Текст книги "HOMO FABER (СИ)"

Автор книги: Михаил Баковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

В памяти я отыскал как-то прочитанную в сети информацию, что чуть более половины всех потерь бронетехники с обеих сторон приходится именно на противотанковую артиллерию, половина оставшихся была уничтожена авиацией, а все остальные (получается, что лишь четверть) оказались уничтожены другими танками и самоходками.

Ладно, что-то я отвлёкся немного. Наверное, так сказывается мандраж перед делом.

Мне предстояло ночью пробраться на аэродром и заминировать все самолёты, места хранения топлива и боеприпасов. Для этого у меня было заготовлено около сотни самодельных взрывных устройств из стограммовой толовой шашки, запала от гранаты и химического замедлителя. Нужно было раздавить капсулу в замедлителе, чтобы через тридцать-сорок (кустарная конструкция не отличалась пунктуальностью) минут срабатывал запал. А там – большой ба-дабум!

Сильный ветер и дождь сыграли мне на руку дважды: авиация осталась на земле, и мне было проще пробраться на аэродром.

«Шестьдесят два, шестьдесят три… шестьдесят девять. Усё», – я мысленно считал, сколько самолётов получило от меня гостинец. Чтобы гарантировано подорвать вражескую технику, я ставил два заряда. Из-за этого мне пришлось несколько раз бегать с аэродрома до леса и обратно, так как сразу унести столько ВУ я физически не мог. Это не картошка, всё-таки, её в мешки не насыплешь под горловину.

Даже не знаю, чтобы я делал без своего нанокостюма. Он столько раз спасал меня, помогал, что впору отлить памятник из чистого золота и поставить на постамент. Вот и сейчас только благодаря его функциям у меня удалось провернуть эту акцию, невозможную и безграничную по своей авантюрности и нахальству.

Установив все заряды на самолёты, я в обратном порядке стал активировать взрыватели. К моменту, когда отошёл от последнего (он же первый, что получил два гостинца в районе топливных баков), у меня оставалось от двадцати минут до получаса до первого взрыва.

Этого времени мне хватило, чтобы заминировать бочки с топливом и небольшой склад бомб, лежащих прямо под открытым небом на деревянных поддонах и просто накрытых брезентом.

Спасибо режиму невидимости в моём костюме, благодаря ему и плохой погоде я пробежал в десяти метрах от охранного поста и часовых у земляных валов, окружающих горючку и боеприпасы.

«А теперь руки в ноги и уносить поскорее свою жопоньку отсюда!», – подумал я, когда был активирован последний заряд на бочке с авиационным топливом.

После такого удачного минирования хотелось дополнительно плеснуть скипидарчика под хвост оккупантам. Например, пробраться в казарму к лётчикам и перестрелять тех. Или занести к ним пару авиабомб килограмм по пятьдесят, после чего там подорвать. Даже пожалел, что не уложил пару таких гостинцев с подрывными зарядами под окнами жилья. Нанокостюм позволил бы легко и быстро перетащить сотню килограмм за один раз.

«Лучше синица в руках, чем…».

Рда-раоа-ах-бар!

Мысли в голове были прерваны оглушительным рокотом, словно одновременно за спиной пытались завести с пускача трактор, и рычало семейство львов на разные голоса. Через мгновение эти звуки исчезли в грохоте взрыва. Ярчайшая вспышка осветила окрестности вокруг аэродрома.

Я резко остановился и обернулся назад. Несколько секунд смотрел на огненное зарево в той стороне, где хранились авиабомбы, покачал головой и вновь побежал в прежнем направлении, активировав ускорение, которое только-только восстановилось.

Взрыв прозвучал излишне рано и именно там, где он должен случиться в самый последний момент. Возможно, взрывчатку обнаружил часовой или порыв ветра замотал брезент, на котором сверху лежала моя бомба, и там упала. Сотрясения вполне хватило, чтобы химический замедлитель резко ускорил свою работу.

У меня по телу прошла волна неприятной дрожи, когда представил, что заряд мог сработать в тот момент, когда я с ним и кучей других таких же бегал по аэродрому, перебирался через колючую проволоку.

