Текст книги "Солнце и сталь (СИ)"

Автор книги: Михаил Боровых

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Конрад повернул на Восток.

Местность становилась все суше, превращаясь в засушливую степь. То там, то тут встречались шляхи. Видны были следы перегона огромных стад коз и овец. Так же нередко Конраду попадались и следы расправ и жестоких, хоть и маленьких стычек. Иаджудж невероятно жестоко истязали попавших в плен врагов.

Однажды он весь день пролежал в небольшой нише, боясь лишний раз пошевелиться, пока мимо тянулся кочующий клан.

Так Конрад стал первым человеком Запада, что за многие века увидел вблизи Кожелицых.

То были рослые, сухощавые создания. Тела их как будто ничем не отличались от обычных человеческих. Они носили одежду из грубой шерсти и кожи, некоторые были облачены в доспехи их бронзы, дерева и кости. Кривые мечи, длинные копья, боевые топоры и молоты выглядели искусно сработанными.

С головы Кожелицых спадали длинные, заплетенные в тонкие косы волосы.

Но лиц их Конрад не видел. Лицо каждому заменяла жуткая маска – лицо, срезанное с убитого. Такую маску, как потом узнал Даннаец, надо было обновлять раз в Луну.

Некоторые маски были совсем свежими, с каплями алой крови.

Другие были уже старыми, съёжившимся от жары и пыли.

На глаз Конрад насчитал не меньше трех тысяч Кожелицых. В Ираме говорили, что это племя отличается такой свирепостью и воинственностью, что его боятся даже Змеиные Шкуры. Так же Кожелицым приписывали огромную численность, говорили, что их пятьдесят тысяч, но это едва ли могло быть правдой, где раз в Луну взять пятьдесят тысяч лиц, что бы содрать их?

Это была не просто кочевка. Рядом со знаменами вождей Конрад увидел желтое знамя Нэтока. Пока истерическое возбуждение и религиозный экстаз еще не успели в полной мере овладеть Кожелицыми, они больше повиновались своим вождям, чем посланцам пустынного полубога.

Ночью, когда Кожелицые расположились на ночлег, Конрад подобрался близко к их огромному лагерю. Оттуда носилась визгливая музыка, отдаленно и извращенно напоминающая изысканные мотивы, которыми услаждали слух имадийцы. Отчего-то эта музыка резанула Конрада по сердцу. Она снова напомнила ему о Львином Сердце, об Эсме, о пирах в тени садов.

Как недавно и давно это было, и война напоминала турнир, и победа казалась близкой, и душа и тело его еще не были так запятнаны Пустошью. Он уходил на войну наивным рыцарем, который думал, что все будет как в Альхамбре, где победители усаживали побежденных за стол, и где Конрада отпустили из плена просто потому, что помнили его собственное милосердие к врагу.

Конрад лежал, вжимаясь в каменистую землю, хотя сейчас в этом может быть, и не было никакой необходимости, слушал крики, визги и вой иаджудж, слушал свирепую какофонию, которую они извлекали из костяных дудочек и тосковал. Тосковал по любимой женщине и по утраченной чистоте души.

Но его меланхолии не суждено было продлиться долго.

До уха Конрада донесся шепот. Вздрогнув от неожиданности, Конрад повернул голову и в лунном свете увидел, как по направлению к лагерю скользят несколько десятков хищно сгорбленных фигур. Иногда они шли, иногда падали на четвереньки, иногда ползли по земле. Это зависело от того, выглядывает ли луна из-за облаков, или прячется за ними.

Была ночь Одной Луны. Вторая скрылась за сестрой. В такие ночи на севере верили в пробуждение мертвых. Иаджудж из племени Кожелицых в такие ночи выходили на охоту за новыми масками.

Конрад не мог знать, что племя разделилось на две половины, одна из которых признала Нэтока воплощением Всадника в Желтом и пошла за ним тропой крови, а вторая решила хранить верность дедовским обычаям и ждать возвращения Великого Безликого, того, в честь которого они некогда сняли свои лица и заменили их кожей врагов.

Когда Великий вернется, они обретут свои истинные лица.

