Текст книги "Мы над собой не властны"

Автор книги: Мэтью Томас

20

Эйлин сидела рядом с Коннеллом на верхней ступеньке и раздумывала о том, почему люди столько шума разводят по поводу созвездий. Пунктирные линии на рисунках плохо соответствуют тем образам, которые связывают с тем или иным созвездием. Даже знай она все эти картинки, вряд ли смогла бы их разглядеть в рассыпанных по небу светящихся точках.

Обычно звезды почти не видны, однако в ту ночь они проступили удивительно ярко. Вот еще одна причина для переезда – в пригороде, наверное, звездным небом можно любоваться постоянно.

– Что ты видишь? – спросила Эйлин.

– Кучу звезд. А ты?

– Вон Большая Медведица.

– И Малая Медведица.

– Да.

– И Полярная звезда.

– Угу.

На этом их познания закончились. Эйлин была рада, что ее сын не разражается высоконаучной тирадой всякий раз, как взглянет в небо. Выходя замуж за ученого, она опасалась, что ее дети окажутся не от мира сего.

– Представляешь, тысячу лет назад люди смотрели на те же самые звезды.

Эйлин улыбнулась философским интонациям сына.

– И будут смотреть, когда мы давно уже умрем, – прибавил он.

Эйлин пробрала дрожь. Подобные сентенции родители должны говорить детям, а не наоборот. Она потеряла обоих родителей и на работе чуть ли не каждый день сталкивалась со смертью, и все же ей стало жутко от его слов о неизбежном исходе всякой жизни.

– Пошли в дом, – сказала она. – Поздно уже.

– Я хочу посмотреть, станут звезды ярче?

– Завтра в школу. – Эйлин начала терять терпение. Почему ее мужчины так несговорчивы? – Летом займешься исследованиями.

Она проверила, что сын поплелся к себе, а потом снова вышла на крыльцо и стала смотреть в ночное небо. Что видели там древние? Животных, охотников, быть может – царей? На какой-то миг ей показалось, что она видит силуэт собаки с длинным поводком. Когда взглянула снова, все уже исчезло.

Позже, лежа без сна, она думала о неизменности звезд, таких далеких от человеческих метаний и горестей. Безмерность геологических эпох почему-то приносила умиротворение.

21

По воскресеньям они ходили к обедне. Эд никогда не придавал большого значения походам в церковь. Когда Коннелл был еще совсем маленьким, Эд выводил его на улицу, стоило тому раскапризничаться.

Таким образом, задача загонять все семейство на мессу ложилась на плечи Эйлин. А она уже и сама не знала, верит ли в Бога. В устройстве мира ей давно уже не виделось никакого Божественного замысла. Может, это профдеформация? Медсестре не так-то легко сохранить веру. Столько людей у нее на глазах ушли из жизни, все по-разному: кто шумно, кто тихо, кто-то бился в агонии, кто-то оставался в полной неподвижности. Начинаешь воспринимать смерть как остановку организма, не более. В последний раз расширяются легкие, в последний раз сердце проталкивает кровь через сосуды, кровь прекращает поступать к мозгу.

Это вовсе не значит, что не надо ходить к мессе. Эйлин считала, что мальчику полезны нравственные уроки, которые он может там получить, да и ради благотворительной работы уже есть смысл посещать церковь, как бы ты ни относился к Богу. Наедине со своими мыслями Эйлин ощущала, что как будто настраивается на некую волну – этой волне и молилась после причастия, стоя на коленях рядом с другими прихожанами, хоть и казалось ей частенько, что она разговаривает сама с собой.

В прошлое воскресенье, Троицын день, проведя службу в последний раз за тридцать лет в их приходе, отец Финнеган представил пастве своего преемника – отца Чаудхари. Все уже и раньше угадали знак грядущих перемен в темнокожем незнакомце, подготавливающем к причастию Святые Дары. За прошедшее десятилетие многих священников-ирландцев сменили латиноамериканцы; теперь вот и уроженцы Индии будут.

С каждым годом Эйлин видела в храме все больше индийцев. Пару месяцев назад семья индийцев купила дом по соседству. Эйлин, естественно, предположила, что они индуисты, и очень удивилась, увидев их в церкви. Она немного задержалась, чтобы не пришлось возвращаться вместе с ними, а когда ночью, лежа в кровати, вспомнила об этом, ей стало стыдно. В следующий раз она специально догнала их у выхода и пошла с ними домой. Приятно было искупить обиду, о которой никто и не знал. После этого Эйлин с легким сердцем предоставляла им возвращаться домой в одиночестве.

