Текст книги "История груди"
Автор книги: Мэрилин Ялом
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
Зачем Господь позволил мне к груди возлюбленной
С желанием безумным прикоснуться?
……………………………
Подумать кто бы мог, что злейшая судьба
Под грудью сладострастной скроет
Такой огонь, что жертвой я паду [95]95
Сонет XXXIX звучит так: «Pleut il a Dieu n’avoir jamais tâté / Si follement le tetin de m’amie! / …Qui eût pensé, que le cruel destin / Eût enfermé sous un si beau tétin / Un si gran feu, pour m’en faire la proie?» (Там же, c. 26.)
[Закрыть] .
Можно возразить, что Ронсар позаимствовал многие из своих «грудных» метафор у французских и итальянских поэтов более раннего периода. Не один раз – в традиции Петрарки – он говорит о том, как радостно превратиться в блоху, чтобы иметь возможность укусить грудь возлюбленной. Или в духе Ариосто Ронсар представляет женскую грудь как земной рай, где «два молочных ручья» наступают и отступают подобно океанскому прибою («Сонет CLXXXVII»). Но объектом одержимости Ронсара была не поэтическая муза, а вполне реальная женщина. Кассандра была дочерью банкира из Флоренции, находившегося на службе у короля Франции. Ее реальная чувственность творила чудеса с поэтическим воображением молодого Ронсара. Он не мог предложить ей замужество, так как был духовным лицом. В период между 1546 и 1552 годами он написал первый цикл любовных стихотворений, собранных под названием «Любовь» («Les Amours»).На фронтисписе книги – два медальона: на одном изображен сам Ронсар в образе римского поэта, увенчанного лавровым венком, на другом – изображение Кассандры с обнаженной грудью (илл. 28). И хотя едва ли Кассандра сама позировала обнаженной для этого медальона, он считается ее портретом в возрасте двадцати лет, то есть современники имели возможность его увидеть при ее жизни.
28. Ронсар и Кассандра. Фронтиспис книги «Любовь», 1552 год. Ронсар, в венке и в тоге словно римский поэт, смотрит через страницу на изображение своей музы, Кассандры. Таковы были нравы во времена Ронсара, что он, клирик с выстриженной тонзурой, мог заявить о своих эротических мучениях из-за красавицы Кассандры и изобразить ее обнаженные груди в начале книги.
Пока Ронсар страдал от своей порывистой любви к Кассандре, в середине века многие другие поэты и художники при дворе Генриха II (1519–1559) нашли свою музу в лице любовницы короля Дианы де Пуатье (1499–1566). Ее история представляет собой еще более интересный сплав секса, искусства и политики, поднятый до почти мифологического уровня, чем история Аньес Сорель веком раньше. Современники считали Диану де Пуатье живым воплощением богини Дианы. И это отношение сохранялось в течение еще нескольких следующих веков. Именно ее лицо, груди, ноги стали образцом для изображения Дианы на многих картинах, рисунках, гравюрах, эмалях, а также моделью для ваятелей [96]96
Françoise Bardon, Diane de Poitiers et le Mythe de Diane.
[Закрыть] .
В образе богини Дианы эту женщину писали и ваяли с луком и стрелами или рядом с оленем (илл. 29). Обсуждая изобилие работ, моделью для которых послужили ее лицо и фигура, биограф Дианы де Пуатье Филипп Эрланже (Philippe Erlanger)заявляет, что она установила стандарты идеала с ее высоким лбом, тонким носом и тонкими губами, «высокой гордой грудью», хотя лишь горстку подобных произведений можно считать достоверными изображениями [97]97
Philippe Erlanger, Diane de Poitiers: Déesse de la Renaissance, c. 206.
[Закрыть] . Открытая привязанность Генриха II к своей любовнице – женщине на двадцать лет его старше – вдохновила очень многих в искусстве и литературе. Она же стала предметом прижизненных пересудов и глупостей, которые болтали после их смерти. Поэтому так сложно отделить исторические факты этой связи от созданной ими легенды.
29. «Диана де Пуатье». Школа Фонтенбло. XVI век. Диана де Пуатье, любовница Генриха II, была самой уважаемой женщиной своего времени. Здесь она изображена облокотившейся на оленя. Ее обнаженное тело лежит на фоне пасторального пейзажа, а крошечные груди конической формы обрамлены локонами волос и изящными руками.