Почему я взял такую ненадёжную и опасную конструкцию? Ведь часовые взрывные устройства сапёрами и подрывниками в этом времени использовались вовсю. К сожалению, мои попытки получить рабочий образец с помощью Дара не увенчались успехом. Только зря испортил десять листов писчей бумаги, очень ценной в моём положении, пытаясь нащупать методом математического (точнее, изобразительного) тыка существующее устройство. Огнепроводной шнур не подходил из-за своей заметности. Будь у меня задачей подорвать только топливо или бомбы, то ещё куда ни шло, но повесить незаметно такие заряды почти на семьдесят самолётов – это фантастика!

От аэродрома, на котором моими стараниями открылся маленький филиал Ада, я с парнями драпал так быстро, как только могли мои спутники. Дорога для отступления была разведана заранее, сделаны несколько схронов на тот случай, если не успеем вырваться из данного квадрата, и придётся пережидать облаву под землёй.

Уже на третий день мой отряд караулил вражеские самолёты в двух километрах от второго гитлеровского аэродрома всё в той же Витебской области. Устроить схожую диверсию не удалось из-за возросшего режима охраны. Количество патрулей на этом аэродроме было вчетверо больше, чем на предыдущем. Солдаты с собаками ходили не только вдоль периметра, но и между самолётов, рядом с топливом и боеприпасами. Судя по не обустроенному палаточному городку (работы по установке караульных будок, умывальников, туалетов и так далее всё ещё продолжались), выросшему за периметром аэродрома, сюда буквально перед нами, часов за пять, перекинули две роты для охраны, включая подразделение сапёров и кинологов. На наших глазах создавалось минное поле, которого до этого с этой стороны не было. Ночью было видно, что и число прожекторов увеличилось. Немцы совсем не экономили электричество.

Посмотрев на всё это, я решил не рисковать и пожалеть свои нервные клетки. Лучше просто устроить засаду на возвращающиеся самолёты и сбивать те в момент посадки. Так должно выйти даже лучше: и технике капут, и пилот под замену, хе-хе. Главное, чтобы ничего не сорвалось.

Сначала я хотел подловить на взлёте, рассчитывая на гарантированное уничтожение при подрыве бомбовой нагрузки. Но пропустил момент и теперь приходиться ждать, когда гады вернутся.

– Летят! – в рации раздался радостный голос Седова.

– Тихо, млин! – шикнул я на радостного бойца. – Тишина в эфире!

Рокот моторов я услышал ещё раньше товарищей. А теперь и увидел сами самолёты. Вот первая тройка выпустила шасси и стала плавно снижаться.

«Пора!».

Я навёл прицел на кабину, активировал снайперский режим и дважды выстрелил в пилота. Потом перекинул винтовку на второй самолёт… на третий. И тут же перевёл костюм в обычный режим, чтобы не тратить просто так энергию. То, что я поразил цели, понял сразу же.

А вот немцы, точнее члены экипажа, штурман или стрелок (или кто там сидит впереди в застекленном носе самолёта), заподозрили неладное, когда первый «хенкель» вдруг клюнул мордой вниз и под большим углом вошёл в землю. Второй перед падением «упал» на левое крыло и потом точно так же клюнул носом поверхность планеты. Третий на удивление продолжал лететь плавно и только уже перед посадкой на высоте десяти-пятнадцати метров зачем-то задрал вверх нос, затем быстро опустил и потом им же врубился в поверхность взлётной полосы. Возможно, кто-то из экипажей попытался перехватить управление, заметив убитых.

Представляю, какая паника и шок у всех на аэродроме и что творится в эфире. Ведь выстрелов не слышно, трассеров не видно, самолёты до самого падения практически целые.

Несмотря на предупреждение (по крайней мере, я так думаю) оставшихся в воздухе экипажей с земли о странной катастрофе, остальные «хенкели» садится. Возможно, у них просто не осталось топлива для полёта на соседний или запасной аэродром.

