Текст книги "Том 1. Записки покойника"
Автор книги: Михаил Булгаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 41 страниц)
« Сталин. …Теперь скажи мне, что с тобой такое? Почему ты мне такое письмо написал?
Булгаков. Да что уж!.. Пишу, пишу пьесы, а толку никакого!.. Вот сейчас, например, лежит в МХАТе пьеса, а они не ставят, денег не платят…
Сталин. Вот как! Ну, подожди, сейчас! Подожди минутку. (Звонит по телефону…)Художественный театр, да? Сталин говорит. <…> Кто говорит? Егоров? Так вот, товарищ Егоров, у вас в театре пьеса одна лежит (косится на Мишу),писателя Булгакова пьеса… Я, конечно, не люблю давить на кого-нибудь, но мне кажется, это хорошая пьеса… Что? По-вашему, тоже хорошая? И вы собираетесь ее поставить? А когда вы думаете? (Прикрывает трубку рукой, спрашивает у Миши: ты когда хочешь?)
Булгаков. Господи! Да хыть бы годика через три!
Сталин. Ээх!.. (Егорову.)Я не люблю вмешиваться в театральные дела, но мне кажется, что вы (подмигивает Мише)могли бы ее поставить… месяца через три… Что? Через три недели? Ну что ж, это хорошо. А сколько вы думаете платить за нее?.. (Прикрывает трубку рукой, спрашивает у Миши: ты сколько хочешь?)
Булгаков. Тхх… да мне бы… ну хыть бы рубликов пятьсот!
Сталин. Аайй!.. (Егорову.)Я, конечно, не специалист в финансовых делах, но мне кажется, что за такую пьесу надо заплатить тысяч пятьдесят. Что? Шестьдесят? Ну что ж, платите, платите! (Мише.)Ну вот видишь, а ты говорил…»
– Августа Менажраки… – Примерно то же, что и о Егорове, можно сказать и о Рипсиме Карповне Таманцовой (прототип Августы Менажраки), секретаре Станиславского. Заметим лишь, что Елена Сергеевна прекрасно знала «Рипси» (так чаще всего ее называли мхатовцы) задолго до своего знакомства с Булгаковым. А в дневниковой записи конца 1933 г есть такие слова: «Рипси одна из немногих, которая приветствовала наш брак (с Булгаковым. – В. Л.)».И в 1934 г. записи о Таманцовой весьма благожелательны. Например (25 августа): «Рипси: „Мы спрашивали у Константина Сергеевича: почему вы отказались от „Мольера“?“ А тот отвечает: „Я и не думал… (Рипси шепотом.)Только на большой сцене и с хорошим составом!“» А вот запись после обострения отношений между Булгаковым и Станиславским (22 октября 1935 г.): «Олины рассказы о театре… Фактически правят театром Егоров и Рипси…» Когда же в конце 1938 г. Булгаков решил написать для МХАТа пьесу о Сталине, то в дневнике появилась такая запись: «Затем удивительный звонок – Рипси: „Я хотела с тобой, Люсенька, посоветоваться по одному литературному делу – спросить литературный совет“ (Гм?)… Рипси приехала посоветоваться, правильно ли составлен договор… по книге Константина Сергеевича „Работа актера“… Может быть, может быть… Хотя ведь и Николай Васильевич [Егоров] собаку съел на договорах, и юристов у них сколько угодно!» Театральный роман продолжался…
– Эх, деньги, деньги! Сколько зла из-за них в мире! – Исследователями уже отмечалось сходство в размышлениях Гавриила Степановича и одного из героев рассказа Л. Толстого «Поликушка», который о деньгах говорит так: «Эх, деньга, деньги! Много греха от них… Ни от чего в свете столько греха, как от денег, и в Писании сказано» ( Толстой Л. Н.Собр. соч. М., 1987. Т. 2. С. 347). Разница лишь в том, что в рассказе Л. Толстого зловещая роль денег обличается искренне, а не лицемерно. Из уст героев рассказа то и дело слышишь: «Страшные деньги, сколько зла они делают!», «Что деньги? За деньга малого не купишь», «Бог с ними, с деньгами! А меня прости, Христа ради». Вообще, рассказ «Поликушка» был для Булгакова тем сочинением, из которого он многое впитал в себя.
