Текст книги "Универ Вредной магии (СИ)"
Автор книги: Миара Шин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
Сладкое, приторно-удушливое нечто потекло вниз по горлу, лишая голоса и накатывая тьмой…
Ветер в лицо.
Чей-то хриплый смех и слова: «Ни мне, ни тебе, Влад».
Тьма.
* * *
Бывает, спишь себе, никого не трогаешь, а над ухом ноют басом: «Стаська, Ста-а-а-а-а-а-а-а-а-ась!»
И тут же кто-то хмуро так и недовольно:
– Да жива она, чего орешь?!
– Не дышит, – заливается все тот же бас.
– Не дышит, естественно, это же типа яд, – тонны недовольства в каждом слове.
И голос я узнала.
Медленно открыла глаза и, сама себе не веря, переспросила:
– Эльвира Жутковна?
Ведьма скептически хмыкнула и поинтересовалась:
– А ты кого ждала?
Над нами, жалобно проорав, пролетел падальщик. За ним еще один. В итоге они принялись кружить, как над трупом в пустыне. К слову, мы и были в пустыне! Я лежала, раскинув руки, на выжженной потрескавшейся земле. Рядом подвывал в чашке рыб. Надо мной стояла, опираясь на метлу, Эльвира Жутковна. А еще несколько темных фигур крутились рядом, и я, потерев глаза, с удивлением узнала навов.
– Ну? – хмуро спросила у них ведьма.
Один из навов подошел, приветливо кивнул лежащей на земле мне, затем ответил Эльвире Жутковне:
– Хитрая штука. Портал вроде как должен был выбросить ее в диких землях Преисподней, но на деле имеет второй заряд.
Покивав, ведьма уточнила:
– И куда бы этот мнимый труп выбросило?
Нав усмехнулся и сказал:
– Если наши расчеты верны, то дворец императора Единой.
Я из этого ни черта не поняла, а вот рыб врубился и как заорет:
– Это мы бы ее по пустыням разыскивали, а девку этот четверть демон во дворец бы заграбастал? Так, все, он нарвался. Стаська, срочно дари меня ухажеру. Срочно! Гарантирую доведение до самоубивства в рекордные две седьмицы!
Ничего не соображающая я приподнялась и тихо попросила:
– Пи-и-ить…
Эльвира Жутковна хмуро глянула на меня и сказала:
– Терпи. Чашку с водой, которую я тебе предусмотрительно принесла, твоя золотая зараза заняла. Хочешь, пей из нее, за другой не пойду.
Ошарашенно глянув на чашку с росписью под хохлому, из которой виновато рыб выглядывал, я сипло спросила:
– А где я?
– В пустыне, твою мать! – рявкнула на меня ведьма. – Не видно разве?!
С перепугу грохнулась обратно на землю. Падальщики в небе радостно закричали и закружились с удвоенным энтузиазмом, решив, что таки сегодня их покормят, сегодня они будут кушать. Нав, который отвечал Эльвире Жутковне, опустился на колено, приподнял мою голову, подсунул под нее свой форменный мундир, чтобы мне удобнее было, и сказал:
– Потерпи еще немного, Стась, мы тебя пока не двигаем, чтобы четко формулу портала вычислить. Это имитация пустыни, полигон для песчаных демонов и вихревиков.
– А-а-а, – в горле совсем пересохло, – а что я… здесь… лежу?
– А не пей гадость всякую, не будешь и по пустыням трупом валяться, – меланхолично сообщила ведьма.
Нав был куда вежливее и информативнее:
– Университет вредной магии – изолированная структура, и потому перенесло тебя не в пустоши Преисподней, а в местную пустыню. Ты полежи пока молча.
– Угу, падальщиков не разочаровывай, они на радостях уже завели свою излюбленную песню: «Еда, еда, дохлая еда», – скептически посоветовала Эльвира Жутковна. – Гревз, от работы не отлынивай, а то у моей студентки сейчас тепловой удар случится, а у тебя метловой.
– Почему метловой? – не поняла я.
– Метлой тресну! – безапелляционно пообещала ведьма.
Понятливый нав поднялся и вернулся к расчетам.
А потом в мареве пустынного миража я увидела массивную фигуру. Фигура приближалась, приближалась и приблизилась… Отчего-то падальщики, перепугавшись, рванули к горизонту, обиженно вопя на тему «опять не покормили». И рыб в чашку нырнул. И даже Эльвира Жутковна как-то напряглась и отошла от меня на шаг. И навы вытянулись по струнке.
