Текст книги "Лесная обитель"

Автор книги: Мэрион Зиммер Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 37 страниц)

Глава 5

Гай глядел вслед Диде и Синрику, пока они не затерялись в толпе. Ему не хотелось, чтобы они уходили, но он не стал окликать их. Эйлан вдруг оробела и молча разглядывала носки своих башмаков. Он не знал, как заговорить с ней. После рассказа Синрика о жрицах с острова Мона Гай испытывал крайнюю неуверенность в себе. Для него это чувство было внове, ведь он – римлянин и привык думать, что весь мир лежит у его ног Благодарение богам, что Синрик не подозревает, кто он на самом деле. А вот старец Арданос, похоже, догадался, с беспокойством думал Гай. Правда, друид пока еще никому не раскрыл его тайну, но от этого на душе было еще тревожнее.

Гай предпринял несколько неловких попыток разговорить Эйлан и наконец попросил:

– Расскажи мне про обычаи вашего народа, о том, как вы проводите этот праздник. У силуров несколько иные обычаи, и я боюсь оскорбить кого-нибудь своим невежеством. – Неплохо придумано, похвалил себя Гай. Он только однажды, в шестилетнем возрасте, присутствовал на празднике костров.

Девушка покраснела.

– Значит, у вас все по-другому? – Она окончательно смутилась. – Это очень древний праздник. Наверное, когда-то у всех племен был один и тот же ритуал. Арданос говорит, что этот праздник существует здесь с древних времен, когда наши давние предки впервые появились на этих островах. А Арданос знает, что говорит.

– Да, конечно. Он такой старый, твой дедушка. Может, он тоже приплыл сюда из Галлии на одном из тех первых кораблей, как ты думаешь? – Девушка засмеялась, и Гай вздохнул с облегчением. Он уже не испытывал прежней неловкости, да и Эйлан держалась более раскованно.

– Как добывают священный огонь, ты уже видел, – стала объяснять она. – Вечером к народу выйдет Верховная Жрица и благословит костры, а мы будем приветствовать ее, как Великую Богиню. Об обычаях южных племен мне ничего не известно, но на севере в старину женщины пользовались большей свободой, чем сегодня. Это сейчас высшая власть принадлежит Верховной Жрице и друидам. А до прихода римлян некоторыми племенами правили царицы. Бриганты подчинялись власти Картимандуи, а Боудикке удалось поднять на борьбу иценов.

Гай вздрогнул. Римляне до сих пор пугали детей именем Боудикки, прозванной Кровавой Царицей. В Лондинии сохранились следы пожара, уничтожившего базилику, и рабочие, закладывая фундаменты для новых домов на окраинах города, иногда выкапывали кости тех несчастных, которые пытались скрыться от кровожадных иценов. Эйлан, не замечая перемены в настроении Гая, продолжала свой рассказ:

– Только на время войны царица назначала мужчину командовать войском. Иногда это был ее брат, иногда супруг, но в любом случае он не имел никакой власти над племенем. Полноправной правительницей была царица. Ты можешь не согласиться со мной, но я уверена, что женщины лучше разбираются в науке управления, потому что каждой женщине приходится вести свое хозяйство. Разве мужчина, который способен лишь выполнять приказы командира, лучше справится с ролью предводителя племени, чем женщина?

– Возможно, племенем она и сможет править, – сказал Гай, – однако смешно даже думать, что женщина способна командовать легионом или управлять великой империей, например, такой, как империя Цезаря.

– Почему же? – возразила Эйлан. – Если женщина умеет разумно вести большое хозяйство, то, конечно же, она и империей сможет управлять не хуже любого мужчины. Разве у римлян никогда не было могущественных цариц?

Гай поморщился, вспомнив своего наставника-грека, который заставлял его учить историю.

– Я слышал, – осторожно начал он, – что в эпоху правления Клавдиев жила одна злая старуха по имени Ливия – мать божественного Тиберия. Она отравила всех своих родственников. Может, поэтому римляне предпочитают, чтобы империей правили мужчины, а не женщины.

Разговаривая, они отошли от костров и приблизились к отлогому склону могильного кургана, который спускался к площадке, где веселился народ.

– Гауэн, ты считаешь, что женщины несут в себе зло? – спросила Эйлан.

