Текст книги "Россия и Англия в Средней Азии"

Автор книги: Михаил Терентьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Что может привлекать Англию в Кашгар, Бухару и Хиву? Конечно, не торговля, которая едва насчитывает здесь 10 миллионов потребителей, тогда как Англия имеет в Индии, Персии, Авганистане, Белуджистане и Кашмире до 250 миллионов клиентов!

Стремление к политическому преобладанию, забота об охранении своей дорогой колонии – вот истинные причины всех возгласов Англии о притеснении нами ее торговли, о наших завоевательных целях, об опасности, какой подвергается Ост-Индия от нашего соседства и проч. Возгласы эти своею настойчивостью и частым повторением сделали то, что мы и сами стали верить, будто Англия нас опасается. Это заставило нас объяснять Англии каждое наше движение, успокоивать ее относительно наших намерений и оправдывать перед нею свою политику. Все это не могло не отразиться на наших действиях, получивших оттенок нерешительности – и видимой боязни возбудить в своем сопернике напрасные опасения. Желание успокоить недоверчивость Англии и не подавать повода к ее протестам заставило нас смотреть сквозь пальцы на множество более или менее крупных нарушений международного права со стороны Хивы, Бухары, Кульджи и Кашгара. Англия не спустила-бы и половины этих правонарушений! Наша умеренность однакоже пропала задаром: в глазах англичан мы нисколько тем не выиграли и если Англия по временам кажется верящею и дружественною, то никак не искренно. В Англии, кажется, совершенно разделяют взгляд, высказанный Вамбери в его статье «Соперничество России и Англии в Средней Азии»: «В настоящее время, говорит он, когда Россия стала твердою ногою на Каспийском и Аральском морях, когда она окончательно покорила Кавказ и приобрела огромные выгоды в Средней Азии – теперь было-бы бесполезно стремиться вытеснить этого колосса из его позиций. Что было еще возможно и легко двадцать лет назад – то теперь совершенно невыполнимо – и если Англия не хочет подвергнуться обыкновенной участи торговых государств, т. е. участи Карфагена, Венеции, Генуи, Голландии и Португалии, то ей остается только одно средство спасения: неусыпная бдительность за действиями своего соперника и немедленное принятие всех какие еще возможны, мер предосторожности».

Смеем думать, что и 20 лет назад мы бы еще за себя постояли. Если бы Англия могла отодвинуть нас назад она бы давно это сделала, если бы она была в силах остановить нас на теперешних наших позициях – она не медлила-бы ни минуты. Ничего этого она сделать не в силах, и потому ограничивается протестами и журнальными возгласами, чтобы, по крайней мере, задержать наше движение и подольше сохранить безопасное между нами расстояние. Цель эта вполне ею достигается.

Как средство задержать нас на пути к Ост-Индии, англичане придумали нейтралитет Авганистана и Кашгара.

Сношения, завязавшиеся по этому вопросу между кабинетом ее британского величества и нашим министерством иностранных дел повели к обмену взглядов и наконец к соглашению, далеко, впрочем, не такому категорическому, какого желала Англия.

По вопросу об Авганистане наше министерство заявило, что эта страна лежит вне сферы наших интересов и политического действия. Британский кабинет выразил решимость оставить всякую мысль о расширении своих владений в этом направлении. Целью своего вмешательства в дела Авганистана, он выставил желание помочь этой стране выйдти из анархии, ее раздирающей {76}.

Трудно однакоже поверить такому заявлению и приписать помощь Англии особенному и совершенно безкорыстному расположению ее к несчастной стране, погибающей от анархии. Тем менее такое понимание доступно авганцам, которых надобно еще воспитать в этой мысли, чтоб они не сочли себя авангардом Англии против России и не вздумали действовать в разрез великодушным заявлениям своего патрона. Сами англичане прекрасно знают как их ненавидят авганцы. Когда по смерти Дост-Магомета – вице-король сэр Джон Лауренс послал в Кабул офицера поздравить Шир-Али-хана с возшествием на престол, то посланец не мог показаться на улицу без сильного авганского конвоя. Раздражение фанатического населения было таково, что без этой предосторожности англичанин был-бы растерзан.

