Текст книги "Воспоминания еврея-партизана"

Автор книги: Мейлах Бакальчук-Фелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Глава 19
Пропагандистский поход

Июнь 1943 года. После кровавых майских дней мы были в угнетенном состоянии. Тем не менее мы усилили бдительность в отношении окружавших нас со всех сторон врагов. Мы все время кочевали со своими партизанскими караванами с места на место, из села в село, из леса в лес, с хутора на хутор.

Штаб Соединения с его отделами не вернулся с восточной стороны реки Горынь. Наш отряд должен был сохранять боеспособность и действовать самостоятельно. Мы вынуждены были проявлять строгость и беспощадность по отношению к своим врагам, а также по отношению к тем, кого подозревали в том, что они состоят в связи с бандеровцами или с немцами. Нами руководило чувство мести, и в такое неспокойное время не могло пройти бесследно и малейшее подозрение.

Из решительных мер в отношении подозреваемых главным образом применялся расстрел. Иногда расстрел применялся даже без учета обстоятельств, которые могли смягчить или даже оправдать подозреваемого. Делалось это быстро и решительно, иногда непродуманно. Поэтому впоследствии было о чем сожалеть.

В деревне Устрово, недалеко от реки Стырь, партизаны нашего отряда натолкнулись на советского полковника, бежавшего из немецкого плена. Он находился у вдовы и помогал ей в хозяйстве. Приходившие в деревню немцы не обращали на него внимания, и возможно, что никто из сельских не доносил немцам о полковнике. Случаев, когда бежавшие из плена советские солдаты и офицеры устраивались так в деревнях и рассчитывали таким путем в тиши пережить войну, было много. Так думал и этот полковник, устроившись в полесском селе Устрово. Партизаны предложили полковнику оставить деревню и пойти с ними в лес. Он ответил, что «время для партизанской деятельности еще не созрело», а потому он отказывается оставить эту деревню. Партизаны его арестовали и под конвоем доставили в лес. Штаб рассмотрел этот вопрос и вынес решение – расстрелять. В таких случаях мнения командира Мисюры, начальника штаба Ермоленко и комиссара Плужникова были решающими. Когда я узнал об этом жестоком приговоре, я попытался убедить командование в том, что бывают необдуманные, ошибочные высказывания и поэтому не следовало бы приговаривать полковника к смертной казни. Я разговаривал с полковником, и он признал, что не должен был этого говорить и что готов служить партизанскому делу и воевать против немцев. Его слова я передал штабу, но командование штаба было непреклонно и отказалось отменить приговор. Через несколько часов полковника вывели в кусты и там расстреляли. Помню, как он сидел со мною у радиоприемника и просил, чтобы я настроил его на Москву. Он сказал: «Хочу хотя бы перед смертью услышать голос московской радиостанции!»

До сих пор запомнил я жестокость штаба, расстрелявшего человека за несколько слов. Этот полковник Красной Армии мог принести много пользы нашему партизанскому отряду, так нуждавшемуся в подготовленных военных специалистах.

В это время на советско-германском фронте не было существенных перемен. Немцы распространяли листовки и писали в своих газетах, что готовят наступление против Советов и что полностью разгромят Красную Армию, как они разгромили в 1942 году под Харьковом советские дивизии, которыми командовал маршал Тимошенко[63]63
  Об этих событиях см. в книге: Великая Отечественная война. 1941–1945. Военно-исторические очерки. Книга 1. Суровые испытания. С. 327, 336–338.


[Закрыть]. Немецкая пропаганда внесла растерянность в настроение сельчан, а бандеровцы использовали эту пропаганду, чтобы натравить крестьян против нас. Ряды бандеровцев росли, а наше положение ухудшалось.

Мы стали усиливать нашу пропагандистскую работу. Наряду с боевыми операциями мы вели борьбу словом – устным и печатным. Занимая село, мы созывали население на митинги, разъясняли им антифашистский характер нашего движения, рассказывали о положении на фронтах. Мы подчеркивали, что в случае победы немцы приступили бы к истреблению других народов так же, как они это сделали с евреями. Мы распространяли сводки Совинформбюро и другие пропагандистские материалы, печатая их на пишущей машинке, так как типографии у нас не было.

