Текст книги "Солнце и сталь (СИ)"

Автор книги: Михаил Боровых

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

А как же клятва, данная Хайдару? Клятва, которую он дал, стоя у Порога Счастья? Клятва Солнцем и сталью?

Он ведь поклялся не возвращаться, пока не отыщет источник силы Нэтока.

Никогда не разбрасывайся клятвами – предупреждал его отец.

Но со свойственной молодости самоуверенностью Конрад поклялся в том, чего не мог обещать.

На него смотрели самые могущественные люди великой империи Ирама.

И Эсме.

Что теперь с Эсме? Ждет она его, или уже нашла утешение в объятиях другого молодого, полного сил и напыщенных идей воина?

Такие невесёлые мысли обуревали Конрада, пока он шел по ущелью, покрытому трупами.

Некоторые мертвецы в причудливых позах корчились на отвесных скалах. У части из них не хватало ног. Грязно-белый камень был покрыт кровавыми потеками, которые на жаре теперь обратились в бурые пятна, над которыми роились вездесущие мухи.

Должно быть эти несчастные пытались убежать от безумцев, но те настигали их, и кололи в спину, отсекали ноги. Но беглецы столь отчаянно хотели вырваться, что даже после смерти продолжали цепляться за камни, и там теперь их тела, объедаемые стервятниками, высушенные солнцем, и обречены оставаться долгие недели.

Конрад перебросил копье из опухшей, с разбитыми костяшками, левой руки, в правую. На мгновение стало будто бы легче, но правое плечо тоже было ранено, на него пришелся тяжелый удар, который смял наплечник. Кости уцелели, но плечо обратилось в огромный кровоподтек.

Из оружия он предпочел взять средних размеров круглый щит, длинный васканский меч, кинжал и короткое, чуть меньше его собственного роста, копье с наконечником столь широким и тяжелым, что им можно было рубить. Большую тяжесть нести с собой смысла не было.

Конрад понимал, что даже если он сумеет пройти мимо кочующих орд иаджудж, его шансы выбраться из Пустоши живым ничтожно малы.

Пустыня и сама способна убить человека, а Пустошь – необычная пустыня.

Пустошь скорее врата в Преисподнюю, чем просто засушливая местность.

Пить из отравленного реками крови, испражнений и трупного яда, ручья Конрад не решался. Он еще не настолько обезумел от жажды, зато он несколько раз смачивал в ручье свой бурнус, и отравленная вода высыхала, стекала за ворот, наполняя воздух еще большим зловонием.

Конда ущелье осталось позади, солнце уже садилось.

Прогорклая вода из фляги кончилась. На Пустошь опускалась ночь. Ночью он не умрет, но если он не найдет воды, то к завтрашнему полудню жажда его прикончит.

Конрад теперь ступал по ровной поверхности. Здесь не было песчаных дюн, они остались на Севере. Пустыня, по которой он брел, была из камня.

То там, то здесь среди камней пробивалась растительность, жесткая, колючая, готовая бороться за жизнь всеми силами.

Пока ничего не указывало на эманации Хаоса. Ни странного вида растений, ни животных.

Просто каменистая пустыня, такая же, как в Ираме....

Из-под ног то и дело выскакивали какие-то мелкие твари, которых потревожили его шаги. Не то мыши, не то ящерицы, не то смесь тех и других. Конраду было не до составления бестиариев. Он старался обходить даже выглядевших безобидными тварей. У них могли быть ядовитые зубы.

Ночь наступила быстро. Конраду уже стоило привыкнуть к тому, что на юге сумерки – краткий перерыв между царствием раскаленного Солнца и царствием чернильной тьмы. Но это была Пустошь, здесь все было иначе, даже ночь наступала внезапно, будто кто-то затушил свечу.

Конрад уже принял решение, куда пойдет дальше.

На Юг.

К самудийцам. Он должен отыскать источник силы Нэтока.

А что потом?

Все в воле Солнца.

Все написано в Пламени.

Я становлюсь двоевером – подумал Конрад, невесело усмехнувшись этой мысли.

Если я не найду воду, то все станет неважным. Мой иссушенный жарой труп будут глодать твари Пустоши.

