Текст книги "Мы над собой не властны"

Автор книги: Мэтью Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

25

Эд с самого утра работал в гараже. Скопившееся там барахло выволок во двор, ставший от этого нестерпимо похожим на соседские. Пот лил с Эда ручьем – жарко, май.

– Я возьму с собой Коннелла, – сказала Эйлин.

– Ладно.

– Ты точно не хочешь с нами?

– Я занят, как видишь. – Он указал на гору мусора.

Эйлин было немного совестно, что она увозит сына, – вероятно, он должен бы помочь отцу, но у нее просто не было сил снова ходить одной по чужим домам.

В машине Коннелл отыскал радиостанцию «Зед-100» и прибавил громкости.

– Почему ты не говоришь сделать потише?

– Да ничего, не так уж и громко.

– Папа всегда велит убавить, когда он за рулем. Говорит, музыка мешает сосредоточиться.

– А мне не мешает.

Эйлин принялась отбивать такт пальцами свободной руки. Эту песню она и раньше слышала по дороге на работу. Коннелл улыбнулся, и Эйлин в кои-то веки почувствовала себя любимым родителем. Обычно мальчик был ближе с отцом. Наверное, все из-за того, что она так скоро вышла на работу после родов. А по вечерам разговаривала по телефону с подругами, словно отрабатывала вторую смену. Сейчас она понимала, что это был ее способ убежать от реальности. Когда они переедут, все изменится. Она сможет быть такой матерью, какая нужна ее сыну.

– У папы много разных дел, у него голова перегружена, – великодушно сказала Эйлин.

– Дерганый он какой-то. Вцепится в руль обеими руками и не отпускает. Слова ему не скажи...

Когда они только познакомились и Эд заезжал за ней, он лихо вел машину, выставив локоть в окно, точно крутой киногерой.

– Ты не знаешь, как трудно быть взрослым. Столько всего приходится постоянно держать в уме...

– А когда на платную дорогу должны выехать, заставляет готовить мелочь за милю от будки. Жутко психует, если я не выложу все монетки на ладонь и не пересчитаю. А потом швыряет их в коробку с такой силой, как будто бейсбольный мяч кидает. Стыдно прямо. Что с ним? Почему он такой?

Эйлин и сама недавно ездила с Эдом. Он словно не машину вел, а производил операцию на мозге.

– С отцами это бывает. Не обращай внимания.

– Перед людьми неудобно.

Зазвучала его любимая песня. Коннелл принялся отбивать ритм на приборной доске, мотая головой.

Эйлин сказала:

– Я столько домов пересмотрела, что уже сама не понимаю, какие лучше, какие хуже. Хочу услышать твое мнение.

– А папа что говорит?

– У нас с папой небольшие разногласия по поводу того, надо ли вообще переезжать. Пожалуйста, отнесись к этому по-взрослому. И не рассказывай сразу, если какой-нибудь дом нам всерьез понравится.

– Ясное дело.

Эйлин сильнее нажала педаль газа. Теперь у нее есть союзник! Словно крылья выросли за спиной. Она мыслит шире, чем Эд. Она способна оценить музыку, которая нравится сыну, гнать по шоссе на хорошей скорости и доставать мелочь, уже подъехав к самой будке. У нее хватит сил изменить свою жизнь, вывести мужа из состояния апатии и всю семью вытащить из трясины жуткого окружения, пока они не увязли окончательно.

При виде Коннелла Глория с прежним пылом раскрыла объятия. Эйлин сперва подумала, что у нее снова включились профессиональные навыки, но потом сообразила: само существование Коннелла подтверждает, что не все, сказанное Эйлин, выдумки.

– Я вам нашла идеальный дом! – объявила Глория. – Просто распрекрасный! Цена чуточку выше назначенного вами предела, но только самую чуточку! Подумайте, пожалуйста. За ваши деньги ничего ближе к совершенству вы не отыщете.

Она повезла их по Палмер-роуд в направлении района Йонкерс, мимо роскошных зданий и зеленеющих садов, однако вскоре свернула в боковую улицу. Эйлин, уже неплохо изучившая район, знала, что здесь нечто вроде аванпоста: почтовые ящики относятся к Бронксвиллу, а дети ходят в школу в Йонкерс. Последнее, впрочем, значения не имело, ведь Коннелл уже перешел в старшую школу. Табличка на углу гласила: «Лоренс-Парк-Вест» – не то горделиво, не то пристыженно.