Владлен Азаэрович подошел, ни слова никому не говоря, наклонился, подхватил меня на руки и понес прочь. Все так же молча.
И главное, ему никто слова ни сказал. Кроме меня. Я сказала:
– А что случилось?
– А ничего, Григорьева, – мрачно ответил мне декан чертового факультета. – Но в следующий раз думай, прежде чем будешь привораживать боевых магов. Безмозглые они, Станислава.
Мне отчего-то очень обидно стало, и я честно призналась:
– Не привораживала я. У нас открытый урок был, лорд Тиаранг приказал всем для проверки приворотное зелье варить. Я сварила, как и все. А как дошло до дегустации, так меня в привороте и обвинили!
Декан чертового факультета остановился, темно-карие глаза внимательно изучили мое лицо, после недочерт спросил:
– Почему ведьмы Керимской школы тебя не выдали?
– Они тоже за справедливость, – призналась Владлену Азаэровичу.
Боевой черт вновь продолжил идти по пустыне, затем произнес:
– Керимскую ведическую школу закрыли. Часть ведьмочек по другим магическим учебным заведениям раскидали, часть домой вернулась. Весь преподавательский состав был уволен.
Кто-то тихо всхлипнул и уткнулся в твердое мужское плечо. Этому кому-то было стыдно, но и очень-очень грустно.
– Ваш магистериум медленно, но верно избавляется от ведьм, – продолжил Владлен Азаэрович, – что не удивительно, ведьмы – сила народа. В условиях, когда государство наращивает военную мощь, сильный народ правительству не выгоден. Потому-то и дозволен фактический беспредел боевых магов. Не грусти, Стасенок.
Все равно было грустно. До слез.
– Не грусти, – едва слышно произнес Владлен Азаэрович. – Выпускников университета за истекшие сорок лет были сотни тысяч, и все живут на территории Единой империи. А наши бывшие студенты на жизнь смотрят здраво, и боевой магией их не испугаешь. Недолго осталось императору Харону сидеть на троне.
Промокнув глаза, испуганно посмотрела на декана чертового факультета. Не выдержала и спросила:
– Так вы переворот готовите? – После понесло: – И те невидимые ваши гости, они…
– Демоны, – Владлен Азаэрович улыбнулся.
И у меня вдруг замерло сердце. Оно просто биться перестало вовсе, а еще дыхание затаилось. И почему-то я перестала слышать, что он мне говорил. То есть боевой недочерт говорил и говорил, а я смотрела на его губы и плыла вместе со всей пустыней куда-то, где в груди становилось теплее, и теплее, и…
И приподнявшись, я обвила шею застывшего декана чертового факультета покрепче, приподнялась и накрыла его улыбку своими губами, словно хотела всю ее, до самой последней капельки, забрать себе. И вкус так понравился, и ощущение, и дыхание, вырывающееся через стиснутые зубы Владлена Азаэровича, и пальчики запускать в его волосы тоже понравилось, и пить сразу расхотелось, и.
– Станислава, – мужчина с силой оторвал меня от своих губ, хмуро посмотрел, насупил брови и прошипел: – Урод, у него и псевдояд с двойным дном оказался.
Яд? Дно? К чертям!
Вновь подтянувшись и пользуясь тем, что недочерт держал меня на руках, я опять приникла к его губам. В душе поднялась волна тепла, не сухого, как в окружающей пустыне, а какого-то очень приятного, мягкого, преисполненного нежности.
– Григорьева, прекрати, – прошипел Владлен Азаэрович и дернул головой, освобождаясь от поцелуя.
И опустил пониже, чтобы я до лица не дотягивалась. Разочарованная и расстроенная, я огляделась. Увидела стоящие посреди песков ворота, ржавые такие, старые, местами покореженные. К этим одиноко стоящим воротам декан меня и поднес, ударил по ним ногой – ворота открылись, и мы вышли… в ночь. И посреди сада оказались. Ночного.
– Ночь, – растерянно пробормотала я.
– Ночь, естественно, нападение на закате произошло, – Владлен Азаэрович поставил меня на ноги. – Идти сможешь?
