Текст книги "Лесная обитель"

Автор книги: Мэрион Зиммер Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 37 страниц)

Глава 30

Очнувшись, Кейлин сообразила, что была без сознания довольно долго, так как одеяние ее было насквозь мокрым. Где-то поблизости скрипела телега, подпрыгивая на ухабах и выбоинах. Очевидно, от этого звука она и пришла в себя. В телеге сидели мужчины, вооруженные дубинками. Их было четверо или пятеро, а впереди шли два дюжих охранника с факелами. Может быть, это они вспугнули ее обидчиков? Но, по всей видимости, что-то все же помешало этим негодяям, потому что пострадала она только от удара по голове.

Кейлин заставила себя подняться, хотя это стоило ей неимоверных усилий, – казалось, голова вот-вот расколется от напряжения. Вокруг нее на земле лежали чьи-то тела, и даже сквозь сырость дождя в нос бил резкий запах горелого мяса.

Один из мужчин с факелом в руке, заметив жрицу, произнес трясущимися губами:

– Ты призрак, госпожа? Пощади нас…

– Я не привидение, – отозвалась Кейлин, стараясь говорить уверенным и твердым голосом. – Я – жрица святилища, которое находится в Стране Лета. На меня напали разбойники.

Теперь Кейлин увидела и свои носилки. Они были опрокинуты. Рядом распластались оба молодых жреца, устремив к небесам безжизненные глаза. Горло у каждого перерезано, золотые ожерелья сняты. Кейлин в смятении смотрела на их тела.

Потом, оглядев разбросанные вокруг обуглившиеся трупы, поняла: боги довершили то, что ей самой исполнить оказалось не под силу. Жаль, что она не смогла спасти молодых друидов, но, по крайней мере, они отомщены.

– Куда ты направлялась, госпожа? – спросил селянин, сидевший на козлах.

Кейлин оторвала взгляд от трупов и, с трудом скрывая дрожь в голосе, ответила:

– В Лесную обитель. Это недалеко от Девы.

– А-а, тогда понятно. По-моему, там еще стоит один из легионов, и дороги патрулируются. А в этой местности сейчас никто и носа не смеет высунуть на улицу, не взяв с собой хотя бы парочку охранников. Скорей бы уж избрали нового императора, тогда и нам было бы спокойнее.

Кейлин удивленно заморгала: мужчина говорил по-британски абсолютно без акцента, как на родном языке. Если уж местные жители соскучились по императору, значит, Рим оказал большое влияние на Британию.

– Я вижу, госпожа, они убили твоего телохранителя, – заметил мужчина, правящий телегой. – Наверное, были и рабы, которые несли твои носилки? Теперь ты осталась без слуг – вероятно, они удрали. – Он подъехал ближе и остановился, в растерянности глядя на тела багаудов. Затем перевел взгляд на Кейлин и почтительно, как того требовала древняя традиция, поклонился.

– Госпожа моя, я вижу, боги охраняют тебя. Мы направляемся в другую сторону, но охотно довезем тебя до ближайшего селения, где ты сможешь нанять носильщиков и стражу.

Он помог жрице забраться на телегу, укрыл ее сухим одеялом. Другие мужчины погрузили в повозку тела молодых жрецов. Кейлин, укутавшись в свой плащ и потуже обмотав вокруг себя грубое одеяло, которое дал ей хозяин телеги, сидела, сжавшись в комочек, и горестно размышляла о том, что теперь эти добрые люди готовы предложить ей все, что у них есть, но никакая сила на земле не доставит ее в Лесную обитель к церемонии Самейна.

Гай был крайне удивлен, когда, выехав из Девы в южном направлении, увидел, что вся дорога забита людьми и повозками. Потом он вспомнил, что завтра праздник. Очевидно, народ стекается к Девичьему Холму. Но путники бросали в его сторону не очень дружелюбные взгляды, и спустя некоторое время римлянин решил, что лучше свернуть с тракта и ехать по тропинке через горы. Тогда он приблизится к Лесной обители со стороны жилища отшельника.