По уверению Вамбери, авганцы даже хвалятся, гордятся тем, что сумели поставить себя так, что сами они безопасно ездят в Индию для торговли, а к ним не смеет показаться ни один англичанин! До сих пор вся тяжесть договоров ложилась только на англичан, – авганцы-же пользовались одними выгодами. Так в 1857 г., когда по настоянию лорда Каннинга, вице-король с. Дж. Лауренс, отправился на свидание с Достом в Пешавер и заключил с ним союз против Персии, то что-же вышло?

Англичане доставили Досту 8,000 ружей и 300,000 рублей, да сверх того выплачивали по одному лаку рупий в месяц во все время войны с Персией (т. е. по 100,000 рупий или по 60,000 рублей), – сами-же не могли настоять даже на том, чтобы им разрешено было держать агента в Кабуле. Дост отклонил это условие тем, что он не поручится за жизнь консула.

Нам кажется поэтому, что англичане напрасно так сильно рассчитывают на авганцев. Тот-же Вамбери уверяет, будто: «Не только вожди и князья, но каждый авганский воин, каждый пастух на Гильменте, освоился с мыслию о сношениях с русскими, и я имел множество случаев убедиться. Как охотно вступили-бы эти люди в союз с Россиею против англичан… Принесла-ли-бы дружба с Россиею благодетельные плоды для Авганистана, соответствовали-ли-бы они его интересам, об этом никто из авганцев не рассуждает. Авганец, подобно всякому азиятцу, видит лишь минутную выгоду; он видит только вред, который авганцы испытали в Кашмире и Синде вследствие преобладания англичан; он живо помнит последнее, пребывание красных мундиров в Кабуле и Кандагаре…»

Сэр Раулинсон смотрит на дело иначе и более доверчиво. Так, рассуждая о необходимости занять Герат и Кандагар, он говорит:

«Единственно в ком мы можем встретить недружелюбие, так это в духовенстве, да в некоторых, весьма немногочисленных, родоначальниках племени Дурани; но они могут быть отозваны в Кабул. Что касается расположения к нам туземцев, то, вероятно, мы встретим не больше затруднений в управлении Кандагаром и Гератом, чем то, которое встретили русские в управлении Ташкентом и Самаркандом, а между тем, наш долгий навык в восточной администрации, наше специальное знакомство с западным Авганистаном; наше снисхождение к магометанским предрассудкам, наше обаяние, наша высокая репутация справедливости и честности – все это должно облегчить еще нашу задачу по удержанию позиции, сравнительно с нашими, менее опытными северными соседями».

Так обольщают себя англичане… Сколько похвал расточает им сэр Раулинсон – сколько фимиаму! Послушаешь его, так выходит, что англичане – сущие профессоры в деле управления восточными народами, что обаяние их несокрушимо, что назвать: справедливость и честность – все равно, что назвать англичанина!

Но довольно припомнить, как они вели себя в Кабуле в 1839 году, довольно припомнить, что апатичный, равнодушный к смерти народ – и тот пробуждается и бунтует беспрестанно – тогда окажется, что профессорам надобно еще поучиться. Обаяние англичан действительно велико, но оно сильно пошатнулось вследствие последних успехов русских войск. А ужь относительно справедливости и честности своей англичане положительно заблуждаются: азиятцы смотрят на это как раз противоположно. Конечно, они не понимают вполне слова «справедливость», не умеют оценить «английской» честности и только этим можно объяснить то превратное понятие, какое составили себе азиятцы об англичанах и которое выражается в буквальном переводе словами: «Инглиз очень чорт».

Приучить авганцев к понятию о нейтралитете, к мысли о том, что деньги и оружие они получают от Англии только для того, чтобы пользоваться всеми благами мира и спокойствия – задача не легкая: со времени умбальского свидания и до сих пор еще ни один авганец не думал таким образом; большинство даже просто считает себя проданным Англии, которая, по их мнению, намерена так или иначе получить с авганцев кун (пеня за кровь убитых), за истребленную ими в 1840 г. английскую армию.