Меня шатало, но вполне терпимо. Только тепло внутри покоя не давало и очень к декану чертового факультета прижаться хотелось, чтобы снова это приятное чувство вернулось. Такое очень приятное, что в груди распускается, как цветок, и.
– Григорьева, руку мою отпусти, – очень напряженно прорычал недочерт.
Словно очнувшись, уставилась на волосатую могучую ладонь, которую приложила плашмя к своей груди и обеими руками еще и держала.
– Ой, простите, – пробормотала, краснея и. не отпуская.
Запрокинув голову, я посмотрела прямо в зеленющие глаза Владлена Азаэровича. Зеленые-презеленые, как два лесных омута, которые бездонные. Совсем бездонные. совсем-присовсем.
– У тебя сердце бьется пойманной птичкой, – вдруг произнес декан чертового факультета и удобнее разместил ладонь на моей груди.
Видимо, чтобы отчетливее сердцебиение отслеживать.
Правда, имелся один момент.
– Это правая грудь, – смущенно сообщила я.
– Правда? – сипло как-то переспросил Владлен Азаэрович. – И что?
– Сердце слева, – еще более смущенно напомнила я.
Рука недочерта медленно, погладив место неудавшегося прослушивания напоследок, переместилась влево. Обосновалась. Чуть сжала… объект исследования.
– Так лучше чувствуется? – проявила я интерес.
Шумно выдохнув сквозь стиснутые зубы, Владлен Азаэрович прохрипел:
– Да, гораздо отчетливее.
Мы постояли. Сердце билось. Быстро-быстро, и такое ощущение, что чем дольше я смотрю в бездонные омуты недочертовых глаз, тем сильнее ускоряется мое сердечко. И там, где рука Владлена Азаэровича, тепло такое приятственное. Но и трудность одна возникла пренеприятная.
– Кажется, меня ноги не держат, – пробормотала я, окончательно утопая в его зеленющих глазищах. – Наверное, последствия яда.
– Н-н-наверное, – с трудом проговорил декан.
И вдруг перестав делать мне приятно, то есть выполнять свои прямые обязанности по обеспечению безопасности, то есть слежению за сердцебиением одной конкретной студентки, в смысле меня, Владлен Азаэрович резко отвернулся, сжав свои могучие и такие теплые ладони в кулаки и тяжело задышав. Так совсем-совсем тяжело.
– Ой, Владлен Азаэрович, вам плохо? – встревожилась я, обходя недочерта и в его глазищи испуганно вглядываясь.
– Так, Григорьева, – продолжая тяжело дышать, да еще и нещадно хрипя при этом, выговорил декан чертового факультета, – это уже выше моих сил. Постой ровно и не подходи ко мне, сейчас вызову кого-нибудь из навов, отнесут тебя в лазарет. Потому что я точно не донесу… дотуда.
И мне так жалко его стало, а еще очень хотелось тепла. Того самого, которое рядом с ним появлялось, и потому, шагнув к недочерту, я обняла его крепко-крепко и выдохнула:
– Бедненький, плохо вам совсем. – Потом подумала и добавила: – А навы классные, они мне в университете больше всех нравятся.
Обнимаемый мной декан окаменел. Вот только что был мягкий и ошарашенный моими объятиями и вдруг раз – и стал каменный. Потом с шумом выдохнул и прошипел – Так, понял, никаких навов. Григорьева, идти сможешь?
Какое идти? Тут тепло приятственное, от которого сердце замирает, в голове мутнеет и ноги подкашиваются.
– Не могу, – подтягиваясь и обнимая недочерта за могучую шею, прошептала я.
Тут же наглость ведьминская проснулась, и я застенчиво попросила:
– А понесите меня на ручках, вы же вон какой сильный… – потом понесло, – красииивый, – поглаживая мускулы, продолжила я, – благородный такой, мужественный, – и вдруг понесло совсем не в ту сторону, – и с хвостом.
Владлен Азаэрович окаменел повторно. А я совсем кошкой себя ощутила, едва не замурлыкала да щекой о грудь его потерлась. Мр-р-р, приятно-то как, тепленько и даже жарко уже, но все равно приятственно.
– Г-г-григорьева, – прорычал декан чертового факультета, – какого черта?
Кстати, о чертях!
Моя правая ладонь соскользнула по груди Владлена Азаэровича, вдоль талии прокралась на поясницу, оттуда вниз в поисках неведомого.