Что же касается лицемерия Гавриила Степановича, то в первой редакции дневника Е. С. Булгаковой есть такая любопытная запись (17 декабря 1934 г.): «До чего верны характеристики, которые дает людям Миша. Егоров передо мной играл когда-то роль христианина, человека, который только и думает о том, чтобы сделать людям добро. На самом же деле он – злой, мстительный, завистливый, дрянной и мелкий человек!»
И все же необходимо отметить, что это мнение «одной стороны». Пока еще остаются совершенно не изученными архивы многих видных представителей Художественного театра (речь прежде всего идет о гигантских фондах К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко, которые закрыты до настоящего времени). Так что «театральный роман» может еще обогатиться редкими и важными дополнениями.
– Четыреста рубликов? А? Только для вас? – Булгаков в данном случае почти повторяет сцену торга между Чичиковым и Собакевичем из инсценировки «Мертвых душ». Кстати, примерно такая же сцена торга (покупка рекрута) описана и в рассказе «Поликушка».
Вы что, голова садовая, подписываете? – В архиве писателя сохранился договор на постановку «Белой гвардии», сохранились и многие другие договоры. Елена Сергеевна, перебирая их время от времени, не переставала удивляться и возмущаться той бесцеремонностью, с какой обращались с великим художником. Иногда делала выразительные приписки, которые также сохранились в архиве.
…увидел в средних дверях скромную афишу. – В материалах Елены Сергеевны по этому поводу читаем:
«Подлинные афиши:
Предполагаемый репертуар на сезон 1926/27 г.:
Новый
Сухово-Кобылин. Смерть Тарелкина
Эсхил. Прометей
Шекспир. Отелло
Бомарше. Свадьба Фигаро
Булгаков. Семья Турбиных
Старый
Грибоедов. Горе от ума
Островский. Горячее сердце
Островский. На всякого мудреца довольно простоты
Толстой А. К. Царь Федор Иоаннович»
…режиссер Фома Стриж. – Легко угадывается в этом персонаже Илья Яковлевич Судаков, режиссер Художественного театра, постановщик пьесы «Дни Турбиных». Судаков приложил много усилий для постановки «Бега», но безуспешно. Каждая новая пьеса Булгакова вызывала у него огромный интерес. Так, узнав, что Булгаков подписал договор с МХАТом на постановку пьесы о Сталине – «Батум», он, уже работавший в Малом театре, пытался перехватить инициативу. Запись Елены Сергеевны в дневнике от 7 августа 1939 г.: «Звонок Судакова – страшный вой. Как получить пьесу, чтобы дублировать ее. MXAT не смеет только себе забирать! Вся страна должна играть! И все в таком роде. А под воем этим – готов себе локоть укусить, что упустил пьесу тогда весной».
Шиллер нас не задержит. С Шиллером дело гладкое… – Первоначально в рукописи было: «Мольер нас не задержит!.. С Мольером мы живо управимся», – всякое упоминание о Мольере Булгакову причиняло боль, и он внес поправку в текст.
…воспитанный, картавый изящный человек… – Предположительно речь идет о Савве Саввиче Морозове, сыне знаменитого Саввы Тимофеевича Морозова, известного благотворителя, мецената Художественного театра.
И тогда я отправился к Поликсене Торопецкой. – Ольга Сергеевна Бокшанская, с большим наслаждением слушавшая «Сцены в предбаннике», отдавала должное феноменальной цепкости памяти, наблюдательности и таланту Булгакова, сумевшему воссоздать с фантастическим блеском многие эпизоды из мхатовской жизни 20-х и 30-х гг. Она была в числе первых слушателей романа и в дальнейшем ревниво следила за реакцией мхатовцев на продолжавшиеся чтения на квартире у Булгаковых.
