Текст книги "Мы над собой не властны"

Автор книги: Мэтью Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

13

В феврале восемьдесят второго стало известно, что к концу семестра декан местного колледжа Бронкса уйдет на пенсию. Эду предложили занять освободившуюся должность и даже намекнули, что, возможно, когда-нибудь он станет президентом колледжа. Эйлин чувствовала себя словно гроссмейстер, сумевший правильно рассчитать развитие игры на несколько ходов вперед. Правда, согласиться на должность декана значило бы попрощаться с преподаванием, но об отказе и речи быть не могло. Эд и сам поднимется по общественной лестнице, и жену с сыном приведет наверх.

Работая в больнице Святого Лаврентия, Эйлин видела, как живут люди, достигшие высших ступенек этой самой лестницы. После работы она отправлялась погулять или проехаться на машине по Бронксвиллу. Эйлин не могла насмотреться на ухоженные газоны и великолепные дома, где за сияющими окнами столы ломились от деликатесов, будто на Рождество. Иногда, если машина была в ремонте, приходилось ехать на метро, но и это ей было в удовольствие. Станция «Бронксвилл» отличалась от других остановок необыкновенной чистотой. Никаких надписей на стенах, всюду сияют огни, из вагонов не спеша выходят дружелюбные люди. К непривычно просторной платформе подъезжал поезд, от которого веяло старосветской солидностью. По дороге к вокзалу Гранд-Сентрал мелькали за окнами сонные городки, пассажиры клевали носом. Если после работы возвращаться домой в такое волшебное место – вот тогда наконец начнется настоящая жизнь! Правда, и расходов прибавится. Вовремя Эду предложили повышение.

Эйлин казалось, что она ясно выразила Эду свою точку зрения, а он вроде все понял и не возражал, – но однажды Эд, придя с работы, сообщил, что отказался стать деканом.

– Преподавание важнее, – сказал он. – По крайней мере, на своих занятиях я могу обеспечить студентам уровень образования не хуже, чем в элитных школах.

Эйлин разозлилась неописуемо. Что за капризы, что за эгоизм! Она-то думала, что выходит замуж за серьезного человека. Ну конечно, он всегда умеет привести кучу аргументов: его-де никогда не привлекали чины, звания и большая зарплата. Он стремится к чему-то такому, философскому, чего не измеришь в цифрах и что не вознаграждается земными благами. Подобные речи раздражали все сильнее, но Эйлин как попугай повторяла их своим подругам, прячась за высокими понятиями долга и самоотверженности.

Ей хотелось, чтобы идеалистические доводы Эда оказались сильней ее прагматизма, и недели две она держалась, пока однажды за ужином не сорвалась и не выкрикнула, что устала жить в тесной квартире, пора бы хоть через пятнадцать лет найти жилье попросторней, а может, и собственный дом купить. Эд возразил, что семейство Орландо берет с них очень низкую квартплату и они благодаря этому могут откладывать на обучение для Коннелла, да притом избавлены от дополнительных расходов и прочей головной боли домовладельцев. В другое время Эйлин прислушалась бы и свела спор на нет, но на этот раз не стала обуздывать свою злость на постыдную трусость Эда. Чувствуя, что вот-вот ляпнет что-нибудь непоправимое, она велела Эду уложить малыша и, хлопнув дверью, выскочила из комнаты.

На другой день после работы Эйлин наконец-то приняла приглашение сослуживцев и отправилась в бар с компанией тех сотрудников, что никогда не спешили домой, к семье. Она твердо решила остаться как можно дольше и уйти одной из последних, пусть дома ее ждет малыш. И вдруг, едва пригубила первый бокал, вспомнился один особенно мрачный эпизод времен материнских загулов. Эйлин схватилась за кошелек, но все замахали руками и не позволили ей за себя платить. По дороге домой Эйлин решила: нельзя делать вид, будто ничего не случилось. На душе было неспокойно. Она словно слышала, как таймер отсчитывает оставшееся время их совместной жизни, если ничего не менять. Эйлин думала, что они рука об руку идут навстречу общей мечте, но чем дальше, тем труднее было воспринимать Эда как полноценного партнера на жизненном пути. А Эйлин было необходимо видеть в нем партнера, потому что она любила его до безумия, хоть с ним и бывало иногда ужасно трудно. Итак, она спасет его от самого себя – и заодно спасет их брак. Им необходимо переехать. Эд всегда к ней прислушивался. Правда, с годами он закоснел в своих страхах и привычках, и приходилось вопить погромче, чтобы до него докричаться, зато, раз услышав, он выполнял то, о чем она просила, если это не было ему совсем уж против шерсти. Эйлин тоже делала что могла. Настоящий дом нужен Эду не меньше, чем ей самой. Вся эта узость мышления оттого, что он со всех сторон огородил себя идеалами. Ему нужен простор, нужна передышка, чтобы привести в порядок мысли и развернуться как никогда. И вот тут-то Эйлин способна ему помочь.

