Текст книги "Небесный лабиринт. Искушение"

Автор книги: Мейв Бинчи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Мейв Бинчи
Небесный лабиринт. Искушение

Моему дорогому и любимому Гордону Снеллу

Глава первая

1949

Из кухни доносились невероятные ароматы. Бенни положила ранец и пошла на разведку.

– Торт еще не покрыли глазурью, – объяснила Патси. – Хозяйка сделает это сама.

– Что на нем будет написано? – с жаром спросила Бенни.

– Наверное, «С днем рождения, Бенни», – пожала плечами Патси.

– А может быть, «Бенни Хоган, Десять».

– Никогда не видала таких надписей на торте.

– Я думаю, такие надписи делают, когда день рождения важный. Десять лет – это круглая дата.

– Может быть, – неуверенно ответила Патси.

– А желе готово?

– Желе в чулане. Только не тыкай в него, а то останется отпечаток пальца, и нас всех убьют.

– Не могу поверить, что мне уже десять, – сказала Бенни, довольная собой.

– Да, верно, сегодня большой праздник, – рассеянно ответила Патси, натирая противень куском промасленной бумаги.

– А что делала ты, когда тебе было десять лет?

– Разве не помнишь? У меня все дни были одинаковыми, – почему-то обрадовалась Патси. – В приюте один день похож на другой. Так было до тех пор, пока я не пришла оттуда прямо к вам.

Бенни любила слушать рассказы Патси о приюте. Они оказывались интереснее историй, описанных в книгах. Там была комната с двенадцатью железными койками, хорошие девочки и плохие девочки. Однажды у них нашли в волосах гнид, и всех девочек обрили наголо.

– У вас должны были быть дни рождения, – упрямо сказала Бенни.

– Я их не помню, – вздохнула Патси. – Правда, одна монахиня говорила, что ребенок, родившийся в среду, всегда будет несчастным.

– Это было нечестно.

– Зато я узнала, что родилась в среду… А вот и твоя мать. Иди к ней и не отвлекай меня от работы.

Вошла Аннабел Хоган с тремя тяжелыми сумками в руках. Увидев, что дочь сидит на кухне и болтает ногами, она удивилась.

– Что-то ты рано сегодня… Подожди, сейчас отнесу сумки наверх.

Когда с лестницы донеслись грузные шаги матери, Бенни подбежала к Патси.

– Как ты думаешь, она купила?

– Не спрашивай меня, Бенни. Я ничего не знаю.

– Неправда, знаешь!

– Не знаю. Честное слово.

– Она ездила в Дублин? На автобусе?

– Ничего подобного.

– Но она должна была! – расстроилась девочка.

– Нет. Ее не было совсем недолго… Она ходила в город.

Бенни задумчиво облизала ложку.

– Сырое тесто вкуснее.

– Ты всегда так говорила. – Патси посмотрела на нее с любовью.

– Когда мне будет восемнадцать и я смогу делать все, что мне нравится, то буду есть все свои торты сырыми! – заявила Бенни.

– Не будешь. Когда тебе исполнится восемнадцать, ты станешь беречь фигуру и вообще не будешь есть мучное.

– Я всегда буду любить торт.

– Это ты сейчас так говоришь. Посмотрим, что ты запоешь, когда захочешь, чтобы в тебя влюбился какой-нибудь парень.

– А ты хочешь, чтобы в тебя влюбился какой-нибудь парень?

– Конечно. А как же.

– Какой парень? Я не хочу, чтобы ты ушла от нас.

– Не будет у меня никакого парня. Я – никто. Приличный парень обо мне и не подумает. Я из приюта, у меня нет ни родных, ни прошлого.

– Неправда, у тебя есть прошлое! – воскликнула Бенни. – Им будет с тобой интересно.

Но на продолжение дискуссии уже не было времени. Мать Бенни сняла пальто, вернулась на кухню и начала готовить глазурь.

– Мама, ты сегодня была в Дублине?

– Нет, детка. Мне нужно было приготовиться ко дню рождения.

– Просто я подумала…

– Знаешь, дни рождения сами не устраиваются. – Слова были резкими, но сказаны добродушно. Бенни знала, что мать тоже предвкушает праздник.

– А папа придет домой есть торт?

– Да, придет. Мы пригласили гостей на половину четвертого. Значит, все соберутся только к четырем, пить чай мы сядем не раньше половины шестого, а за торт примемся, когда твой папа закончит работу и вернется.

