Текст книги "Огненный всадник"

Автор книги: Михаил Голденков

Глава 5 Заботы Януша Радзивилла

Огромный и тучный, как медведь, с пшеничными усами и выстриженным на макушке уже наполовину седым, некогда янтарным чубом, гетман Януш Радзивилл смотрелся значительно старше своих сорока двух лет. Он тоже, словно жених, восседал во главе стола своего кабинета с серебряным кубком легкого кенигсбергского, или крулевецкого, как угодно, вина. Однако в Вильне было не до веселья. Глубокие морщины испещряли высокий лоб гетмана, глаза опухли, словно после бурной пьянки, но лицо было бледным, как мел. Десять нахмуренных полковников угрюмо сидели на высоких стульях вдоль стола. Все внимательно слушали недобрые вести, зачитываемые гетманом.

– У нас на руках достаточно точные известия о перемещении московской армии, – глухо звучал в притихших хоромах голос гетмана, – 9-го июня царь давал отпуск под Дорогобуж воеводе Большого полка князю Черкасскому со товарищи, а 10-го и сам выступил из Вязьмы, пославши в Русь к гетману Богдану Хмельницкому свое государево жалованье золотыми на все войско запорожское. 10-го июня царский стан был в селе Семлеве, в двадцати верстах от Вязьмы. 11-го в веске Чеботове, в двадцати верстах от Семлева. Все эти вески, милые мои спадары, на большом Смоленском тракте. Получено известие о сдаче Невеля воеводе Шереметеву, которому отсюда же послана была царская грамота «с похвалой». Из Дорогобужа между тем писали, что наши части пришли в веску Березникову, что в двадцати верстах от Дорогобужа. Царь велел Дорогобужскому воеводе Петру Шереметеву идти с сотнями и сотней рейтар на наших людей, которые спешно отступили, ибо мало их было слишком. 12-го июня царь уже в Болдине, в монастыре, в десяти верстах от Дорогобужа, а 13-го прибыл в Дорогобуж, под которым его встретили бояре и воеводы с полками, большим, передовым и ертауль-ным. На следующий день получено известие о добровольной сдаче города Белого. В тот же день, оставив в Дорогобуже воевод Несвицкого и Пущина, пошел царь из Дорогобужа к Смоленску. Это, паны мои любые, на востоке. На юге казаки Золотаренко вторглись в Гомель.

– Бои идут в городе, но замок оккупантам взять не удается, – продолжал гетман, – там у нас гарнизон в две тысячи человек из наемных немцев, венгров и рота татар. Добрые солдаты. Они продержатся долго. Хуже со Смоленском. Гарнизон там немногочисленный, около пяти тысяч был, хотя тоже добрый: есть пушкари хорошие, польская пехота Мадакаского и Дят-ковского, немецкая пехота Корфа, казаки, гусары. Однако, по расшифрованным письмам Обуховича, тамошняя фортеция в крайне запущенном состоянии, и помочь им нечем. Старо-быховскую фортецию вновь осадили казаки Хмельницкого. Но из-под стен города приходят пока добрые новости: немногочисленный гарнизон с успехом отбил первый штурм, сделал удачную вылазку, оставив груды неприятельских трупов под стенами города, и взял пленных. Но как долго быховцы там продержатся – один Бог ведает.

– Короля просить надо людей дать! – громко сказал великий подскарбий Винцент Гонсевский, который до сих пор тихо сидел, подперев чистый высокий лоб рукой, глядя в стол.

– Короля? – гетман поднял на товарища тяжелый взгляд. – Уже просил. Дзякуй великий! Помог. Прислал из обещанных пяти тысяч жавнеров около четырех тысяч, что сейчас расквартированы в Менске. Так из-за якобы плохого жалованья эти бандиты ограбили синагогу и церковь, грозят поднять бунт. Я отрядил людей, пусть им заплатят за то, чтобы вернулись в Польшу. Лучше бы таких помощников вообще не было. Еще просить короля?

Желваки на красивом лице Гонсевского заиграли. «Вовремя платить солдатам надо!» – думал он, бросая сердитые взгляды в сторону гетмана. Смоленский князь Гонсевский был уверен: виноват в том, что проворонили войну с царем, только один Януш Радзивилл с его постоянными усмешками да шутками в адрес «неуклюжего медведя» Алексея Михайловича.

