Текст книги "Лесная обитель"

Автор книги: Мэрион Зиммер Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 37 страниц)

– Мне известно достаточно… – продолжала огрызаться Дида, но Кейлин грубо остановила ее:

– Замолчи, нас могут услышать. Да и Эйлан, наверное, мы совсем сбили с толку своими разговорами…

Лицо Диды смягчилось.

– И то верно. Хорошо же мы привечаем ее. – Она подошла и Эйлан и обняла ее. Девушка понимала, что ей не следует выражать свое несогласие, иначе Дида опять начнет спорить.

В это время дверь во внутренние покои отворилась, и к ним вышла Лианнон.

– Вы что, ссорились, дети мои?

– Да нет, матушка, – поспешно ответила Кейлин. И Дида почти тут же добавила:

– Нет, Святая Мать. Мы просто приветствовали новоприбывшую послушницу.

– Ах, да. Я слышала, что к нам должна приехать Эйлан, – сказала Лианнон, обратив свой взор на юную девушку, которая молча стояла между Кейлин и Дидой. У Эйлан гулко забилось сердце при виде женщины, которую последний раз она созерцала в образе богини у праздничных костров.

– Так, значит, ты и есть Эйлан? – У Лианнон был приятный голос, но не звучный, а как бы истощенный за долгие годы, в течение которых Верховная Жрица служила глашатаем воли Великой Богини. – Ты и впрямь очень похожа на Диду. Наверное, тебе уже надоело слышать это. Однако нам следует придумать, как различать вас. – Она улыбнулась, и у Эйлан вдруг возникло странное ощущение, будто старая женщина нуждается в ее защите.

Девушка испуганно жалась к двери. Лианнон протянула к ней руку.

– Проходи, дитя мое. Твои отец и дедушка тоже здесь. Что же в этом удивительного, думала Эйлан, ведь отец сам привез ее в Лесную обитель. Значит, он живет вместе со жрецами?

Лианнон ласково взяла девушку под руку и повела ее в соседнюю комнату.

– И вы идемте, – мелодичным голосом пригласила она двух жриц. – Нам понадобится ваша помощь.

Комната, куда ввели Эйлан, показалась девушке очень маленькой – очевидно, потому, что в ней было много людей. В центре стояла жаровня, от которой густыми клубами к потолку поднимался дым. На ней жгли травы, и от запаха, окутавшего тесное помещение, у Эйлан закружилась голова. Она подумала, что задохнется в этой наполненной дымом комнате, где собралось столько людей.

Однако через минуту головокружение прошло, глаза привыкли к незнакомой обстановке, и она увидела отца. Почти месяц миновал со дня гибели его жены и дочери. За это время скорбь иссушила лицо Бендейджида. Он выглядел сейчас таким же старым, как и Арданос.

Архидруид стоял у жаровни и что-то бросал в огонь. Взглянув на вошедших женщин, он сказал:

– Вот мы все и собрались. А я опять в растерянности: кто из вас кто?

Эйлан молчала, ожидая, что ему ответит кто-нибудь из старших.

– Нас не так уж трудно различить, отец, – без смущения заговорила Дида. – Эйлан еще не выдали платье жрицы.

– Так, значит, только так я и могу отличить свою дочь от внучки! Что ж, наверное, мне просто мешает дым. Но все же вы слишком похожи друг на друга, меня это смущает, – шутливо заметил старый друид. – Как видишь, Эйлан, ты прибыла сюда в печальный для нас час. Мы должны призвать на наш совет Синрика, и поскольку вы росли вместе, то с твоей помощью это будет легче сделать. Ты готова, Кейлин?

– Как скажет Лианнон, – бесстрастно проговорила Кейлин.

– Я согласна, – ответила Верховная Жрица. – Не знаю, как все сложится, но Синрик должен знать о смерти своей приемной матери и о постигшем наших людей новом несчастье. Римляне – не единственные наши враги…

– Интересно, смог бы ты сказать сейчас такое Маири, отец? – холодно процедила сквозь зубы Дида.

– Успокойся, дитя мое, – ответил Арданос. – Ты можешь думать что угодно, но Мацеллий Север – порядочный человек. Когда я сообщил ему о случившемся, он был так разгневан, будто сожгли его собственный дом.