В депеше нашего мин. ин. дел к барону Бруннову от 30 июня 1869 года, мы читаем, между прочим, следующее: «если Авганистан будет полагать, что он предназначен быть авангардом Британской империи против России, тогда Россия неизбежно должна будет принять свои меры для обеспечения своих политических и торговых интересов. Меры эти в свою очередь могут послужить к возбуждению недоверия и подозрительности Англии и повести ее к комбинациям, которые уменьшат расстояние между обеими странами или-же создадут соперничество, которого оне так стараются избежать. Если-же авганский вождь будет вполне убежден, что поддержка, полученная им от Англии имела единственною целью создать в непосредственном соседстве британских владений правильное государство, назначенное для мирного процветания под кровом нейтралитета – тогда может исполниться искреннее желание императорского кабинета, чтобы Средняя Азия представляла собою поприще для дружественной и благодетельной для края деятельности обеих великих держав – каждой в ее естественном районе – без иного соперничества, как благодатное соревнование в развитии торговли и цивилизации. Вместо того, чтобы предаваться прежнему недоверию и соперничеству – обе державы будут согласовать свои действия, чтобы вразумлять, сдерживать, а когда нужно то и подавлять необузданные страсти народов и их властителей, задача воспитания которых теперь предстоит».

Л. Кларендон, при свидании в 1869 г. с князем канцлером, сказал: «мы внушили Шир-Али-хану воздерживаться от всяких действий, могущих дать России какой-либо повод к подозрению и что если он предастся подобным целям, то ни в каком случае и ни коим образом не должен рассчитывать на Англию. Это было ему сказано и будет повторяемо так, чтобы всякое недоразумение сделалось невозможным… – Мы боимся, продолжал Л. Кларендон, не видов вашего правительства на Среднюю Азию, а второстепенных деятелей, излишнего усердия генералов в погоне за славой и желанием возвысить собственное свое значение, не обращая внимания на виды правительства» {77}.

Ответ канцлера, что все наши усилия посвящены развитию промышленности и желанию открыть более близкие и безопасные для торговли пути в страны Средней Азии и, что с этой точки зрения следует рассматривать то, что мы уже сделали и что можем еще сделать казалось, совершенно успокоил и весьма обрадовал л. Кларендона.

Северною границею нейтрального пояса л. Кларендон предложил: верховья Аму-Дарьи до меридиана Бухары, откуда граница идет прямо на запад, по широте, пересекая таким образом все караванные пути в Хиву и Бухару. «Английское правительство, говорит записка азиятского департамента (16 апреля 1869 г.), кажется, не сомневается, что Россия присоединит к себе, в близком будущем, Бухарское ханство и Хиву. В таком случае английское правительство видит в границе этой черту, далее которой оно решилось не допускать расширения русских владений в Средней Азии. Это не согласно с достоинством России».

Предложение лорда Кларендона, как не совместное с достоинством России, не было принято, и наше правительство, не признавая нейтралитета Авганистана, заявило только (письмо государственного канцлера от 7 марта 1869 г.) положительное намерение свое не вмешиваться в дела Авганистана.

Условлено было также внушить эмирам Шир-Али-хану, с одной стороны, и Сеид-Музаффару – с другой, чтобы они ничего не предпринимали друг против друга.

Какое значение придавали в Англии вопросу о нейтралитете Авганистана, этой азиятской Швейцарии, можно судить по следующим отзывам лондонских газет: «если бы, говорила «Times», независимость Авганистана от России и приязненные отношения его к Англии могли быть обеспечены, то для Великобритании перестал бы существовать среднеазиятский вопрос».

Обжегшись уже однажды (в 1840 году) на Авганистане, Англия теперь находит, что для нее не выгодно присоединять это ханство к Ост-Индии. «России нечего бояться, что Англия станет домогаться присоединения Авганистана. Польза, какую можно извлечь из этой страны, обусловливается ее независимостью. Независимый Авганистан будет охранять английскую границу от внешних врагов, тогда как зависимый сам будет нуждаться в защите англичан… Если дипломатии удастся добиться признания нейтралитета Авганистана Россиею, то британскому правительству придется пенять на самого себя в случае нападения на него в расплох».

Спрашивается: для чего англичане так усердно хлопочат о признании Россией нейтралитета Авганистана, когда сами же, на тысячи ладов, доказывают, что им нечего опасаться за Индию? Довольно одного взгляда на карту, чтобы убедиться в какой степени трудно было бы даже достигнуть границ Индии с теперешних наших стоянок. Правда, что после хивинского похода все сомнения, все доводы о невозможности, о недоступности чего либо для русских войск должны умолкнуть, но все таки следует сознаться, что англичане не хивинцы и что если мы вздумали бы предпринять против них экспедицию, то, конечно, с оглядкой и во всяком случае не скоро.