Вот появились сразу две тройки.

– Ваша первая группа, моя вторая, – щёлкнул я тангеттой радиостанции. В ответ тройные щелчки, без слов. Возможно, я перестраховывался, но моя паранойя подсказывала, что чем меньше русская речь будет звучать в эфире, пусть и на неиспользуемых немцами волнах, тем лучше. Да и дальность работы американских «мобильных» оставляла желать лучшего и это, в принципе, играло мне и парням на руку.

До самолётов было около трёх километров. Я вёл первый из них прицельной «маркой», не торопясь включать снайперский режим. Слишком уж велика дистанция даже для гаусс-винтовки. И только дождавшись момента, когда первая тройка «хенкелей» стала сыпаться на землю, я активировал способность нанокостюма и открыл стрельбу по кабинам самолётов. Кажется, при этом на одном из них я повредил двигатель на левом крыле, так как он резко задымил и перестал работать.

«Девять, – мысленно подсчитал я количество сбитых гитлеровских бомбардировщиков. – Отлично!».

Не во всяком налёте на отлично защищенный объект авиаполки несут такие потери от зенитного и истребительного прикрытия. Сильно жалко, что не удалось подловить на взлёте, чтобы не дать отбомбиться по нашим городам и солдатам. Но за убитых мы с парнями уже отомстили.

На аэродроме поднялась паника: заревела сирена, причём не одна; из палаток стали выскакивать солдаты вермахта с винтовками и понеслись к окопам, окружающим аэродром; бешено крутились стволы зениток, которые пытались нащупать врага, столь нагло уничтожающего самолёты прямо под их носом; зарычали двигатели бронетранспортёров и грузовиков; собачий лай усилился и появились дополнительные патрули кинологов к тем, что уже охраняли территорию.

А между тем, на горизонте появились ещё звенья «хенкелей». Думаю, я оказался прав, когда предположил, что у бомбардировщиков топливные баки сухие. Иначе нелогично смотрится их рьяное желание вернуться на родной аэродром.

– Первые четыре ваши, остальные мои! – отдал я приказ по радиостанции.

Сразу три тройки стали заходить на аэродром. Из них два самолёта выглядели, мягко говор неважно, видно, что им досталось сполна.

«Раз-два-три-четыре-пять… кто-то вышел погулять… девять негритят поев, клевали носом, один не смог проснуться и их… ага!.. и их осталось восемь…», – мысленно я нёс всяческую ерунду, лишь бы абстрагироваться от того, чем сейчас занимался. Крайне неудачно в голову влезла мысль про всяческие «чеченские», «афганские» синдромы, про деформацию психики на войне. Ведь я хочу вернуться домой, и там жить, как жил. Но смогу ли теперь после того, как хладнокровно убиваю людей? Врагов… но всё равно, бл**ь, людей! Это на страницах книг и с экрана всё видится легко и просто – долг, или тебя или ты, присяга. Но ведь перед отправкой на фронт или горячую точку с солдатами проводят специальные занятия психологи. В первую «чеченскую» обходились без этого, и в итоге получили несколько тысяч полупсихов, многие из которых потом сожгли свои жизни в тюрьмах, покончили с собой или угасли вследствие приёма наркотиков и алкоголя.

Из девяти самолётов на аэродром сели двое. Один на скорости умудрился плюхнуться на посадочную полосу и пронёсся, как метеор, пока не врезался в ограждение из колючей проволоки. Вторым счастливчиком оказался один из тех, кого не добили наши зенитки и истребители. Ну, хоть семь бомбардировщиков с экипажами добавили к первым девяти.

К этому времени немцы взялись за прочёсывание прилегающей территории. От серо-мышиных шинелей всё кишело на лугу перед аэродромом.

– Кашира и Яуза! Уходим!

Я перезарядил «гауску», убрал пустые магазины в вещмешок и собрался со всех ног удирать прочь, когда вдруг увидел, как стали падать гитлеровцы, а следом задымил один из бронетранспортёров.

