Текст книги "Приключения Джима Пуговицы"

Автор книги: Михаэль Андреас Гельмут Энде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Михаэль Энде
Приключения Джима Пуговицы

Первая глава, в которой все начинается

Страна, в которой жил Лукас-машинист, называлась Ласкания, только она была очень маленькая.

Особенно по сравнению с другими странами – с Германией, там, с Африкой или с Китаем. Она состояла в основном из горы с двумя вершинами: одна повыше, другая пониже.

Гору опутывала железная дорога с мостиками и тоннелями.

Дома там тоже были – один обыкновенный, другой с магазином. И маленькая станция у подножия горы. Там жил Лукас-машинист. А между двумя вершинами стоял замок.

Как видите, страна не пустовала. Но и слишком много в нее не помещалось.

Приходилось бдительно следить за тем, как бы не нарушить государственную границу, иначе промочишь ноги. Потому что Ласкания была островом посреди безбрежного океана, и волны шумели на границе день и ночь. Когда море утихало, в его глади отражалось днем солнце, а ночью луна. Тогда Лукас-машинист сидел на берегу и любовался.

Почему остров назывался Ласканией, а не как-нибудь иначе, никто не знал. Но когда-нибудь это, конечно, выяснится.

Итак, здесь жил Лукас-машинист со своим паровозом по имени Эмма. Эмма была очень хорошая, хоть и старая модель. Ну разве что немного толстоватая.

Конечно, может возникнуть вопрос: зачем в такой маленькой стране паровоз?

А как же: иначе что водить машинисту? Не лифт же! Ведь он бы тогда был лифтером. А он машинист. А настоящие машинисты водят только паровозы. К тому же, в Ласкании и нет лифтов.

Самого Лукаса ничуть не беспокоило, нужен ли еще кому-нибудь его паровоз. Он носил комбинезон и кепку. Глаза у него были голубые, но лицо и руки черные от сажи и мазута, хоть он каждый день мылся специальным мылом для машинистов. Сажа въелась глубоко в кожу.

Лукас курил трубку и часто улыбался, сверкая белыми зубами, которыми он мог разгрызать любой орех. Еще он мог завязать железную штангу бантиком. Но свою удивительную силу применять ему не приходилось, потому что он предпочитал спокойствие и мир.

Кстати, еще он мог точным плевком искусно погасить спичку на расстоянии трех с половиной метров и мог плевать мертвой петлей.

Каждый день Лукас ездил по извилистой железной дороге через пять тоннелей с одного конца острова на другой и обратно. Эмма пыхтела и посвистывала. И Лукас иногда насвистывал. А то они свистели вместе, это было здорово, особенно в тоннеле, потому что там гулко.

Помимо Лукаса и Эммы Ласканию населяло еще несколько человек. Например, король, который правил страной и жил в замке между двумя вершинами. Его звали Альфонс Без-Четверти-Двенадцатый, потому что он родился в двенадцать без четверти. Это был очень хороший правитель. Плохого про него никто не мог сказать, потому что про него вообще трудно было что-либо сказать. В основном он сидел в замке с короной на голове, в бархатном халате и клетчатых шлепанцах и звонил по телефону.

У короля Альфонса Без-Четверти-Двенадцатого было двое подданных, если не считать Лукаса, который, собственно, был не подданный, а машинист.

Один подданный – господин по фамилии Рукав – ходил гулять в котелке и с зонтиком. Он жил в обыкновенном доме и не имел других занятий, только ходил гулять, подвергался правлению короля и раскрывал зонтик, когда шел дождь.

Вторым подданным была женщина – правда, очень славная. Круглая, румяная, как яблочко, и звали ее госпожа Каак, с двумя а. Видимо, кто-то из ее предков был туговат на ухо и все время переспрашивал: ка-ак? Люди так и стали ее называть.

Госпожа Каак жила в доме с магазином, там можно было купить все, что хочешь: жевательную резинку, газеты, шнурки, молоко, стельки, масло, шпинат, ножовку, сахар, соль, батарейки для карманного фонарика, точилку для карандашей, кошелек, бусы из искусственного жемчуга, сувениры, клей – короче говоря, все.