– Сколько же у нас в наличии сил сейчас? – спросил кто-то.

– По реестру регулярная армия Княжества насчитывает 11 261 человека вместе со мной, – горько усмехнулся гетман, – а по сообщениям наших соглядатаев и шпионов, армия царя Романова содержит до 300 ООО ратников, стрельцов, казаков и наемников. Это истинное нашествие! Ни единого не было подобного, – покачал головой гетман, – даже у Батуха-на в 1240 году было в три раза меньше. И то шороху сколько навел! Полякам даже досталось тогда от него.

Все опустили головы, словно на похоронах. Стало так тихо, что с улицы были слышны голоса людей, и можно было разобрать, что они там говорят.

– И вот еще, – гетман повернул лицевой стороной лист, в который так задумчиво долго глядел, – это царская грамота, которую московиты сейчас рассылают везде перед своим появлением. Сей лист, панове, призывает покориться государю Московскому с обещанием беспрепятственно отпустить в Польшу всех тех, кто захочет сохранить верность королю Польши и Литвы Яну II Казимиру Ваза. Православным царь обещает защиту от произвола католиков. Какого произвола? То царя спросите. И уже есть шляхтичи, что перешли на сторону Московии в Дорогобуже и Рославле, городах, которые уже заняли царские войска. Мстиславль, как мне известно, будет пытаться сопротивляться Трубецкому, но не думаю, что долго. У них даже замок все еще из дерева! Сгорит от каленых ядер, как полено в очаге! Слишком мал гарнизон Мстис-лавля, и слишком большое войско у царя.

Гетман смял лист в могучей ручище и отшвырнул мятый комок в сторону.

– Вот эти вот филькины грамоты, – гневно указал в сторону улетевшего смятого листа бумаги Радзивилл, – почему-то до сих пор на некоторых действуют! Будто забыли литвины, как умеют выполнять свои договоры московские цари! Еще ни один мир, с ними заключенный, не был выполнен до конца! Ни одно перемирие они не дотерпели! Немедля отписать такие разъяснительные грамоты и разослать по армии и шляхте!

– Но ведь вы, пане, еще не великий гетман, чтобы отдавать такие приказы. Вас пока не утвердили сеймом на посту! – возразил Винцент Гонсевский.

– Утвердят, – гневно блеснули глаза гетмана, – никуда не денутся! Кто-то же должен командовать армией во время войны! Не этот же полоцкий выскочка Сапега, который только и думает, что о своих купеческих грошах, да как бы угодить королю! Надо срочно формировать силы на подходах к Смоленску, чтобы не дать врагу углубиться в нашу территорию. Главные силы царя идут именно по смоленскому направлению. Я очень надеюсь на Обуховича, но даже если к ним присоединится Архангел Михаил, долго они все равно осаду не выдержат: армия царя, оставив осаду в своем тылу, скорее всего, обойдет город и пойдет на Дубровну, где, по всей вероятности, они соединятся со второй армией князя Трубецкого. Вероятно, речь идет не о завоевании, как это было в предыдущих войнах, лишь восточной территории, но завоевании всей Республики и, возможно, самой Польши. Не зря с мая месяца между Московией и Швецией шли тайные переговоры о захвате всей Речи Посполитой. Шведы отказались участвовать в этой войне из-за того, что царь не захотел уступать им ни пяди территории Литвы. Хотя это уже неважно. Польша ввязала нас в войну с Хмельницким, кого, наоборот, нам поддержать требовалось бы, а теперь мы вновь в дураках, нас опять бросил король решать свои проблемы самим.

Гетман отпил из кубка. Нервно постучал по столу толстыми пальцами.

– Нас тут пока мало, мы не сейм, но я предлагаю выработать секретную, пока что не официальную стратегию на ближайшее будущее. Огласке не подлежит, все пока держать в тайне. Згодны, панове?

– Згодны, пан, – кивали головами явно заинтригованные полковники.

