Текст книги "Воспоминания еврея-партизана"

Автор книги: Мейлах Бакальчук-Фелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 30
На линии фронта

Мы шли со своим длинным обозом в направлении Волынского местечка Владимирец, уже освобожденного Красной Армией. Шел отряд в несколько тысяч партизан, и с ним шла большая колонна мобилизованных крестьян. Это должен был быть наш подарок Красной Армии при встрече с ней.

Был морозный солнечный день. Немецкие самолеты беспрерывно нас сопровождали. Не помогло нам и то, что мы свернули с дороги в лес, который тянулся далеко по Волыни. «Мессершмитты» нас обнаружили, и немцы стали бомбить лес. Это был первый признак того, что мы находимся уже не в прифронтовой зоне, а на линии фронта.

К вечеру мы выбрались опять на дорогу. Немецкие самолеты не появлялись, но мы были в полной боевой готовности, ожидая встречи с немецкими фронтовыми частями.

Отряды расположились в деревнях вокруг Владимирца. Нами уже управлял штаб Красной Армии. Связные советских частей прибывали в наши деревни и передавали генералу указания о маршрутах нашего передвижения.

В деревнях вокруг Владимирца мы простояли несколько дней. По донесениям наших разведчиков немцы не пошли в направлении занятых нами деревень, а отступили по шоссе Ровно – Ковель. Но в лесах вокруг Владимирца продолжали орудовать банды бандеровцев, с которыми нам пришлось вести бои. Когда мы брали в плен раненых бандеровцев и спрашивали их, какой смысл имеет сейчас сопротивление с их стороны, ведь советские войска уже пришли в Западную Украину, они отвечали: «Мы знаем, что не в состоянии победить Красную Армию и погибнем в борьбе, но своей борьбой против русского империализма, „жидо-коммуны“ за „самостийну Украину“ мы войдем в историю».

Красная Армия продвигалась вперед. Наша бригада под командованием полковника Федорова и комиссара Кизи самостоятельно освободила Рафаловку и несколько населенных пунктов на линии железной дороги Сарны – Ковель.

В результате активных действий партизанских отрядов в тылу немецких войск линия фронта была разорвана. Немцы избегали встреч с партизанами и концентрировались в населенных пунктах вдоль железных дорог. Советские войска уже заняли ряд пунктов за Сарнами, расположенных намного западнее Ровно, а в это же время велись еще бои восточнее Ровно. Здолбуново, Дубно были еще в руках немцев. В их руках были еще железнодорожные линии Ровно – Луцк и Ровно – Ковель.

На нашем фронте действовали войсковые соединения под командованием генерала Ватутина, освободившие Киев и ведшие бои за освобождение Украины. Впоследствии в боях между Корецом и Гощей генерал Ватутин был убит бандеровцами[83]83
  Более подробно об обстоятельствах гибели генерала Ватутина см. в книге Ю. Д. Захарова «Генерал армии Н. Ф. Ватутин» (М., 1985).


[Закрыть].

Мы получили приказ штаба генерала Ватутина выйти в Цуманские леса и освободить железнодорожные станции и населенные пункты вокруг Клевани – Цумани, а затем вместе с советскими частями наступать на Ровно.

В предвечернее время, когда мороз крепчал и разыгралась снежная метель, засыпая дороги, наши караваны двинулись в путь. Мы знали, что нам предстоит выполнить трудное задание – вести бои с регулярными немецкими фронтовыми частями и к тому же на передовой линии фронта.

Наш маршрут был таков: Владимирец – Рафаловка, а затем Цуманские леса.

Во Владимирец мы вошли ночью. Увиденная здесь картина потрясла меня. До сих пор это впечатление не стерлось в памяти.

Длинная улица тянется к базару. Два ряда новых домов по обеим сторонам улицы. Видимо, евреи построили эти дома незадолго до начала войны. Дома стоят заколоченные, но ни один из них не разрушен. Лавки также стоят закрытые без малейшего повреждения.