Сувениры, правда, почти не покупали, потому что в Ласканию не приезжали туристы. Разве что господин Рукав от случая к случаю купит какой-нибудь сувенир – больше так, из любезности. Потому что дешево. Ну и чтобы поболтать с госпожой Каак.

Чтобы не забыть: короля можно было увидеть лишь по праздникам, в остальное время он был занят правлением. Но в праздники, ровно без четверти двенадцать, он подходил к окну и приветственно махал рукой. И его подданные ликовали и бросали вверх шляпы, а Лукас дергал паровозный свисток. После чего для всех подавалось ванильное мороженое, а по большим праздникам – земляничное. Мороженое король заказывал у госпожи Каак, она была большая мастерица его готовить.

Так и шла себе мирная жизнь в Ласкании, пока в один прекрасный день – да, вот тут-то и начинается, собственно, вся история.

Вторая глава, в которой приходит посылка

Однажды к берегу Ласкании причалил почтовый корабль, и почтальон с большой посылкой в руках спрыгнул на землю.

– Здесь живет некая госпожа Зубояд или что-то в этом роде? – осведомился он очень официально, чего за ним раньше не водилось.

Лукас вопросительно взглянул на Эмму, Эмма посмотрела на обоих подданных, а те друг на друга, и даже король выглянул из окна, хотя не было ни праздника, ни двенадцати без четверти.

– Досточтимый господин почтальон, – сказал король с некоторой укоризной. – Уже многие годы вы доставляете сюда почту. Вы отлично знаете меня и моих подданных, и вдруг вы спрашиваете, не живет ли здесь госпожа Зубояд или что-то в этом роде!

– Да, но, ваше величество! – смутился почтальон. – Взгляните сами, ваше величество, тут написано.

И он протянул посылку королю в окно. На ней было написано:

Король прочитал адрес, потом надел очки и прочитал еще раз. И поскольку от очков ничего не изменилось, он пожал плечами и обратился к подданным:

– Действительно, черным по белому, хотя я ничего не понимаю.

– Странный адрес, – сказал господин Рукав.

– Да, – подтвердил почтальон. – Не разберешь. Нам, почтовым служащим, это причиняет массу неудобств.

Король поискал на посылке адрес отправителя:

– Здесь написано только «Чертова дюжина».

– Очень странно! – снова заметил господин Рукав.

– Ну, странно ни странно, а Тосканией может быть только Ласкания. Значит, кто-то из нас и есть госпожа Зубояд! – От этого вывода король сразу успокоился и вытер со лба пот.

– Да, но у нас на острове вообще нет третьего этажа! – воскликнула госпожа Каак.

– Тоже верно, – признал король.

– И Старой улицы, – добавил господин Рукав.

– И это верно, – огорчился король.

– Номера 133 и подавно нет, – Лукас сдвинул кепку на затылок. – Мне ли не знать, я исколесил остров вдоль и поперек. Должно быть, это ошибка.

– Может, ошибка, – сказал король, – а может, и нет. Если нет, то у меня есть еще один подданный, а я о нем ничего не знаю! Это очень, очень волнующая новость!

И он побежал к телефону и от волнения звонил три часа подряд.

Между тем, подданные и почтальон решили еще раз обследовать остров. Они сели в паровоз Эмму и поехали. На каждой остановке Эмма громко свистела, а пассажиры громко кричали во все стороны:

– Госпожа Зубояд! Вам посылка!

Но никто не отзывался.

– Ну ладно, – сказал наконец почтальон. – Мне некогда, я оставлю посылку вам, а через неделю заеду снова. Если госпожа Зубояд не отыщется, я заберу посылку, – и он уплыл на почтовом корабле.

Подданные еще немного поискали и вернулись к замку. Король, вдоволь назвонившись, снова выглянул из окна и принял такое решение: госпожа Зубояд, без сомнения, женщина. Единственная женщина на острове – госпожа Каак. Значит, посылка ей. Во всяком случае, вскроем, а там будет ясно.

Подданные нашли это решение мудрым, и госпожа Каак стала распечатывать посылку. В ней оказалось несколько вложенных одна в другую коробок, прослоенных соломой и стружками. В последней коробке – боже правый! – лежал чернокожий младенец!

– Ребенок! – ахнули все в один голос. – Черненький!