В целом район выглядел многообещающе. Старые и новые дома стояли вперемешку, зато плавный изгиб дороги радовал глаз, вдоль тротуаров росли огромные дубы, за деревьями кое-где виднелись дома в тюдоровском стиле, с каретными сараями и даже, кажется, теннисными кортами. За поворотом улица стала шире и прямей, здесь все дома были на виду, однако располагались они выше дороги и смотрелись очень величественно. Глория остановила машину возле серого дома в колониальном стиле, окруженного живыми изгородями. По обеим сторонам подъездной дорожки шли ряды колонн, а у крыльца стояла фигура жокея с фонарем в руке. Его красная куртка облупилась и выгорела на солнце до бледно-розового оттенка. Дом, судя по всему, был построен в первой половине двадцатого века, но построен добротно, а по размеру – вдвое больше тех, что они осматривали на прошлой неделе. Вид его внушал надежду.

Глория провела их по лестнице к черному ходу. Патио, вымощенное замшелым кирпичом, обнесенное стеной и в обрамлении буйной растительности, напоминало заброшенный английский сад. Скалистые уступы позади дома покрывал плющ, а выше по склону виднелись еще дома, выходящие на другую улицу.

Кухня выглядела так, словно здесь обосновались какие-нибудь бродяги. Дверцы шкафчиков висели криво, обои вспучились пузырями, а кирпичный пол был покрыт толстым защитным слоем полиуретана и очень грязен. В помещениях с задней стороны дома – кухне, столовой и так далее – было темно как в погребе, хотя в хорошую погоду свет сюда наверняка пробьется, особенно если подстричь кусты. Несмотря на обшарпанный ковер и чахлого вида люстру в столовой, Эйлин вполне могла себе представить, как будет здесь угощать гостей. А гостиная была прямо-таки залита светом. Через гостиную можно было пройти к главному входу. Из выложенного плиткой вестибюля на второй этаж вела лестница с резными перилами. От площадки посередине лестницы ответвлялся еще один пролет вниз, в небольшую комнатку, – там можно устроить что-то вроде читальни, а рядом – кабинет Эда, с окном-эркером и встроенными книжными шкафами.

Глория эффектным жестом распахнула створки входной двери, и в дом хлынул солнечный свет. Слева от крыльца, за полусгнившей деревянной оградой, улица, описывая широкую дугу, сворачивала в сторону Палмер-роуд – широкой автомагистрали, которой дом был обязан своим импозантным почтовым адресом.

Стоя на крыльце, Эйлин представляла, как гости входят через большие кованые ворота и по вьющейся тропинке поднимаются к дому. А там начинаются шумные приветствия, объятия, гости вручают хозяевам подарки, торты, бутылки с вином... Эйлин оглянулась: Коннелл стоял в гостиной у окна, окутанный неземным сиянием, напоминая средневековый портрет ребенка из аристократического семейства. Сейчас, как в тигле, выплавляется его судьба. Перспективы уже сужаются, поначалу едва заметно, и нужно скорее спасать то будущее, о котором она мечтала, – где Эд безмятежно трудится у себя в кабинете, вырабатывая научные гипотезы, а она, Эйлин, ведет дом, принимает гостей и вообще выполняет обязанности матриарха уважаемой семьи. В декорациях этого дома пройдет весь второй акт их совместной жизни, и символом будущего стал образ Коннелла, задумчиво глядящего в окно.

– Что скажете? – спросила Глория.

Минуту она выбрала точно. Отвечать вслух не требовалось.

Риелторша повела их вверх по лестнице, словно жених – счастливую новобрачную к супружескому ложу.

– Я сперва покажу вам гостевые комнаты, а потом уже хозяйскую спальню.

Первая комната оказалась такой огромной, что в ней свободно поместилась бы нынешняя детская Коннелла плюс гостевая и еще осталось бы место.

– Здесь могла бы быть твоя комната, – сказала Эйлин.

– Здорово!

Коннелл прошелся вдоль стен, словно кот, который метит свою территорию. Заглянул в стенной шкаф, потом улегся на полу, раскинув руки и ноги. Эйлин не удержалась от смеха:

– Вставай! Ты что?