– Помните, милые мои паны, старую русскую легенду о Змеиных валах в земле Руси? Как запряг князь Радар Змея в плуг да вспахал землю, делая межи между своими землями и землями князя Ляха. Напомню, что князь-кузнец Радар – это наш Радзивиллов предок. Ну а чей предок князь Лях – и без объяснений понятно. К чему прибаутка та? Да к тому, что сами наши праотцы велели с ляхом границу возводить да отдельно жить. Каждый народ – сам себе король. А мы – унию с Польшей хотим! Оно, может, в Ливонскую войну и оправдано сие все было, но не сейчас, спадары мои добрые. А сейчас мы одни, без ляхов бьемся, поэтому план мой в том, чтобы нейтрализовать в будущем Люблинскую унию вообще!

– Как?! – зашевелились удивленные полковники. – Речь Посполитую распустить?

– Так, панове, – успокоил всех вытянутой ладонью гетман. Все смолкли, устремившись взглядами на Януша Радзивилла. Что же задумал этот всегда храбрый и хитрый гетман?

– Если все пойдет как сейчас, то смысла в едином государстве с Польшей я зараз не вижу. В чем был смысл единой республики сто лет назад? Выступать вместе против врагов во время войн! Но сколько было за эти годы войн? Польша нам редко помогала, но всегда заставляла участвовать в собственных нескончаемых конфликтах то со шведами, то с турками, то с русинами, то с московитами. Вспомните 1600 год! Войну за Инфлянты! Нам нужна была та война? Нет! Такое Литве не подходит. Так ведь?

– Так, – закивали все головами.

– А между тем, – продолжал гетман, грозно обведя всех тяжелым взглядом, – наш восточный сосед совсем не изменился со времен Золотой Орды. Как шли эти гунны уперто на запад воевать, так и продолжают идти. И все им мало. Бул-гарию волжскую захватили, Казань, Астрахань – захватили. Но и этого им мало! Новгород захватили, Псков! Тоже мало! Курляндию и Ливонию хотели захватить! Уже и там узрели свои исконные земли! Теперь вот и на нас опять войной идут. И если не отобьемся, панове, то и будет нам, как той Казани, Астрахани, как Булгарии, как Новгороду, как Пскову… То бишь полный гамон, панове. Згодны?

– Так, пане, – закивали все головами.

– Не на запад надо теперь смотреть, а на север. Пусть Польша живет сама по себе, а мы сами по себе. Но нам без союзника сейчас не обойтись. Верно говорю, панове?

– Как?! Польшу бросать?! – удивлялись одни.

– Верно, пан! – кричали другие. – Ляхи нас никогда не уважали!

– В эти трудные дни, – продолжал гетман, – предлагаю биться теми силами, что есть, но если войска царя московского захватят все наши восточные города и устремятся на столицу, вступит в действие наш тайный план, план союза не с Польшей, а со Швецией. Литва – наполовину лютеранская страна, а Швеция – сильнейшая лютеранская держава. Ее армия, пожалуй, лучшая в Европе. Посмотрите, как живут под протекцией Швеции финны, ингры, немцы и латыши в Риге, немцы Померании, эсты и водь в Эстляндии и курши в Курляндии! Что, плохо, скажите, живут? Нет же! Добро живут, и шведы, в отличие от наших братьев-поляков, не так ревниво и капризно заставляют подчиняться своей воле, своей церкви и своим порядкам, своему языку. В каждой шведской стране все по-своему, но войско везде одно, везде может дать отпор врагу. С нашей обнищавшей армией мы рискуем стать частью Московии и повторить судьбу Новгородской республики, которая из процветающего края ныне превратилась в унылую периферию. Прощай все наши свободы и привилегии! Уж лучше под Швецию пойти, но выжить да союзника сильного приобрести. Наши предки готы гепиды пришли из Швеции. Угодно Богу – туда же и вернемся. Каково?

Полковники шушукались. Видно было, что многим идея с союзником в лице Швеции нравится, но сомнений также было слишком много.

– Тут вот какой вопрос, – вновь подал голос Гонсевский, задумчиво дергая себя за рыжеватый ус, – что шведский король захочет за помощь нам в войне? Какие условия выдвинет?

– Какие бы ни выдвинул, – махнул рукой гетман, – все же лучше, чем погибать на царской плахе! Если попросит шведский король Жмудь ему отдать, то и отдадим. Вон, Рига ушла в Швецию, так что? С Ригой у нас отношения тесные и бойкие остались! Торгуем через рижский порт. Надо кому поехать учиться в Ригу – пожалуйста! А ведь вроде как другая страна, Швеция!