Эд был куда восприимчивее к иным культурам. Идя с Эйлин по Гринвич-Виллидж, он восхищался ирокезами окрестных панков, вызывавшими у нее лишь отвращение. Поэтому Эйлин не удивилась тому, что первую обедню отца Чаудхари Эд слушал с особым вниманием. Саму Эйлин жуть пробирала от контраста темной кожи с белоснежным облачением священника и от странного, певучего акцента. Даже испаноговорящие соседи озадаченно переглядывались, будто говоря: «Чужак!» А Эд знай себе улыбался, то скрестив руки на груди, то постукивая себя по ноге церковной брошюркой.

Во время проповеди Эд обычно листал текст литургии – Библия интересовала его в первую очередь как произведение литературы. Однако сегодня он держал брошюрку раскрытой на нужном месте. По крайней мере, отец Чаудхари говорил разборчивей, чем отец Ортис, – тому лучше бы сразу пригласить переводчика-синхрониста.

Проповедь была на тему отрывка из Книги притчей Соломоновых – того, где говорится, что мудрость Божия родилась прежде сотворения земли:

 
Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил
круговую черту по лицу бездны,
когда утверждал вверху облака, когда укреплял
источники бездны,
когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его,
когда полагал основания земли:
тогда я была при нем художницею и была радостью всякий день,
веселясь пред лицем Его во все время,
веселясь на земном кругу Его, и радость моя была
с сынами человеческими[16]16
  Когда Он уготовлял небеса... и радость моя была с сынами человеческими.– Притч. 8: 27–31


[Закрыть].
 

Отец Чаудхари закрыл книгу и начал проповедь. Он говорил о вещах, вовсе не связанных с библейским текстом. Если все мы созданы из праха, говорил он, тот же самый прах, то есть космическая пыль, встречается по всей Вселенной. Эта космическая пыль возникла, как можно предположить, во время Большого взрыва. Она общая для нас всех, а значит, все мы в ответе друг перед другом. Эд слушал как зачарованный. Отец Чаудхари говорил о том, что человек – крохотная песчинка в сравнении с огромной Вселенной и это должно напоминать нам о смирении. Он призывал прихожан изумиться чуду пред лицом творения – и в великом, и в малом. Затем процитировал французского иезуита по имени Тейяр де Шарден: «Ему была ясна вне всяких сомнений зыбкость и пустота любой, даже самой благородной теории в сравнении с полнотой и определенностью малейшего факта, взятого во всей его конкретной реальности»[17]17
  Затем процитировал французского иезуита по имени Тейяр де Шарден: «Ему была ясна вне всяких сомнений зыбкость и пустота любой, даже самой благородной теории в сравнении с полнотой и определенностью малейшего факта, взятого во всей его конкретной реальности». – Мари Жозеф Пьер Тейяр де Шарден Пьер (1881–1955) – французский философ и теолог, биолог, геолог, палеонтолог, археолог, антрополог. Член ордена иезуитов (с 1899 г.) и священник (с 1911 г.). Участвовал в Первой мировой войне. Приведенная цитата взята из его опубликованной уже в 1961 г. книги «Гимн Вселенной» (часть под названием «Смысл человеческого усилия»).


[Закрыть].

Эйлин никогда еще не видела Эда в таком восторге от проповеди. Он азартно хлопнул ладонью по спинке передней скамьи и заерзал на сиденье – Эйлин уже думала, сейчас вскочит и зааплодирует и ей придется его одергивать.

После службы возле церкви собралась небольшая толпа. Эйлин протолкалась к обочине и тут, оглянувшись, обнаружила возле себя одного Коннелла. Эд остался среди тех, кто ждал своей очереди поздороваться со священником – точно поздравляющие на свадьбе. Это уже слишком!

Эйлин добралась до него, как раз когда Эд протянул руку для рукопожатия.

– Прекрасная речь! – воскликнул он, как будто поздравлял политика после выступления. – Вы откуда родом?

Эйлин чуть со стыда не сгорела, но отец Чаудхари, кажется, обрадовался и с жаром потряс Эду руку. У них завязалась оживленная беседа, а все остальные прихожане терпеливо ждали, пока они наговорятся.

Отойдя подальше от церкви, Эйлин спросила:

– Что все это значит?

