Текст книги "Небесный лабиринт. Искушение"

Автор книги: Мейв Бинчи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– А во что играла ты? – спросила она Еву.

– Ни в то ни в другое. Мы играли в кэмоджи.

– А что это такое?

– И ты еще спрашиваешь! Это гэльский вариант игры, которая называется женский травяной хоккей.

Хитер отнеслась к новости с интересом.

– Почему мы с Саймоном не знали тебя раньше? – спросила она.

– Я уверена, что ты спросила об этом Саймона, когда я впервые пришла к вам.

– Спросила, – честно ответила Хитер. – А он сказал, что это долгая история.

– Он прав.

– Но это не тайна, не преступление или что-нибудь такое?

– Нет, – задумчиво ответила Ева. – Нет. Ни то ни другое. Мою мать звали Сара Уэстуорд. Я думаю, она была своевольная, немного странная или чудаковатая. Как бы там ни было, но она полюбила человека по имени Джек Мэлоун. Он был садовником в монастыре, и они друг в друге души не чаяли.

– А что в этом странного?

– То, что она из Уэстуордов, а он – простой садовник. Но они все равно поженились, и родилась я. Когда я родилась, моя мать умерла. Отец забрал меня из коттеджа, в котором жил, и отнес в монастырь. Монахини побежали в коттедж, но было уже слишком поздно. Они вызвали доктора Джонсона, и начался страшный переполох.

– И что случилось потом?

– Ну, видимо, произошла какая-то ссора. На похоронах было много крика.

– А кто кричал?

– Думаю, мой отец.

– Что он кричал?

– Да так, всякую ерунду… О том, что некоторые из Уэстуордов не доживут до старости… потому что они плохо обошлись с Сарой.

– А где были похороны?

– В протестантской церкви. Вашей церкви. Ее похоронили в вашем семейном склепе. Под фамилией Уэстуорд. Не Мэлоун.

– А что случилось с коттеджем?

– Стоит на месте. Думаю, он мой, хотя я никогда им не пользовалась.

– Понимаю… Я бы тоже им не пользовалась… Значит, Сара – моя тетя? – после паузы спросила Хитер.

– Да… Твой отец был ее старшим братом. Кажется, у твоего дедушки было пятеро детей.

– И все они умерли, – деловито сказала Хитер. – Похоже, слова твоего отца на похоронах сбылись.

– Что случилось с твоими родителями?

– Они погибли в Индии. В автомобильной катастрофе. Я их не помню. Саймон, конечно, помнит, потому что он намного старше.

– Сколько ему?

– Думаю, около тридцати. Как ты думаешь, Саймон знает про то, что произошло на похоронах твоей матери? Он должен был там быть.

– Возможно. В ту пору ему было одиннадцать.

– Держу пари, что был. – Хитер выскребала из стакана остатки мороженого.

– Я бы не… – начала Ева.

Хитер подняла глаза, и их взгляды встретились.

– Я не стану пересказывать ему весь наш разговор, – сказала Хитер и тут же переключилась на тему, которая интересовала ее намного больше. – Слушай, это правда, что монахини надевают саваны и ночью спят в гробах, как вампиры?

Эдди и Аннабел Хоганы обрадовались, что их дочь пригласили на танцы.

– Как по-твоему, это хорошо, что они идут туда все вместе? – ища поддержки, спросила Аннабел. – Что-то не похоже, чтобы у нее был свой кавалер, ухажер или как там это теперь называется…

– В мое время парни, приглашавшие девушек на танцы, забирали их из дома, – угрюмо проворчал Эдди.

– Да, да, но кто поедет в Нокглен, чтобы забрать Бенни и привезти ее обратно? Не говори так и не ищи проблему там, где ее нет.

– Значит, ты не против, чтобы она осталась на ночь в каком-то дунлаогхейрском пансионе? – Эдди с тревогой посмотрел на жену.

– Это не какой-то пансион. Ты все неправильно понимаешь. Помнишь женщину, которая жила у матери Фрэнсис в монастыре Святой Марии? Ту, у которой погиб сын? Так вот, Бенни остановится у нее. Ей поставят раскладушку в комнате Евы.

– Ну, если тебя это не пугает, тогда ладно. – Муж потрепал ее по руке.