Сейчас Кожелицые Старого Завета шли в своем истинном зловещем облике.

На лицах их не было масок. У них как будто вовсе не было лиц. Конрад увидел, что скрывают варварские маски Кожелицых. У воинов этого племени еще при жизни были срезаны губы и носы. Голые зубы, кажущиеся сейчас невероятно длинными, блестели в свете луны. Оружие было готово для нападения. Конрад лежал, все так же вжимаясь в землю, глядя то в одну, то в другую сторону. У него есть только минута, что бы принять какое-то решение. Потом идущий впереди иаджудж заметит его, просто наступив ему на голову.

Иаджудж навис над ним. На мгновение он растерялся, не понимая, кто перед ним, свой лазутчик, ушедший вперед, часовой врага или же кто-то еще. Он казался огромным, и скорее всего, ростом с самого Конрада. Среди обычно малорослых и сухощавых обитателей Пустоши оба показались бы настоящими гигантами.

Как и у остальных Кожелицых у великана не было губ и носа. То, что было лицом, покрывали борозды шрамов, оставленных ранами, которые наносили таким образом, что бы они зажили максимально уродливыми бороздами.

Конрад схватил чудовище за длинные волосы, рванул на себя, вонзая кинжал в живот.

Некоторое время монстр дергался в агонии, но не издал ни звука. Когда он испустил дух, Конрад понял почему. У Кожелицего не было языка.

Из вспоротого живота хлынуло отвратительное зловоние. Сородичи убитого им Кожелицего приближались, обмениваясь свистами и рыками.

Кожелицые Старого Завета были крепки в вере и удалили себе языки и повредили голосовые связки.

Конрад заполз под труп, скорчился замер. Шанс был только на то, что все решат, будто в схватке погибли оба.

Мимо одно за другим проползали, пробегали на четвереньках безликие, безгласые монстры.

Конрад лежал и не смел даже сделать лишнего вдоха.

Когда последний из безликих ушел вперед, Конрад вылез из-под источающего зловоние тела и вонзил нож под нижнюю челюсть убитого, делая первый надрез.

Так Конрад де Фер первый раз в жизни надругался над телом убитого врага.

Конрад сорвал с иаджуджа лицо и скальп. От липкого прикосновения кровавой кожи его мутило. В нос бил запах свежей крови и мяса.

И речи не шло о том, что бы присоединиться к одной из сторон. Кожелицые мгновенно опознают его как чужака. Но теперь у него была личина для жизни в Пустоши. Конрад раздел убитого. Его верно послужившая одежда была брошена в траву. Через некоторое время он выглядел как Кожелицый Старого Завета. Вблизи можно было бы разглядеть, что у него на месте нос и губы, но кто в Пустоши посмеет глядеть не то, что под маску, а просто в глаза Кожелицему, особенно если тот огромного роста и силы?

В лагере воцарился кровавый хаос, резня и грабеж. Застав соплеменников врасплох воины Старого Завета кромсали их направо и налево, пользуясь сонным, беспомощным состоянием большинства, которое было пьяно и утомлено ночными бдениями.

Конрад прошел через лагерь, оставляя за собой сплошную полосу опустошения. Он рубил, резал и колол, не обращая внимания то, к какому клану принадлежит его враг. Запах крови был нестерпим. Он сводил с ума. Видимо с кожей убитого Конрад приобрел и часть кровожадности иаджуджа. Эта мысль испугала его. Навстречу то и дело выскакивали из шатров или вываливались будто бы из ниоткуда вооруженные, истошно орущие Кожелицые. Конрад рубил их наотмашь. Он прорвался к стойлам для животных. Это были и не лошади и не верблюды, а неведомые твари, больше похожие на исполинских козлов. Конрад схватил за гриву самого крупного, такого, что бы смог унести его. Зверь ревел, бил копытами, но де Фер не зря считался одним из лучших всадников во всей Империи. Несколько страшных ударов рукоятью меча, от которых у козлорогого скакуна помутилось в голове и стали подкашиваться ноги, смирили буйный нрав животного. Конрад выволочил упирающегося, оглушенного зверя из-за ограды. Саму ограду они во время борьбы в нескольких местах сломали и опрокинули, и теперь животные с отвратительным ревом стали разбегаться во все стороны, наводя еще больше хаоса в рядах сражающихся.