– А что?

Коннелл вытащил из кармана теннисный мячик и увлеченно его подбрасывал.

– С каких пор ты интересуешься жизнью священников?

– Он прочел очень качественную проповедь, – сказал Эд.

Коннелл уронил мячик. Эд выскочил на проезжую часть, поймал мяч и принес обратно. Эйлин со злостью похлопывала себя по ладони свернутой в трубку брошюрой.

– Обязательно было расспрашивать, откуда он? Ясно, что из Индии.

– Из Бангладеш.

– Тебе очень важно это знать?

– Я люблю узнавать новое. Перестать учиться – это смерть. – Эд бросил Коннеллу мячик. – Правда, приятель?

Когда пришли домой, Эд застыл столбом на тротуаре. Эйлин махнула Коннеллу, чтобы шел в дом. Мальчик, потоптавшись на месте, послушался. Эд по-прежнему не двигался. Эйлин поднялась на крыльцо, надеясь, что Эд пойдет за ней.

Эд стукнул мячиком о землю и снова его поймал.

– Я видел газету. Объявления, которые ты обвела.

Эйлин, подобрав юбку, присела на верхнюю ступеньку. Ей было неловко, словно ее застали за обнимашками с бойфрендом. Снова глухо стукнул мячик; Эд подхватил его, подставив ладонь.

– Я не хочу уезжать, – сказал Эд. – У нас вполне хороший дом. Соседи все знакомые. Это что-нибудь да значит? И новый священник отличный.

– Он индиец! – выпалила Эйлин. Просто не смогла промолчать. – Оглянись вокруг – что творится в районе!

– Здесь наш дом, – упрямо повторил Эд.

– А это? – Эйлин ткнула пальцем в разрисованную граффити стену многоэтажки напротив.

– И это тоже.

– А помнишь, на Хеллоуин тебя по дороге домой закидали яйцами?

– Дети везде безобразничают.

– А помнишь, как Лину ограбили?

– Никто не живет в вакууме.

– А что было с миссис Коуни? Хочешь, чтобы со мной то же случилось?

– Нет, конечно. То был несчастный случай.

– Больше похоже на убийство.

Эйлин перевела дух. Злость постепенно перекипала в решимость. Нечего с ним спорить. Если надо, она сама все сделает.

– Съездим хотя бы посмотреть. Надо же знать, что предлагают.

Эд покачал головой. С крыльца была видна крошечная пролысинка у него на макушке. Эд перестал подбрасывать мячик, положил руку на лодыжку Эйлин и легонько сжал. У нее словно электрический ток пробежал по телу, как будто Эд через прикосновение делился с ней своей энергией.

– Я не могу объяснить, почему не соглашаюсь. Просто мне правда не хочется никуда переезжать. Бывало у тебя такое чувство, что жизнь уходит, все тебя обгоняют, а ты безнадежно отстаешь? И если бы только мир остановился и никто никуда не спешил, ты смогла бы понять, что к чему? Вот я этого хочу. Чтобы ничего вокруг не менялось.

– Люди меняются, – возразила Эйлин. – Такова жизнь.

– А я возражаю!

Эд сунул мячик в карман и ушел в дом, оставив Эйлин одну на крыльце.

22

Дом, который Эйлин осмотрела первым, стоил девятьсот тысяч – вдвое больше, чем они могли себе позволить. Эйлин все равно поехала его смотреть, просто чтобы в дальнейшем было с чем сравнивать.

Она надела приличный серый костюм, блузку с рюшами и туфли на высоком каблуке. Вдоль длинной круговой дорожки перед домом уже стояли несколько автомобилей: «БМВ», «фольксваген», «ауди». Ей стало стыдно за свой «шевроле-корсика». По крайней мере, машина чистая, – к счастью, одолевшая Эда апатия не лишила его привычки отмывать семейные авто.

Через незапертую входную дверь Эйлин вошла в просторный вестибюль. Мраморные полы, картины по стенам, громадная люстра свисает со сводчатого потолка. Эйлин успела бросить только беглый взгляд – по лестнице уже спускалась переполненная энтузиазмом риелторша. За ней следовала молодая пара – оба одеты куда менее формально, чем Эйлин, и явно чувствуют себя здесь вполне непринужденно. Зря она так вырядилась! Поднимаясь по бесконечной лестнице, Эйлин сняла жакет – все равно в нем было слишком жарко.