Очевидно, Англия не этого боится – ей просто не по силам даже одно соседство России с ее индийскими владениями, где еще таится много враждебных ей элементов. Соседство сильной державы естественно ослабляет могущество Англии, но это и служит явным признаком, что у британского колосса глиняные ноги!

Вот что писал сам лорд Майо в 1872 году: «чувства недовольства и оппозиции господствуют во всех классах общества, как между европейцами, так и между туземцами, по поводу постоянного возвышения налогов. Я убежден, что это составляет величайшую политическую опасность. Мы никогда, даже на одну минуту, не могли рассчитывать на сохранение спокойствия, но я думаю, что положение дел в настоящее время серьезнее, чем когда-нибудь». Скоро после этого откровенного заявления л. Майо, как известно, был убит одним фанатиком. За год перед тем убит и главный судья Бенгала. На острове Цейлон бунты были весьма часто: в 1817, 1823, 1834, 1843 и в 1848 гг. На материке же с 1820 – 1824 г., потом с 1827 – 1830 г., затем в 1852, далее с 1857 – 1858 г. наконец: в 1863, в 1868 и в 1873 г.

Налоги, на которые жалуется л. Майо, были уже не раз причиною беспорядков и волнения умов. Так в 1810 г. в Бенаресе введен был налог на окна, жители тотчас прекратили все работы в городе и настояли на отмене этого налога. В 1848 г. на острове Цейлоне народ взволновался из-за налога на собак, ружья и лавки, а также за натуральную дорожную повинность. О несоразмерности налогов можно судить хотя потому, что, например, соль в Бенгале стоит на месте добычи по 6 коп. за центнер (около 3 пуд. 4 фунт.), а налог на нее составляет 2 руб. 62 коп. Народ поэтому мало ее употребляет и болеет.

Сумма налогов хоть и не велика, так как каждый платит средним числом не более 7 шилингов (2 р. 14 коп.), а в Англии не меньше 19 руб., но за то Англия производит на 900,000,000 фунтов стерлингов и платить с них 72,000,000 не трудно, Индия же при 300,000,000 фунтов стерлингов производства отдает 50 миллионов в налог т. е. шестую часть и, значит, если бы производила как Англия на 900 миллионов, то платила бы 150 миллионов податей, а это слишком вдвое против того, что платят англичане.

Таким образом, с каждого фунта стерлингов в Индии платят 3 шил. 4 пенса, а в Англии только 1 шил. 8 пенс. Если прибавить ко всему сказанному, что в Англии 19/20 налога т. е. почти весь он обращается на пользу того же народа, а взятые с Индии миллионы вывозятся большею частью в метрополию, то будет ясно, почему налоги в Индии не только относительно, но и безусловно тяжелы. Правительство не заботится ни о гидравлических сооружениях, которые бы предохраняли страну от наводнений или сохраняли бы запасы воды на случай засух, ни о запасах хлеба, на случай неурожаев. Оно все берет от народа, ничего ему не возвращая! За то вот года наводнений: 1832, 1836, 1849, 1852, 1857, 1858, 1863, 1867 гг., а вот года засух: 1834, 1837, 1840, 1841, 1866. И то и другое явление сопровождаются обыкновенно страшным голодом. В Бенгале в 1870 г. умерло с голода около 10,000,000 чел., почти треть населения! В Ориссе в 1866 г. из 2,600,000 умерло более миллиона т. е. почти половина жителей…

Англичане постарались убить в Индии всякую фабричную деятельность, чтобы сделать индийцев только производителями сырья и, значит, своими поставщиками и потребителями английских мануфактурных изделий. Средства для искоренения фабрик и вообще промышленности обработывающей были употреблены самые простые: все машины, все орудия производств были обложены тяжелой пошлиной. От маслобойки и ткацкого станка до лодки и топора, все попало в оклад… Затем запрещен был ввоз машин… Кому неизвестно, что Индия славилась своими мануфактурами, пока не подпала под загребистую лапу британского льва!

Теперь туземные фабрики, одна за другой, закрылись и земледелец-индиец отдает свой хлопок англичанину по 1 1/2 копейки за фунт, чтобы получить его обратно, в виде ткани, за 50 копеек!