Конрад за рога пригнул голову зверя к земле и еще раз ударил его в ухо. Козлорог в последний раз дернулся и как будто затих, смиряясь с силой, большей, чем его собственная.

Конрад заставил животное лечь – он видел, как это проделывали Кожелицые, закрепил на спине козлорогого седло, как мог, взнуздал свирепо лязгающего огромными зубами зверя. Всякую попытку сопротивления Даннаец вновь и вновь гасил тяжелыми ударами. Голова размером больше лошадиной, украшенная трехфутовыми кривыми рогами, моталась со стороны в сторону.

Конрад взобрался на спину зверя. Тот вскочил, яростно забил ногами, стал то становиться на дыбы, то взбыркивать задними ногами, стараясь сбросить непрошенного всадника.

Конрад держался на спине скакуна как влитой. В свое время он довольно объездил диких жеребцов из Нижней Васкании, так что удивить его сноровистым зверем было трудно. Вот огромные рога, которыми "конь" пытался сбросить его со спины были внове. Вокруг кипел бой, никто не обращал на них внимания. Конрад сумел, наконец, смирить сопротивление зверя, до крови раздирая ему пасть удилами, непрерывно осыпая голову ударами.

Среди зарева пожара (там и здесь воины Старого Завета поджигали палатки и телеги врага), среди отчаянно сражающихся друг с другом Кожелицых, Конрад де Фер сумел подчинить себе чужого скакуна.

Он вырвался из лагеря, топча иаджудж раздвоенными копытами козлорогого, рубя с седла своим длинным тяжелым мечом.

На открытой местности Даннаец, захлебываясь ударившим в рот свежим ночным воздухом, погнал монстра на Восток, к начинающему алеть горизонту.

Он гнал зверя, пока тот не стал дышать с тяжелым хрипом, а стан Кожелицых остался где-то далеко, не меньше чем в пяти милях позади.

Когда позже Конрада спрашивали о самых прекрасных впечатлениях в его жизни, он не без внутренней борьбы, называл эту безумную скачку на восход, под угасающими звездами Пустоши, на звере, чья сила и выносливость превосходила все мыслимое и немыслимое.

Будь Конрад чуть менее умелым наездником, он бы дюжину раз погиб, выпав из седла на скаку, разбился вдребезги о каменистую землю. Но Конрад держался крепко. Мимо проносились острые как ножи скалы, обнаженные ребра земли, из-под копыт козлорогого скакуна летели мелкие камни. В предрассветной мгле Пустошь жила своей жуткой, невероятной жизнью. Скачку Конрада сопровождал вой, свист, уханье и плач тварей, которые жили среди песка и камней, в низкорослых перелесках и жестких колючих кустарниках. Чьи-то крылья прохлопали в воздухе около его лица. Чьи-то глаза горели в темноте, на уровне его глаз.

Восторг, охвативший Конрада, был столь силен, что ему теснило в груди, он будто забывал сделать следующий вдох.

Пустошь приняла его к себе. Теперь он был не просто чужаком, пытающимся выжить в ее чреве, теперь он и сам был отчасти сын Пустоши.

Но он все еще был Сыном Солнца, и у него была миссия.

Горячка стала спадать. Конрад замедлил ход своего скакуна, который теперь уже повиновался ему беспрекословно.

Когда наступило утро, Конрад повернул на Юг.

Через несколько часов езды по раскаленному камню Даннаец, страдавший от жажды и загустевшей крови, что покрывала его лицо, голову и руки, в плавящемся, раскаленном воздухе увидел то, что сначала принял за мираж. Но чем ближе он подъезжал, тем больше уверялся, что колонны из белого камня, устремившиеся на десятки футов в небо, зеленая вязь кустов, плюща и низкорослых деревьев – реальны.

Это был оазис, один из тех островков рая среди ада Пустоши, которые так манили к себе иаджудж. Конрад опасался засады. Неужели столь благодатный край – безлюден?

