветеран 1-й гвардейской танковой бригады, не раз участвовавший в разведывательных рейдах и зарекомендовавший себя находчивым командиром.

Разведгруппы должны были уничтожить самолеты на аэродромах и держаться до подхода главных сил. Расчет строился так, что в суматохе боев под покровом темноты танкисты и мотострелки сумеют пройти хотя бы часть маршрута неопознанными. Разведчики тщательно изучили по карте улицы и кварталы, через которые им придется пробираться к аэродромам.

Примерно в час ночи саперы под прикрытием сильного артиллерийского огня навели переправу через закованную в гранит Шпрее. Первой перебралась на противоположный берег группа Графова. Через час она благополучно достигла цели, неожиданно нагрянула на аэродром Адлерсхоф и уничтожила 70 самолетов. Правда, после этого разведгруппа, попав в окружение, вынуждена была вести бои с превосходящими силами противника. Но на помощь ей уже спешили бригады А. М. Темника и В. И. Анфимова.

В более сложном положении оказался майор Жуков. Оп привел своих разведчиков к каналу Тельтов, с боем переправился через него и вышел к аэродрому с южной стороны. Между тем Графов, дождавшись подхода бригады Темника, тоже поспешил на помощь товарищам. Но едва оба отряда соединились на аэродроме, как гитлеровцы опомнились и бросили против них танки и мотопехоту.

Двое суток дрались разведгруппы на аэродроме, отбивая бесчисленные атаки превосходящего противника. Разведчикам удалось продержаться до подхода наших войск. К сожалению, в этом бою погиб В. А. Жуков.

Квартал за кварталом отвоевывали мы у гитлеровцев. В 10 часов 30 минут 24 апреля я получил радиограмму от командира мотоциклетного полка В. И. Мусатова: "Достиг пригорода Тельтов. На канале встретил танкистов Рыбалко. Мусатов".

Это было радостное известие, и мы поспешили сообщить его командующему фронтом.

– А вы уверены, что это так? – усомнился он.

– Только что получили радиограмму от командира полка.

– Срочно проверьте данные на месте.

Я выслал в указанный район специальную группу штабных офицеров. Они не только подтвердили точность донесения Мусатова, но и привезли еще одно радостное известие. Передовые отряды 4-й танковой армии генерала Д. Д. Лелюшенко уже подошли к Потсдаму и вот-вот соединятся с частями 47-й и 2-й гвардейской танковой армий. Таким образом, два фронта – 1-й Белорусский и 1-й Украинский – замкнут кольцо окружения вокруг германской столицы. Кроме того, главные силы 9-й и 4-й танковой армий противника, составлявшие франкфурт-губенскую группировку, оказались отрезанными от столицы и были окружены советскими войсками в лесах юго-восточнее Берлина. До падения Берлина оставались считанные дни! А его капитуляция – в этом никто не сомневался положит конец войне. Да, радостное известие привезли наши офицеры!

Но пока фашистские главари предпринимали судорожные усилия к тому, чтобы предотвратить неминуемое. Тяжелые бои пришлось вести частям И. Ф. Дремова в районе Ангальтского вокзала. На КП комкора я узнал, что смертельно ранен командир 1-й гвардейский бригады полковник А. М. Темник. На следующий день он умер в армейском госпитале.

А произошло это так. Обычно саперы и автоматчики прокладывали путь танкам, предварительно выкурив из щелей фаустников. Попытки применять танки без прикрытия приводили лишь к большим потерям от огня артиллерии и фаустников. Но автоматчиков в бригаде было мало, и танкистам часто самим приходилось расчищать себе дорогу. По узким улицам одновременно могли продвигаться только две машины. Первые танки вели огонь, а следующие стояли на очереди. Если одна из машин выходила из строя, на ее место становилась другая. Так, метр за метром, подавляя огневые точки противника, гвардейцы прорубали себе путь в плотной обороне противника.