Шеп сидел между ними у камина и смотрел то на хозяина, то на хозяйку, словно радовался этому прикосновению.

Бенни была в кино с Шоном Уолшем.

– Конечно, меня не пугает, что она пойдет на танцы, а потом останется ночевать у Евы. Я хочу, чтобы она хорошо провела время и навсегда запомнила этот вечер.

– Тогда что тебя пугает?

– Я не знаю, что случится с ней после.

– Ты же сказала, что она поедет в этот пансион, который на самом деле вовсе не пансион, – растерялся Эдди.

– Не после танцев. А после… всего этого.

– Никто не знает своего будущего.

– Может быть, мы ошиблись, отправив ее в университет. Может быть, ей следовало окончить бухгалтерские курсы и пойти работать в твой магазин. Бросить все эти мечты о дипломе… – Аннабел начала жевать губу.

– Разве мы не говорили об этом с самого ее рождения?

– Говорили.

Какое-то время Эдди и Аннабел сидели молча. За стенами Лисбега завывал ветер, и даже Шеп придвинулся ближе к камину. Супруги говорили, что в такой вечер лучше всего сидеть в тепле, а не блуждать по Нокглену. Сеанс скоро закончится. Бенни и Шон после кино зайдут к Марио и выпьют по чашечке кофе. Патси сидит у миссис Руни, которая решает, годится ли она в жены Мосси. Племянница Пегги Пайн Клодах сидит и разбирает с теткой счета. Люди ошибаются, когда утверждают, что молодежь не работает. Некоторые молодые люди только этим и занимаются. Взять хоть Клодах, Фонси или Шона Уолша. В ближайшие десять лет они изменят Нокглен до неузнаваемости.

– Надеюсь, они превратят его в место, где нам будет приятно жить, – без особой уверенности сказал Эдди.

– Да, но через десять лет нам останется не так уж много коптить небо. Мы должны думать о Бенни.

Оба кивнули. Они почти всегда думали о Бенни и ее будущем. Вся их сознательная жизнь прошла в местности радиусом тридцать миль[16]16
  Около 50 км.


[Закрыть] от Нокглена. Находившиеся сравнительно неподалеку огромные города типа Дублина их не привлекали.

Родители просто не могли себе представить, что жизнь их дочери может быть не связана с Нокгленом и его главной улицей, на которой находился магазин Хогана. И хотя они не смели говорить об этом даже друг с другом, но мечтали, чтобы Бенни связала свою жизнь с Шоном Уолшем.

Бенни смотрела на Шона Уолша, сидевшего напротив. В очень ярком свете его лицо казалось таким же худым и бледным, но под глазами залегли темные круги.

– Что, в магазине много работы? – спросила она.

– Нет. Точнее, физической работы мало. И дело не во времени. Просто трудно понять, что лучше.

Впервые в жизни Бенни разговаривала с Шоном непринужденно. И произошло это благодаря Нэн. Нэн, которая могла найти выход из любой ситуации.

Нэн сказала, что Бенни должна быть с ним очень любезной. Ссориться с Шоном не имеет смысла. Нужно как-то дать ему понять, что она не собирается выходить за него замуж, но высоко ценит как служащего своего отца. Тогда Шон не сможет действовать ей на нервы, а родители будут счастливы.

– Я не смогу это сделать, – ответила ей Бенни. – Ты же меня знаешь. Если я буду любезной и равнодушной, дело кончится тем, что отец Росс прочитает с амвона объявление о предстоящем венчании.

Но Нэн сказала, что это очень легко.

– Проси его рассказывать о себе все, притворяйся заинтересованной, но не слишком. А ему рассказывай о себе поменьше и ни на один вопрос не отвечай прямо. Вот и весь секрет.

До сих пор это срабатывало как часы. Шон сидел у Марио, пытался перекричать новую пластинку Гая Митчелла и говорил, что в последнее время швейная промышленность изменилась до неузнаваемости, что мужчины ездят в Дублин и покупают готовые костюмы прямо с вешалки, что нокгленский автобус останавливается на Набережной совсем рядом с универмагом Макберни; складывается впечатление, что Макберни открыл филиал рядом с мясной лавкой Флуда.

Говорил, что иногда бывает трудно убедить мистера Хогана в необходимости перемен. Впрочем, возможно, это не его дело.