Ужь не говоря о вопиющих беззакониях таких людей как Гастингс, не говоря о вероломной, клятвопреступной и безчестной политике многих губернаторов Индии, не говоря о свирепости, с какою англичане подавляют народные востания, довольно уже одного безотрадного финансового положения страны, чтобы вызвать общее недовольство и ропот.

Народ развивается, не смотря на безучастие англичан, а может быть и благодаря этому безучастию. В Калькутте уже в 1851 году было до 40 туземных типографий. Газета «Индийское Солнце» издается на языках: персидском, индусском, английском, урдусском и бенгальском. С развитым народом, конечно, легче управляться, но только при условии справедливости и человечности, а ни в том, ни в другом англичане не грешны!

Читателю ясно теперь почему так кричит и стонет английская пресса, а за нею и дипломатия, каждый раз, когда тот или другой туркестанский губернатор соскучится сидеть сложа руки!

Возвратимся теперь к Шир-Али хану. Когда л. Майо сообщил авганскому эмиру о полном согласии, существующем между Англией и Россией относительно образа действий в Средней Азии и, что поэтому Авганистан должен удерживаться от враждебных России мероприятий, – кабульский эмир ответил, что он не только не имеет намерений действовать противно русским интересам, но даже не будет давать в своих владениях убежища лицам неприязненным России.

Сэр Буканан, при свидании с Государем Императором в Бадене, доложил содержание письма лорда Майо к Шир-Али-хану и выразил надежду, что влияние России обеспечит для кабульского эмира такое же поведение и со стороны его соседей. Его Величество соизволил отозваться, что насколько будет от Него зависеть – надежда эта будет осуществлена.

Прибытие в наши пределы племянника и политического противника кабульского эмира, Абдуррахман-хана послужило генерал-губернатору поводом завязать с кабульским эмиром непосредственные сношения и выяснить ему нашу точку зрения на политическое положение его государства.

По получении этого письма, Шир-Али снесся с ост-индским вице-королем и, по соглашению с ним, приказал пограничным сердарям не вмешиваться в дела соседей. Копия с письма была сообщена, нашим министерством иностранных дел, британскому кабинету, который и поручил своему послу в С.-Петербурге выразить Императорскому правительству признательность за высказанную, вполне дружественную, расположенность России относительно Англии.

Таким образом вопрос об Авганистане был закончен.

Что касается до Кашгарии, то доводы Дугласа Форсейта, которому поручено было вести переговоры с министерством иностранных дел, не привели ни к какому результату. Мы не только отказались признать нейтралитета этого владения, но отказались даже признать его независимым, так как дружеские отношения к Китаю обязывают нас к такому образу действий. Сверх того, недостаточная прочность правительства Якуб-бека в стране, подверженной периодическим переворотам, и возможность покорения ее вновь китайцами, заставляют нас быть осторожными в деле такой важности.

Единственным результатом переговоров Форсейта с нашим правительством было уверение, что если б, впоследствии времени, России пришлось, вопреки ее желанию, занять все бухарское ханство или часть его – она не предпримет никаких завоеваний в направлении Авганистана, а Англия, с своей стороны, не допустит авганского владетеля тревожить своих северных соседей.

Непосредственные сношения туркестанского генерал-губернатора с Авганистаном, так верно выразившие общее направление нашей политики в Азии, повели к тому, что по делам, носящим чисто местный характер, генерал-губернатору предоставлено право сноситься непосредственно даже и с ост-индским вице-королем.

Потерпев неудачу в деле признания нейтралитета Авганистана и Кашгара, англичане занялись упрочением своих отношений к Кашгару и подчинением его своему влиянию, на что Якуб-бек едва не поддался с первого раза, в виду материальных выгод ему обещанных, но в 1872 г., обменявшись с нами посольствами он, казалось, предпочел русское покровительство – английским деньгам. Нам казалось также, что недалеко, конечно, время, когда Кашгар примкнет к числу вассальных нам владений.

Предложенный английским правительством нейтральный пояс имел целию предохранить нас от непосредственного сближения, как будто сближение и столкновение – одно и тоже! Странно конечно, принимать меры против сближения народов. Понятно поэтому, что стремление Англии перепоясаться нейтральным поясом имело единственною целью обеспечить свою колонию от русского нашествия.. В этом случае интересы наши идут, конечно, в разрез с английскими.