– Ты-то, конечно, нет, – ответил римлянин, прямо глядя в ясные глаза девушки, которые были похожи на два прозрачных колодца – он хотел бы навеки затеряться в их чистых водах. Они не умели лгать, эти глаза, и, глядя в них, Гай чувствовал себя чудовищем, потому что обманом осквернил эту незамутненную чистоту. Непонятно почему им вдруг овладела твердая уверенность, что эта девушка никогда не предаст его. А ведь рассказать Эйлан, кто он такой, – это все равно что доверить ей свою жизнь.

Позади них послышался какой-то шум. Пение и крики раздавались уже совсем рядом. Гай обернулся. Какие-то мужчины несли плетеные соломенные чучела. Некоторые фигуры были похожи на людей, другие изображали каких-то чудовищ. На одном из чучел Гай увидел нечто, напоминавшее шлем легионера.

У римлянина волосы встали дыбом. Он говорил Эйлан, что не помнит ритуалов праздника костров, но теперь – то ли из-за того, что громко били барабаны и перед глазами мелькали вспышки огней, а может, из-за дурманящего аромата трав, которые бросили в костер, – он вдруг четко осознал, что когда-то уже видел нечто подобное. Гай закрыл глаза и, словно наяву, увидел сильные руки с вытатуированными драконами, услышал хохот молодого мужчины. Голова наполнилась грохотом барабанов, сознание окрасилось кровавой пеленой, и все его существо захлестнула скорбь, которая жила где-то очень глубоко в его душе; он и теперь не смог бы объяснить, чем она вызвана. Гай с силой сжал руку Эйлан.

– Глупый! – засмеялась девушка, заглянув ему в лицо. – Они же не настоящие. Даже в старину Царя Лета или кого другого вместо него приносили в жертву только раз в семь лет, чтобы омолодить землю.

– Тебе лучше знать, – вымолвил Гай, опускаясь на траву. – Ты ведь дочь друида.

Эйлан улыбнулась и села рядом с юношей.

– Мне не дано знать то, чему учат в Лесной обители, но это предание я слышала. Рассказывают, что Избранник Богов весь год перед смертью жил как настоящий царь. Это была большая честь для его семьи. Каждое его желание выполнялось, его потчевали самыми лучшими яствами и винами, ему приводили самых красивых женщин. Родить от него ребенка почиталось за честь. Он имел право вкушать наслаждения даже со служительницами святилища, хотя любого другого, кто посмел бы прикоснуться к жрице, ожидала страшная смерть. А по прошествии года… – она запнулась. – Его предавали огню.

Они сидели очень близко друг к другу. От волос Эйлан исходило свежее благоухание полевых цветов.

– Я слышал, что в Риме возник новый культ. Его поклонники называют себя учениками Назорея. Они считают, что их пророк был сыном бога и принял смерть за их грехи, – сказал Гай. Сам он поклонялся Митре, богу воинов.

– Они есть не только в Риме, – заметила Эйлан. – Отец говорит, что некоторым из них удавалось перебраться в Британию, когда император приказал преследовать и убивать их. И друиды позволили им выстроить свой храм на Яблоневом острове. Это далеко на юге, в Стране Лета. А по нашим обычаям только супруг Великой Богини, – вернее, тот, кого выбирают ее супругом, – орошает землю своей кровью.

Молодые парни группками подбегали к кострам и с криками бросали в огонь чучела, радостными воплями приветствуя взметнувшиеся в небо языки пламени. Мимо них промчалась еще одна шумная компания. Эйлан чуть подалась назад, и Гай положил руку ей на плечо, как бы пытаясь защитить девушку.

– Это они сжигают злых духов, а потом будут прогонять между кострами скот. Считается, что это должно уберечь животных от опасности, когда они будут пастись летом в горах. В огне заключена большая сила… – Эйлан вдруг покраснела, и причиной тому был не опаляющий жар костров.

– Что еще делают у костров? – тихо спросил Гай. Его одолевало желание крепче прижать девушку к себе, и он дрожал от напряжения, пытаясь подавить в себе этот порыв. Даже сквозь одежду он чувствовал теплоту и нежность ее тела. В первые дни их знакомства Гай думал, что Эйлан совсем еще ребенок, но сейчас он вдруг ясно осознал, что рядом с ним женщина – по-детски хрупкая, но уже женщина, и он страстно желал ее.