– Так долго и упорно создавали союз с поляками, и вот так развалить его? К шведам переметнуться? – спросил некто.

– Да к чертям такой союз! – уже не вытерпел другой полковник. – Мы же не таким этот союз видели! Мы же хотели, чтобы равным он был! А ляхи нам свою политику постоянно навязывают! Мы через них с братьями русинами воевать должны были, а те с нами, как с ляхами! Тьфу! – полковник плюнул в сердцах. – Еще гетман Хадкевич, царствие ему небесное, хотел послать короля и шляхту его куда подальше.

За столом поднялся гомон. Кто-то протестовал, кто-то соглашался. Шляхтичи бурно обсуждали план гетмана.

– Тише, панове! – прервал всех Радзивилл. – Тут я слышал мнение одно, словно мы вот жили-жили, да что-то нам не понравилось! Нет же! Все нам нравилось бы, если бы не война эта! Ситуация сложная, какой не было даже во время Ливонской войны. Тогда, в Ливонской войне всем миром Московию обуздали, вторгнувшуюся в Ливонский Орден, а тут армия более грозная только на нас одних и идет, и никого, чтобы помочь нам. Нужно срочно Ватикан о помощи просить. Пусть Рим поможет. Францию призвать, Англию! Если надо, то со Швецией унию заключить, а не понравится, то выйти или перезаключить! Ведь вопрос стоит так: быть или не быть нашему государству, если с таким огромным войском на нас Московия идет!

– Я за предложение гетмана, – выкрикнул широкоплечий полковник и первым решительно поднял руку с булавой. Подняли и все остальные. Только полковник Маяковский сидел, сцепив пальцы, да Гонсевский колебался. Они были единственными католиками среди присутствующих лютеран и православных, и им горестно было слышать слова гетмана о разрыве с Польшей, а значит, и с Ватиканом.

– Панове! – чуть не плача, произнес Гонсевский. – Разве Люблинская уния, Корона, присяга королю – это пустой звук для вас? Мы же присягали! Где честь ваша, паны ясновельможные?! Неужто вот так просто предать своего же короля, за которого мы все, или почти все, голосовали?!

Радзивилл поднялся из-за стола. Его огромная фигура нависла над всеми, словно Юпитер взирал с небес на своих подданных.

– Присяга, честь, король, говорите, пан подскарбий? – прогремел гетман. – Так не пустой это звук ни для кого, как и Родина! Но присяга – это не только обязанности, но и права! Это как договор, между прочим! Договор двух сторон. Останетесь ли вы с женой, что клялась в вечной любви, если она вам изменит? То-то! А родина одна! К вашей личной родине, Смоленску, любый мой пан Винцент Гонсевский, враг подступает, между прочим. А мы сейчас не присягу нарушаем, а ищем пути спасения. Мы дадим шанс королю. Пусть поможет нам или Ватикан уговорит армию прислать. Нехай! А нет, так пробачте! Так что, кто за?

Теперь и Маяковский пусть и медленно, но поднял булаву, бросая вопросительный взгляд на Гонсевского. Подумал и поднял руку Гонсевский, со словами «ну, только если на период войны».

– Вот и добре, – кивнул гетман, – но это, повторю, пока что предварительная выработка стратегии на будущее. Хотел я до вынесения на сейм этого плана в вашей поддержке убедиться. Вижу, здравый смысл вам не отказывает, панове. На том дзякуй вам великий.

Глава 6 Бунт в городе

Страсти на ложе молодоженов утихли лишь с рассветом. Да и то всего на полтора часа. Проснулся Кмитич в благоухающей россыпи русых волос, ощутил пряный запах девичьего тела, взглянул в синие глаза своей Маришки и вновь впился губами в ее губы, обнял за тонкую, как тростинка, талию и… продолжил любовную битву. Прошло еще полчаса.

Конечно, Самуэль с большим счастьем лежал бы сейчас с Иоанной, сестрой Михала, по красоте и изысканности с которой не сравнилась бы ни одна другая девушка литвин-ского света. Но… ох уж эти Радзивиллы! Ничего не получилось из той любви – одни страдания. Вызвать бы этого наглеца Лещинского на дуэль! Только ничего бы это не изменило: нашел бы Александр Людвик своей дочери очередного ляха из королевского окружения! Кмитич смотрел на жену, но видел глубокие чайные глаза своей Иоанны, слышал ее сладострастный стон в ту единственную ночь, когда их тела слились… Оршанский войт аж мотнул головой, чтобы прогнать эти призраки прошлого, прошлого, с которым его уже ничего не связывало кроме горечи и незаживающего рубца на сердце.