Когда совсем поредел строй автоматчиков и саперов, Темник собрал работников штаба и, приказав всем вооружиться автоматами, лично возглавил штурмовую группу. Целый час комбриг действовал как рядовой автоматчик. Уже удалось очистить от врага один квартал. Но тут неподалеку разорвалась мина. Темник был ранен в живот. Абрама Матвеевича отправили в госпиталь. Но спасти его не удалось.

Похоронили комбрига Темника в Берлине у рейхстага, у памятника советским воинам, погибшим в этой последней битве...

Много смертей я видел в годы Великой Отечественной войны, но каждый раз, когда узнавал о новой потере, глубоко страдал. К смерти не привыкают. Тех, кого уже нет с нами, нельзя забыть...

Итак, в полдень 25 апреля берлинская группировка противника была полностью окружена. В это время она состояла из шести дивизий 9-й армии, одной охранной бригады СС, различных полицейских подразделений, десяти артиллерийский дивизий, одной зенитной дивизии, одной бригады штурмовых орудий, трех танкоистребительных бригад, шести противотанковых дивизионов, нескольких батальонов фольксштурма. Все эти соединения и части усиливались за счет местного населения, которое иногда оказывало помощь своим войскам в качестве разведчиков, снайперов, подносчиков боеприпасов, санитаров, саперов и т. д.

Советские войска, действовавшие в столице (47, 3 и 5-я ударные, 8-я гвардейская армии, часть сил 28, 1, 2, 3 и 4-й гвардейских танковых армий), обладали огромным превосходством в силах. Каждому здравомыслящему государственному деятелю было бы ясно, что дальнейшее сопротивление бесполезно, что оно приведет лишь к ненужным жертвам и разрушениям. Но Гитлер все еще пытался продлить агонию рейха.

Наши бойцы и командиры понимали, что война приближается к концу. Каждому хотелось жить, чтобы видеть финал войны с проклятым фашизмом. Но и в эти часы и минуты нельзя сказать, что кто-то из наших гвардейцев проявлял излишнюю осторожность, дабы только сохранить свою жизнь. И танкисты, и пехотинцы дрались на берлинских улицах с неослабевающим упорством, дерзко, смело, не задумываясь, что в уличных боях на каждом шагу поджидает смерть из-за угла.

Утром 27 апреля я собрался поехать на командный пункт 11-го гвардейского танкового корпуса. В это время на КП пришел писатель Михаил Брагин. Поговорили накоротке.

– Возьмите меня на КП корпуса, – попросил Брагин.

Я пробовал его отговорить.

– Стоит ли туда ехать писателю? Там чересчур жарко.

Но Брагин настаивал на своем.

– Ну что делать, поедемте.

Переезд в километраже совсем не велик. Но такая проклятущая дорога любому человеку в сотню верст покажется. Ни одной спокойной улицы. Над машиной то и дело свистят снаряды, болванки, пули...

Наконец доехали. Штаб 11-го гвардейского танкового корпуса помещался в подвале какого-то учреждения. На месте застали начальника штаба. Полковник Нил Григорьевич Веденичев – ветеран 1-й гвардейской танковой армии, старый знакомый, с которым уже не раз приходилось делить опасности войны. Не успели поздороваться, как на голову посыпалась штукатурка. Это пронеслись и сбросили бомбы немецкие самолеты-штурмовики.

– Черти проклятые, покоя не дают, – проворчал Нил Григорьевич, – каждые десять минут налетают... По три-четыре самолета, и аккуратно бьют, прямо по нашему зданию. Видно, пронюхали, что здесь в подвале находится штаб. Надо срочно перебираться в другое место...

Через несколько минут дежурный офицер доложил Веденичеву:

– В результате налета убито пять человек, повреждено два орудия в зенитной батарее.