– В праздничную ночь, – нерешительно заговорила девушка, устремив неподвижный взгляд на языки пламени, – пока пылают костры в честь Великой Богини, юноши и девушки, объявившие о своей помолвке, взявшись за руки, прыгают через огонь. Они приветствуют Великую Богиню и просят наградить их детьми. А потом вместе уходят в лес. Может, в старину не знали, отчего рождаются дети. По словам Арданоса, наши предки когда-то заметили, что дети рождались после того, как молодые люди оказывали почести Владычице. Поэтому народ до сих пор следует этой древней традиции…

– Понятно, – тихо произнес Гай, почувствовав, как часто забилось его сердце.

– Конечно, – поспешно добавила Эйлан, – дочери вождей и друидов так не поступают…

– Конечно нет, – едва слышно отозвался Гай. Ощущения в его собственном теле подсказывали ему, что сын префекта вполне способен на такое деяние, но он надеялся, что ему удастся скрыть свое желание от Эйлан. Она была дочерью человека, приютившего его, и поэтому он должен относиться к ней, как к родной сестре, и не смеет посягать на нее. – И все же было бы прекрасно… – Гай сделал глубокий вдох, – если бы мы с тобой могли оказать эти почести Великой Богине…

В темноте он едва различал очертания ее лица и скорее почувствовал, чем увидел, как зарделись щеки девушки. Она замерла в его объятиях.

– Никогда не думала… – тихо вымолвила Эйлан и замолчала. Гай ощутил, что девушка дрожит всем телом, но она не оттолкнула его.

– Так я смогу выразить тебе свои чувства, – совсем уже тихо добавил Гай, словно боялся вспугнуть севшую ему на руку лесную птаху. С какой невинной чистотой пересказала она ему это предание! Дочь Клотина откровенно давала ему понять, что не откажется принять его ухаживания; ее нескромное поведение вызывало у Гая отвращение. А эта девушка, сидевшая подле него, была так целомудренно доверчива. Ни одна женщина прежде не вызывала в нем таких чувств. Их тела почти соприкасались. Гай ощущал теплоту ее кожи, вдыхал цветочный аромат светлых волос.

Веселье наконец-то улеглось, вокруг слышались только шорохи ночи: позади кургана на склоне холма шуршали в траве мелкие зверушки; потрескивали сучья в кострах; где-то вскрикнула птица. Однако Гай, возбужденный рассказом Эйлан, улавливал и другие звуки, нарушавшие тишину весенней ночи, – вздохи и стоны любовной страсти.

Римлянин коснулся щеки Эйлан; кожа нежная, шелковистая, как лепесток цветка. Он осторожно повернул ее к себе лицом. Девушка смотрела на него широко раскрытыми глазами; губы чуть приоткрыты, как бы в немом вопросе. Он поцеловал ее. Эйлан вздрогнула от неожиданности, но не отстранилась. Губы у нее были мягкие и такие сладостные, что Гай, крепко прижав девушку к себе, снова приник к ней в долгом поцелуе. Он почувствовал, как она вся напряглась и почти сразу же разжала губы, и они раскрылись навстречу ему, словно распускающийся бутон.

Не в силах оторваться от этой юной прелести, Гай, позабыв про все на свете, снова и снова целовал Эйлан. Неожиданно она отпрянула от него, и, ошеломленный, весь дрожа от возбуждения, римлянин не сразу понял, что произошло.

– Мы не должны это делать! – прошептала Эйлан. – Отец убьет нас обоих!

Гай разжал руки, и девушка выскользнула из его объятий. Он совершил величайший грех – ведь она дочь человека, который оказал ему гостеприимство. Он не смеет касаться Эйлан, он должен свято чтить ее, как родную сестру. Свято… Гай вдруг понял, что нет ничего священнее его любви к Эйлан. Он с удивлением заметил, что его пальцы глубоко вонзились в грунт. Юноша выпрямился и стряхнул грязь с ладоней.

– Да, это правда, – произнес он. Просто невероятно, что его голос звучит так ровно и спокойно. Смятение еще не улеглось, и он вряд ли пока способен мыслить здраво, но с каждой минутой в нем крепло чувство уверенности в себе. То, что произошло сейчас, было предопределено изначально, с того самого мгновения, когда он, лежа на дне кабаньей ловушки, впервые увидел склоненное над ямой лицо Эйлан в обрамлении солнечного света. – Это будет позор для нас обоих, но в моих чувствах нет ничего постыдного и бесчестного. Я люблю тебя, Эйлан, как мужчина любит женщину, на которой он хочет жениться.