Голые ветки деревьев, как кости, гремели на холодном ветру; дождь на время прекратился. Самейн – праздник смерти; римляне считали этот день предвестником беды. Что ж, подумал Гай, для него-то он точно не предвещает ничего доброго. Но поворачивать назад не собирался. Он пребывал в фаталистическом расположении духа, которое обычно не покидало его в ту пору, когда он служил в действующей армии. Угрюмое смирение перед неизбежностью судьбы иногда овладевало солдатами накануне боя, в котором важнее было не выжить, а сохранить свою честь. Правда, свою-то честь он, можно сказать, растерял за последние несколько дней, но он восстановит свое доброе имя, непременно, чего бы ему это ни стоило.

Несмотря на дурное настроение, а может, благодаря ему, Гай заметил, что всей душой чувствует красоту осеннего леса. И он понял, что искренне любит эту землю, научился любить ее лишь в последний год или чуть раньше. Кто бы ни победил в развязанном конфликте, в Рим он не вернется. В том мире, к которому принадлежал его отец, Гай, по сути дела, всегда был чужим, хотя и стремился с отчаянным упорством воплотить в жизнь честолюбивые планы Мацеллия. Однако и среди британцев он чувствовал себя самозванцем, потому что натура римлянина укоренилась в нем достаточно глубоко. Но для деревьев он не был варваром, а для камней – ненавистным завоевателем. В тишине леса Гай ощущал покой и умиротворение. Это его дом.

Заметив струйку дыма над хижиной отца Петроса, Гай подумал было заглянуть к отшельнику. Но это место слишком живо напоминало ему о Сенаре – он истерзает себя, если задержится здесь чуть дольше. Кроме того, Гай опасался, что не сумеет скрыть раздражения, если священник вновь начнет читать ему свои избитые проповеди.

Гай предполагал, что сбежавшие легионеры, которых он ищет, до наступления темноты должны отсиживаться где-нибудь в укрытии. Римлянин спешился, привязал коня к дереву, но не слишком крепко, – чтобы его скакун мог высвободиться, если он будет долго отсутствовать, – и, прячась за стволами деревьев, примыкающих к просеке, бесшумно направился в обход домика.

Сгущались сумерки. Вдруг он заметил впереди себя в кустах какое-то движение. Ступая мягко, как кошка, Гай подкрался ближе. Укрывшись под ветвями лещины, на земле сидели два солдата. Они коротали время за игрой в кости, а теперь спорили, стоит ли развести костер.

– Флавий Макро! – зычно скомандовал Гай. Солдат, приученный к дисциплине, не задумываясь, вскочил на ноги и встал по стойке «смирно», дико озираясь по сторонам.

– Кто это… – воскликнул второй легионер, хватаясь за меч. Гай, предупреждая о своем приближении, с треском наступил на сухую ветку и шагнул из тени деревьев.

– Да это же Гай Мацеллий, – распознал его Макро в угасающем сумеречном свете. – Господин, что ты делаешь здесь?

– По-моему, этот вопрос я должен задать вам, – отозвался Гай, облегченно вздохнув. – В Деве заметили ваше исчезновение. Как думаете, что вас ожидает, если откроется, что вы были здесь?

Лицо легионера приобрело серовато-белый оттенок.

– Ты ведь никому не скажешь, правда?

Гай довольно долго не отвечал, делая вид, что раздумывает. Солдаты испуганно поежились.

– Ну, – пожав плечами, произнес он, – ваш командир не я. Если вы немедленно уберетесь восвояси, думаю, особых неприятностей у вас не будет, учитывая то, что творится в городе.

– Но мы не можем уйти, – вмешался другой легионер. – Лонг все еще там.

У Гая заныло сердце.

– Оставаясь здесь, вы ему не поможете, – ровно проговорил он. – Уходите. Это приказ. Я попробую выручить вашего друга.

Услышав треск сучьев, сопровождающий удалявшихся солдат, Гай немного успокоился. Однако даже один легионер, обнаруженный там, где ему лучше не появляться, может стать причиной немалых бед.