– Должно быть, негритенок! – разумно предложил господин Рукав.

– И верно! – король надел очки. – Удивительно, весьма удивительно. – И снова снял очки.

Лукас помрачнел и гневно произнес:

– Такой подлости я никогда не видел! Запаковать мальчонку в ящик! А если бы мы его не открыли? Ну, попадись мне негодяй, который это сделал, я бы ему показал!

Ребенок расплакался – наверно подумал, что Лукас ругается на него. Он же не понимал слов. А может, испугался черноты Лукаса – ведь ему невдомек было, что он и сам черненький.

Госпожа Каак взяла его на руки и успокоила. Она давно мечтала о ребенке, чтобы вечерами шить ему рубашки и штанишки. А что ребенок черненький, даже лучше: ему пойдет розовое, самый любимый цвет госпожи Каак.

– Как его зовут? – вдруг спросил король, и все задумались.

– Раз это мальчик, – сказал Лукас, – то почему бы не Джим?

Он повернулся к ребенку и сказал, стараясь больше не испугать его:

– Ну что, Джим, будем дружить?

И Джим засмеялся.

С того дня они и подружились.

Неделю спустя почтальон снова заехал. Госпожа Каак уже поджидала его на берегу и издали замахала руками, что он может проезжать, посылка была ей.

Она сильно волновалась: вдруг ее уличат во лжи и отнимут ребенка? Но почтальон проехал на своем корабле дальше.

Госпожа Каак вернулась домой и от радости принялась плясать с Джимом на руках. Но мысль о том, что она присвоила себе чужого ребенка, часто тревожила ее.

– Когда-нибудь я открою ему правду, – говорила она со вздохом, советуясь с королем, Лукасом и господином Рукавом, и те соглашались: да, придется сделать это.

А пока что Ласкания жила себе, жили король, машинист и двое с четвертью подданных, потому что Джим был еще слишком мал, чтобы считаться за целого подданного.

Однако с годами он вырос в настоящего мальчишку, который озорничает, злит господина Рукава и не очень любит мыться, как все мальчишки. Мыться ему вообще было бессмысленно, потому что на черной шее не видно, мытая она или нет. Госпоже Каак приходилось особенно следить за этим. Она то и дело беспокоилась – как все матери – даже если для беспокойства не было причин. Ну подумаешь, разве это причина? Джим любил есть зубную пасту вместо того, чтобы чистить зубы.

С другой стороны, и польза от Джима, конечно, была. Например, он помогал госпоже Каак в магазине, когда король или Лукас, или господин Рукав заходили что-нибудь купить.

Лучшим другом Джима как был, так и оставался Лукас-машинист. Иногда он брал Джима в поездки и все ему объяснял. Джиму даже перепадало самому вести паровоз.

Он тоже хотел стать машинистом, эта профессия подходила ему по цвету кожи. Правда, для этого нужен был еще один паровоз. А обзавестись паровозом не так просто, особенно в Ласкании.

Ну вот, теперь мы знаем про Джима главное, осталось только рассказать, как он получил свое прозвище.

У Джима постоянно рвались штаны, и все по одному и тому же шву. Госпожа Каак уже раз сто их чинила, но этого хватало на несколько часов. Стоило Джиму влезть на дерево или скатиться разок с горы – и нитки снова лопались. В конце концов госпожа Каак просто подрубила края дыры и пришила большую пуговицу. Теперь, вместо того, чтобы рвать дыру, ее можно было просто расстегнуть. А вместо того, чтобы зашивать, достаточно было застегнуть на пуговицу.

С этого дня все на острове так и звали Джима – Пуговица.

Третья глава, в которой чуть не приняли печальное решение

Годы шли и Джим превратился уже в полподданного. В другой стране он бы уже пошел в школу, но в Ласкании не было школы. И он жил себе без особых забот.

Раз в месяц госпожа Каак измеряла его рост, отмечая на дверном косяке, и всякий раз радовалась.

Тревожился лишь один человек на острове – король, ведь ему приходилось думать о благосостоянии подданных.

Однажды он вызвал к себе Лукаса-машиниста, тот явился в замок, снял кепку, вынул трубку изо рта и вежливо сказал:

– Добрый вечер, ваше величество!