– Как можешь ты любить меня? – прошептала девушка, глядя на огонь. – Ты чужеземец. Две недели назад ты даже не знал о моем существовании. А может, ты тоже видел меня во сне?

– Да, я чужеземец, если не сказать больше, – мрачно проговорил Гай. – Но я докажу тебе свою любовь… – Он помолчал, призывая на помощь все свое мужество. – А теперь я вручаю тебе свою жизнь. Я римлянин, Эйлан. То, что я рассказывал о себе, почти правда, – быстро добавил он, увидев, что девушка отпрянула в сторону. – Гауэн – этим именем называла меня мать, но мое настоящее имя – Гай Мацеллий Север Силурик, и я не стыжусь своего рода. Моя мать была дочерью из царствующей семьи силуров, а отец мой – префект лагеря II Вспомогательного легиона. Если ты ненавидишь меня теперь, что ж, призови стражу, пусть они убьют меня.

Девушка вспыхнула, затем опять побледнела.

– Я никогда не предам тебя.

Гай, не отрываясь, смотрел ей в лицо. «А моя мать предала…» И тут же ужаснулся. Что за мысли лезут ему в голову? Разве мать его хотела умирать, разве хотела она покидать сына? Только теперь, вновь оказавшись в теплом, красочном мире своего детства, Гай понял, что много лет назад, когда его, совсем еще ребенка, забрали из родного дома и отправили проходить суровую выучку в военном лагере, где царила железная дисциплина, он пережил глубокое потрясение. Может, поэтому ни одна знакомая римлянка не могла вызвать его на откровенный разговор? А перед Эйлан он сейчас без стеснения открывал свою душу.

– Завтра я должен уехать к себе, но, клянусь, если мне удастся выбраться отсюда живым и невредимым и если тебе это не будет неприятно, я буду официально просить твоей руки!

Сердце у Гая колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди, но он не знал, что можно добавить к сказанному.

– Мне это было бы приятно, Гауэн… Гай, – вымолвила наконец Эйлан. Голос ее прозвучал едва слышно, но она смотрела ему прямо в глаза. – Однако я не думаю, что отец позволит мне выйти замуж за римлянина, тем более за легионера. И даже если вдруг он согласится, мой дедушка будет против; а Синрик… Синрик убьет тебя, если узнает, кто ты такой! – выпалила на одном дыхании Эйлан.

– Это будет не так-то легко сделать, – заявил Гай; в нем заговорила гордость. Однако такая мысль уже приходила ему в голову. – Но почему ты считаешь, что наш брак невозможен? С тех пор, как мы ступили на этот остров, немало римлян заключили браки с британками, чтобы упрочить союз между нашими народами. Я ведь и сам наполовину британец.

– Да, наверное, – с сомнением в голосе отозвалась девушка, – но в нашей семье это невозможно!

– Но почему? В моих жилах течет благородная кровь. Мои мать и отец столь же знатного рода, как и твои родители!

Эйлан как-то странно посмотрела на него. Гай понимал, что в нем говорит гордость римлянина. Девушке это вроде бы даже нравилось, но она не разделяла его уверенности, а ее сурового отца убедить будет еще труднее.

– Ты мне нравишься больше всех на свете, – беспомощно созналась Эйлан. – А мы ведь знакомы совсем недолго. Я и сама не понимаю, как такое может быть, – добавила она, – но у меня странное чувство, будто я знаю тебя от сотворения мира.

– Может, так оно и есть, – отозвался Гай почти шепотом. Держа в объятиях юную непорочную девушку, он чувствовал себя таким же целомудренным, как она.

– Некоторые греческие философы полагают, – продолжал юноша, – что души умерших каждый раз возвращаются на землю, воплощаясь в новом человеке, чтобы до конца выполнить свое предназначение, и что они узнают в других людях тех, кого они любили или ненавидели в прошлых жизнях. Может быть, Эйлан, и наша встреча – продолжение судьбы тех, кто давно покинул эту землю. – Римлянин и сам удивился своим словам. Как мог он, Гай Мацеллий Север, сказать такое женщине? Но ведь Эйлан, оправдывался он перед собой, не просто женщина, каких много, – она стала ему самым близким и родным человеком. Впервые в жизни он встретил девушку, которая всколыхнула в его душе нечто почти таинственное, то, чему нет названия.