Полезно знать, что Диана де Пуатье, со всех точек зрения, была замечательно красивой, высокообразованной женщиной с великолепным вкусом и чувством стиля. В пятнадцать лет ее выдали замуж за министра двора Луи де Врезе, который был на сорок лет старше жены, и Диана стала украшением двора короля Франциска I (годы правления 1515–1547), но не переняла его свободные нравы. В ее безупречном поведении не было ничего, что предсказало бы ее будущую карьеру фаворитки короля. Правда, можно вспомнить о том, что ее муж… приходился внуком Карлу VII и Аньес Сорель! Модель обретения власти посредством секса можно считать частью имущества Дианы де Пуатье, приобретенного в браке.
После смерти мужа молодая вдова тридцати одного года была в расцвете своей легендарной красоты, когда, по слухам, она пленила принца Генриха, едва вступившего в подростковый возраст. Диане предстояло стать великой и единственной любовью зрелого Генриха, несмотря на его брак с Екатериной Медичи, за тринадцать лет брака родившей ему десятерых детей, и несмотря на редкие вылазки в другие постели. Генрих не скрывал того, что был по-рыцарски преданным любовником вдовы министра двора: на турнирах и поединках он носил ее цвета – черный и белый – и покровительствовал поэтам и художникам, которые запечатлели на века ее очарование. Благосклонность короля принесла Диане де Пуатье несколько титулов, колоссальный доход и не одно роскошное владение, в том числе и Шенонсо, которое она помогла превратить в то, что и сейчас многие считают самым элегантным замком Франции. Ее слава, богатство и влияние достигли небывалого уровня.
Среди достоинств Дианы де Пуатье были и куда более значимые, чем ее маленькая грудь. Но она соответствовала идеалу того времени. Понятно, что Генрих II счел ее привлекательной. В письме, рассказывающем о поведении короля по отношению к его любовнице в приватной обстановке, говорится, что монарх «то и дело касался ее груди и внимательно смотрел на нее как человек, удивленный своими чувствами» [98]98
Там же, c. 193.
[Закрыть] .
Личный кубок Генриха II был отлит по форме груди Дианы де Пуатье. Этот обычай хроникер Брантом прослеживает до античных времен (через Плиния) – до Елены Троянской. Согласно греческой легенде именно грудь Елены Троянской послужила моделью первой чаши для вина. В характерной для него непочтительной, если не сказать распущенной, манере Брантом высмеивает женщин, чьи «замечательно уродливые» груди послужили бы моделью для куда менее привлекательных кубков. «Мы дадим золотых дел мастеру немало золота, а все наши траты увенчаются смехом и насмешками» [99]99
The Seigneur de Brantôme, Lives of Fair and Gallant Ladies,c. 150.
[Закрыть] . Брантом создает антивосхваление в прозе. Груди, ноги, даже волосы на лобке и половые губы описаны самым отвратительным образом. Приведу лишь один пример: есть женщины, у которых «соски грудей больше всего на свете похожи на гнилые груши» [100]100
Там же, c. 151.
[Закрыть] . Традиция женоненавистнических оскорблений жила и процветала в эпоху позднего Возрождения благодаря перу Брантома.
Чтобы не иметь «замечательно уродливых» грудей, в распоряжении француженок был целый арсенал средств. В конце XV века Элеонора, фаворитка Карла VII (1470–1498), совершенствовала красоту своей груди с помощью оранжевой настойки, приготовленной из плюща, розового масла и камфоры [101]101
Contini, c. 92.
[Закрыть] . Говорили, что Диана де Пуатье использовала какие-то растворы из золота и дождевой воды или молока свиньи [102]102
Brantôme, c. 205; Paul Lacroix, Les Secrets de Beauté de Diane de Poitiers.
[Закрыть] . Разумеется, аптекари придумывали различные лосьоны, бальзамы, притирания, порошки, пасты и кремы, а бродячие торговцы их продавали.