Отец Бенни владел магазином мужской верхней одежды, стоявшим в центре Нокглена. По субботам там велась самая бойкая торговля: приезжали фермеры из окрестных деревень и приходили мужчины, которых жены посылали к мистеру Хогану или его старому помощнику Майку – портному, работавшему в магазине с незапамятных времен. С тех пор, как молодой мистер Хоган купил этот бизнес.

Бенни обрадовалась – отец придет к чаю, и именно тогда ей будут дарить подарки. Отец сказал, что ее ждет чудесный сюрприз. Бенни знала, что это будет бархатное платье с белым кружевным воротником и туфельки в тон. Она мечтала о таком наряде с самого Рождества, когда была с родителями в Дублине и видела, как девочки танцевали на сцене в розовых бархатных платьях.

Говорили, что такие платья продают в универмаге «Клери», расположенном всего в нескольких минутах ходьбы от Набережной, на которой останавливался нокгленский автобус.

Бенни была девочкой высокой и плотной, но считала, что розовое бархатное платье сделает ее такой же изящной, какими были балерины на сцене, а ее ступни в туфельках с острыми носами и помпонами перестанут казаться большими и плоскими.

Приглашения на день рождения были разосланы десять дней назад. На праздник должны были прийти семь одноклассниц, дочери фермеров, живших в окрестностях Нокглена. И Майра Кэрролл, дочь владельцев бакалеи. У аптекаря Кеннеди имелись только сыновья, а дети доктора Джонсона были слишком малы и тоже не могли прийти. Пегги Пайн, владелица магазина женской одежды, сказала, что может прислать свою племянницу. Бенни заявила, что чужие девочки ей не нужны, и все испытали облегчение, когда услышали, что эта племянница по имени Клодах тоже не захотела идти к незнакомым.

Мать настояла на том, чтобы пригласить Еву Мэлоун. В этом не было ничего хорошего. Ева жила в монастыре и знала все секреты монахинь. Кое-кто в школе говорил: посмотрите, мать Фрэнсис никогда не ругает свою любимицу. Другие заявляли, что монахини вынуждены держать ее из милости, а потому относятся к ней хуже, чем к другим девочкам, родители которых что-то жертвуют на содержание монастыря Святой Марии.

Ева была маленькая и смуглая. Временами она напоминала эльфа; ее острые глаза вечно зыркали туда и сюда. Бенни ее и любила и не любила одновременно. Она завидовала ее быстроте, ловкости и умению лазать по заборам. У Евы была своя комната в монастыре, куда другим девочкам приходить не разрешалось. Одноклассницы говорили, что в этой комнате есть круглое окно, выходящее на город, и что Ева сидит у него и наблюдает, кто куда пошел и с кем. Она никогда не уезжала на каникулы и все время жила с монахинями. Иногда мать Фрэнсис и мисс Пайн из магазина женской одежды брали ее с собой в Дублин, но Ева никогда не оставалась там на ночь.

Когда однажды школьниц повели на прогулку, Ева показала им один коттедж и сказала, что он был ее домом. Он стоял в гуще домиков, каждый из которых окружал низкий каменный забор. Оттуда было удобно смотреть на раскинувшуюся внизу заброшенную каменоломню. Ева сказала, что когда она станет старше, то будет жить как захочет, не позволит приносить себе молоко, которое оставляют у двери, и не будет пользоваться вешалками. Свою одежду она будет класть прямо на пол, потому что ей так нравится.

Некоторые девочки слегка испугались. Никто не подтвердил рассказ Евы, но никто и не опроверг его. Ева была странная. Она могла придумать что угодно, а когда ей верили, говорила: «Обманули дурака на четыре кулака!»

Бенни не хотела приглашать Еву, но мать впервые в жизни настояла на своем.

– У этой девочки нет дома. Она должна прийти к тебе на праздник.

– Мама, у нее есть дом. Она может бегать по всему монастырю.

– Это не то же самое. Бенни, она придет к тебе. Больше я повторять не буду.

Ева прислала в ответ очень вежливое письмо и сообщила, что с удовольствием принимает приглашение.

– Они научили ее красиво писать, – похвалил Еву отец Бенни.

– Они решили сделать из нее леди, – сказала мать. Но никто из родителей не объяснил, почему это так важно.