– Добро пожаловать! – Риелторша раскинула руки, словно собираясь ее обнять.

Молодые люди были лет на десять-пятнадцать младше Эйлин. Ощущая себя незваным гостем, она мечтала развернуться и броситься к машине.

– Я увидела открытую дверь, – еле выговорила она.

– Конечно, конечно! Мы как раз собирались осмотреть патио. Присоединяйтесь к нам – или, если хотите, просто погуляйте пока по дому.

– Спасибо, я пройдусь, – ответила Эйлин.

Риелторша с парочкой вышли, а Эйлин снова подумала – не уехать ли? Только потом с ума сойдешь гадать, что эти люди о ней скажут. Из кухни доносился неизбежный аромат рагу. Примитивная уловка, но ведь подействовало! Настроение Эйлин невольно изменилось. Она поднялась на второй этаж и с удивлением увидела в спальне еще одну пару, почти своих ровесников, с двумя дочками. Младшая весело подпрыгивала, сидя на кровати. Мать, заметив Эйлин, велела дочери перестать. Муж любовался отменно сработанными оконными рамами. Он смерил Эйлин оценивающим взглядом, словно она была частью обстановки, и улыбнулся. Жена вывела девочек из комнаты, а муж задержался, изрекая глубокомысленные сентенции о каркасе дома с таким видом, как будто ему внимала восхищенная аудитория.

Оставшись одна, Эйлин тоже подошла к окну. Ее машина сверху казалась игрушечной. Птицы и падающие желуди основательно попортили крышу. Надо бы ее заново покрасить...

Эйлин взбила подушку, примятую девочкой, и еле удержалась, чтобы не сесть на кровать. Вдруг навалилась усталость. Эйлин чувствовала себя в пустой комнате как в западне: и заняться нечем, и выходить не хочется, чтобы не столкнуться опять с той молодой парочкой и риелторшей. Откуда-то доносились негромкие голоса. Эйлин вдруг заметила, что у нее колотится сердце, и постаралась выровнять дыхание. Чтобы успокоиться, стала смотреть, как в окно льются солнечные лучи. Погладила кружевное покрывало на кровати. А больше всего успокаивала тишина. Даже на улице не раздавались гудки. Никто здесь не знает, что она обманщица, напомнила себе Эйлин. Может, они сами все обманщики? В том числе и риелторша – строит из себя аристократку, под стать дому, а на самом деле просто выполняет свою работу, за которую ей деньги платят.

Эйлин почти обрела душевное равновесие, как вдруг на глаза ей попались три фотографии в красивых рамках, выстроившиеся возле ночника, будто часовые. У Эйлин внутри все сжалось, хотя, казалось бы, на снимках не было ничего особенного. Семейное фото – скорее всего, снято в отпуске; черно-белая свадебная фотография; и пожилые муж с женой, верхом на лошадях, – муж улыбается во весь рот, сидя в седле спокойно и уверенно. Видимо, решили под старость податься в теплые края. А может, они уже умерли и дом продают наследники. Судя по всему, эти люди прожили хорошую жизнь. Муж и в пожилом возрасте полон юного задора.

Эйлин даже затошнило от волнения. Вот чего Эд не понимает – в таком доме она смогла бы наконец вздохнуть свободней и наладить их общий быт. Стать такой женой, которая не мечется с утра по дому, спеша приготовить еду, пока муж не ушел на работу. Пожалуй, в таком доме можно бы прожить и до самой смерти.

Собрав волю в кулак, Эйлин спустилась вниз. Риелторша с молодыми людьми обнаружились в патио: муж озирал двор, жена с пристальным интересом осматривала гриль. Эйлин, одернув блузку, раздвинула стеклянные двери:

– Мне надо бежать. К сожалению, нет времени посидеть и поговорить.

– Да-да, конечно! – подхватилась риелторша. – Вы взяли наш буклет?

– Дом чудесный, но, боюсь, это не совсем то, что нам нужно.

– У всех свои требования, верно? Иначе все жили бы в одинаковых домах!

– Мы с мужем хотели бы посмотреть другие варианты, в этом же районе.

– Прекрасно, возьмите мою карточку! А сейчас вы где живете?

– В городе.

Формально Квинс действительно входит в состав Нью-Йорка, но Эйлин понимала, что своим ответом создает несколько иное впечатление.

– С удовольствием покажу вам другие дома!