– Стася? – потрясенно выдохнул декан.
А я все равно хвост найду. Кто ищет, тот вообще всегда все найдет. С этими мыслями мои пальчики осторожненько скользнули под ремень декановских брюк.
– Григорьева! – мою руку перехватили самым коварным образом, не дав ощупать тыл декана. – Да черт с тобой!
С этими словами Владлен Азаэрович подхватил меня на руки и стремительно понес к выходу из сада. Глядя, как между ветвей деревьев мелькают звезды, задумчиво сообщила:
– А я девственница.
Декан ускорился.
– Везде, – доверительно продолжила, притискиваясь поближе к некоторым, которые чуть ли не на вытянутых руках нести пытались.
Остановившись, Владлен Азаэрович переспросил:
– Это как?
– Хороший вопрос, – похвалила я, елозя на его руках, чтобы еще ближе к мускулистой груди подобраться.
– А ответ будет? – наблюдая за моими перемещениями, хмуро спросил недочерт.
– Еще не придумала, – я сегодня вообще сама честность. – А вы такой теплый.
И на этом цель была достигнута, щека прижата к напряженной груди Владлена Азаэровича, одна рука обвила его шею, вторая – торс. Ну, попыталась обнять торс, он просто одной рукой необхватный был. Правда, при всем этом некоторый дискомфорт доставлял неприязненный буравящий меня и опять темный взгляд декана чертового факультета, а потому решила пояснить:
– От вас тепло такое приятное, и вот тут, – прервав на мгновение попытку объять необъятное, в смысле торс декана, указала на свою левую грудь, потом опять обняла недочерта, – и мне без этого тепла сейчас совсем плохо. Совсем-совсем…
Раздался хриплый взбешенный рык. А затем и злющее:
– Золотой корень. Черт, Григорьева, тебе лекарь не поможет!
– Я не черт, я ведьма, – промурлыкала, потершись носом о мускулы некоторых.
Приятственно.
Резко сменив направление, Владлен Азаэрович зашагал вглубь сада, зло проговаривая:
– Эта дрянь к утру выветрится сама, но сейчас ее ни магией, ни лекарскими отварами не снять. Тьма! Спать будешь у меня. И да – придется связать. Уж извини.
– Мур-р, – раздалось из меня, потому что мне было тепло, хорошо и становилось все приятнее.
– И ни есть, ни пить тебе сейчас нельзя, – продолжил декан. – Любая пища продлит действие корня. Преисподняя, за что мне это?! Черт! Все проклятые черти ада! Жаль, не добил мразь, но утром найду и урою!
Такой суровый зломордушечка, я просто таю. Тая окончательно, подняла руку, ту самую, которой за шею обнимала, и нежно по щеке погладила.
– Стаська, хватит! – рыкнул недочерт.
А губы у него такие мужественные, четко очерченные, кра-си-выя…
– Стася, – дернув головой в попытке скинуть мои пальцы с его губ, прорычал Владлен Азаэрович.
И шея такая широкая, мужественная, и даже кадык красивый.
– Станислава, пожалуйста, прекрати, – взвыл декан чертового факультета.
Не, ну такие губы красивые, просто ни глаз не оторвать, ни пальцы, вот.
Мы, видать, пришли куда-то, потому что Владлен Азаэрович взбежал по ступеням, рыкнул на кого-то «Изыди, Мара» и после прошел в дом, затем взлетел на второй этаж и понес меня в спальню. В животе как-то сладко и тепло заныло и стало еще приятнее.
– Не дыши так, – рявкнул на меня декан. – Мрак, придется простынь порвать.
– Зачем? – томно поинтересовалась я, снова водя пальчиками по недочертовским губам.
Отвечать никто не стал. Владлен Азаэрович внес меня в свою спальню, уютненькую такую, в бежево-золотистых тонах, поднес к постели и…
– Раздеть нужно, – доверительно сообщила ему, потянувшись поближе к манящим меня губам. – Я же по пустыням всяческим прямо на песке валялась, нельзя меня прямо вот так в кровать укладывать.
В спальне раздался рык. Какой-то протяжный и обреченный.
– Спать будет неудобно, – обвивая шею декана уже двумя руками, прошептала я. – Песок там везде, а у меня кожа нежная. Хотите, покажу?
