Текст книги "Взрыв в бухте Тихой"

Автор книги: Михаил Божаткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Хорошо. В голове шумит немного, а так все нормально, – ответил Медведев. – Разрешите задать вопрос, товарищ полковник? – спросил старшина.

– Пожалуйста, задавайте.

– Я никак не могу сообразить, что со мной этот «охотник» сделал, почему я сознание потерял? Здоровьем, как видите, меня природа не обидела, – развел в стороны свои могучие руки старшина. – Сердце, нервы и все остальное – тоже как по заказу сделаны, а тут – только дотронулся до руки и чуть-чуть концы не отдал. Еле очухался…

– Вы сами у него из кармана этот прибор вынули… Да, да, тот пакет в прорезиненном мешочке с проводничками, – ответил полковник. – Вообще-то устройство этого прибора несложно. Состоит он из небольшой, но очень сильной батареи, прерывателя и катушки Румкорфа, при помощи которой напряжение повышается до нескольких сот вольт. Проводник выводится в перчатку. Сила тока в этом приборе небольшая, убить им трудно, но лишить сознания на несколько часов вполне возможно. И только потому, что у вас сердце и нервы «по заказу сделаны», вы пришли в себя через три часа, а могли бы пролежать и все восемь…

– На какие только хитрости, гады, не идут! – воскликнул в сердцах Лукьяненко.

– Все равно им ничего не поможет, – заключил старшина. – И знаете, товарищ полковник, хорошо бы в их тайник проникнуть так, не взрывая: там должно быть много интересного. Я, конечно, сам не разбирался, не до того было…

– Мы проникнем, обязательно проникнем.

* * *

Утром Лиходеев даже на тренировку не пошел, так ему захотелось узнать, какие же результаты будут у Павла Рябинникова. Дело в том, что недавно местное отделение Союза композиторов взяло шефство над гарнизонным клубом. Побыв на концерте художественной самодеятельности моряков, композиторы и решили поближе познакомиться со многими исполнителями. Среди них был и гидроакустик с погранкатера Павел Рябинников.

– Значит, у вас музыкального образования нет? – спросил композитор, когда Павел закончил игру на пианино.

– Нет.

– Играете вы неважно…

Лиходеев даже подскочил, ему показалось, что такой хорошей игры, как сейчас, он еще никогда не слышал, а тут – неважно! Правда, Лиходеев не так уж часто бывал на концертах, предпочитал их тренировкам в футбол, но все-таки!

– Но если все это на слух… А ну-ка воспроизведите, – сказал композитор и начал насвистывать какой-то грустный мотивчик.

Рябинников сел к роялю и в точности повторил его.

– Хорошо! А ну это, – и он снова засвистел.

Павел повторил и этот мотив.

– Однако вы обладаете незаурядными способностями. Я с вами на днях еще раз позанимаюсь, но думаю – вам нужно учиться!..

– …Ясно?! – воскликнул Лиходеев, когда друзья вышли из клуба и направились к гавани. – Учиться надо!

– Так-то оно так, – нерешительно заговорил Павел, хотя совет друга его очень обрадовал, – только и гидроакустиком мне нравится.

– Гидроакустики найдутся, скоро опять к нам пополнение придет, а вот музыкантов не так уж много, – с таким убежденным видом знатока изрек Лиходеев, что Павел невольно улыбнулся.

…Снова мчится катер в морском просторе, рассекая острым форштевнем волны, трепещет на Флаг-штоке флаг пограничных войск.

Павел – в радиорубке. Включена аппаратура, и певучий голос моря звучит в телефонах. Перекатывает волна камни у берега, плещутся гребни валов, сплетаясь в чарующую музыку моря.

Море поет… И в душе у Рябинникова тоже звучит песня, песня моря. Слышится в ней дыхание волн, ровный рокот двигателей своих кораблей, – спокойно, величественно. Диссонансом врываются тревожные ноты. Что это? Вражеская подлодка пробирается к берегам? Крадутся диверсанты на берег? Но вот раздаются могучие звуки. Идут катера пограничников. Звук ширится, растет, в нем слышится победа.

И снова ровно вздыхает море, и в этих звуках ощущается уверенность в своих силах, непреклонность.

«Написать бы все это, – думает Павел. – Нет, не сейчас, а когда выучусь».