– Спасибо. – Эйлин обернулась к парочке. – Удачи вам в поисках!

– И вам удачи, куда бы ни вел ваш путь, – высокопарно ответил молодой человек.

Эйлин в этом почудилась грубость.

Когда она вернулась домой, Эд лежал на диване в наушниках и с закрытыми глазами. Эйлин постояла возле него, помахала рукой в надежде, что он почувствует, потом зашла к Коннеллу.

Он валялся на полу, прямо в бейсбольной форме. Эйлин залюбовалась – какой он милый! Форма была чуть маловата – за прошедший год Коннелл раздался в плечах и в росте прибавил. Может, нехорошо, что он столько времени проводит в подвале со штангой? Эйлин где-то слышала, что от этого могут быть проблемы с ростом. Однако в последнее время у нее было столько забот. С дурной компанией не связался, и то ладно.

Коннелл догадался снять грязные шиповки, но и вся форма была забрызгана жирной грязью, которую невозможно отстирать.

– Как прошел матч?

– Мы проиграли. Я опозорился. Девять раз подарил базу противнику.

Он подбросил мячик и снова поймал, едва не попав себе по лицу. В последнюю секунду увернулся, не то мяч расквасил бы ему нос.

– Ничего, научишься – станешь играть лучше.

– Зато у меня подача мощная! – похвастался Коннелл, расплывшись в горделивой улыбке.

– Только дверь гаража не погни своими подачами, – предупредила Эйлин. – У меня сейчас лишних денег нет на новую дверь.

Коннелл кивнул.

– Папа пришел за меня болеть.

– Правда?

– Странный он какой-то.

Эйлин сжалась от страха:

– Что такое?

– После игры на меня наорал. Я задержался немножко – помогал убирать мячи и всякое там. Папа пока за машиной пошел. А когда я сел в машину, не знаю, что с ним сделалось. Кричал: «Сколько можно тебя ждать! Сколько можно тебя ждать!»

– Ну... Действительно, не очень хорошо заставлять людей ждать, – неуверенно ответила Эйлин, боясь, что Коннелл услышит, как неискренне она заступается за мужа.

– Не мог же я оставить биты валяться на площадке! Тренер попросил помочь. И не так уж долго я копался, правда! А отец всю дорогу орал не переставая.

– Не обижайся. У папы сейчас тяжелое время.

– Я его не просил меня ждать! Мог бы вообще не приходить.

– Он любит смотреть, как ты играешь.

– Плевать!

– Не надо так!

– Мам, ты его не видела. Он прямо как с ума сошел.

Мяч укатился в сторону. Коннелл не стал за ним тянуться. Так и сидел, упираясь руками в колени, – маленький мужчина, столкнувшийся с жизнью лоб в лоб. Он умный мальчик. Знает, что у других детей бывает хуже – отец или бьет, или вообще ушел из семьи. И все-таки грустно видеть, как рушатся иллюзии. Обычно близость Коннелла с отцом вызывала у Эйлин ревность, а сейчас ей хотелось защитить эту связь между ними.

– Папа всегда злится, когда ему приходится кого-то ждать в машине. Не принимай на свой счет. Наверняка он уже жалеет.

– Полчаса проторчали около дома – он все извинялся.

– Вот видишь!

Однако вечером в постели она стала упрекать Эда:

– Коннелл говорит, ты на него накинулся ни с того ни с сего.

– Сорвался.

– Эд, он же маленький еще.

– Такого больше не повторится.

– Надеюсь. Может, у тебя с отцом были сложности, но мальчик-то не виноват.

Пару кварталов до риелторской конторы Эйлин прошла пешком. Вдруг риелторша в прошлый раз не рассмотрела ее машину? Конечно, рано или поздно хитрость раскроется, но пускай хотя бы поначалу Эйлин воспринимают всерьез. Точно так же в молодости она просила придержать для нее какую-нибудь вещь в магазине. Продавец записывал ее фамилию на бумажке и обещал, что товар столько-то времени будет ее ждать. Эйлин почти никогда не возвращалась за покупкой – ей было довольно сознавать, что желанная вещь хотя бы недолго и хотя бы в теории принадлежала ей. Может, проведя немного времени в дорогих домах, она получит своего рода прививку и ей уже не нужно будет на самом деле там жить?