– Сомневаюсь, – пробормотала Дида себе под нос, так что ее слова расслышали только Кейлин и Эйлан.

Старый друид бросил на нее хмурый взгляд и сказал:

– Кейлин, дитя мое…

Кейлин, посмотрев на Лианнон, подошла к шкафу и взяла небольшую серебряную чашу, простую по форме, но снаружи украшенную гравировкой тонкой работы. Налив в нее из кувшина воду, она поставила чашу на стол. Арданос пододвинул к Кейлин треногий табурет. Жрица села за стол, рядом с ней на резном стуле устроилась Лианнон.

Арданос жестом приказал Кейлин отойти в сторону.

– Подожди, – промолвил он. – Дида, ты – самый близкий Синрику человек. Ты и должна смотреть в воду, чтобы вызвать его образ.

Дида покраснела, и у Эйлан мелькнула мысль, что она все-таки откажется. Дида всегда была смелее и решительнее, чем она. А может, дедушка опять перепутал их? Арданос смотрел на Эйлан, затем перевел взгляд на Диду.

– Вы были помолвлены, – снова заговорил он. – Прошу тебя, дитя мое… – Эйлан никогда прежде не слышала столько нежности в голосе Арданоса. – Ради твоей сестры сделай это, прошу тебя. Ты еще не родилась, когда она усыновила его.

«Он играет на наших чувствах, как на струнах своей арфы», – подумала Эйлан. Однако Дида не могла не откликнуться на нежность, прозвучавшую в голосе отца.

– Как прикажешь, отец, – пробормотала она и села на табурет перед чашей.

– Итак, – начал Арданос, – мы собрались здесь, в этом охраняемом освященном месте, чтобы призвать Синрика, приемного сына Бендейджида. Все вы из ныне живущих близких ему людей должны вызвать в памяти его образ и присоединить зов своих сердец к моим заклинаниям. – Он ударил жезлом о пол, и Эйлан услышала мелодичный звон серебряных колокольчиков.

– Синрик, Синрик, мы зовем тебя! – неожиданно огласил комнату мощный голос барда. Эйлан зажмурилась: ей показалось, что в комнате потемнело и вся фигура Арданоса засветилась, – но не потому, что он был в белом одеянии. – Могучий сын наш, любимый сын, откликнись на зов своих близких… Славный воин, сын Воронов, заклинаю тебя силами земли, дуба и огня, явись к нам!

Эхо его звучного голоса растворилось в темноте, и в комнате слышалось только тяжелое дыхание Диды: она втягивала полные легкие благовонного дыма и с шумом выпускала воздух. Эйлан пыталась сдержать душивший ее кашель. У нее кружилась голова, хотя она находилась несколько поодаль от жаровни, на которой жгли душистые травы. Она с трудом представляла, как Дида еще не теряет сознания, недвижно сидя перед чашей и глядя на воду.

Только теперь девушка заметила, что Дида была с распущенными волосами, которые длинными прядями обрамляли чашу во всех сторон. Собравшиеся широким кольцом окружили стол. Эйлан хорошо видела чашу с водой. Дида начала едва заметно раскачиваться из стороны в сторону, и у Эйлан по телу побежали мурашки. А может, это она сама раскачивается? Или движется земля? Очертания предметов и фигуры людей вокруг стали расплываться перед глазами. Эйлан заморгала, пытаясь сосредоточить взгляд. Единственное, что она видела сейчас четко, – это поверхность воды в чаше.

Вода медленно покрывалась какой-то мутной рябью, потом забурлила серыми всплесками, которые почти сразу же обратились в черноту, и вдруг стала прозрачной. Эйлан судорожно глотнула воздух: из воды на нее смотрело знакомое лицо – лицо Синрика, ее молочного брата.

Дида тихо вскрикнула, затем заговорила, спокойно, четко произнося каждое слово, как будто обращалась к ному-то на другом конце земли.

– Синрик, ты должен явиться сюда. На этот раз нас постигла беда не от римлян. Люди с севера сожгли твой дом, убили мать и сестренку. Возвращайся на землю ордовиков. Твой приемный отец жив, и ему нужна твоя помощь.

Спустя несколько минут лицо Синрика исчезло, и вода в чаше опять забурлила темной рябью. Дида подняла голову и, несколько ошеломленная, ухватилась за край стола, чтобы не упасть.