Эйлин, с корзиной чистого белья, уже подходила к своей площадке, когда кто-то позвонил во входную дверь. Эд был на работе – вел очередные занятия у вечерников. Эйлин, застонав с досады, локтем открыла дверь, пробежала через всю квартиру к парадной лестнице и заторопилась вниз – успеть, пока снова не позвонили. Малыш и всегда спал чутко, а с тех пор, как ему исполнилось пять – вот уже месяца два, – вообще просыпался от малейшего шума. От этой постоянной беготни вверх-вниз по лестницам с ума можно сойти: два пролета вверх, в комнату для стирки, затем бегом к двери на каждый звонок...

На пороге стоял Анджело. Эйлин в первую минуту забеспокоилась – неужели забыла просунуть ему под дверь конверт с квартплатой? Страшно унизительно каждый месяц повторять всю процедуру: нагибаться к самому полу и проталкивать конверт в узкую щель. Может, подсознание сыграло с ней шутку – заставило забыть о квартплате, пока не напомнят?

– Я не вовремя?

– Нет-нет, что вы, заходите!

Было немного неловко подниматься впереди него по лестнице в облегающем тренировочном костюме. Эйлин предложила домохозяину сесть за стол, но он остался стоять в дверях, вертя в руках вязаную шапку.

– Хотите кофе? Или воды?

– Спасибо, не надо.

Эйлин села.

– У меня тут небольшие финансовые трудности случились... – начал Анджело.

– Сочувствую, – ответила Эйлин и принялась теребить обивку стула.

Совсем не хотелось выслушивать долгие жалобы на жизнь.

Анджело тяжело вздохнул, потрещал распухшими суставами пальцев.

– Не хочу вас грузить своими бедами. Если коротко – мне придется продать дом.

– Понятно.

– Спросить хотел – может, вы его купите?

Эйлин с Эдом уже какое-то время всерьез обсуждали возможность покупки дома. Эйлин пыталась пробудить в муже практическую жилку. Правда, собственный дом – это дополнительные расходы, но ведь потраченные деньги будут вложены в недвижимость, а то, что платишь за квартиру, уходит навсегда. И накоплено уже достаточно для первого взноса. Останавливал только консерватизм Эда и его вечный страх перемен. Эйлин мечтала об отдельном доме на одну семью, но, с другой стороны, доход от сдачи лишних квартир покроет часть общей стоимости, а Эд, быть может, легче согласится приобрести тот дом, где они уже живут, чем переезжать на новое место. И на грузчиков тратиться не надо! Самое время сейчас воспользоваться его размягченным состоянием – если тянуть и откладывать, Эд успеет себя убедить, что не следует вкладывать деньги в жилье. А так, услышав, что Анджело в беде, Эд наверняка захочет ему помочь.

Заодно и дух покойного отца ублаготворят – грозился же являться ей из могилы, пока они с Эдом не обзаведутся собственным домом. В последнее время Эйлин все чаще вспоминала отцовское проклятие. Теперь у нее появится достойный аргумент: она, дескать, переселилась в свой дом задолго до смерти Большого Майка, не хватало всего лишь подписи в официальной бумаге. Отец оценил бы простоту и изящество такого решения.

– Все это очень неожиданно, – сказала Эйлин вслух.

– Я бы вам продал подешевле, – отозвался Анджело. – Только одна просьба: оставьте моих здесь жить и квартплату им не слишком поднимайте.

– Мне надо посоветоваться с мужем.

– Поговорите с ним, пожалуйста! А то продавать нужно срочно. Если не вам, то кому уж там получится.