– Добрый вечер, дорогой Лукас-машинист, – ответил король, сидя у своего телефона, и пригласил Лукаса тоже присесть. Потом несколько раз вздохнул и сказал: – Ну вот. Не знаю, уважаемый Лукас, как и начать, но надеюсь, что ты меня поймешь. Ты ведь понятливый человек, Лукас.

– Что случилось? – осторожно спросил машинист.

Король стянул с головы корону, подышал на нее и протер рукавом, чтобы блестела. Потом решительно водворил ее на место, еще раз вздохнул и сказал:

– Дорогой Лукас, я много размышлял и наконец пришел к выводу, что так дальше не пойдет. Мы должны это наконец сделать.

– Что сделать ваше величество? – спросил Лукас.

– Разве я не сказал? – удивился король. – По-моему, я только что сказал об этом.

– Нет, – отвечал Лукас, – вы сказали только, что нам придется что-то сделать.

Король рассеянно моргал.

– Странно, я готов был поспорить, что сказал это: мы должны ликвидировать старую Эмму.

Лукас решил, что ослышался.

– Что, что мы должны сделать с Эммой?

– Ликвидировать, – повторил король и серьезно кивнул. – Конечно, не сейчас, но, все же, как можно скорее. Я понимаю, это для всех нас очень трудное решение, но мы должны это сделать.

– Ни за что, ваше величество! – решительно заявил Лукас.

– И, кроме того: с какой стати?

– Ну рассуди сам, – стал убеждать его король. – Ласкания маленькая страна по сравнению с другими странами – с Германией, там, с Африкой или Китаем. Для короля, паровоза, машиниста и двух подданных ее как раз хватает. Но поскольку прибавился еще один подданный…

– Да его же только половина! – возразил Лукас.

– Пока да, – озабоченно согласился король, – но сколько это еще продлится? Он ведь растет! А я должен думать о будущем нашей страны, на то я и король. Ведь когда-нибудь Джим Пуговица станет целым подданным, захочет построить дом. Ну и скажи, пожалуйста, где мы поместим этот дом? Ведь вся свободная земля занята рельсами.

– М-да, – сказал Лукас и почесал в затылке.

– Сам видишь, – разгоряченно продолжал король, – наша страна вконец перенаселена. Правда, это происходит и с другими странами, но с нашей Ласканией особенно. Я очень обеспокоен. Как быть?

– Да, – сказал Лукас. – Я сам не знаю.

– Либо ликвидировать Эмму, либо одному из нас придется уезжать, когда Джим Пуговица станет целым подданным. Ведь ты друг Джима, Лукас, разве ты хочешь, чтобы мальчик уехал из страны, когда вырастет?

– Нет, не хочу, – печально сказал Лукас. – Но с Эммой я расстаться не могу. Что такое машинист без паровоза?

– Знаешь, ты подумай еще, – сказал король. – Ты рассудительный человек. Может что и придумаешь.

И он подал Лукасу руку в знак того, что аудиенция закончена.

Лукас надел кепку и, понурившись, покинул дворец. Король со вздохом опустился в кресло и вытер пот со лба шелковым платком.

Лукас пришел к своей станции, где его ждала Эмма. Он похлопал ее по толстому боку и добавил масла, она это любила. Потом сел на границе страны, подперев голову рукой, и стал смотреть, как в море отражается заходящее солнце, вымостив из золотого расплава дорогу от самого горизонта к его ногам. Дорога вела в неизведанные страны. Лукас печально кивнул и тихо сказал:

– Хорошо. Мы уйдем. Но вместе.

И вернулся к Эмме. Она, наверно, заметила, что случилось недоброе. Паровозы не особенно умны, потому им и нужен машинист, но зато они очень чутки. И стоило Лукасу тихо пробормотать: «Бедняга Эмма!», как сердце у нее сжалось от дурных предчувствий и дыхание сбилось.

– Эмма, – тихо сказал Лукас незнакомым голосом. – Я не могу с тобой расстаться. Мы будем вместе, хоть на земле, хоть на небе, если только попадем туда.

Эмма, конечно, не поняла его слов. Но она его так любила, что не могла вынести его печали и принялась реветь.

Насилу Лукас ее успокоил.