Стараясь двигаться бесшумно, словно вел за собой пограничный дозор, Гай осторожно пересек открытое пространство между лесом и святилищем друидов и остановился у стены. Где-то здесь должна быть калитка. Стены Лесной обители воздвигались не как укрепление, а прежде всего для того, чтобы отделить жилище жриц от внешнего мира. Гай рукой нащупал запор и тихо проскользнул на территорию Вернеметона. Он оказался прямо на площадке, где в прошлый раз играл его сын. Сенара довольно подробно рассказывала ему о своей жизни в святилище. Вон то большое здание, наверное, и есть Дом Девушек. А от кухни удобно вести наблюдение – там темно. Гай прокрался на неосвещенный участок.

Но очевидно, не он один счел это местечко выгодной позицией. Опускаясь на колени, Гай коснулся рукой оголенной части тела какого-то человека. Тот вскрикнул от неожиданности. Завязалась борьба, и спустя несколько минут Гай уже крепко держал прятавшегося в тени кухни наблюдателя, зажимая ему ладонью рот.

– Лонг? – шепотом спросил он. Его пленник энергично закивал головой. – Спор отменяется. Твои друзья отправились домой, и ты, если не хочешь неприятностей, дуй за ними. – Лонг вздохнул, потом опять кивнул, и Гай отпустил его. Но когда легионер пересекал двор, отворилась какая-то дверь, и на землю легла широкая полоса света. Лонг застыл на месте, словно заяц, угодивший в капкан. – Беги, идиот! – прошипел из темноты Гай.

Лонг перелез через ворота, а в это время во двор высыпали мужчины в белых одеяниях. Жрецы-друиды! – догадался Гай. Откуда их здесь столько? Он понял, что еще мгновение, и его обнаружат, так как жрецы держали в руках факелы. Гай, прижимаясь к стене здания, начал отступать назад. У него за спиной кто-то выругался по-британски. Римлянин резко повернулся, инстинктивно выхватив из ножен меч.

Друид издал душераздирающий вопль – острие клинка вонзилось в его плоть. Остальные жрецы стремительно бросились на его крик. Гай отчаянно отбивался, насколько хватало его умения и сноровки, и, должно быть, ранил еще нескольких человек, – судя по тому, с каким ожесточением друиды колотили его дубинками и пинали ногами, когда повалили на землю, ведь их было много.

– Ну, дочь моя, ты готова выйти к людям, собравшимся на праздник? – Бендейджид величественно возвышался перед ней, облаченный в ритуальный плащ из бычьей шкуры и золотые украшения архидруида, блестевшие поверх белоснежных шерстяных одежд. У Эйлан защемило сердце.

– Готова, – спокойно промолвила Верховная Жрица. Послушницы, как всегда, подготовили ее к церемонии. «В последний раз», – обливалось слезами сердце Эйлан, когда девушки искупали ее и украсили голову священным венком, сплетенным из стеблей вербены. Что ж, она предстанет перед Великой Богиней очищенной и освященной.

С минуту Бендейджид разглядывал ее, опираясь на свой посох, затем жестом приказал жрецам и помощницам Эйлан удалиться. Они остались вдвоем.

– Послушай, дитя мое, нам нет нужды притворяться друг перед другом. Мне рассказали, что Арданос приходил к тебе перед каждой церемонией и хитростью сковывал твою волю. Прости, что я обвинял тебя в предательстве.

Эйлан слушала отца, опустив глаза, чтобы не выдать своего гнева. Вот уже тринадцать лет исполняет она обязанности Верховной Жрицы. Она – владычица Лесной обители, самая почитаемая женщина во всей Британии. А он разговаривает с ней так, будто она все еще дитя несмышленое. Да, он – ее любящий отец, когда-то собиравшийся утопить свою дочь собственными руками, лишь бы она не досталась в жены римлянину. Но сейчас она не смеет открыто выступить против него. Сенара и Лия с Гауэном в предпраздничной суматохе сумели собраться и покинуть Лесную обитель лишь во второй половине дня. Она должна выиграть время, чтобы они успели отойти подальше от Вернеметона.

Все тем же бесстрастным тоном она спросила:

– Каковы будут твои указания?

– Римляне пытаются растерзать друг друга на части. – Бендейджид оскалился в волчьей ухмылке. – У нас не будет более удобного случая поднять против них мятеж. Это – пора кровопролитий; распахнулись все двери между миром живых и царством мертвых. Давай призовем Катубодву, натравим на них духов наших умерших и убиенных. Подними народ на борьбу с Римом, дочь моя, призови людей к войне!