– Да что вы творите, уроды, – заскрипел я от злости, потом с силой сдавил тангенту на радиостанции. – Отставить! Отставить! Немедленно отходить!

У Седова и Паршина ещё был шанс уйти, так как из-за полной бесшумности их стрельбы немцы всё ещё оставались в неведении, откуда по ним открыт огонь. Да и сидят парни в километре от них. А в головы вояк никаким образом не может придти мысль, что на такой дистанции возможна столь эффективная стрельба. Вон как поливают из пулемётов и винтовок кустики и бугорки в нескольких сотнях метрах впереди себя.

Щёлк! Щёлк!..

Я вскинул оружие и опустошил магазин по двум бронетранспортёрам и нескольким немцам – офицерам или унтерам, которые управляли боем.

– Приказываю отступать… ш-ш-ш-ш.

В очередной раз после использования рации та ответила прерывистым «белым» шумом.

«Всё, запеленговали уроды, – мысленно скривился я, – подавление врубили».

И ко всему прочему ситуация окончательно ухудшилась: немцы смогли обнаружить местоположение обоих бойцов и по ним вдарили из всех стволов, в том числе и из орудий с аэродрома.

Два магазина пришлось мне истратить, чтобы угомонить зенитки, бьющие прямой наводкой по моим товарищам. Причём стрелял по механизмам орудий, так как расчёт могли быстро заменить. И только после этого перенёс стрельбу на пехоту, растянувшуюся на лугу и перебежками приближающуюся к позициям Седова и Паршина.

А вот парни молчали и эта тишина, почему-то, заставляла замирать сердце от нехорошего предчувствия. Откуда-то появилась уверенность, что это связано совсем не с тем, что они послушали мой последний приказ и ушли.

Воспользовавшись невидимостью, я проскочил буквально перед носом у врагов и оказался на том месте, где должен был находиться Паршин. Когда я его увидел, то в груди появился холодный ком.

– Как же так, а? – прошептал я. – Как же так? Почему не ушёл, дурак? Почему⁈ Врагов хватило бы всем… ну, не сразу же… эх.

Парня очередь из «эрликона» буквально разорвала пополам. Здесь уже не помочь ничем, даже халковское зелье бессильно. Оно может залечить смертельные раны, но не оживить мёртвого.

Рядом лежала разбитая гаусс-винтовка и ДП с покореженным диском, в метре от тела – вещмешок с боеприпасами, в том числе и магазинами к «гауске». Последние я переложил к себе, так как незапланированный расход боеприпасов к супер-оружию серьёзно опустошил мои собственные запасы.

А вот гауску я оставил на месте после секундного раздумья. Затем несколько секунд раздумывал и взвешивал «за» и «против». Приняв решение, я вытащил из своего рюкзака пачку с рисунками, среди которых лежали и те, где было изображение моего города с указанием даты. Их я носил давно, всё не решаясь подбросить немцам, раз уж с земляками ничего не выходит. Рисунки сунул в «сидор» убитого.

– Надеюсь, на этом ничего не закончится, дружище, – прошептал, смотря на окровавленное лицо парня, – и индусы правы как никто на этом свете со своей религией.

После этого я расстрелял несколько человек и грузовик с пулемётной установкой, появившейся в пределах видимости, и побежал на позицию Седова.

И тут мне повезло.

– Живой⁈

Парень был жив, но тяжело ранен в грудь и живот. Скорее всего, осколками от разорвавшегося рядом снаряда из восьмидесяти восьмимиллиметровой зенитки. Дышал быстро и часто, с каждым выдохом плюясь кровавой пеной и мелко дрожа всем телом.

Счёт шёл на секунды.

Вытащив склянку со светящейся зелёной жидкостью, я приложил её край к губам парня и влил в рот. Эликсир тут же смешался с кровью, создав неприятный глазу колер.

– На остров на болото иди! Слышишь меня? На болотный остров! – произнёс я, приблизив своё лицо к его серому лицу, больше похожему на маску из-за кровопотери. Надеюсь, что какая-то часть сознания у него ещё работает, и он услышал мои слова.