Мысли в голове Эйлин крутились бешеным хороводом. Ей не нравилось жить на втором этаже, особенно с тех пор, как у Эдова кузена из Брод-Чаннел маленький сын, играя в Супермена, вылез из окна второго этажа на крышу, свалился оттуда и сломал руку и ногу. Еще ей надоело, что у них нет своего двора. Счастье еще, что Анджело позволял им с Эдом ставить во дворе машины, правда благодарность уже несколько поизносилась. Эйлин злило, что приходится каждый раз обходить вокруг дома или звонить Анджело, чтобы попасть к себе в квартиру.

Она сказала:

– Есть одно условие.

– Только скажите!

– Я хочу поменяться квартирами. Чтобы нам жить на первом этаже.

– Это теперь ваш дом, – ответил Анджело.

– И еще...

– Что?

– Я бы вас попросила ставить машину на улице. Чтобы двор был только наш.

Анджело несколько секунд переваривал ее слова. Уголки рта у него приподнялись в печальной улыбке – он начинал понимать, какие последствия несет ему перемена. Эйлин не хотела ничего знать о его переживаниях... совсем ничего.

– Без проблем, – сказал Анджело, мгновенно придя в себя. – Места для машины хватит. В крайнем случае можно и пешком пройти квартал-другой.

– И гараж нужно будет освободить.

– Все оттуда уберем, не беспокойтесь.

– И из чулана в подвале. Вы можете занять тот, которым мы сейчас пользуемся.

Кажется, он присвистнул. От растерянности или в знак восхищения – трудно сказать.

– Разберемся, – сказал Анджело.

– Я просто хотела внести ясность.

Анджело взял из вазы на комоде ключи Эйлин и покрутил их на пальце.

– Вас понял.

– Я поговорю с Эдом.

– Так, значит, квартиру за нами оставите?

– Да.

Он бросил ключи на место и расправил плечи:

– За посильную плату?

– Я же не стану с вас три шкуры драть, – сказала Эйлин. – Вы нам как родня.

– Даже если я помру?

– Анджело! Господи, да вы что?

Он посмотрел на нее не как смотрят на женщину, а как на другого мужчину.

– Я спрашиваю: даже если я помру?

– Конечно. Даже если вы умрете.

– Просто хочу знать, что мою семью не бросят на произвол судьбы. – Анджело попятился к лестнице.

Эйлин шагнула за ним:

– Я понимаю...

– Давайте выясним, сколько в принципе стоят дома такого типа, а потом вы мне заплатите меньше?

– Мне нужно посоветоваться с мужем, – повторила Эйлин. – Еще надо проверить, сможем ли мы взять ипотеку...

– Не волнуйтесь! – Анджело обернулся, улыбаясь почти весело. – В нашей стране люди вроде вас – правильные такие, с деловой хваткой – могут всего добиться.

Часть II. Зеленые дни[7]7
  Зеленые дни – цитата из пьесы Шекспира «Антоний и Клеопатра», конец I действия: «Слова моих зеленых дней, когда / Была еще незрела я рассудком» (перевод Д. Д. Михаловского).


[Закрыть] Четверг, 23 октября 1986 года

14

В больнице снова не хватало медсестер. Эйлин засиделась допоздна, заполняя медицинские карты, а когда пошла раздавать больным лекарства, один пациент хотел шлепнуть себя по губам ладонью, как делают тупицы, закидывая в рот горсть таблеток или арахиса, но промахнулся и выронил таблетку. Она куда-то укатилась по линолеуму. В аптеку дозвониться не удалось – там не брали трубку, а запас этих таблеток как раз кончился. Пришлось встать на четвереньки и шарить по полу. Минут через пятнадцать Эйлин обнаружила таблетку в пыли под самой дальней койкой. Она не глядя помахала пациенту рукой в знак победы, а когда выползла из-под койки, оказалось, что он по-идиотски пялится на ее пятую точку. Страшно хотелось затолкать проклятую таблетку ему в пасть и рукой подбородок прихлопнуть, да так, чтобы все зубы лязгнули, – но Эйлин сдержалась. Нельзя ронять себя из-за тупого придурка. Она молча вернула таблетку в картонный стаканчик. В избранной ею профессии – точнее, профессия сама ее избрала и подчинила себе – даже административным работникам приходится иной раз почувствовать себя куском мяса.