Выучусь… А служба? Но ведь можно и служить, и учиться, быть музыкантом и гидроакустиком!.. И он плотнее надвигает телефоны на уши, внимательно вслушивается.

Катер стремительно разрезает волны, а море поет, поет…

Это считают легендой…

У восточных берегов Крыма над водой возвышается причудливая группа скал. Среди них выделяется одна. Глянешь на эту скалу издали – корабль. А если еще бьет в серый камень крутая черноморская волна, кажется – идет корабль полным ходом по неведомому курсу, разбрасывая в стремительном беге брызги и пену. Да и зовется скала Эльчан-Кая – Корабль-Камень.

Проходят века, и все так же неподвижно стоит Корабль-Камень, все так же разбиваются об него штормовые волны. Но прибрежные рыбаки рассказывают, что однажды ожила каменная громада, ринулась на корабль врагов, захвативших крымскую землю, и потопила его. Находятся и очевидцы этого. Впрочем, многие считают это легендой.

А ведь в этих рассказах не все вымышлено…

* * *

В восточном углу бухты – импровизированный причал. Большая, с облупленными бортами баржа затоплена, и на палубе ее сделан дощатый настил. Около причала группа катеров. Они только что пришли с моря; матросы наводят порядок на палубах и в отсеках, принимают горючее, пополняют боезапас. С моря идут волны зыби – отголоски недавно промчавшегося шторма, они гулко бьются в скулу затопленной баржи, подбрасывают катера и у берега рассыпаются белой пеной прибоя.

На носу баржи-причала, на кнехте, сидят командир катера старший лейтенант Чугай и боцман Ярош. В руках у Яроша толстый том лоции Черного моря и карта.

– Понимаете, товарищ командир, они даже не подумают об этом, – волнуясь, говорит боцман, и его круглое, всегда довольное лицо расплывается в широкой улыбке. Несмотря на суровые военные годы, боцман всегда жизнерадостен, весел, и даже отпущенные за последнее время усы не придают серьезности его лицу. – Я же знаю эти места как свои пять пальцев, сколько раз мимо проходили…

Николай Ярош до войны работал боцманом на мелких судах каботажного плавания и, действительно, прекрасно знал каждый метр побережья.

– А время сейчас какое! – продолжал Ярош. – Смотрите, только у берегов чисто, а в море всегда туман держится. Мы раз – и в туман. Ищи тогда ветра в поле!..

Казалось, все складывается в пользу доводов боцмана, но командир, еще и еще раз перечитывая страницу лоции, отчеркнутую острым ногтем боцмана, внимательно рассматривал карту.

– А если нас обнаружат? – спросил он.

Боцман снял фуражку и потер ладонью лысину. На минуту лицо его стало озабоченным, а затем снова озарилось улыбкой.

– Рискуем, конечно, – сказал он. – Но ей-богу не обнаружат. А зато мы им всыплем! – и Ярош ударил кулаком по борту затопленной баржи.

Чугай встал. Он с минуту стоял молча, смотрел, как набегающие с моря волны пружинисто подбрасывают катера, на моряков своего катера, делающих приборку на корабле. Вправе ли он рисковать их жизнью? Конечно, предложение боцмана дельное. Чугай еще и в довоенное время, да и во время войны, несколько раз проходил мимо скалы Эльчан-Кая – Корабля-Камня, и тогда его поразило сходство одного островка с кораблем. «Возможно, и в самом деле прав боцман, – думал Чугай, – действительно, катер может около этой скалы остаться незамеченным и как только появится вражеский корабль – атаковать его…»

– Посоветуюсь с командованием, – решил Чугай и направился к санаторному городку, где сейчас помещался штаб.

* * *

– Сегодня мы идем в дальний дозор, – начал старший лейтенант Чугай, когда катер, отойдя на почтительное расстояние от берегов, заглушил моторы. – Вы знаете, что в ночное время корабли противника в море не выходят…

– Наши торпедные катера и торпедоносцы отучили, – вставил старшина группы мотористов мичман Головнев.

– Но днем, – продолжал командир, – держась мелководья, под сильной охраной катеров транспорты курсируют, вывозят с нашей земли награбленное добро. Поэтому командование поставило перед нами задачу: скрытно подойти к Эльчан-Кая…

Боцман удовлетворенно крякнул и, сняв фуражку, привычным жестом погладил ладонью лысину.

– Остановиться там и при появлении кораблей противника атаковать их и уничтожить.