Эйлан подавила дрожь. Поведение Арданоса тоже вызывало в ней возмущение и негодование, но ее дед был человеком умным и проницательным, не стремился любой ценой воплотить в жизнь свои планы, и, если ему предлагали более выгодное решение, он нередко соглашался. Ее отец – куда более опасный противник, потому что ради своих принципов и нерушимых идеалов готов принести в жертву весь мир. Но сейчас она не может прекословить ему.

Эйлан ощутила в виске уже знакомую пульсирующую боль и вспомнила, что, каковы бы ни были ее дальнейшие действия, это продлится недолго.

– Отец, – начала она, – Арданос толковал мои ответы как считал нужным. Думаю, ты будешь делать то же самое. Но что такое священный экстаз и как в меня вселяется дух Великой Богини – этого ты никогда не поймешь.

За дверью послышалась какая-то возня, и это отвлекло внимание Бендейджида. Дверь с шумом распахнулась, и в комнату сквозь толпу протиснулись несколько жрецов, волоча за собой нечто похожее на тело человека.

– В чем дело? – спросила Эйлан властным, надменным тоном, которым за двенадцать лет она научилась владеть в совершенстве. Гомон мгновенно стих.

– Непрошеный гость, госпожа, – ответил один из друидов. – Мы обнаружили его возле Дома Девушек. С ним был еще один, но тому удалось убежать.

– Он убил Динана!

– Скорей всего, он пришел за одной из жриц!

– Но за кем?

На этот раз архидруид, стукнув об пол посохом, заставил всех замолчать.

– Кто ты, человек, и зачем пришел сюда?

Эйлан закрыла глаза, надеясь, что никто из присутствующих не обратит внимания на то, что разорванная туника на мужчине была пошита из добротной материи римской работы. Это был Гай, грязный, весь в крови, – но она узнала его. Может быть, остальные все-таки не догадаются, кого поймали жрецы, если ей удастся сохранить самообладание. «Он пришел за Сенарой, – думала Эйлан, – или за своим сыном?»

– Неужели ты не признал его, о друид? – Сквозь толпу жрецов протиснулась Дида. Эйлан содрогнулась от ее злобного смеха. – Правда, сейчас он не так хорош собой. Твои люди раздобыли для нашего праздника замечательного поросенка. Приглядись повнимательней – у него на плече шрам от раны, полученной при падении в кабанью ловушку.

«Твоим отцом должен бы быть Бендейджид, – в отчаянии думала Эйлан, – а моим – Арданос!» Друиды рывком приподняли голову пленника, и на мгновение он встретился глазами с мечущимся взглядом Эйлан, потом снова потерял сознание.

– Ты! – В голосе Бендейджида прозвучали изумление и ярость. – Разве ты мало причинил вреда мне и моей семье, что и теперь смеешь тревожить нас? – Внезапно выражение его лица изменилось. – Что ж, больше ты не сможешь нарушать наш покой. Дида, покажи моим людям, где они могут помыть его и обработать раны, но ни в коем случае не развязывайте этого человека. Гарик, Ведрас, – архидруид жестом подозвал двух самых старших из жрецов, – нам надо поговорить. Остальные оставьте нас!

Друиды потащили Гая на улицу. Комната опустела. Эйлан села в свое кресло. В животе ощущалось резкое покалывание. Это отголосок головной боли, спрашивала она себя, или страх?

– Я вижу, ты знаешь этого человека, – заговорил Ведрас, старейший из двух друидов, которым приказал остаться Бендейджид. – Кто он?

– Его имя – Гай Мацеллий Север-младший, – злобно отозвался Бендейджид.

– Сын префекта! – воскликнул Гарик. – Ты думаешь, он и в самом деле пришел забрать одну из жриц?

– Неважно, зачем он пришел, – сказал Ведрас. – Мы должны убрать его отсюда. Красные Плащи не позволили бы наказать нам и простого легионера. Одни боги знают, что они сделают с нами, если мы убьем сына их вождя!

– Верно, – коварно улыбнулся архидруид. – Только сдается мне, его родные не знают, нуда он направился. И здесь никому, кроме нас и Диды, не известно ни его имя, ни даже то, что он римлянин.

