Текст книги "Лесная обитель"

Автор книги: Мэрион Зиммер Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц)

– Я не знаю этих мест и не понимаю, что означают ваши знаки, – просто объяснил Гай на языке британских племен.

– Ладно, об этом не беспокойся. Сначала мы вытащим тебя, а там и поговорим о том, как ты сюда попал. – Юноша осторожно просунул руку под спину Гая и без видимых усилий, как ребенка, приподнял его. – Мы вырыли эту яму для кабанов и медведей, а также для римлян, – спокойно бросил он. – Тебе просто не повезло. – Парень вскинул голову и крикнул: – Бросай сюда свою накидку, Дида! Так будет легче и быстрее. А то пока еще придумаем, как сделать носилки. Его-то плащ весь затвердел от засохшей крови.

Дида спустила в яму плащ, и юноша закрепил его узлом на поясе Гая, а другим концом обвязался сам. Занеся ногу на нижний кол, он сказал:

– Кричи, если будет больно. Таким способом я вытаскиваю отсюда медведей. Но они не жалуются, ведь их я вытаскиваю мертвыми.

Гай стиснул зубы и уцепился за юношу. Разбухшая лодыжка задела за торчащий из земли корень дерева, и от боли он едва не потерял сознание. Сверху кто-то ухватил его за руки и помог выбраться на поверхность. Несколько мгновений Гай, тяжело дыша, лежал на земле, собираясь с силами. Наконец он открыл глаза.

Над ним склонился пожилой мужчина. Он осторожно стянул с Гая грязный, пропитанный кровью плащ и присвистнул.

– Должно быть, боги любят тебя, чужеземец. Этот кол едва не проткнул тебе легкие. Синрик, девочки, смотрите сюда, – продолжал он. – Плечо еще кровоточит, и кровь здесь темная и густая, а значит, по этим сосудам она поступает в сердце. Если бы эта кровь шла от сердца, она была бы ярко-красная и текла бы гораздо быстрее. В этом случае он давно умер бы от потери крови.

Светловолосый юноша и две девушки по очереди склонялись над Гаем, рассматривая рану. Римлянин молчал. В душу его закралась ужасная догадка. Он уже не помышлял о том, чтобы назвать себя и попросить своих спасителей отвезти его в дом Клотина Альба, предложив солидное вознаграждение. Теперь он понимал, что только случайность спасла его: отправляясь утром в дорогу, он надел старую британскую тунику. Мужчина говорил о его ране с привычной деловитостью, как опытный лекарь, так что Гай не сомневался: перед ним друид. Потом чьи-то руки оторвали его от земли, и мир снова погрузился во тьму.

Очнувшись, Гай увидел отблески света от очага и лицо совсем юной, миловидной девушки. Она смотрела на него. Какое-то мгновение черты ее лица расплывались у него перед глазами в искристом сиянии. Широко расставленные глаза, обрамленные бледными ресницами, были удивительного цвета – светло-коричневые, как лесной орех, и в то же время серые. Сурово сжатые потрескавшиеся губы казались гораздо старше своей обладательницы. Волосы, как и ресницы, почти бесцветные, если не считать игравших на них красных отблесков огня. Девушка провела рукой по его лбу. Ладонь у нее была холодная – она только что закончила обмывать ему лицо.

Гай пристально смотрел на девушку, пока ее черты не запечатлелись навечно в его памяти. Чей-то голос произнес:

– Довольно, Эйлан. По-моему, он проснулся. – Девушка отошла в сторону.

Эйлан… Он уже слышал это имя. А может, оно приснилось ему? Красивая девушка.

Глаза застилала туманная пелена, но Гай все же смог определить, что лежит на лавке в нише стены. Он стал осматриваться, пытаясь понять, где находится. Возле него стояли Синрик – тот самый юноша, который вытащил его из кабаньей ямы, – и пожилой друид, имени которого он не знал. Дом был выстроен в кельтском стиле: деревянный каркас округлой формы, низкие стены, от которых вверх поднимались гладко обтесанные бревна, поддерживавшие конусообразную крышу. Так с древних времен строили кельты. Последний раз Гай был в таком доме еще ребенком, когда мать как-то повезла его в гости к родственникам.