Кмитич и Маришка лежали на широком ложе, щурясь на солнечный луч, пробивающийся прямо на их лица сквозь крашеные стекла резного окна. И так хорошо им было вместе, что весь этот сыр-бор, связанный с войной, казалось Кмитичу, ушел куда-то в другой мир. Но вот этот другой мир грубо вмешался в их, нежный и хрупкий. То был стук в дверь и крик:

– Пан канонир! Пробачте, кали ласка! Але ж пан Обухович вас чакае на пятой кватере! Хутка, пан!

– Чтоб вы провалились с вашей войной! – вздохнула Маришка. – Мужчинам только бы и воевать! Что за люди?! Не хочу, чтобы ты уходил, – и она обвила своими тонкими руками крепкую шею Самуэля со змейкой золотой цепочки и маленьким крестиком. Простым крестиком, без узоров.

– Католический? – спросила девушка, играя крестиком пальчиками.

– Лютеранский.

– Так ты лютеранин? А я думала, что католик, – удивленно приподняла темные тонкие брови Маришка.

– Был католиком. Неужто не помнишь, что я тебе писал?! Сейчас я кальвинист, как наш гетман. У нас многие перешли в протестантизм. Хорошая конфессия. Не такая занудная, как католицизм или православие.

– А чем она лучше?

– Ну, если верить, все началось с бумажки, которую 31 октября 1517 года профессор богословия Мартин Лютер приколотил к дверям замковой церкви в Виттенберге. В этой бумажке профессор подверг сокрушительной и совершенно справедливой критике католическую церковь. Главным пунктом учения Лютера был тот, что указывал на вещь, вообще говоря, само собой разумеющуюся: если Бог все видит и все знает, то зачем для общения с ним верующему нужны загребущие посредники, то есть священники, папы да попы? Раньше читать Библию имели право только священники, и то на латинском языке. Но если Господь всемогущ, то почему он не может понять твой собственный язык?

– Верно, – согласилась Маришка, – вот мы, православные, на своем языке и молимся. Так зачем же Бога менять?

Кмитич, глядя на молодую жену, подумал, что она еще совсем глупая и наивная девчонка. Он ласково провел ладонью по ее шелковой щеке.

– Не Бога, а конфессию! Чуешь? Мы, Маришка, живем в просвещенные времена, в семнадцатом веке от Рождества Христова. Человек изобрел кремневые замки к мушкетам, обошел вокруг Земли на кораблях, нашел все ранее неоткрытые земли. Все меняется. Религия тоже должна соответствовать времени. Вот католики и православные очень все четко распределили – как и кому молиться. А ведь Бог желает общаться подобно тому, как желает общения ребенок с нами, со взрослыми. Христос желает общения простого и доступного. Вот для протестантов молитва и есть это самое простое и свободное общение с Богом.

– Правда, что вы Святую Троицу отрицаете?

– Скорее, не принимаем и не понимаем, что под этим подразумевают католики и православные. Вот ты читала Ветхий Завет и Новый Завет?

Щеки Маришки вспыхнули алым румянцем.

– Не осилила. Зато молитвенник «Часослов» знаю, и календарь праздников и постов тоже! – почти скороговоркой оправдалась она.

– А вот если бы осилила хотя бы Новый Завет, то поняла бы, что там нет упоминания о Святой Троице, как нет и в Ветхом Завете. То есть ни Христос, ни Павел об этом ничего не говорили. Значит, и протестанты Троицу игнорируют. Все просто!

– А как вы молитесь? – Маришка с любопытством посмотрела в глаза Кмитича. Тот поцеловал ее в глаза, улыбнулся:

– Как? На русском понятном языке. Не на латыни, как католики, и не на старославянском, как попы. В службе и убранстве протестанты ценят простоту и не любят пыль в глаза пускать нарядами да церемониями. Священных мощей мы тоже не почитаем, ибо нет в них души, и вообще, это просто кости. У протестантов молиться нужно просто, определенно, не перегружая молитву просьбами и не допуская эгоистических помыслов.