– Он приедет, – промолвила она. – Если повезет с погодой и дороги не размыты, он будет здесь через несколько дней.

– Теперь нам нужно узнать, где находятся варвары, которые сожгли наш дом, – сказал Бендейджид. – Если ты не очень устала, дитя мое, постарайся выведать, где мы можем их найти и наказать…

– Этого я не стану делать, – отказалась Дида. Она еще не убрала с лица длинные пряди волос. – Вы, конечно, можете заставить меня, но пусть лучше вам поможет Кейлин. Не я, она захотела, чтобы мы вступили в союз с римлянами. И если ты воспользуешься своей властью, я никогда не прощу тебе этого.

– Но, дитя мое…

– О, я прекрасно понимаю, что это необходимо. Вы использовали мой дар, чтобы призвать сюда Синрика. Как вы могли?

Кейлин взяла чашу и выплеснула воду за дверь. С улицы пахнуло свежестью. Стояла теплая летняя ночь, но Эйлан вскоре почувствовала, что замерзает. Кейлин наполнила чашу чистой водой и недвижно склонилась над ней.

На этот раз потребовалось больше времени, прежде чем они увидели в чаше вызываемые образы. Вода долго бурлила. Напряженное лицо Кейлин побелело. И вдруг она заговорила, тихо, изможденно, словно на последнем издыхании.

– Пожалуйста. Смотрите.

Что увидели в чаше другие, Эйлан не знала. Но как только исчезла рябь, ее глазам предстала маленькая картинка: бандиты ворвались в дом Маири и застыли на пороге как вкопанные. Разбойники были одеты в рваное пестрое тряпье. Некоторые из них держали в руках мечи, которых Эйлан в ту ночь не заметила; другие были с копьями. Картина была настолько четкой и ясной, что девушка даже разглядела, как блестят в их спутанных рыжих бородах и длинных волосах капли дождя. Мужчины склонились над чашей, заслонив от Эйлан вызванные образы, но эта картина навеки запечатлелась в ее воображении, и она знала, что до конца своих дней будет помнить увиденное до мельчайших подробностей.

В памяти всплыл образ Кейлин: вот она кинулась к очагу и, зачерпнув ладонями горящие угли, стала швырять их в ночных пришельцев. Наверное, и отец и дедушка увидели в чаше то же, что и она. Бендейджид стиснул зубы, лицо его застыло в напряжении.

– Это Рыжий Райан, – процедил он. – Да будет проклят его меч и тень его! Они еще на побережье…

– Так тому и быть. Пусть и мои проклятия падут на их головы, – шевельнувшись на своем стуле, заговорила Лианнон. – Слушайте мой наказ: наш народ вместе с римлянами должен отомстить им.

Бендейджид начал что-то говорить, но Лианнон жестом приказала ему молчать.

– Довольно. Я все сказала. А теперь идите. Да свершится то, что видела Кейлин и что провозгласила я. Вы настигнете Рыжего Райана на побережье.

– Владычица, откуда ты можешь это знать?

– Разве ты забыл, что мы, жрицы, можем повелевать ветрами? – спросила Лианнон. – Не будет им попутного ветра, и вы успеете их настигнуть. Вам достаточно такой помощи?

– Да, и мы отомстим этим негодяям, раз мы вынуждены сделать это, – торжественно заявил Бендейджид. – Я поклялся, что вступлю в союз даже с римлянами, если они помогут нам, хотя я ненавижу их. Но нам нужна их помощь, чтобы навсегда изгнать с берегов нашей земли этих бандитов и убийц.

Дида глубоко вздохнула.

– Вы дождетесь Синрика?

– Это будет зависеть и от того, что скажет Мацеллий, – немного помолчав, неохотно ответил Бендейджид.

Лианнон перевела взгляд на Эйлан.

– Да что же это мы? Наша новая послушница окоченела от холода, – сказала она. – Где твой плащ, дитя мое?

– Я оставила его в другом доме, у жриц, – едва слышно прошептала Эйлан, безуспешно пытаясь сдержать сотрясавшую ее дрожь.