– Когда у Евы бывает день рождения, ей дарят только образки и сосуды для святой воды, – сообщила Бенни. – Понимаете, у монахинь больше ничего нет.

– О господи, от этого кое-кто перевернется в гробу на кладбище под тисами, – сказал отец Бенни, тоже не объяснив, почему.

– Бедный ребенок, – вздохнула мать.

– Она что, тоже родилась в среду, как Патси? – захлопала глазами Бенни.

– Почему ты так решила?

– Ребенок, который родился в среду, всегда будет несчастным, – как попугай, повторила девочка.

– Чушь, – отмахнулся отец.

– А в какой день родилась я?

– В понедельник. В понедельник, восемнадцатого сентября тысяча девятьсот тридцать девятого года, – сказала мать. – В шесть часов вечера.

Родители обменялись взглядами, очевидно, вспоминая, как долго они ждали своего первого и, как выяснилось впоследствии, единственного ребенка.

– Ребенок, родившийся в понедельник, бывает красивым, – состроила гримасу Бенни.

– Что ж, это верно, – откликнулась мать.

– Нет никого красивее Мэри-Бернадетты Хоган, почти десятилетней местной прихожанки, – сказал отец.

– У настоящих красавиц бывают светлые волосы, – проворчала Бенни.

– У тебя самые красивые волосы на свете. – Мать провела рукой по ее длинным каштановым локонам.

– Значит, я действительно красивая?

Родители заверили Бенни, что она просто красавица, и девочка решила, что ей купят платье. Сначала она немного волновалась, но теперь была в этом уверена.

На следующий день даже те школьницы, которых не пригласили на праздник, поздравили ее с днем рождения.

– Что тебе подарят?

– Не знаю. Это сюрприз.

– Может быть, платье?

– Да, я думаю, это будет платье.

– Давай, рассказывай.

– Еще не знаю, честное слово. Я увижу его только на дне рождения.

– Его купили в Дублине?

– Наверное.

Внезапно Ева сказала:

– Его могли купить и здесь. В магазине мисс Пайн полно нарядов.

– Не думаю, – помотала головой Бенни.

Ева пожала плечами.

– О'кей.

Другие девочки ушли.

Бенни повернулась к Еве.

– Почему ты сказала, что его купили у мисс Пайн? Ты ничего не знаешь.

– Я сказала «о'кей».

– А тебе самой когда-нибудь покупали платье?

– Да. Однажды мать Фрэнсис купила мне платье у мисс Пайн. Не думаю, что оно было новое. Наверное, кто-то вернул его, потому что в нем что-то было не так.

Ева не оправдывалась. У нее горели глаза; она была готова все объяснить, еще не выслушав обвинения.

– Ты этого не знаешь.

– Нет, но догадываюсь. Матери Фрэнсис просто не хватило бы денег на новое.

Бенни посмотрела на нее с уважением и смягчилась.

– Ну, я тоже не знаю. Только думаю, что они купят мне то красивое бархатное. Но могут и не купить.

– Они все равно купят тебе что-нибудь новое.

– Да, но в бархатном я была бы красавицей, – ответила Бенни. – В бархатном платье все бывают красавицами.

– Не думай об этом слишком много, – предупредила Ева.

– Может быть, ты права.

– Спасибо за приглашение. Я не знала, что нравлюсь тебе, – сказала Ева.

– Да, нравишься. – Бедная Бенни покраснела.

– Хорошо. А ты не передумаешь, когда узнаешь меня лучше?

– Нет! Ни за что! – чересчур поспешно воскликнула Бенни.

Ева долго смотрела на нее в упор.

– Ладно, – сказала она. – Увидимся днем.

Утром по субботам девочки ходили в школу. Когда в половине первого прозвучал звонок, все высыпали в школьные ворота. Все, кроме Евы, которая пошла на монастырскую кухню.

– Перед уходом тебя придется накормить повкуснее, – сказала сестра Маргарет.

– Люди не должны думать, что, когда девочка из монастыря Святой Марии приходит к кому-то на чай, она ест все подряд, – добавила сестра Джером. При Еве данную тему старались не затрагивать, но для сестер это было большое событие. Их воспитанницу впервые пригласили на праздник. За нее радовался весь монастырь.

Когда Бенни шла по городу, мистер Кеннеди позвал ее в аптеку.