Если мы готовы поверить некоторым из многочисленных руководств по красоте, напечатанным в XVI и XVII веках, в средствах для кожи могло содержаться все что угодно – от толченого жемчуга и топленого свиного жира до голубиного помета и глаз жабы. Некоторые средства считались особенно эффективными для того, чтобы груди оставались маленькими и твердыми. Жан Льебо, автор «Трех книг для красоты человеческого тела» (1582), советовал применять следующую процедуру: «Та, у которой грудь маленькая и твердая, сохранит ее таковой, ежели растолчет семена римского тмина с водой и превратит их в кашицу, и намажет ее себе на груди, а после крепко забинтует их полосой материи, смоченной в воде с уксусом… Через три дня повязку надлежит снять и вместо нее положить толченые луковицы лилий, смешанные с уксусом, крепко перевязать груди и оставить еще на три дня» [103]103
Цитируется по: Anne de Marnhac, Femmes au Bain: Les Métamorphoses de la Beauté,стр. 29.
[Закрыть] .
Навязчивая идея, овладевшая знатью, была связана с новым культом ванны и будуара. Первые овальные ванны появились во Франции при короле Франциске I, заменив общественные бани и круглые лохани предыдущих веков, во всяком случае, для избранных. Но нам не следует питать никаких иллюзий по поводу чистоплотности. Считалось опасным полностью погружаться в воду, так как при этом раскрывались поры, через которые проходили вредные субстанции. Чистоту соблюдали, часто меняя белье. Носили белые рубашки, которые действовали как губка и снимали с тела грязь [104]104
Georges Vigarello, Le Propre et le Sale: L’Hygiene du Corps Depuis le MoyenAge, стр. 70.
[Закрыть] . Больше пользовались, вероятно, духами, чем мылом.
Главной была иллюзия чистоты и сияния кожи, которого добивались с помощью косметики. Появился новый жанр картин, изображавших женщин в будуаре, месте сугубо интимном, с ванной, стоящей в смежной комнате, которую было видно через приоткрытую дверь. Художники ярко выписывали туалетные принадлежности: зеркала с эротическими мотивами, духи и притирания, нитки жемчуга и кольца с драгоценными камнями. На картинах женщины, полностью или частично обнаженные, обычно приводили себя в порядок. Груди либо оставляли неприкрытыми, либо они были видны через наброшенную на них прозрачную ткань [105]105
Orest Ranum, «The Refuges of Intimacy», в A History of Private Life: Passions the Renaissance,издание Philippe Aries and Georges Duby, том III, издание Roger Charge перевод на английский язык Arthur Goldhammer, с. 222.
[Закрыть] .
Чтобы груди не теряли форму и оставались упругими, в эпоху Возрождения матери из знатных семейств не кормили детей грудью. Со времен позднего Средневековья француженки и итальянки, принадлежащие к высшей знати, пользовались услугами кормилиц, которые жили в доме вместе с ребенком. Но в эпоху Возрождения – только если речь не шла об очень состоятельных семьях – детей отсылали в деревню, где они оставались у кормилицы до полутора или двух лет. Мы не можем судить, насколько заброшенными были дети, так как не знаем, насколько часто их навещали и навещали ли вообще. Для женщин из бедных слоев вопрос найма кормилицы не стоял. По всей Европе большинство взрослых женщин почти постоянно кормили одного или нескольких младенцев, своего собственного и того, который находился на их попечении [106]106
King, с. 12.
[Закрыть] . Учитывая противозачаточный эффект лактации, такое широкое распространение грудного вскармливания, возможно, было формой контроля над рождаемостью среди народов доиндустриальной Европы.
Но в знатных семьях грудное вскармливание не поощрялось, хотя дети считались составляющей частью богатства. Сыновей желали, так как они наследовали титул, состояние и собственность. Дочерей ценили за возможность будущих союзов с родней мужа. Более того, в то время, когда уровень детской смертности был очень высоким – семьи, бывало, теряли половину родившихся детей, – богатые женщины должны были родить как можно больше детей, чтобы обеспечить наличие наследника и продолжение рода. Мужья часто одобряли то, что жены не кормят детей грудью, так как в те времена считалось, что супруги должны воздерживаться от соития, пока мать кормит грудью. Тогда было широко распространено суждение, согласно которому грудное молоко – это форма вагинальной крови, в которую кровь превращается, проходя через матку к грудям. И движения при совокуплении нарушают ток молока, молоко сворачивается и может даже убить зародыша, которого родителям удалось зачать. Что же касается эстетики грудного вскармливания, многим мужьям не нравился вид жен с младенцем у груди. Кормление грудью, священное занятие для древних богинь и Девы Марии, не считалось привлекательным, если грудью кормили дамы из высшего общества. Поэтому многие из них в связи с господством идеала молодой груди вынуждены были доверить своих детей кормилицам.