– Тебе нужно как можно скорее лечь в постель. Травы уже сгорели, иди к жаровне, погрейся. Кейлин сейчас освободится и отведет тебя в спальное помещение для послушниц. Она даст тебе ночное белье и платье жрицы.

– Это правильно, – вмешался в разговор Арданос. – Нам тоже пора идти.

Лианнон подвела Эйлан к огню, и вскоре девушка перестала дрожать. Но внутри у нее все трепетало. Кейлин обняла Эйлан одной рукой.

– Это пройдет, дитя мое, поверь мне. Потусторонний мир отделен от нас полосой ледяного холода. Я чувствовала, что ты сопровождала меня в этом путешествии, хотя я и не думала брать тебя с собой. Постараемся, чтобы в следующий раз подобного не случилось.

Бендейджид закутался в плащ, но прежде чем выйти вслед за Арданосом, подошел к Эйлан.

– Дочка. – Он кашлянул, встретив взгляд девушки. – Не знаю, когда снова увижу тебя. Но здесь ты в безопасности, и это меня утешает. Да ниспошлет тебе Великая Богиня свое благословение. – Он обнял дочь.

– Я буду молиться, чтобы Она охраняла тебя, отец, – тихо промолвила Эйлан; к горлу подступил комок.

Бендейджид коснулся лба дочери в том месте, где из-под ленты выбивались пушистые завитки волос.

– У твоей матери волосы были точно такие же, – прошептал он, быстро поцеловал девушку в лоб и ушел. Эйлан сморгнула набежавшие на глаза слезинки.

– Что ж, одно дело мы сделали, да и действительно уже поздно, – с облегчением произнесла Кейлин. – Эйлан, ты хочешь еще о чем-нибудь спросить меня? – Она подошла к девушке и порывисто обняла ее. – Если ты уже согрелась, то пойдем, я отведу тебя к послушницам, покажу, где ты будешь спать.

Вместе с Кейлин Эйлан вышла во внутренний дворик, который отделял жилище Лианнон от большого дома, где ее по приезде в Лесную обитель встретили жрицы. На улице было ветрено. Спустя годы, когда она уже знала каждый уголок в этом святилище, как родной дом, Эйлан с удивлением вспоминала, какой огромной показалась ей территория Лесной обители в первый вечер.

Эйлид и еще несколько женщин по-прежнему находились в зале, где Эйлан познакомилась со жрицами. Они с любопытством взглянули на девушку, но Кейлин жестом приказала им молчать.

– Мы пока не можем требовать, чтобы ты дала обет, – обратилась она к Эйлан. – Но ты должна пообещать, что в течение первого года будешь строго следовать определенным правилам. – Кейлин стояла прямо, расправив плечи; лицо ее вдруг изменилось. Эйлан настороженно наблюдала за жрицей, недоумевая, чего же от нее потребуют.

– Прежде всего ответь, по своей ли воле ты пришла к нам? Тебя не принуждали, не запугивали, заставляя уйти в Лесную обитель?

Эйлан в изумлении смотрела на нее.

– Ты же знаешь, что ничего такого не было.

– Не болтай лишнего, таков порядок. Мы должны услышать это от тебя самой.

– Хорошо, – согласилась девушка. – Я пришла сюда по своей воле. – «Глупо спрашивать об этом, – думала Эйлан. – Интересно, Диде тоже задавали такой вопрос? И что же она ответила?»

– Ты обещаешь, что к каждой женщине в этом жилище ты будешь относиться, как к своей сестре, матери, дочери, как к своим родным?

– Обещаю. – Матери у нее больше нет, и, если она даст пожизненный обет, дочери у нее тоже не будет.

– Ты обещаешь, что будешь послушно исполнять все законные распоряжения старших жриц, живущих здесь, и что ты не позволишь себе близости ни с одним мужчиной… – Кейлин на мгновение умолкла и, нахмурившись, добавила: – Кроме Царя Лета, если он выберет тебя.

Эйлан улыбнулась.

– Клянусь во всем повиноваться старшим жрицам, и мне совсем не трудно отказаться от близости с мужчиной. – «Раз уж мне запрещено любить того, кто мне дорог»

Кейлин кивнула.

– Так тому и быть, – закончила она. – Именем Великой Богини, которая едина во множестве имен своих, объявляю, что отныне ты принята в Ее святилище.