– Одна птичка принесла мне на хвосте, что сегодня у тебя день рождения, – сказал он.

– Мне десять лет! – похвасталась девочка.

– Знаю. Я помню, как ты родилась. Твои мама и папа были очень довольны. И ничуть не расстроились, что у них родилась девочка.

– Думаете, они хотели мальчика?

– Всякий, у кого есть свое дело, хочет мальчика. Правда, у меня их трое, но я не уверен, что кто-нибудь из них займет мое место. – Он тяжело вздохнул.

– Ну, наверное, мне лучше…

– Нет-нет. Я позвал тебя сюда, чтобы сделать подарок. Вот тебе пакетик ячменного сахара.

– Ох, мистер Кеннеди… – пролепетала ошарашенная Бенни.

– Не стоит благодарности. Ты замечательная девочка. Я всегда говорю себе: «Вот идет славная малышка Бенни Хоган».

На пакетик упал солнечный луч. Бенни оторвала уголок и начала есть лакомство.

Десси Бернс, хозяйственный магазин которого находился рядом с аптекой, одобрительно сказал:

– Ты, Бенни, как и я сам, всегда не прочь поесть. Как поживаешь?

– Мистер Бернс, сегодня мне десять лет.

– Боже мой! Вот здорово! Будь ты на шесть лет старше, я пригласил бы тебя в пивную Ши, посадил к себе на колени и угостил стаканчиком джина.

– Спасибо, мистер Бернс. – Девочка посмотрела на него с опаской.

– Как дела у отца? Только не говори мне, что он нанимает новых продавцов. Полстраны эмигрирует, а Эдди Хоган решил расширить дело.

У Десси Бернса глазки были маленькие, как у свиньи. Он с нескрываемым интересом смотрел на другую сторону улицы, где находился магазин «Мужская верхняя одежда Хогана». Отец Бенни пожимал кому-то руку – не то мужчине, не то мальчику. Бенни решила, что незнакомцу лет семнадцать. Он был худой и бледный, держал чемодан и смотрел на вывеску над дверью.

– Я ничего об этом не знаю, мистер Бернс, – сказала она.

– Милая девочка, мой тебе совет: держись подальше от бизнеса. От него одно расстройство. Будь я женщиной, ни за что бы им не занимался. Только и знал бы, что целый день есть ячменный сахар.

Бенни пошла дальше и миновала пустой магазин, про который люди говорили, что его хочет открыть настоящий итальянец, приехавший из самой Италии. Рядом была обувная мастерская. Ей помахали Пакси Мур и его сестра Би. У Пак-си была кривая нога. Он не посещал церковь, но говорили, что священники раз в месяц сами приходят к нему, выслушивают его исповедь и отпускают грехи. Бенни слышала, что за таким разрешением они обращались в Дублин (если не в сам Рим); во всяком случае, никто не говорил, что Пакси грешник или не принадлежит к лону римско-католической церкви.

А потом она очутилась у своего дома, который назывался Лисбег. На крыльце сидел их новый пес по кличке Шеп, наполовину колли, наполовину овчарка, и грелся на сентябрьском солнышке.

Через окно был виден накрытый стол. Ради такого случая Патси начистила медную дощечку и дверные ручки, а мать привела в порядок палисадник. Бенни доела ячменный сахар, чтобы ее не обвинили в поедании сладостей на глазах у людей, и вошла в дом с черного хода.

– Это животное и словом не обмолвилось, что ты идешь, – недовольно сказала мать.

– Он не должен лаять на меня. Я своя, – принялась защищать пса Бенни.

– Шеп залает на кого-нибудь только когда рак на горе свистнет… Ну, как дела в школе? Тебя поздравили?

– Да, мама.

– Это хорошо. Потому что когда они придут днем, то вряд ли тебя узнают.

У Бенни все запело внутри.

– Значит, до начала праздника я надену что-то новое?

– Да. Перед приходом гостей ты будешь выглядеть как картинка.

– А можно надеть его сейчас?

– Почему бы и нет? – Судя по всему, матери и самой не терпелось посмотреть на нарядную дочь. – Сначала умоешься, а потом наденешь. Подарок наверху.

Бенни терпеливо стояла в большой ванной и ждала, пока ей потрут шею. Осталось недолго.

Потом девочку повели в спальню.

– Закрой глаза, – сказала мать.