Нет, бросать его здесь и дожидаться на болоте я не собирался. Просто боялся, что Седов (после трансформации тела туда-сюда) потеряется и побежит не в ту сторону. Мне же нужно, чтобы парень направился в том направлении, где я его успею перехватить и прикрыть от преследования, когда действие сыворотки закончится, и он станет возвращать себе человеческий облик.

Всё, появились первые признаки изменения, и если не хочу попасть под «дружественный огонь», то пора мне сваливать отсюда.

Схватив его вещи, оставив на месте только СВТ с боезапасом, так как слишком неудобно было нести такую кучу вещей, я активировал ускорение и метнулся прочь. И весьма вовремя, так как буквально через секунду мне в спину ударил нечленораздельный крик, полный боли и ярости.

Когда я остановился и посмотрел назад, то увидел огромную человеческую фигуру, раскидывающую голыми руками бронетранспортёры и грузовики на лугу перед аэродромом. Выглядело это впечатляюще, сюрреалистично и страшно.

«Неужели и я таким был?».

Фрагмент 6

Глава 15

Полковник О. Бхарн. Командир Витебского аэродрома №012.

Секретная записка.

Докладываю, что 2 октября после 15ч.00 м. на аэродром, где базируются средние бомбардировщики, было совершено нападение неизвестными силами. Предположительно это была диверсионная группа противника, подготовленная для подобных акций, как та, что случилась на подведомственном мне участке.

Враги устроили засаду на возвращающиеся самолёты, отбомбившиеся по переднему краю русских в районе Вязьмы. Момент первого удара прошёл незамеченным, и всеми очевидцами было принято решение, что первый «хенкель 111» разбился при посадке из-за тяжёлого ранения пилота, а последующая пара потеряла управление из-за этого и вследствие низкой высоты и скорости не смогли среагировать на изменившиеся условия на посадочной посадке. Как результат, пилоты не удержали машины в воздухе и разбились.

Крушение следующих бомбардировщиков заставило поднять тревогу и отправить охранные роты на зачистку прилегающей территории аэродрома.

В ходе этого были выявлены места двух засад, откуда вёлся огонь по самолётам и солдатам вермахта. Для подавления вражеских огневых точек были применены зенитные средства аэродрома.

Так же службой радиосвязи были замечены чужие переговоры рядом с аэродромом на коротких волнах, после чего они были заглушены помехами.

Диверсанты обладали точным и дальнобойным оружием, а так же отличной выучкой. Только это может оправдать факт огромных потерь наших солдат.

Так же на месте боя было замечено неизвестное человекообразное существо, в несколько раз крупнее человека, обладающее неуязвимостью и нечеловеческой силой. По словам уцелевших солдат, его не брал винтовочно-пулемётный огонь, снаряды зенитных автоматических пушек оставляли на теле небольшие раны, зарастающие на глазах свидетелей. К сожалению, к этому времени все крупнокалиберные орудия были выведены из строя снайперами диверсионной группы. Возможно, их снаряды остановили бы это создание.

В результате суматохи, вызванной нападением великана или тролля, как его назвали выжившие свидетели, русским удалось уйти. Один из моих офицеров высказал предположение, что тролль был дрессированным и спущен с поводка, когда их обложили.

Тролль ушёл через пять минут после появления. Преследование, начатое спустя час после этого, успехом не увенчалось.

Потери наших войск:

– 20 средних бомбардировщиков «хенкель 111» (уничтожены диверсионной группой и троллем);

– 2 бронемашины Sd.Kfz.251;

– 1 бронемашина Sd.Kfz.222;

– 6 зенитных орудий Flak 18/36;

– 16 зенитных орудий 2.0 cm Flak 28;

– 8 грузовых машин;

– 3 мотоцикла;

– 40 палаток для личного состава охранного батальона;

– 37 членов экипажей бомбардировщиков (убитых);

– 18 человек обслуживающего лётного персонала (убитых);

– 161 человек рядовых и унтеров (убитых);

– 14 офицеров (убитых);

– 19 специально обученных собак для охранно-сторожевой службы (убитых);

– 35 рядовых и унтеров (раненых);

– 2 офицера (раненых).