– Ничего-ничего, – сказала Глория. – Тут есть где порезвиться.

– Здесь можно самолет посадить! – крикнул Коннелл.

– Разве что вертолет, – улыбнулась Глория.

– Дом, конечно, большой... – начала Эйлин осторожно.

На какую, интересно, «чуточку» цена превышает названный ею предел? Что ж, если сумма окажется вне ее возможностей, по крайней мере на этот раз Эйлин не виновата.

– Вы еще главную спальню не видели!

– Меня беспокоит цена.

– Вы сказали, что готовы потратить четыреста тысяч. В крайнем случае – пятьсот.

– В самом крайнем.

Они говорили вполголоса, выйдя в коридор.

– Этот дом стоит пятьсот шестьдесят.

– Разница довольно большая. – Эйлин старалась не выдать разочарования.

– Не такая большая, если учесть, что после ремонта цена поднимется. Тогда будет три четверти миллиона, минимум.

В голосе Глории звучало легкое нетерпение, словно они обсуждали произведение искусства и ей не хотелось его марать разговорами о деньгах.

– Правда, имеются некоторые подводные камни.

– Вот как...

– Не такие уж серьезные. Ваш муж своими руками по дому что-нибудь делать умеет?

Эйлин вспомнила Эда в гараже и валяющиеся вокруг инструменты, словно раскиданные взрывом. Все свои знания о различных работах по дому он почерпнул из книг – зато если уж возьмется что-нибудь изучать, научится обязательно. Как-то в коридоре случилось короткое замыкание.

– Если я способен защитить диссертацию, то уж неисправную электрическую цепь как-нибудь одолею, – заявил Эд.

И в самом деле все исправил. Правда, эти домашние подвиги стоили ему тяжелых усилий и выматывали до предела.

– Умеет довольно неплохо, – сказала Эйлин. – А что?

– Этот дом был выставлен на продажу больше года назад. Затем его переоценили заново. Тогда и снизили цену.

– А что с ним не так?

– Его залило. Тут двойная проблема. Во-первых, дом стоит у подножия холма, сверху по склону постоянно стекает вода. А почва каменистая, так что деваться воде некуда, она вся скапливается здесь. Вдобавок прошлой зимой прорвало трубы и подвал затопило. Там требуется серьезный ремонт, плюс нет гарантии, что не протечет снова. В течение ближайших пары лет необходимо заменить крышу. Расходы немалые, но если вы сможете своими силами отремонтировать, то считайте, что дом вам даром достался.

– Муж справится, – сказала Эйлин.

Физический труд пойдет ему на пользу. Эйлин уже так и видела, как он, в футболке и джинсах, прихлебывает пиво из банки, положив бейсболку себе на колени и утирая лоб.

– А теперь посмотрим вашу спальню! – объявила Глория.

Оставив Коннелла в первой комнате, они пошли дальше. По пути заглянули еще в две небольшие комнатки и ванную с зеркалами в обрамлении лампочек, словно в артистической уборной. Унитаз скромно прятался за дверью матового стекла.

При хозяйской спальне имелась гардеробная – размером с их нынешнюю гостевую комнату. Эйлин мгновенно высмотрела себе уютный уголок, где можно поставить диван или пару кресел. Спальня тоже выходила на солнечную сторону, и притом окно не заслоняли деревья. В такой комнате невозможно думать о плохом.

Вот уже несколько лет, как их с Эдом отношения в спальне слегка омрачились. Появилась какая-то неуверенность, словно каждый заново узнавал тело другого. Требовалось внести нотку эксперимента, игры. Если они увидят друг друга обнаженными при ярком солнечном свете – быть может, что-то изменится.

Обои пузырились и отслаивались по краям. И с разводами на потолке в углу надо было что-то делать, но об этих частностях можно подумать потом, когда появятся время и деньги.

Эйлин подошла к окну. Она много слышала о скуке пригородного житья, однако в таком доме невозможно скучать. Просторные светлые комнаты ежеминутно будут напоминать о том, как далеко она ушла от своего прошлого, а если случится минута неуверенности, стоит только раздвинуть шторы и полюбоваться на пустую улицу, где редко-редко проедет машина-другая. От этого на душе воцаряется покой. Сюда не приезжают посторонние, разве что в гости.