Чем ближе он подъезжал, тем больше замечал странностей в архитектуре огромного здания. Что-то в нем было неправильным. Он даже не понимал, какие руки и при каких условиях могли бы возвести столь причудливые очертания. Линии словно плыли, расползались, перетекали одна в другую, ни одного прямого угла, равно как и никакого другого угла.

Здание, загадку руин, которого Конрад пытался разгадать, было огромным. Самые большие колонны возвышались на сотню футов. Между некоторыми колоннами все еще лежали поперечные балки. Крыша осыпалась очень давно, ее останки уже обратились в труху и поросли травой и кустарником, но другие сооружения были еще целы. Например – возвышенность в центре. Это было что-то вроде пирамиды со стертыми от древности ступенями.

Должно быть это руины храма – догадался Конрад. А эта штука посередине – алтарь.

Каким же божествам здесь поклонялись, и почему сейчас храм обращается в руины, а оазис остается необжитым?

Но сейчас Конраду было не до тонкостей зодчества, тайн истории и загадок иаджудж. Он страдал от жажды. Здесь есть растительность, значит, есть вода – понимал Даннаец, уже многое знавший о Пустоши. Надо вдоволь напиться, набрать воды про запас, напоить своего скакуна и дать ему поесть. А потом придумать какой-то более разумный план, чем рыскать по Пустоши вслепую, рубя всех, кто встретится.

Конрад отыскал глубокий колодец, к краю которого была привязана веревка. Значит иаджудж не только знают об этом месте, но и регулярно его посещают – догадался Даннаец. Вокруг колодца было разбросано множество костей. Видимо пировали прямо здесь, у воды. Часть костей были человеческими. Обыденный каннибализм иаджудж не переставал повергать Конрада в ужас. Разумеется, он слышал истории, когда доведенные голодом до отчаяния, к людоедству прибегали и люди из большого мира. Но в Пустоши просто каждого иноплеменника рассматривали как возможный обед. Одним только голодом это было не объяснить. Конрад убил много иаджудж, а поговорил за все время только с Язиром, который к тому же не был истинным сыном Пустоши. Что бы победить врага надо знать, как он мыслит.

А еще надо лучше уметь драться!

Конрад усмехнулся при мысли об этом.

Он давно уже снял свою зловещую маску, и сейчас она сушилась на камнях. Он надеялся, что когда маска подсохнет, ему будет проще, морально и физически, носить ее. Без маски он превратится в чужака. Сейчас он – Кожелицый Старого Завета.

Откуда же я знаю про Старый Завет? – спросил себя Конрад. Никто не рассказывал мне об этом. Неужели Пустошь начала говорить со мной?:

Он напился вдоволь воды. Вода в колодце была прохладной и чистой. Он пил, пока ему не стало дурно. Потом дал напиться козлорогому. Зверь вел себя совершенно спокойно. Конрад знал, что некоторые иаджудж ездят на плотоядных зверях, но козлорогий, несмотря на зловещую внешность, все же принялся жевать листья и ветки.

В тени огромных колонн, среди кустов и деревьев, Пустошь не казалась уже такой зловещей, не была земной преисподней. Конрад сжевал последние ломти вяленой козлятины, которые были в его мешке. Пора опять позаботиться о пропитании. К оазису неминуемо придут козы или иные копытные.

Конрад спутал ноги своего скакуна, лег в тень и уснул. К вечеру он проснулся полным сил, только лишь очень голодным. Он никогда не был умелым охотником, в отличие от многих своих товарищей, которые целыми днями могли гонять зверя по лесам и полям. Пустошь кишела дичью, но дичь эта была столь проворна и опасна, что даже более ловкий охотник испытал бы проблемы с ней.

Конрад пожалел, что не угнал еще одного козлорогого, того можно было бы зарезать и съесть, но возиться с непокорным животным было бы смертельно опасно.

Полночи Даннаец провел в бесплодных попытках поразить камнем газелей, которые объедали листья. Но после нескольких неудачных попыток Конрад распугал робких животных, и они перестали подходить близко. Муки голода становились все сильнее.

Не хватало только околеть с голоду! – зло думал Даннаец.