Было почти половина седьмого, когда Эйлин наконец выехала на Истчестер-роуд. Слава богу, на Хатчинсон-Ривер-парквей транспорт кое-как двигался, а «Метсы» сейчас играли в Бостоне, поэтому оставалась надежда, что за мостом не будет пробок. Во время плей-офф на шоссе творился кошмар, бессмысленный, бесцельный и бесконечный. Впору поверить, что во вселенной все устроено случайно, а не по продуманному плану. Седалищный нерв дергало болью, и ноги немели от долгого сидения за рулем, да и никакого терпения не хватало торчать в пробке, продвигаясь вперед по дюйму в час.

Ближе к мосту Уайтстоун, когда дорога пошла в гору, Эйлин повеселела. Мост – единственный участок пути, который не выводил ее из себя. Ей нравилось, как взмывают ввысь несущие тросы и тут же снова ныряют вниз. Иногда – вот как сейчас – музыка в радиоприемнике попадала в такт ритму моста. Тросы опять пошли вверх – приближался второй пилон, – и Эйлин ощутила вокруг неизъяснимую красоту. Только здесь, на мосту, в ней пробуждался интерес к абстрактным понятиям. В вышине над рекой повседневные практические вопросы отступали, теряли свою остроту. Глаз не мог охватить раскинувшийся вокруг огромный мир. Затем мост кончился, масштабы окружающего съежились до привычных пропорций, и вместе с ними угасли возвышенные мысли.

По крайней мере, ехать можно было без помех. Если так и дальше пойдет, домой она доберется часам к семи. В пять Эйлин позвонила, предупредила, что, скорее всего, задержится, и попросила Лину покормить Коннелла, а перед самым уходом позвонила еще раз и велела не кормить. Лина уверяла, что ей совсем не трудно, а Эйлин чересчур резко ответила, что хочет сама поужинать с мальчиком. В холодильнике размораживается курица – если ее не приготовить, наверняка протухнет.

Эйлин еще с утра решила устроить семейный ужин, хоть бы даже и без Эда. Если он отрывает время от семьи ради своих студентов-вечерников, то по крайней мере полной капитуляции она не допустит. А то в последнее время по вечерам, когда Эд был занят, Эйлин отводила малыша ужинать к Лине, пока сама наскоро принимала ванну. В конце концов, они с Коннеллом уже семья. Вокруг полно семей, состоящих только из мамы и ребенка. Им и без Эда хорошо.

Она и так злилась на Эда из-за вечерних занятий дважды в неделю, а тут он еще и в третий раз задерживается ради каких-то исследований. Хоть бы деньги приличные получал, раз уж так горит на работе! Мало того что отказался перейти к «Мерку» – Эйлин до сих пор этого ему не простила, – так еще и добровольно взваливает на себя лишние учебные часы; безответственность какая-то!

Выезжая с шоссе Уайтстоун на Северный бульвар, Эйлин с удовольствием бросила взгляд на пустой стадион «Шей». Скорей бы закончился этот нескончаемый спортивный сезон! На Сто четырнадцатой улице она повернула в сторону Тридцать четвертой авеню – Эйлин терпеть не могла ездить по Северному бульвару через район Корона. Противно жить рядом с такими трущобами – хотя и у них в Джексон-Хайтс дела нынче идут не так уж хорошо. На месте прежних, проверенных временем магазинов появляются лавки со всяким барахлом, и все больше вывесок на испанском мозолят глаза.

Перспектива забирать Коннелла от Орландо тоже радости не доставляла. Раньше, когда он ходил в детский садик, а потом в первый класс, то выбегал навстречу, стоило Эйлин войти в дом, а теперь его от соседей и не вытащишь. У них телевизор всегда включен и в квартире уютный беспорядок – именно такой, какой может понравиться ребенку. Повсюду безделушки, всякие интересные мелочи и четырехлетняя Шерон, дочка Бренды. И вообще не меньше троих Орландо всегда дома. Немного похоже на квартиру родителей Эйлин в то счастливое время, когда к ним постоянно приезжали родственники из Ирландии.

Правда, семья Орландо куда более шумная и вечно они обнимаются – сразу видно, как привязаны друг к другу. В детстве Эйлин притерпелась к сигаретному дыму, но в семействе Орландо, кажется, вообще все курящие, кроме разве Шерон. Очень может быть, что все радости Коннелла в гостях у Орландо блекнут по сравнению с ее детством среди толпы кузин и кузенов, – но ему-то откуда знать? Или тут нечто вроде того, как она сама в детстве ходила к Шмидтам смотреть телевизор, убегая от повседневной реальности? Неужели то же самое чувствует и Коннелл? Ему-то с чего? У них в доме тихо, спокойно. Признаться, в первую минуту у них и правда кажется слишком пусто – пока не включишь радио на кухне и не начнешь готовить.