Командир замолчал, молчали и моряки.

– От нас требуется величайшая осторожность, скрытность и четкость действий. Радиостанция должна работать только на прием…

– Есть! – ответил радист.

– Моторы – всегда в полной готовности…

– Ясно! – сказал мичман Головнев.

– Оружие – на взводе!

– Будет исполнено! – гаркнул боцман.

– Погода нам благоприятствует: ветров сейчас нет, над морем даже в дневное время стоит туман. Так что после атаки мы можем скрыться в нем…

Действительно, последние дни туман стойко держался над морем. Ночью он густел, затапливая прибрежные скалы, заползал в бухты; утром начинал понемногу рассеиваться, отходить от берегов, однако и днем белая завеса скрывала дали.

Вот и сейчас, хотя время было еще раннее, лишь недавно опустились сумерки, но туман уже жался к самым берегам. Вскоре в слабом свете звезд стали видны только горбатые вершины выступающих мысов, затем скрылись и они. Пропали и звезды, и корабль остался один, отрезанный от остального мира плотной стеной тумана и ночной темноты.

Время тянется медленно. Катер, экономя горючее, идет средним ходом. Ведь предстояло идти в пункт, который лишь на немного ближе радиуса действия корабля. Чугай, не спуская глаз с компаса, ведет катер точно по заданному курсу, но все же беспокоится. Хотя девиация компаса проводилась недавно, но, находясь под постоянным влиянием металла, прибор мог дать дополнительное отклонение и тогда попробуй найди одинокие скалы в сплошном тумане да еще ночью, когда видимость ограничена несколькими метрами. А ждать утра – значит дать себя обнаружить.

Все дальше и дальше уходит корабль. Ровно работают механизмы. Все на своих местах, и хотя на катере смены нет и каждый понимает, что вахту, наверное, придется нести целые сутки, а может быть, и больше, моряки спокойны. Знает и командир, что люди не подведут, выдержат.

Чугай все чаще и чаще поглядывает на карту. Согласно прокладке скалы должны быть где-то здесь. Но где? Ходить переменными галсами и искать их? Но недалеко берег, враги могут услышать гул моторов и насторожиться. И старший лейтенант дает команду:

– Стоп моторы!

Катер еще несколько минут шел по инерции, затем остановился. Над морем повисла тишина, и все же из густого тумана доносились какие-то звуки, похожие на пыхтение далекого паровоза или на шум порывистого ветра в лесной чаще.

Начинался рассвет. Сначала бледно-фиолетовые блики упали на воду, затем туман стал наливаться желтизной, белеть, и вскоре катер стоял словно под матовым куполом. Но купол этот был неустойчив, он под влиянием каких-то неведомых сил изменялся, ширился, и неожиданно вверху показался клочок бледно-голубого неба. И так же неожиданно из тумана, метрах в трехстах от корабля, показались неясные очертания скал.

– Они! – шепотом воскликнул боцман.

Заведен один мотор. Он работает под глушителем, но и то кажется, что гудит слишком громко. Чугай ведет корабль к восточной скале. Вот и она. Боцман выбрасывает за борт кранец, и катер тихонько тыкается скулой в серый камень. Небольшие волны наката, идущего с моря, разбиваются о камень, шевелят длинные нити водорослей. Забегая в небольшую расщелину, они как бы тяжело вздыхают; эти-то звуки и слышались ночью.

Катер между тем не стоит на месте. Волны и течение относят его в сторону. Нужно как-то его удержать. Боцман прыгает почти на отвесную скалу и, с трудом найдя опору для ног, подтягивают катер.

– Теперь нам нужно замереть… – говорит командир.

Туман расходится, тает. Белесые струйки его ползут по воде и бесследно исчезают в воздухе; сквозь волнистую завесу пробиваются первые лучи солнца. Стена тумана отодвигается в море и застывает в отдалении.

– Миль пятнадцать до нее будет, – на глаз определяет командир. – Двадцать – двадцать пять минут хода. Если обнаружат корабли, то еще успеем от них ускользнуть, но если самолеты… – и Чугай смотрит на пулемет. Основная огневая мощь катера – торпеды; вступать же в единоборство с самолетами, имея против них только пулемет, почти безнадежно…

«Да, если обнаружит авиация – туго нам придется», – мелькает мысль.