Конрад решил набрать еще воды. Была ночь одной Луны, но небо оставалось столь ясным, а чужие звезды Пустоши светили столь ярко, что видимость была немногим хуже, чем пасмурным днем.

Конрад сбросил мех в колодец, и потянул его на себя. Что-то держало мех. Конрад выбранился. Не хватало только лишиться своего меха для животворящей влаги. В Пустоши он и дня не протянет без него. За что же мог зацепиться мех там, внизу, ведь днем он беспрепятственно его вытащил?

Конрад осторожно потянул веревку еще раз. Теперь мех как будто поддался. Конрад приложил чуть больше усилий. Осторожно вытянув бурдюк наверх, он разразился площадной бранью. Мех был не то разорван, не и вовсе прокушен.

–Проклятье! Проклятье! Проклятье! Будьте вы все прокляты до седьмого колена! – накликав гнев богов на неведомых тварей из колодца, Конрад пошел прочь, думая о том, как починить драгоценный сосуд. Мысли его были заняты только этим, но какое-то чутье предупредило васканца о новой опасности. Он резко повернулся, привычным движением вытаскивая меч.

Волосы на затылке его зашевелились.

Из черной дыры колодца под свет звезд выбиралась какая-то мерзкая тварь, в которой сочетались черты человека, рыбы и жабы. Конрад лишь мгновение оторопело смотрел на выпученные глаза без век, широкий рот, полный мелких острых зубов, перепончатые руки и подобие плавника на спине существа. В следующий миг он прыгнул вперед и ударил, раскраивая череп невозможной твари. Существо умерло молча, быть может, оно вовсе не умело издавать никаких звуков, и повалилось обратно в глубину колодца.

Да что же это такое!?!?! Неужели теперь он обречен пить воду, смешанную с кровью и трупным ядом этой твари?!?!? Отчаяние и гнев боролись в могучей груди Даннайца. Теперь он понял все. И необитаемый оазис, и кости, разбросанные вокруг колодца, и странная архитектура руин – все имело под собой одну причину.

Он в своих странствиях забрел так далеко на Восток, что оказался в той части Пустоши, что возникла, когда дно Океана поднялось вверх, образовав новую сушу.

Глубоководные возвели этот храм под водой, потому он так странно выглядит.

Одно чудовище, а быть может и несколько, сумели выжить в глубоком колодце, приспособиться к пресной воде, и веками по ночам выбирались на поверхность что бы охотиться.

По легендам Глубоководные живут веками и тысячелетиями. Быть может он убил тварь, которая помнила Крах Эребии?

Жуткая древность, о которой во внешнем мире знали только по легендам и страшным сказкам, в Пустоши жила, была повседневной реальностью. Кого ему еще предстоит встретить?!

Конрад перевязал бурдюк ниже разрыва. У него все еще было около галлона воды. Хватит продержаться до следующего источника.

Конрад распутал ноги козлорога и помчался в ночь, подальше от проклятого храма.

Он не знал, и не хотел бы знать, что там, в сырой и прохладной глубине под руинами, рыбоглазые существа, что были одновременно и детьми, и женами, и обычным повседневным обедом своего древнего как мир, могучего патриарха, сейчас оплакивали смерть главы семьи в лишенных слов протяжных песнях, жутких, но завораживающих.

Оплакивая павшего, они вкушали его плоть. Они съели его не от голода. В туннелях еще жили обреченные на смерть волосатые существа, которых патриарх когда-то принес с поверхности, такие же двуногие и двурукие, как Дети Дагона, но краткоживущие и слабые.

Они съели его, отдавая дань почтения своему вожаку.

А потом единственный уцелевший мужчина клана, которого несколько десятилетий назад мать спрятала от гнева патриарха в самом дальнем, самом темном, еще хранившем божественную соленую воду Океана, туннеле, по очереди возлег с каждой из плакальщиц. Он был силен и полон энергии. Его семя освежит застоявшуюся кровь племени.

Но Конрад де Фер, который сам того не зная, изменил до неузнаваемости жизнь племени, был уже далеко.

Через два дня, когда у него от голода уже начало кружиться в голове, Конрад все-таки сумел убить похожее на тощую свинью существо. Он устроил себе форменный пир, а останки мяса завялил на камнях.