Войдя в квартиру, Эйлин первым делом сбросила туфли и чулки и в домашних тапочках поднялась по черной лестнице. Лина, в халате, открыла дверь и пригласила: «Входите, входите!» – с беспечностью женщины, которая чувствует себя совершенно свободно у себя дома. Анджело сидел за обеденным столом в бывшей комнате Эйлин, курил и листал «Нью-Йорк пост». Из-под распахнутой форменной рубашки сотрудника коммунальной службы виднелась майка. Толстые пальцы потемнели от табака, зато стрижка щегольская – с боков коротко, на макушке волосы подлиннее и зачесаны назад. Увидев Эйлин, он приветливо улыбнулся и помахал рукой. Несколько пыльных томиков на застекленной полке – больше в доме книг не было, и сам Анджело даже школу не окончил, а все равно производил такое впечатление, словно задай ему любой вопрос – ответит, да основательно, не наобум. Он лизнул палец и не спеша перевернул страницу, придерживая за краешек, словно то была не газета, а старинная рукописная книга с бесценными рисунками. Несколько месяцев назад умерла Консолата. С тех пор Анджело стал меньше орать на детей и часто подолгу разговаривал с Коннеллом, а малыш этому страшно радовался. Анджело по-прежнему платил за квартиру сестры – видимо, из скромного наследства Консолаты. Лина и Анджело планировали переселиться на верхний этаж вместе с Гэри, чтобы Донни, Бренда и Шерон смогли жить попросторнее. Дети уже выросли, но обзаводиться собственным жильем в ближайшее время явно не собирались.

Шерон пристроилась на диване между мамой Брендой и дядюшкой Гэри. Ее голова лежала на коленях матери, а Гэри придерживал ноги. Донни сидел в шезлонге. Коннелл оказался полновластным хозяином второго дивана, поменьше. Все смотрели телевикторину. Когда вошла Эйлин, Коннелл на нее едва взглянул. Донни помахал рукой, а Гэри, кажется, смутился, что его вообще заметили. Он был в вельветовых брюках, из-под футболки выпирал живот. И ведь не такой уж Гэри толстый, просто футболка, пережиток младых дней, давно села от множества стирок.

Участникам викторины задали вопрос: какой президент США пробыл на своем посту самый короткий срок – тридцать два дня? Эйлин не смогла вспомнить фамилию.

– Гаррисон! – крикнул Гэри, и в ту же секунду участник нажал на кнопку: «Уильям Генри Гаррисон».

– Есть! – восторженно завопил Коннелл.

Донни заулыбался, гордясь старшим братом. Следующий вопрос в той же категории был о человеке, который стрелял в президента Джеймса Гарфилда на вокзале Балтимор-Потомак в Вашингтоне.

– Шарль Гито, – негромко произнес Гэри, и тут же это имя повторил участник викторины.

Сидел бы у себя в комнате и не высовывался! Хоть бы совсем его не видеть. Старший из детей Орландо не мог удержаться ни на одной работе. Вид у него был какой-то унылый, смирившийся, словно он уже отказался от борьбы. А ведь неглупый парень. Эйлин тяжело было сознавать, что человек со способностями тоже может не преуспеть в жизни. Хватит и того, что кузен Пат ее разочаровал. Неужели Коннелл может вырасти таким вот рохлей? И уж совсем неприятной была мыслишка, что она и сама в чем-то на него похожа. Да, она состоялась в профессии, но все-таки идеала не достигла. Пробиваясь через дремучую чащобу, какую представляет собой жизненный путь так называемого среднего класса, она все никак не могла вырваться на опушку. Проще было бы видеть в Гэри гениального психа с феноменальной памятью на факты, однако на самом деле он был сложной и незаурядной личностью. Часто Эйлин невольно соглашалась с его оценкой текущих событий – даже восхищалась иногда его выводами, признавая, что своим умом до них бы не додумалась. И при всем при том он прозябает на задворках жизни, ведет диалог с телевизором... Это же медленная смерть! Эйлин вдруг почувствовала, что задыхается от внезапного приступа клаустрофобии. Нет, надо забыть, что на свете существуют люди вроде Гэри. Ни на миг не допускать саму возможность неудачи! И поскорее забрать сына, не то Гэри и его вслед за собой затянет в черную дыру.