С наступлением ночной прохлады жажда как будто отступила.

Он хотел дойти до видневшихся на юге горных кряжей, но понимал, что возможно это обман зрения, и его отделяет от гор не три-четыре мили, как казалось в закатном Солнце, а все двадцать миль.

Это Пустошь!

Он остался ночью, в Пустоши, один. Наедине со всеми силами Хаоса, которые выходят под покровом ночи.

Ночь вокруг наполнялась странными и жуткими звуками. Конрад знал лишь малую толику этих богохульных криков, воплей, стонов, смеха и плача.

В Пустоши никогда нельзя быть уверенным в том, что происходит.

Быть может это упыри пируют на телах павших, а быть может ветер запутался в скальных уступах.

Со слепым упорством обреченного Конрад продолжал идти. Он сильно сбил ноги в чужих башмаках, но больше его беспокоили вылезшие откуда-то из подсознания страхи. Ему казалось, будто бы за ним идет мертвец, которого он разул. Это было древнее поверье, простая страшная сказка, которую рассказывали у тысяч и тысяч костров, рассказывали со смехом и шутками, которые должны были замаскировать страх.

Люди – дети Солнца и ночь страшит их.

Даже самых сильных, таких как Конрад.

От ран, перегретой на солнце головы и жажды у Конрада начиналась лихорадка. Ноги его еще слушались, но в голове царил сумбур. Он то и дело терял направление, возвращался, находил свои же следы. Конрад пробовал молиться, но молитвы путались, вопреки обычному не помогали привести мысли в порядок, а сливались в тарабарщину, в которой было уже что-то зловещее. Несколько раз он перепутал тексты "К Солнцу" и "Откровения Всеотца", сплетя их в какую-то жуткую единую веру.

Не помогали молитвы, и Конрад стал вспоминать дом, родные земли, товарищей по детским играм. Но яд Пустоши прокрадывался и в эти воспоминания, у его отца выросла волчья голова, из подземелий Нижнего Мира вместо убитых им многоногих тварей лезли иаджудж.

Конрад понимал, что бредит. Болезнь и Пустошь вызывали эти галлюцинации.

Но он продолжал идти. Вперед и вперед. Конрад уже не думал о том, что за фигура смутно виднеется вдали, передвигаясь странной, ковыляющей походкой, будто у идущего были ранены обе ноги.

Если утро застигнет его на равнине, ему конец. В горах есть хоть какая-то надежда выжить. У подножий гор обычно бьют ключи. С гор текут реки.

Конрад чувствовал вкус чистой, прохладной воды. Жажда сводила с ума. Он упрямо шел вперед. сначала Конрад еще ориентировался по звездам. Потом разум его начал мутиться, он перепутал все созвездия, все координаты.

Живот начали скручивать болезненные судороги. Тухлая вода – понял Конрад.

Но у него не будет времени истечь кровью из кишок. Раньше сердце встанет, не в силах перекачивать загустевшую от жажды кровь.

Вода. Вода. Вода.

Конрад готов был убить за кружку воды. Он убил бы любого за хорошую кружку чистой воды. Только не Эсме. И Эсме тоже. Он убил бы Эсме и напился ее крови.

Конрад ударил себя по лицу, приводя в сознание.

Всего-то день в пустыне, а ты уже готов пить человеческую кровь! – выбранил он сам себя. Ты не Железный Рыцарь, ты Рыцарь из свиного навоза, будь ты проклят! Соберись! – приказывал он сам себе. На некоторое время разум брал верх над лихорадкой. Потом бред накатывал снова.

Он обнаружил себя сидящим на земле и пробующим жевать тонкие стебли сухой, жесткой травы.

И вновь едкой насмешкой пришпорив свое распадающееся сознание и истощенное тело, Конрад встал и пошел вперед.

Быть может я иду в направлении противоположном нужному. А быть может, у этих гор нет никаких источников воды.

Фигура во тьме становилась все ближе.

Даннаец протер глаза. Глаза были сухи, и это причинило боль.

Эта тень не была его видением.

Конрад пригрозил неведомому преследователю копьем. Тот никак не среагировал.