Когда Бенни открыла их, то увидела на кровати толстую темно-синюю юбку и красно-синий свитер с узором острова Фэр[1]1
  Свитер с узором, типичным для жителей ирландского острова Фэр. Большинство ирландских рыбаков не умели плавать, часто тонули, и утопленников можно было опознать только по особому узору на свитере. – Здесь и далее прим. пер.


[Закрыть]. В коробке лежали крепкие темно-синие ботинки, а рядом с ними – аккуратно сложенные красивые белые носки. Из оберточной бумаги выглядывала маленькая красная наплечная сумка.

– Весь наряд целиком! – воскликнула мать. – Пегги Пайн одела тебя с головы до ног…

Аннабел отошла немного назад, чтобы увидеть реакцию дочери на подарок.

Бенни потеряла дар речи. Никакого бархатного платья с красивым кружевным воротником. Вместо мягкого бархата, который так приятно гладить, грубая шерсть, напоминающая конский волос. Вместо нежно-розового – практичные темные тона. А обувь! Где туфли с острыми носами?

Бенни закусила губу и не дала воли слезам.

– Ну, что скажешь? – Мать гордо улыбалась. – Папа сказал, что тебе нужно купить ботинки и сумочку, иначе наряд будет неполный. Мол, человеку раз в жизни бывает десять лет. Как-никак, двузначная цифра.

– Красиво, – пробормотала Бенни.

– Замечательный свитер, правда? Я нарочно попросила Пегги подобрать что-нибудь прочное. Сказала, что мне нужна вещь, которая не порвется и не протрется на локтях несколько лет.

– Замечательный, – сказала Бенни.

– Пощупай его, – посоветовала мать.

Но Бенни этого не хотелось. Перед ее глазами еще стоял бархат, который так приятно гладить.

– Мама, я оденусь сама. Потом спущусь и покажу тебе, – сказала она.

Девочка цеплялась за соломинку.

К счастью, у Аннабел Хоган еще была тысяча неотложных дел. Она начала спускаться по лестнице, когда раздался телефонный звонок.

– Это наверняка папа, – довольно сказала она и ускорила шаг.

Бенни рыдала, уткнувшись в подушку, но все же слышала обрывки разговора.

– Эдди, ей очень понравилось. Знаешь, мне даже показалось, что это было уже чересчур. У нее глаза разбежались. Столько вещей! Сумка, ботинки, а вдобавок носки. В ее возрасте дети не привыкли к такому количеству подарков. Нет, еще нет. Она одевается. Ей пойдет…

Бенни медленно встала с кровати и со страхом подошла к гардеробу. Большое зеркало отразило коренастую девочку в рубашке и панталонах, с натертой докрасна шеей и красными от слез глазами. Никто и не собирался наряжать ее в розовое бархатное платье и туфельки с острыми носами… Почему-то она вспомнила серьезное маленькое лицо Евы Мэлоун, которая уговаривала ее не слишком мечтать о платье из Дублина.

Наверное, Ева все знала с самого начала. Может быть, она была в магазине, когда мама покупала всё это… все эти ужасные вещи. Как обидно, что Ева знала об этом раньше, чем она сама. Но у Евы никогда не было ничего нового. Ева знала, что платье, в котором она придет сегодня на день рождения, кто-то отверг. Бенни вспомнила ее слова «они все равно купят тебе что-нибудь новое» и поклялась, что родители никогда не узнают о том, как она разочарована. Никогда.

Остаток дня Бенни запомнился плохо, потому что она была жестоко разочарована. Девочка помнила, что в начале праздника произносила правильные слова, издавала правильные звуки и двигалась как кукла. Майра Кэрролл пришла в нарядном платье с шелестящей нижней юбкой. Его прислали из Америки.

Были какие-то игры с призами для всех. Мать Бенни купила в магазине Берди Мак несколько пакетиков со сладостями, каждый в обертке своего цвета. Дети ели с удовольствием, но разрезание торта было решено отложить до прихода с работы отца Бенни.

Они слышали, как зазвонили церковные колокола. Этот протяжный звон раздавался над Нокгленом дважды в день – в полдень и в шесть вечера. Колокола призывали к молитве и позволяли точно определять время. Но отца Бенни все не было.

– Надеюсь, Эдди не заболтался с покупателем. Неужели он забыл, какой сегодня день?

– Ничего подобного, мэм. Похоже, он уже идет. Шеп встал и потянулся. Это означает, что хозяин идет домой.