Цветочный Король.

С каждым днем Конрад все больше сживался с Пустошью. Он начал видеть ее зловещую красоту. В Пустоши все было не тем, чем казалось, все плыло и менялось, иногда прямо на глазах. В раскаленном, плывущем воздухе возникали и исчезали странные силуэты. Ночью в небе и среди скал полыхали огни. Конрад слушал песни Пустоши. Пустошь была живой. И разумной. Это был разум, не имевший ничего общего с человеческим, но это был разум. Разум текущих со скоростью ветра песков, разум камней, разум раскалывающих скалы деревьев.

Пустошь иногда напоминала обычную засушливую степь, похожую на северные провинции Аль-Имад, а иногда – пейзажи, что мы видим только во сне.

Наверное, когда-то, в прошлых жизнях я был сыном Пустоши – думал Конрад.

Слишком уж легко я привык к ней.

Он все еще избегал встречных иаджудж, прятался и от больших караванов и от маленьких групп пустынников.

Он видел все больше племен, и все меньше их понимал. Чем дальше на юг, тем меньше сходства с людьми. Что же будет там, у руин старой Эребии, там, где Нэток умер и восстал?

Что там? Царство хаоса из пляшущих огней или что-то другое, непонятное, непредставимое?

Конрад нагнал в степи одинокого иаджуджа, который скакал куда-то на тощем маленьком верблюде, убил стервятника и снял его лицо. Хотя он каждый день начинал и заканчивал молитвами Солнцу и по–прежнему шел на Юг, что бы отыскать источник силы Нэтока, Пустошь начала его самого превращать в иаджуджа.

Он исхудал, и кожа его не просто потемнела, а почернела на палящем Солнце. Он привык к просторному халату и шароварам, а козлорогий казался ему более удобным для езды, чем обычный конь.

Появись я даже без маски из лица, просто в этой одежде среди людей большого мира, они примут меня за стервятника. Я и есть стервятник.

Однажды, передвигаясь ночью, он наткнулся на двух иаджудж. Стервятники сидели у костра и жарили свой ужин. Это бы иаджудж из племени Змеиных Шкур. Они вспороли ему живот и сейчас поджаривали на углях куски печени и почки. Запах стоял одуряюще прекрасный. Сотрапезники принадлежали к разным кланам, это было удивительно, но сейчас было удивительное время для Пустоши. Увидев, что Кожелицый один и как будто не собирается нападать, они сделали приглашающие жесты. Слишком далеко от родных кочевий, слишком далеко от клановой вражды и верности старым клятвам. Конрад откуда-то знал, что они паломники. Как и он сам, эти двое, Сын Гиены и Скачущий С Ветром искали Старую Эребию, искали место, где обычный козопас из ничтожного племени Сломанных Ножей стал полубогом.

Он теперь много знал о Пустоши, больше, чем слышал в Ираме, и должно быть больше, чем любой из живущих.

Ночами он разговаривал с лицом убитого.

Того Кожелицого, чье лицо он примерил ночью одной Луны звали Галиб и он был первым бойцом своего клана. Галиб рассказал ему о том, как жил. Пока Конрад носил его лицо, душа Галиба оставалась неупокоенной. Конрад бросил его лицо на камни, и видел как то, что было Галибом, утащил вислоухий шакал. Отправился ли теперь Галиб в рай для иаджудж или все еще бродит призраком по Пустоши?

Паломники протянули ему кусок печени. Конрад принял дар одной рукой, а второй ударил Сына Гиены ножом в сердце. Он был мертв прежде, чем упал. Скачущий С Ветром вскочил, занося для удара кривой меч, но Конрад кованым наручем отбросил его удар в сторону, вонзил нож в пах иаджуджа и рванул вверх, распарывая живот до самой груди.

Он бросил раненого умирать и поскакал дальше, как можно дальше от каннибальской трапезы.

На следующий день он встретил еще троих иаджуджей. В этой безлюдной местности стервятники перемещались поодиночке, что было немыслимо на Севере, и убил он их всех. Ему пока не нужны были новые личины. Он просто хотел убивать "врагов иного рода", вонзать в их тело меч и проворачивать клинок в ране.

