Текст книги "Небесный лабиринт. Искушение"

Автор книги: Мейв Бинчи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Это случилось еще до моего прихода, но мне кое-что рассказывала Би Мур, сестра Пакси… Понимаешь, она работает в Уэстлендсе.

– И что ты слышала?

– Что отец Евы совершил на похоронах что-то ужасное. Ругался и проклинал…

– Ругался и проклинал? В церкви?

– Ну, не в нашей, не в настоящей церкви, а в протестантской, но это тоже было нехорошо. Понимаешь, мать Евы из Уэстлендса. Из Большого Дома. Она принадлежала к богатой семье, но бедный Джек – так звали отца Евы – считал, что там к ней плохо относятся…

– Дальше, дальше!

– А больше я ничего не знаю, – сказала Патси. – Но не вздумай расспрашивать эту бедную девочку. Люди, оставшиеся без родителей, не любят, когда им задают слишком много вопросов.

Бенни поняла, что это относится не только к Еве, но и к самой Патси.

Мать Фрэнсис была довольна крепнувшей дружбой девочек, но она слишком долго работала с детьми, чтобы говорить об этом.

– Опять собираешься к Хоганам? – деланно небрежно спросила она.

– Вам это не нравится? – возразила Ева.

– Нет. Не могу сказать, что не нравится. – Монахиня тщетно пыталась скрыть свою радость.

– Не думайте, что мне хочется сбежать отсюда, – серьезно сказала Ева.

Матери Фрэнсис захотелось взять девочку на руки, как она часто делала, когда Ева была малышкой, в силу обстоятельств отданной на попечение монахинь.

– Нет, детка, конечно, нет. Каким бы странным ни был наш монастырь, это твой дом.

– Мне всегда было здесь хорошо.

Глаза монахини наполнились слезами:

– В каждом монастыре должен быть ребенок. Не знаю, как мы жили без этого, – небрежно сказала она.

– Разве я не доставила вам множество хлопот, когда попала сюда?

– Ты сама знаешь, что стала нашим благословением. Эти десять лет были лучшими в истории монастыря Святой Марии.

Мать Фрэнсис стояла у окна и следила за тем, как маленькая Ева без провожатых шла по длинной монастырской аллее на воскресный ленч к Хоганам. Она молилась, чтобы там Еву не обидели, чтобы Бенни не передумала и не нашла себе другую подружку.

Монахиня вспоминала, какую битву за эту девочку ей пришлось выдержать. Были и другие варианты. В Англии жила двоюродная сестра матери Евы, которая могла бы взять ребенка и раз в неделю водить его в католическую церковь. О супругах Хили, приехавших строить гостиницу, поговаривали, что они могут остаться бездетными. Эти люди с радостью заботились бы о Еве даже в том случае, если бы потом у них появились собственные дети. Но мать Фрэнсис, как тигрица, сражалась за младенца, которого забрала из коттеджа Мэлоунов в день его рождения. За младенца, за которым монахини ухаживали вплоть до вынесения окончательного решения его судьбы. Никто не думал, что однажды темной ночью Джек Мэлоун решит броситься со скалы в каменоломню. После этого ни у кого не было на Еву больше прав, чем у приютивших ее сестер.

Для Евы это был первый из многих воскресных обедов в Лисбеге. Она любила ходить туда. Каждую неделю приносила цветы, которые можно было поставить в вазу. Мать Фрэнсис посоветовала ей ходить по длинной извилистой тропинке за монастырем и собирать полевые цветы и палые листья. Сначала монахиня репетировала с ней составление букета, чтобы потом девочка могла сделать то же самое у Хоганов, но через несколько недель Ева ощутила уверенность в себе. Девочка приносила охапку разноцветных листьев и раскладывала их на столе в коридоре. Это превратилось в ритуал. Патси готовила вазы заранее и гадала, что именно сегодня принесет Ева.

– Красивый у вас дом, – с завистью говорила она. Аннабел Хоган довольно улыбалась и радовалась, что сумела подружить девочек.

Ева спрашивала отца Бенни, как он познакомился с миссис Хоган и всегда ли ему хотелось заниматься бизнесом. Бенни и в голову не приходило задавать такие вопросы, но ответы она слушала с удовольствием.