Контора находилась в центре Бронксвилла. Зажатая меж двух дорогих бутиков, внутри она чем-то напоминала кабинет старого дантиста. Обшитые деревянными панелями стены, синее ковровое покрытие на полу и несколько потертых письменных столов по обе стороны прохода. Здесь Эйлин не чувствовала себя самозванкой. Они были почти наедине, только еще один сотрудник негромко разговаривал по телефону в уголке.

Темные волосы Глории были коротко подстрижены, как у политика. Кое-где проглядывали непрокрасившиеся светлые прядки. Ростом примерно с Эйлин, риелторша была одета в темно-синий костюм и блузку, с виду шелковую. Ослепительно-белые и ровные зубки наводили на мысль о коронках.

Здороваясь, Глория снова протянула сразу обе руки, словно раскрывая объятия. Их этому, что ли, специально учат? И опять подействовало, как тот нехитрый прием с вкусным запахом из кухни.

Риелторша усадила Эйлин за стол.

– Прежде всего давайте обсудим, какой дом вам хотелось бы, хорошо? Вас интересует какой-то определенный архитектурный стиль?

В архитектурных стилях Эйлин разбиралась плохо. Колониальный? Эдвардианский? Тюдоровский? То, что на слуху. Мечты Эйлин о доме в пригороде носили абстрактный характер. Важно, что такой дом символизирует: высокое положение в обществе, уединенность, стабильность.

– Мне очень понравился дом, который я смотрела на прошлой неделе.

Глория удивилась:

– А я думала, он вам не подошел.

– Да, в каких-то частностях не подошел, но во многих отношениях это идеальный дом.

Глория как будто взвешивала, облегчить жизнь Эйлин или еще ее помучить. Потом она улыбнулась:

– Я хочу найти для вас дом, идеальный во всех отношениях!

– Спасибо.

– Простите за вопрос... Вас отпугнула цена?

– Ну что вы! – ответила Эйлин. – Не в деньгах дело.

Глория подняла брови.

– Так, хорошо! – воскликнула она, щелкнув шариковой ручкой. – Для начала мне нужно получить общее представление о том, что искать.

– Конечно.

– Приступим, Эйлин! Фамилия Лири, правильно?

– Да.

– Вы сказали, что живете в городе?

– Верно.

– В каком примерно районе?

– В Квинсе.

– О, в Квинсе есть очаровательные уголки! Мой брат живет в Дугластоне.

Дугластон – совершенно другой мир. Эйлин помолчала, собираясь с духом.

– Мы – в Джексон-Хайтс.

– Какой-нибудь кооперативный комплекс? – Глория одобрительно изогнула бровь. – Говорят, там очень красиво.

– У нас свой дом, – сказала Эйлин. – На три семьи.

– Отлично. – Глория сделала пометку в блокноте. – И вы хотите переехать именно в Бронксвилл или просто куда-нибудь в этом районе?

– В Бронксвилл.

Глория так и засияла:

– В Бронксвилле чудесно, правда? Когда муж купил здесь дом, я думала, что умерла и попала в рай!

– Я когда-то работала в больнице Святого Лаврентия. Давно, но до сих пор помню, как мне здесь нравилось.

– Значит, вы одобрили дом, который смотрели в прошлый раз. А что именно вас больше всего привлекло?

– Размеры.

– Сколько вам нужно спален? Три, четыре, пять?

– Как минимум четыре, – ответила Эйлин, ткнув наугад посередине, словно запойный пьяница.

– Отлично! Кое-что проясняется. А какой ценовой диапазон вас устроит?

Эйлин ненадолго задумалась.

– Это смотря кого спрашивать – меня или мужа.

Глория рассмеялась:

– За это мы их и любим, верно? Мужчинам безразличны жилищные условия, было бы где голову приклонить. Если честно, я все время уговариваю мужа переехать в дом попросторней. Что тут плохого, если средства позволяют? Ваш муж работает на Уолл-стрит? На поезде очень удобно.

– Он преподает в колледже.

Снова пауза, и снова Глория производит какие-то мысленные подсчеты.

– Значит, четыре спальни. Поближе к станции или это не имеет значения? Он преподает в городе? В Нью-Йоркском университете? Или в Колумбийском?

– Мы оба водим машину, – коротко ответила Эйлин. – Муж преподает в местном колледже Бронкса.

– Хотите жить поближе к школе?

– Не обязательно. Мой сын Коннелл будет учиться в городе. – Помолчав для пущего эффекта, Эйлин добавила: – В Реджисе[18]18
  Реджис – престижная частная школа на Манхэттене, основанная иезуитами в 1914 г.; готовит молодых католиков к поступлению в университет.