Бенни слушала его с сочувствием, но вполуха. Ее мысли были заняты предстоящим балом и тем, что она наденет. Она снова села на диету, пила горький черный кофе вместо кофе с молоком и сахаром, который чашками лакали все остальные посетители кафе. Двигала по тарелке бисквиты, выкладывала из них башенки, основание которых составляли желтые, середину – шоколадные, а вершину – зеленые. Хотя руки так и чесались схватить бисквит и сунуть его в рот.

Ни в одном из дублинских магазинов не было платьев ее размера. Точнее, были, но не в тех магазинах, которые она посещала. Только в тех, которые обслуживали богатых старух. Там были платья, вышитые черным бисером, или сероголубые с застежкой спереди. Подходящие для шестидесятилетних дам, собравшихся на официальный прием. Но не для Бенни, которой предстоял ее первый бал.

Правда, время еще оставалось. Во-первых, имелись портнихи; во-вторых, можно было обратиться за помощью к подругам. Возможно, как всегда, решение найдет Нэн. Бенни спросила Нэн, можно ли будет остаться у нее после танцев.

Нэн не сказала ни да ни нет. Она спросила, почему Бенни не хочет переночевать у Евы.

– Не знаю. В конце концов, она там работает.

– Чушь. Это ее дом. Вы старые подруги. Это доставит удовольствие вам обеим.

Возможно, именно это и имела в виду Нэн, когда говорила, что отвечать на вопросы прямо не следует. Во всяком случае, Бенни не почувствовала себя обиженной. Вот бы научиться разговаривать с людьми так, как это делает Нэн!

Шон все еще талдычил о необходимости устраивать распродажи. И об опасности таких распродаж. По мнению мистера Хогана, покупатели могут подумать, что он хочет таким способом избавиться от второсортного товара. И что скажут люди, которые несколько недель назад купили тот же самый товар за полную стоимость, а теперь увидят, что цены на него снизили?

Шон понимал его мотивы, но в то же время гадал, каким образом можно заставить местных жителей покупать носки и обувь у Хогана, а не ездить за ними на дублинскую О'Коннелл-стрит и вечером тайком пробираться мимо дверей магазина, боясь, что Эдди увидит фирменный пакет с надписью «Клери».

Бенни смотрела на него и гадала, кто выйдет за Шона замуж и будет слушать его разглагольствования до конца жизни. Оставалось надеяться, что этот новый способ быть вежливой, но равнодушной оправдает себя.

– Как насчет следующей недели? – спросил Шон, когда они свернули за угол и пошли к Лисбегу.

– А что будут показывать? – любезно спросила Бенни.

– «Отель «Ямайка»! – торжествующе воскликнул Шон, успевший посмотреть афишу.

Прежняя Бенни отшутилась бы и сказала, что Ямайка находится слишком далеко. Но новая Бенни только улыбнулась.

– С Чарльзом Лафтоном и Морин О'Харой?

– Да, – слегка нетерпеливо ответил Шон. – Ты еще не видела этот фильм. Он у нас не шел.

Никаких прямых ответов!

– Мне нравилась книга. Но я предпочитала «Ребекку». Ты читал «Ребекку»?

– Нет. Я мало читаю. Лампочка наверху тусклая.

– Тебе нужна настольная лампа! – с чувством сказала Бенни. – У нас есть такая. Она стоит в комнате для гостей, которой мы никогда не пользуемся. Ладно, я скажу отцу.

Бенни так радовалась своей идее и так решительно пожала на прощание его руку, что Шон не смог потребовать ответить, пойдет ли она с ним в кино на будущей неделе. Так же, как не смог прижаться к ее губам своими холодными тонкими губами.

Мать Фрэнсис обходила маленький коттедж. Ее очень обрадовало сообщение Кит Хегарти о встрече Евы и Хитер. Может быть, в конце концов открылся путь к примирению. Согласие заплатить за обучение не улучшило отношение Евы к людям, которые так плохо обошлись с ее матерью, с ее отцом и с ней самой.

Наоборот, только подстегнуло решимость ни в чем не уступать им.

Если бы матери Фрэнсис удалось уговорить Еву переночевать в коттедже и почувствовать, что этот дом принадлежит ей… Если бы Ева Мэлоун проснулась утром и посмотрела в окно на каменоломню, она ощутила бы общность с Нокгленом и перестала быть перекати-полем, в которое превратилась. Мать Фрэнсис надеялась уговорить Еву провести в коттедже Рождество. Но сделать это нужно было очень тактично.