– Джим Пуговица скоро станет целым подданным, – сказал он, – и тогда для кого-то из нас не будет места. Подданный для страны важнее паровоза, поэтому король решил, чтоб тебя не было. Но я тоже уйду с тобой, а как же иначе. Что я без тебя?

Эмма глубоко вздохнула и собралась снова разреветься, но тут послышался детский голосок:

– Что случилось?

Это был Джим Пуговица, он заснул в тендере, поджидая Лукаса, а теперь проснулся от его голоса и поневоле все услышал.

– Привет, Джим! – обрадовался Лукас. – Знаешь, так вышло, что мы с Эммой уезжаем.

– Из-за меня? – испуганно спросил Джим.

– Если разобраться, король не так уж и неправ, – сказал Лукас. – Ласкания маловата для всех нас.

– И когда вы собираетесь уезжать? – пролепетал Джим.

– Чтобы не растягивать прощание, прямо сейчас, – ответил Лукас.

– Я с вами! – решительно сказал Джим.

– Ну что ты, Джим! Что скажет госпожа Каак? Она не разрешит.

– А мы не будем спрашивать! – придумал Джим. – Я оставлю ей записку и все объясню. Когда я с тобой, она не очень волнуется.

– Не знаю, не знаю, – сомневался Лукас. – Да ты и писать не умеешь.

– А я нарисую!

Но Лукас покачал головой:

– Нет, Джим, я был бы рад, но так не годится. Ты еще маленький и… – Лукас запнулся, глянув в несчастные глаза Джима.

– Вот увидишь, я вам пригожусь! – отчаянно взмолился он.

– Это ясно, ты толковый мальчишка… – смущенно бормотал Лукас. Он раскурил свою трубку и замолчал, почти согласившись. Но все же хотел испытать мальчика и начал снова: – Но подумай, Джим! Ведь Эмма должна освободить место для тебя, а ты собрался тоже ехать.

– Я не могу остаться без лучшего друга! – упрямо заявил Джим. – Или мы все трое остаемся или все трое уезжаем.

– Приятно слышать, старина Джим, – Лукас обнял мальчика. – Боюсь только, королю все это не понравится. На это он не рассчитывал.

– Ну и пусть. Я все равно уеду с тобой!

Лукас совсем окутался дымом из трубки – он всегда так завешивался, когда был взволнован, чтобы никто не заметил этого. Но Джим-то его хорошо знал.

– Ну ладно, – наконец донеслось из-за дымовой завесы. – Жду тебя здесь ровно в полночь.

– Договорились! – ответил Джим.

Он уже убегал, когда Лукас снова окликнул его:

– Джим Пуговица! – торжественно сказал Лукас. – Ты самый лучший мальчишка, какого я только встречал.

И Джим побежал домой. Слова Лукаса сладко повторялись у него в мыслях, а еще он думал о госпоже Каак, которая всегда была так добра к нему. И было ему и радостно, и грустно.

Четвертая глава, в которой в море появляется странное судно

После ужина Джим так зевал, что казалось: он уснет, не добравшись до постели. Госпоже Каак это было удивительно, ведь обычно Джима не уложишь. Видимо он взялся за ум, решила госпожа Каак. Она ласково укрыла его одеялом, выключила свет и вернулась на кухню вязать для него новый пуловер.

Джим ждал, лежа в постели. Луна светила в окно. Было тихо, только море слегка шуршало на государственной границе, да с кухни доносилось тихое постукивание спиц.

Джим подумал, что не придется ему носить пуловер, который вяжет сейчас госпожа Каак. И представил, как она огорчится, когда узнает об этом…

От этой мысли ему стало так грустно, впору заплакать или побежать на кухню и во всем сознаться. Но он снова вспомнил прощальные слова Лукаса и сдержался. Хоть это и было трудно, почти непосильно для человека, который еще пока только полподданный.

К этому добавилась усталость. Джим не учел, что в это время он обычно уже спит, и сейчас глаза у него слипались. Постель была такая мягкая, под одеялом так тепло!

Он протер глаза и ущипнул себя за руку, чтобы проснуться. Но все равно задремал.

Ему приснилось, что он стоит на границе страны, а в море удаляется паровоз Эмма, колеса ее катятся по волнам как по суше. В освещенной кабине стоит его друг Лукас, машет красным платком и кричит:

– Что ж ты не пришел? Прощай, Джим! Прощай, Джим! Прощай, Джим! – и голос его гулко отдается в ночи.