Пол устилал толстый слой камыша. Сплетенные из прутьев стены были обмазаны глиной и побелены. Перегородки между лежанками также сплетены из прутьев. Вместо двери вход в помещение прикрывал большой кожаный полог. В этой обстановке Гай чувствовал себя подростком, а не воином, прошедшим суровую школу в римских лагерях.

Он медленно обвел глазами интерьер дома, потом его взгляд снова остановился на девушке. Она была одета в красно-коричневое холщовое платье, в руке – медная миска. Девушка была высока ростом, но гораздо младше, чем ему показалось поначалу, – под складками одежды вырисовывалась прямая, без изгибов и округлостей фигура, почти как у ребенка. Она стояла спиной к очагу, и отблески пламени играли в ее светлых волосах.

Свет от очага позволил ему рассмотреть и пожилого мужчину, друида. Гай чуть повернул голову и стал разглядывать его из-под полуоткрытых век. Среди британцев друиды славились своей ученостью, но ему всю жизнь внушали, что они фанатики. Оказаться в доме друида – это все равно что очнуться в волчьем логове, и Гай признался себе, что ему страшно.

Хвала богам, что у него хватило ума не сказать, что он римлянин, когда услышал, как старин со знанием дела рассуждает о кровообращении. Врач его отца, грек, говорил, что такими знаниями обладали только целители – жрецы высшего сословия.

Эти люди и не скрывали, кто они. «Мы вырыли эту яму для кабанов и медведей, а также для римлян», – мимоходом бросил тогда юноша, вытаскивая Гая из ловушки. Уже одни эти слова сразу должны были бы подсказать ему, что он находится далеко за пределами небольшой территории, оккупированной римлянами. Но ведь до Девы, где стоит римский легион, всего лишь день пути!

Что ж, если он попал в руки врагов, по крайней мере, с ним обращаются хорошо. Одежда девушки пошита искусно и добротно; медная миска, которую она держала в руке, замечательной работы, – наверняка, ее приобрели на одном из рынков в южной части острова.

В подвесных чашах горят обильно пропитанные жиром камышинки; лавка, на которую его уложили, покрыта льняным полотном; соломенный матрас благоухает душистыми травами. После холодной ямы Гай просто блаженствовал в этом тепле. К нему подошел друид, руководивший его спасением в лесу. Он сел возле Гая, и тот впервые получил возможность хорошенько разглядеть своего благодетеля.

Друид был высок ростом, плечист и крепок; казалось, он способен завалить быка. Черты лица – крупные и грубые, словно высечены из камня не очень старательным скульптором; светло-серые глаза излучают холод. Седина уже щедро посеребрила его волосы, и Гай решил, что этот человек примерно одного возраста с его отцом. Должно быть, ему около пятидесяти.

– Ты едва избежал смерти, юноша, – заговорил друид. Гай подумал, что старик, вероятно, привык поучать. – В следующий раз будь внимательней. А сейчас я осмотрю твое плечо. Эйлан… – Он подозвал девушку и тихим голосом дал ей какие-то указания.

Девушка ушла.

– Кому я обязан своим спасением, почтеннейший? – обратился к мужчине Гай. Он раньше и представить себе не мог, что ему когда-либо придется столь вежливо обращаться к друиду. Гай, как и все римские легионеры, с детства слышал страшные рассказы времен Цезаря о том, что друиды приносят в жертву богам людей, о беспощадных войнах против культа друидов, которые велись в Британии и Галлии. И сейчас еще в Британии оставались приверженцы этого культа, но римские эдикты лишали кельтских жрецов их былого влияния, хотя от них, как и от христиан, в любой момент можно было ожидать неприятностей. Разница между теми и другими состояла только в одном: христиане сеяли смуту в городах и отказывались признавать императора, а друиды способны были втянуть в кровавую войну даже покоренные народы.

И все же в мужчине, сидевшем подле него, было нечто такое, что внушало уважение.