– Друиды тоже исповедуют такое учение, – тихим голосом заметила Эйлан. – Самые великие наши жрецы прожили на этой земле уже несколько жизней. Они были оленями, рыбами, кабанами, поэтому им известны тайны всего живого. И герои, рано ушедшие из жизни, тоже рождаются вновь. Но что касается нас с тобой… – Девушка нахмурилась. Гай не в силах был выдержать пристальный взор ее ясных глаз.

– Однажды я увидела в озере свое отражение, но у меня было совсем другое лицо, не такое, как сейчас, – и все же это была я. Думаю, в тот момент я увидела себя жрицей. Сейчас, глядя на тебя, я вижу: ты не римлянин и не британец. Сердце подсказывает мне, что ты был великим человеком своего народа, может быть, царем.

Гай покраснел. Он всегда испытывал неловкость, слушая подобные разговоры.

– Но сейчас я не царь, – резко ответил он, – а ты не жрица. Я хочу, чтобы ты была со мной в этой жизни, Эйлан! – Он взял ее за руку. – Я хочу видеть тебя рядом, просыпаясь утром, и держать тебя в своих объятиях ночью. У меня такое чувство, что до встречи с тобой мне в жизни все время чего-то не хватало, и вот наконец я нашел тебя! Можешь ты это понять? – Ему казалось невероятным, что завтра он должен отправиться в свой легион и, возможно, они никогда больше не увидятся.

Эйлан сидела, устремив взгляд на огонь, потом повернулась к Гаю.

– Еще до того, как мы встретились, я видела тебя во сне, – тихо произнесла она. – В нашей семье многие обладают даром ясновидения, и иногда во сне я вижу то, что должно произойти на самом деле. Но этот сон я никому не рассказывала. Ты уже вошел в мое сердце. Не знаю, какие силы притягивают нас друг к другу, но мне кажется, что когда-то прежде я любила тебя.

Гай наклонился и поцеловал ладонь девушки. Она судорожно вздохнула.

– Я люблю тебя, Гай. Мы связаны с тобой невидимой нитью. Но мы не можем быть вместе – я просто не вижу такой возможности…

«Я должен овладеть ею сейчас же, – думал Гай, – тогда родители вынуждены будут согласиться на наш брак!» Он хотел уже притянуть девушку к себе, как вдруг неподалеку от них скользнула какая-то тень. У костров собирался народ. Римлянин посмотрел вверх: все небо усыпано звездами, луна поднялась высоко – значит, уже почти полночь. Как быстро пролетело время! Эйлан тихо вскрикнула и поднялась с травы.

– Что это? – спросил Гай. – Что происходит?

В отдалении слышались буйные крики и хохот, но люди, собравшиеся у костров, как-то притихли, вели себя смиренно, словно охваченные радостным ожиданием. Их настроение передалось Гаю, и он почувствовал, как у него по коже забегали мурашки.

– Молчи! – шепнула ему Эйлан, когда он тоже поднялся с травы и встал рядом с ней. – Это Великая Богиня…

Откуда-то из темноты, обрамляющей освещенную пламенем костров площадку, раздались мелодичные звуки флейты. Эйлан затаила дыхание. Все стихло, и в наступившей тишине ясно слышалось шипение костров. От горы сучьев остались одни головешки, и пламя стелилось почти у самой земли, переливаясь в холодном сиянии луны бледным золотом, излучая свет невиданной красоты.

В темноте, там, куда не проникал свет от костров, замерцали огоньки. Из глубины ночи степенно выдвигались мужчины с длинными развевающимися бородами. Они были в белых одеяниях; у каждого на шее поблескивало золотое ожерелье, голову покрывал венок из дубовых листьев. Это были друиды. Вышагивая друг за другом в направлении движения солнца, они образовали кольцо вокруг костров и остановились в ожидании. Друиды стояли на равном расстоянии друг от друга, образуя правильный круг. С такой же точностью выстраивались караульные по периметру лагеря легионеров, но Гай отметил про себя, что в движениях друидов не было подчеркнутой четкости, свойственной военным. Они просто встали каждый на своем месте, как звезды на небе.