По всей Европе врачи, гуманисты, священники, проповедники и моралисты осуждали практику отправки детей в деревню к кормилицам. В эпоху Возрождения было много литературы, утверждавшей, что кормление грудью – долг матери, а кормилицы – опасная замена биологической матери. Томас Фар, чья «Книга о детях» (1545) была первым в Англии оригинальным трактатом о детских болезнях, убеждал женщин в том, что «согласно природе, это необходимо и прилично для матери – кормить грудью своего ребенка» [107]107
Цитируется по: Joseph Illick, «Anglo-American Child-Rearing», в The History of Childhood, издание Lloyd deMause, c. 308.
[Закрыть] . Некоторые ревнители морали дошли до того, что призывали считать отказ от грудного вскармливания грехом, особенно в таких странах, как Германия и Англия, где протестанты и реформаторы призывали к более строгой нравственности.
Другие, как французский врач Амбруаз Паре (1509–1590), надеялись поощрить женщин к грудному вскармливанию, описывая физическое и эмоциональное удовольствие, которое может извлечь мать из этого процесса. В самом деле, стараясь не отставать от эротической атмосферы эпохи Возрождения, Паре описывает грудное вскармливание как акт, доставляющий сексуальное наслаждение и матери, и ребенку: «Есть симпатическая связь между грудями и чревом. Когда грудь щекочут, чрево возбуждается и испытывает приятное трепетание, так как сосок очень чувствителен из-за нервов, которые в нем заканчиваются». Эти радостные ощущения интерпретировались как преамбула к тому, чтобы «женщина более охотно предлагала и показывала свои груди ребенку, который нежно их щекочет своим языком и ртом. От этого женщина получает большое наслаждение, особенно если молока у нее в избытке» [108]108
Цитируется по: Yvonne Knibiehler and Catherine Fouquet, L’Histoire des Mères,с. 86.
[Закрыть] .
Медицинский язык Паре не так уж далек от языка поэтов. А содержание этого отрывка удивительно близко к размышлениям фрейдистов XX века, которые подчеркивали эротический аспект грудного вскармливания, особенно для ребенка. Сами женщины, познавшие сексуальное удовольствие от грудного вскармливания, до недавнего времени очень неохотно говорили об этих ощущениях.
Оказавшись между врачами, приказывавшими кормить детей грудью, и мужьями, которые приказывали не кормить, многие матери из знатных семей Франции в эпоху Возрождения отказывались кормить своих младенцев. В этот век, когда эротический потенциал груди начал заслонять ее материнские функции, многие знатные дамы просто не желали полностью посвятить себя новорожденному в ущерб своим отношениям с мужем и тем более с любовником.
30. «Купание Габриель д’Эстре». Начало XVII века. Габриель д’Эстре, любовница короля Генриха IV, демонстрирует свои «неиспользованные» груди. На заднем плане кормилица с большой сферической грудью кормит спеленатого младенца, одного из троих детей, которых Габриель родила от Генриха IV.
В обществе эпохи Возрождения существовали два типа груди: небольшие «знатные» груди, предназначенные для мужского восхищения, и полные «простонародные» груди женщин, которые кормили собственных детей и детей своих влиятельных нанимателей. Портрет Габриель д’Эстре, фаворитки Генриха IV (годы правления 1572–1610), ярко представляет эту иерархию (илл. 30). Габриель стала последней из королевских любовниц, чья нагота дополнила галерею соблазнительниц эпохи Возрождения.
Как и Диана де Пуатье, Габриель д’Эстре прославилась своей красотой и властью над королем. Она тоже собрала гигантское состояние и пользовалась огромной политической властью. Но на этом сходство заканчивается. Диана, двадцатью годами старше Генриха II, была возведена народным воображением в ранг полубогини. Габриель, которая была на двадцать лет моложе Генриха IV, население ненавидело, считая ее чуть более значительной, чем шлюха высокого класса. В самом деле, слово putain(шлюха) так часто употреблялось по отношению к ней, что стало для нее нарицательным в популярных песнях и стихах [109]109
Philippe Erlanger, Gabrielle d’Estrées: Femme Fatale,c. 83.