Демьян Кузьмич. – Елена Сергеевна соотносила этот персонаж с Иваном Сергеевичем Андриановым, сотрудником театра. Запомнился он ей и в связи с событиями весьма неприятными для Булгаковых: в июне 1934 г. им было отказано в выезде за границу. Запись в дневнике (20 июля): «Семнадцатого мы вернулись из Ленинграда, где прожили больше месяца… За это время многое, конечно, произошло… Седьмого июня мы ждали в МХАТе вместе с другими Ивана Сергеевича, который поехал за паспортами. Он вернулся с целой грудой их, раздал всем, а нам – последним – белые бумажки: отказ. Мы вышли. На улице М. А. вскоре стало плохо…»
Более красочно этот эпизод описал сам Булгаков в письме В. В. Вересаеву (11 июля 1934 г.):
«Самые трезвые люди на свете – это наши мхатчики… Вообразите, они уверовали в то, что Булгаков едет. Значит же, дело серьезно! Настолько уверовали, что в список мхатчиков, которые должны были получить паспорта… включили и меня с Еленой Сергеевной. Дали список курьеру (вот он, Иван Сергеевич. – В. Л.) – катись за паспортами.
Он покатился и прикатился. Физиономия мне его сразу настолько не понравилась, что не успел он еще рта открыть, как я уже взялся за сердце.
Словом, он привез паспорта всем, а мне беленькую бумажку – М.А.Булгакову отказано… Впечатление? Оно было грандиозно, клянусь русской литературой!»
Минут через десять ушел и доктор. – В списках Елены Сергеевны мы находим и доктора, это Алексей Люцианович Иверов. В архиве писателя сохранилась медицинская справка, выданная А. Л. Иверовым. Вот ее содержание: «22/V-1934. Сего числа мною установлено, что у М. А. Булгакова имеется резкое истощение нервной системы с явлениями психостении, вследствие чего ему предписан покой, постельный режим и медикаментозное лечение…» Из дневника же Елены Сергеевны видно, что Булгаков плохо себя почувствовал после нескольких безрезультатных походов в иностранный отдел Мосисполкома за паспортами. Запись в дневнике (25 мая): «Опять нет паспортов. Решили больше не ходить. М. А. чувствует себя отвратительно».
…у подъезда Славянского Базара… – Известная с XIX в. гостиница и ресторан в Москве на Никольской ул.
Подлец Пеликан! А Герасим Николаевич предатель! – В списках Елены Сергеевны совершенно четко обозначены Порфирий Артемьевич Подобед (Пеликан), актер и один из руководителей театра, и Николай Афанасьевич Подгорный (Герасим Николаевич Горностаев), один из ведущих актеров театра, заведующий труппой.
Миша Панин. – Булгаков исправил на «Мишу Комарова», но Е. С. Булгакова при подготовке романа к печати все-таки оставила прежнее имя этому персонажу.
…председатель режиссерской корпорации Иван Александрович Полторацкий. – Василий Григорьевич Сахновский (Полторацкий), режиссер Художественного театра, постановщик булгаковской инсценировки «Мертвых душ», заместитель директора по художественной части, – один из немногих, кто всегда поддерживал Булгакова и по-человечески тепло относился к нему. Характерна следующая дневниковая запись Елены Сергеевны: «Из вчерашних разговоров Дмитриева: „…во МХАТе два человека относятся по-настоящему к Вам (к М. А.) – Ольга Сергеевна и я. Ну, Сахновский, конечно, хорошо относится…“» И когда мхатовцам нужно было покаяться перед драматургом, то неудивительно, что это поручили Сахновскому, который начал свою покаянную речь так: «Я прислан к Вам Немировичем и Боярским сказать Вам от имени МХАТа: придите опять к нам, работать для нас. Мне приказано стелиться как дым перед Вами… [штучка Сахновского со свойственным ему юмором] Мы протягиваем к Вам руки, Вы можете ударить по ним… Я понимаю, что не счесть всего свинства и хамства, которое Вам сделал МХАТ, но ведь это не Вам одному…» (Запись Е. С. Булгаковой). Сахновский был веселым, жизнерадостным человеком, о нем сочинялось множество анекдотов, в том числе и в стихах. Например:
Василь Григорьевич Сахновский
Прямой, отважный, честный муж.
Но алкоголик он таковский,
Что пропил задник с «Мертвых душ».
Петя Дитрих. – Петр Владимирович Вильямс, театральный художник, автор великолепных декораций к булгаковским пьесам «Мольер» (1936) и «Последние дни» (1943), близкий друг писателя. Вильямс был в числе небольшого круга лиц, которым Булгаков читал свои сочинения и делился сокровенными мыслями, планами.
В архиве писателя сохранился примечательный рисунок Петра Вильямса: Елена Булгакова в начале 20-х гг.