Конрад де Фер был не из тех, кто привык сдаваться, но это испытание было слишком сильным даже для него. Часть разума Конрада уже готова была сдаться. Но какой-то безумный полководец, засевший в глубине сознания, гнал и гнал вперед.

Конрад был слишком не в себе, что бы сразу почувствовать приближающиеся перемены. Он не обратил внимания на внезапно притихшую пустыню. От его тонущего в пучине бреда разума ускользнула перемена в воздухе. Теплый налетевший ветер ничего не сказал ему. И лишь когда небо прорезала первая молния, Даннаец понял, что спасение близко.

Дождь!

Когда на каменистую почву упали первые капли, он принялся благодарить полдюжины богов на дюжине языков. Когда эти капли обратились в полновесные струи, Конрад повалился на колени и стал жадно пить из стремительно набегавшего ручейка. Вода была воистину животворящей. Конрад пил, его рвало, он снова пил, но потом ему все же удалось насытиться, удалось наполнить тело живительной влагой. Он промок до нитки. Вода сняла жар.

Конрад пришел в себя и как раз вовремя.

Благодатный дождь очень скоро превратился в бурю. Ветер завывал все сильнее, бросая в лицо воду, из ласковой, теплой, ставшей холодной и жесткой.

Теперь вода уже не ласкала иссушенное тело, она била бичами, она хлестала по лицу, по обнаженным рукам, она пронимала холодом до костей. Ветер валил с ног и гнал на Конрада вихри из воды, грязи и града. Град был столь крупным, что Конраду пришлось прикрывать голову щитом. Молнии ежесекундно раздирали небо. Эта пляска стихий происходила не в заоблачной выси, то и дело небесные копья вонзались в землю, с жутким грохотом и запахом разреженного воздуха. Мимо Конрада, буквально в нескольких футах от него, проплыл огненный шар живой молнии.

Очередной порыв ветра был столь силен, что сбил Конрада с ног.

Даннаец, ругаясь и сплевывая забившуюся в рот жидкую грязь, поднялся.

Его преследователь был совсем недалеко. Конрад во вспышках молний так и не мог различить, что он из себя представляет, но страх сжал сердце ледяным обручем.

Несколько раз в отдалении проносились какие-то огромные твари, не похожие ни на что, виденное им раньше.

Это были не то лошади, не то хищные звери, размером с лошадей, тощие и длинноногие. Они гнали кого-то, кого Конрад не различил среди бури.

Впереди виднелось большое развесистое дерево. Как такой гигант смог выжить среди пустыни Конрада сейчас не интересовало. Дерево казалось надежным прибежищем от грозы, которая временами перерастала в настоящий шторм.

Воды становилось все больше.

Стремительно возникавшие то там, то здесь ручейки и реки катились по каменистой почве, в любой ложбине собираясь в большие, сильные потоки, которые приходилось преодолевать вброд по пояс.

Подумать только, еще два часа назад он умирал от жажды, а теперь может утонуть.

Утонуть посреди Пустоши! Какая ирония...

Конрад брел вперед.

Жалкие три сотни футов были испытанием для измученного рыцаря.

Когда, наконец, его руки коснулись грубой коры дерева, Конрад мысленно возблагодарил Солнце за явленное милосердие.

Здесь тоже было сыро, вода скопилась у исполинских корней в небольшие озерца, но Конрад лез все выше, пока на высоте примерно пяти футов от земли не нашел убежище под огромной ветвью, которая нависала сверху, подобно арке моста.

Ветер хотя и выл бессильно, был неспособен поколебать многовекового великана. Конрад находился будто бы в крошечной нише, образованной наростами и искривлениями.

Он прислонился спиной к стволу дерева-великана и позволил себе на несколько мгновений расслабиться.

По ветвям сновали какие-то существа немногим больше кошки. Конрад пригрозил им копьем, и они с визгом исчезли.

Гроза как будто начала стихать. Конрад набрал воды в обе свои фляги и напился еще раз. В своем небольшом убежище он скинул с плеч мокрый плащ, снял и выжал остальную одежду. Теперь холод уже не так донимал его. На лице Конрада мелькнуло что-то вроде улыбки.