[Закрыть] .
Определенные различия в их характерах частично обусловили разное отношение к этим двум женщинам. Диана де Пуатье прожила более тридцати лет «добродетельно» до того, как посвятила себя исключительно королю. У семнадцатилетней Габриель д’Эстре, напротив, было по меньшей мере два любовника до того, как Генрих IV обратил на нее внимание. Несмотря на ее изначальное отвращение к этому «старому» поклоннику тридцати семи лет, влиятельные родственники убедили Габриель покориться желаниям короля. Это была корыстная связь, благодаря которой она стала фантастически богатой в то время, когда большая часть французов страдала от разорения, вызванного религиозной войной между католиками и протестантами. Была и еще одна причина – и серьезная – для того, чтобы Габриель д’Эстре так ненавидели. И пусть она родила королю двоих детей, которых не было в его браке с Маргаритой Валуа (с ней он официально развелся). И пусть Габриель назвала сыновей Цезарем и Александром в надежде, что когда-нибудь они смогут наследовать отцу. Казалось, Генрих IV вот-вот последует примеру английского короля Генриха VIII и посадит любовницу на трон, но тут Габриель умирает в родах в возрасте двадцати шести лет. Ее смерть многие сочли божьим промыслом, освободившим короля от цепкой хватки любовницы. Король был безутешен. Его видели плачущим вместе с детьми; выходя к придворным, он одевался в черное, хотя не в обычае французских королей было носить траур даже по своим женам. Но прошло несколько месяцев, и Генрих IV взял себе новую любовницу – пятнадцатилетнюю Генриетту д’Антраг.
31. «Габриель д’Эстре и одна из ее сестер». Школа Фонтенбло. Конец XVI века. В этой картине удивительна рука темноволосой женщины, которая держит за сосок женщину белокурую. Но кто она? Сестра Габриель Джулианна или Генриетта д’Антраг, ставшая любовницей Генриха IV после смерти Габриель?
Такое скорое появление новой фаворитки после смерти Габриель подтолкнуло некоторых художественных критиков к тому, чтобы изменить интерпретацию знаменитой картины, на которой изображены обнаженные до пояса Габриель д’Эстре и ее сестра, причем сестра держит руку на соске Габриель. Согласно новой интерпретации, белокурая женщина (справа) – это действительно Габриель д’Эстре, а вот темноволосая женщина – это Генриетта д’Антраг [110]110
Inès Murat, Gabrielle d’Estrées,c. 425–426.
[Закрыть] . То, что она щиплет сосок Габриель, это символический жест наследования места в постели короля. Новая любовница берет сосок желания у своей предшественницы, словно эротическую эмблему. Но кольцо, которое Габриель держит левой рукой, получит другая женщина. Через полтора года после неожиданной смерти Габриель, осенью 1600 года, король Генрих IV женился на Марии Медичи. Этот брак ознаменовал конец века, в котором так много художников было одержимо женской грудью. Можно сказать, что в эпоху Возрождения Франция и Италия сделали обнаженную женщину, и особенно ее грудь, центром чувственности в высоком искусстве. Картины с изображением обнаженных женщин – в одиночку или в компании, на природе или в будуаре – возбуждали мужское сладострастие. Зачастую мужчина, как в разных вариантах картины Тициана «Венера, Купидон и органист», недвусмысленно смотрит на половые органы обнаженной женщины, словно она выставлена на продажу [111]111
Более полная дискуссия развернута у Eileen O’Neill, «(Re)Presen-tations of Eros: Exploring Female Sexual Agency», в Gender/Body/ Knowledge: Feminist Reconstructions of Being and Knowing,издание Alison Jaggar and Susan Bordo, c. 69–70.
[Закрыть] . Если художник писал влюбленных друг в друга мужчину и женщину, ее он изображал обнаженной, его – полностью одетым, и рука мужчины, как правило, лежала на груди женщины. В эпоху Возрождения в высоком искусстве грудь имела исключительно эротическое значение.