На материке Европы еще столько нерешенных вопросов, и столько требующих перерешения, что в видах нашего правительства должно быть неизбежно стремление расположить к себе Англию и заручиться ее голосом на европейских конгресах. Опыт указал, что достичь этого мы можем только при условии ближайшего соседства: чем дальше мы от английских владений, тем труднее для нас соглашение. Довольно будет указать на перемену английской политики по вопросу о Польше, когда в Лондоне узнали о прибытии в Нью-Йорк русской эскадры, предназначенной для крейсерства у берегов Австралии и весьма ловко проскользнувшей незамеченною через Скагеррак, Категат, и Немецкое море, вокруг северной оконечности Британского острова.

Выгодное положение, занятое нами с тех пор в Средней Азии (взятие Аулие-ата, Туркестана, Чемкента, Ташкента, Ходжента, Ура-тюбе, Джизака, Самарканда, Каты-Кургана и Кульджи), отчасти же и перемены, происшедшие в системе европейских государств, благодаря франко-прусской войне – сделали то, что когда наше правительство подняло вопрос о парижском трактате, то отмена некоторых, наиболее важных для Англии статей его (о черноморском флоте) не встретила с ее стороны никакого сопротивления.

Английская дипломатия как и английская пресса убедились наконец, что мы не гонимся в Азии за бездельными завоеваниями (доказательства: взятие Карши и Шахрисябза и передача их эмиру бухарскому), но что в случае нужды мы ни перед кем и ни перед чем не остановимся, обеспеченные заранее относительно успеха, как на военном поприще, так и на дипломатическом. Это убеждение повело к изменению тона английской дипломатии и прессы, которые сочли за лучшее не высказывать излишней тревоги и заботливости о наших успехах. Нам тотчас показалось, что спокойные отношения к Англии не нарушатся даже и в случае занятия нами всех при-амударьинских ханств, но в этом мы горько ошиблись.

Как только наши приготовления к походу против Хивы перестали быть тайной – английская пресса забила набат. Самые резкие, самые неприличные по тону статьи запестрели в газетах. «Мы должны остановить Россию, должны указать ей ее место», говорилось в одном журнале. «Наша уступчивость и сдержанность плохо понимаются Россией и мы предпишем ей границы, далее которых она не должна идти», говорилось в другом. «Азия должна принадлежать одной Англии, как представительнице права, цивилизации, торговли и мира. Она должна положить предел дальнейшему распространению державы, вносящей только начала разрушения и грабежа, и преследующей исключительно завоевательные цели», говорилось в третьем. Никогда Англия не выказывала столько тревоги и страха. Можно было бы подумать, что дело идет о высадке на Британские острова!

Хивинский хан, видя что ему не позволяют никаких сношений с русским правительством помимо туркест. ген. губернатора и не желая уступить, не только уже из одного упрямства, но и потому что зашел слишком далеко, – послал, наконец, посольства в Константинополь и Калькутту. Англичане воспользовались случаем вмешаться в дело и возобновили свои домогательства относительно признания нашим правительством нейтралитета Авганистана, с присоединением сюда еще Бадахшана и Вакхана, лежащих у берегов Аму-дарьи (депеша лорда Гренвилля от 5 окт. 1872 г.).

Цель ясная: авганцы примкнут к реке, и тогда англичане, значит, могут завести здесь свои фактории и пароходство – флаг Авганистана, совершенно законно, прикроет английскую предприимчивость…

Для многих в России вопрос о каком-то там Вакхане, кажется такими пустяками, что о них-бы и говорить то много не стоило-бы. Географические познания многих, рассуждающих об азиятских делах, не идут далее того, что Туркестанская и Дагестанская области не одно и то же. Не мудрено поэтому, что какой-нибудь доморощенный политик несколько не интересуется Вакханом и даже не знает на каком берегу реки искать эту область.

Наше министерство смотрело на этот вопрос чрезвычайно серьезно и не легко уступило домогательствам Англии.