– Г-г-григорьева, – меня грубовато поставили на ноги, что ничуть не помешало продолжать обнимать мужика за шею, после решительно от себя отцепили. – Ты сама раздеться сможешь?
И даже врать не пришлось, когда я весело и торжествующе ответила:
– Нет, меня ноги не держат и руки не слушаются. А вы. – и я с придыханием притиснулась ближе, – вы такой сильный, мужественный, красивый. вы точно справитесь.
– Аут, – простонал почему-то вконец несчастный Владлен Азаэрович.
Не став комментировать, потерлась щекой о его грудь, прижимаясь всем телом.
– Григорьева, – голос у декана осип, – ты постой минутку, тут где-то кикимора ошивалась, лучше она тебя разденет.
– Не-е-е, – запротестовала я, коварно расстегивая пуговку на животе Владлена Азаэровича так, чтоб посягательства не заметил, – она на меня плюнет.
Вторая пуговка тоже была аккуратно расстегнута. И третья. А некоторые продолжали стоять, запрокинув голову вверх и тяжело дыша при этом. Пришлось поторопить:
– Владлен Азаэрович, а я, между прочим, в кроватку хочу, а вы меня вот совсем, ну ни капельки не раздели. Стыдно, Владлен Азаэрович.
– Стыдно будет утром, и не мне, Стасенька, – хрипло ответил он.
Утро представилось мне крайне далеким и растяжимым понятием, а потому внимания не заслуживало вовсе. Зато кое-что другое внимания очень даже требовало.
– Корсет жмет, – захныкав, жестоко соврала я. – Лежала-то на песке, неудобно.
Владлен Азаэрович, перестав смотреть в потолок (и что он в нем нашел, вообще не понятно), медленно опустил голову, взглянул в мои честные-пречестные, наивные-пренаивные, искренние-преискренние глаза и сдался.
– Руки вверх, Стась.
Подняла. И взгляд стал вконец и честный, и невинный.
Укоризненно покачав головой, декан чертового факультета, не заметив, что у него, между прочим, уже все пуговицы на животе расстегнуты, потянулся к завязкам на корсете. Осторожно, чтобы не дергать, развязал ленту, после высвободил все крючки и хрипло выдохнул, едва я вздохнула свободной грудью. Нет, там еще сорочка коротенькая была, не на голое же тело корсет цеплять, но она была такая тоненькая и полупрозрачная. – Теперь юбка, – продолжая стоять с поднятыми руками, напомнила я застывшим недочертям.
Владлен Азаэрович тихо выругался, но затем медленно, скользя по всей мне напряженным взглядом, опустился на корточки, взялся обеими ручищами за мои бедра, на ощупь разыскивая застежку. А она сзади! А я ему говорить об этом не стану, потому что и от взглядов, и от прикосновений ну вообще так на душе хорошо. И руки у декана чертового факультета такие теплые, даже почти горячие, и дыхание моего обнаженного живота касается, и от него даже рубашечка колышется, и приятственно…
– Стасенька, – спустя длительное, тщательное и поглаживающее исследование моих бедер заговорил Владлен Азаэрович, – а застежка где?
– Сзади, – не стала я врать.
– Да?! – ручищи стиснули основательно. – А молчала ты почему?
– А чего говорить? – невинно поинтересовалась я. – Мне и так хорошо.
Глухой рык, после чего декан чертового факультета сжал в объятиях и лицом уткнулся в мой живот. Совсем приятно стало! И замечательно, и сладко.
Жаль, что совсем-совсем ненадолго, потому что Владлен Азаэрович, игнорируя мое приятственное состояние, резко развернул и, придерживая за талию одной рукой, второй начал старательно разыскивать застежку. А там молния потайная… Но я опять-таки молчу, потому что мне совсем хорошо.
– Стасенька, – раздалось рычащее через некоторое время, – застежки нет. Судя по тому, что я вижу, юбку зашивали прямо на тебе.
Томно вздохнув и подумав, что уже устала держать руки поднятыми вверх, я их опустила, причем не куда-нибудь, а на голову недочерта, с наслаждением погладила смоляные волосы и прошептала:
– Это не логично, Владлен Азаэрович, сама я шью преотвратно, а на мне с утреца зашивать было некому. Застежка там, потайная, вы ищите лучше, не отвлекайтесь.
Молчание и хриплый вопрос:
– Это из-под подола расстегивать?