– Меня зовут Бендейджид, – ответил друид, но сам ни о чем не стал спрашивать Гая. Молодой римлянин вспомнил, что когда-то слышал от родственников матери, будто кельты и по сей день, как святыню, почитают закон гостеприимства, – во всяком случае, за пределами территорий, занятых римлянами. Злейший враг может попросить у кельта пищу и кров, а потом удалиться, и никто не станет пытать его вопросами, если гость сам не пожелает рассказать о себе. Гай вздохнул свободнее: первое время бояться ему нечего. Он поступит осмотрительно – и мудро – если будет вести себя, как подобает гостю, а не станет требовать пищу и кров по праву завоевателя.

Девушка, которую называли Эйлан, снова появилась в нише, где лежал Гай. В руках она держала небольшой дубовый ящик, обитый железом, и рог для питья.

– Я принесла то, что нужно? – робко спросила она.

Отец девушки молча кивнул, взял ящичек и жестом приказал ей подать рог Гаю. Раненый юноша протянул руку и, к своему удивлению, обнаружил, что у него нет сил даже удержать сосуд.

– Выпей это, – не терпящим возражения тоном велел друид. Он явно привык распоряжаться, и его приказания беспрекословно выполнялись. – Это поможет тебе перенести боль, когда мы займемся твоими ранами, – с минуту помолчав, добавил старин. В его голосе не слышалось враждебности, однако Гай начал испытывать страх.

Бендейджид жестом подозвал девушку, и она подошла к кровати.

Девушка улыбнулась к, немного отпив из рога, как того требовали законы гостеприимства, поднесла сосуд к губам юноши. Гай попытался приподняться, но измученное тело не подчинялось его воле. Сочувственно охнув, Эйлан подложила свою руку под голову римлянина и, поддерживая ее на изгибе локтя, стала поить раненого.

Молодой римлянин сделал маленький глоток. Это был крепкий медовый напиток с горьким привкусом – наверное, в него подмешали какое-то целебное снадобье.

– Ты чуть было не забрел в Страну Вечной Молодости, чужеземец, но ты не умрешь, – тихо проворковала девушка. – Я видела тебя во сне, но ты был гораздо старше, и рядом с тобой стоял маленький мальчик.

Гай взглянул на нее. По телу разливалась убаюкивающая теплота, поэтому странная речь Эйлан не встревожила его. Гай ощущал близость ее груди, и у него было такое чувство, будто это руки матери укачивают его, хотя девушка была совсем юная. Мучительная боль воскресила в его памяти образ матери, и его глаза наполнились слезами. Он смутно сознавал, что старый друид разрезал на нем тунику и с помощью Синрика промыл его раны, обработав их какой-то жгучей жидкостью. Но боль была не сильнее, чем тогда, когда старик Манлий обрабатывал его поврежденную ногу. Друид и молодой Синрик смазали рану какой-то липкой и жгучей мазью и туго обмотали ногу льняными лоскутами. Потом они стали ощупывать раздувшуюся лодыжку. Гай наблюдал за их действиями без особого интереса.

– Здесь ничего страшного, даже перелома нет, – произнес кто-то рядом.

Из полудремотного забытья Гая вывел голос Синрика:

– Соберись-ка с духом, парень. Кол, о который ты поранился, мог вызвать заражение, но, думаю, если мы прижжем рану, нам удастся спасти руку.

– Эйлан, – коротко скомандовал старик, – выйди отсюда. Это зрелище не для юной девушки.

– Я подержу его, Эйлан, – сказал Синрик. – Ты иди.

– Я останусь здесь, отец. Может быть, вам понадобится моя помощь. – Она сжала руку Гая.

– Поступай, как знаешь, – проворчал пожилой друид. – Но смотри, не визжи и не падай в обморок.

В следующую минуту Гай почувствовал, как чьи-то сильные руки – наверное, Синрика – так пригвоздили его к лавке, что невозможно было даже пошевелиться. Эйлан по-прежнему не выпускала его руки, однако ее ладонь чуть задрожала. Гай отвернулся, закрыл глаза и стиснул зубы, чтобы не закричать от боли, – это было бы стыдно. В нос ударил запах раскаленного железа, затем все тело пронзила нестерпимая, невыносимая боль, как будто что-то разорвалось у него внутри.