Кейлин обняла Эйлан, и остальные женщины последовали ее примеру, по очереди подходя к ней. Когда отошла последняя жрица, Эйлан заметила, что щеки ее мокры от слез. У девушки было такое чувство, будто она вновь обрела всех своих родных.

Кейлин накинула плащ на плечи Эйлан и по крытой соломой галерее повела ее к круглому зданию. В помещении по стенам стояло около десятка лежанок, но в отличие от широких и мягких лож, что стояли в доме отца, это были просто узкие топчаны. Несколько женщин уже спали. Подойдя к крайней от входа лежание, Кейлин отдернула полог. Две девушки проснулись и, сонно потирая глаза, сели, потом опять легли.

– Вот твое ложе, – шепотом сказала Кейлин, помогая Эйлан надеть белую сорочку из грубой материи, которая оказалась чуть велика. – Перед рассветом тебя разбудят, и ты вместе с другими жрицами выйдешь в рощу встречать восход солнца. С тобой мы не будем видеться некоторое время. Я должна помочь Лианнон подготовиться к обрядовым церемониям, посвященным полнолунию. Вот платье, которое ты завтра наденешь. – Кейлин вытащила стопку одежды из стоявшего рядом с кроватью сундука.

Эйлан залезла на узкую лежанку, и жрица, подоткнув с боков толстое одеяло, чтобы было теплее, наклонилась и обняла девушку на прощание. Эйлан, сев на постели, крепко прижалась к Кейлин.

– Главное, помни, что все мы рады тебе, – сказала жрица. – И Дида тоже. Сейчас ей тяжело, но придет день, когда она возблагодарит судьбу за то, что ты живешь здесь.

Она поцеловала Эйлан в лоб.

– Завтра кто-нибудь из девушек – скорее всего, Эйлид – поможет тебе облачиться в одеяния жрицы. День или два она будет повсюду сопровождать тебя и расскажет, что ты должна делать.

Эйлан легла на подушку. Простыни казались жесткими, от них исходил запах трав.

– Чем пахнут простыни? – поинтересовалась девушка; ей хотелось, чтобы Кейлин побыла с ней еще немного.

– Лавандой. После стирки мы перекладываем белье лавандой.

Ответ Кейлин озадачил Эйлан, но потом она решила, что ничего удивительного в этом нет. Ведь жрицы – женщины, почти такие же женщины, как и те, среди которых она жила в усадьбе отца. Вполне естественно, что они, как простые смертные, стирают белье и собирают травы. И она тоже научится всему этому.

– А теперь спи и ни о чем не беспокойся, – тихо проговорила Кейлин. – Очень хорошо, что ты решила жить с нами. Мне кажется, тебе уготована особая судьба.

Ни Кейлин, ни сама Эйлан не знали тогда истинного смысла этого пророчества.

Глава 10

– Как вы думаете, почему мы не раскрываем людям названия сильнодействующих целебных трав? – обратилась к сидящим под дубом девушкам старая Латис, держа в руке стебелек наперстянки. Она была самой старшей из жриц-наставниц, обучавших послушниц науке собирания трав.

– Чтобы они приходили за помощью к нам и уважали жриц? – предположила одна из девушек.

– Их уважение нужно заслужить, дитя мое, – строго заметила Латис. – Если люди не разбираются в травах, то это еще не значит, что их можно одурачить. Нет, причина гораздо глубже. Сильнодействующее снадобье способно не только излечить от болезни, но и навредить, если не уметь правильно им воспользоваться. Например, наперстянка помогает работать больному сердцу, но при неумеренном употреблении этого снадобья сердце пустится вскачь, словно напуганная лошадь, и в результате не выдержит такой нагрузки и разорвется. Целитель должен принимать верные решения.

Эйлан, наморщив лоб, слушала старую жрицу. Она никогда не думала, что растения могут нести в себе зло. Много лет спустя, перебирая в памяти годы, проведенные в Лесной обители, Эйлан не раз задавалась вопросом, какой жизни она ожидала для себя в этом святилище. Наверное, она предполагала, что будет проводить дни в тишине и покое, окруженная атмосферой таинственности, и даже была готова к тому, что иногда ей придется скучать. Она знала, что должна будет многому учиться, но никак не ожидала, что сами занятия окажутся настолько интересными.