Скажите Вешняковой… – Имеется в виду Тихомирова Нина Васильевна (1898–1971), актриса Художественного театра.
Передайте Елагину… – Виктор Яковлевич Станицын, актер и режиссер МХАТа, часто пародировал своих друзей-мхатовцев, в том числе руководство театра. В дневнике Елены Сергеевны об этом также упоминается. 10 сентября 1934 г.: «У нас вечером… Ужин при свечах, пироги, икра, севрюга, телятина, сласти, вино, водка, цветы. Сидели уютно часов до четырех. Станицын хорошо показывал Станиславского, Немировича, Тарханова, Ершова, Булгакова».
– Что это у нас все в ножки да в ножки… – Описывая этот эпизод, Булгаков, конечно, имел в виду совсем другой случай, который зафиксирован в дневнике Е. С. Булгаковой 9 октября 1935 г.: «Генеральная „Врагов“. После генеральной стоим в партере: Оля, М. А., Немирович, Судаков, Калужский (Калужский (Лужский) Евгений Васильевич, 1896–1966, ведущий актер МХАТа, муж О. С. Бокшанской. – В. Л.)и я. Немирович очень комплиментарно говорил о „Пушкине“. Женя Калужский:
– Вот, Мака, кланяйся в ножки Вл. Ив., чтобы он ставил.:
Наступило молчание, и М.А. стал прощаться».
…репетируют пьесу «Степан Разин»:– Елена Сергеевна соотносила упомянутого «Степана Разина» со спектаклем «Пугачевщина» К. Тренева, поставленного на сцене МХАТа в 1925 г.
Филипп Филиппович Тулумбасов. – Федор Николаевич Михальский, администратор Художественного театра, одним из первых ознакомился с отрывками из романа. Запись Елены Сергеевны от 12 февраля 1937 г.: «Вчера был Федя. М. А. прочитал ему отрывок из нового романа, в том числе контору Фили. Федя очень польщен».
В Филину дверь входила очень хорошенькая дама… – Конечно, не мог Булгаков в театральном романе не упомянуть и о Елене Сергеевне (Мисси). Появление Мисси именно в этой сцене естественно и логично, ибо дружба ее с Филей восходит к началу 20-х гг. Вот, к примеру, некоторые выдержки из писем Елены Сергеевны к сестре – О. С. Бокшанской, написанных в 1923 г.: «Художественный Театр. Келья. Как видишь, деточка, пишу тебе в Федичкиной комнатке. Я пришла, чтобы перевести тебе деньги… Теперь я тебе расскажу, при каких условиях я получила твою посылку. Федичка меня повел (и представил как свою жену) в I студию смотреть просмотр фильма – юбилей МХАТа…»
А вот фрагменты из писем Елены Сергеевны к той же О. С. Бокшанской, но уже 1926 г. 20 февраля: «Федя приехал, я его видела, он обедал у нас, ничего он не женился, и не думает жениться. Сегодня вечером пойду к нему посидеть. А насчет обольщения – очень даже некультурно! В театре вообще не бывала. Думаю, что с приездом Феди буду часто ходить…» 11 марта: «За время болезни ко мне часто звонили Федя, Рипси и Николай Афанасьевич (Н. А. Подгорный. – В.Л.)».
В течение многих лет Федя мелькает в дневниках и письмах Елены Сергеевны. А 27 июля 1939 г., после одобрения пьесы «Батум» на расширенном заседании в МХАТе, она уговорила Михаила Афанасьевича написать шутливую записку Михальскому от ее имени:
«Милый Фединька!
Миша просил меня заранее сделать распределение знакомых на премьеру „Батума“.
Посылаю Вам первый список (художники, драматурги и композиторы).
Будьте добры, Фединька, сделайте так:
Эрдман Б. Р. – ложа дирекции.
Вильямс П. В. – 1-й ряд (лево).
Шебалин В. Я. – 3-й ряд.
Эрдман Н. Р. – 7-й ряд.
Дмитриев – бельэтаж, постоять.
Фединька! Если придет Олеша, будет проситься, сделайте мне удовольствие, скажите милиционеру, что он барышник. Я хочу насладиться!..»
Но «насладиться» Елене Сергеевне не удалось – пьеса была запрещена.