Губы исказились в мучительной судороге, готовые испустить вопль, но наружу вырвался только сдавленный стон. Потом клещи, сжимавшие его тело, разжались, и он ощущал только ласковое прикосновение девичьих рук. Через некоторое время Гай открыл глаза. На него смотрел старый друид, и в его седеющей бороде играла едва заметная улыбка Синрик все еще стоял, склонившись над ним, бледный как полотно. Такое выражение Гай видел на лицах служивших под его началом молодых воинов, впервые побывавших в сражении.

– Да, ты, парень, не из трусливого десятка, – сдавленным голосом выговорил Синрик.

– Благодарю, – произнес Гай первое, что пришло в голову. И потерял сознание.

Глава 2

Когда Гай очнулся, камышовые светильники едва мерцали. Ему казалось, что он очень долго был без сознания. Тлеющие в очаге угли излучали слабый свет, и он разглядел возле лавки, на которой лежал, очертания девушки. Это была Эйлан, и она сидя дремала. Римлянин чувствовал усталость во всем теле и пульсирующую боль в руке; нестерпимо хотелось пить. Где-то неподалеку разговаривали женщины. Его плечо было обмотано толстым слоем льняных бинтов, и у Гая было такое чувство, словно его запеленали, как грудного младенца. На рану наложили какую-то сальную мазь, и от повязки исходил запах жира и бальзама.

Девушка сидела прямо на маленькой треногой табуретке и казалась стройной, как молодая березка. Она молчала. Лицо бледное, слегка вьющиеся волосы зачесаны за уши, но они были слишком мягкими и поэтому не лежали ровными прядями. На шее – золотая цепочка с амулетом. Гай знал, что в Британии девушки довольно поздно достигают зрелости. Вполне вероятно, что Эйлан уже исполнилось пятнадцать. Она еще не женщина, но уже и не ребенок.

Раздался грохот, как будто кто-то уронил ведро, и чей-то молодой голос прокричал:

– В таком случае иди и сам их дои, если сообразишь, как это делается!

– И чем тогда будет заниматься коровница? – резким тоном отозвалась какая-то женщина.

– А она завывает и вопит во все горло, словно привидение-плакальщица, потому что римские палачи увели ее мужа на работы и она осталась одна с тремя малыми детьми, – ответил первый голос, – а Родри мой ушел за ними.

– Проклятие Танара на головы всех этих римлян… – вступил в разговор какой-то мужчина, и Гай узнал голос Синрика. Но женщина постарше перебила его:

– Тихо вы все. Маири, расставь-ка лучше тарелки на столе, вместо того чтобы кричать на ребят. Я пойду поговорю с этой бедной женщиной, скажу ей, чтобы привела своих малышей сюда, но коров доить сегодня все равно надо, даже если римляне заберут всех мужчин Британии.

– Правильно, кормилица, – согласился Синрик.

Голоса звучали теперь тише. Девушка взглянула на Гая, затем встала.

– Ой, да вы уже проснулись, – заговорила она. – Есть хотите?

– Я готов проглотить лошадь и колесницу и бежать полпути до Венты, чтобы полакомиться еще и возничим, – без тени улыбки на лице ответил Гай, и девушка какое-то мгновение недоуменно смотрела на него, потом широко раскрыла глаза и прыснула от смеха.

– Пойду посмотрю, есть ли на кухне лошадь с колесницей, – весело сказала она. Неожиданно за спиной у Эйлан образовался яркий просвет, и Гай увидел в дверном проеме женщину. Он был изумлен: в комнату лился солнечный свет.

– Не может быть. Сейчас что, уже другой день? – не задумываясь выпалил римлянин. Женщина рассмеялась, повернувшись боком, откинула полог из лошадиной шнуры и зацепила его за крюк, одновременно потушив оплывший фитиль светильника.

– Эйлан не позволила тревожить тебя, даже накормить не разрешила, – сказала она. – Она считает, что сон для тебя полезнее, чем пища. Пожалуй, она права. Но сейчас ты, должно быть, очень хочешь есть. Сожалею, что не могла лично оказать тебе радушную встречу в своем доме. Я навещала одну больную женщину в нашем селении. Надеюсь, Эйлан хорошо ухаживает за тобой.