На месте одной из огневых точек русской диверсионной группы был найден труп, попавший под очередь зенитного автомата 20 мм. Рядом с ним обнаружены некоторые вещи. Одет был в стандартную форму Красной Армии и явно самодельный маскировочный костюм из кусков ткани различной формы и цвета, удачно подобранных к местности, на которой проходил бой. Так же рядом было обнаружено незнакомое оружие, возможно, винтовка. Форма и внешний вид сильно отличался от всех виденных образцов вооружения армии русских, англичан, американцев и прочих. Оружие серьёзно пострадало от попадания двадцатимиллиметрового снаряда. Рядом находился пулемёт ДП с поврежденным патронным диском. Также во время осмотра местности солдаты нашли русскую самозарядную винтовку с установленным оптическим прицелом.

Фото прилагается.

Все вещи, оружие и труп русского были отправлены под усиленной охраной в штаб в г. Витебск.

* * *

Сказать, что Седов был морально убит – не сказать ничего. Чтобы он ещё больше проникся тяжестью своего проступка, я списал на него заодно и потерю сверсекретного оружия. Оказывается, втайне от меня эти два великовозрастных идиота (по-другому и не скажешь) сговорились отключить радиостанции и перед отходом потрепать немцев из числа охраны аэродрома. А мне потом сказать, что у них просто-напросто батареи сели.

Слишком легко им доставались победы над врагом и излишне сильно поверили в мощь гаусс-винтовок, которым было по плечу пробивать броню даже лёгких танков. Возможно, ещё факт того, что находятся рядом со мной, с крутым «особистом», подкинул им эйфории и «шапкозакидательства».

– Чем вы только думали, а? Неужели меня смогла бы обмануть ваша детская глупость? – покачал я головой.

Красноармеец ещё сильнее поник головой.

– Ладно, не чокаясь, – сказал я и налил немного коньяка в кружку. – Пусть нашему другу земля будет пухом.

Ароматный алкоголь легко скользнул в желудок, в котором сразу же стало распространяться тепло. Следом за «огненной» водой я откусил от кровяной колбасы и стал медленно жевать. Да, закусывать так коньяк – это кощунство! Но мне было не до соблюдения установленных правил употребления благородного напитка. Вместо него и водка сгодилась бы, просто та мне нравилась ещё меньше, у коньяка же хотя бы аромат и послевкусие на языке приятные.

Потом выпили ещё. Молча, не торопясь, без лишних движений. После третьей я убрал остатки коньяка со стола.

– Хватит, у нас не пьянка, а поминки товарища, – произнёс я, увидев, с каким сожалением смотрит на бутылку Седов. – Не будь вы оба таких дурака, то выпили бы побольше и по весёлому поводу… ладно, о мёртвых только хорошо.

– Я же не думал, что всё так выйдет.

– Думал – не думал, а вышло. Для думанья я есть, Устав и дисциплина, мать твою, – стал закипать я. – Ты боец Красной Армии, рядовой Седов, а не тракторист или библиотекарь в партизанском отряде. В конце концов, комсомолец, бляха-муха!

С трудом удалось унять злость.

– Я кровью искуплю, товарищ лейтенант государственной безопасности, честное комсомольское!

– Искупишь, разумеется, искупишь. Вот только после нарушения приказа я уже не могу рассчитывать на тебя, – ответил ему я. – Скоро мы расстанемся. Пойдёшь через линию фронта к нашим, передашь им кое-какие секретные документы.

– Когда? – вскинулся Седов.

– Скоро. Сначала всё нужно подготовить для этого. Да и одному опасно, тебе пригодится помощь.

Где я собирался искать её? Да там же, откуда взял экипажи для танков и бронемашин в прошлый раз – в лагере военнопленных. Как раз под Великими Луками сразу несколько таких мест создали гитлеровцы. В общей сложности, там десятки тысяч красноармейцев находятся. Столько мне не нужно, да и не в силах я освободить и помочь такому количеству людей. Ко всему прочему, бойцы должны были уже распробовать все «прелести» немецкого гостеприимства и потому те, кто не сломались ещё, будут рвать фашистам глотки голыми руками, случись им дотянуться до своих палачей.