Но вот ночи тяготили ее. Первые несколько месяцев она часто видела во сне Гая. Иногда ей снилось, что он скачет куда-то с отрядом всадников или упражняется в искусстве владения мечом. Временами она даже слышала посылаемые им гневные проклятия, когда его клинок врезался в деревянный столб, вытесанный в форме человеческой фигуры. «Это за Сенару, а это за Рею. А вот это за Эйлан!» К концу тренировки лоб его лоснился от пота, а по щекам текли слезы.

Эйлан просыпалась и плакала, терзаемая его страданиями. Теперь она поняла, что и ушедшие из этого мира тоже тяжко страдают, зная, как скорбят по ним живущие. Она хотела послать Гаю весточку, сообщить ему, что жива и здорова, но это было невозможно. А потом ее осенила догадка: Гай и в самом деле считает, что она умерла. Что ж, чем скорее он смирится с ее смертью, тем лучше для них обоих.

В те первые месяцы жизни в Лесной обители Эйлан была не единственной ученицей; вместе с ней занятия посещали и другие послушницы. Почти целыми днями она зубрила каноны учения друидов – ведь истины богов нельзя записывать. Это столь же кощунственно, как и поклоняться богам в храме, возведенном человеком. Правда, порой девушку одолевали сомнения. Она не понимала смысла подобного запрета – возможности человека не беспредельны, и память тоже. С другой стороны, она не раз поражалась тому, какими обширными знаниями обладают ее наставницы. Многое из того, что было известно предкам, кануло в небытие после гибели друидов на острове Мона, однако не все было утрачено навечно. Арданос, например, помнит до единого слова каждую строчку Закона древних.

Эйлан нравилось жить среди жриц. Ближе всех она сошлась с Эйлид и Миллин, с теми самыми девушками, которые по-доброму приветствовали ее в первый вечер, когда она с отцом приехала в Лесную обитель.

Эйлид была несколько старше, чем выглядела; она с детских лет жила в Лесной обители. Миллин была почти одного возраста с Эйлан. И еще она подружилась с женщиной по имени Селимон. Ей было около сорока лет. Она обучала молодых жриц, а также вела службу во время некоторых менее значительных ритуалов.

Эйлан должна была в первую очередь заучить последовательность исполнения обрядов, в которых участвовали девушки-послушницы. Если во время обряда кто-нибудь из учениц допускал ошибку, всю церемонию начинали сначала. Два или три раза заминка произошла по вине Эйлан. Девушка очень расстраивалась из-за своих промахов, но Миллин уверила ее, что ни одной послушнице не удавалось избежать ошибок.

Эйлан также изучала движения луны и звезд. Ночами она по многу часов лежала в специально отведенном уголке дворика между Миллин и Эйлид, наблюдая Большую Медведицу, покачивавшуюся возле Полярной звезды. Она видела торжественное шествие далеких светил, которые то появлялись, то снова исчезали с ночного неба, восхищалась вспышками северного сияния. Но больше всего Эйлан была изумлена, когда узнала, что Земля движется вокруг Солнца. Эти ночные бдения были самыми увлекательными из всех занятий, на которых она познавала мудрость жизни в течение первых лет своего пребывания в Лесной обители. Она испытывала необъяснимое блаженство, когда, тепло укутанная, лежала на сырой от росы траве и слушала плывущий над ними в темноте голос Кейлин, которая нараспев рассказывала им о звездах.

Иногда Эйлан охватывало желание научиться подыгрывать поющим на музыкальном инструменте. С Кейлин она виделась редко, но однажды, когда ей дозволили побыть немного со жрицей, та объяснила девушке, что женщины не играют на арфе во время обрядовых церемоний.

– Но почему? Ведь у нас есть женщины-сказительницы. Вот Дида, например? И ты тоже играешь на арфе, разве я не права?

Погода стояла теплая, и в Лесную обитель из рощи доносились звуки арфы. Это упражнялся кто-то из молодых жрецов, обучавшихся в школе друидов, которая находилась неподалеку, на другом краю поля. Струны арфы не подчинялись неудачливому музыканту. Но арфа такой инструмент, что звучит красиво даже в неумелых руках, думала Эйлан. Хотя молодому жрецу и не удавалось извлечь стройной мелодии, каждая нотка взлетала ввысь чистым и ясным звуком.