Конрад не знал, сходит ли он с ума, или это все Пустошь.

Он боялся, что потеряет себя и станет скитаться по Пустоши без цели, просто гонимый палящим ветром и жаждой убийства.

Когда ему казалось, что он уже забыл себя прежнего, он вызывал в памяти образ Эсме. Это напоминало ему о себе прежнем. Чем дольше длилась разлука, тем сильнее становилась его тоска. И его любовь. Конрад цеплялся за свои чувства к принцессе Зихии как утопающий держится за соломинку.

Я Конрад де Фер, сын Альбрехта. Я Сын Солнца и рыцарь. Я поехал в Ирам сражаться за род людской против Псов Хаоса. Я помню, как Эсме танцевала среди фонтанов Львиного Сердца. Среди фонтанов Львиного Сердца. Я помню. Я Конрад де Фер.

Его укусил огромный скорпион. Конрад надрезал рану, выпустил часть яда, но часть все равно проникла в кровь. Полдня он еще держался в седле, а потом упал. Он рухнул среди песков и камня, там, где не было даже редких колючих кустов и даже жесткой травы. Такие участки открытой, плоской пустыни, лишенной воды и растительности, имадийцы называли солнечными наковальнями. Он лежал в бреду, и чувствовал, как лучи Солнца прибивают его к камню, которому суждено стать смертным ложем. От яда и жара он стал бредить.

Бредить водой, бредить смертью, вспоминать свою короткую, полную сражений и опасностей жизнь. Он сам избрал ее.

Конрад был солнцепоклонником, он принял эту веру, в которой ощутил больше света и истины, чем в угрюмых и жестоких культах старой Васкании. Но он, избравший Свет, всю жизнь проливал кровь. Пусть он не делал сознательного, нарочитого зла, но скольких он отправил на тот свет? Скольких? Он не помнил уже. Когда я последний раз очищался от крови? – подумал умирающий Конрад. Когда последний раз с меня снимали проклятие пролитой крови?

Выходило, что еще на Исола Темпеста.

Конрад не боялся мести мертвых. Он даже не сожалел о них, ведь те, кого он убил, бросались на него с мечами в руках. Даже Язир, пока у него еще была рука. Но пролитая кровь все равно на нем. Кровь открывает двери между мирами. Я не двери, я целые врата прорубил в иной мир – невесело усмехаясь, подумал Конрад.

Конрад допил воду. К чему экономить, у него все равно нет сил, что бы снова взобраться на спину козлорогого и добраться до какого-нибудь источника.

В небе парили стервятники. Настоящие стервятники, птицы с голыми шеями, а не двуногие, в грязно-белых халатах.

Конрад вытащил из ножен меч и слабеющей рукой сжал его эфес. Не что бы отбиваться от стервятников, а что бы уйти с мечом в руке.

Тут щеки его коснулось что-то мягкое и прохладное. Не веря своим глазам, Конрад смотрел на распустившийся у самого его лица нежно-голубой цветок. Конрад приподнял голову. Там, где несколько минут назад был раскаленный камень, теперь цвели цветы. Голубые, алые, желтые, нежно-розовые и багровые. Они цвели прямо из камня, но камни тут же трескались, из разломов поднималась свежая сочная трава.

Конрад понял, что умирает.

К нему шел высокий, тонкий человек. Казалось, что головы у него нет, там, где должна быть голова, сияло Солнце. Но и когда человек подошел ближе и уже не заслонял собой солнечный диск, лицо его все равно будто светилось. Он шел босиком, и там, где ступала его нога, расцветали цветы, и поднималась трава.

– Здравствуй, Конрад. – мягко улыбаясь, сказал удивительный человек.

– Здравствуй, Цветочный Король. Я думал, ты всего лишь сказка.

– Иногда я и сам так думаю. – ответил Цветочный Король, протягивая Даннайцу руку. Конрад подумал, что Цветочный Король смеется над ним. Рука его была узкой и изящной, а Конрад, хоть и похудел в Пустоши, оставался человеком огромным и тяжелым. К тому же у него совсем не было сил. Но он взял руку Цветочного Короля и встал.