– По-моему, вам нравится! – сказала Глория.

– Да, – тихо ответила Эйлин. – Очень нравится. Я стараюсь сообразить, как бы выкрутиться с деньгами.

В такие минуты человек творит будущее силой своего воображения. Скоро очарование развеется, но Эйлин старалась его продлить, насколько возможно.

Вряд ли они сумеют сделать высокий первый взнос. И выплачивать ежемесячно придется больше, чем она рассчитывала. Скорее всего, необходимый ремонт сразу осилить не выйдет. Действовать надо будет постепенно, экономить, не ходить в рестораны и в театр.

– А ты что скажешь? – спросила Глория Коннелла.

– Можно будет во дворе установить баскетбольный щит с кольцом?

Как у него все просто, восхитилась Эйлин. Мне бы его заботы...

– Почему бы и нет?

– Ура! – Он вскинул сжатый кулак.

– Хоть у кого-то я вижу энтузиазм, – улыбнулась Глория.

– Энтузиазма и у меня хватает, – отозвалась Эйлин. – Теперь надо уговорить главу семейства. Если несущие конструкции в порядке, и ремонт окажется нам по силам, и финансов хватит – то, наверное, это действительно идеальный дом для нас.

Глория захлопала в ладоши:

– Правильный подход! Не будь здесь особых моментов, за эту цену такой дом никто бы не продал. А теперь пойдем посмотрим эти самые особые моменты.

Спускаясь по лестнице, Глория указывала на следы сырости – Эйлин их раньше даже не заметила. Она и сейчас старалась не слишком приглядываться, пропуская все недочеты мимо сознания. Коннелл ткнул пальцем в подгнившую стенку и отколупнул кусочек древесины. Эйлин почти не стала его ругать. Она слушала, словно из-под воды, повесть о злоключениях дома, кивала, когда нужно, и делала озабоченное лицо. Даже вздохнула, когда Глория показала промокшую насквозь стену в гараже, которая грозила обвалиться. Пусть все эти детали так и остаются на заднем плане. Когда-нибудь и до них руки дойдут. Сейчас важно сохранить в неприкосновенности придуманный ею образ будущей жизни. Пусть основа дома прогнила – то, что на виду, поражает воображение.

– Работы здесь порядочно, – сказала Глория.

– Мы бы справились. Коннелл, вы с папой могли бы все здесь привести в порядок, правда?

– Не-а.

– Тебе просто неохота. Вы справитесь, я уверена.

– Как скажешь, мам.

– Что, если мы будем тебе платить за помощь в ремонте? Пора тебе зарабатывать свои карманные деньги.

– Не все здесь можно сделать своими силами. Я уже говорила – надо менять крышу. Хотя это не очень срочно. Небольшой запас времени у вас есть. Электропроводка довольно старая. Возможны короткие замыкания. И не все розетки исправны. Я вас еще не напугала?

– Я просто слушаю.

– Водопроводные трубы и вентиляционная система изолированы асбестом. Из-за этого могут возникнуть трудности, если вы захотите продать дом. Как и из-за врытого в землю топливного бака.

– Продавать этот дом я не собираюсь. Мне бы придумать, как его купить.

– В камин затекает вода. Кое-какие неполадки исправить будет недешево. Плесени, к счастью, нет – это я вам могу сказать со всей ответственностью.

– Видимо, нам понадобятся водопроводчик и кровельщик.

– И строительный подрядчик, – прибавила Глория. – И электрик. И муж, готовый к труду на благо семьи.

– Без лишних розеток я как-нибудь проживу. А вот смогу ли жить без этого дома...

На обратном пути Эйлин заехала на заправку. Зайдя расплатиться, она впервые в жизни купила пару лотерейных билетов и, жуя печенье, соскребла монеткой защитный слой. Ничего не выиграла и тут же приобрела еще пять билетов. На них выиграла два бесплатных билетика, но и они оказались пустышками. Эйлин взяла еще пять билетов и пачку печенья для Коннелла. Мальчик ждал в машине, знать не зная, в каком смятении пребывает его мама.

От волнения тянуло под ложечкой. Эйлин держала одной рукой руль, а другой нервно теребила кнопку, опускающую и поднимающую стекло. Во дворе возле дома Эйлин увидела свою лучшую простыню – Эд прикрыл ею разложенные на земле инструменты, придавив по углам кирпичами. Дверь гаража стояла нараспашку. От вида белоснежной простыни у Эйлин холод прошел по коже.