– У меня лира. Это был первый подарок, который сделала мне Лианнон. Я уже много лет играю на ней, так что никто не смеет возражать. А у Диды удивительные музыкальные способности. – В темных глазах Кейлин вспыхнули и тут же погасли яркие огоньки.

– Все равно это неразумно. Почему мне нельзя играть на арфе? – спросила Эйлан. Может, она и не стала бы виртуозной исполнительницей, но уж во всяком случае играла бы получше, чем тот бедняга-жрец, который даже не замечает, что за долгие часы упражнений у него совсем расстроился инструмент.

– Конечно, неразумно, – согласилась Кейлин. – Многое из того, что делают жрецы, противоречит здравому смыслу, и они это знают. Именно поэтому мне не позволят стать преемницей Лианнон. Арданос догадывается, что мне это тоже известно.

– А ты хочешь быть Верховной Жрицей? – поинтересовалась Эйлан, изумленно глядя на Кейлин.

– Да хранят меня боги, – с искренней горячностью воскликнула жрица. – Я не смогу заставить себя безропотно подчиняться воле жрецов. Я буду бороться с ними – а это все равно что пытаться лбом пробить стену. Мужчины не любят делиться властью. С приходом римлян, как мне кажется, они еще крепче стали держаться за власть. Они хотят, чтобы только им принадлежало право брать в руки оружие, играть на арфе и все остальные права. Вот только рожать в муках детей, потеть у кухонного очага и изнывать от усталости у ткацкого станка – эти привилегии они охотно предоставляют женщинам. Осмелюсь утверждать, что они готовы даже провозгласить, будто женщины не имеют права служить богам, только кто же им поверит? Но почему ты хочешь научиться играть на арфе?

– Потому что я люблю музыку, а петь не могу, – ответила девушка.

– Голос у тебя тихий, но очень приятный. Я ведь слышала, как ты поешь.

– Дедушка говорит, что по сравнению с Дидой я квакаю, как лягушка, – с грустью промолвила Эйлан. – У нас в доме всегда пела только Дида.

– Думаю, он ошибается, но на этот раз я не стану оспаривать его мнение. Даже я не могу не согласиться, что он один из величайших бардов. У Диды прекрасный голос; возможно, она унаследовала его от Арданоса. В сравнении с ней, дитя мое, мы все квакаем, как лягушки, так что не горюй. Пусть Дида поет лучше, но тебе никто не запрещает выучить сказания о богах. И мне кажется, ты без труда освоишь мастерство заклинательницы. Истинно красивые голоса – большая редкость, даже среди бардов.

Эйлан и в самом деле научили многим заклинаниям (их тоже пришлось запоминать наизусть), и еще ей доверили тайну самых простых Магических Заклинаний, хотя она не прожила еще и года в Лесной обители.

Однажды Эйлан разучивала песнопения под руководством Кейлин, и жрица вдруг спросила ее:

– Ты помнишь ту ночь в доме Маири, когда я испугала разбойников, швырнув в них горящие угли из очага?

– Конечно, такое забыть невозможно, – ответила девушка.

– А помнишь, я сказала, что и тебе это умение станет доступно, надо только научиться?

Эйлан кивнула. Сердце у нее заколотилось, но от волнения или от страха, этого она не знала.

– Давай покажу, как это делается. Главное, запомни: огонь не может причинить тебе вреда. Ты сама видела, как я держала его в ладонях, и поэтому внутренне осознаешь, что это возможно. – Кейлин взяла в свои холодные руки тонкие белые пальцы девушки и подула ей на ладонь. – Далее, – продолжала она. – Ты должна поверить в себя. Быстро сунь руки в огонь и возьми горсть горящих угольков. Если ты обжигаешься, то только потому, что убеждена: огонь жжет – такова его природа, и иначе быть не может. Но если ты познаешь истинную, духовную сущность огня, ты будешь держать в руках горящие угли, как будто это сухие листья. В твоей душе пылает тот же огонь, что и в очаге. Разве может одно пламя причинить вред другому пламени? Пусть искра жизни твоей души сольется с огнем в единое пламя!