– Значит, если я за тебя буду молиться – это мои эгоистические помыслы?

– Нет, – чуть не засмеялся Кмитич, – это вполне нормальная краткая просьба. Мы ж семья! Ты должна молиться за меня, а я – за тебя.

– Значит, ты меня бить не будешь? – неожиданно испуганно посмотрела Маришка в глаза мужу, приподнимаясь на локте, обнажая полностью свою левую круглую грудь.

– Бить? Зачем? – удивился Кмитич и поцеловал ее розовый нежный сосок.

– Ну, у нас говорят, что муж тот любит жену, который ее бьет, – ответила девушка, не обращая внимания на интимный поцелуй.

Кмитич рассмеялся и откинулся на подушку.

– Тут в Вильне случай смешной был, – заговорил он, глядя в дубовый потолок, – один литвин женился на московитке не то из Твери, не то из самой Москвы. Не ведаю. Красивая, короче, и хорошая девушка, но она очень недовольна была, что он ее не бьет. Боялась, что не любит. Тогда литвин, чтобы ее не огорчать, побил ее раз. Жена сразу стала лучше к нему относиться. Чтобы не портить с ней отношения, он побил ее в другой раз. Она вновь не проронила ни слова, считая, что ее муж стал любить ее еще крепче. Третий раз он ее крепко побил. Ее унесли в больницу, где она и скончалась. Стали судить литвина за избиение, но адвокат оправдал его, сказав, что бил он жену по согласию и любви, по личной просьбе убиенной. Так что бросай свои азиатские привычки. Не буду я тебя бить. Но разве если чуть-чуть, – улыбнулся Кмитич.

– Значит, это только в Московии бьют жен? – обрадовалась Маришка. – А еще говорят, что они в теремах сидят и не гуляют, лица платками закрывают. А молиться в церковь их тоже не впускают – только стоя на улице. Это правда?

– Уж и не знаю. Вам тут в Смоленске видней. Может, и правда, – пожал плечами Кмитич.

– Не хочу жить в тереме. А зачем царю наш Смоленск? – спросила девушка, вновь приподнимаясь на локте и вновь обнажая свою аккуратную грудь. – Разве был наш город когда-то под Москвой? Я здесь провела всю жизнь, но никаких москов-цев раньше тут не было.

Кмитич усмехнулся:

– Всю жизнь… Скажешь тоже! Тебе что, сто лет, что ли? Хотя, ты права. Смоленск былвольным, был под Киевом, потом вступил в Литву, почти сразу же по основании Княжества, но с Ордой не якшался никогда, – покачал головой Кмитич, – как я помню из истории, лишь царь Иван III первым завоевал Смоленск в 1507 году, но ненадолго. Потом царь Иван Жахливый [11]11
  В Беларуси Ивана IV называли не Грозным, а именно Жахливым – Ужасным, как называли и везде в Европе. В Грозного Ивана Ужасного перевели лишь в годы правления Екатерины Великой.


[Закрыть]завоевывал. Тоже ненадолго.

– А правда, что царь Алексей – сумасшедший? – сделала большие глаза Маришка. – У нас тут ходят слухи, что отец нынешнего царя вообще с ума сошел и умер. Правда?

– Ну, – усмехнулся Кмитич, – разное говорят. От сумасшедшего царя Ивана Жахливого не думаю, что могло здоровое потомство родиться. Вот и отец нынешнего царя, того, – Кмитич присвистнул, – сварьятел. Может, и этот не в порядке. Из-за этого, наверное, им там и не сидится в Москве. Поэтому уедем отсюда в Оршу. Или в Вильну. Там красиво, людей много, дома близко друг к другу стоят, и люди прямо из окон общаются между собой через улицу. Шведы называют Вильну славянским Карфагеном. Карфаген и есть!

– А что за Карфаген?

– Ну, город такой был в Африке еще во времена Древней Греции и Рима. Бойкий портовый город, где жили многие народы. Но мне и Орша нравится. Тихий городок, уютный. Правда, два пожара у нас сильных было. Старики рассказывают, что еще так никогда город не горел. Говорят, не к добру, мол, «дрэнная прыкмета», сгорит и в третий раз. Это меня тревожит.