Вообще-то нет, но…
– Да, – млея от приятственности, вру декану.
Мужская ладонь скользнула под юбку. Не удержалась, скользящим движением прошлась по полупопиям… Прошлась еще разок, остановилась на правом, погладила. После Владлен Азаэрович вопросил:
– Стасенька, застежка где?
– Точно не на попе, – блаженно улыбаясь, промурлыкала я.
Тихий отчаянный стон. Затем очередной вопрос:
– Сама расстегнешь?!
Можно, конечно, но:
– А что мне за это будет? – невинно поинтересовалась у недочерта.
Теперь позади зарычали. Потом подумали. После хрипло ответили:
– Я, пока расстегиваешь, руку убирать не буду.
И попе окончательно приятственно стало, потому что ладонь у Владлена Азаэровича большая, теплая, нежная.
– Идет, – мгновенно согласилась на все вообще согласная ведьма и завела руку за спину.
Вторую тоже завела, чтобы край придерживать. А потом ме-е-е-е-едленно, ну очень ме-е-е-е-едленно потянула молнию вниз.
И я бы еще медленнее расстегивала, но позади, кажется, вовсе дышать перестали, а мне недочерты в обмороке и даром не нать, и за деньги не особо, мне бы в полной боевой готовности и абсолютном согласии на обнимания да лобызания, и потому пришлось с представлением завязывать.
– Все? – хрипло спросил Владлен Азаэрович, едва я от расстегнутой застежки убрала руки.
– Вниз стянуть, – проинструктировала я насчет дальнейших действий.
Снова хриплый стон.
– Стасенька, – судя по голосу, мне тут не полуобморочные, мне тут с сердечным приступом деканы сейчас достанутся, – а давай сама.
– А самой не так приятственно! – обиженно возразила.
Стон.
Затем опять же рывком Владлен Азаэрович развернул меня к себе лицом и резко сорвал юбку вниз.
И все.
И я стою, прикрыв глаза и вся в ожидании. И он сидит, и даже опять не дышит. И я стою. И он сидит. И я не выдержала и напомнила:
– Чулки теперича.
А там внизу все так же практически не дышали.
– Ну Владлен Азаэрович, – пользуясь возможностью, погладила черные волосы декана, – ну давайте, чуть-чуть осталось, что же вы такой непоследовательный, на половине пути дышать перестали, а?
Запрокинув голову, на меня посмотрели тяжелым, почти черным взглядом глубоких, как омуты, зеленющих глаз. И такой это был взгляд, что на какой-то миг, где-то очень глубоко внутри, шевельнулась совесть. Но тут недочерт выдохнул сквозь стиснутые зубы, тепло его дыхания коснулось обнаженного животика, и снова очень приятственно стало, что совесть тут же опять впала в спячку.
– Чулки, – напомнила я, выставив правую ногу чуть вперед.
– Стася, – голос у Владлена Азаэровича вконец странный стал, хрипло-сиплый, едва слышный такой, – я же сорвусь, Стася, а наутро мы оба жалеть будем.
– Чулки! – ведьмы пощады не знают.
Декан чертового факультета судорожно вздохнул и продолжил:
– Стасенька, ты хоть представляешь, чем все это закончится?!
Радостно закивала.
– И чем? – ладони Владлена Азаэровича легли на мои ноги, аккурат там, где была полосочка голой кожи от трусиков и до края чулочков.
Приятственно…
– Вы меня будете обнимать, гладить и целовать, а мне будет приятно, – поделилась планами на будущее я.
Исполненный отчаяния стон и хрипло-злое:
– Трижды проклятая Преисподняя!
Посмотрела на свою ногу, решила не согласиться:
– Да нет, всего одна нога. У меня еще есть вторая, вот.
Владлен Азаэрович вдруг резко поднялся. Так резко, что я даже испуганно отпрянула, вместо того чтобы поближе ко всему декану чертового факультета прижаться.
– Стася, – взгляд был голодным, голос сиплым, вся поза напряженной. – Тебе поцелуя хватит?
Тут же сообразив, что нахожусь далеко, прильнула к недочерту, обвила его напряженную шею руками и промурлыкала:
– Одного?
Декан чертового факультета молча взял меня за подбородок, заставляя поднять голову вверх, чуть наклонился, несколько долгих, томительных секунд смотрел мне в глаза, после произнес:
– А тебя хотя бы раз нормально целовали, Стася?