Партизаны стали открывать дома, заходить туда. Все домашние вещи, кухонная утварь, одежда в шкафах – все было не тронуто и выглядело так, как евреи это оставили, когда их гнали в гетто и к траншеям смерти. В домах я видел детские игрушки, еврейские учебники, пальтишки, ботиночки…

Это была поистине страшная картина, подобного я не встречал ни в одном из разрушенных местечек.

Когда я вошел в один из этих еврейских домов, мне показалось, что я слышу шаги и из могил выходят евреи со своими женами и детьми, возвращаясь в свои дома. Все стояло на своих местах, как бы подготовленное для их встречи, как будто ничего не произошло. Не было ни резни, ни тотальных «акций». Дрожь насквозь меня пронизала, проникла во все уголки моего тела, сердце сжалось, как будто схваченное обручами. Руки и ноги онемели, и отвоеванная собственная жизнь казалась никчемной.

Я долго не мог находиться в еврейских домах Владимирца. Партизаны стали шнырять по шкафам, выносить на повозки одежду, даже мелочи. Я в глубине души осуждал это. Но даже Бескромный, официальный редактор газеты, и тот прихватил кое-что.

Мы стояли здесь на пороге свободы, и она показалась мне очень бледной, мало значащей. Уже тогда стали у меня обнажаться душевные раны. Мне не мила стала отвоеванная жизнь. Предстоящие бои с немцами меня совершенно не пугали. Мне даже хотелось погибнуть.

Мы ехали всю ночь. Мороз трещал. В своих заснеженных кожухах и папахах мы выглядели, как снежные бабы, двигающиеся между деревьями, и каждое наше слово так странно отдавалось, точно отзвук шагов по мерзлому снегу.

На рассвете мы въехали в деревню Старый Жолудск, расположенную на линии Сарны – Ковель. В ней мы пробыли целый день. Немецкие самолеты обнаружили наш обоз и стали его бомбить. Далее задерживаться здесь мы не могли.

На следующий день на рассвете, когда на небосклоне появилась утренняя синева, мы покинули Старый Жолудск.

Мы шли в направлении Цуманских лесов. Они велики и в южной их части – очень густые, они тянутся от Ровно до Луцка. Углубившись в лес километров на пятнадцать, мы натолкнулись на партизанские палатки. Здесь расположились партизаны Медведева. Медведевцы обосновались в Цуманском лесу и развернули свою активность в специальной области – по сбору сведений о неприятеле и его деятельности на Украине. Медведев вел эту работу на высоком профессиональном уровне. Он разослал своих агентов в города и имел своих разведчиков даже в немецких учреждениях. Собранные материалы Медведев передавал в Москву. В его рядах были партизаны, которые свободно владели немецким языком и проникали даже в гестаповские учреждения. Разведчики и диверсанты Медведева взрывали офицерские клубы и кинотеатры, учреждения, собирали фотографии видных нацистских деятелей, фотографировали военные объекты, и это было использовано советской авиацией при бомбардировках. В рядах медведевцев был ставший легендарным партизан-разведчик Николай Кузнецов[84]84
  Подробные сведения о партизанской деятельности Д. Н. Медведева и медведевцев приведены в книге С. Елисаветского «Полвека забвения» (с.223–239), а также в книге самого Медведева «Сильные духом».


[Закрыть].

Мы остановились на привал на партизанской базе медведевцев. Медведева и его партизан не было. Отдыхали недолго – был получен приказ ускорить марш и взорвать проходящую в лесу железнодорожную линию Брест – Ковель – Здолбуново.

Мы пересекли шоссе Луцк – Ровно и вступили в село, где за два часа до нашего прихода стояла немецкая дивизия. Если бы дивизия немного задержалась здесь, нам пришлось бы вступить с нею в бой. Это было бы наше первое сражение на линии фронта.