Мне не помешали бы данные о состояния фронта, но, увы – получить такие не удалось. Как я ни пытался, но реализовать карту обстановки не вышло, только дюжину запечатанных пакетов «сов.секретно» от обеих противоборствующих сторон.

Пришлось выходить на охоту за «языком». Тот факт, что я не знаю немецкого, мне мешал, конечно, но не сильно. Ведь мне по большему счёту нужен был не живой носитель секретных сведений, а его документы, точнее, карта обстановки.

И через неделю, состоящую из диверсий и нападений на немецкие колонны, отряды и транспорт, я получил их.

Уничтожив при этом не меньше двух взводов немцев, и пять машин, включая два грузовика «лафли», два легковых автомобиля «мерседес», один лёгкий танк вроде бы чешский с тридцатисемимиллиметровым орудием, и бронетранспортёр с тремя пулемётами МГ-34. БТР, опять же, был не германского производства, а переделанный из французского тягача. Вот такая интернациональная колонна.

Под прикрытием невидимости я просто добежал до машин и забросил в первый грузовик связку из трёх противотанковых гранат, а потом успел такую же операцию проделать и со второй машиной, набитой немецкими стрелками.

Седов из «гауски» расстрелял танк с бронетранспортёром, а я, пересидев в придорожной канаве момент восстановления энергии, включил режим усиления и из автомата уничтожил пассажиров «мерседесов». Больше семидесяти человек в течение пяти минут стали трупами. Здоровые, большей частью молодые мужчины, весёлые, считающие себя победителями и хозяевами земли, по которой ехали.

В одной легковушке я и нашёл кожаный красно-коричневый портфель с бронзовыми защёлками-замками. Рядом с ним на заднем сиденье истекал кровью труп пожилого полного немца с витыми майорскими погонами и внушительной орденской колодкой на мундире.

Закончив геноцид командного состава вермахта и СС, мы с Седовым вернулись обратно в болотный лагерь, где сделали себе очень короткую передышку. За это время я кое-как смог разобраться в обстановке на фронте от Вязьмы по Холм.

Вяземский котёл, про который не слышал только ленивый и глухой, всё ещё не состоялся, хотя закончилась уже первая неделя октября. В моём времени немцы уже замкнули колечко вокруг советских войск. Тогда в окружение попали десятки дивизий! Те войска, которые должны были остановить врага и устроить оборону на дальних подступах Москвы, оказались заблокированы. Вообще, в тот момент до самой столицы возник вакуум, остановить наступление гитлеровцев было попросту нечем. И если бы окруженцы решили сидеть тихо, то кто знает, а не взял бы Гитлер Москву? Но окружённые дивизии устроили фашистам такую «сладкую» жизнь, в течение недели не давая отдыха, что тем пришлось все усилия сосредоточить только на том, чтобы не выпустить советских солдат. Этого времени хватило для кое-какого заслона на пути к столице.

Сейчас складывалась примерно такая же ситуация, если верить трофейным картам из майорского портфеля. Но, повторюсь, трагедии ещё не произошло, и очень хочу надеяться, что благодаря моему посильному вкладу. Не основному, конечно, но существенному. Ведь те бомбардировщики, которые в начале месяца были уничтожены моей группой, скорее всего, бомбили наших солдат под Вязьмой.

Если с освобождением военнопленных всё пройдёт удачно, то пробиваться нужно будет в район Ржева. Ещё точнее: севернее Белого и южнее Ржева. Там активных боёв почти нет, если я всё правильно понял. Жаркие схватки идут выше и ниже по карте. Если держаться труднопроходимых лесистых мест, то не составит большого труда избежать немецкого внимания. Между Белым и Ржевом нет крупных населенных пунктов, нет дорог (на карте не отмечено ничего), значит, нет и больших сил гитлеровцев. Им всё ещё важнее блицкриг, которому они продолжают следовать, отчего и прут вперёд только по удобным и важным направлениям, оставляя все прочие на потом. Да и полноценной линии фронта всё ещё не сложилось и везде полно разрывов и прорех, сквозь которые может полк пройти незамеченным.