В то время как 90 процентов женщин в Европе «давали молоко», остальные 10 процентов холили и лелеяли свою грудь, оставляя ее для своих партнеров. Партнерами обычно были мужчины. Хотя, как и во все времена, среди женщин были и такие, кто предпочитал заниматься любовью с представительницами своего пола. Разумеется, лесбийская любовь существовала и в Средние века, и в эпоху Возрождения. Но ее прятали в монастырях, замках и частных домах как можно дальше от взглядов любопытных соседей и суровых священников. Редкое стихотворение, написанное монахиней своей любовнице, дает нам уникальную возможность представить лесбийскую любовь в Европе того времени: «Когда я вспоминаю поцелуи, дарованные мне тобой, и то, как нежными словами ты маленькую грудь мою ласкала, я умереть хочу, поскольку не могу тебя увидеть… Так знай, что долее мне не стерпеть разлуки. Прощай. И помни обо мне» [112]112
Цитируется по: Judith Brown, Immodest Acts: The Life of a Lesbian Nun in Renaissance Italy,c. 167.
[Закрыть] . Это пример откровенной физической любви со специфическим акцентом на удовольствии от ласк груди, которого мы не нашли у других поэтесс той эпохи.
Официально секс между женщинами считался «противным природе» грехом. На практике такие отношения между женщинами наказывались редко сами по себе и намного легче, чем гомосексуальные отношения между мужчинами [113]113
Guido Ruggiero, The Boundaries of Eros: Sex Crime and Sexuality in Renaissance Venice, c.189–90.
[Закрыть] . Историк Джудит Браун (Judith Brown),которая раскопала историю итальянской монахини-лесбиянки, осужденной церковными властями за «бесстыдные деяния», нашла лишь горстку похожих процессов по всей Европе эпохи Возрождения. Но при этом она обнаружила сотни, если не тысячи судебных дел по обвинению мужчин в гомосексуализме [114]114
Brown, c. 6.
[Закрыть] . Понятно, что частично шок от двойного портрета Габриель д’Эстре и ее компаньонки по купанию, каким бы ни был художественный замысел автора, был связан с тем, что двух женщин изобразили за занятием, официально закрепленным за мужчинами и младенцами. В культуре, которая прославляла соединение младенца и груди и разрешала мужской руке покоиться на женской груди, изображение женщины, касающейся соска другой женщины, было, по меньшей мере, губительным.
Многие груди в искусстве XVI века выглядят удивительно похожими, словно одна изящная модель позировала для всех картин во Франции, а ее более широкогрудая сестра – для всех картин в Италии. Немногие женщины, за исключением кормилиц, крестьянок и колдуний, изображались с большими или обвислыми грудями. Кажется, что идеальная грудь была невесомой и не подчинялась законам всемирного тяготения. Возможно, обычные женщины с нормальными грудями, формой напоминающими груши, дыни или баклажаны, испытывали такой же дискомфорт, как и современные пышнотелые женщины, столкнувшиеся с культом худобы.
Но для большинства женщин эпохи Возрождения – мы говорим о том значительном большинстве, которое не было частью высшего света, – их грудь имела более прагматическое значение. Ее следовало прикрыть от холода и враждебных или похотливых взглядов. Груди должны были быть готовы накормить младенцев, своих и – за определенную плату – чужих. Грудь надо было лечить от абсцессов и опухолей такими средствами, в которых было больше суеверий, чем подлинной лечебной пользы. И, если повезет, груди могли доставить женщине удовольствие от ласк любовника.
Эротизация грудиво Франции и Италии эпохи Возрождения была связана с творчеством поэтов, художников и скульпторов, которым покровительствовали короли, герцоги, князья и их фаворитки. На другом берегу Ла-Манша, в елизаветинской Англии (1558–1603), мы не найдем голых тел в изобразительном искусстве, но слова о женской груди потоком лились из уст поэтов. В протестантских кругах к изображению плоти, процветавшему среди католической элиты, относились с большим подозрением. Это было особенно верно для пуритан, пытавшихся противостоять плотским радостям, которым предавался отец Елизаветы король Генрих VIII. С первых лет правления королевы Елизаветы I они настаивали на строгих фасонах платьев и целомудренном поведении. При Елизавете I, наиболее любимой среди монархов, несмотря на ее изначальный гандикап как дочери Генриха VIII и несчастной Анны Болейн, победил умеренный протестантизм, а не ревностное пуританство.