Коннелл встал и размашисто пожал руку Донни через кофейный столик, а потом вопросительно посмотрел на Эйлин.

– Нам пора, – сказала она. – Ужин на плите.

– А можно я приду, когда будет готово?

– Нельзя! – резко ответила Эйлин и сразу спохватилась. – Пойдем сейчас, ты уже здесь и так надоел. Дай людям спокойно отдохнуть.

– Он совсем не мешает, – сказал Анджело поверх газеты. – Пусть остается сколько захочет.

– Спасибо, но он мне поможет с готовкой.

Она вовсе не собиралась просить Коннелла о помощи, но нужен был какой-то предлог.

– Мы тут говорили о политике, – заметил Анджело. – Коннелл говорит, вы хотите, чтобы он стал политиком. Я его спросил: а знает он, что такое политик?

Эйлин смущенно рассмеялась:

– В данную минуту я всего-навсего хочу, чтобы он немедленно шел домой.

Она слегка повысила голос, специально для Коннелла.

Попрощавшись со всеми, Эйлин шагнула к двери. Коннелл топтался сзади – ему хотелось досмотреть викторину. Гэри снова правильно ответил на вопрос, и Донни с Коннеллом покатились со смеху.

– Коннелл! Идем! – окликнула Эйлин.

Он еще долго копался с портфелем и наконец поплелся за ней. Эйлин поручила ему резать салат, а сама пока занялась курицей. Пусть на ужин будет салат с жареной курятиной, а то слишком часто в последнее время они обходились пиццей. В те вечера, когда готовил Эд, на ужин были маслянистые гренки с сыром или чизбургеры – что угодно, лишь бы с участием сыра. А мальчик и так слишком пухленький. Правда, он еще вытянется, но в семье Эйлин с отцовской стороны имеется некоторая склонность к полноте – если не поостеречься, недалеко и до ожирения. Коннелл живет, забот не зная, только лопает конфеты и мороженое. Эйлин в его возрасте некогда было толстеть. Она закупала продукты, готовила еду, делала уборку – невозможно даже представить, чтобы Коннелл со всем этим справился, а ведь она была не намного старше. Если посылаешь его в магазин, так только со списком, и то он обязательно что-нибудь забудет.

Пора его призвать к порядку. От Эда в этом плане помощи не дождешься. Он слишком любит сына и все ему спускает. Коннелл получил за контрольную девяносто пять баллов из ста – Эд в восторге. А на ее долю выпадает спрашивать, почему сын недобрал оставшиеся пять баллов. Эйлин не нравилось, что Коннелл не ценит своего безоблачного существования. Безответственным растет.

Она добавила в салат помидоры черри и быстренько обжарила курицу на сковородке. Положила в салат заправку, какая под руку попалась, перемешала все и велела Коннеллу садиться за стол. Положила ему на тарелку немного салата и сверху – кусочки курицы.

– Это ужин? – спросил Коннелл.

– Тебе надо есть больше зелени. Вообще хоть какую-нибудь зелень.

Половина восьмого – значит, полчаса назад у Эда началось занятие. А закончится через час. Вспоминает ли он вообще о них с Коннеллом?

Коннелл, как всегда, ел слишком быстро. И ведь не любит салат, а все равно заглатывает со страшной скоростью. Может, хочет побыстрее отделаться от основного блюда и перейти к сладкому? Правило в семье твердое: пока не очистишь тарелку, сладкого не получишь. Пару лет назад у Эйлин был с ним долгий разговор на эту тему. Она выяснила, каких продуктов следует избегать, а он перестал потихоньку выбрасывать еду в мусорное ведро и покорно съедал все, что лежит в тарелке, – такую власть имел над ним десерт. Эйлин всегда держала в доме что-нибудь сладкое, не только для Коннелла, для себя тоже, но она брала понемножку, а сын пожирал сласти горстями. Если он хочет добиться успеха в жизни наравне с серьезными людьми, пусть научится себя ограничивать. Такая неумеренность прямо-таки непристойна. Эйлин велела ему есть помедленнее – Коннелл кивнул и продолжал с той же скоростью.