Мелодично зазвенели серебряные колокольчики, и друиды замерли в напряженном ожидании. Гай стал вглядываться в темноту, но ничего не увидел. И все же на них надвигалась какая-то огромная тень. Он вдруг понял, что видит женщин, укутанных в темно-синие одеяния, как покрывало самой ночи. Тихо позванивая серебряными украшениями, женщины плавной поступью влились в круг друидов и образовали внутри еще одно кольцо; сквозь прозрачные вуали смутно белели расплывчатые очертания их лиц.

Теперь он все понял. Это были жрицы Лесной обители, святые женщины, спасшиеся от насилия на острове Мона. При виде такого скопления друидов у Гая по спине пробежал мороз, но теперь, глядя на темные фигуры жриц, он испытывал ужас. Внезапно им овладело странное чувство – будто он увидел свою судьбу. Значит, между ним и жрицами есть какая-то связь?

При этой мысли Гай весь похолодел и крепко сжал руку Эйлан.

Последние три жрицы, вошедшие в круг друидов, направились к высокому табурету, установленному меж двух костров. Та жрица, что шла впереди, казалась очень хрупкой и как бы сутулилась под тяжестью своих одежд. Ее сопровождали две темноволосые женщины – одна высокая, другая более коренастая; на их одеждах блестели серебряные украшения. Они были без вуалей, и Гай разглядел у каждой из них над переносицей татуировку – синий полумесяц. Рассматривая этих двух женщин, римлянин подумал, что с рослой жрицей, наверное, нелегко справиться в рукопашной схватке. А в лице второй женщины читались недовольство и досада.

Жрицы остановились и совершили какой-то обряд с золотым тазом, смысл которого Гаю был непонятен. Затем две женщины усадили первую жрицу на треногий табурет и понесли ее на вершину кургана. Колокольчики зазвенели громче и вдруг смолкли.

– Дети Дон, зачем вы пришли сюда? – заговорила высокая жрица, называя имя мифической прародительницы всех племен Британии.

– Мы хотим просить благословения у Великой Богини, – ответил один из друидов.

– Зовите же Ее!

Две из женщин, стоявших кольцом вокруг костров, бросили на раскаленные уголья какие-то травы. Вверх взметнулся столб дыма, обволакивая все вокруг прозрачной искрящейся мглой. В нос Гаю ударил запах благовоний. Ему и раньше приходилось вдыхать аромат ладана, но теперь у него возникло странное ощущение, будто что-то сжимает и давит его со всех сторон. Он подумал, что меняется погода, но небо было абсолютно чистым.

Вокруг себя он слышал шепот, который вскоре перерос в приглушенное бормотание множества голосов. Люди тихо произносили какие-то молитвы, словно вызывали духов. В этом гомоне ясно выделялись голоса друидов, и Гаю казалось, что в ответ на заклинания земля задышала у него под ногами. И опять его охватил непонятный страх. Юноша посмотрел на Эйлан. Ее взгляд, полный восхищения и благоговения, был прикован к фигурам трех женщин, возвышавшихся над кострами.

Женщина в вуали издала тихий стон и стала раскачиваться из стороны в сторону.

«Она как Сивилла, – думал Гай, – или дельфийская Пифия, о которых рассказывал мой наставник». Но сам он даже и предположить не мог, что когда-либо увидит нечто подобное. Заклинания раздавались все громче, и внезапно женщина в вуали замерла на месте; две другие жрицы отступили назад. Гай затаил дыхание. Ему показалось, что жрица с вуалью на лице вдруг стала выше. Она выпрямилась, повернулась в одну сторону, затем – в другую, словно осматривалась вокруг, потом тихо засмеялась и откинула вуаль.

Гай слышал, что Верховная Жрица Вернеметона уже достигла преклонных лет, но эта женщина была прекрасна. В каждом ее движении чувствовалась неуемная энергия, что недоступно пожилым людям. От цинизма, свойственного римлянам, не осталось и следа, в нем заговорила материнская кровь. «Это правда; все, что рассказывают, – святая истина. Нам явилась Великая Богиня…»

– Я – плодородная земля, вскормившая вас, и чрево вод… – заговорила жрица тихим мелодичным голосом, и Гаю показалось, что эти слова она шепчет ему на ухо. – Я – белая луна и море звезд. Я – ночь, из которой родился первый луч света. Я – матерь богов; я – непорочная дева; я – черная змея, что заглатывает всех и вся. Вы видите меня? Желаете ли вы Меня? Готовы вы принять Меня?