– Значит, ты намереваешься тайно убить его?

– Не тайно. – Взгляд Бендейджида запылал, как огонь. – Не понимаете? Это же знамение богов, что такой человек, как он, сам пришел к нам в руки. Пусть, по крайней мере, его смерть послужит нашим целям. Более благословенной жертвы нам никогда не найти!

Архидруид повернулся к Гарику.

– Иди и скажи тем, кто охраняет пленника, чтобы облачили его в самые пышные одеяния, какие только смогут найти.

У Эйлан мороз пробежал по коже. В воображении всплыл образ Царя Лета, разгуливавшего по ярмарке во время празднований Белтейна в украшенной вышивкой тунике и с венком на голове.

– А если римляне узнают? – спросил Ведрас.

– Да, их гнев будет ужасен, – торжествующим тоном произнес архидруид. – Настолько ужасен, что даже те, кто до сих пор пытался сохранить мир, вынуждены будут по нашему зову начать войну!

Помощник Бендейджида посмотрел на него долгим, пристальным взглядом, затем кивнул и удалился вслед за Гариком.

– Гай пришел с твоего позволения? – обратился к Эйлан архидруид, когда они остались одни. – Значит, все эти годы ты продолжала видеться с этим чудовищем?

– Нет, – прошептала она, – нет, клянусь именем Великой Богини!

– Полагаю, теперь неважно, лжешь ты или нет, – пробормотал Бендейджид. – Мы узнаем истину у костра Самейна.

– Смотрите, идет Святая Жрица в венце из священных трав, – монотонно гудели жрецы. Но в этот вечер в их песнопениях звучали и другие слова:

 
Все на войну! Восстань народ!
Восстаньте горы и леса!
И чужеземцы побегут,
Как овцы от волков!
 

Гай застонал, но, подталкиваемый острием копья, вынужден был идти вперед. Если бы только эта стерва Дида не сказала им, кто он! Мацеллий будет горько скорбеть о смерти сына, но он сочтет себя опозоренным, когда узнает, как погиб Гай. Как мог он так глупо попасться, спровоцировав инцидент, который как раз и хотел предотвратить? Ему даже не удалось спасти тех, кого он любит. Сердце Гая согревал лишь единственный луч надежды – Сенару и мальчика он так нигде и не видел.

Раньше он никогда не замечал, что дорога на Девичий Холм так круто тянется вверх. Он предпочел бы явиться к месту празднования как в прошлый раз, мрачно думал про себя Гай, с оружием в руке и в сопровождении отряда конницы! Пышное платье липло к ссадинам, и они отзывались на прикосновение жесткой материи жгучей болью; в лоб впивался венок из священных растений. Правда, его помыли, прежде чем повести на церемонию, и напоили каким-то снадобьем, от которого в голове просветлело, но Гай не питал иллюзий по поводу того, накую участь уготовили ему друиды.

Поднимаясь по склону холма, он видел пламя огромного костра. С пугающей ясностью всплыло в памяти то время, когда он еще жил с матерью. Незадолго до того, как римляне окончательно покорили их, силуры принесли в жертву одного из мужчин царствующей семьи. Этим человеком был его дядя, и на руках у него извивались вытатуированные драконы – символ благородной крови. Мать Гая пыталась спрятать свое дитя, рожденное от римлянина, но он все равно видел, как уводили на смерть Царя Лета. Его дядя улыбался: он верил, что жертвует жизнью во имя своего народа.

«А я, – вдруг подумал Гай, – ради чего погибну я?» Наконец они достигли вершины холма. Жрецы кольцом окружили их. Внизу простиралось огромное море лиц, мрачных и ликующих, внимающих пению друидов. Рада Эйлан или сожалеет, что он оказался здесь? Гаю хотелось увидеть ее лицо, но оно было скрыто вуалью.

Эйлан стояла рядом со своим отцом; Дида и еще две жрицы остановились у нее за спиной. Впервые у Гая мелькнула мысль, что она, возможно, тоже является пленницей. Эйлан отвергла его. Казалось бы, он должен радоваться ее падению. Но даже в преддверии собственной смерти Гай страшился за свою возлюбленную, а не за себя.