Как медленно тянется время! Кажется, что солнце еле-еле движется по небосклону. Однако движется и начинает ощутимо припекать. Боцман, который недавно поеживался от холода скалы, проникающего сквозь бушлат, сейчас расстегивает несколько пуговиц. Накаляются и борта катера, в машинном отсеке становится трудно дышать. Но бдительно несут вахту моряки, каждый наблюдает в своем секторе за морем и воздухом, за недалеким берегом.

В море пустынно, словно катер стоит не на оживленной морской дороге, соединяющей порты Черного и Азовского морей, а где-нибудь в заброшенном уголке земного шара. Изредка только слышен гул пролетающих в стороне самолетов, да во второй половине дня промчался на запад между скалой и берегом небольшой катерок.

– В Феодосию, наверное, пошел, – решил командир.

Такого длинного дня, пожалуй, никому из членов экипажа катера еще не приходилось пережить. Уже клонится голова от непрерывного напряжения, слипаются распухшие веки, кровь тугими ударами стучит в висках; уже все передумано, все вспомнено, а день все тянется и тянется. И в море – ни дымка, ни силуэта.

«…Что же делать? – думал Чугай, когда солнце скрылось за горизонтом и туман стал снова надвигаться на берег. – Возвращаться в базу? А с чем? Доложить, что был сутки у вражеских берегов и ушел не солоно хлебнувши… Остаться еще? А выдержат ли люди?» – и он посмотрел на суровые усталые лица моряков. А то, что все сильно устали, видно хотя бы по тому, что даже обычных шуток на корабле не слышно.

«Выход только один, – решил Чугай, – остаться еще на сутки. Люди выдержат да, кроме того, за ночь немного отдохнут»…

Вахту распределили по два человека: один для наблюдения, другой – удерживает катер, чтобы его не отнесло от скалы. Свободные от вахты люди заснули, склонил голову около штурвала и командир, однако и в беспокойной дремоте он чутко прислушивался к окружающим звукам. Вот до его слуха из радиорубки долетели звуки морзянки.

«Радист что-то принимает», – подумал он.

Из радиорубки показалась голова радиста.

– Товарищ командир! – негромко позвал он. – Катер вызывает береговая рация.

«Беспокоятся о нас», – подумал Чугай, и в душе его потеплело, усталость словно исчезла. Ведь вот и далеко от родных берегов, а все-таки вместе с друзьями, товарищами. Да и не только невидимыми радиоволнами связан с ними, но и сердца вместе.

– Еще раз запрашивает! – доложил радист. – Требует ответа…

«Вот задача, – думал Чугай. – Ответить? Могут запеленговать, и тогда вся операция пойдет насмарку, да и в дальнейшем такое естественное укрытие, как Эльчан-Кая, нельзя будет использовать. Отойти в море и там дать ответ? А горючее? И так его едва хватит на возвращение в базу. Если же придется маневрировать? Нет, будем стоять здесь!..»

– Принимать все и докладывать мне, – распорядился он. – Передатчик не включать!

Прошло несколько минут, снова послышалось попискивание принимаемых сигналов. Затем радист передал бланк, на котором было написано: «Сообщите свое местонахождение». И на этот запрос Чугай решил не отвечать.

Ему очень хотелось сообщить командованию бригады, товарищам о том что он жив, что решил остаться у Эльчан-Кая еще на одни сутки. Он представлял, как сейчас у оперативной карты собрались командир бригады, начальник штаба, командир дивизиона, как они поминутно звонят в радиорубку и задают все один и тот же вопрос: «Нет ли ответа от сто двадцать четвертого?» И, пожалуй, никто еще не высказал страшную догадку, что катер Чугая погиб, но у всех эта мысль жжет мозг. Ведь вот так же несколько месяцев назад ушли на задание и не вернулись два катера, и только потом разведка донесла, что они погибли в неравном бою с кораблями и самолетами противника. Хотелось, очень хотелось Чугаю дать весточку о себе, но…

«Через сутки, а может быть, и раньше сообщу, а сейчас нельзя», – твердо решает он.

…К утру подул легкий ветерок. Старший лейтенант боялся, как бы ветер не разогнал туман, но белесая пелена все так же держалась над морем и даже стала как будто немного ближе. Но появилась зыбь, а с ней и новые трудности. Нужно было смотреть, чтобы волны не ударили катер о скалу, и особенно беречь консоли – направляющие рельсы торпедных аппаратов. Моряки чувствовали себя бодрее, но все же усталость брала свое.