– Фуй, Альёша! – Булгаков очень привязался к младшему сыну Елены Сергеевны – Сереже Шиловскому. В архиве сохранились шутливые записки к нему Булгакова. А Сережа, в свою очередь, часто «помечал» рукописи писателя. Так, на одной из страниц романа «Мастер и Маргарита» он написал огромными буквами: «Потап буржуй…» Мака и Потап – шутливые семейные прозвища Булгакова. Например, 31 августа 1937 г. Елена Сергеевна записала в своем дневнике: «Приехали дачные бедняги (Сережа и Е. И. Буш. – В. Л.),Сергей обрадовался Потапу».
Амалия Ивановна. – Екатерина Ивановна Буш, воспитательница Сережи, сына Елены Сергеевны. Любопытно, что Екатерина Ивановна почти не говорила по-русски, хотя долгие годы жила в семье Булгаковых, вообще у Булгаковых было много друзей и знакомых немецкого происхождения, это – Блументаль, Берг, Эрдманы, Вильямсы, позже – Рихтеры.
Филя! Прощайте!.. Вспомните же меня и вы! – Филя (Ф. Н. Михальский) не только не забыл Булгакова, но и помогал во многом Е. С. Булгаковой в ее заботах о творческом наследии писателя. В своих воспоминаниях о Булгакове он откликался на призыв писателя и разговаривал с ним: «Я всегда помню крепко вас, Михаил Афанасьевич, я был свидетелем вашего трудного пути в литературе, ваших немногих, но действительно прекрасных радостей… Теперь, через много лет… я почему-то прежде всего слышу его голос – баритон чуть-чуть с носовым оттенком. Порой в нем чувствуется легкая ласковая ирония и к своему собеседнику, и к самому себе, и к событиям театрального дня. И тот же голос – голос колючий, с бескомпромиссными интонациями, когда посягают на его творчество, на его убеждения…» (Воспоминания о Михаиле Булгакове. С. 256, 258).
…Иван Васильевич. Он был… свежее и моложе. – Первоначально было: «…светлееи моложе».
Кто лечил?.. кажется, профессор… Янковский. – Булгаков упоминает своего университетского учителя Ф. Г. Яновского (1860–1928), о котором подробнее будет сказано в комментариях к «Белой гвардии».
Женщина поклонилась… древнерусским поклоном… – Слова «древнерусским поклоном» вписаны писателем при редактировании текста.
Это все шайка работает. – В Художественном театре постепенно нарастали противоречия между сторонниками К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко. Со второй половины 1935 г. и до февраля 1936 г. в театре постоянно работали комиссии ЦК БКП(б), которые докладывали о результатах своей работы Сталину. Мы приведем некоторые фрагменты из этих справок. 3 августа 1935 г. зав. отделом культурно-просветительной работы ЦК ВКП(б) А. С. Щербаков (1941–1945) докладывал И. В. Сталину, А. А. Андрееву, Н. И. Ежову (секретарям ЦК):
«По поручению секретарей ЦК ВКП(б) Отдел … ознакомился с положением МХАТ им. Горького.
За последнее время внутри театра весьма обострились отношения между отдельными группами работников. В связи с этим настроение ряда артистов МХАТ подавленное. Это особенно сказалось при обсуждении речи Сталина на выпуске Военной академии … На этом собрании … откровенно были поставлены больные вопросы из жизни МХАТ.
В своем выступлении режиссер СУДАКОВ заявил, что МХАТ стал „в своей среде объектом посмешища“. Народный артист МОСКВИН выразил свое полное согласие с речью СУДАКОВА. Заслуженная артистка ТАРАСОВА весьма резко поставила вопрос о том, что артисты и режиссеры не верят ни друг другу, ни своему руководству. „Нужно умереть и вновь родиться – тогда что-нибудь выйдет“, – заявила она (кстати, она цитировала слова К. С. Станиславского, однажды произнесенные им в театре. – В. Л.).