– Мы видим… – раздались приглушенные голоса. – Мы видим Тебя, мы преклоняемся пред Тобой…

– Возрадуйтесь же, пусть жизнь продолжается. Пойте, танцуйте, веселитесь, любите друг друга. Примите Мое благословение. Скот будет давать приплод, и пшеница будет колоситься.

– Владычица! – неожиданно зазвенел в ночи женский голос. – Они увели на рудники моего мужа, и теперь мои дети голодают. Что мне делать, скажи?

– Они забрали моего сына! – выкрикнул какой-то мужчина, ему вторили другие голоса.

– Когда Ты избавишь нас от засилья римлян? Когда взметнется стрела войны? – все громче гудела толпа. Гай застыл в напряжении, чувствуя, как сам воздух давит на него. Стоит Эйлан произнести одно только слово, и его разорвут в клочки. Но, взглянув на девушку, он увидел, что ее глаза блестят от слез.

– Разве вы – дети Мои, если не можете позаботиться о своей сестре, которая взывает о помощи? – Великая Богиня резко повернулась, и темные одеяния вихрем взметнулись вокруг нее. – Помогайте друг другу! Я прочла судьбу Рима в тайных письменах небес, и на том свитке против слова «Рим» начертано «Смерть»! Рим падет, так и знайте, но не вам решать его судьбу! Это говорю вам Я, услышьте Мои слова! Помните, что жизнь вращается по кругу. Все, что вы потеряли когда-то, в один прекрасный день снова станет вашим, и все то, что у вас отняли, вы обретете вновь. А сейчас Я призову силы небесные, чтобы обновить мир!

Она воздела руки к небу, и Гаю показалось, что луна засияла ярче, затмив своим блеском фигуру Богини. Жрицы обступили ее и запели:

 
На наш священный древний лес
Пролей лучи из серебра.
Луна, о, чудо из чудес,
Увидеть нам тебя пора…
 

Гай вздрогнул. Он никогда не слышал таких мелодичных красивых голосов. На мгновение весь мир застыл, будто заколдованный. Затем руки Верховной Жрицы снова взметнулись ввысь. Две ее помощницы вихрем подскочили к ней с обеих сторон, и в ту же секунду костры запылали с новой силой. Наверное, они что-то бросили в огонь? Но ведь он ничего не заметил. Гай даже соображал с трудом, ибо вокруг все огласилось неистовыми криками.

– Танцуйте! – разнесся над толпой голос Великой Богини. – Веселитесь, Я дарю вам свой восторг и вдохновение! – Она откинулась назад, разведя в стороны руки, словно обнимала весь мир, затем в изнеможении опустила их, и рослая женщина подхватила Верховную Жрицу.

Но Гай больше ничего уже не видел. Кто-то ткнулся в него сзади. Он крепко сжал ладонь Эйлан и тут же почувствовал, как кто-то ухватил его за другую руку. Забили барабаны. Неожиданно для себя Гай сорвался с места, и его понесло по кругу. Все потонуло в барабанном бое. Кружась в хороводе под эту оглушающую дробь, римлянин мельком увидел лица Синрика и Диды. Ему показалось, что на щеках у Диды блестят слезы.

Казалось, они кружатся в хороводе целую вечность. Наконец танец прекратился, и всеобщее веселье постепенно улеглось. К ним подошли Синрик и Дида. Молодые люди были очень расстроены и поэтому даже не спросили, чем занимались Гай и Эйлан в праздничную ночь. Когда они все вместе добрались до дома, было уже очень поздно, и никто из домочадцев не подозревал, что молодые люди разбились на пары и провели праздничную ночь отдельно друг от друга. Гай был рад этому. Гораздо безопаснее просить руки Эйлан, вернувшись в Деву, под защиту могущественного отца. Здесь же, полностью находясь во власти старого друида, юноша не хотел, чтобы Бендейджид думал, будто он бесчестно обошелся с его дочерью.

Перед отъездом в Деву Гаю даже не удалось попрощаться с Эйлан – ведь никто не знал, что он собирается жениться на ней. На следующий день после праздника Рея затеяла большую уборку, и все женщины трудились в поте лица. Поэтому Гаю пришлось довольствоваться обещанием хозяйки дома, что она передаст дочери его прощальную речь, которую он изложил в очень осторожных выражениях. Он лишь мельком увидел лучистые волосы Эйлан, и воспоминание об этом согревало его сердце на протяжении всего пути домой, в мир римлян.