 
Убьем их всех до одного
И отомстим за наш позор!
Пусть гибнет кровожадный враг,
Как колос, скошенный серпом!
 

Пение прекратилось, замолчали барабаны, но толпа всколыхнулась глухим ропотом, и Гай понял, что это всего лишь затишье перед бурей.

– Дети Дон! – зычным голосом прокричал архидруид. – Сегодня канун Самейна! Наступила пора перемен! Начинается новый год и новая эра для нашей страны! Пусть вместе с уходящим годом канут в небытие и римляне, погубившие Британию! Сегодня вечером мы принесем жертву богам войны. Но мы также должны очистить наши ряды от предателей. Изменник, – обратился он к Гаю, – в нашей власти подарить тебе легкую смерть или заставить тебя умирать долго и мучительно. Скажи, зачем ты пришел в Вернеметон?

– Убей меня, если хочешь, но не задавай глупых вопросов! – прохрипел Гай. – Могу сказать только одно: я не желал никому причинять вреда. – Возможно, он жил недостойно, так хоть, по крайней мере, умрет с честью.

– Ты посмел явиться в святилище, нуда не дозволено заходить никому из мужчин, кроме друидов. Ты соблазнил кого-то из наших жриц? Которую из них ты вознамерился увести?

Гай покачал головой и тут же судорожно глотнул воздух, так как в бок ему вонзилось острие копья. По телу разлилось тепло, и он почувствовал, как ножу обожгла струйка крови.

– Райан, Танаис, Бетон? – перечисляли друиды и после каждого имени вновь и вновь вонзали в него копье. Один раз Гай попытался рвануться навстречу копью, но его мучители крепко держали римлянина, не давая пошевелиться. От потери крови и жестоких пыток у него кружилась голова. «Скоро, – думал Гай, – я потеряю сознание, и тогда уже будет неважно, что со мной сделают».

– Сенара…

Гай непроизвольно дернулся, услышав знакомое имя. В следующее мгновение он попытался скрыть свою реакцию, но на него уже никто не обращал внимания. Откинув с лица вуаль, Эйлан шагнула вперед.

– Остановитесь! – четко произнесла она. – Я отвечу, к кому приходил римлянин. Ко мне!

«Что она такое говорит?» – Гай в ужасе смотрел на Верховную Жрицу. Наверное, она хочет защитить Сенару и, возможно, их сына, догадался он. В эту минуту Эйлан светилась неземной красотой, в сравнении с которой юная прелесть Сенары казалась лишь тусклой звездочкой на фоне сияющего великолепия полной луны. Как порой случалось с ним перед боем, Гай с пугающей ясностью увидел все, чем наполнено его сердце. Ему очень нравилась Сенара, но то была не любовь. В юной женщине он пытался вновь обрести Эйлан, ту чистую, целомудренную девушку, которая затерялась в далеком прошлом, стала недоступной из-за его же собственных ошибок.

Собравшиеся, потрясенные признанием Верховной Жрицы, замерли в напряженном молчании; слышалось лишь потрескивание костра. Глубокое душевное чувство, которому не было названия, исказило черты архидруида, но он мгновенно овладел собой и повернулся от Эйлан к Гаю.

– Ради нее и тебя самого, ответь, как подобает благородному человеку, правда ли это.

«Правда..» Слово зависло в сознании Гая пустым звуком. Душа его металась между Римом и Британией. В этот момент он точно не знал, кто он сам. Как же он мог сказать, кого он любит? Медленно, с трудом подчиняя своей воле истерзанные члены, Гай выпрямился и встретил устремленный на него ясный взор Эйлан. В глазах ее, казалось, застыл вопрос. Гай сделал глубокий вдох, и сердце, освободившись от точивших его сомнений, забилось уверенно и ровно.

– Правда, – тихо произнес он. – Я всегда любил Эйлан.

Эйлан на мгновение закрыла глаза. Голова кружилась от счастья: Гай понял ее, и он подтвердил ее слова не только для того, чтобы защитить Сенару. До этого она лишь раз видела у него на лице подобное выражение – это изумление от созерцания открывшегося ему чуда, – когда он держал ее в своих объятиях в праздничный вечер Белтейна много лет назад.