Эта улыбка исчезла с его губ, когда из стены ливня к дереву вышел тот, кто шел за ним всю ночь.

Перед глазами Конрада был воплощенный кошмар. Старые сказки оказались правдой.

Широкоплечий, коренастый, в пробитых доспехах и изорванной одежде, совершенно босой, перед ним стоял арбалетчик, которого он разул.

Глаза мертвеца вытекли, но ему и не нужны были глаза, что бы видеть.

Тварь поводила тяжелой бородатой головой, в поисках своего обидчика. В свете очередной молнии сверкнули зубы мертвого – слишком длинные и слишком острые для человеческих.

Ночь и Пустошь что-то сделали с этим мертвым солдатом, на груди которого по-прежнему висел солярный амулет. Но солнечный символ не спас его душу после смерти.

Вокруг была Пустошь.

Пустошью правили иные боги.

Древние, бессмысленные, безглазые.

Конрад на миг задумался о том, что же ему теперь делать.

В сказках мертвецу нужны были только его сапоги, но это была не сказка. Едва ли умертвие удовлетворится, заполучив назад свои ботинки.

Конрад не стал ни выжидать, ни прятаться.

Существо было одно. Пусть оно уже мертво, каково ему будет лишиться обоих рук и ног?!

Конрад легко и пружинисто спрыгнул вниз.

Схватка один на один – это было его. Это то, чему его учили, то чем он жил.

Он Железный Рыцарь.

Конрад занес меч для удара. Тварь подалась вперед.

Вспыхнула еще одна молния.

Безумные боги Пустоши хоть и подвергли Даннайца немыслимым испытаниям, видимо все же баговолили отважному солнцепоклоннику. А быть может, старый одноглазый владыка мертвых воинов, что проносится по небу на восьминогом коне, вспомнил о неверном адепте, который предпочел его Солнцу, но навсегда оставил частицу своей крови в священной роще в тысячах миль на Запад.

Молния, брошенная ли рукой Одноглазого, или просто ударившая с неба по капризу, ударила в слепого мертвеца. Тот вспыхнул и повалился на землю недвижимой тушей.

Конрад расхохотался.

Это был веселый и злой смех человека, который привык побеждать и верил в свою счастливую судьбу.

– Солнце и сталь!!! – выкрикнул Конрад в бурю, в ночь, в Пустошь.

Он жив еще.

И не сломлен.

Десятник Язир.

В то утро, когда орошенная доджем Пустошь расцветала с такой скоростью, что рост цветов и деревьев был заметен на глаз, Конрад подумал, что самое трудное позади.

Но он ошибался, и цветущая Пустошь оказалась местом не менее, а может быть и более опасным для жизни, чем Пустошь прокаленная Солнцем.

В поднявшейся до уровня груди траве очень скоро поселились змеи толщиной в человеческую ногу, крысы размером с кошку и еще дюжины тварей, которым не было названий ни на одном языке. Все они бежали, скакали, прыгали, летели и ползли, иногда – одновременно. Все они кусались, царапались, плевались ядом, пробовали на зуб все встречное. Этот праздник жизни было интересно наблюдать, сидя на ветвях дерева, но стоило Конраду углубиться в траву всего на несколько десятков шагов, как он едва ли не пожалел о раскалённых камнях и сыпучем песке.

Животный мир Пустоши был разнообразен. Объединяло всех только одно – твари были плотоядными. Не только животные, птицы и гады, но даже растения пробовали оторвать от Конрада кусок. К вечеру он совершенно выбился из сил, потому что почти непрерывно вынужден был молотить лезущих со всех сторон зверей обоими сторонами копья, бить их ногами, но все равно был множество раз укушен или оцарапан. Эти раны очень скоро начали воспаляться и чуть ли не на глазах превращались в форменные струпья. Конрад был зол, растерян и снова заболевал. Но горный кряж был все ближе. Его могут спасти только горы – понимал Даннаец. Лечь спать в траве значит обречь себя на скорую гибель.

Он видел столь многое, что потом ему самому казалось, что половину он вообразил, когда лежал в лихорадке. Пустошь будто бы старалась каждое мгновение поразить его чем-то новым и убить новым, невиданным способом.