Она понятия не имела, что ее родители познакомились, играя в теннис в каком-то другом графстве. Никогда не слышала, что папа учился совсем другому бизнесу в соседнем городе Баллили. Или что мама после окончания школы преподавала английский в каком-то бельгийском монастыре.

– Ты заставляешь моих родителей рассказывать очень интересные вещи, – однажды днем сказала она, когда девочки сидели в ее спальне и Ева удивилась тому, что им позволили пользоваться электрическим камином только для себя.

– Ну, у них действительно была потрясающая жизнь.

– Да, наверное… – неуверенно ответила Бенни.

– Понимаешь, у монахинь ничего такого не было.

– Конечно, было. Разве они могли это забыть?

– Знаешь, им не положено думать о прошлом. О жизни, которая была у них до пострижения. Их жизнь начинается тогда, когда они становятся Христовыми невестами. Они просто не могут рассказать о старых временах то, что рассказывают твои мама и папа.

– Они хотят, чтобы ты тоже стала монахиней? – спросила Бенни.

– Нет. Мать Фрэнсис сказала, что меня не примут в монастырь, даже если я этого захочу. Пока мне не исполнится двадцать один год.

– Почему?

– Она считает, что это единственная жизнь, которую я знаю, и если я стану монахиней, то только поэтому. Говорит, что после окончания школы мне нужно будет найти себе работу, прожить в миру не меньше трех лет и только потом подумать о пострижении.

– По-моему, тебе очень повезло с ними, – сказала Бенни.

– Да. Да, повезло.

– Я не хочу сказать, что смерть родителей – это везение, но ты могла попасть в место и похуже.

– Как в сказках про злую мачеху, – кивнула Ева.

– Странно, почему они тебя взяли. Обычно сестры берут детей только тогда, когда при монастыре есть приют.

– У них работал мой отец. Они послали его в Уэстлендс, чтобы чуть-чуть заработать, потому что сами монахини не могли много платить ему. Там он и познакомился с моей мамой. Наверное, они чувствовали себя ответственными за это.

Бенни умирала от желания узнать что-нибудь еще, но хорошо помнила совет Патси.

– Что ж, все вышло хорошо. Сестры тебя обожают.

– Твои родители тебя тоже обожают.

– Ну, иногда с ними бывает трудно. Хочется сбежать за тридевять земель.

– Мне тоже, – ответила Ева. – Но из монастыря не очень-то убежишь.

– Когда мы станем старше, все будет по-другому.

– А может, и нет, – серьезно ответила Ева.

– Ты про что?

– Для этого мы должны показать им, что достойны доверия. Показать, что если нам разрешат уйти, то в назначенный срок мы вернемся.

– А как мы можем это сделать? – с жаром спросила Бенни.

– Не знаю. Нужно начать с чего-то простого. Кстати, ты можешь попросить, чтобы мне разрешили остаться у вас на ночь?

– Конечно, могу.

– Тогда я сумею доказать матери Фрэнсис, что могу вернуться к мессе в часовне, и она поймет, что на меня можно положиться.

– К воскресной обедне?

– Нет. К семичасовой мессе, которая бывает каждое утро.

– Нет!

– Это очень приятно. Монахини чудесно поют. Там мирно и спокойно. Так что ничего страшного. К нам специально приходит отец Росс, съедает в трапезной вкусный завтрак и говорит, что другие священники ему люто завидуют.

– Я не знала… про каждое утро.

– Ты никому не расскажешь, правда?

– Конечно, правда. А это что, секрет?

– Да нет. Просто я никому ничего не рассказываю, и монахиням это нравится. Они считают меня своей. Раньше у меня не было подруг. Поэтому и рассказывать было некому.

Бенни широко улыбнулась:

– Когда ты хочешь остаться на ночь? Может быть, в среду?

– Не знаю, Ева. У тебя нет хорошей пижамы, сумки с туалетными принадлежностями и другими вещами, которые нужны человеку, который хочет остаться в гостях на ночь.

– Мать, пижама у меня хорошая.

– Конечно, ты можешь ее погладить. Да и нарядное платье у тебя тоже есть… – Тут настоятельница заколебалась. – Да, но как быть с сумкой для туалетных принадлежностей?