На рассвете мы оставили село и пошли в направлении на Цумань. Сплошь тянулись леса, но немецкие самолеты прощупали нас и в глубине леса. Они нас преследовали целый день на всем нашем марше по густому лесному массиву. И только толстые многолетние дубы, ольхи и сосны были нашими защитниками от «Мессершмиттов».

Глава 31
Наши последние партизанские бои

Самым трудным временем в нашей партизанской жизни стал период с середины января до начала февраля 1944 года. До этого времени мы вели бои с мелкими немецкими гарнизонами, бандеровцами, нападали на полицейские участки и совершали диверсионные акты – взрывали железнодорожные пути, мосты, военные и хозяйственные объекты. Военных действий такого масштаба, как в последние дни нашей партизанской деятельности, нам в прошлом вести не приходилось. У Цумани и на подступах к Ровно нам пришлось вести наступление против немецких воинских частей на передовой линии фронта. Положение партизанских отрядов было намного труднее, чем положение частей Красной Армии, которые имели хорошо подготовленных командиров, были оснащены современным оружием, зенитными орудиями, имели в своем распоряжении авиацию. У нас всего этого не было. Включенные в наши ряды в Дубницких лесах красноармейцы подтверждали, что воевать в партизанском отряде намного труднее и опаснее, чем в регулярном полку.

Штаб Соединения со всеми его управлениями остановился в селе Городище, в двенадцати километрах от Цумани. Бригады и отряды расположились в окрестных селах и лесах. Нам предстояло окружить немцев со всех четырех сторон. Весь день было спокойно. Нападение на немцев планировалось совершить неожиданно для них в поздние ночные часы.

Так и было. Партизанские отряды повели наступление на немецкие окопы со всех сторон глубокой ночью. Немцы оказали упорное сопротивление. Обе стороны несли большие потери. В сражении погибло много партизан. Среди них – отважный Ошер Маньковский. Он был тяжело ранен и скончался через несколько дней. Он был одним из выдающихся еврейских партизан, принимал участие во всех наших боях, проявил отвагу и героизм. В Цуманском сражении погибла героическая партизанка медицинская сестра Ваксман. Под вражеским обстрелом бежала она к раненому партизану, одному из поступивших к нам в Дубницком лесу красноармейцев, и была убита вражеской шрапнелью.

До утра продолжалось сражение с немцами. Небо было огненно-красное. Канонада слышна была на далеком расстоянии. Выбить немцев с их позиций не удалось, и партизанам пришлось отступить на свои базы в лесу.

На следующий день немцы бомбили наши базы. Каждые пятнадцать-двадцать минут налетали эскадрильи самолетов и сбрасывали бомбы. Зениток и самолетов для ведения борьбы с немецкими самолетами у нас не было. Хотя мы хорошо замаскировали наш обоз и подготовили глубокие окопы, среди партизан было много раненых. Налеты вражеских самолетов продолжались целый день, и только к концу дня притихло.

Всю ночь готовили мы обоз, чтобы отвести его поглубже в лес. Другие партизанские отряды также оставили деревни и ушли в глубину леса, отыскивая наиболее густые лесные массивы из лиственных деревьев. Немцы и здесь отыскали нас и стали забрасывать тяжелыми бомбами. Одна бомба упала недалеко от редакционной повозки. Лошадь была убита, а я остался жив.

Обоз пошел еще глубже в лес, но немецкие самолеты преследовали нас до конца дня. Мы вырыли глубокие окопы и ждали помощи от частей Красной Армии. Особенно нуждались мы в помощи авиации. Однако помощи от советских частей мы так и не дождались. Наша разведка тем временем установила, что к немцам прибыли еще две дивизии и они окружают Цуманский лес.

Отряды были перестроены, и бой продолжился. Два дня длилось упорное сражение. Немцы получили новое подкрепление. Решено было поскорее переместиться в сторону советских частей.

Всю ночь искали мы выход из немецкого окружения. Мороз ослаб, пошел мокрый снег, потом снег с дождем. Дороги размыло, и образовались большие лужи. Возы стали вязнуть. Приходилось перепрягать лошадей и вытаскивать повозки из болота.