Бесполезно делать вид, что ей нужна комната, которую Ева занимала в монастыре. Ничего хуже не придумаешь. Девочка решит, что ее выгоняют из единственного дома, который она знала. Конечно, можно сказать, что пожилые сестры были бы рады куда-нибудь сходить, но, поскольку они не могут покидать пределы монастыря, можно устроить для них чаепитие в коттедже. Однако Ева тут же поймет, что к чему.

Когда мать Фрэнсис и Пегги Пайн были молодыми, Пегги часто говорила: «В конце все выяснится».

Чаще всего так и случалось. Но коттедж пустовал уже давно, а ничто так и не выяснялось.

Мать Фрэнсис всегда тщательно запирала дверь и клала ключ под третий камень невысокого забора, отходившего от железной калитки. Мосси предлагал запирать и калитку, но большой амбарный замок выглядел таким уродливым и отталкивающим, что монахиня решила обойтись без него.

Мало кто приходил сюда без дела. Из монастыря к коттеджу можно было пройти только по тропинке, петлявшей между колючими кустами. А если кому-то хотелось полюбоваться видом с высокого каменистого обрыва, он пользовался торной дорогой, плавно поднимавшейся на холм с площади, на которой каждый день останавливался автобус.

Свернув за угол, мать Фрэнсис с удивлением увидела человека, находившегося всего в нескольких футах от нее.

Это был Саймон Уэстуорд. Он стоял к ней спиной и смотрел на каменоломню, затянутую туманом. Мать Фрэнсис скрипнула калиткой, чтобы он услышал ее и не испугался.

– Ох… э-э… добрый день, – сказал он.

– Добрый день, мистер Уэстуорд.

В распорядке дня монастыря было время, которое называлось Великим Молчанием. Поэтому монахини не ощущали неловкости, если в беседе наступали паузы. Мать Фрэнсис спокойно ждала, когда заговорит этот маленький смуглый человек.

– Мерзкая погода, – сказал он.

– В ноябре всегда так. – Казалось, настоятельница находилась на приеме в саду, а не стояла под дождем рядом с человеком, с которым уже не раз скрещивала копья.

– Миссис Уолш сказала, что вы часто приходите сюда, – промолвил Саймон. – Я жаловался ей, что в монастыре чувствовал бы себя неуютно и хочу найти способ столкнуться с вами как бы случайно.

– Мистер Уэстуорд, в монастыре вас встретили бы радушно. Вы всегда будете для нас желанным гостем.

– Понимаю. Да, понимаю.

– Ну что ж, вот мы и встретились.

Было бы разумнее зайти в коттедж, но мать Фрэнсис ни за что не согласилась бы позволить Саймону переступить порог дома Евы. Это было бы неслыханным предательством. Он смотрел на дом и чего-то ждал. Мать Фрэнсис молчала.

– Я хотел поговорить с вами о Еве, – наконец сказал он.

– Да.

– Понимаете, она была настолько добра, что пришла в школу к моей сестре. Возможно, Хитер сама попросила ее прийти. Честно говоря, я в этом не сомневаюсь. Но Ева устроила ей чудесный выходной и собирается сделать это опять…

– Да. – Взгляд матери Фрэнсис стал холодным, у нее засосало под ложечкой. Неужели он хочет, чтобы Ева держалась от Уэстуордов как можно дальше? Если да, ее сердце станет таким же каменным, как сердце Евы.

– Я подумал, не могли бы вы передать ей…

Монахиня продолжала смотреть ему в глаза.

– Не могли бы вы передать Еве, что я ей благодарен? Искренне благодарен.

– А почему бы вам не сказать это самому? – с облегчением вздохнув, быстро ответила мать Фрэнсис.

– Конечно, я сделал бы это. Но не знаю, где она живет.

– Сейчас я дам вам ее адрес. – Она стала рыться в карманах длинной черной сутаны.

– Позвольте мне. Фермеры всегда используют для записей оборотную сторону конвертов.

Она улыбнулась.

– Нет, позвольте мне. У монахинь всегда при себе блокноты и карандаши с серебряными кончиками.