– О да, превосходно, – ответил Гай и на мгновение зажмурился. Эта женщина чем-то до боли напоминала ему мать.

Женщина смотрела на Гая. Она была очень красива и так похожа на Эйлан, что было ясно: это мать девушки.

– Матушка… – произнесла Эйлан и, оробев, замолчала. У женщины, как и у дочери, были светлые волосы и темно-серые глаза с ореховым оттенком. Нарядная шерстяная кофта была испачкана в муке, – очевидно, она работала вместе со своими служанками. Из-под кофты виднелась вышитая белая сорочка из тонкого льняного полотна, и Гай признался себе, что более искусной работы ему еще не приходилось видеть в Британии. Верхние концы накидки были скреплены витой золотой застежкой тонной работы, на ногах – добротные башмаки из крашеной ножи.

– Надеюсь, тебе уже лучше? – любезно осведомилась она.

Гай приподнялся, опираясь на здоровую руку.

– Гораздо лучше, госпожа, – ответил он. – Всю жизнь буду благодарен тебе и твоей семье.

– Ты живешь в Деве?

– Я гостил неподалеку от Девы, – сказал Гай. Зная, что он приехал из римского города, она поймет, почему в его речи слышен латинский акцент.

– Раз уж ты проснулся, я скажу Синрику, чтобы он помог тебе помыться и одеться.

– Помыться было бы неплохо, – согласился Гай, повыше натягивая на себя одеяло: он только теперь заметил, что лежит совсем голый, если не считать повязок на ранах.

Женщина проследила за его взглядом и сказала:

– Он даст тебе что надеть. Возможно, одежда будет велика, но первое время придется походить так. Если хочешь, лежи здесь и отдыхай. А если чувствуешь, что можешь присоединиться к нам, мы будем очень рады.

Гай задумался. Каждый мускул в его теле отдавался ноющей болью, словно его колотили дубинками. С другой стороны, ему интересно было поближе познакомиться с обитателями дома, посмотреть, как они ведут хозяйство. И потом, они не должны думать, будто он пренебрегает их обществом. Прежде он полагал, что британцы, не желающие вступать в союз с Римом, – это в основном дикари. Но дом, где он сейчас находился, совсем не походил на жилище первобытных варваров.

– Я с удовольствием присоединюсь к вам, – сказал Гай и смущенно потер щетинистую щеку. – Только я хотел бы сначала умыться и, пожалуй, побриться.

– Бриться совсем необязательно. Во всяком случае, не затрудняй себя ради нас, – возразила женщина. – А помыться тебе поможет Синрик. Эйлан, найди брата, скажи, что нужна его помощь.

Девушка выскользнула из дома. Женщина тоже повернулась, чтобы уйти, но потом вдруг остановилась и еще раз посмотрела на Гая. Дневной свет, струившийся в комнату через квадратный проем, позволил ей лучше разглядеть юношу. Она улыбнулась, но теперь уже не той вежливой улыбкой, которой привечают гостей. Взгляд смягчился. Так когда-то смотрела на Гая мать – давно это было.

– Боже мой, – произнесла она, – да ты же еще совсем мальчик.

Гай даже обиделся – уже три года он выполняет работу, которая под силу только взрослым мужчинам. Он раздумывал, как учтивее и достойнее выпутаться из глупого положения, но тут раздался молодой насмешливый голос:

– Ну-ну, если уж он мальчик, кормилица, то я, в таном случае, несмышленый малыш в отцовском наряде. Ну что, непутевый, пойдем поищем еще какую-нибудь медвежью яму?

В дом вошел Синрик. Гай в очередной раз с удивлением отметил, какой он большой. Однако в остальном Синрик был совсем еще юноша, хотя из него можно было бы скроить двух таких, как Гай. Синрик расхохотался.