Откуда появились бесчисленные твари, Конрад предпочитал не думать.

Часть из них наверняка спали под песками и среди камней, дожидаясь благодатного дождя, часть могла принести с собой вода. Но откуда возникали огромные, больше самого большого слона животные, похожие на свиней, и в каких таких норах скрывались стаи гиеноподобных хищников, что с воем набрасывались на них и стремительно обгладывали до костей?

Пустошь это не просто пустынные земли – напомнил себе Даннаец. Это врата Хаоса, это место оскверненное эманациями Тьмы. Здесь все не так, как в большом мире.

Он видел змей длинной в сотню футов, видел как из луж и озер выползали плотоядные жабы, видел ветви деревьев и кустов, которые пили кровь из неосторожных зверей.

Сам Конрад оставался цел лишь благодаря своей военной выучке и тому, что поглощенные едой, спариванием, размножением и странными жестокими играми, твари Пустоши не слишком старались попробовать на зуб неуступчивую дичь. Получив отпор, хищники обычно пускались наутек. Некоторых он убил. Их тела тут же разорвали сородичи.

Он пробовал охотиться и убил одну тварь, похожую на свинью. Она рыла носом землю и ела коренья, значит, мясо ее не должно быть горьким на вкус, как у хищников.

Но тут Даннайца ждала неудача.

Он отрезал ногу зверя, думая на привале зажарить ее, но примерно через час, когда остановился отдохнуть, увидел, что его добыча уже кишит мухами.

Пустошь быстро расцветала, но быстро и умирала.

Однако, Конрад понимал, что несмотря на всю его силу и хорошее оружие, ночь на открытой местности его прикончит.

Он успел выйти к первым скалам еще до наступления темноты. Это был лабиринт из разбитых, сломанных какой-то исполинской силой глыб, которые стояли, подобно частоколу.

Самые большие из скал высились на добрую сотню футов. Маленькие были не больше тридцати футов в высоту. Камень был черным. Земля вокруг была голой. Даже безумное буйство жизни, что охватило Пустошь после дождя, не в силах было преодолеть мрачную силу разрешения и жестокую ауру смерти, которой веяло от острых скал. Спасение ли в этих скалах, или гибель?

У Конрада все равно не было иного пути, кроме как вперед.

Он ступил в тень скал, и некоторое время упрямо продолжал идти на юг, но очень скоро горы, в которых он думал найти убежище от Пустоши, обратились против него. Внезапно и очень сильно начала болеть голова. Сознание стало путаться. Перед глазами плыли картины одна отвратительнее другой. Нечестивые ритуалы, богохульные оргии в которых люди и человекоподобные змеи сношались с чем-то уже совсем немыслимым, кровавые пиры и жертвоприношения.

У Конрада пошла кровь из носа и вот-вот готова была пойти кровь из ушей. В голове его будто стучал огромный молот, но этот молот не мог заглушить свистящий шепот, на неизвестном языке обещавший ему немыслимые наслаждения и бессмертие. Он не знал этого языка, но слова сами просачивались в сознание. Конрад гнал эти голоса от себя, он то молился, то распевал непристойные солдатские песни. Но если с голосами еще можно было жить, то боль постепенно становилась невыносимой.

Не прошло и часа, как он повернул назад. Конрад почти бежал. В спину ему неслись смех и все тот же свистящий шепот.

Он расположился на ночлег у подножия черных скал. С одной стороны ревела и бушевала Пустошь, с другой пели свои песни мертвые. Теперь Конрад уже знал их и понимал их. Они умерли тысячи лет назад и остались заточены в месте своей смерти. Тысячи лет без возможности уйти, без новых впечатлений, без новых чувств и мыслей. Тысячи лет остановившиеся в том дне, когда Океан поднялся против Эребии. Они все были безумны. Безумны так, как могут сойти с ума только мертвые. Они алкали новой жизни. Новой плоти. Новой крови.

Но на самом деле они не могли причинить Даннайцу вреда. Сильный характер спасал Конрада от попыток теней поселиться в его голове. Он все меньше внимания обращал на них теперь. Конрад нарубил веток, часть из которых пробовали кусать его за руки и хотели вырвать меч. Но как только Конрад отнес их к скале, ветви тут же высохли и стали хрупкими, будто пролежали на солнце несколько месяцев.