Наконец мать Фрэнсис выудила из карманов то и другое и дрожащей рукой записала то, что, по ее представлению, могло стать наброском плана будущего обмена оливковыми ветвями.

В магазин Хогана пришла Клодах Пайн.

– Как поживаете, мистер Хоган? Не дадите взаймы пару стоек для шляп?

– Конечно, конечно. – Эдди Хоган ушел на склад и начал рыться там, разыскивая стойки.

– Кажется, у нас нет секции дамских шляпок, – надменно сказал ей Шон Уолш.

– Последите за своим тоном, Шон. Вы еще не знаете, с кем имеете дело, – громко рассмеялась Клодах.

Шон смотрел на девушку без всякого удовольствия. Да, хорошенькая, но слишком развязная. Длинные ноги открыты на всеобщее обозрение, юбочка коротенькая донельзя. Сегодня на ней были желто-зеленое платье, черный жакет, розовый шейный платок и продолговатые болтающиеся серьги точного того же цвета, что и платье. Светлые волосы (явно крашеные) скрепляли два черных гребня.

– Нет, не знаю.

– Так узнаете.

Они остались в зале одни. Старый Майк был в ателье, а мистер Хоган ушел в заднюю комнату.

– Как-нибудь обойдусь.

– И напрасно. – Клодах сделала вид, что неправильно поняла его. – Мы можем быть либо соперниками, либо друзьями. Дружить было бы умнее.

– Клодах, у вас друзья на каждом шагу. – Он презрительно фыркнул.

– Вы ошибаетесь. Большинство здешних жителей мне вовсе не друзья. Но с тетей мы дружим. В настоящий момент я переделываю ее витрину. Все этикетки с надписью «Модный покрой» уже сожжены. Посмотрим, что вы скажете, когда увидите ее во всей красе.

– В понедельник? – все еще свысока спросил он.

– Нет, гений. Сегодня во второй половине, в короткий день. В тот единственный день, когда люди действительно смотрят на витрины. А завтра мы опустим шторы.

– Я должен вас поздравить.

– Да, должны. Мне приходится труднее, чем вам. Я не собираюсь выходить замуж за свою тетю.

Шон тревожно оглянулся на склад. Эдди Хоган нашел стойки и теперь торжественно возвращался с ними.

– Я уверен, что вашу новую витрину ждет большой успех, – быстро сказал он.

– Они будут чудесно смотреться, – ответила Клодах, поцеловала удивленного Эдди Хогана в лоб и ушла, мелькнув ярким оперением райской птицы.

* * *

– Я не стану тратить на тряпки деньги, заработанные в поте лица! – сердито заявила Ева, когда Нэн заговорила о том, что они наденут.

Она ждала, что Нэн, как всегда, процитирует поговорку «По одежке встречают». Иными словами, все зависит от внешности; нужно уметь себя подать. Это была одна из любимых теорий ее подруги.

– Ты права, – неожиданно ответила Нэн. – Если тебе и следует что-то купить, то наверняка не вечернее платье.

– Да? – Ева была выбита из колеи. Она ждала спора.

– Что ты собираешься делать? – спросила Нэн.

– Кит сказала, что я могу порыться в ее вещах. Просто на всякий случай. Она выше меня – впрочем, как почти все. В крайнем случае можно подшить подол.

– Или взять мою красную шерстяную юбку.

– Я не думаю, что… – сразу ощетинилась Ева.

– Послушай, в университете ее никто не видел. Красное тебе идет. С ней можно надеть красивую блузку. Может быть, у Кит Хегарти что-то найдется. Почему бы и нет?

– Можешь обвинить меня в неблагодарности, но я не хочу надевать твои обноски, – сплеча рубанула Ева.

– Значит, обноски Кит Хегарти носить можно, а мои нет? – молниеносно парировала Нэн.

– Она предлагает мне свои вещи, потому что… потому что знает, что я не постесняюсь их взять.

– А я? Выходит, у меня другие мотивы?

– Честно говоря, не знаю. – Ева вертела в руках кофейную ложечку.

Нэн не стала ее упрашивать. И пожимать плесами тоже не стала. Просто сказала:

– Я принесла юбку с собой. Она красивая и пойдет тебе.

– Почему ты даешь ее мне взаймы? Что у тебя на уме? – Ева знала, что ведет себя как пятилетний ребенок, но это не помешало ей задать вопрос.