– Медленнее! – рассердилась Эйлин. – Подавишься же!

Она встала, набрала в стакан воды из-под крана, выпила, не отходя от раковины, и налила еще. Обернувшись, увидела, что Коннелл выронил вилку и машет руками. Вдруг он вскочил, хватаясь за горло. Эйлин сказала ему, что это не смешно, – потом увидела его лицо и закричала:

– Ты что, правда подавился? – уже зная, что так и есть.

В раннем детстве с ним пару раз случалось, что кусочек тунца или арахисового масла застревал в горле, но тогда он все-таки мог дышать, а сейчас не издавал ни звука. Нужно было без паники обхватить его сзади, сжатым кулаком надавить на живот повыше пупка, а другой рукой резко толкнуть этот кулак вверх, чтобы воздух вытолкнул застрявший кусок, – но Эйлин не могла заставить себя действовать.

На работе она не раз сталкивалась с подобными случаями. Обхватываешь пациента поперек туловища, нажимаешь на диафрагму – опля, кусочек выскочил. Пара секунд, и готово. Времени больше чем достаточно – ведь, вопреки распространенному мнению, в вашем распоряжении целых четыре минуты до того, как начнутся необратимые повреждения мозга. Но сейчас речь шла о ее сыне! Эйлин не имела права на ошибку.

Она испугалась, хоть и знала, что пугаться нельзя. Мальчик был ей слишком дорог. «Пожалуйста, не умирай, пожалуйста, не умирай!» – мысленно повторяла Эйлин. Вцепившись в его плечи, она стала звать на помощь, а потом потащила Коннелла к выходу на черную лестницу.

– Анджело! Анджело!

Эйлин стрелой взлетела на второй этаж и заколотила в дверь:

– Спускайтесь к нам! Скорее!

И тут же кинулась обратно к сыну. Руки у нее тряслись.

– Он задыхается! – кричала Эйлин.

Коннелл начал синеть. По лестнице протопали быстрые шаги. Рядом с Эйлин оказался Донни. Оттолкнув ее в сторону, он обхватил Коннелла мускулистыми руками и надавил ему на живот – примерно так и выполняют прием Геймлиха. Что-то вылетело у Коннелла изо рта. Он закашлялся и громко заревел – больше похоже не на детский плач, а на кошачий вопль. На ковре лежал помидорчик черри. Должно быть, малыш проглотил его целиком. Эйлин со злостью раздавила помидор в руке. Усадила сына за стол. Прибежали Анджело, Гэри и Бренда. Коннелл уже почти не плакал, только кашлял. Эйлин пошла налить ему воды. В кухне, увидев тарелки, она вышвырнула их в мусорное ведро вместе со всем содержимым. Чувства захлестывали ее – вот-вот выплеснутся через край. Коннелл быстро выпил воду. Она больше никогда не будет сердиться, что он слишком торопливо ест. Сейчас она сердилась на Эда – за то, что его не оказалось рядом, когда Коннеллу грозила опасность. Какое счастье, что семейство Орландо всегда бывает дома по вечерам! И как стыдно, что она, профессиональная медсестра, не смогла спасти собственного ребенка.

Вернувшись в столовую, она не придумала ничего лучше, чем ляпнуть:

– Ну что, будешь теперь есть помедленнее?

И разрыдалась.

Коннелл от изумления даже плакать перестал.

– Был бы на твоем месте Гэри, я бы к нему и близко не подошел, пусть себе задыхается, – сказал Донни. – Гэри, как это называют по-научному: эвтаназия?

Коннелл чуть слышно хихикнул, продолжая кашлять.

– Смотри больше нас так не пугай, – сказал Анджело. – Хватит с меня одного сердечного приступа.

– Получше тебе? – спросила Бренда, погладив Коннелла по плечу.

Он кивнул.

– Ты уж правда ешь не торопясь. Никто у тебя еду не отнимает.

– Ну ладно, я свое дело сделал, – сказал Донни. – Пойду найду телефонную будку и переоденусь[8]8
  Пойду найду телефонную будку и переоденусь. ... Бельевая корзина все-таки не из криптонита сделана. – Намек на фильмы и комиксы о Супермене. Кларк Кент несколько раз переодевался в костюм Супермена в ближайшей телефонной будке. Криптонит – кристаллическое радиоактивное вещество, являющееся единственной слабостью Супермена и других криптонцев: зеленый криптонит лишает их сил.