Эд сидел за письменным столом. От прихожей его отделяла стеклянная дверь кабинета. Обычно, заслышав, что Эйлин пришла домой, Эд сразу оборачивался вместе с вертящимся стулом, а на этот раз не шелохнулся.

– Мы вернулись! – крикнула Эйлин.

Эд не ответил. Она подошла и остановилась у него за спиной. Эд занимался подведением оценок за семестр. На столе были разложены контрольные и лабораторные работы. Эд что-то подсчитывал, делая пометки в тетради. Эйлин никогда не видела, чтобы он с таким сосредоточенным усердием вычислял оценки. Он выписал в столбик фамилии студентов, против каждой под римскими цифрами, обозначающими номер контрольной, стоял длинный ряд оценок. Сейчас Эд сверял их с результатами в самих работах. Двойной труд, и к тому же обычно Эд проделывал эту операцию в уме.

Эйлин положила руку ему на плечо. Эд подскочил так, что чуть не свалился с кресла, и все-таки не повернул головы, только вскрикнул:

– Ты что?

– Я не хотела тебя пугать.

– Нельзя меня отвлекать, когда я вывожу оценки!

– С каких это пор?

– Нужно все перепроверить. Группа в этот раз большая, и заданий было много, я немного запутался. А ошибок допускать нельзя. У меня уже в глазах двоится.

– Что ты сделал с простыней?

Эд снял очки, словно собираясь всесторонне обдумать этот вопрос, но потом безнадежно сгорбился.

– С простыней?

– Там, во дворе.

– Надо было прикрыть инструменты.

– Зачем брать хорошую простыню?

– Хорошую?

– Другую взять не мог?

Эд со стуком положил карандаш на стол.

– Какая разница?

– На этих простынях мы спим. В шкафу штук десять старых, взял бы любую.

Эд развернулся на стуле. Эйлин невольно попятилась. Лицо у него побагровело, рот искривился.

– Взял, что под руку попалось! – заорал он, вскакивая. – Некогда мне разбираться, такая простыня или не такая! Просто взял первое, что подвернулось! – Он поднес руку к лицу, словно хотел укусить ее или ударить Эйлин. – Мимо целый день люди ходят, заглядывают к нам во двор. Надо было чем-то закрыть инструменты!

Эйлин уже хотела выйти из комнаты, но тут остановилась:

– А зачем ты вообще оставил их во дворе?

– Чтобы потом заново не раскладывать! Понятно тебе? Черт! Черт!

Эйлин молчала. Слышит ли Коннелл эти крики?

– Прости, – сказал Эд. – Устал я. Со студентами так трудно. Молодежь никого не уважает. Кошмар.

– Что ты говоришь? Что случилось?

– То случилось, что меня все время отвлекают от работы!

Эйлин сдержалась и снова промолчала, хотя в последнее время у нее иногда возникало подозрение, что Эд вообще забросил работу – потому и скопилась такая куча невыставленных оценок.

– Я отвлекся, и в расчеты вкралась ошибка. А студенты подняли из-за этого вонь, только и всего. Нынешние детки хотят получить все и сразу. Ты им говоришь, что объявишь оценки на следующем занятии, а они не желают ждать. Как с цепи сорвались! Я привык работать не спеша. Разве можно все тщательно проверить, когда вокруг студенты толпятся да еще хамят?

Эйлин слушала и дивилась. Эда студенты уважали, несмотря на то что поблажек он никому не делал. Все лезли из кожи, чтобы заслужить похвалу. Он в них верил – и они сами начинали в себя верить. Иногда Эйлин из-за этого хотелось его убить. Она считала, что студенты не стоят такого отношения.

Эйлин взяла в шкафу старую простыню и, выйдя во двор, приподняла уголок той, хорошей простыни. Под ней в беспорядке валялись криво распиленные доски. Видно, Эд собирался что-то мастерить – Эйлин так и не поняла, декоративное или функциональное. Больше всего это походило на топливо для костра. И никаких инструментов. Эйлин сложила хорошую простыню и укрыла загадочную груду старенькой, застиранной, постаравшись, чтобы замена не бросалась в глаза. Потом бегом бросилась в дом – так иногда, напугавшись непонятно чего, она выскакивала из подвала.