Действительно, отец вошел через полминуты и тревожно спросил:

– Я не опоздал? Ничего не пропустил?

Его усадили, дали чашку чая и сосиску с булочкой. Тем временем дети собрались, а Аннабел для пущего эффекта задернула шторы.

Бенни пыталась не обращать внимания на прикосновение к шее грубошерстного свитера. Старалась искренне улыбаться отцу, который прибежал из магазина, боясь пропустить зрелище.

– Тебе нравится наряд… твой первый полный наряд? – спросил он.

– Папа, он очень красивый. Ты же видишь, я в нем.

Другие дети, жившие в Нокглене, на первых порах хихикали, когда Бенни говорила «папа». Они называли своих отцов «дэдди» или просто «да». Но теперь к этому привыкли. Тут было так принято. Бенни была единственной, кто не имел братьев и сестер; большинству приходилось делить маму и папу с пятью-шестью другими отпрысками. Один ребенок в семье был редкостью. Собственно, такой была только Бенни. И, конечно, Ева Мэлоун. Но Ева не считалась. У нее вообще не было родных.

Когда внесли торт, Ева стояла рядом с Бенни.

– Неужели это все тебе? – со священным ужасом прошептала она ей на ухо.

Платье, в котором пришла Ева, было больше на несколько размеров. Сестра Имельда – единственная в монастыре, которая умела управляться с иголкой – слегла, так что ушить платье было некому. Оно висело на девочке, как занавеска.

В пользу платья можно было сказать только одно: оно красное и явно новое. Восхищаться и расхваливать было нечего, но казалось, что Ева Мэлоун выше этого. То, как она стояла в длинном мешковатом платье, добавляло Бенни смелости. По крайней мере, ее собственный ужасный наряд был ей по размеру. Конечно, он ничем не напоминал обычное нарядное платье, не говоря о платье ее мечты, но выглядел вполне прилично, в отличие от платья Евы. Бенни расправила плечи и вдруг улыбнулась маленькой Еве.

– Остатки возьмешь с собой, – сказала она.

– Спасибо. Мать Фрэнсис с удовольствием съест кусочек торта.

И это произошло. Зажгли свечи, затем все спели «С днем рожденья тебя», именинница набрала в рот побольше воздуха и задула пламя. Потом дети захлопали, а когда шторы раздвинули снова, Бенни увидела худого юношу, которому ее отец пожимал руку. Он был слишком стар для дня рождения. Должно быть, его пригласили пить чай со взрослыми, которые должны были прийти позже. Он очень худой и бледный, с пронизывающим и холодным взглядом.

– Кто это был? – спросила Ева у Бенни в понедельник.

– Новый продавец, который будет работать в магазине моего отца.

– Страшный, правда?

Теперь они были подругами и во время перемены вместе сидели на каменном парапете, ограждавшем двор школы.

– Да. Думаю, все дело в его глазах.

– Как его зовут? – спросила Ева.

– Шон. Шон Уолш. Он собирается жить над магазином.

– Фу! – воскликнула Ева. – Значит, он будет ходить к вам есть?

– Слава богу, нет. Это единственное утешение. Мать пригласила его в воскресенье на ленч, а он прочитал целую речь о том, что не хочет отваживаться или как-то в этом роде…

– Одалживаться.

– Да, как-то так. В общем, он сказал, что не будет этого делать. Наверное, он имел в виду еду. Сказал, что сам будет заботиться о себе.

– Вот и хорошо, – кивнула Ева.

– Мама сказала… – нерешительно начала Бенни.

– Да?

– Если ты захочешь прийти к нам еще раз в удобное для тебя время, это будет… это будет хорошо.

Бенни говорила ворчливо, словно боялась, что приглашение отвергнут.

– С удовольствием, – ответила Ева.

– В будний день ты можешь прийти к чаю, а в субботу или воскресенье – к обеду.

– Я приду в воскресенье. Понимаешь, по воскресеньям в монастыре очень тихо. Все сестры молятся.

– Ладно, я скажу ей. – Насупленные брови Бенни приняли прежнее положение.

– Правда, есть одна вещь…

– Какая? – Бенни не понравилось выражение лица Евы.

– Я не смогу пригласить тебя к себе. Понимаешь, в нашу трапезную приводить посторонних нельзя.