– Пожалуй, – продолжал он, – теперь ты меньше похож на горемыку, которого лучше отправить на тот свет, как поступают с идиотами и пропойцами. Дай-ка я осмотрю твою ногу, а там решим, можно ли тебе ходить. – У Синрика при его огромных габаритах были очень мягкие ладони. Он осторожно обследовал раненую ногу Гая и опять засмеялся. – Вот бы всем нам такие ноги! У тебя тут просто большая шишка. Что случилось, стукнулся о кол? Наверное, так. Другой, менее везучий, от такого удара получил бы перелом в трех местах и всю жизнь хромал бы, но тебе, думаю, это не грозит. Вот плечо – другое дело. В дорогу ты сможешь отправиться дней через семь, не раньше.

Гай с трудом сел на лавке.

– Мне надо ехать, – сказал он. – Через четыре дня я должен быть в Деве. – Через четыре дня истекал срок его отпуска по ранению…

– А я говорю, что, если ты сейчас отправишься в Деву, через четыре дня твои друзья похоронят тебя, – возразил Синрик. – Даже мне это ясно. Между прочим… – он торжественно приосанился и, словно наизусть отвечая урок, проговорил: – Бендейджид шлет сердечный поклон гостю, почтившему своим присутствием его дом, и желает ему скорейшего выздоровления. Он сожалеет, что неотложные дела не позволили ему быть дома сегодня, но будет очень рад встретиться с тобой по возвращении. – Синрик перевел дыхание и добавил: – У меня лично не хватит духу сообщить ему, что ты отказался от его гостеприимства.

– Твой отец – великодушный человек, – сказал Гай. Значит, ему придется остаться. Другого выхода нет. Имя Клотина лучше не упоминать. Как дальше будут развиваться события – это зависит от идиота-возничего. Если он вернулся и, как верный раб, доложил, что сын префекта выпал из колесницы и, возможно, погиб при падении, его тело, скорей всего, уже ищут в лесу. С другой стороны, если этот полоумный солгал или сбежал в какую-нибудь деревню, неподвластную римлянам, – а таких деревень здесь немало, хотя до Девы рукой подать, – тогда остается только гадать. Возможно, о нем и не вспомнят до тех пор, пока Мацеллий Север не начнет сам искать сына.

Синрик согнулся над сундуком, который стоял на полу возле кровати. Вытащив из него рубашку, он стал разглядывать ее. На лице его отразилось замешательство, глаза заискрились смехом.

– Тряпье, что было на тебе, сгодится разве только ворон пугать, – заговорил он. – Девочки постирают его и попробуют залатать, если получится. Им все равно нечего делать в такую погоду. В этой длинной рубашке ты будешь похож на девушку. – Он бросил рубашку назад в сундук. – Пойду попрошу что-нибудь меньшего размера.

Синрик вышел, а Гай стал рыться в своей одежде, – вернее, в том, что осталось от нее, – которую сложили возле кровати. Он искал свой кошелек; его срезали вместе с кожаным поясом. Кажется, все вещи на месте. Несколько квадратных кусочков олова, которые все еще имели хождение в качестве денег за пределами римских городов, пряжка, складной нож, одно-два маленьких колечка, еще кое-какие безделушки, которые он снял, когда ходил на охоту… Ага, вот и кошелек. Нельзя сказать, что он ему пригодился! Его взгляд на мгновение застыл на кусочке пергамента с печатью префекта. Эта охранная грамота здесь ему не поможет – скорее уж навредит. А вот когда он снова тронется в путь, она ему пригодится.

Быстрым движением Гай запихнул пергамент в кошелек. Интересно, заметили ли его спасители кольцо с печаткой? Он стянул с пальца кольцо и собрался было сунуть его в кошелек. Но в это время вернулся Синрик с одеждой; она висела у него на руке. Гай испытал неловкость: со стороны могло показаться, будто он проверяет, не украли ли у него что-нибудь.

– Мне кажется, при падении я немного повредил кольцо, – стал оправдываться Гай и провел пальцем по зеленому камню, как бы в доказательство того, что оно шатается. – Боюсь, камень выпадет, если я оставлю кольцо на руке.

– Римская работа, – заметил Синрик, взглянув на кольцо. – Что там написано?

На печатке были выгравированы только инициалы Гая и герб легиона, в котором он служил, но молодой римлянин очень дорожил этим кольцом: Мацеллий заказал печатку в Лондинии и вручил кольцо сыну, когда тот начал свою службу в легионе. Но Гай ответил:

– Не знаю, это подарок.