Князь Горчаков возразил, (депеша от 7 декабря), что бадахшанская провинция, с зависящими от нее землями, не присоединена формально к владениям Шир-Али и потому не составляет законным образом, части Авганского государства, а следовательно и нейтралитет на эту провинцию распространен быть не может. Лорд Гренвиль отвечал (депеша от 12 янв. 1873), что Бадахшан завоеван эмиром Шир-Али, что предводители разных племен формально заявили ему свою покорность и что если он дал им особого правителя, а не взял управление в свои руки, то это во-первых его дело, а во-вторых установлено только в виде опыта на один год. Что касается до опасения, что признание Бадахшана подвластным кабульскому эмиру может поощрить его к дальнейшим замыслам на счет соседних стран, то «правительство ее величества королевы не преминет поставить на вид эмиру, в самых сильных выражениях, те выгоды, которые доставляет ему признание Великобританией и Россией тех границ, которых он требует и истекающего из этого для него обязательства воздерживаться от всяких нападений». Кроме обмена депешами велись еще в Лондоне и непосредственные переговоры между Сент-Джемским кабинетом и генер. адъют. графом Шуваловым, специально посланным для того из С.-Петербурга.

Известное положение графа Шувалова придавало его словам громадный авторитет во мнении англичан. При этих условиях переговоры не могли затянуться на долго и действительно: все желания Англии относительно Авганистана были признаны справедливыми. В депеше кн. Горчакова к графу Бруннову (от 19 янв. 1873) сказано по этому поводу, что хотя по нашим воззрениям Бадахшан и Вакхан и пользуются некоторою независимостию, но принимая во внимание, что англичанам легче иметь более верные сведения и не желая придавать вопросу о подробностях большего значения, чем он заслуживает, «мы не отказываемся принять пограничную линию, предлагаемую Англией». По словам же английских газет это и значило: «подчиниться требованиям Англии, предписывающей нам границы». Газета Times говорила, по поводу обнародованной дипломатической переписки, что Англия должна радоваться своему успеху, что уступки, сделанные Россиею приобретают еще большее значение от тона, каким оне сделаны и проч. Но затем газета подымает вопрос: следует ли разуметь, что все земли к северу, от Авганистана предоставлены на жертву завоевательной политики России? Что касается до ручательства за поведение Шир-Али, то это также весьма не понравилось «шестой великой державе».

По мнению газеты «Morning Post» правительство, своими переговорами, стремилось прежде всего избегнуть давления со стороны парламента и прессы. Целый ряд, приведенных в газете фактов доказывал, что правительство Гладстона-Гренвилля и прежде следовало той же «политике неприятных для страны сюрпризов». Успех, о котором так радовалась Times, приводит газету «Morning Post» в уныние: «при настоящем положении дел, граница Авганистана делается границей Англии, которая таким образом становится соседкою России… Этой последней предоставлено двинуться вперед и занять, в силу трактатов, позицию, к которой она давно стремилась… все это создает в будущем целый ряд затруднений для Англии и всем этим она обязана чрезмерному миролюбию кабинета».

Что же купили мы ценою признания нейтралитета Авганистана? – Только то, что газеты перестали вопить против хивинской экспедиции. – Но для этого понадобилось еще категорическое заявление со стороны графа Шувалова, что Хива не будет присоединена к России… Известно, что обещание это строго выполнено: самый город Хива остался незанятым.

Тон газет значительно успокоился и та-же «Times» выступила уже с такими заявлениями: «мы следили за хивинскою экспедициею с чувствами скорее дружбы (вот как!) чем соперничества; мы отдали дань справедливости русским генералам и блистательным подвигам русских войск». Вслед за этими излияниями «Times» прибавляет однако-же: «Но никогда еще не было случая для более тесного сближения между Англиею и Авганистаном, чем теперь. Мы не можем отрицать, что свидание между покойным вице-королем лордом Майо и авганским эмиром в Умбале имело в виду принять решительную политику против России. Лорд Порсбрук был в состоянии продолжать эту политику, но уже в другом духе. Возникновение мусульманского государства в Кашгаре и русская экспедиция в Хиву дали отношениям Англии к Авганистану новое направление. В то время, как Россия шествовала вперед в Средней Азии, Англия утратила свое прежнее влияние на Авганистан».

Что-же еще нужно? Кажется, теперь остается только занять Авганистан непосредственно!

Пусть-же припомнят англичане слова Брайта: «Я пришел к заключению, что здание, воздвигнутое нами в Индии, слишком обширно. Было неблагоразумно и рискованно присоединять территории, которые следовало-бы оставить независимыми и вести войны столько-же ненужные как и неимеющие для себя никакого оправдания. Огромная империя, созданная завоеванием – слишком обширна для управления; и ее фундамент колеблется и иногда кажется, что она готова рухнуть».