Когда Елизавета I взошла на престол в 1558 году в возрасте двадцати пяти лет, она была высокой, худой и рыжеволосой. Не желая превращать свой двор в такое место, где блистали бы красотой другие женщины, она окружила себя мужчинами. Необходимые придворные дамы служили декоративным фоном для своей великолепной королевы. За годы детства и юности Елизавета привыкла к тому, что ее не любили. Мать Елизаветы сложила голову на плахе, сама она провела некоторое время в заключении. Из широкой известности Дианы де Пуатье Елизавета усвоила главный урок: она всеми силами будет избегать повторения троевластия, сложившегося при французском дворе во времена Генриха II, Дианы де Пуатье и Екатерины Медичи, или любой другой формы разделенного правления. На небосводе Англии отныне будет только одна звезда, сияющая как королева, – король и любовница в одном лице.
С этой целью Елизавета создала андрогинный образ монарха: слишком много женственности – и ее авторитет пошатнется, слишком много мужественности – и она будет выглядеть монстром. Елизавета I умела извлечь максимум из женских и мужских достоинств, как она сделала это в часто цитируемой речи 1588 года. Королева обратилась к своим войскам в Тильбюри после поражения Испанской армады и произнесла следующие слова: «Я знаю, что у меня тело слабой и хрупкой женщины, но у меня сердце и желудок короля». Ее женская слабость была подчеркнута для того, чтобы ее мужская сила стала еще заметнее. Она стала образцом для целой плеяды «железных леди», чья роль состояла в том, чтобы держать в узде и «женскую» слабость, и «мужскую» непокорность [115]115
Эта часть появилась благодаря работе Marina Warner, Monuments and Maidens,c. 38–60; and Andrew Belsey and Catherine Belsey, «Icons of Divinity: Portraits of Elizabeth I», в Renaissance Bodies: The Human Figure in English Culture c. 1540–1660,издание Lucy Gent and Nigel Llewellyn, c. 11–35.
[Закрыть] . Наиболее близким к нам воплощением этой плеяды женщин стала Маргарет Тэтчер.
Почти весь период правления Елизаветы I тело «слабой и хрупкой» было обычно спрятано под тяжелыми пышными платьями, которые делали грудь плоской и оставляли открытыми только кисти рук и лицо. Так Елизавета выглядит на большинстве портретов, целью которых было создать образ королевского величия (илл. 32). На тех немногих портретах, где у нее открыты шея и верхняя часть груди, она настолько плоская, что портрет напоминает строгую икону, а не женщину из плоти и крови. Ее груди останутся до конца ее дней грудями «королевы-девственницы», которая была замужем только за своим народом.
32. «Елизавета I». Портрет времен «Дарили». Неизвестный художник. 1575 год. Елизавете I немного за сорок. Она одета в строгий наряд своего двора – жесткий лиф, пышные рукава и накрахмаленный жесткий плоеный воротник вокруг шеи.
Платья Елизаветы I шились в соответствии с завезенным ранее из Испании стилем, в соответствии с которым женский наряд был строгим, не агрессивно подчеркивающим женские достоинства. Верхнюю часть туловища стягивал жесткий корсаж на китовом усе, который прижимал грудь и спускался до талии. Корсаж называли «лифом» или «парой лифов», потому что он состоял из двух частей, передней и задней, которые связывались на боках. Сшитые отдельно рукава привязывали к корсажу, и, из скромности или для тепла, полупрозрачный газовый шарф или кусок льняной ткани, называвшийся «вставкой», прикрывал вырез [116]116
О том, как одевались женщин Елизаветинской эпохи, см.: Elizabeth Ewing, Fashion in Underwear,c. 20–27; Jane Ashelford, Dress in the Age of Elizabeth,с. 11–42; Christopher Breward, The Culture of Fashion,c. 44–48.
[Закрыть] .
Женщины из низших сословий носили жесткие корсажи со шнуровкой спереди поверх рубашки. Подобные корсажи можно увидеть до сих пор как элемент национального костюма во многих странах Европы. Но в знатных семьях более плотные корсажи, усиленные китовым усом и деревянной или металлической баской, были обязательны даже для девочек двух с половиной или трех лет. Эти корсажи были такими жесткими и узкими, что не просто превращали женские груди в подобие доски, но иногда приводили к втянутости сосков, к сломанным ребрам и даже к смерти [117]117
Valerie A. Fildes, Breasts, Bottles, and Babies,c. 102.