Над лесом спустился туман. Немцы стали вокруг нас пускать осветительные ракеты. Кольцо ракет все сжималось и сжималось. Нам казалось, что вот-вот они нас возьмут в клещи. Мы стали искать место в лесу, где бы укрыться от ракет. Но куда бы мы ни ткнулись, ракеты освещали нас.

Та ночь была страшной. Как будто дьяволы соревновались между собой, кто захватит нас в сети. Мы находились в ужасном заколдованном круге. Мне это напомнило ту ночь, когда я с детьми своей сестры и сыном Нисона Боброва блуждал в Бродницком и Сварыцевичском лесах, когда мы встретили молодого стройного крестьянина Моисея, поведшего нас в дикую, темную гущу Сварыцевичского леса, где мы находились в окружении волчьих стай и диких кабанов. Так же и теперь немецкие ракеты сверкали, как огненные волчьи глаза. Я подумал, что тогда было начало моего лесного мученичества, а теперь его финал – смерть.

Но вот ракеты стали удаляться и перестали так ярко освещать нас. Мы забрались в лесную чащу, где немцы нас потеряли из виду, а затем пошли в другом направлении.

Рассвет наступил внезапно. Разведка установила, что в окрестных селах находятся немцы.

Целый день немцы не знали, где мы находимся. Самолеты рыскали вблизи, но не могли нас обнаружить. Мы хорошо замаскировались. К тому же густой туман опустился над лесом. Но мы по-прежнему были окружены со всех сторон. Наша разведка под командованием Алика Абугова к вечеру донесла, что обнаружила узкую полоску, свободную от немцев. Мы ночью пустились по этой дороге, змеившейся по лесу и полю. Этот маршрут оказался удачным, и мы выбрались из окружения.

Всю ночь напролет двигались мы по этой дороге, пока не добрались до села Старый Жолудск, где находилась советская дивизия. Деревня была полна советскими войсками.

Утром произошла встреча между генералом нашего Соединения и генералом советских войск. Нам было приказано вернуться к Цумани и выбить оттуда немцев. Нам была обещана помощь авиацией. Раненые партизаны были отправлены в госпиталь в Сарны, а все отряды в тот же день пошли в направлении Цумани.

Опять завязался бой с немцами в Цумани. Страстно дрались все отряды. Среди них сражался и отряд имени Ворошилова, который продолжали называть «еврейским отрядом», хотя большинство его к тому времени составляли неевреи. Немцы были отброшены от Цумани, и открылась дорога к Ровно.

У ворот Ровно немцы оказали ожесточенное сопротивление, но в конце концов вынуждены были отступить. Со стороны Здолбунова наступали советские полки, а со стороны Вокзальной улицы – партизанские отряды.

Первым партизанским отрядом, ворвавшимся на окраины города и ведшим ожесточенное сражение на улицах Ровно, был отряд имени Ворошилова. Еврейские партизаны Алик Абугов, Тульчин, Лейвик Фишман, Лазарь Бромберг, Саул Галицкий, М. Цацкес, Перчик, Борух Маньковский, сын моей сестры Мойше Ланда, Зелик Койфман, Исер Глезер, Губерман, трое братьев Шейман, Мойше Туркенич, Фридман проявили героизм при освобождении Ровно. Можно сказать, что этот город был освобожден при активном участии отряда, созданного серниковскими евреями.

Глава 32
Оставляем партизанские леса

После освобождения Ровно из отрядов нашего Соединения продолжали воевать только расположенные в тех местечках и селах, вокруг которых в лесах орудовали не прекратившие свою борьбу банды бандеровцев. Они нападали на советские воинские части и на представителей советской власти, когда те появлялись в деревнях.

В некоторых деревнях, как только они были освобождены Красной Армией, поселились евреи. Был февраль, стояли крепкие морозы. Евреи, скрывавшиеся в лесах, спешили в деревни, где найти теплое жилье и раздобыть пищу было легче, чем в городах. Никто из них не думал, что в обстановке побед Красной Армии бандеровцы продолжат свою деятельность. Но они горько ошиблись.