– Это не имеет никакого значения. – У Бенни отлегло от сердца. Единственное препятствие оказалось пустяком.

– Конечно, когда я вырасту и буду жить в своем коттедже, то смогу пригласить тебя в гости, – серьезно сказала Ева.

– Это действительно твой коттедж?

– Я же сказала! – вспыхнула Ева.

– Может быть, это твой дом понарошку, – принялась оправдываться Бенни.

– Как это понарошку? Он мой. Я родилась там. Он принадлежал моей матери и моему отцу. Они оба умерли. Значит, дом мой.

– А почему ты не можешь жить там сейчас?

– Не знаю. Сестры говорят, я слишком маленькая, чтобы жить одной.

– Конечно, чтобы жить одной, ты слишком маленькая, – подтвердила Бенни. – Но почему ты не можешь туда приходить?

– Мать Фрэнсис говорит, что коттедж – это вещь серьезная. Называет его моим наследством. Говорит, что я не должна обращаться с ним как с кукольным домиком. Мол, это не игрушка.

Девочки на мгновение задумались.

– Может быть, она права, – пробормотала Бенни.

– Наверное.

– Ты заглядывала в его окна?

– Да.

– Из дома никто не выходил и не ругал тебя?

– Нет. Туда вообще никто не ходит.

– Почему? Оттуда открывается красивый вид на каменоломню.

– Они боятся заходить в коттедж. Там умерли люди.

– Люди умирают всюду, – пожала плечами Бенни.

Ева обрадовалась.

– Ты права. Я об этом не подумала.

– А кто умер в этом коттедже?

– Моя мать. А немного позже – отец.

– Ох…

Бенни растерялась. Ева в первый раз что-то рассказала о своей прежней жизни. Если кто-то задавал девочке вопросы, она обычно уходила с видом, который означал «не лезь не в свое дело».

– Но их нет в коттедже, сейчас они на небе, – в конце концов сказала Бенни.

– Да, конечно.

Похоже, настал очередной тупик.

– Я бы с удовольствием как-нибудь сходила с тобой и заглянула в окна.

Ева хотела что-то ответить, но тут к ним подошла Майра Кэрролл.

– Отличный был день рождения, Бенни, – сказала она.

– Спасибо.

– Правда, я не ожидала, что увижу там такое платье.

– Ты о чем? – спросила Бенни.

– Ну, Ева была в таком потрясающем платье. В длинном красном. Такое не каждый день увидишь, правда, Ева?

Лицо Евы напряглось и стало таким же, каким было прежде. Бенни это очень не понравилось.

– Я подумала, что оно очень необычное, – с легкой улыбкой сказала Майра. – Мы все обсуждали его по дороге домой.

Бенни обвела взглядом двор. Мать Фрэнсис смотрела в другую сторону.

Бенни Хоган быстро спрыгнула с забора и всей тяжестью обрушилась на Майру Кэрролл. Та упала и покатилась по земле.

– Майра, ты не ушиблась? – с фальшивым сочувствием спросила Бенни.

Мать Фрэнсис побежала к ним. Ее облачение развевалось на ветру.

– Что случилось, детка? – Она попыталась поднять Майру на ноги.

– Бенни… толкнула меня… – с трудом переводя дыхание, ответила Майра.

– Мать, мне очень жаль. Я такая неуклюжая. Я просто спрыгнула с забора.

– Ладно, ладно. Кажется, кости целы. Принесите ей табуретку. – Мать Фрэнсис возилась с отдувавшейся Майрой.

– Она сделала это нарочно.

– Тише, тише, Майра. Вот табуретка. Присядь.

Майра заплакала.

– Мать Фрэнсис, она рухнула на меня как куча кирпичей… Я только сказала…

– Мать, Майра сказала, что ей очень понравился мой день рождения. Мне очень жаль, – быстро перебила ее Бенни.

– Да. Бенни, тебе следует быть осторожнее. Не надо так прыгать. Все, Майра, хватит хныкать. Это нехорошо. Бенни перед тобой извинилась. Ты знаешь, что так вышло случайно. А теперь ступай и веди себя как большая.

– Я никогда не буду такой большой, как Бенни Хоган. И никто не будет.

Тут мать Фрэнсис рассердилась.

– Хватит, Майра Кэрролл. С меня достаточно. Возьми табуретку, ступай в раздевалку и сиди там, пока я тебя не вызову.