Думала поговорить с Эдом – потом решила, что лучше не надо. Может, он завтра и не заметит, что простыня другая, а если заметит, то как-нибудь переживет.

Проснувшись в пустой кровати, Эйлин тихонько выглянула в гостиную и увидела у Эда в кабинете свет. Эд сидел, сгорбившись, за столом, словно многочасовая работа вытянула из него все силы. Волосы у него торчали дыбом. Настольная лампа страшно раскалилась. Пахло потом и еще грибницей – от старых книг. Будто в оранжерее.

– Иди ложись! – окликнула Эйлин.

– Я работаю.

– Три часа утра. Пойдем спать!

– Мне надо закончить.

Голос звучал глухо, словно Эд заснул сидя, но выражение лица было невероятно напряженное. Запавшие глаза потемнели, будто он долго постился.

– А завтра можно доделать?

– Нельзя.

– Покажи!

Эйлин склонилась над его плечом. Эд пригнулся, заслоняя от нее стол, но она разглядела стопки студенческих работ и калькулятор. Взяла одну стопку, перелистала. На первой странице каждой работы была выставлена оценка. Эйлин удивилась: что же тогда Эд сейчас делает? Не слушая его протестов, она отложила контрольные работы и взяла лабораторные. И здесь то же самое: оценки уже проставлены. Красные цифры, обведенные кружочком, в правом верхнем углу.

– Все уже проверено. Ложись спать!

– Нужно доделать.

– Еще остались непроверенные?

– Да.

Он прикрыл рукой страницу тетради. Эйлин уже видела раньше этот список с фамилиями и цифрами. Рядом лежала еще одна тетрадь.

– А это что?

– Оставь меня в покое! Ложись, я приду, когда закончу.

Эйлин, отпихнув его руки, взяла вторую тетрадку. Все тот же список фамилий с цифрами. Насколько Эйлин могла рассмотреть, он ничем не отличался от первого.

– Что это такое?

Эйлин и сама могла ответить на свой вопрос. Цифры против фамилий соответствовали оценкам за разные задания. Рядом лежал раскрытый журнал. Эйлин проверила, и точно – оценок там не было. Неужели Эд настолько боится сделать ошибку? До чего же студенты обнаглели, если преподаватель такого калибра до глубокой ночи перепроверяет свою работу! Ему бы отдыхать надо и утихомиривать демонов, которые подрывают его веру в себя. От недосыпа он явно воспринимает трудности в преувеличенном виде.

– Давай помогу, – предложила Эйлин, не уточняя, в чем именно.

Удивительно – Эд сразу согласился. Она собрала все материалы и отвела его в кухню.

– Ты бери журнал, а я буду диктовать оценки.

Эд взял ручку на изготовку. Эйлин раскрыла первую работу. Эдвин Альварес, 84 балла. Эйлин перелистала странички, проверяя, сходится ли сумма оценок за отдельные пункты. Все точно, восемьдесят четыре. Вот такими студентами и гордится Эд – простые ребята из небогатых семей, которые своими силами добиваются успеха.

– Так, начали, – сказала Эйлин. – Эдвин Альварес...

– Погоди! – всполошился Эд. – Не спеши!

Он выбежал из комнаты и тут же вернулся с длинной линейкой. Сел за стол, расправил плечи и положил линейку на журнал, отмечая ряд клеточек против фамилии Альварес. Эйлин невольно рассмеялась, но Эд не смеялся. Он смотрел не мигая на фамилию в журнале, словно боялся, что она исчезнет.

– Теперь давай.

– Эдвин Альварес.

– Эдвин Альварес, – повторил Эд сосредоточенно, как будто искал фамилию в списке.

Очень странно, ведь она стояла первой.

– Оценка за контрольную – восемьдесят четыре. Мы сейчас берем только контрольные.

– Да. Только контрольные.

– Ну что, едем дальше?

– Восемьдесят четыре?

– Да, – подтвердила Эйлин, закусив губу.

Все это начинало пугать, но сейчас не время разбираться, в чем дело. Поскорее бы закончить и уложить Эда в постель.

– Так, хорошо. Люси Амато. Секундочку...