И эта ошибка была причиной многих жертв. Даже в партизанское село Озеры, давшее приют десяткам евреев, спасшее их от фашистов и гитлеровских палачей, проникли бандеровцы и убили отважного еврейского партизана Бегуна из Высоцка и молодую женщину Клес из Домбровиц с ее пятилетним мальчиком. В селе Сварыцевичи бандеровцы безжалостно убили партизана Грицюка со всеми его детьми. Маленький ребенок Грицюка был изрублен топором.

Таких случаев было много в разных местах. Советские армейские части вели ожесточенные бои с бандеровцами. Партизанские отряды также включились в борьбу с ними.

Партизаны нашего Соединения откликнулись на призыв отправиться в польские леса для продолжения борьбы против нацистов. Некоторые евреи записались в десантную группу, которая готовилась к высадке на чехословацкой территории. Многие молодые евреи вступили в ряды Красной Армии.

Война продолжалась с еще большей ожесточенностью. Эшелон за эшелоном с военными и снаряжением продолжали идти на фронт. Вблизи освобожденных городов и населенных пунктов, где мы находились, шли бои. В Ковеле еще держались немцы, и советские войска вели наступление на Дубно. Немецкая авиация днем и ночью бомбила освобожденные города и местечки Волыни. Бомбежки разрушали города и приводили к человеческим жертвам.

В этой военной вакханалии каждый из нас был подавлен. И не только из-за воздушных налетов, но и из-за чувства удручения. Сердце было сжато, и большой клубок ран стал разворачиваться. В одной книге сказано, что когда наступит свобода, оголятся у освобожденного человека все его раны; до этого цепь рабства крепко сковывала его и скрывала его раны, но как только цепь разорвется, страшно разболятся все его раны.

Во время страшных потерь, находясь в тисках гетто, все были как бы в состоянии оцепенения, парализованности. Все были охвачены безнадежностью и отчаянием. Люди отдавались на волю злобного рока, подчиняясь ему. В большинстве случаев умерла всякая инициатива, а мысль была скована чувством апатии и неизбежности судьбы. Даже дети своими мыслями похожи были на дряхлых стариков, толкуя, что это страшное время – веление судьбы. Моя дочурка Фелинька все время успокаивалась своими умными и сердечными словами: «Папочка, где это сказано, что я должна жить 70–80, а не 16–18 лет?» Я слышал как маленькие дети говорили с безразличием: «Роют ямы». Маленькие дети за несколько дней до резни играли в переулках гетто в игру «Как немцы нападают на евреев». Одна группа детей была евреями, другая – немцами.

Дети гетто хорошо знали горькую действительность, знали о немецких «акциях» против евреев, предчувствовали гибель, которая прекратит их молодую жизнь, и все же играли, чтобы хоть на короткое время рассеяться и забыться перед грозной мыслью о смерти.

В партизанских буднях стремление мстить врагу превышало все. Промежутки между одним боем и другим были коротки. Боевой пыл не остывал ни на минуту, и поэтому открытые раны страшной трагедии не раздражались в такой мере, как это стало, когда мы вышли из лесов. Безмерно разболелись раны у каждого еврейского партизана. Был подведен итог, оказавшийся с таким громадным кровавым дефицитом. Редко у кого остались жена, ребенок, брат или сестра, с которыми можно было дальше шагать по жизни.

Труден был путь к нашей свободе. Немало партизанской крови было пролито на дорогах и тропинках, в лесах и на полях. Но еще труднее было «встречать и приветствовать жизнь».

Очень тяжело было ступать на землю разрушенных еврейских городов и местечек. Ноги одеревенели, и мы шатались, как годовалые дети. Ужасающе выглядела панорама каждого еврейского поселения. Еврейские дома были превращены в кучи пепла. В сохранившихся домах окна и двери выломаны, настежь распахнуты. Не менее болезненную картину представляли дома, где поселились новые хозяева. В еврейские жилища вселились люди другого народа, с другим языком.