– Потому что мы идем на бал все вместе. Я хочу, чтобы мы выглядели сногсшибательно. Хочу утереть нос таким людям, как эта дура Розмари и зануда Шейла. Теперь поняла?

– Раз так, я согласна, – с усмешкой ответила Ева.

– Мама, это будет очень неудобно, если я попрошу у вас денег на ткань для платья?

– Бенни, мы купим тебе платье. Это же твой первый бал. Для такого случая каждой девушке нужно новое платье из магазина.

– В магазинах нет моего размера.

– Не переживай. Я уверена, что он есть. Ты просто плохо смотрела.

– Я и не думаю переживать. Люди достигают моего размера только в старости. Теперь я это знаю. Раньше я думала, что люди рождаются большими и ширококостными. Но теперь вижу, что такими они становятся годам к шестидесяти восьми. Мама, следи за весом, иначе это может случиться и с тобой.

– Можно спросить, как ты пришла к такому неверному выводу?

– После того как обошла все дублинские магазины. Во время ленча. Лекций я не пропускала.

Аннабел с облегчением поняла, что дочь действительно нисколько не переживает. А вдруг это только видимость? У нее не поймешь.

Выспрашивать было бесполезно, поэтому мать Бенни решила проявить практичность.

– И какая ткань тебе нужна?

– Не знаю. Что-нибудь богатое… Может быть, это глупо, но я видела в магазине одну крупную женщину, на которой было что-то вроде гобелена…

Бенни улыбалась широко, но не слишком уверенно.

– Гобелена? – с сомнением повторила мать.

– Может быть, и нет. Пожалуй, в таком платье меня примут за карету или кресло.

Аннабел хотелось обнять дочь, но она знала, что делать это нельзя ни в коем случае.

– Ты имеешь в виду парчу? – спросила она.

– Ее самую.

– У меня есть красивая парчовая юбка.

– Мама, я в нее не влезу…

– В нее можно вставить кусок черного бархата, а сверху надеть черную бархатную блузку и отделать ее парчой. Что скажешь?

– Мы же не станем резать твою хорошую юбку.

– Мне все равно ее носить некуда. А я хочу, чтобы ты стала королевой бала.

– Ты уверена?

– Конечно, уверена. Тем более что ничего лучшего в магазинах ты не купишь.

Бенни знала, что Аннабел права. Но при мысли о том, что мать будет выбирать фасон, у нее екнуло сердце.

Внезапно ей вспомнилось собственное десятилетие. День, когда она думала, что ей подарят нарядное платье, а получила практичный наряд темно-синего цвета. Боль, которую она испытала сейчас, была не менее острой. Но выбора не оставалось.

– А кто будет шить?

– Мы слышали, что племянница Пегги хорошо владеет иголкой.

На душе у Бенни полегчало. Клодах Пайн была какой угодно, только не скучной и блеклой. Может, из этого что-нибудь и выйдет.

Дорогая Ева!

Примите мою короткую, но искреннюю благодарность за то, что навестили мою сестру в закрытой школе. Хитер с восторгом написала мне про вашу доброту. Я хотел выразить вам свою благодарность и сказать, что вы не должны считать себя в долгу перед нами за то, что наша семья помогла вам внести плату за обучение. Вряд ли следует добавлять, что если вы захотите навестить Уэстлендс во время рождественских каникул, мы всегда будем вам рады.

С глубокой благодарностью,

Саймон Уэстуорд.

Дорогой Саймон!

Я навещаю Хитер, потому что хочу видеть ее, а она хочет видеть меня. Это не имеет никакого отношения к моему долгу, как вы выразились. Во время рождественских каникул я буду жить в монастыре Святой Марии, Нокглен. Если вы захотите навестить его, вам всегда будут рады.

С глубокой признательностью,

Ева Мэлоун.

Дорогие мистер и миссис Хоган!

Наверное, Бенни говорила вам, что в следующую пятницу наша группа собирается на бал по случаю окончания семестра. Мои родители устраивают небольшую вечеринку с подачей хереса в нашем доме в Доннибруке, где мы все соберемся перед началом бала. Они попросили меня пригласить на вечеринку родителей моих друзей. Я понимаю, что вы живете далековато от Дублина, но все же надеюсь, что вы примете это приглашение.