Пропагандистская работа была возложена на меня. Кроме подготовки листовок, сообщений Совинформбюро и радиостанций союзников, я должен был делать доклады перед крестьянами и партизанами. Доклады эти выслушивались с большим интересом. Крестьяне и партизаны жаждали услышать свежее сообщение о положении на фронтах или о том, что происходит в мире.

Единственным источником, откуда я мог черпать новости, был радиоприемник. Московская радиостанция передавала последние новости ночью. Отряд создавал мне максимально благоприятные условия для приема сообщений. Раскладывали возле радиоприемника костер, и при его свете я записывал радиопередачи.

Пропагандистско-разъяснительную работу мы проводили регулярно и даже тогда, когда происходили боевые действия. В качестве примера приведу такой факт.

Мы решили развернуть диверсионную работу в окрестностях Пинска. Немцы занимали удобную позицию в местечке Лемешевичи, в нескольких километрах от Пинска. Они соорудили там доты и опорные пункты. Полиция также была многочисленна, и полицейский участок сильно охранялся. Громить гарнизон местечка Лемешевичи отряд наш отправился в полном составе. После тяжелого боя партизаны захватили полицейский участок. Несколько полицаев попало в наши руки. Особый героизм в этом бою проявил еврейский партизан Шпинь. Он подполз к доту, бросил туда гранату, и взрывом было уничтожено много полицаев. Немцы укрылись в дотах и оттуда не выходили. Радиограммой они вызвали из Пинска подкрепление. Но партизаны своевременно отошли, успев взорвать за собою мост через Пину. Немцы открыли сильную стрельбу, но никто из нас не пострадал. Наш отряд отошел к деревне Конюхи. Несмотря на преследование и немецкий обстрел деревни, мы собрали здесь сход, на котором присутствовало человек двести, и после моего доклада о задачах партизанского движения в борьбе с фашизмом в наш отряд записались молодые крестьяне, и все село оказало нам необходимую помощь.

Так мы действовали во всех деревнях.

В один воскресный день мы провели четыре схода в разных селах. В селе Жолкино мы провели сход в десять часов утра. Собралось около 600 крестьян во главе с сельским учителем и священником. Митинг состоялся во дворе церкви под открытым небом. Вступительное слово произнес начальник штаба Ермоленко. Мой двухчасовой доклад был выслушан с большим вниманием.

После этого доклада я отправился с группой партизан в двенадцать человек в ближайшие к Жолкино деревни. В этих деревнях партизаны еще не бывали. Немцы часто сюда заявлялись, чтобы брать поставки, и следили за тем, чтобы партизаны в эти деревни не проникали.

В час дня мы прибыли в деревню Нечатово. Немцев в деревне не было. Они предпочитали воскресный день провести со своими камрадами в Пинске. Мы наскоро созвали сход, на котором присутствовало около 400 человек.

Из Нечатова мы отправились в деревню Устрово и провели митинг.

Близ реки Стырь находится большое село Паре. Это село имело нехорошую славу, там было много пронемецки настроенных крестьян. Было уже после полудня, когда мы приблизились к первым хатам села. Вдруг мы увидели, что крестьяне толпами убегают в поле и в ольховые рощи. Сначала мы полагали, что они убегают от немцев, пришедших в село забирать молодежь, чтобы угнать в Германию. Мы выстрелили в воздух, и крестьяне, испугавшись, остановились. На наш вопрос, почему они убегают из села, ответили, что боятся партизан и, завидев наше приближение к селу, стали бежать. Из дальнейших разговоров с крестьянами мы выяснили, что немцы расклеили в Пинске плакаты, в которых писали, что партизаны убивают сельское население. То же самое они писали в газетах. Мы успокоили крестьян и заверили их, что мы никакого зла не причиняем людям, если они только не выступают против нас.

Крестьяне сейчас же вернулись в село, и мы созвали сход, на который собралось около 700 человек. Пришло все село. День выдался солнечный, над нами было ясное прозрачное небо. Все вокруг выглядело спокойно, мирно.