Эйлан трепетала от страха, но ведь она собственными глазами видела, как Кейлин держала в ладонях огонь. И она полностью доверяла жрице. Девушка приблизилась к пылающему очагу и тут же ощутила, как ее лицо опалил нестерпимый жар, но Кейлин твердо напомнила ей:

– Не медли. Это нужно делать быстро! – И Эйлан резким движением сунула руку в огонь.

Щеки ее пылали от опаляющего жара, но, к своему удивлению, она не чувствовала жжения на руках; ей казалось, что она держит в ладонях не горящие угли, а холодный снег. Взглянув на изумленное лицо девушки, Кейлин приказала:

– Брось, брось сейчас же. – Эйлан разжала пальцы, и в лицо ей ударила струя горячего воздуха; угли покатились на каменный очаг. Девушка недоуменно разглядывала свои руки.

– Неужели я и вправду держала в руках огонь?

– Да, – подтвердила Кейлин. Один уголек упал возле тряпки, лежащей у очага на камне, и она стала тлеть. Комната неожиданно наполнилась резким неприятным запахом паленой материи. Кейлин тут же схватила тряпку и задула тлеющий край.

Эйлан изумленно смотрела на жрицу.

– Как ты догадалась, что угли обожгут мне руки, если бы я продержала их чуть дольше?

– Я прочла в твоем лице удивление, видела, что ты начинаешь сомневаться. А сомнение – враг волшебства. Мы учимся творить чудеса, чтобы изумлять народ своим могуществом и охранять себя от опасностей. Но ты должна помнить, – предупредила Кейлин, – что не следует демонстрировать свое умение лишь для того, чтобы удивлять простых смертных. Даже защищая себя, ты должна очень осмотрительно творить то, что на первый взгляд кажется чудом. Возможно, и я поступила не слишком благоразумно той ночью в доме Маири, но что сделано, то сделано. Теперь, когда ты сама убедилась, что можешь держать в руках огонь, ты должна научиться разумно применять свои способности и умение, и только тогда, когда это действительно необходимо.

Девушки-послушницы присутствовали на всех празднованиях, которые проводились в течение года, и, готовясь к ним, они познавали не только суть учения богов, которым посвящался тот или иной праздник, но и истинное значение древних преданий, многие из которых оказались просто небылицами, хотя и символизировали верные идеи. Молодые жрицы спорили о том, является ли богиня Арианрод непорочной девой, размышляли над судьбой ее сына, прекрасного, но для матери нежеланного. Они подробно обсуждали, какие изменения произошли в Гвийоне, когда он отведал из котла напиток мудрости. Послушницы познакомились также с тайным учением Священного Царя и Верховной Владычицы. А в самые короткие сумеречные зимние дни они размышляли о таинствах богинь мрачного мира призраков, – богинь, чьи налитые кровью лица и дряблая морщинистая плоть заставляли мужчин трепетать от ужаса.

– Но почему все-таки мужчины испытывают страх перед старыми женщинами? – спросила как-то Эйлид. – Ведь к старикам у них совсем иное отношение!

– Старцы – мудрые люди, а мужчины стремятся стать мудрецами, – объяснила Кейлин. – Старухи вселяют в них страх, потому что они не властны над ними. Девушка становится женщиной, когда у нее начинаются ежемесячные кровотечения. Только мужчина может подарить ей счастье материнства, и женщина нуждается в нем, потому что он – защитник и кормилец ее детей. А старым женщинам известны все тайны рождения и смерти. Их жизнь продолжается в детях. Им нечего больше желать. Мужчина, не достигший преклонных лет, только единожды в жизни испытал глубокую перемену – когда стал зрелым мужем. Поэтому его страхи вполне естественны.

Молодые послушницы вечерами любили посплетничать о старших жрицах, но имя Лианнон было для них священно. И все же, размышляя над рассуждениями Кейлин, Эйлан не могла понять, в ком же продолжится жизнь Верховной Жрицы. Лианнон уже достигла преклонного возраста, но трудно было представить, что она когда-то страдала или испытывала страсть. Она никогда не лежала в объятиях мужчины, не познала счастья материнства. Старая женщина в длинных свободных одеяниях, окутанная ароматом лаванды, с неизменной едва заметной любезной улыбкой на устах, она жила в своем отдельном мире, невидимом для других.