– Рисунок в римском стиле, – сердито щурясь, произнес Синрик. – Римляне заполонили своей дрянью почти всю Британию, до самой Каледонии. – Потом презрительно добавил: – Поди теперь разбери, где его делали.

По поведению Синрика Гай определил, что он сейчас находится в гораздо более опасном положении, чем когда беспомощно умирал в яме. Сам друид Бендейджид никогда не нарушит законов гостеприимства – Гай знал об этом по рассказам матери и няни. Но вот молодой британец по горячности своей может натворить все, что угодно.

Не задумываясь, Гай вытащил из кошелька одно из колец поменьше.

– Я обязан жизнью тебе и твоему отцу, – сказал он. – Окажи мне честь, прими это в дар от меня. Это кольцо стоит не дорого, но, возможно, оно будет напоминать тебе о твоем добром поступке.

Синрик взял кольцо; оно могло налезть ему только на мизинец.

– Синрик, сын друида Бендейджида, благодарит тебя, чужеземец, – произнес он. – Не знаю только имени того, кому я должен выразить мою благодарность…

Синрик недвусмысленно, хотя и соблюдая при этом правила хорошего тона, давал понять Гаю, чтобы тот назвал себя. Со стороны римлянина было бы невежливо проигнорировать этот намек. Он мог бы назвать себя именем брата матери. Но молва о вожде силуров, чья сестра стала женой римлянина, могла проникнуть даже в этот отдаленный уголок Британии. Лучше немного погрешить против истины, чем серьезно нарушить правила приличия.

– Моя мать звала меня Гауэн, – вымолвил он наконец. В этом, по крайней мере, он не солгал: римское имя Гай было чуждо ее языку. – Я родился в Венте Силуров. Это к югу отсюда, вряд ли ты знаком с кем-либо из моего рода.

Синрик какое-то время размышлял над услышанным, покручивая кольцо на мизинце. Вдруг глаза британца странно заблестели – его осенила какая-то догадка. Он впился напряженным взглядом в лицо Гая и спросил:

– Вороны летают в полночь?

Гай был одинаково изумлен загадочными словами Синрика и его странным поведением. У него мелькнула мысль, что, возможно, молодой британец не совсем в своем уме, однако он как ни в чем не бывало ответил:

– Боюсь, ты лучше меня разбираешься в жизни лесных обитателей. Воронов, летающих в полночь, мне видеть не приходилось.

Гай бросил взгляд на руки Синрика; его пальцы были как-то по-особому переплетены, и тут римлянин, кажется, начал понимать, в чем дело. Это, должно быть, условный знак одного из тайных обществ, каких немало в Британии. Вероятнее всего, это религиозная община, поклоняющаяся Митре или Назорею. Может быть, эти люди христиане? Да нет, не похоже. Те избрали своим символом рыбу или что-то в этом роде, но не ворона, это уж точно.

В принципе, Гая подобные вещи мало интересовали, и, очевидно, он каким-то образом выказал свое равнодушие. Выражение лица молодого британца несколько изменилось, и он поспешно проговорил:

– Похоже, я ошибся… – Синрик отвернулся. – Вот, думаю, этот наряд придется тебе впору. Я позаимствовал его у своей сестры Маири. Это одежда ее мужа. Пойдем, я помогу тебе искупаться. Если хочешь побриться, я принесу тебе бритву отца. Хотя, мне кажется, в твоем возрасте можно уже отращивать бороду. Осторожно, не наступай на больную ногу, а то упадешь.

Гай искупался, побрился, с помощью Синрика облачился в чистую тунику и широкие штаны, в каких ходили британцы, и только после этого почувствовал, что способен ковылять самостоятельно. Боль в руке была мучительной, нога тоже ныла в нескольких местах, но ведь могло быть и хуже. Гай понимал, что ему не следует все время лежать, иначе занемеют мышцы. Состояние у римлянина было отвратительное, но он, с благодарностью опираясь на плечо рослого британца, пересек двор усадьбы и ступил в трапезную.