Паровоз все уменьшается, удаляясь, Джим хочет броситься вдогонку, но ноги его будто приросли к земле.

Из-за отчаянных усилий оторвать их он проснулся – в комнате было светло от луны. Который час? Ушла ли госпожа Каак спать? Миновала ли полночь? Неужели его сон сбылся?

В это мгновение башенные часы на королевском дворце пробили двенадцать. Джим пулей вскочил с постели, оделся и хотел выпрыгнуть в окно, но вспомнил про записку, которую должен оставить госпоже Каак, иначе она будет ужасно волноваться.

Дрожащими руками Джим вырвал листок из тетрадки и нарисовал:

Это означало: я с Лукасом-машинистом уехал на Эмме. Ниже он нарисовал:

Это должно было означать: целую тебя. Джим.

Это означало: не горюй, а будь спокойна. И, наконец, быстренько добавил еще:

Он положил письмо на свою подушку и мигом вылез в окно.

Когда он прибежал на станцию, там не было ни Лукаса, ни Эммы. Джим помчался к государственной границе.

К счастью, они еще не уехали. Эмма плавала у берега в воде. На ней верхом сидел Лукас-машинист, укрепляя на крыше кабины мачту.

– Лукас! – отчаянно крикнул Джим. – Подожди, Лукас! Вот он я!

Лукас обернулся, и радостная улыбка расплылась по его лицу.

– Бог ты мой, да это никак Джим Пуговица! – сказал он.

– А я уж думал, ты не придешь. Полночь-то давно пробило.

– Да знаю! – Джим вброд добрался до Эммы, Лукас подал ему руку и втащил наверх. – Я чуть не забыл про записку, понимаешь? Пришлось возвращаться!

– А я уж думал, ты проспал, – сказал Лукас и задымил своей трубкой.

– Я вообще не спал! – заверил Джим. Он, конечно, соврал, но уж очень ему хотелось оказаться в глазах друга надежным человеком. – А ты бы так и уехал без меня?

– А что, – сказал Лукас. – Ну, я бы, конечно, подождал, но потом… Я же не знал, вдруг ты передумал.

– Но ведь мы договорились! – укорил Джим.

– Верно, – признал Лукас. – Я рад, что ты держишь слово. Теперь я вижу, что ты надежный парень. Ну, а как тебе наш корабль?

– Посудина что надо! А я думал, паровозы тонут в воде.

Лукас ухмыльнулся:

– Нет, если из котла слить воду, разгрузить угольный тендер и законопатить все двери. Этот фокус не все знают.

– А как же мы попадем внутрь, если двери законопачены?

– Будем вползать туда через тендер, – сказал Лукас. – Когда знаешь дело, даже паровоз может плавать, как утка.

– Ах! – восхитился Джим. – Но все же странно, ведь он железный.

– Ну и что, – ответил Лукас и довольно плюнул в воду мертвой петлей. – Корабли тоже железные. Пустая канистра, к примеру, не тонет, хотя и железная.

– Ага! – начал понимать Джим. Лукас, конечно, казался ему необыкновенно умным человеком. С таким не пропадешь.

Они отвязали трос, которым Эмма была привязана к берегу, ветер наполнил паруса, мачта тихо скрипнула, и чудной корабль поплыл.

Ни звука не было слышно, разве что легкий плеск волн о бока Эммы.

Лукас обнял Джима за плечи, и оба молча глядели, как удаляется от них Ласкания, тихая, освещенная луной, с домами госпожи Каак и господина Рукава, с маленькой станцией и замком короля.

По черным щекам Джима покатились две крупные слезы.

– Что, брат, грустно? – вздохнул Лукас. У него тоже подозрительно заблестели глаза.

Джим шмыгнул носом, вытер слезы и храбро улыбнулся:

– Ничего, уже прошло.

– Лучше давай не оглядываться, – Лукас похлопал Джима по спине, они отвернулись и стали смотреть вперед.

Лукас набил трубку, раскурил ее, и вскоре оба уже болтали и смеялись. И уплывали в открытое море, озаренные светом луны.