Заслуженная артистка КОРЕНЕВА, заслуженный артист СТАНИЦЫН и режиссер ГОРЧАКОВ рассказывали о мытарствах актеров, занятых в пьесе „Мольер“…
Народный артист ТАРХАНОВ, сравнивая старый и новый МХАТ, сделал вывод, что театр все больше заболевает и что его засасывает формалистика… „Мы вчера, – сказал он, – раскрыли наши рты потому, что на нас сильно подействовала речь товарища СТАЛИНА. Там призывают к любви (вот, оказывается, где скрывался источник любви! – В. Л.),а здесь призывают к сухой формалистике…“
При оживленной поддержке аудитории заслуженный артист режиссер САХНОВСКИЙ подчеркнул, что основная беда заключается в отсутствии единого руководства: два руководителя театра – Станиславский и Немирович-Данченко никогда ничего ясного не говорят (с места реплика тов. ТАРАСОВОЙ – „сумасшедший дом“). Встреченный овацией народный артист ЛЕОНИДОВ также заявил: „Самое главное заключается в том, что у нас два директора. Вообще бывает один директор, а у нас два. Кроме того, за тридцать шесть лет своей работы они не могли согласовать своих взглядов. И поэтому оба эти директора имеют по театру, куда они отдают больше своих сил“.
Собрание считает, что нужно разгрузить СТАНИСЛАВСКОГО и НЕМИРОВИЧА-ДАНЧЕНКО от административно-организационной работы, поставив во главе театра директора.
Эти события в МХАТе не являются, разумеется, случайными. Они результат той внутренней борьбы, которую ведут между собой Станиславский и Немирович-Данченко. Театр переживает тяжелый кризис. Нужно срочно помочь ему.
Отдел… считает, что необходимо возможно быстрее ликвидировать двоевластие в МХАТ-1 и назначить туда директора – члена ВКП(б). Станиславского и Немировича-Данченко нужно оставить в качестве художественных руководителей и „почетных директоров“… Немирович-Данченко в беседах с рядом лиц выразил свое согласие на назначение директора. Станиславский будет безусловно против»
(Источник. 1997. № 6. С. 122–123).
В целом справка была благоприятна для Немировича-Данченко и его «группы» («шайки»). Но Сталин, ознакомившись с запиской комиссии, не стал спешить с принятием решения… Однако положение в театре еще более ухудшилось и секретариат ЦК вновь поручил А. С. Щербакову проверить работу МХАТа.
17 сентября 1935 г. А. С. Щербаков направил Сталину, Кагановичу и Ежову новую справку, в которой «нового» ничего не было – выводы были точно такими же, как и в первой справке. Но упоминался в справке Булгаков в связи с репетициями пьесы «Мольер» («Работа над новыми пьесами затягивается на весьма продолжительное время. Так, например, пьеса „Мольер“ Булгакова начала репитироваться, когда закладывалась первая шахта метро, и эта пьеса до сих пор не готова»).
Сталин и на этот раз решил подождать… Но обстановка действительно становилась взрывоопасной, усилилось доносительство друг на друга. Более всего доставалось Н. В. Егорову… И тогда Станиславский обратился с письмом лично к Сталину (1 января 1936 г.). Он написал письмо так, что возразить ему было просто невозможно. Кстати, это показывает и весь субъективизм Булгакова в оценке Станиславского. Хотя бы в той части, когда он говорит о слабеющем, угасающем уме великого режиссера и актера. Приведем ниже наиболее характерные отрывки из этого письма.
«Дорогой, глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович,
Я получил от Вас привет, переданный мне т. Животовой (пом. директора МХАТ), глубоко тронут Вашим вниманием и Вашим участием. От нее я узнал, что Вас интересует положение Художественного Театра, и это обязывает меня высказать Вам всю правду о нем. Я понимаю, что должен сделать это очень кратко…
Огромные сдвиги, происходящие во всех областях строительства нашей родины, новые люди, новый быт, зарождающаяся новая человеческая цивилизация заставляют меня, одного из старейших представителей театра, искренно преданного искусству, волноваться его судьбой. Наш Театр может и должен стать самым передовым театром нашей страны в сценическом отображении всей полноты внутренней духовной жизни рабочего человека, ставшего хозяином земли.
Театральное дело во всем мире находится в состоянии застоя. Вековые традиции уходят.