– Может быть, ее сошьет сестра Имельда? А я вместо нее сделаю уборку.

– И когда ты вернешься?

– Я буду в часовне еще до начала утренней мессы.

– Если ты останешься ночевать в гостях, то не захочешь встать так рано, – мягко сказала монахиня.

– Захочу, мать Фрэнсис.

Вечер удался на славу. Девочки долго играли на кухне с Патси в рамми[2]2
  Карточная игра, обычно в две колоды.


[Закрыть], потому что папа и мама ушли через дорогу к доктору Джонсону и миссис Джонсон. Там был праздник в честь крещения новорожденного.

Ева дотошно расспрашивала Патси про приют, и Патси сообщила ей куда больше, чем рассказывала Бенни. Описала, как они воровали еду. После поступления к Хоганам, на свою первую работу, она с трудом удерживалась от того, чтобы не стащить печенье или не сунуть в карман фартука пригоршню сахара.

Когда они легли спать, Бенни с удивлением промолвила:

– Не знаю, почему Патси все это рассказала. Совсем недавно она говорила мне, что люди, оставшиеся без родителей, не любят, когда им задают слишком много вопросов.

– Когда вопросы задаю я, это совсем другое дело, – ответила Ева. – Мы с ней в одной лодке.

– Неправда! – рассердилась Бенни. – У Патси ничего нет. В том ужасном месте ей приходилось работать, выводить гнид и красть. А еще их наказывали, когда они мочились в постель. Она ушла оттуда в пятнадцать лет и поступила к нам. У вас с ней нет ничего общего!

– Дело не в этом. Мы одинаковые. У нее нет родных, и у меня тоже. У нее никогда не было своего дома. А у тебя он есть.

– Так вот почему ты рассказываешь ей больше, чем мне? – Вопросы, которые Патси без стеснения задавала Еве, изумляли Бенни еще сильнее. Ненавидит ли Ева богатых Уэстуордов, которые не захотели взять ее в Большой Дом? Ева сказала, что нет. Они не могли этого сделать, потому что они протестанты, объяснила девочка. Были и другие вещи, о которых Бенни ни за что бы не осмелилась спросить.

– Ты никогда не спрашиваешь, – просто ответила Ева.

– Я боялась тебя обидеть, – пробормотала Бенни.

– На подруг не обижаются.

Бенни и Ева прожили в этом городке всю свою жизнь, но в Нокглене происходили вещи, о которых знала только одна из них.

Бенни не подозревала, что три священника, жившие в пресвитерской[3]3
  Дом католического священника.


[Закрыть], каждый вечер играли в «Эрудит». Иногда они звонили в монастырь и спрашивали мать Фрэнсис, как правильно пишется слово «донкихотский», которое сложил отец О'Брайен.

Ева не знала, что мистер Бернс из хозяйственного магазина любит выпить или что у доктора Джонсона вспыльчивый характер. Доктор до хрипоты оспаривал утверждение, что Господь никогда не посылает в мир лишних ртов, которые Он не может прокормить. Доктор Джонсон был уверен, что таких ртов уйма. Особенно в семьях с тринадцатью детьми.

Бенни не знала, что Пегги Пайн – старая подруга матери Фрэнсис, что они дружат с детства и что когда мисс Пайн приходит в монастырь, то называет настоятельницу Банти.

Ева не знала, что за владелицей кондитерской Берди Мак пятнадцать лет ухаживает один мужчина из Баллили, но Берди не может бросить свою старую мать, а переезжать в Нокглен этот мужчина их Баллили не хочет.

После таких откровений жизнь в городке начинала казаться обеим более интересной. Возможно, потому что они узнавали секреты, которыми нельзя было делиться с другими. Девочки имели представление о том, откуда берутся дети, но самое смутное. Знали только, что дети рождаются на свет так же, как котята, однако подробности оставались для них тайной.

– Это как-то связано с тем, что после свадьбы люди вместе ложатся в постель.

– Этого не может случиться, если люди не женаты. А вдруг ты ляжешь с кем-нибудь вроде Десси Бернса? – встревожилась Бенни.

– Нет, для этого нужно пожениться. – Ева не сомневалась в своих словах.

– А как же тогда ребенок попадает внутрь? – Это была тайна.