– Значит, все эти годы ты предавала нас? – нагнувшись, прошипел ей на ухо Бендейджид. – Ты солгала, поклявшись, что он и пальцем не коснулся тебя? Или это случилось позже, когда ты стала служительницей храма? Своей любовной болтовней и ласками он учил тебя лжи и предательству? Где ты отдавалась ему: в святилище или в Священной роще?

Эйлан ощущала кипевшую в отце ярость, но наблюдала за ним как бы сквозь стену из римского стекла. В конце концов все оказалось невообразимо просто. Долгие годы жила она в ожидании, когда приведут в исполнение нависший над ней смертный приговор, и успела смириться с уготованными ей ужасами. И теперь, когда пришла пора расстаться с жизнью, Эйлан не испытывала ни малейшего страха.

– Я лишь однажды лежала в объятиях Священного Царя, – спокойно промолвила она, – и имела на то полное право, потому что отдалась ему у костров Белтейна…

– Что ты говоришь? – воскликнула за спиной у Верховной Жрицы Миллин. – Ведь тогда из святилища отправили Диду, у нее родился ребенок!

– Неправда! – бросилась к архидруиду Дида. Эхо изумленных голосов мгновенно стихло. – Они заставили меня участвовать в этом обмане. Я исполняла ее обязанности, когда она ушла из обители, чтобы родить ребенка, а по ее возвращении они сослали меня! С тех пор она, якобы непорочная, как народившаяся луна, владычествовала в Лесной обители, но все это ложь!

– Я всегда служила Великой Богине, а не римлянам! – вскричала Эйлан, потеряв самообладание от страха за свое дитя. Бендейджид повернулся к ней; в глазах не осталось и следа сомнений – они пылали яростью. Толпа придвинулась ближе, чтобы лучше слышать, о чем говорят на холме. Люди роптали – кто-то пытался дознаться истины, другие клеймили позором Верховную Жрицу. Слухи о неурядицах между римлянами придали смелости британцам. Они напоминали груду сухих сучьев, готовых вспыхнуть от малейшей искорки.

– Почему я должен верить тебе, потаскуха? – прорычал Бендейджид. – Вся твоя жизнь – сплошная ложь!

Он размахнулся, намереваясь ударить Эйлан. Из цепи друидов стремительно вырвалась массивная фигура – Хау, с занесенной над головой дубинкой, в последний раз поднялся на защиту своей госпожи. Но дорогу ему преградили жрецы. И прежде чем преданный страж успел добежать до Бендейджида, в отблесках пламени сверкнули бронзовые клинки; они взметнулись вверх, окрашенные густо-алой кровью, и снова вонзились в стража Верховной Жрицы. Друиды продолжали рубить Хау, а он, не обращая внимания на удары мечей, рвался к своей госпоже и наконец беззвучно повалился на землю.

«Хау убил бы дате архидруида, если бы видел, что он угрожает мне…» – тупо думала Эйлан. Именно это он сейчас и попытался сделать.

– Уберите его, – тяжело дыша, приказал Бендейджид. – Он был дураком и умер дураком. – Потом, резко повернувшись, схватил Эйлан за руку. – Если бы ты не погрязла во лжи, я просил бы тебя вымолить у Великой Богини благословение для нас. Но теперь мы принесем тебя Ей в жертву!

«Почему вдруг я испугалась? Вся моя жизнь – жертва», – говорила себе Эйлан, в то время как Бендейджид через кольцо друидов тащил ее к Гаю. Толпа глухо загудела. Люди, услышав, в чем обвиняют Эйлан, требовали немедленного наказания; другие считали, что карать Верховную Жрицу, каковы бы ни были ее проступки, – святотатство.

– Эйлан, простишь ли ты меня? – тихо спросил Гай. – Я недостоин твоей любви. Ты желала видеть во мне Священного Царя, а я – всего лишь человек…

Эйлан взглянула на Гая; лицо его, в ссадинах и кровоподтеках, дышало благородством и величием. То было незнакомое выражение. Эйлан хотелось обнять своего возлюбленного, но жрецы крепко держали ее. А потом она поняла, что Гай вовсе не нуждается в утешении. Он уже не казался беспомощным ребенком, потерявшимся в толпе. Гай прямо смотрел ей в лицо, наконец-то обретя душевный покой и равновесие.