Сход состоялся на реке у пристани. Через эту пристань раньше курсировали пароходы на Серники и до самого Луцка. Собственниками пароходов были почти исключительно евреи. Известны были здесь пароходы «Сокол», «Нежава» и «Секунда», принадлежавшие братьям Фельдман. В последние годы польский помещик построил пароход «Ягелло».

Вступительное слово на сходе произнес еврейский партизан Александр Куц. Я в своем докладе остановился на действиях немцев и местных фашистов, истребивших еврейское население, и на участии фашистов села Паре в резне евреев.

В самом разгаре доклада, стоя на импровизированной трибуне, я увидел, как две немецкие моторные лодки выплывают вдалеке из речной бухты. Я заметил свастику на флажке и немецкую форму. Я сначала растерялся, не зная, что делать: продолжать доклад или прервать его. Я решил, что прерывать нельзя, так как это может вызвать панику, и кто знает, как будут действовать в отношении нас крестьяне. Они, увидев немцев, могли напасть на нас.

Один из наших партизан также заметил немецкие моторные лодки и выстрелил в их направлении. Я же продолжал доклад. Немцы, услыхав выстрел и заметив большую толпу людей на берегу, приняли их за партизан, испугались и скрылись в бухте, врезанной в лозовник и камыши.

Я закончил свой доклад. Наше поведение подняло в глазах крестьян престиж партизан как отважных и бесстрашных борцов. После схода крестьяне нам принесли кур, яиц, одежду и разную утварь.

Уже стало вечереть, но мы еще успели провести большой митинг в селе Ладораж.

Через несколько дней нам пришлось побывать с отрядом в Серниках. Мы вошли в местечко вскоре после того, как немцы ушли оттуда.

Сход был созван на церковном дворе. Доклад мой длился полных два часа. Речь моя была полна горечи и презрения в адрес собравшихся крестьян. Ведь многие крестьяне местечка стали убивать евреев еще до того, как немцы вступили в Серники. Когда немцы были еще в Пинске, местечковые крестьяне устроили еврейский погром и послали своих ходоков к немцам, приглашая их скорее прийти в местечко, чтобы завершить резню евреев.

Трудно мне было одному ходить по своему разоренному родному местечку, где промелькнуло мое детство и где жили самые близкие мне на свете люди. Но я чувствовал, что больше в Серниках мне бывать не придется, и поэтому хотелось последний раз взглянуть на местечко, чтобы запечатлеть в своей памяти разоренные и разрушенные дома, большую трагедию, оставившую следы на каждом шагу, в каждом переулке.

Со мною ходил доктор Эрлих. Еврейские дома были превращены в груды пепла. Оторванные двери, разбитые окна торчали, словно могильные памятники, вопившие о пролитой крови. Я показывал доктору Эрлиху переулки, где когда-то кипела еврейская жизнь. Показал ему площадь, на которой раньше возвышалась синагога, а теперь эта земля была распахана и превращена в огороды.

На месте дома моих отца и матери осталась кучка кирпича от развалившихся трубы и печи. Из сеней я выгреб черепки пасхальных тарелок и горшков, свято оберегавшихся с религиозной скрупулезностью моей богобоязненной матерью.

Не стало улиц и переулков. Они были распаханы, и передо мною распростерся голый земельный участок. Он выглядел таким малым. А на нем ведь прожило так много поколений евреев.

Раздалась канонада немцев, опять рвавшихся в местечко. Со слезами, сдавившими мне горло, и израненным сердцем я расставался с грудами развалин, захватив с собою горсть пепла моего отчего дома.

Вдруг со стороны Суломирских хуторов, где находятся «траншеи» – братские могилы, налетела туча, окутавшая мраком все местечко. Я вспомнил, как моя мама боялась грома и молнии, как она в таких случаях зазывала к себе добрых, душевных своих соседок, не менее ее боявшихся раскатов грома. Но вместе было как-то спокойнее, и вместе совершали они молитву «Благословен ты Господь Бог, наполняющий мир своей силой и мощью».