В центре просторного помещения Гай увидел сколоченный из обтесанных досок длинный стол с массивными лавками по обеим сторонам. У ближней и у дальней стены пылали два очага. Возле огня кучками толпились мужчины и женщины. Среди них юноша заметил также нескольких ребятишек. Бородатые мужчины в грубых домотканых длинных рубахах вели между собой разговор на каком-то непонятном диалекте, так что Гай не мог различить ни одного знакомого слова.

У римлян не было в обычае делить с прислугой досуг или трапезу, хотя от своего наставника Гай знал, что исконное значение латинского слова familia[2]2
  Семья (лат.).


[Закрыть] – это все люди, живущие под одной крышей. Он чуть поморщился при виде представившегося его взору зрелища, но Синрик истолковал выражение лица римлянина иначе. Он решил, что Гай утомился, и поспешил проводить его в дальний конец зала, где усадил его на скамью с подушками.

Здесь, в некотором отдалении от разношерстной кучки людей, на большом стуле во главе стола восседала хозяйка дома. Рядом стоял еще один стул, покрытый медвежьей шкурой, – очевидно, это место предназначалось для хозяина дома. На широких деревянных скамьях с высокими спинками и на лавках сидели несколько молодых мужчин и женщин. Они были одеты более нарядно и опрятно, обладали хорошими манерами, и Гай предположил, что эти молодые люди – дети хозяев или их воспитанники, а может быть, приближенные слуги. Хозяйка дома кивнула юношам и продолжила разговор с пожилым мужчиной, сидевшим у очага. Это был высокий сухопарый старик с вьющимися седыми волосами, которые, как показалось Гаю, были подстрижены чуть ли не по последней моде. Всем своим видом он напоминал стареющий призрак. Седая борода уложена аккуратными завитками. На морщинистом лице огоньками светятся зеленые глаза. Длинная белоснежная туника щедро расшита узорами. У его ног стояла небольшая арфа, украшенная золотым орнаментом.

Так это же бард! Но ведь в жилище друида это обычное явление. Сюда бы еще прорицателя, тогда можно считать, что он воочию видел представителей всех трех сословий друидов, о которых писал Цезарь. Однако прорицатель мог бы распознать в Гае римлянина. Да и этот старый бард почтил его долгим взглядом, так что у Гая по спине побежали мурашки. Но старик снова переключил свое внимание на хозяйку.

– С моей кормилицей Реей ты знаком, а это Арданос, бард, – вполголоса объяснил Синрик. – Я зову его дедушкой, потому что он отец моей приемной матери. Я ведь сирота.

При этих словах Гай лишился дара речи. Имя Арданоса не раз упоминалось в штабе легиона. Его считали могущественным друидом, поговаривали даже, будто он главный над всеми друидами, которые еще оставались на Британских островах. На первый взгляд Арданос ничем не отличался от обычного музыканта, который вот-вот ударит по струнам арфы и начнет сказание. Однако каждым своим жестом он приковывал к себе внимание. И Гай снова задался вопросом, удастся ли ему уйти отсюда целым и невредимым.

Он был рад примоститься на скамье у очага, где его не тревожили любопытные взоры. На улице еще светило солнце, но Гая бил озноб, и он наслаждался теплом пылающего рядом огня. Много лет прошло с тех пор, когда он последний раз гостил у родственников матери, где должен был следовать их обычаям. Гай надеялся, что ему удастся избежать неверного поведения, которое выдаст в нем римлянина.

– С моей сестрой Эйлан ты знаком, – продолжал Синрик. – Рядом с ней сидит сестра моей матери, Дида. – Эйлан занимала место подле Реи. Синрик расхохотался, увидев, как изменился в лице Гай, когда его взгляд остановился на девушке в зеленом льняном платье, сидевшей возле Эйлан. Откинувшись на спинку стула, она слушала старого барда. Поначалу Гаю показалось, что они с Эйлан совсем одинаковые, как два дубовых листочка, но приглядевшись, он заметил, что девушка, которую Синрик назвал Дидой, несколько старше и у нее голубые глаза, а у Эйлан – почти серые. Ему смутно припомнились два лица, смотревшие на него сверху, когда он лежал на дне ямы, – тогда он подумал, что просто бредит.