С тяжелым чувством шли мы от улицы к улице, от одного ряда домов к другому. Казалось, что вот-вот распахнутся двери и навстречу тебе выйдут добросердечные волынские евреи, а со двора вылетят еврейские дети, или что вот сейчас выйдут из домов и дворов святые мученики, из каждой щели выйдут умерщвленные и раздастся песня еврейских детей о козочке и красных апельсинах. Получилось так, что мы, оставшиеся в живых, выглядели, как выброшенные из пращи камни, как опавшие со сваленных деревьев листья.

Местное нееврейское население в большинстве своем, на девяносто пять процентов, осталось жить на оккупированной немцами территории. Многие впитали в себя полную дозу антисемитизма и охотно приветствовали истребление евреев. Безусловно, были гуманные, человеколюбивые люди, которые даже с большим риском для своей жизни спасали и оберегали евреев от рук немецких палачей. Но значительная часть местного населения была недовольна и возвратившейся советской властью, и оставшимися в живых евреями. Возможно, что националистическая часть населения и хотела избавиться от немецкой оккупации, но и советскую власть встретила враждебно. С особенным недовольством встретила эта часть населения еврейских партизан и оставшуюся в живых кучку евреев, вышедших из укрытий. Она вела среди красноармейцев и советских работников антиеврейскую пропаганду. Распространялись слухи, что евреи не будут допущены к высоким должностям, навязывалось мнение, что еврейские партизаны воевали в лесах не из-за преданности Советам, а потому что у них не было другого выхода. Очень досадно было, когда отдельные советские деятели пережевывали эти же самые слова. И особенно были оскорблены еврейские партизаны, оскорблены наши национальные чувства, когда председатель Совета министров Украинской ССР Никита Хрущев в своей речи в Сарнах, которая потом была опубликована в прессе, сказал, что «немцы истребляли украинцев, поляков и другие народы», не упомянув евреев. А этот митинг в Сарнах с участием Хрущева происходил недалеко от братской могилы в предместье Полесское, где покоились останки шестнадцати тысяч истребленных евреев. Там, в Полесском, лежали в ямах мученики Сарн и окрестных местечек.

Это поведение нас очень угнетало, и на фоне развалин и рассеянных братских могил мы не очень радовались нашему выходу из партизанских лесов. В партизанских рядах мы не чувствовали того отношения, которое почувствовали после сдачи оружия. Внутреннее опустошение всплыло на поверхность и задело все уголки нашей души. Нам не мил был сытный хлеб, нас не радовала свобода. Угнетенное состояние нарастало со дня на день, и будущее также казалось нам насыщенным еврейской кровью[85]85
  Из освобожденных районов в Еврейский антифашистский комитет (ЕАК) поступали «тревожные сведения о тяжелом моральном и материальном положении оставшихся там в живых евреев. В некоторых из этих жалоб говорилось, что евреи вынуждены оставаться в прежних гетто, так как местные жители не возвращали им жилье и имущество, захваченные в том числе и бывшими пособниками оккупантов, которые даже после изгнания немцев открыто проявляли враждебность к евреям». В докладе ЕАК, куда вошли эти сведения с мест, отмечалось также: «Война вызвала ряд таких ненормальных явлений, как вспышка антисемитизма… В еврейской среде под впечатлением неимоверных фашистских зверств над еврейским населением эти явления воспринимаются весьма болезненно». (См. «Холокост – Сопротивление – Возрождение. Еврейский народ в годы второй мировой войны и послевоенный период. 1939–1948». Москва – Иерусалим, 2000, с. 227.)


[Закрыть].

Нас мучило будущее, полное следов грозного прошлого. После выхода из лесов, избавления от гитлеровцев жизнь наша, казалось, все же не приобрела смысла. Трудно было довести до своего внутреннего «я», что свобода завоевана.