Особенно пугалась моя мама, когда туча надвигалась со стороны Суломирских хуторов. Считалось, что если тучи идут с той стороны, они могут принести несчастье местечку. Это суеверие было основано на распространенной в местечке легенде: «Сейчас же после наполеоновской войны пронеслась пришедшая со стороны Суломирских хуторов буря, сорвавшая крыши и разрушившая три четверти Серников». Годы ушли в вечность, менялись поколения, но скрытый страх – а вдруг природа повторит свой «спектакль» – не давал покоя родителям и детям. Так навсегда и сохранился у них страх перед «Серниковской бурей».

Страх, предчувствие второй бури были, видимо, обоснованны. Гитлеровская, фашистская буря пришла, и она была сильнее, грознее. Она погубила всех – от мала до велика, оставив после себя развалины жилищ. Когда разразилась буря, только считанные серниковские евреи убежали в леса, показав потом примеры еврейского партизанского героизма.

Глава 20
Партизанский край

До возвращения отрядов Соединения с аэродрома положение наше было критическим. Нашему отряду приходилось вести бои с многочисленными врагами на большой площади. Мы всегда должны были быть готовыми к бою. Хотя немцы и были вытеснены из Серников, их авиация беспрерывно нас преследовала при всех наших переходах. Это нас вынуждало опять перемещаться по лесам, хотя и здесь мы были в опасности, так как могли натолкнуться на засады бандеровцев.

Конец июня 1943 года. Мы расположились на Александровских хуторах, разбросанных в лесу. Пошли сильные дожди, задули ветры. Мутные речки потекли без конца. Они стремительно неслись, заливая луга и поля с хлебами. Томительно и тоскливо тянулись эти дни.

В один из таких томительных дождливых дней к штабу нашего отряда подъехали партизанские всадники. Это были посланцы Соединения. Они сообщили, что все отряды нашего партизанского соединения находятся сейчас в Озерах[64]64
  Вероятно, речь идет о селе, которое ныне называется Великие Озера.


[Закрыть]и идут с обозом в направлении реки Горынь. Нашему отряду приказано было мобилизовать 150 крестьянских подвод и с ними прибыть к реке Горынь, для того чтобы перегрузить оружие с озерских крестьянских подвод. Наш отряд должен был построить мост через реку, чтобы дать возможность обозу переправиться через нее. В случае столкновения с немцами при переходе железнодорожной магистрали у станции Бяла над Горынью наш отряд должен был принять участие в сражении, обстреливая немцев с западного берега Горыни.

Сообщение это нас ободрило. С возвращением отрядов Соединения мы не будем одни на такой широкой вражеской территории.

С наступлением вечера наши партизаны разъехались по деревням для мобилизации крестьян с подводами. Неохотно запрягали крестьяне своих лошадей в повозки. Они боялись, что обоз натолкнется на немцев или бандеровцев и они попадут под огонь. Они распрощались со своими женами и детьми, точно отправляясь на войну.

Ночью группа партизан в 60 человек, сопровождая 150 подвод, отправилась в путь. На рассвете они прибыли в деревню на реке Горынь. Здесь подводы задержались на два дня, пока наводили мост через реку.

По ту сторону реки Горынь, на ее восточном берегу, находилось село Велюнь. Это было партизанское село. Еще в июле 1942 года там была организована подпольная группа, во главе которой стоял Ян Нестерчук, бывший политический деятель еще при польской власти. За распространение коммунистической литературы по селам Волыни он и крестьянин Фома Хомич были при поляках арестованы и сидели в тюрьме. Кроме Нестерчука в деятельности Велюньской подпольной группы принимали активное участие крестьянин Кухарец и польский еврей Сатановский, живший теперь со своей женой по арийским документам и организовавший польские партизанские отряды, вошедшие в наше Соединение. Партизанское село Велюнь помогло нашим партизанам построить мост через реку.

В двух-трех километрах от села Велюнь находилась железнодорожная станция Вяла над Горынью. Там немцы сильно укрепились. Следовало ожидать, что немцы предпримут наступление против партизан, когда они здесь появятся. У партизан другого пути не было, миновать станцию они не могли. Поэтому мы удивились, что немцы не атаковали партизан, когда они проходили станцию. Из своих дотов они наблюдали в бинокли проходящих партизан. Немцы не реагировали даже тогда, когда партизаны переправлялись через реку, ни одного выстрела не сделали.