– Наверное, к этому имеет отношение «маленькая Мария», – задумчиво сказала Бенни.

– Какая маленькая Мария?

– Такой кусочек в середине живота.

– В середине живота? Мать Фрэнсис говорила, что это называется пупок.

– Выходит, я права! – возликовала Бенни. – Если одну и ту же вещь называют по-разному, это значит, что там есть секрет!

Они тщательно упражнялись в соблюдении точности. Если кому-то из девочек велели вернуться к шести часам, это означало, что она должна быть на месте за пять минут до того, как начнут звонить колокола. Как и рассчитывала Ева, это позволило им получить намного больше свободы. Кроме того, они учились не давать воли припадкам истерического смеха на улице.

Подруги прижимались носами к витрине гостиницы Хили. Миссис Хили им не нравилась, она была слишком высокомерной, ходила как королева и смотрела на детей сверху вниз.

Бенни слышала от Патси, что супруги Хили собирались ехать в Дублин искать ребенка, которого они могли бы усыновить, но так и не сделали этого, потому что у мистера Хили были слабые легкие.

– Оно и к лучшему, – неодобрительно сказала Ева. – Кому хотелось бы иметь таких ужасных родителей? – Девочка не знала, что десять лет назад сама едва избежала такой судьбы.

Мистер Хили был намного старше жены. По словам Патси, в городе шептались, что он не может резать горчицу. Ева и Бенни долго пытались понять, что означает это выражение. Горчицу кладут в маленькую баночку и смешивают с водой. Как ее можно резать? И зачем это делать?

Миссис Хили казалась девочкам древней старухой; ей было двадцать семь лет. Замуж она вышла в семнадцать, посвящала все свои силы гостинице, и ей было не до детей.

Вместе они изучали места, в которые никогда не ходили одни. Например, к мясникам Флудам, надеясь увидеть, как убивают животных.

– Вообще-то на самом деле мы этого вовсе не хотим, правда? – испуганно спросила Бенни.

– Нет, но мы могли бы очутиться там в самом начале, убедиться, что при желании это возможно, а потом убежать, – объяснила Ева. Мистер Флуд все равно не пустил бы их к себе во двор, так что вопрос был чисто риторическим.

Они стояли и следили за тем, как приехал итальянец из самой Италии и начал строить свой магазин, который должен был торговать рыбой и чипсами.

– Деевочки, выы буудете прииходить сюдаа кааждый деень и покупаать мою рыыбу? – с надеждой спросил итальянец двух серьезных малышек, высокую и маленькую, которые следили за каждым его шагом.

– Вряд ли нам это позволят, – грустно ответила Ева.

– Почемуу?

– Они скажут, что не стоит швырять деньги на ветер, – сказала Бенни.

– И разговаривать с иностранцами тоже, – поддержала ее Ева.

– Мояя сеестра заамужем за человееком из Дуублина, – объяснил Марио.

– Мы расскажем об этом всем, – серьезно пообещала Ева.

* * *

Иногда они ходили к шорнику. Однажды туда приехал на лошади какой-то очень красивый мужчина и спросил, готова ли заказанная им уздечка. Выяснилось, что не готова.

Декко Мур был двоюродным братом Пакси Мура из обувной мастерской. Декко очень извинялся и выглядел так, словно боялся, что его повесят за задержку заказа.

Мужчина быстро развернул лошадь.

– Ладно. Раз так, привезите ее завтра ко мне сами! – крикнул он.

– Непременно привезу, сэр. Спасибо, сэр. Мне очень жаль, сэр. Честное слово, сэр. – Декко Мур говорил, как разоблаченный злодей в кукольном спектакле.

– О боже, кто это был? – изумилась Бенни. Похоже, Декко до смерти рад, что так легко отделался.

– Сам мистер Саймон Уэстуорд, – вытерев пот со лба, ответил Декко.

– Я так и думала, – мрачно сказала Ева.

* * *

Иногда они заходили в магазин мужской одежды. Эдди Хоган всегда очень радовался им. Так же, как старый Майк и все, кто был в магазине.

– Когда ты вырастешь, тоже будешь работать здесь? – однажды шепотом спросила Ева.

– Не думаю. Наверное, для этого нужно быть мальчиком.