– Ты такой умный! Откуда знаешь все?

– У нас дома книг всегда было много, – ответил Кмитич, с укоризной покосившись на стол Маришки, где лежала одна-единственная книга-русский молитвенник «Часослов» краковского издателя Швайпольта Фиоля, отпечатанная еще в 1491 году. Ее Кмитич уже успел посмотреть. Еще одна старая и не менее ценная книга – «Бивлия Руска» полоцкого доктора наук Францыска Скорины – лежала на полке под толстым слоем пыли и уже давно служила подставкой для подсвечника. По тому, как капли воска залепили страницы, можно было предположить, что в последний раз книгу раскрывали в том же 1517 году, когда сей том вышел из типографии.

– У нас много книг, – повторил, повернувшись к Мариш-ке, Кмитич, – со всего света. Брат мой – известнейший в Литве педагог и поэт, между прочим.

– Дану?

– Микола Кмитич. Неужто не слыхала?

– Нет.

– Ось! – Самуэль рассмеялся. – Ты первая, кто не знает моего брата! Это даже приятно! А то бы я подумал, что ты меня полюбила только из-за него! А я ревнивый! Хотя, – и он перекрестился, – мой брат уже в раю давно. Я его не помню даже. Так неужто и в самом деле не читала ты поэм Миколы Кмитича?

– Науки девушкам ни к чему, – чуть обидчиво ответила Маришка, – так наш батюшка говорит.

– Может, он и прав.

– И еще он говорит, что мы, бабы, бесовское отродье. Только и думаем, как бы мужчин с пути истинного сбить.

– И это верно! – рассмеялся оршанский войт. – Вот меня на службу зовут, а я не иду из-за тебя. Правда, и сам не хочу.

– Но я не бесовское отродье и тоже кое-что из наук знаю, – стала оправдываться юная жена Кмитича, – к примеру, знаю про родной Смоленск много интересного. Знаю, что там, ще сейчас Доминиканский кляштор, был ранее Авраамиев монастырь. Знаю, что построили наш Смоленск варяги из шведского Смоланда, потому он так и называется. В деревне Гнездо-во, тут недалеко к западу от Смоленска, целый город погребальных варяжских курганов есть. Сама видела те курганы. Может, там золота много? Но нам строго запрещают эти курганы копать. Говорят, духи урманов их охраняют.

– О! – поднял удивленно темные брови Кмитич. – А я, хоть и считаю себя смоленским, такого и не слышал пока. Утерла ты мне нос! – засмеялся он и поцеловал девушку в губы.

– Значит, в Оршу, раз там пожары, мы не поедем? – лукаво улыбнулась пани Кмитич, – так, может, все-таки в Виль-ню? Ну, раз там этот, как его, Каркаген!

– Карфаген! – поправил Кмитич. – Можно и в Вильну.

– А там женщины, поди, красивые, не чета нашим! Что носят сейчас в Вильне?

– Сейчас не знаю. Знаю, что мужчины носят белые или черные туфли на красном высоком каблуке до полутора вершков.

– А это откуда знаешь? – удивилась девушка.

– Боноллиус сказал, – улыбнулся Кмитич.

– А, этот! – по-детски захихикала Маришка. – Ну и петух расфуфыренный этот Боноллиус!

– Зато не в пример другим делом полезным здесь занимается. Если бы не он, то через вашу стену коровы бы пробегали, и ворот никаких не надо было бы. Представляешь, он даже в Америку плавал юнгой вместе с капитаном Лапусиным.

– А это кто такой?

– Не знаешь Еванова-Лапусина?! Как же так! Ну, это ведь знаменитейший во всей Речи Посполитой человек. Это наш Христофор Колумб!

– А это кто?

– Колумба не знаешь?

Маришка смущенно заморгала.

– Это один наш бывший земляк, – стал объяснять Кмитич, – что поплыл на португальских кораблях в Индию не на восток, а на запад, используя открытие Магеллана, что Земля круглая. Ну и приплыл к новой земле, которую поначалу принял за Индию, потому и назвал Вест-Индия – Западная Индия. Неужто вообще не слыхала?

– Что-то слыхала, – покраснела Маришка.