Оказалось, что штаб Соединения из леса возле станции направил немцам следующее письмо: «Так как большие партизанские отряды должны пройти мимо станции, предупреждаем, что мы не совершим нападения на вас, если останетесь пассивными наблюдателями нашего марша». Эту «грамоту» наш связной положил у окошечка билетной кассы вокзала. Немцы вскрыли это запечатанное сургучом письмо и приняли к сведению наши условия.

Все отряды Соединения во главе со штабом прибыли в Сварыцевичский лес. И наш отряд расположился в своем любимом лесу. Землянки были разрушены, но мы в них не нуждались, ведь было лето. Когда наступил вечер, в лесу зажглось много костров, вокруг которых собрались партизаны. Лес мог вместить все отряды. Он для всех был гостеприимен и всем предоставил ночлег. Расположились на голой земле и, вероятно, ни в какой уютной спальне не спалось таким крепким сном, как здесь в лесу.

Возвращение Соединения нас очень ободрило. Между отрядами были распределены доставленные оружие и боеприпасы. Оружие и боеприпасы получил также еврейский семейный лагерь. Еврейские девушки были зачислены в отряд в качестве кухарок и медицинских сестер. В семейном лагере остались только старики и дети. Штаб Соединения согласился выделить еврейскому семейному лагерю питание и обеспечить его охрану. Партизанский штаб в Москве дал распоряжение, чтобы партизанские штабы проявили заботу о преследуемых евреях и пострадавших других национальностей, находящихся в лесах.

Когда Соединение находилось на Дубницком аэродроме, там высадился начальник Украинского партизанского штаба Строкач и привез с собою медали отважным партизанам нашего отряда. Для вручения медалей отряд выстроился на большой поляне. Медали и удостоверения к ним торжественно вручал генерал Бегма. Партизанам отряда имени Ворошилова было вручено четырнадцать медалей, в том числе и мне. Я приветствовал возвращение Соединения и доложил о последних действиях нашего отряда. Награды не могли успокоить наше чувство горечи, но все-таки они вызвали у нас и чувство удовлетворения – есть где-то рука, отметившая и оценившая наши действия. Я чувствовал, что судьба меня щадила: я не погиб, как овечка, в лапах нацистских зверей и кое-что сделал для борьбы с ними.

Состоялось совещание штаба Соединения со штабами отрядов. Существовала опасность нападения немцев, укрепившихся в Городно, они постоянно препятствовали нашим действиям. Также не давали нам покоя бандеровцы. Мы разработали план действий как против немцев, так и против бандеровцев.

Все отряды выступили в направлении Городно, произошло упорное сражение. Оно продолжалось три дня. Паника у немцев была велика. Они вызвали из Пинска самолеты, и только с большими потерями удалось им вырваться из окружения. В Городненском сражении отличились еврейские партизаны братья Шпинь, Перчик, братья Маньковские, Нахман Зильберфарб, Лазарь Бромберг, Саул Галицкий, Каз. Они добирались к немецким дотам и забрасывали их гранатами.

Победа над немцами в Городно имела для нас большое значение. Бандеровцы также были на некоторое время парализованы и ослабили свои действия против нас.

В это время к нам в Рафаловские леса прибыл Федоров-Черниговский. Он был первым секретарем Черниговского обкома коммунистической партии. Перед оставлением Чернигова Красной Армией Федоров вместе с остальными членами обкома ушел в Черниговские леса. Там было заранее заготовлено оружие, боеприпасы, продукты. Позднее Федорову было приказано перейти из Черниговских лесов на Волынь, имея конечной целью парализовать Ковельский железнодорожный узел.

Таким образом был создан партизанский край. Немцы здесь не показывались. Они отсиживались в местечках и городах, где были их гарнизоны. Зарывались в свои бункера и дрожали, боясь партизанской пули. Бандеровцы нападали на отдельных партизан и на небольшие группы. Вступать же в бой со значительными группами партизан бандеровцы избегали.