– Не понимаю, почему, – сказала Ева.

– Ну, мужчин нужно измерять, обхватывать сантиметром их талию и все прочее…

Они захихикали.

– Но ты же дочь хозяина, тебе это не понадобилось бы. Ты просто приходила бы и кричала на людей, как это делает миссис Хили из гостиницы.

– Гм-м… – с сомнением протянула Бенни. – Кричать нужно уметь.

– Ты могла бы этому научиться. Иначе магазин достанется Падающим Кальсонам.

Так они прозвали Шона Уолша, который после приезда стал еще более худым, бледным и еще яростнее сверкал глазами.

– Не может быть.

– Ты могла бы выйти за него замуж.

– Фу, фу, фу!

– И родить кучу детей, положив свой пупок рядом с его пупком.

– Ох, Ева, мне противно об этом думать. Уж лучше я стану монахиней.

– Я тоже. По-моему, это намного легче. Тебе повезло, ты можешь это сделать когда захочешь. А мне придется ждать двадцати одного года. – Ева была безутешна.

– Может быть, она позволит тебе вступить в монастырь вместе со мной, если поймет, что это наше призвание, – обнадежила ее Бенни.

Отец выскочил из магазина, вернулся с двумя леденцами и гордо вручил их девочкам.

– Позвольте приветствовать двух юных леди в моем скромном магазине, – сказал мистер Хоган так, чтобы его слышали все.

Скоро весь Нокглен привык к тому, что плотная и высокая Бенни Хоган в крепких ботинках и застегнутом на все пуговицы драповом пальто и похожая на беспризорницу Ева в слишком длинной и просторной одежде ходят парой. Они вместе следили за открытием первого в городе магазина, торговавшего рыбой и чипсами, вместе видели, что мистеру Хили из гостиницы становится все хуже и хуже, и стояли рядом в тот день, когда его отвезли в санаторий. Вместе они были неуязвимы. Во всяком случае, больше никто не отваживался говорить о них гадости.

Когда Берди Мак из кондитерской неосторожно сказала, что сливочные тянучки не пойдут Бенни на пользу, маленькое личико Евы вспыхнуло от гнева.

– Мисс Мак, если это вас так беспокоит, то зачем вы вообще продаете тянучки? – грозно спросила она, заранее зная, что ответа не последует.

Однажды мать Майры Кэрролл задумчиво сказала Еве:

– Знаешь, никак не могу понять, почему такая умная женщина, как мать Фрэнсис, разрешает тебе ходить по улицам в виде Сиротки Энни[4]4
  Персонаж англоязычного фольклора, аналогичный Золушке.


[Закрыть].

Когда это услышала Бенни, кровь бросилась ей в лицо.

– Я передам матери Фрэнсис, что вас это интересует, – быстро сказала она. – Мать Фрэнсис говорит, что все должны задавать вопросы, чтобы развивать свой ум.

Прежде чем миссис Кэрролл успела остановить ее, Бенни вылетела из магазина и помчалась в сторону монастыря.

– Ох, мама, что ты наделала! – простонала Майра. – Теперь на нас, как куча кирпичей, рухнет сама мать Фрэнсис!

Так и вышло. Гнев монахини был столь велик, что миссис Кэрролл запомнила его на всю жизнь и больше не смела открывать рот.

С тех пор никто не решался их обижать. Девочка, имевшая такую подругу, могла без труда командовать всем Нокгленом.

Глава вторая

1957

Стиляг в Нокглене было не так уж много. Точнее, их не было вообще. Честно говоря, стиляг жители городка видели только во время поездок в Дублин, где кучки таких парней торчали на каждом перекрестке. Бенни и Ева сидели в столовой гостиницы Хили, смотрели в окно и пили горький черный кофе, пытаясь заранее привыкнуть к нему, чтобы не ударить в грязь лицом в дублинских кафе.

Они видели, как мимо шел самодовольный и самоуверенный молодой человек в брюках-дудочках и длинном пиджаке с бархатными обшлагами и воротником. Его ноги напоминали паучьи лапки, а ботинки «на манке» казались огромными. Похоже, парень не сознавал, что на него смотрит весь город. Но это впечатление было обманчивым. Когда две девушки буквально вскочили с мест и начали подсматривать за ним из-за шторы столовой, юноша широко улыбнулся и послал им воздушный поцелуй.