Радостно закивала головой.
Жесткая усмешка и едва слышное:
– Доказать обратное?
У меня перехватило дыхание. А глаза у Владлена Азаэровича стали такие зеленые-презеленые, и ощущение накатило, словно меня медленно, но вконец неотвратимо затягивает в омут… А затем горячее дыхание и жадные обжигающие губы, накрывающие мои собственные. Приятственно? Нет – жутко! Пугающе! Алчно настолько, словно мужчина не целовал – завоевывал и подчинял мое тело. И естественной реакцией ведьмы на подобные захватнические действия стал испуганный вскрик и попытка вырваться… Он не позволил. Одна рука декана чертового факультета уверенно удерживала на месте, вторая заскользила от шеи вниз – провокационно, властно, чувственно. И поцелуй, размыкающий испуганные губы, вторгающийся внутрь, зажигающий чужой огненной страстью, чужим желанием, вызывающий дрожь странного, волнующего предвкушения на коже. Поцелуй властителя – он не просил, не предлагал и не соблазнял, он брал свое по праву, не интересуясь мнением дрожащей испуганной ведьмочки, наглядно демонстрируя, что есть игры, а есть всепоглощающая страсть, в которой для игр места попросту нет. Ничего нет! Ни мыслей, ни сомнений, ни даже собственного имени, которое я напрочь забыла в этот миг! И вот в тот самый момент, когда я вообще про все на свете забыла, Владлен Азаэрович мягко отстранился, заглянул в мои распахнувшиеся затуманенные глаза, улыбнулся и язвительно поинтересовался:
– Приятственно?
Ничего не понимающая едва стоящая на ногах ведьмочка выдохнула:
– Что?!.
Но стоило декану чертового факультета насмешливо выгнуть бровь, как осознание нахлынуло. О, оно так нахлынуло, что разом смыло ощущение мурашек на коже, желание приятственного тепла, туман в голове и истому во всем теле!
И ведьма стала злая.
Ведьма стала настолько злая, что некоторым недочертям следовало бы трижды подумать, прежде чем вообще меня злить. Потому что я ему, я ему всю себя, я… стыд последний потеряла, а он. он вообще издевается! И улыбается ко всему прочему! И. стыдно. И обидно очень. И.
Станислава Григорьева, гордо вскинув подбородок, подняла и надела юбку. Опосля обнаружила на кровати корсет, пошла и его тоже надела. И даже застегнула на все крючочки и завязала ленту. И, не глядя на стоящего посреди комнаты и наблюдающего за каждым ее движением декана, подошла к двери, открыла, а потом, не обернувшись, тихо сказала:
– Ненавижу вас.
И ушла.
Вслед понеслось:
– Черт! Стася!
Убежала. Сначала вниз по лестнице мимо бьющейся с пологом Мары Ядовитовны, которая явно очень хотела на второй этаж попасть и застыла, едва увидев меня. Потом в сад, быстро-быстро, чтобы только выбежавший вслед за мной и заоравший «Станислава» Владлен Азаэрович не нашел. А потом пришлось сидеть под кустом и думать о том, где можно спрятаться от декана чертового факультета, потому что… стыдно, и обидно очень, просто до слез, и в душе пусто так, словно кусок льда там. А еще отчетливо я понимала, что у домовых, в общежитии и даже у ведьмочек Владлен Азаэрович меня найдет.
Вариант после недолгих размышлений нашелся всего один.
* * *
– Еще будешь? – спросил Герак, наливая в мой стакан тягучую полупрозрачную жидкость из бутыли.
Молча кивнула. Оказывается, экспериментальную малинку у фей не только домовые воровали, но и черти тоже. Правда, черти для малиновой настойки. Вкусная.
Я сидела на кровати Герака, сгорбившись, обняв колени и не обращая внимания на присутствующих чертей, всех, кроме… ну, кроме Герака. Рядом в большом стакане балдел рыб, ему черт пару капель малиновки выделил, так что и рыб тоже пил. А еще тут все сверкало. Вот просто-таки сверкало от чистоты.
– Здорово, да? – заметив мой рассеянный взгляд, поинтересовался Герак. – Это демоницы!
– Как припахал? – уныло спросила я.