[Закрыть].

– Лучше бы свои грязные подштанники с пола в ванной подобрал, – отозвалась Бренда. – Бельевая корзина все-таки не из криптонита сделана.

Смех немного разрядил обстановку, хотя Эйлин видела – Донни все еще не совсем пришел в себя. Глаза круглые, и голова дергается. Вообще, вся семья Орландо явно выбита из колеи. Коннелл постоянно сидел у них по вечерам, но Эйлин не думала, что они его уже считают за своего.

– «Колесо Фортуны» начинается, – сказал Гэри.

Орландо ушли, а Эйлин села за стол рядом с Коннеллом.

– Ты как, нормально?

Он кивнул.

– Испугался?

Он опять кивнул.

– Я не мог дышать.

– Понимаю...

– Говорить не мог.

Малыш не понимал, как терзает ее.

– Ужасно, – сказала Эйлин. – Я просто оцепенела.

– Донни меня спас.

– Не знаю, что на меня нашло. Раньше ведь сама не раз так делала. Наверное, с чужими проще.

– Хорошо, что они пришли, – сказал Коннелл.

– Я бы тоже в конце концов опомнилась. Включились бы профессиональные навыки. Наверное, само сознание, что есть кого позвать на помощь, расслабляет.

– Он мне жизнь спас, – проговорил мальчик задумчиво.

– Не преувеличивай! Ничего бы с тобой не случилось. Еще было время в запасе.

Коннелл пораженно уставился на нее. Эйлин поставила перед ним мисочку с мороженым:

– Вот, поешь. Этим сложно подавиться. Или ты все-таки ухитришься?

Обычно по вечерам она усаживала его за уроки, но сейчас и слова об этом не сказала. Да хоть бы он и совсем перестал делать домашние задания! Может, Эд все время так чувствует?

Эйлин разрешила ему сесть с мороженым на диван – еще одно исключение из правил – и прикатила телевизор. Черно-белый, из их с Эдом спальни – другого в доме не было. Столик на колесиках, на котором стоял телевизор, выкатывали в гостиную только во время плей-офф и Мировой серии. Пока Коннелл смотрел развлекательную передачу, Эйлин отмыла сковородку, а закончив, прилегла на второй диван и стала смотреть телевизор вместе с сыном. Обычно трансляция матчей начиналась около восьми, но когда Коннелл переключился на канал Эн-би-си, там шла очередная серия комедийного сериала «Шоу Косби». Ну конечно, сообразила Эйлин, если бы ее отменили, телеканал потерял бы деньги за рекламу. Эйлин со своего места было плохо видно экран. Ванесса, девочка из сериала, пошла в школу накрашенная, несмотря на запрет матери. Мальчик Тео пытался заставить всю семью отрабатывать пожарную тревогу. Точно как в сериале «Проделки Бивера», только все персонажи чернокожие. Как быстро меняется мир... Трудно совместить свои детские воспоминания с той Америкой, где придется жить ее сыну. Словно в истории человечества образовался разрыв, а поколение Эйлин – промежуточное, вроде мостика над пропастью. Для Коннелла ее прошлое – такая же дремучая древность, как для нее в свое время – рассказы о первых поселенцах.

Серия закончилась, и наконец-то начали показывать матч. Эйлин сказала, что пойдет приляжет. Коннелл жалобно посмотрел на нее:

– Ты что, игру смотреть не будешь?

Ясно: он боится оставаться один. Еще не отошел после случившегося.

– Немножко посмотрю, – сдалась Эйлин.

Она и сама не совсем опомнилась. Перед глазами так и стояла картинка: Донни давит Коннеллу на живот и изо рта у мальчика выскакивает крохотный помидор. Хотелось обнять Коннелла, прижать его к себе изо всех сил, но Эйлин не знала, как подойти. Смотреть очередную игру не было никакого желания. Как будто мало их пришлось высидеть во время отборочных. Эйлин принесла себе книгу, «Одинокий голубь»[9]9
  «Одинокий голубь» – роман Ларри Макмёртри, получивший Пулицеровскую премию в 1985 г.


[Закрыть]. Рассеянно листала страницы, без конца перечитывала один и тот же абзац. «Метс» явно проигрывали – к концу пятого иннинга счет был четыре—ноль, не в их пользу.