Смущенные и раздосадованные, они быстро сели на свои места. Одно дело смотреть, а совсем другое – привлекать к себе внимание. В Нокглене это считалось одним из смертных грехов. Бенни прекрасно знала, что каждый, кто видел эту сцену в окно, решил, будто они кокетничали со стилягой. Даже ее отец с сантиметром на шее, даже этот ужасный Шон Уолш, который произносил слово только тогда, когда мог заранее вычислить его последствия. Он тоже мог смотреть в окно. Или старый Майк, который много лет называл ее отца мистером Эдди и не понимал, почему к хозяину следует обращаться по-другому.

Еву Мэлоун знали в Нокглене не хуже. Монахини с самого начала мечтали воспитать ее как настоящую леди. Со временем Ева и сама присоединилась к этой игре. Еве не хотелось бы, чтобы в монастыре узнали, будто она нарочно пошла к Хили, чтобы пялиться на стиляг. В то время как все остальные девушки, у которых были матери, сопротивлялись попыткам сделать из них дочерей сельских помещиков, Ева и мать Фрэнсис штудировали книги по этикету и изучали журналы мод, пытаясь понять, как ведут себя и одеваются люди благородного происхождения.

– Я не хочу, чтобы ты говорила манерно, – предупреждала свою воспитанницу мать Фрэнсис, – но и не хочу, чтобы ты уколола палец во время чаепития.

– Почему я должна производить на кого-то впечатление? – однажды спросила Ева.

– Давай посмотрим на это с другой стороны. Ты не должна кого-то разочаровать. Нас считали умалишенными и говорили, что мы не сумеем тебя воспитать. Поэтому нами владеет суетное и не слишком благочестивое желание сказать недоброжелателям: «Что, съели?»

Ева поняла ее с полуслова. Всегда существовала надежда, что Уэстуорды однажды увидят перед собой элегантную леди и пожалеют, что отреклись от ребенка, который, в конце концов, был их плотью и кровью.

К ним подошла миссис Хили. Ныне вдова, эта женщина была по-прежнему грозной, и ее неодобрение чувствовали все в радиусе пятидесяти ярдов. Она не могла помешать Бенни Хоган из магазина напротив и Еве Мэлоун из монастыря сидеть и пить кофе в ее столовой, но предпочла бы видеть на их месте более солидных и обеспеченных нокгленских матрон.

Миссис Хили устремилась к окну.

– Нужно поправить шторы. По-моему, они слегка морщат.

Ева и Бенни обменялись взглядами. Тяжелые тюлевые шторы гостиницы Хили были в полном порядке. Они оставались такими же, как всегда: достаточно плотными, чтобы скрывать посетителей, и в тоже время не мешавшими посетителям смотреть на улицу.

– Тьфу, какой мерзкий тип! – сказала миссис Хили, тут же поняв, на кого смотрели девушки.

– Вы судите по одежде, – тоном святоши возразила Ева. – А вот мать Фрэнсис всегда говорит, что этого делать не следует.

– Это очень хорошо со стороны матери Фрэнсис, – парировала миссис Хили, – однако не мешает ей следить за тем, чтобы ваша школьная форма была в порядке. Мать Фрэнсис сама судит о вас по одежде.

– Больше нет, миссис Хили, – весело ответила Бенни. – Я выкрасила свою серую школьную юбку в темнокрасный цвет.

– Я свою – в черный. А серый свитер – в фиолетовый, – добавила Ева.

– Очень ярко. – Миссис Хили уплыла величаво, как корабль под парусами.

– Ей не нравится, что мы стали взрослыми, – прошептала Ева. – Она хотела бы приказать нам сидеть прямо и не трогать мебель руками.

– Она знает, что мы еще не чувствуем себя взрослыми, – мрачно ответила Бенни. – А если это знает ужасная миссис Хили, то скоро узнает и весь Дублин.

Проблема была серьезная. Когда девушки шли по улице, мясник мистер Флуд посмотрел на них очень странно. С явным неодобрением. Если даже такие люди будут чувствовать их неловкость, это кончится очень плохо.