Только Веденичев принял доклад – опять раздался взрыв страшной силы. Подвал содрогнулся, будто ходуном пошел. Мы упали на пол. На нас рухнули шкафы, полки, груды штукатурки. С трудом выбрались из-под завала. Стоим молчим, смотрим друг на друга, ощупываем товарищей, стоящих рядом. Вроде все целы и невредимы. Но лица у всех черные, только зубы блестят.

Когда немного пришли в себя, поняли, что произошло. Оказалось, вражеская авиабомба пробила стену здания и разорвалась в одной из комнат подвала. Не уйти бы нам отсюда живыми, если бы не канцелярские шкафы, стоявшие вдоль стен подвальной комнаты. Хранились в них карточки, папки с делами. Под этот хлам мы и попали в момент взрыва. Они-то нас и прикрыли.

Почистились. Стали думать, почему гитлеровцы упорно бомбят этот дом. Их назойливость показалась мне подозрительной.

– Не иначе, где-то тут корректировщик, – сказал я Веденичеву. – Немцы, видимо, знают, что здесь штаб. Прикажите обыскать здание.

Комендант штаба с группой бойцов тщательно осмотрели здание. Бойцы пробрались в самые отдаленные отсеки подвала и обнаружили человека с радиопередатчиком, немца в цивильном платье. Из допроса выяснилось, что перед нами заместитель директора этого учреждения, член нацистской партии. Притаившись в укромном отсеке здания, он по рации наводил на нас "мессершмитты".

Веденичев развернул передо мной карту Берлина. Красные стрелы упирались в центральный железнодорожный узел. 11-й гвардейский корпус во взаимодействии с 29-м гвардейским стрелковым корпусом вел бой в кварталах, примыкающих к этому району.

– Здесь, – докладывал Веденичев, – обороняются остатки танковой дивизии "Мюнхенберг". Кроме того, нам сильно досаждают фольксштурмовцы.

Доклад Веденичева был прерван появлением Бабаджаняна. Он ввалился в штаб, как всегда, шумный, решительный – весь сгусток энергии.

– Ну как, Армо, горячо приходится!

– Но то слово, товарищ командующий. Ад кромешный. Сегодня фашисты прямо-таки озверели. Пять раз переходили в контратаки. И кто среди них воюет мальчишки! А то и старики! Совсем плохи дела у Гитлера!

– О Гитлере потом. Расскажи, как дела у тебя.

– Все атаки отбиты. Продвигаемся вперед. Но мешают завалы и баррикады на улицах. Ни танку, ни пушке не продвинуться. А саперам к завалам не подойти: фашисты их держат под огнем. Правда, хорошо помогает пехота Чуйкова: выкуривает гадов огнеметами...

Несмотря на все трудности, 11-й гвардейский танковый корпус совместно с 29-м гвардейским стрелковым овладел центральным железнодорожным узлом.

Штаб корпуса перебазировался на новое место, поближе к передовым частям.

В эти дни гитлеровцы сражались не только на земле и в воздухе, но и под землей. Мы знали, что в германской столице есть метро. Но в горячке боя или забыли об этом, или просто недооценили с военной точки зрения значения подземных коммуникаций. А между тем они давали фашистам отличные возможности для маневра. Пользуясь метро, гитлеровцы могли наносить удары с тыла по советским войскам, уже прорвавшимся к центру города.

Так однажды и случилось. Но мы тут же спохватились и приняли нужные меры взяли под контроль все выходы из метро, а кое-где устроили завалы. В общем, парализовали "подземные маневры врага".

Приняли мы меры и к тому, чтобы усилить контроль за безопасностью в освобожденных от врага районах города. Выделили для этой цели артиллерийско-самоходную бригаду, которой командовал В. И. Земляков, получивший звание Героя Советского Союза за Гдыньскую операцию. Воины самоходной бригады патрулировали по улицам, наблюдали за порядком, предупреждали коварные происки врага. В то же время бригада входила в мой резерв.