Но к счастию, СССР в настоящее время является подлинным преемником лучших традиций как европейского театра, так и всего того хорошего, что было в старых традициях русского театра. Надо успеть передать наиболее ценное молодому подрастающему поколению и вместе с ним не только удержать, но и закрепить для дальнейшего развития… Сохранить их можно только в театре наивысшей культуры и наивысшего мастерства. Этот театр должен стать вышкой, к которому подтянутся все остальные театры. В свое время такой вышкой был Малый театр, а затем – Художественный. Теперь же такой настоящей вышки нет. Художественный Театр спустился со своих высот и превращается в лучшем случае в приличный производственный театр…
Весь свой опыт, все свои знания, все свое время и здоровье, все свои последние годы я хотел бы отдать на создание подлинного творческого театра. В поисках путей создания такого театра я обратился к молодежи, организовав несколько месяцев тому назад Оперно-драматическую Студию, и с этой же целью я работаю над своей второй книгой, в которой я хочу передать весь свой опыт и все свои знания. Но одним из важнейших путей является сохранение и развитие творческого богатства, накопленного Художественным Театром. С этим богатством небрежно обращается некоторая часть труппы, которой не нужно и неудобно большое творчество, предъявляющее большие требования к человеку-художнику.
Вот эта борьба между высокими стремлениями и мелкими преходящими интересами происходит в данное время в Московском Художественном Театре и раздирает его на части. Творческий опыт и стремление к большому искусству – на стороне немногих оставшихся „стариков“ и части растущей молодежи. На другой стороне большая энергия, направленная на маленькие доступные задачи.
Борьба трудная, – и нужна своевременная помощь для того, чтобы при преклонном возрасте нас, обоих руководителей, и разности наших творческих принципов и запутанных между нами 40-летних отношений можно было бы вывести Театр из того состояния, в котором он находится. Необходим опытный, культурный директор коммунист, который помог бы нам с В. И. Немировичем-Данченко наладить наши взаимные отношения для творческого руководства Театром. Наиболее подходящей кандидатурой для этой сложной, трудной работы мне представляется тов. М. П. Аркадьев, Начальник Управления Театрами НКП РСФСР, как человек с театральным опытом, тактом и большой энергией…
МХАТ же должен быть превращен в вышку театрального искусства.
Зная Вашу любовь к театру, я надеюсь на Вашу помощь.
Преданный Вам К. Станиславский».
(Источник. С. 130–131)
Сталин начертал на письме следующую резолюцию:
«Тт. Молотову, Акулову, Керженцеву, Бубнову, Щербакову. Как быть? И. Сталин».
Каждый из лиц, кто был указан в резолюции, письменно выразил свое мнение (записки были написаны на имя Сталина). При всех расхождениях в анализе ситуации, сложившейся в МХАТе, они, в принципе, были согласны с предложениями К. С. Станиславского. Правда, А. С. Щербаков предлагал также на пост директора театра О. С. Литовского, одного из последовательных гонителей Булгакова. 2 февраля 1936 г. постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) директором Художественного Театра был назначен М. П. Аркадьев. Так что понятно, почему с таким интересом воспринимался «Театральный роман» не только актерами Художественного театра, но и всей «культурной общественностью» Москвы.
Театр стал лихорадочно готовить пьесу «Мольер» на генеральную премьеру. 6 февраля Е. С. Булгакова записала: «Вчера, после многочисленных мучений, была первая генеральная „Мольера“, черновая. Без начальства. Я видела только Аркадьева, секретаря ВЦИК Акулова да этого мерзавца Литовского».
– А «Плоды просвещения» вам не нравятся?.. – Пьеса Л. Толстого (1891), которую К. С. Станиславский безуспешно пытался поставить в 1922 г. (решением Наркомпроса пьеса была снята с репертуара). Отсюда и испуг Настасьи Ивановны по поводу «современной пьесы»: «Мы против властей не бунтуем».
Бахтин. – Видимо, Булгаков уже успел прочитать вышедшую в свет в 1928 г. книгу М. М. Бахтина (1895–1975) «Проблемы поэтики Достоевского». Писатель довольно часто «отмечал» таким способом заинтересовавшие его имена.
…вы эту сцену вычеркните… – Ох как часто слышал эту фразу от режиссеров и постановщиков автор «Дней Турбиных», «Зойкиной квартиры», «Бега», «Мольера»… Иногда приходилось скрепя сердце уступать. Но, уступая, долго помнил о каждом таком случае и переживал.