– Ну дык за одно свидание с Владленом Азаэрычем тут на все готовы, – гордо сообщил черт. – Я тебе сейчас список покажу, там уже двести семьдесят имен тех, кто заслужил. Остальные еще трудятся.
Почему-то появилось желание запустить в Герака стаканом с малиновкой. А потом в этих из списка. А потом. потом взяла и молча все выпила. Но вместо опьянения и, соответственно, умиротворения по щекам потекли слезы.
– Стась, Стаська, ты чего? – удивился черт. – Ты же сама хотела, чтобы тут было чисто.
Хотела. Я вообще много чего хотела, а сейчас хочу, чтобы с губ исчезло это ощущение прикосновения Владлена Азаэровича и вкус самогона стер начисто воспоминание о поцелуе с деканом чертового факультета. И плакать хотелось – вот просто рыдать навзрыд…
Допив до дна, протянула пустой стакан Гераку, затем спросила:
– И много у него баб было?
– У кого? – не понял черт, наливая уже себе.
– У Владлена Азаэровича, – хмуро пояснила.
Выпив залпом, Герак прикрыл глаза, причмокнул от удовольствия, чуть сморщив черный пятачок, шмыгнул и ответил:
– Так-то вообще много, Владлен Азаэрыч – мужик ого-го.
Слезы не просто потекли – полились градом! Злые горькие слезы. Молча вытерлась рукавом и хмуро потребовала:
– Еще налей.
Но Герак, даром что черт, а что-то заподозрил. Почесал за мохнатым ухом, после прищурился и осторожно спросил:
– Стаська, Стась, ты чего?
– Налей, говорю! – рявкнула я.
А мне взяли и не налили. Герак даже бутыль закрыл, под кровать засунул, и, судя по позвякиванию, у него там внушительный запас имелся, почесал волосатую грудь и проникновенно так:
– Стась, ты чего, влюбилась, что ли?
Не желая терять последние крохи достоинства, насмешливо переспросила:
– В кого, в черта?! Не смеши, Герак, я ведьма, мы в чертей не влюбляемся!
– Угу, да-да, вижу, – как-то мигом сник собственно черт.
А потом вдруг пододвинулся ближе, положил волосатую лапу мне на колено и тихо сказал:
– Ты, конечно, ведьма, а я ведьм ненавижу, но, Стась, – карие круглые глаза смотрели серьезно, – забудь про Владлена Азаэровича, это я тебе как друг говорю. Забудь, серьезно, он в универе ни с кем не крутит. Там, в Преисподней, баб много, это да, спорить не буду, а вот тут за сорок лет никого. Принцип у него, понимаешь? Мара Ядовитовна уж на что шикарная женщина, а чуть с досады поганку свою не сгрызла, но ничего не добилась.
Недоверчиво смотрю на черта. Герак проникновенно продолжил:
– Ты сюда как добралась, Стаська?
Судорожно вздохнув, честно ответила:
– Тайными тропами, Емеля на печи довез.
– Во-о-от, – наставительно протянул черт, – а Владлен Азаэрович этими тайными тропами без извозчиков пользуется и в Преисподней порой по пять раз на дню бывает. И скажи – на кой ему при таких возможностях шашни в университете?
И тут же шепотом:
– Только этим, – кивнул на дверь, видимо, имея в виду свою временную рабсилу, – не говори, нам всем тут чистота как-то по душе пришлась.
Волей-неволей улыбнулась, кивнула и заверила:
– Не скажу.
А затем уточнила:
– И часто он ночует в Преисподней?
– Да почти постоянно, – просветил Герак.
Аут!
И тут подал голос рыб:
– Чертяка тупоголовая, еще налей.
– Чего обзываешься? – возмутился Герак. – Раз хамишь, тебе не налью.
– А мне и не надо, – парировал рыб. – Ты, простота наивная, безмозглая, ведьме налей, трагедь у нее.
Мы с Гераком невольно переглянулись.
– А чего сразу безмозглый? – обиделся черт.
– Никакая не трагедь! – возмутилась я.
А потом мы снова друг на друга посмотрели и… Герак без слов достал бутылку, налил мне полный стакан, я без слов выпила. Рыбу мы оба рявкнули:
– Молчать.
– Нем как рыба, – хмыкнул он.
Но молчал недолго, спросил секунды через три:
– Стаська, а спать где будешь? Чай, ночь на дворе.