– Мы должны порепетировать. Приехать на пару дней раньше, чтобы освоиться. Научиться держаться так, чтобы нас не считали деревенщиной, – с надеждой сказала Ева.

– Освоиться? Интересно, как мы это сделаем? Кроме того, какой смысл держаться уверенно, если там нам все равно придется заниматься ерундой?

– Тогда давай называть это не ерундой, а как-нибудь по-другому, – предложила Ева.

– Как именно?

Ева задумалась.

– Ну, ты будешь составлять списки книг, расписания предметов… Для всего этого есть тысячи названий. – Внезапно ее голос зазвучал грустно.

И тут Бенни впервые отчетливо поняла, что хотя им с Евой предстоит жить в одном городе, однако жизнь у них будет совсем разная. Они лучшие подруги с десяти лет, но отныне должны идти каждая своей дорогой.

Бенни предстояло учиться в Дублинском католическом университете (сокращенно ДКУ) и получить степень бакалавра искусств, потому что родители согласились оплатить ее учебу. Но монастырь Святой Марии заплатить за обучение Евы в университете не мог. Мать Фрэнсис и так с трудом выкроила деньги на то, чтобы дочь Джека Мэлоуна и Сары Уэстуорд смогла окончить среднюю школу. Теперь девушку посылали в дублинский монастырь того же ордена, где ей предстояло бесплатно учиться на курсах секретарей, но взамен немного помогать по хозяйству.

– Ах, как бы я хотела, чтобы ты тоже поступила в университет! – внезапно сказала Бенни.

– Знаю. Не говори таким тоном, иначе я расстроюсь, – резко, но не грубо ответила Ева.

– Все говорят, что это здорово, что мы будем вместе, но если бы ты осталась в Нокглене, мы виделись бы чаще, – пожаловалась Бенни. – Твой монастырь находится в нескольких милях от города, а мне каждый день придется возвращаться домой на автобусе, так что по вечерам мы видеться не сможем.

– Сомневаюсь, что у меня будет много свободных вечеров, – неуверенно сказала Ева. – Мне придется натереть несколько миль монастырских полов, подрубить несколько миллионов простынь и перечистить пару тонн картошки.

– Они не могут тебя так нагружать! – испугалась Бенни.

– Кто знает, что значит выражение «немного помогать по хозяйству»? То, что для одной монахини легкая работа, для другой – рабская повинность.

– Тебе следовало бы узнать это заранее. – Бенни расстроилась за подругу.

– В моем положении не поторгуешься, – ответила Ева.

– Но там от тебя такого никогда не требовали. – Бенни кивком головы показала на монастырь, стоявший в конце улицы.

– Это другое дело. Монастырь Святой Марии – мой дом, – просто ответила Ева. – Я там живу и всегда буду жить.

– Когда ты пойдешь работать, то сможешь снять квартиру и жить сама по себе, – с завистью сказала Бенни, сомневавшаяся, что ей самой удастся когда-нибудь вырваться на свободу.

– Да, возможно, но я буду возвращаться в монастырь Святой Марии так же, как другие люди приезжают домой в отпуск, – ответила Ева.

«Ева такая решительная, – с восхищением подумала Бенни. – Маленькая, с короткими темными волосами и бледным лицом эльфа». Никто не смел сказать, что в ее жизни с сестрами было что-то необычное. Одноклассницы не отваживались спросить, на что похожа жизнь в монастыре, а сама Ева никогда об этом не рассказывала. Однако девочки были уверены, что монахини тоже не узнают об их проделках. Что-что, а молчать Ева умела.

Бенни не знала, как она будет жить без подруги. Ева много лет помогала ей выигрывать сражения. Например, с вредными девчонками, дразнившими ее «Биг Бен»[5]5
  «Биг Бен» («Большой Бен») – название курантов на здании Парламента в Лондоне.


[Закрыть]. Ева быстро расправлялась с теми, кто злоупотреблял добродушием Бенни. Они составляли хорошую пару: маленькая жилистая Ева с беспокойно блуждавшими глазами, не способными долго на чем-то сосредоточиться, и высокая красивая Бенни с зелеными глазами и каштановыми волосами, всегда перехваченными бантом, таким же большим, как и она сама.