С возвращением Соединения и с прибытием группы Федорова у нас была установлена дисциплина и наведен порядок. Не было прежнего хаоса. Почувствовал себя безопаснее и еврейский семейный лагерь. Был случай, когда комиссар Плужников оскорбительно выразился в адрес еврейского семейного лагеря. Это дошло до генерала Бегмы, и он приехал в лес, где стоял наш отряд имени Ворошилова. Бегма пригрозил Плужникову расстрелом, и комиссар притих.

Особо дружеское отношение к евреям проявил Федоров-Черниговский. Везде, где он встречал блуждающих евреев, он принимал их без всяких проволочек. Некоторые евреи из семейного лагеря ушли в Рафаловские леса и вступили в отряды соединения Федорова-Черниговского. Он сам лично проявлял заботу о еврейских семейных лагерях. В своей книге о партизанских годах[65]65
  А. Ф. Федоров. «Подпольный обком действует». Текст приводится по изданию 1975 года.


[Закрыть] Федоров говорит о вкладе евреев в партизанское движение. Он приводит эпизоды из деятельности еврейского врача Иоселевича и пожилого еврея, бывшего учителя, Семена Ароновича Левина.

Федоров пишет о тяжелой зиме 1941–1942 годов:

«Прокормить девятьсот человек не просто. Аппетиту всех – только дай. Работали много, и все на морозе. Расход энергии огромный. В таких условиях даже самый щуплый боец легко справляется с килограммом хлеба, а дай ему столько же вареной конины, он и ее съест. Все реже перепадали нам овощи. Молока и масла мы и совсем не видели. А так как лошадей тоже нечем было кормить, мы стали питаться преимущественно кониной.

В эти дни наш фармацевт, Зелик Абрамович Иосилевич, начал приготовлять настой из хвои. Я отдал приказ – пить его всем обязательно. От цинги только этим и спасались.

Настой из хвои был единственным лекарством, запасы которого никогда не истощались. Через несколько месяцев, когда сошел снег, Зелик Абрамович начал собирать травы, варить их, настаивать на спирту. А пока болеть просто не рекомендовалось»[66]66
  В этой же книге А. Ф. Федорова есть еще несколько слов о 3. А. Иосилевиче: «…к федоровцам прибежал, захватив чуть ли не всю аптеку – медикаменты, банки против простуды, термометры и многое другое, – старый провизор Зелик Абрамович Иосилевич. Он заявился к нам с нашитой на груди желтой звездой – зубами отдирал. Я не очень хорошо знаю, как все это произошло. Пусть расскажет кто-нибудь другой…»


[Закрыть].

В той же книге Федоров пишет о Левине: «Примерно в то же время пришел в отряд старик шестидесяти пяти лет, беспартийный сельский учитель Семен Аронович Левин. Он недели две бродил по ближним селам и лесам, все искал пути к партизанам. А когда наконец ему удалось набрести на партизанскую тропу и попасть в отряд, он так изголодался и устал, что лежать бы ему, откармливаться и отдыхать. Седой, худенький, но бравого духа человек. Уже на следующий день он потребовал работы. Его послали на кухню – в помощь поварихе. Почистил он два или три дня картошку, приходит к командиру роты:

– Возьмите на боевую операцию, дайте повоевать… То, что стар, ничего не имею против, но испробуйте…

И добился своего. Принимал участие в нескольких боях. Помню, когда шли на операцию в Семеновку, за тридцать с лишним километров, старик всю дорогу прошел пешком. Ему предлагали:

– Сядьте в саночки, ведь вы человек немолодой, вас никто не осудит.

– Оставьте, я не хуже вас! – отвечал он почти что с возмущением. – Какие я имею привилегии? Если уж вы признали меня бойцом, то разрешите быть равным.

Только после того, как он уничтожил шестерых врагов, Левин согласился перейти в хозяйственную часть».

Безусловно, приход в окрестные леса генерала Федорова повлиял на улучшение атмосферы в наших отрядах, и невооруженные евреи семейного лагеря почувствовали себя равноправными гражданами партизанского края.