– Так вот, Лапусин. Я-то думал – он уже умер, но, оказывается, жив старый морской черт. Наверное, мемуары пишет у камина. Он победил пиратов на Полесском море, помогал гетману разбить Хмельницкого… Так, все! – Кмитич голым выскочил из кровати. – Надо собираться. Слышала, что просили? Хутка! А я тут лежу, как бервяно!

Первым делом он поднял ножны своей карабелы, потряс ими в воздухе, улыбаясь:

– Без Бога ни с порога, без карабели – ни с постели!

Маришка, подперев голову рукой, с улыбкой рассматривала поджарое мускулистое тело Самуэля, наблюдала, как он быстро двигается по комнате, собирая разбросанное платье. Ее щеки налились розовым румянцем:

– Самулек! – тихо позвала она. – А я тебе понравилась? Ты меня и вправду любишь?

– Конечно же, глупышка! – засмеялся Кмитич и тут же посуровел, подумав про себя: «Боже! Я ж ее совсем не кахаю! Что я сотворил!»

Кмитич прибежал, как и просили, к пятой кватере. Там уже стояли Обухович с Боноллиусом, вокруг пушки сидела небольшая группа пушкарей, оживленно беседуя. Боноллиус брезгливо поглядывал на рыжебородого пушкаря с глиняной курительной трубкой.

– Опаздываете, пан жених, – мягко упрекнул Обухович Кмитича.

– Прошу прощения, пан, – кивнул головой Кмитич, – а что была за срочность?

– Вот тут хотели обстрелять подозрительный отряд казаков, то бишь легкой конницы. Наверное, разведка московцев. И вот еще полюбопытствуйте, – Обухович протянул Кмитичу мятый лист царской грамоты, точно такой же, какую в эти дни зачитывал в Вильне гетман своим полковникам. «Пан канонир» быстро пробежал глазами текст.

 
Крикнул орел белой славной,
Воюет Царь православной,
Царь Алексей Михайлович,
Восточнаго царствия дедич.
Идет Литвы воевати,
Свою землю очищати…
 

– Что значит «свою землю», если идет на Литву? – удивился Кмитич. Обухович лишь слегка улыбнулся и пожал плечами:

– Читайте, пан канонир. Там целая поэма!

 
Кмитич вновь уткнулся в грамоту:
Боярина шлет думного,
Польской мовы разумного,
Бо до славной горы Девичи И
дет Илья Данилович
До Смоленска города,
Чтоб без крови была згода,
Смело идеть царя славить,
За царя перси стравить,
Отважное сердце мает,
Смело к муру подступает,
Кажет – трубит на розмовы,
Отважны есть етманы словы,
Кто б живот свой так славил,
Як Илья послов ставил.
 

– Что за… – Кмитич едва сдержался, чтобы не ругнуться. – Это значит, царь пиитов нанимает! На тонкие струны души давит, гадюка! Это что-то новенькое! У его предшественников такого деликатного вида ведения войны я что-то нигде не встречал! Только вот стиль как-то подкачал. Не то по-литовско-русски пишет пиит, не то по-московски?

Кмитич сразу определил, что писал явно московит, знакомый, но отдаленно, с литвинским диалектом русского языка.

– Концовка особенно удалась! – вновь иронично заметил Обухович. Кмитич дочитал:

 
Восточный царь Бога любит,
Жалует вас, а не губит;
А вы знайте своего царя,
Восточного Государя;
Восточный царь вас жалуеть:
Вместо скорби живот вам даруеть.
До всех Смольян:
Челобитную царю дайте,
Без крови Смоленеск сдайте.
 

– Откуда сия писуля? – Кмитич вопросительно уставился на Обуховича.

– А холера его разберет! Вот пушкари нашли где-то, – кивнул он на беспечно сидевших у лафета мужиков. Рыжебородый с трубкой, старший из канониров Кмитича – его все звали дед Салей – весело взглянул на оршанского князя:

– Это беженцы, что в Смоленск пришли, принесли. Им специально московцы такие грамоты дали, каб нам передать. Там написано, что какой-то посол к нам едет. А был ли посол-то?

– Нет, вроде, – нахмурился Кмитич, оглянувшись на Обуховича.

– Я полагаю, что написано как раз, чтобы подготовить нас к приходу посла. Но посла пока не было, – кивнул воевода, – может, среди этих казачков, что подъезжали под стены города, и был этот Илья Данилович?