Если бы подруги могли ходить в один колледж, каждый вечер возвращаться домой на автобусе, а еще лучше вместе снимать квартиру, их жизнь была бы идеальной. Но Бенни с детства знала, что жизнь идеальной не бывает. Ей и так повезло. У нее есть то, чего нет у большинства других.

* * *

Аннабел Хоган думала, стоит сменить главное блюдо вечерней трапезы или нет. Доводов за и против было множество.

Эдди привык обедать в середине дня. Когда он приходил из магазина, перед ним неизменно ставили тарелку с мясом и картошкой; регулярность этого доставила бы удовольствие любому армейскому офицеру. Когда Шеп отправлялся в ленивую пробежку к месту встречи хозяина на углу, Патси начинала греть тарелки. Мистер Хоган мыл руки в гардеробной на первом этаже и по пятницам всегда радовался бараньей отбивной, бекону с капустой или треске с соусом из петрушки. Разве можно было разочаровывать человека, закрывшего магазин и пришедшего съесть то, к чему он привык? Вряд ли после такой измены муж смог бы сосредоточиться на работе.

А как же быть с Бенни, которая приедет из Дублина после целого дня занятий в университете? Может быть, приберечь главное блюдо до ее возвращения?

Ни муж, ни дочь не могли ей помочь. Оба говорили, что это не имеет значения. Как обычно, бремя решения всех домашних дел ложилось на Аннабел и Патси.

Возможно, решением проблемы станет чай. Большой кусок ветчины, жареного бекона или несколько сосисок. Тогда можно будет сохранить порцию Бенни на случай, если она приедет голодная. Аннабел все еще не верилось, что ее дочь учится в университете. Дело было не в возрасте; Аннабел вышла замуж поздно, когда уже почти потеряла на это надежду. И родила Бенни только после нескольких выкидышей.

Аннабел Хоган обходила дом; всегда оставались какие-то недоделки. Патси находилась на большой теплой кухне. На засыпанном мукой столе стояла посуда, но ко времени трапезы все должно было быть убрано, а стол выскоблен.

Лисбег был невелик, однако дел в нем хватало. Наверху находились три спальни и ванная. Окна хозяйской спальни смотрели на фасад, а окна спальни Бенни – в противоположную сторону. В задней части дома имелись темноватая спальня для гостей и большая старомодная ванная с гудящими трубами и огромной ванной в деревянной раме.

Если человек приходил через парадную дверь (что случалось редко), то на первом этаже видел две просторные комнаты с обеих сторон. Пользовались ими редко. Хоганы регулярно бывали только в задней части дома, где находилась большая запущенная комната для завтраков, смежная с кухней. Затапливать камин в этой комнате не требовалось; было вполне достаточно тепла, которое шло от плиты. Комнату от кухни отделяла большая двустворчатая дверь, но она никогда не закрывалась. Конечно, это самое уютное место в доме.

Гости у них бывали редко. Когда это случалось, зелено-розовую гостиную с влажными пятнами на стенах проветривали и вытирали в ней пыль. Таким образом, вся жизнь семьи проходила в комнате для завтраков.

Там были три красных плюшевых кресла. У стены стояли стол и три стула с сиденьями из того же плюша. На просторном буфете красовался огромный радиоприемник; хороший фарфор и старые книги были предусмотрительно отодвинуты к задней стенке.

Когда маленькая Ева стала в доме своей, для нее нашли четвертый стул – плетеный, до того хранившийся в одном из сараев. Патси сшила для него красивую красную подушку.

Сама Патси спала в маленькой комнате за кухней. Там было окошко, почти не пропускавшее света. Патси всегда говорила миссис Хоган, что собственная комната – то же, что для покойника Царство Небесное. До прихода в Лисбег ей приходилось делить жилье по меньшей мере с двумя другими девочками.

Когда Патси прошла по короткой дорожке и увидела добротный дом с вьющимися растениями и запущенным садом, он показался ей картинкой с настенного календаря. Окно ее маленькой комнаты выходило на задний двор, поэтому у Патси был свой ящик для цветов. Правда, цветы росли плохо, потому что им не хватало света, а цветовод из Патси был неважный. Но ящик принадлежал ей. Больше никто к нему не прикасался; более того, даже не входил в ее комнату.