Даннаец развел костер. Ужин его состоял по большей части из дождевой воды и ягод, похожих на фиги, так что спать пришлось ложиться голодным. Пока это не было проблемой. Слабеть от голода он начнет позже. Конрад спал чутким, прерывистым сном, то и дело, просыпаясь, что бы подбросить в огонь еще сухих веток. Рука его все время сна покоилась на рукояти копья. Но уже второй день боги Пустоши были милосердны к чужаку. Хищные звери не вышли из высокой травы, что бы напасть на спящего одинокого человека.

Конраду снилась Эсме. Снились ее черные волосы, ее смех, снилось, как она танцевала у костра, там, в далеком Львином Сердце. Он проснулся печальным и потерянным. Костер уже давно прогорел, и наступало время утренней росы и прохлады.

Конрад поднял лицо к небу, к гаснущим звездам и уходящим лунам. Неожиданно его охватила такая тоска и печаль, что если бы не выдержка, которой оставался верен даже наедине с собой, рыцарь заплакал бы. Он потерял всех своих товарищей и союзников. Он один среди Пустоши, в которой враждебен каждый камень. Он далеко от любимой, далеко от знакомого мира, совсем один, затерянный в травяном море расцветшей Пустоши.

Но взошло Солнце, и с его первыми лучами Конрад уже был на ногах.

Какая бы печаль ни точила его сердце, у него все еще была миссия. Без карты, без малейшего знания местности он шел, ориентируясь лишь по небесным светилам, на Юго-Восток.

Он шел вдоль скал, не решаясь больше переходить призрачную границу.

Пустошь все так же цвела. Воды, что принесла буря должно хватить на несколько недель, потом Солнце вновь возьмет свое.

Конрад часто задавал себе вопрос, как Нэтоку удалось привести из Пустоши такую орду, если до сих пор ему не встретился ни один иаджудж. Не то, что бы он мечтал о встрече со стервятниками, просто как этот безлюдный край мог породить огромную армию? Или Пустошь столь огромна, что ему еще не встретился ни один кочевой клан, ни одна стоянка, или же эта местность считается столь опасной, что даже иаджудж не решаются кочевать тут?

Примерно в полдень ветер донес до его носа запах жарящегося мяса. Конрад нырнул подальше в траву. К опасностям, которые несла Пустошь он уже привык , а впереди была новая, неизвестная.

Иаджудж было четверо. Они сидели у небольшого костра, на котором жарили мясо. Конрад так привык видеть их людоедами, что почти удивился, когда увидел, что туша принадлежит животному вроде козы или маленькой антилопы.

Четверо. Четыре маленьких, низкорослых стервятников против хорошо вооруженного васканского рыцаря. Конрад мог бы пройти мимо. Но ему нужно было это мясо. И он ненавидел иаджудж. Всех скопом и каждого в отдельности. Они все были виновны. Они погубили его людей. Они заставили их рвать собственную плоть зубами, они превратили гордых всадников Сияющего Ирама и несгибаемых рыцарей Солнца в смеющихся идиотов, перегрызавших друг другу глотки. Они штурмовали Львиное Сердце, от их рук пало много отважных воинов.

Видимо здесь, в краю, который обходили стороной даже кочевые тропы иаджудж, стервятники расслабились, не ожидали нападения.

Копье Конрада пропело в воздухе и пронзило затылок одного из них.

Трое почти мгновенно вскочили, вытаскивая кривые мечи, но Конрад не дал им шансов.

Первая же вооруженная рука упала оземь, все еще сжимая оружие. Второго противника Даннаец с такой силой ударил щитом в лицо, что он упал без сознания. Последний успел обменяться лишь парой ударов, третий удар рыцаря нашел брешь в обороне противника и пронзил узкую грудь стервятника.

Конрад вонзил меч в живот врага, что был оглушен щитом.

Иаджудж, которого он лишил руки, корчился на земле. Он издавал какие-то странные звуки. До Конрада не сразу дошло, что это смех.