Этот Стриж – чума у нас в театре. – Дневниковая запись Е. С. Булгаковой 28 января 1936 г.: «Слух, что будто бы К. С. хотел отделить филиал и выгнать из МХАТа Судакова и что это ему не удалось. Не знаю, правда ли». Слух этот мог родиться из следующих предложений Станиславского, изложенных в уже известном письме Сталину:
«Необходим тщательный и строгий пересмотр и переоценка всего творческого коллектива Театра для определения людей, годных на большую творческую экспериментальную работу, могущих создать подлинный театр.
Нужно обязать работников Театра в спешном порядке повысить свою квалификацию до степени истинных мастеров искусства…
У нас в Театре должен быть брошен лозунг „темпы в повышении актерского мастерства“, – тогда темпы театрального производства, естественно, сами собой повысятся.
Лица же, не могущие войти в коллектив квалифицированных мастеров, должны будут продолжать работать на прежних условиях в Филиале под руководством МХАТ, пополняя свои ряды новыми актерами для создания производственного театра»
(Источник. С. 131).
Так что слухи не были беспочвенными: Судаков, при предполагаемой организации работы МХАТ и Филиала, был бы, несомненно, переведен в «производственный театр».
– Вот вам бы какую пьесу сочинить… Колоссальные деньги можете заработать в один миг. – Предложений подобного рода Булгаков получал множество. Вот, к примеру, случай с Н. С. Ангарским. Дневниковая запись Елены Сергеевны 3 мая 1938 г.:
«Ангарский пришел вчера и с места заявил:
– Не согласитесь ли написать авантюрный советский роман? Массовый тираж. Переведу на все языки. Денег – тьма, валюта. Хотите, сейчас чек дам – аванс?
М. А. отказался, сказал – это не могу».
Со Станиславским же разговоры о новых пьесах велись совершенно в ином плане. 25 августа 1934 г. Елена Сергеевна записала со слов Булгакова такой его разговор с только что вернувшимся в Россию Станиславским:
«М. А. все еще боится ходить один. Проводила его до Театра, потом – зашла за ним. Он мне рассказал, как произошла встреча Константина Сергеевича… <…> Актеры встретили его длинными аплодисментами. Речи Константина Сергеевича в нижнем фойе… <…> Когда кончил, пошел к выходу, увидел М. А. – поцеловались. К. С. обнял М. А. за плечо, и так пошли.
– Что вы пишете сейчас?..
– Ничего, Константин Сергеевич, устал.
– Вам нужно писать… Вот тема, например: некогда все исполнить… и быть порядочным человеком. – Потом вдруг испугался, и говорит: – Впрочем, вы не туда повернете!
– Вот… все боятся меня…
– Нет, я не боюсь. Я бы сам тоже не туда повернул».
Ужасная женщина. Сидит за конторкой и на все способна. – О. С. Бокшанская играла колоссальную роль в Художественном театре, во всяком случае более значительную, чем позволяла ей скромная должность секретаря Немировича-Данченко. Это видно и из записей Е. С. Булгаковой. 1 мая 1934 г.: «Прошение о двухмесячной поездке за границу отдано… для передачи Енукидзе. Ольга, читавшая заявление, раздраженно критиковала текст…
– С какой стати Маке должны выдать паспорт? Дают таким писателям, которые заведомо напишут книгу, нужную для Союза. А разве Мака показал чем-нибудь после звонка Сталина, что он изменил свои взгляды?» 4 октября 1937 г.: «Оленька с какими-то пустяками по телефону. М. А. говорит: „Это означает, что „Бег“ умер“. И действительно, через несколько дней стало известно, что „Бег“ окончательно „умер“».
– Вы, как видно, упрямый человек… – Об «упрямстве» Булгакова ходили легенды, хотя чаще всего драматург отстаивал свои замыслы, и не более того. Характерна в этом смысле запись Елены Сергеевны от 12 сентября 1933 г.: «Оля сказала, что был разговор в Театре о „Беге“. Немирович сказал, что не знает автора упрямей, чем Булгаков, что на все уговоры он будет любезно улыбаться, но ничего не сделает в смысле поправок». Станиславский же, проводя свою линию в споpax с Булгаковым и убеждая его «полюбить» те или иные поправки, приговаривал: «Вас надо оглаживать».