Перед обедом с запада послышалось прерывистое завывание моторов, и затем Ярош заметил летящий на небольшой высоте самолет.

– «Фокке-Вульф», – определил боцман. – Разведчик.

Самолет приближался. Вот он пронесся немного севернее скалы и ушел в сторону Керченского пролива. Вскоре самолет показался снова. На этот раз он пролетел прямо над головой и скрылся на западе.

– Кажется, не заметил! – облегченно вздохнул Ярош и вытер тыльной стороной ладони лоб.

Да, пожалуй, даже с воздуха трудно заметить серый катер, прилепившийся к серой скале. Все блестящие части на нем закрашены или покрыты брезентом, мачты сняты, люди находились в рубке, а те, что были на камнях и удерживали катер, прижались, почти слились с каменной глыбой.

Прошло еще около двух часов. Солнце перевалило через свою самую высокую точку и стало медленно-медленно спускаться к горизонту.

– Корабль! – крикнул Ярош.

Чугай взял у него из рук бинокль и в поле, очерченном полукружиями стекол, сразу же увидел мачты большого сухогрузного корабля.

«Наконец-то!» – мысленно воскликнув он.

Корабль приближался. Вот рядом с ним несколько мористее показались мачты еще трех небольших кораблей.

«Катера охранения», – решил Чугай и тихонько скомандовал:

– Проверить готовность всех механизмов!

* * *

Спокойно на вражеском корабле. Команда чувствует себя в полной безопасности: море словно застыло, берег близко, недавно пролетел самолет-разведчик, а рядом – катера охранения. Вот уже и Крымские горы остались на горизонте, уходят назад белые дома Феодосии, впереди – холмы Керченского полуострова, на фоне их поднимаются причудливые скалы Эльчан-Кая…

И вдруг словно ожили неподвижные камни: от них, едва видимый в белых бурунах брызг и пены, прямо на корабль мчится катер. Прозвучал сигнал боевой тревоги, но поздно – протянулся пузырчатый след выпущенных торпед. Высоко в небо взметнулись от одновременно громыхнувших двух взрывов столбы дыма и водяной пыли, а когда они рассеялись, стал виден накренившийся на бок, медленно оседающий в воду транспорт…

…Катер выскочил из-за носа тонущего корабля и взял курс к виднеющейся вдали полоске тумана. Наперерез ему ринулся катер противника. Боцман быстро проверил ленту, щелкнул затвором и развернул турель. Вторя рокоту моторов, затарахтел пулемет. С вражеского катера тоже протянулись бледные в дневном свете трассы пуль.

– Врешь, не возьмешь, – кричал сам себе Ярош, давая очередь за очередью. Вот он откинул пустую ленту, быстро вставил новую, но вдруг охнул и медленно опустился на палубу. Чугай обернулся только на миг и сразу понял, что произошло.

– Радист, к пулемету! – приказал он.

Выключив станцию, радист выскочил из рубки, немного оттащив в сторону боцмана, поправил ленту и, как только в прицельное кольцо попал вражеский корабль, изо всей силы, словно это помогало пойти пулям в цель, нажал спусковые крючки. Когда он, выпустив несколько длинных очередей, поднял голову, вражеский катер безжизненно качался на волнах, а из пробоин в правом борту вырывались бледные струйки дыма. Второй катер, бросившийся было в погоню, далеко отстал – сказывалась разница в скорости.

Чугай время от времени посматривал на небо: в любую минуту могли появиться вызванные с катеров охранения самолеты. Но горизонт был чист.

Близко спасительная полоса тумана. Катер скрывается в ней и затем стопорит ход. Мичман Головнев и командир сразу же подбегают к Ярошу. Левый бок у него в крови, тонкая струйка крови сбегает изо рта. Лицо боцмана, всегда улыбчивое, сейчас было серьезным, строгим, даже торжественным.

Головнев приложил ухо к груди и радостно воскликнул.

– Жив! Сердце бьется!

У боцмана оказалось пулевое ранение в грудь. Мичман Головнев с помощью мотористов стал делать перевязку.

– Товарищ старший лейтенант, базовая рация просит сообщить место нахождения, – опять доложил радист.

– Передайте: атакован и потоплен вражеский транспорт, повреждений нет, следую в базу, имею на борту раненых, – распорядился командир.