Мать Фрэнсис отвернулась и позвонила в колокольчик, давая знак, что перемена окончена. Никто не сомневался, что так и будет.

Ева долго смотрела на Бенни и молчала. А потом проглотила комок в горле.

Растерявшаяся Бенни только пожала плечами и развела руками.

Неожиданно Ева сжала ее руку.

– Когда-нибудь я стану большой и сильной и тоже заступлюсь за тебя, – сказала она. – Запомни мои слова, так и будет.

– Расскажите мне про Еву и ее родителей, – однажды вечером попросила Бенни.

– Ох, это было давно, – ответил отец.

– Но я этого не знаю. Меня тогда еще не было.

– Не стоит ворошить прошлое.

– Она моя подруга. Я хочу знать о ней все.

– Она не всегда была твоей подругой. Мне пришлось просить, чтобы ты пригласила ее на день рождения, – сказала мать.

– Не может быть. – Бенни уже не верилось, что все было именно так.

– Я рад, что Ева в воскресенье придет к нам обедать, – сказал Эдди Хоган. – Жаль, что мы не можем убедить этого заморыша из магазина прийти тоже. Мальчик твердо решил не вторгаться к нам, как он это называет.

Услышав это, Бенни обрадовалась.

– Эдди, он хорошо работает?

– Лучше не бывает, милая. Для нас это настоящее благословение. Он учится всему с таким же остервенением, как Шеп. Все повторяет так, словно хочет запомнить на всю жизнь.

– Майку он нравится? – поинтересовалась Аннабел Хоган.

– Ты же знаешь Майка, ему не нравится никто.

– И что именно ему не нравится?

– То, что Шон ведет учет. О господи, это совсем просто и по силам даже ребенку, но старый Майк все принимает в штыки. Говорит, что помнит мерки каждого, сколько они заплатили и что купили. И считает, что тот, кто это записывает, наносит ему личное оскорбление.

– Мама, а разве ты не можешь вести учет? – внезапно спросила Бенни.

– Нет, не могу.

– Но если это так просто, как говорит папа…

– Бенни, мама может это делать, но она должна заботиться о доме и о нас с тобой.

– О доме могла бы заботиться Патси. А если бы учет вела мама, тебе не пришлось бы платить Шону.

– Глупости, Бенни, – ответил отец.

Но это девочку не остановило.

– Почему? Майку понравилось бы, если бы в магазине была мама. Майк любит маму, а маме весь день было бы что делать.

Родители засмеялись.

– Хорошо быть ребенком, – сказал отец.

– Только дети думают о том, чем занять день, – подтвердила Аннабел.

Но Бенни лучше всех знала, что день матери отнюдь не заполнен. Она считала, что в магазине мать была бы на своем месте, но стало ясно, что слушать дочь не собираются.

– Как умерли родители Евы? – повторила девочка.

– О таких вещах не говорят.

– Почему? Их убили?

– Конечно, нет, – нетерпеливо ответила мать.

– Но тогда почему?..

– «Почему, почему»… – передразнил Бенни отец. – О господи…

– В школе нам говорят, чтобы мы всегда спрашивали, почему. Мать Фрэнсис говорит, что чему-то научиться может только любопытный человек! – гордо заявила Бенни.

– Мать Евы умерла во время родов. А чуть позже ее отец, помилуй его Господь, потерял рассудок и спрыгнул со скалы в каменоломню.

– Разве это не грех отчаяния? – Глаза Бенни округлились от ужаса.

– Да, история грустная. Но это случилось давно. Почти десять лет назад. Не стоит ворошить прошлое.

– Нет, дело не только в этом. Тут есть какая-то тайна.

– Нет никакой тайны, – честно ответил отец. – Ее мать была очень богатой женщиной, а отец – мастером на все руки. Он работал в монастыре и немного помогал в Уэстлендсе. Тогда об этом было много разговоров.

– Но ни тайны, ни скандала не было. – Лицо Аннабел Хоган избороздили тревожные морщины. – Они поженились. Обвенчались в католической церкви.

Бенни почувствовала, что ставни закрылись. Пришлось признать свое поражение.

Но позже она обратилась к Патси.

– Не надо расспрашивать меня за спиной родителей.

– Я и не расспрашиваю. Я спросила их, и они ответили. Мне просто хотелось выяснить, а вдруг ты знаешь что-то еще. Вот и все.