Она пролистала страницы, мысленно складывая баллы. А ведь от этого и вправду можно умом двинуться: глухая ночь, цифры путаются... Эд и здесь верно посчитал общую сумму. Совершенно излишней работой они сейчас занимаются. Ну что делать, это и есть замужество. Берешь человека вместе со всеми его причудами, пусть они и граничат с одержимостью. Могло быть хуже – другие мужья гуляют налево, проигрываются в казино...

Эд нашел в списке фамилию студентки и крепко прижал линейку под строкой ее успеваемости за семестр.

– Семьдесят три, – сообщила Эйлин.

– Семьдесят три...

Голос Эда стал чуть спокойнее, в нем уже не звенело отчаяние. Несмотря на усталость, Эйлин было приятно, что они трудятся вместе. Это лучше, чем спорить и ссориться. Может, она даже соберется с духом и расскажет ему про дом.

Эйлин называла фамилии одну за другой, Эд находил их в журнале, затем Эйлин, бегло проверив сумму баллов – все равно они у Эда каждый раз сходились, – объявляла оценку, точно ведущий в лотерее. Эд, с вопросительной интонацией повторив число вслух, заносил оценку в журнал, а Эйлин должна была еще раз подтвердить – да, именно так. От этого появлялось неприятное чувство, что она точно учительница с учеником. Они благополучно добрались до конца стопки. Эд, ни на минуту не расслабляясь, орудовал линейкой, точно лазером. Пот лил с него градом. Пока Эйлин считала баллы, Эд утирал лоб, не отрывая взгляда от страницы.

Последний студент в списке, Араш Ширвани, получил самую высокую оценку – девяносто семь баллов. Какая удача! Может, благодаря этому Эд ляжет спать в хорошем настроении? Почти четыре уже; ей через несколько часов вставать. Эйлин знала, что больше не заснет, – она совсем размаялась. Ну хотя бы полежать, чтобы мышцы отдохнули. Завтра у нее ответственный день. В больницу явится комиссия – как всегда, для всех головная боль. Подчиненные Эйлин готовы к инспекции, а вот ей самой придется напрячься, чтобы после бессонной ночи выглядеть собранной и энергичной. А она уже и так надорвалась, целую неделю задерживалась на работе – всем отделением готовились к приходу комиссии. В пятницу десять медсестер сказались больными. Кое-кого из них придется уволить – нельзя же так всех подводить накануне выходных. Из-за нехватки персонала Эйлин пришлось в одиночку справляться с толпой каких-то головорезов, которые вломились под самое закрытие и стали рваться в палату интенсивной терапии – навестить своего приятеля, получившего пулю в живот. Они отпихнули в сторону охранника и уже двигались к палате, человек двадцать. Эйлин встала у них на пути:

– Туда нельзя! Приходите завтра.

– А вы нас не боитесь, дамочка? – спросил кто-то.

Бояться попросту не было сил.

На помощь к охраннику прибежали еще два. Все трое – чернокожие. Если братки не сдадутся, охранники, чего доброго, схватятся за оружие, и тогда кто знает, что может произойти? Эйлин была единственной белой в помещении. Охранники велели браткам уходить. В толпе Эйлин заметила единственную девушку – должно быть, подружку раненого, с ребенком на руках. Девушка с мольбой смотрела на Эйлин.

– Могу пропустить нескольких человек, по одному, и давайте будем взаимно вежливы. А завтра вы сможете снова прийти. Не волнуйтесь, у нас прекрасные врачи. Он в хороших руках.

Охранники, слегка расслабившись, выстроили братков у стены. Главарь успокаивал своих. Он бросил на Эйлин взгляд, ясно говоривший: «Дамочка, а вы ничего так». Эйлин это было приятно. Очень важно, когда тебя ценят, пусть даже такой вот уголовник. Увидел бы Эд этот взгляд, когда сходит с ума из-за какой-нибудь ерунды. В жизни есть кое-что посерьезней его мелочных придирок.

Ей хотелось закончить их совместную работу на положительной ноте, однако Эд заразил ее своим педантизмом.

– Давай еще раз пройдемся по списку, – предложила она и по его взгляду поняла, что иного и не предусматривалось.

– Поменяемся, – сказала Эйлин. – Я буду называть фамилии по журналу, а ты читай оценки.