– Я умер? Ты ведешь меня на Поля Праведных? – спросил рыцарь.

– Нет. Возможно, и ты и обретешь свое место на Полях Праведных. Но не сегодня.

– Жаль. Я устал. Я так устал!!!

– Не время поддаваться отчаянию, Конрад. Ты еще не выполнил свою миссию.

– Да. Я поклялся на Солнце, все верно. Как много клятв! Много клятв, порой противоречащих друг другу. Хотел бы я, что бы клятв стало вполовину меньше.

– Это говоришь не ты. Это говорит яд в твоей крови.

Конрад коротко хохотнул. Он уже уверенно стоял на обеих ногах. Нога, укушенная скорпионом, больше не напоминала багровое бревно.

– Про тебя говорят, что ты несешь безграничное милосердие и всеобъемлющую любовь. Но я их видимо, не заслужил. Будь это правда, ты дал бы мне умереть.

– Это говоришь не ты. Это говорит Пустошь. Подними свой меч, Конрад и скачи дальше на Юг. Уже скоро ты найдешь то, что ищешь.

Сказав так, Цветочный Король отпустил руку Конрада и пошел дальше. И хотя движения его казались плавными, будто бы он совсем не спешил, его тонкая фигура очень скоро растаяла в раскаленном воздухе Пустоши.

Если бы не совершенно здоровая нога и не полоса цветов шириной в несколько футов, уходящая вдаль, Конрад мог решить, что ему все это просто привиделось.

Но почему Цветочный Король, божество жизни и света предстал ему, убийце и Сыну Солнца здесь, в земном Аду?

Конрад вскочил в седло.

– Я Конрад де Фер, Сын Солнца! – рявкнул он в Пустошь. – Нэток, я иду!

Это звучало пафосно и как будто бы неуместно, но эти слова вселили в Конрада боевой дух, основательно подорванный последними событиями.

Отыскать Старую Эребию. Отрезать Нэтока от источника силы, что может быть проще?

Он подумал о пяти тысячах человек, которые пошли в Пустошь с ним и погибли еще в начале пути.

Нэток ответит за каждого из них!

Пустошь ответит за каждого из них.

Я залью Пустошь кровью.

Так думал Конрад, когда скакал на Юг.

Через два дня он увидел на горизонте новый горный кряж, много больше тех, которые преодолела его армия в начале пути.

И Конрад понял, что его цель близка. Он скакал, рискуя загнать козлорогого, он давно уже бросил в пыль маску из лица.

Когда навстречу ему выехали всадники с закутанными лицами, Конрад, ощущая обычный прилив злого веселья, обнажил меч и Пустошь огласил боевой клич Сынов Солнца.

– Солнце и сталь!!!

Лжепророк.

В утробе твердыни Хастуршада, среди иссечённого ветрами пустыни черного базальта его храмов, дворцов и крепостных стен, переживших Крах Эребии и помнивших время, когда мир был еще юн, в маленькой комнатке без окон, сидя на полу в странно искривленной позе, молился старый человек.

Тарифу было почти семьдесят лет и пятьдесят из них он провел на службе у богоподобного Ауды, короля и верховного жреца страны Самуд, чье имя да прославится в веках. Ауда происходил от древних королей-жрецов, для него время значило мало, ему было уже больше ста лет, а выглядел он на тридцать. Ауда – нес благословение Богов для своего народа. Для избранных. Для сынов Самуд, которые одни сохранили в чистоте свою кровь и веру в тяжкие годы, что наступили после Краха Эребии.

Горы спасли предков самудийцев от гнева Океана и ярости Неименуемого. И все же они видели, к чему привела скверна, к которой привел некогда Эребию неправедный Краткий Путь. Убивать, яростно завывая и самому умирать от ран и истощившего тело безумия – разве это путь Псов Хаоса? Нет, это удел жалких людей, опьяненных дурманом, жаждой крови и страхом.

Да-да, страхом. Потому что страх делает безумными. Они не настоящие дети Хаоса. Если бы они внимали Хаосу, чувствовали его истинную силу, мощь и мудрость, разве ступили бы они на Краткий Путь?