Осторожно, не опуская меча, опасаясь вероломного нападения, Конрад ногой перевернул раненого. Теперь ему ясна была причина истеричного смеха иаджуджа. Второй руки у него уже не было, ее заменял уродливый протез, привязанный к предплечью веревкой.

– Это поистине смешно, солнцепоклонник! – сказал иаджудж по-имадийски. Конрад опешил.

– Ты говоришь? – недоверчиво спросил он, понимая, как глупо это звучит.

– Да что мне, рычать что ли? Я же человек, а не шакал какой-нибудь! – простонал раненый.

– Человек? Что привело тебя в Пустошь?

При мысли, что он мог искалечить своего товарища по несчастью, Конрад содрогнулся.

– Проклятье, убей меня, или помоги мне, если хочешь услышать эту полную боли и печали историю.

Конрад перетянул веревкой страшную рану иаджуджа, или того, кого он принимал за иаджуджа. Помог ему сесть, опираясь спиной на тюки.

– Мы искали тебя, рыцарь Солнца.

У иаджуджа было худое, до черноты загорелое лицо, но, сколько Конрад ни вглядывался в него, он не мог увидеть ничего странного, нечеловеческого.

– Что смотришь? – догадался калека. – Ищешь клыки и шакальи уши? Нет их у меня, не успел обзавестись. Меня зовут Язир, и несколько лет назад я был десятником в армии его божественного величества Хайдара, пусть лопнет его печенка! Там-то я и лишился вот этой руки. – кривясь от боли и гнева Язир потряс перед собой неуклюжим протезом.

– Так ты перебежчик. Изменник.

– Можно и так сказать, северянин. Да вот только после того, что божественный Хайдар и его люди со мной сотворили, я предпочел назвать себя сыном Пустоши и поцеловать плащ Нэтока. Тоже божественного, ха. Богов развелось в этом мире, доложу я тебе.

Язир зло плюнул.

– Руку мне не в бою оттяпали. Отрубили за то, что я якобы украл у мастера дорогую камею.

– А ты украл?

– Украл. Мой сын был болен, нужны были деньги на лечение, а казна платила нам ровно столько, что бы свести концы с концами. Что ты на этот скажешь, солнцепоклонник?

– Мир несправедлив, Язир. Тот мастер, которого ты обокрал, тоже должен кормить своих сыновей, а ведь наверняка он взял материал у заказчика и часть денег за работу вперед.

Язир снова плюнул.

– Ловко ты говоришь. Дерешься тоже хорошо. Только Пустошь тебя все равно сожрет и переварит.

– Пока что ей это не удалось.

Конрад отрезал кусок мяса от жарящейся туши. В желудке у него ворчало от голода.

– Пока что я жру Пустошь. – сказал он, впиваясь в мясо зубами.

– Дай время, дай только время. – Язир глядел на Конрада с ненавистью.

– Тебя-то что принесло в Ирам, воевать за Хайдара? Ты же из Сынов Солнца, вы враги с нашими огнепоклонниками?

– Перед лицом врага иного рода стоит забыть о некоторых религиозных разногласиях. – пожал плечами Конрад, продолжая есть.

– И то верно. Мы тоже, поклонялись кто Хастуру, кто Ползущему Хаосу, кто Великому Змею Ктуну, кто Неименуемому, а кто и богам, что были прежде. Воевали между собой. Но Нэток повел нас на Север. Нэток полубог. Не как Хайдар, который просто старый пьяница на золотых подушках. Нэток умеет повелевать жизнью, смертью и временем. Он обещал мне новую руку. Он может вернуть ее.

Язир сбился со своей патетичной речи, посмотрел на оба обрубка.

– Да только что теперь о том говорить...

– Вы искали меня. Почему?

– Почему я должен отвечать на твои вопросы?

– А почему бы и нет?

– Я ведь могу и солгать.

– Можешь.

Если бы взгляды могли убивать, то под полным тяжелой ненависти взглядом Язира Конрад должен был пасть замертво и обратиться в прах.

– Наши вожди сказали, что ты опасен. Что тот, кто сумел выжить в ущелье – необычный человек, а рожденный от крови дракона. Нэток все видит. Не в пламени, как имадийские фигляры, а на самом деле видит. Он видел тебя. Знает, что ты идешь к местам силы. Он послал нас поймать тебя.