[Закрыть].

Она надеялась, что эта подробность окружит ее защитным куполом престижа, – и в самом деле, Глория уважительно повела бровью.

– О, должно быть, у вас очень способный мальчик! – И тут же проткнула купол булавкой. – Мой муж там учился. Только и говорит о своих школьных годах, я уже устала слушать. У нас-то одни девочки. Был бы сын, непременно туда же его отправила бы.

Эйлин еле удержалась, чтобы не одернуть нахалку. Нельзя «отправить» сына в Реджис: он сам сдает экзамен в ноябре, а ты молишься и ждешь письма с приглашением на собеседование, а после собеседования молишься, чтобы его приняли. В буквальном смысле молишься, даже если в жизни ни о чем не молилась. Потом вы с мужем прибегаете смотреть, как ваш сын, сидя за обеденным столом, вскрывает конверт и читает, что поступил, а когда он говорит, что не хочет учиться среди ботанов, да еще и в мужской школе, вы отвечаете, что нет, он будет там учиться, когда-нибудь вам за это спасибо скажет, и на его губах мелькает затаенная улыбка, хоть он и притворяется недовольным. А потом ты говоришь: «Бабушка с дедушкой гордились бы тобой», и словно камень снимают у тебя с души, потому что хоть часть твоего долга родителям наконец-то отдана. И ты видишь: он все-таки понимает, хотя бы отчасти, как много все это для тебя значит. Что дело не только в нем одном. И кажется, отец стоит у тебя за плечом и молча одобрительно кивает, и твоя мама, вечная загадка, тоже смотрит и улыбается, думая о том, что ждет этого мальчика впереди – как и всех их, живых и мертвых.

– А какой ценовой диапазон для вас будет самым подходящим? В пределах миллиона? Или больше?

Эйлин вычислила, что может потратить самое большее четыреста тысяч долларов. После продажи дома в Джексон-Хайтс и уплаты всех налогов и сборов денег должно хватить на первый взнос, но четыреста тысяч – это максимум. «В пределах миллиона» – это очень мягко сказано, однако именно так и ответила Эйлин.

– Что еще мне следует учесть?

– Мне нужно, чтобы дом хорошо смотрелся с улицы, – сказала Эйлин. – Большой, импозантный дом. Чтобы он буквально притягивал к себе.

В воскресенье после мессы Эд в кои-то веки не лег на диван, а собрал еду для пикника и повез семью на их любимое место, поблизости от аэропорта Ла-Гуардия. Эйлин расстелила на траве одеяло, и они принялись за странные спартанские сэндвичи, приготовленные Эдом: хлеб с индейкой, и больше ничего – ни горчицы, ни майонеза, ни листиков салата или помидорных ломтиков. Даже сами сэндвичи не разрезаны пополам на треугольники.

Давно уже они не выбирались на природу вот так, всей семьей. Эйлин хотелось тихо посидеть со своими мужчинами, но Коннелл вытащил бейсбольные перчатки и принялся скакать, точно молодой мустанг. Эд встал с ним поиграть.

Солнце выглянуло из-за тучки. Самолеты, поблескивая в небе, с глухим рокотом исчезали вдали. Легкий ветерок освежал разгоряченную кожу. Бывают иногда среди обыденности такие вот идеальные минуты. Эйлин хотелось сохранить все это в памяти: кисловатую сладость похрустывающего на зубах яблока, запах травы... Эйлин уже замечала, что память можно обмануть. Если остановиться и мысленно сказать себе: «Это не сон!» – происходящее запомнится необыкновенно отчетливо.

Эд стоял, слегка набычившись, в ожидании подачи – хотя, если нужно, вбок отпрыгивал с неожиданной резвостью. Рубашка на пуговицах и брюки со стрелкой – не самая лучшая спортивная одежда, однако Эд не сдавался. Коннелл спешил вернуть мяч, едва тот коснется перчатки, и от этого страдала точность броска. Начали они с маленького расстояния, но Коннелл потихоньку отступал все дальше. Эд бросал, размахнувшись, по широкой дуге, а Коннелл – по прямой. Иногда, если Коннелл переусердствует, Эду приходилось мчаться за мячом, чтобы тот не вылетел на шоссе. По обе стороны лужайки стояли припаркованные машины, и Эйлин беспокоилась – не хватало только разбить кому-нибудь стекло, тогда вся идиллия насмарку. Эд крикнул Коннеллу, чтобы тот подошел ближе. Мальчишка сперва уперся, но Эд махал рукой, пока он не сделал пару шажков вперед. Теперь они стояли почти как в самом начале. Эд велел Коннеллу бросать не так сильно:

– Помедленнее! Мы же не на чемпионате, просто развлекаемся.