Еще раз спасибо за чудесный день, который я провел у вас в доме, когда несколько недель назад посетил Нокглен.

С наилучшими пожеланиями,

Джек Фоли.

Дорогой Фонси!

Я вынуждена решительно попросить тебя перестать писать мне письма. Моя тетя думает, что на свете существует только одна мисс Пайн – она сама. Она вслух читала мне твои письма о том, какая я классная и как со мной клёво. Она начала спрашивать меня, что означает выражение «поймать кайф» и почему люди говорят: «Это был натурал».

Я очень уважаю свою тетю. Я приехала сюда, чтобы помочь ей перестроить магазин на новый лад и расширить бизнес. Я не хочу каждое утро слышать, как она читает мне: «Целую крепко, твоя репка».

Я очень рада видеть тебя и разговаривать с тобой, но нашу переписку нужно немедленно прекратить.

С сердечной любовью,

Клодах.

Дорогая мать Фрэнсис!

По ряду причин я собираюсь провести Рождество в монастыре Святой Марии, Нокглен. Надеюсь, это не слишком затруднит вашу общину. Позже я свяжусь с вами и сообщу все подробности.

Ваша сестра во Христе,

мать Клер.

Лилли Фоли была рада вечеринке. Джону это понравится. Понравится, что их большой дом наполнится огнями, цветами, шелестом вечерних платьев и прекрасными девушками.

Ее мужу понравится роль хозяина, принимающего множество красивых молодых людей. Это поможет ему острее почувствовать их возраст.

Лилли решила, что это правильно и что она должна выглядеть как можно лучше. Мужу ни в коем случае не следует позволять сидеть напротив и видеть, какая она дряблая и седая по сравнению с окружающими их красавицами.

О своем наряде она подумает позже; пока что нужно разработать общий план. Конечно, Джек не должен знать, насколько она рада этому предлогу. Пусть сын и муж знают, что только лучшая на свете жена и мать могла пойти навстречу их требованиям.

– Как ты думаешь, они будут есть сосиски с подливкой? – спросила Лилли Джека.

– Они съедят все, что дадут, – равнодушно ответил Джек.

– А кто будет подавать? Дорин понадобится помощь.

Джек обвел взглядом сидевших за столом.

– Ангус, – сказал он.

– Мне можно будет надеть на руку салфетку? – спросил Ангус.

– А заодно и на задницу, – откликнулся Ронан.

Мать нахмурилась.

– Джек, это же твои друзья. Мне хотелось бы, чтобы ты уделил этому больше внимания.

– И твои с папой тоже. Послушай, разве вы не рады? Купили новые шторы, о которых так долго говорили. И ворота покрасили.

– Ты что, собираешься рассказывать об этом всем?

– И не думаю. Я хочу сказать только одно: мне приятно, что соберутся все ваши друзья.

– И все твои тоже!

– Мои друзья пробудут здесь всего час-другой. А ваши останутся на весь вечер и покажут себя во всей красе. Слава богу, я этого не увижу.

– А что делать с предками, как вы их называете? С родителями твоих друзей?

– Я пригласил только родителей Эйдана Линча. Вы их уже знаете.

– О да. – Миссис Фоли возвела глаза к небесам.

– И родителей Бенни Хоган из Нокглена. Но они не приедут. Они написали тебе, забыла? Так что придут только такие люди, как дядя Кевин, соседи и ваша старая шайка. Вы нас и не заметите.

– Не понимаю, зачем ты нас втравил в эту историю, – проворчала мать.

– Я не мог решить, какую девушку пригласить, и поэтому пригласил их всех, – абсолютно честно ответил Джек и широко улыбнулся.

* * *

Уик-энд, предшествовавший балу, Ева провела дома, в Нокглене.

– Я слишком долго откладывала это, – призналась Ева Бенни в пятницу вечером, когда они ехали в автобусе. – Но я просто не могла бросить все на Кит. Как по-твоему, мать Фрэнсис понимает это?

– Спроси ее сама, – ответила Бенни.

– Спрошу. Она сказала, что хочет попросить меня об одной услуге. Как ты думаешь, что это может быть?

– Попробуем догадаться. Помочь ей посадить марихуану в огороде?