Как было в моём времени в этих местах – я не помню. Скорее всего, Белый и его окрестности вдосталь испили кровушки. Всё-таки, линия Ржев-Вязьма-Брянск оказались самыми кровопролитными местами сражения. Хуже Вяземского «котла» был только Киевский, про который я помню очень мало. Но сейчас здесь, под Белым, немецких войск сосредоточено очень мало в сравнении с соседними крупными городами. Вон Варшавское шоссе буквально не видно от стрелок и значков, обозначающих армейские подразделения.

Освобождённым людям придётся пройти больше трёхсот километров, если не все четыреста. Я с Седовым это расстояние покрыл бы дней за пять-шесть, и не преувеличиваю ничуть. Но сколько придётся идти бывшим пленным – даже предположить не возьмусь. Две недели? Три?

Наши диверсии сыграли неплохую службу в моём плане: немцы сняли часть сил под Великими Луками и отправили их на прочёсывание лесов и болот в тех местах, где я с Седовым хулиганил. Теперь нужно, чтобы они подольше не возвращались, а мне – поскорее всё закончить.

Глава 16

Выбранный для восстания лагерь военнопленных был не очень велик, по моим грубым подсчётам там содержалось около двух тысяч человек. Большой луг был окружён рядами колючей проволоки на деревянных трёхметровых столбах. Судя по пенькам внутри периметра, на ограждение пошли деревья оттуда, после чего роща превратилась в луг.

Никаких бараков или иных строений в лагере не было. Только за «колючкой», жильё охранников и лагерной администрации. Пленным же ничего другого, как спать под открытым небом не оставалось. И это в октябре, под проливными дождями и резким похолоданием.

Красноармейцы рыли себе землянки, больше похожие на звериные норы, но те затапливало после каждого дождя. За два дня, что я следил за лагерем, после каждого рассвета выносили несколько десятков тел, погибших от ран и истощения. И всего один раз давали еду. Хотя, еду ли… несколько человек, судя по всему, русские, согласившиеся служить своим врагам, свалили рядом с колючей проволокой отходы с кухни: картофельную шелуху, гнилые овощи, обрезки от моркови и свеклы, что-то ещё. И потом смеялись вместе с охранниками, когда изголодавшие пленные тянулись к этой помойке, раздирая руки и лица об острые шипы, а потом заталкивали в рот то, что рачительный хозяин свиньям не станет давать, чтобы те не заболели. Когда Немцам надоело это веселье или заметили, как угрожающе натянулась проволока, они стали стрелять по красноармейцам. Потом с территории вынесли более десяти трупов.

Сегодня, на третий день моего наблюдения за лагерем, немцы нашли себе новое развлечение. Когда я увидел мелкую хромую лошадь, которую привёл к воротам один из предателей, у меня появилось нехорошее предчувствие.

С громким смехом, лошадь сильными ударами палки загнали за колючую проволоку, оставив её наедине с сотнями голодных людей. Пленным по этому поводу что-то сообщили, с весёлыми ухмылками, предатели. Вот только разобрать слова с такого расстояния я не мог. Но вряд ли что-то хорошее.

А потом началось то, что я запомнил на всю жизнь. Эта картина иногда снилась мне после этого, заставляя просыпаться в холодном поту и с криком ужаса.

Людская масса, сомкнулась вокруг бедного животного и стала надвигаться, как волна на берег. Почувствовав неладное, лошадёнка испуганно заржала и отшатнулась к воротам, но наткнувшись на шипы, отбежала назад. Несколько пленных попытались навалиться на неё, но были сброшены и попали под копыта. От ужаса, охватившего его, животное бросилось в толпу пленных, сбив с ног несколько десятков и выскочив на свободное пространство. Но через несколько секунд толпа вновь сомкнулась вокруг.