[Закрыть] .
Такие платья знатных дам, делавшие грудь плоской, не мешали придворным поэтам фантазировать о ней. Никогда больше в стихах не было столько слов для обозначения грудей. В английском языке четыре слова – paps, milk paps, teats, nipples– обозначали соски и использовались еще три эвфемизма – «верх», «постель» и «фонтан». Слова «сосцы» или «вымя» по отношению к женской груди еще не приобрели уничижительного смысла, который появился в следующем веке. Это ясно из письма Генриха VIII Анне Болейн, в котором он говорит о своем страстном желании поцеловать ее «красивые сосцы» [118]118
Christopher Hibbert, The Virgin Queen: Elizabeth I, Genius of the Golden Age,c. 10.
[Закрыть] . Слова, обозначающие цвета и фрукты – «бутоны», «землянички», «яблоки» и «вишенки») – были особенно популярны, как и космические или географические термины: «сферы», «полушария», «миры», «шары». Они свидетельствовали о пробуждающемся интересе к астрономии и географическим открытиям. Двустишие из «Розалинды» (1590) Томаса Лоджа, пожалуй, лучший пример стихотворения о грудях той эпохи: «Ее соски – центр наслажденья, / Ее груди – светила в небесах».
Груди часто представляли как предметы красоты и объекты мужского желания. Их вид вводит в транс, прикосновение к ним воспламеняет или, как лучше сказал Джон Лили: «Ее грудь дышит огнем, лишь только ты ее коснешься» («Анти-любовь», 1593). В литературе последовательность такова: вид грудей, возбуждение (его, а не ее) и – иногда – обладание. Но для женщин Елизаветинской эпохи все эти три этапа противоречили философским и религиозным убеждениям, согласно которым чувственный опыт намного ниже духовного опыта.
Перечисление достоинств чьей-то любовницы позволяло поэту заявить свое право собственности, а при чтении этих строк слушателю-мужчине пережить своего рода соединение с мужчиной. Как много веков спустя отметил Фрейд, женщина часто является вершиной треугольника отношений, в которые двое мужчин соединены через нее. Так, мужчина-поэт (или художник) привлекает к себе читателя-мужчину (или мужчину-зрителя) посредством словесного восхваления (или портрета), который прославляет (или унижает) женское тело. «Менафон» (1589) Роберта Грина является стандартным примером:
Ее локоны спутаны словно шерстяные нити.
……………………
Ее губы – это розы, омытые росой.
……………………
Ее соски, словно спелые наливные яблоки,
Круглые, как восточный жемчуг, нежные, как заря.
В этом случае груди пробуждают три чувства из пяти – зрение, вкус и осязание – в длинном списке избитых аналогий.
Эдмунд Спенсер (1552–1599), сравнивая части женского тела с различными цветами, создал английский анатомический сад в своем Сонете 64:
У губ ее аромат левкоев,
Ее щеки красны, как розы,
Ее белоснежный лоб, как бутоны анемон,
Ее прекрасные глаза, как только что расцветшие гвоздики,
Ее пышная грудь, как земляничная поляна,
Ее шея, как охапка водосбора,
Ее груди, словно лилии,
Ее соски, как только что раскрывшийся жасмин.
У него есть и сравнения с фруктами. В «Эпиталаме» – стихотворении в честь свадьбы – невеста уподобляется трапезе, в которой груди – основное блюдо в меню осязаемых наслаждений.
Ее щеки, как порозовевшие на солнце яблоки,
Ее губы, словно вишни, которые просят мужчину съесть их,
Ее груди, как чашка неснятой сметаны,
Ее соски, как бутоны лилий.
Шекспир, который сочинил немало восхвалений женской красоте, умел и посмеяться над ней. Его Сонет 130 – это антивосхваление, но написанное во славу возлюбленной:
Традиция нового платонизма, унаследованная Шекспиром и другими поэтами Елизаветинской эпохи, требовала, чтобы возлюбленная была одновременно и красива, и добродетельна. И добродетель эта заключалась, главным образом, в том, чтобы стойко отказывать мужчине в удовлетворении его желания. Пусть себе созерцание ее глаз, губ и грудей возбуждает мужчину. Задача женщины провести его от обычного плотского желания к тому, чтобы он оценил ее душу.