– Я вижу в тебе бога, – горячо возразила Эйлан. – Я вижу в тебе вечный дух жизни. Мы сделали то, что от нас требовалось. Пусть нам не удалось выполнить свою миссию безупречно и до конца, но все же цель, поставленная Владычицей, достигнута. И в награду за это нам дозволено будет вместе пройти по Царству Вечного Лета, прежде чем мы снова вернемся на эту землю.

– Ты назвала его Священным Царем, – прохрипел Бендейджид, – пусть он и умрет, как Священный Царь.

Взор Гая, застывший в суровом смирении перед неизбежностью смерти, несколько смягчился; в глазах его промелькнуло удивление. На шею ему накинули петлю, и начали стягивать горло, но римлянин продолжал неотрывно смотреть на Эйлан. И прежде чем под ребра ему вонзился меч, глаза Гая остекленели, уставившись в какую-то невидимую точку за пределами реального мира. Когда Гая поволокли на костер, из груди у него фонтаном хлестала кровь.

– Поведай, жрица, какие знамения прочла ты в совершенном нами жертвоприношении?

Эйлан, смотревшая на языки пламени, перевела взгляд на отца, и, хотя она не шелохнулась, Бендейджид невольно сделал шаг назад, ошеломленный выражением ее лица.

– Я вижу, как землю освящает царская кровь, – заговорила Эйлан ровным, бесстрастным голосом. – В этом человеке слились воедино семена Рима и Британии. Вы предали его священному огню, и теперь этим семенам суждено вечно прорастать на нашей земле.

Эйлан глубоко вздохнула. В голове стучало так, что мутнело в глазах, но теперь это было неважно. Главное, что ей страстно хотелось увидеть напоследок, она уже увидела – сияющий гордостью и величием взор Гая. В ушах стоял ужасный шум. Она почувствовала, что погружается в экстаз, хотя не пила снадобья из священных трав, затем услышала зазвеневший над холмом голос, который принадлежал вовсе не ей.

– Слушайте меня, вы, корновы и ордовики, и вы, народы всех племен, ибо в последний раз пророчествует жрица с этого священного холма. Вложите в ножны ваши мечи, о воители, и уберите ваши копья, ибо римские Орлы покинут эту землю лишь через девять поколений. А когда они улетят, здесь останутся те, в чьих жилах смешается их кровь и ваша. Эти люди и защитят страну!

– Ты лжешь! Ты все лжешь! – надтреснутым голосом вскричал Бендейджид. – Ведь ты изменила своему обету!

Эйлан почувствовала, что опустилась в свое тело. Висок разрывался от боли, но она покачала головой.

– Нет, не изменила. Гай был Царем Лета. Ты сам это провозгласил, и значит, моя любовь к нему не грех!

Бендейджид качнулся. Лицо искажено в чудовищной гримасе, как у человека, на глазах которого рушатся все его ценности и идеалы.

– Если то, что ты говоришь, правда, – неистово заорал он, – пусть Великая Богиня подтвердит это знамением, прежде чем я предам тебя заживо огню!

С последними словами архидруида Эйлан ощутила, как голову ее пронзил удар грома. Не выдержав непосильной тяжести, она стала медленно сползать на колени. Отец потянулся к ней, но она все быстрее катилась вниз по какому-то длинному туннелю, все дальше удаляясь от него. Сердце стучало затихающей барабанной дробью, потом внезапно остановилось, и душа ее вырвалась на свободу.

«Значит, Богиня в конце концов сразила меня, – с удивительной ясностью размышляла Эйлан. – Но не в гневе, а в милосердии!»

Далеко внизу она видела людей, склонившихся над ее бездыханным телом. Такой конец был уготован ей с тех самых пор, как она отдалась Гаю, но она все оттягивала и оттягивала свою смерть, чтобы успеть возвести мост между своим и его народами. Два друида поддерживали ее отца, не давая ему упасть. Он все еще что-то кричал, но люди с испуганными лицами поворачивались к нему спиной и разбегались с холма.