– Я бы с удовольствием. Но лично я думаю, что она хочет попросить меня прочитать шестиклассницам курс лекций о сексе. Учитывая мой большой опыт по отбиванию атак Эйдана Линча.

– Или отвезти пожилых монахинь на экскурсию в Белфаст и сводить их в кино на эротический фильм.

– Или привести Шона Уолша в художественную мастерскую, задрапировать тряпкой его важнейшие части и преподать им урок жизни.

Они смеялись так, что водитель Майки попросил не отвлекать его.

– Вы напоминаете героев комиксов Матта и Джеффа. Знаете, о ком я говорю? – крикнул им он.

Они знали. Отличительной чертой Майки являлась тактичность: Матт был верзилой, а Джефф – коротышкой.

Разговор происходил на кухне.

– Я не могу ей отказать, – сказала мать Фрэнсис Еве.

– Можете, мать Фрэнсис. Еще как можете, разрази меня гром.

– Ева, что за выражения!

– Честное слово, вы можете всё. И всегда могли. Если у вас было такое желание. Всегда.

– Не знаю, с чего ты это взяла.

– С того, что жила здесь и наблюдала за вами. Вы можете сказать матери Клер, что община не хочет ее принять потому же, почему собственная дублинская община хочет избавиться от нее на Рождество.

– Так говорить немилосердно, а поступать тем более.

– Кто сказал, что мы должны всегда поступать милосердно?

– Кажется, мы здесь неправильно тебя воспитали. На самом деле милосердие является одной из частей жизни религиозной общины.

Обе рассмеялись.

– Мать, я не могу находиться с ней под одной крышей.

– Это вовсе не обязательно. Находиться с ней под одной крышей придется нам.

– Что вы хотите этим сказать?

– У тебя есть собственный дом. При желании ты можешь воспользоваться им.

– Еще одна ваша интрига!

– Если ты думаешь, что я с помощью интриг организовала приезд матери Клер только для того, чтобы отправить тебя в этот коттедж, значит, ты действительно ничего не понимаешь.

– Да, пожалуй, это уже чересчур, – согласилась Ева.

– Тогда действуй.

– Нет.

– Почему? Назови хоть одну причину.

– Мне не нужна их благотворительность. Я не буду жить в их проклятом уютном домике как старый конюх, который надорвал спину, ухаживая за хозяйскими лошадьми, и теперь готов из благодарности до конца жизни рвать на себе остатки волос.

– Это совсем не так.

– Так, мать Фрэнсис, именно так. Мою мать выгнали из Большого Дома, сочли недостойной переступать его порог и велели не возвращаться. Но не хотели, чтобы она умерла под забором, и отдали ей коттедж, в котором никто не хотел жить, потому что он стоял на отшибе, а самое страшное – находился рядом с католическим монастырем.

– Ева, этот домик нравился твоим родителям. Именно там они и хотели жить.

– Зато я не хочу.

– И даже посмотреть? Я положила на него столько трудов. Надеялась, что ты будешь довольна.

Лицо матери Фрэнсис было усталым и обиженным.

– Простите.

– Я была уверена, что тебе будет приятно иметь убежище. Но, кажется, ошиблась.

– Ладно, мать, я посмотрю на него. Только для того, чтобы доставить вам удовольствие. Но не им.

– Тогда мы сходим туда завтра утром. Проснемся и пойдем вместе.

– А моя комната?..

– Останется за тобой до самой смерти.

* * *

– Что скажешь? – Бенни с тревогой смотрела на Клодах.

– Роскошная ткань. Жалко резать.

– Ты видела, как одеваются люди, которые идут на бал. Это годится?

– Когда мы выйдем отсюда, народ попадает.

Бенни с сомнением посмотрела на наряд самой Клодах, состоявший из просторной белой накидки поверх темно-розового джемпера и коротенькой розовой юбочки, едва прикрывавшей бедра. Это было бы чересчур даже для Дублина, не говоря о Нокглене.

– Сделаем вырез вот… вот досюда.

Бенни стояла в одной комбинации. Ева сидела на батарее, курила и делала замечания.

Клодах указала место на куске черного бархата. Декольте должно было получиться чрезвычайно смелое.

– Докуда? – вскрикнула Бенни. Клодах повторила жест. – Я так и думала. Да я вывалюсь из него!

– Ты наденешь белье, которое этому помешает.