Эд взялся за дело довольно бодро. Когда в стопке оставалось всего четыре работы, Эйлин попросила повторить оценку студентки по имени Ла Шонда Уизерспун.

– Восемьдесят шесть, – прочел Эд.

А в журнале стояло шестьдесят семь – та же оценка, что у предыдущего по списку студента, Мелвина Торреса.

– Одну секундочку.

Эйлин встала и заглянула в работу, которую Эд держал в руках. В окно сочился предутренний свет, больше похожий на тускнеющие сумерки.

– Что там? Что?

– Просто хотела сверить.

– Я же тебе сказал: восемьдесят шесть.

– Я так и поняла. – У нее перехватило горло. – На всякий случай заглянула.

– А что такое? Ошибка?

– Тут одну мелочь надо поменять. Подожди секунду.

Она потянулась за карандашом, но Эд перехватил ее руку:

– В чем дело? Что не так?

– Тут повтор. Описка, только и всего. Я сейчас сотру и впишу правильные цифры.

– Господи! – Эд всплеснул руками. – Черт, черт! Все неправильно! Все неправильно!

– Подожди, я поправлю и все нормально будет.

– Брось. Все без толку...

– Простая описка. Ты нечаянно повторил число, которое стояло строчкой выше. Время уже очень позднее.

– Да, да, – отмахнулся Эд. – Ты ложись, я тут закончу. Потом приду.

Он отнял у нее журнал и закрыл, а потом стал тереть глаза.

– Три фамилии остались, – напомнила Эйлин.

– Все, мы закончили, – оборвал ее Эд.

Надо было промолчать и как-нибудь незаметно исправить ошибку. Позже, когда он заснет. А теперь его от стола не увести.

– Если мы закончили, то пошли спать!

– Я потом приду.

– Идем сейчас.

– Я сказал – приду.

– Тебе нужно поспать!

Эд шарахнул кулаком по столу:

– Когда надо, тогда и приду! Что ты прицепилась? Черт подери, оставь меня в покое!

Эйлин выхватила у него из рук журнал.

– Молчи, – проговорила она ледяным тоном. – Ничего не хочу слышать.

Раскрыв журнал на нужной странице, она проглядела последние три оценки. Уитэкер: семьдесят три. Уильямс: пятьдесят восемь. Ширвани: девяносто семь. Эйлин заглянула в контрольные работы и с треском захлопнула журнал.

– Вот, все правильно. Я ложусь спать. Хочешь – приходи, не хочешь – сиди здесь. Меня это не волнует.

Она отправилась в спальню, машинально сжимая кулаки. И так слишком много времени на него убила. Он теперь, наверное, до утра просидит над своими бумажками.

Впервые с далекого детства она лежала и считала овец. Заснуть не удавалось. В отчаянии Эйлин вцепилась зубами в подушку. Тут в коридоре раздались шаги. Эд улегся рядом с ней. Она отодвинулась, насколько позволяла ширина кровати. Если заденет его хоть случайно, может сорваться, и тогда придется идти спать на диван. Хотя какой уж тут сон... По крайней мере полежать, пока не настанет время идти в душ.

Кровать слегка задрожала. Эйлин не сразу поняла, в чем дело. Эд сдерживался изо всех сил, но пружины матраса его выдали. Потом раздались глухие всхлипы. Эйлин не верила своим ушам: в ее представлении Эд был из тех мужчин, которые не плачут. Не потому, что строят из себя крутого. Просто Эд ни разу при ней не плакал, даже на похоронах отца.

Эйлин медленно повернулась к нему. Очень осторожно – кто может предсказать его реакцию? Может, кинется на нее, как зверь в клетке. Они вступили на незнакомую территорию, с неведомыми правилами.

Эйлин придвинулась ближе. Эд не шелохнулся. Она решилась тронуть его за плечо, ожидая, что он оттолкнет ее руку; он не противился. Эйлин прижалась к нему всем телом, и он покорно приник к ней. Она обняла его второй рукой, словно ребенка. Раньше она всегда избегала подобных объятий, боясь, что материнский жест погасит в ней влечение, – но сейчас было не до влечения. Эд заходился всхлипами, а она обнимала его и тихонько повторяла: «Т-ш-ш... Т-ш-ш...» Наконец он повернулся к ней и зарыдал, уткнувшись в ее ночную рубашку.