– Пап, я не сильно бросаю! – ответил Коннелл.

Но Эйлин видела – он бросает в полную силу. Хотя Эду пока удавалось принимать все подачи, он смотрел на летящие к нему мячи почти со страхом.

– Помедленней! – повторил Эд более резким тоном.

– А что? Не поймаешь?

Коннелл так размахнулся, что Эд отступил в сторону, пропуская мимо себя мяч, мчавшийся на него, точно сжатый кулак. С упреком глянув на сына, он отправился подбирать мяч.

– Прекрати! – сказала Эйлин, как только Эд отошел подальше. – Папа сказал: бросай не сильно.

– Да я вполсилы бросаю!

– Делай, как папа говорит!

– Ладно тебе, мам.

Тут вернулся Эд – скорее растерянный, а не сердитый. Беспощадная логика подростка поставила его в ситуацию естественного отбора. Поколебавшись, он бросил Коннеллу мяч – тот поймал его в прыжке.

Мяч не успел еще вылететь из руки Коннелла, а Эйлин уже заметила ярость, затаившуюся в теле мальчика подобно сжатой пружине. Поразителен момент физического превращения мальчика в мужчину. Эта неумолимая жажда вырваться вперед, смести с дороги предыдущее поколение и расчистить место новому. Величественно и в то же время жутко. Ее мужчины сойдутся в поединке, и ни тот ни другой не выйдет из этой схватки без потерь.

Может, Коннелл все еще злился из-за того, как отец наорал на него в машине. Может, его раздражало, что отцу сложно отражать его удары. Может, дело в том, что Эд проигрывал по сравнению с другими отцами. Он не просто старше, он еще и старомоден – однако бейсбол всегда объединял их с сыном. Возможно, Коннелл не вынес, что возрастные перемены затронули и этот их общий ритуал. Какая бы ни была причина, он вложил всю свою злость в очередной бросок. Эйлин тихонько ахнула.

Мяч несся с такой скоростью, что Эд застыл, даже не пытаясь уйти с траектории. Время словно замедлилось, и Эйлин вдруг поняла, что у ее мужа с недавних пор возникли проблемы с моторикой. Его рука не поспевала за командами мозга. Даже на расстоянии было видно, как у него расширились глаза. Мяч врезался Эду прямо в грудь. Эд пошатнулся и упал – сперва на задницу, а потом растянулся плашмя.

Эйлин, вскрикнув, бросилась к нему. Коннелл тоже. Пока она добежала, мальчик уже стоял на коленях рядом с Эдом и что-то ему говорил. Эйлин оттолкнула сына в сторону. Эд держался за грудь, как будто ему стало плохо с сердцем. Коннелл сбивчиво извинялся и тянулся поближе к Эду. Эйлин снова его оттолкнула. Тут Эд ее саму отстранил и приподнялся на локтях:

– Прекратите, у меня все в норме! Дайте встать.

Он встал, а Эйлин замахнулась на Коннелла, да так и застыла с поднятой рукой. Все трое словно окаменели скульптурным барельефом. Рука Эйлин чуть вздрагивала. Коннелл, кажется, тоже дрожал в ожидании удара. Эйлин отвесила сыну пощечину.

– Мальчик просто еще не знает своей силы. – Эд мягко перехватил ее зудящую от удара ладонь.

Потом он подобрал мячик с земли.

– Идем, продолжим игру!

– Давайте лучше посидим, – прошептала Эйлин.

– Мы не доиграли.

– Можно и не доигрывать, – сказал Коннелл, обращаясь только к Эду. На Эйлин он не смотрел.

– Всего несколько бросков осталось.

– Эд! – взмолилась Эйлин.

Она могла себе представить несколько вариантов развития событий, и от каждого становилось дурно.

– Ты садись, посиди. – Он хлопнул по своей перчатке. – Коннелл, давай!

Коннелл нехотя поплелся на исходную позицию. Эд бросил ему мяч. Коннелл вернул подачу.