– Скольких вас?

– Не знаю. Может быть дюжину, может быть сотню. Он не отчитывается перед нами в своих планах.

– Ты словоохотлив, Язир.

– Тяну время. Даже не знаю, что со мной теперь будет. Сквозь Пламя мне уже не пройти. А вечность лежать в яме со змеями я не хочу.

– Нэток знает, что я иду к руинам Эребии?

– Да.

Конрад продолжал жарить мясо. Жареное не должно сгнить так быстро. Хотя бы пару дней должно продержаться.

– Ты знаешь, что там, на руинах?

– Нет. Только Нэток знает. Только он смог вернуться.

Конрад вытер нож о рукав. Есть что-то неприличное в том, что бы резать врага ножом, с которого стекает скворчащее сало.

Даннаец встал. На лице ясно были видны его сомнения.

– Если ты останешься жить, то все расскажешь своим о нашей встрече?

– Да. – кивнул Язир.

Оба молчали.

– Если бы у тебя была хотя бы одна рука... – начал Конрад.

– Ты дал бы мне меч, и я умер в честном бою. – закончил за него Язир. – Но у меня нет этой руки. Да я все равно не жилец. Мы дети Пустоши не слишком заботимся о раненых и увечных.

– Встать на колени. Так будет быстро и просто.

Язир с великим трудом выпрямился.

– Солнце и Сталь! – шепнул Конрад де Фер и первый раз в жизни убил безоружного.

Кожелицый.

На него вели охоту десять дней. Десять дней его гнали как зверя, гнали через пески и через болота, гнали по горам и по каменистым пустошам, через непролазные леса и солончаки. Конрад почти не ел, спал считанные часы, все время проводя на бегу. Но потом роли сменились. Уже не иаджудж гнали его. Они стали бояться. Огромный северянин появлялся, словно из-под земли, бил насмерть и снова исчезал. Конрад стал сродни Пустоши. Солнце опалило его кожу, и она стала почти такой же темной, как у стервятников. Он научился находить воду и научился экономить ее целыми днями. Он теперь спал в полдень и бодрствовал в полночь.

Отряд иаджудж таял. Сначала их было две дюжины, но потом копье и стрелы Конрада, топи и разломы в земле собрали щедрую жатву.

Конрад научился различать иаджуджей. Служившие Нэтоку могли принадлежать к самым разным племенам. Что бы узнавать своих, они перевязывали голову или руку желтыми лентами, желтыми, потому желтый – священный цвет Всадника, Скачущего с Бурей, того, чьим воплощением считали Нэтока.

Но были и другие племена. Слишком дикие, что бы их можно было позвать в священный поход, слишком гордые, что бы их можно было завоевать. Они продолжали жить своей странной и дикой жизнью в глубине Пустоши, равнодушные к призывам новоявленного полубога.

Конрад заманил своих преследователей под стрелы и копья маленького лесного клана, члены которого больше напоминали неожиданно научившихся стоять на двух ногах обезьян, чем иаджудж севера, которые были порой неотличимы от эромов.

Ради этого он днем, когда обезьянолюди спали, подкрался к их деревне и убил двоих стрелами, которые взял с трупов своих преследователей.

Так Конрад де Фер впервые в жизни убил беззащитных, не готовых к бою.

В яростной схватке, закипевшей в лагере воинов Нэтока, куда нагрянули за местью лесовики, полегли все воины с обеих сторон. Раненых Конрад добивал сам, перерезая им глотки. Раньше он убивал бы, пронзая вену, что бы жертва умерла, истекая кровью. Теперь он перерезал гортань, оставляя иаджудж корчится в попытках втянуть в легкие воздух.

После убийства Язира он предал убитого земле и полдня провел в молитвах, стараясь очистить себя от неправедно пролитой крови. Это стоило ему половины дня и чуть не стоило жизни. Чуть не обрекло на провал всю его миссию.

Сейчас он не стал хоронить убитых. Их было слишком много, и теперь ему было все равно.

Он не посвятил убитых своей рукой Солнцу. Даже Солнце здесь было чужим, злым и враждебным.