Текст книги "Шепот в ночи"
Автор книги: Мэрилайл Роджерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)
Опьяненный ее свежим, как весна, ароматом, Дэйр наклонился, чтобы испить персиковый нектар ее уст в череде медленных, мучительных поцелуев. Элис негромко вскрикнула, когда наслаждение лишило ее почвы под ногами. Не вняв тихому и почти побежденному голосу благоразумия, Дэйр ответил на ее призыв еще более страстными поцелуями. Когда Элис уже почти теряла сознание, Дэйр снова поставил ее спиной к закрытой двери. Обняв ее за плечи, он нагнулся к ней так, что его сильное тело прижалось к ее телу в горячем тесном объятии, а губы не переставая пожирали ее уста. Элис застонала. Она вся дрожала и благодарила только крепкие дубовые доски, на которые опиралась, потому что последние слабые силы покинули ее.
– Дэйр! Ты здесь, Дэйр? – Они услышали тихий голос Габриэля из-за закрытой двери. – Мне нужно поговорить с тобой, брат, пока ты не уехал. Прошу тебя, открой.
Его голос прервал их объятия, и некоторое время они не могли пошевелиться. С глазами, затуманенными желанием, и губами, дрожащими от его поцелуев, Элис уставилась на Дэйра. Но он тоже не мог немедленно перейти от чувственного забытья к решительным действиям.
Наконец, справившись с тяжелым дыханием, Дэйр сумел ответить:
– Мне нужно побыть одному, брат.
Слова прозвучали гораздо более резко, чем обычно. Застигнутые врасплох в своей страсти, они не расслышали, как Габриэль пытался войти в спальню. Неприятная возможность быть обнаруженным здесь Габриэлем вдвоем с Элис, которую явно снедала разбуженная им страсть, подействовала на него, как ушат ледяной воды. Она обрушилась на него и смыла все следы теплоты и мягкости. Он не может позволить и не позволит Элис быть опозоренной их грехом, который допустил он по своей слабости, ни перед кем, и тем более перед ее любящим и чрезвычайно набожным старшим названным братом.
– Обещаю, что найду тебя до моего отъезда, а сейчас иди и позволь мне побыть одному.
Хотя Элис сожалела о прерванном удовольствии, она понимала, что Дэйр заботится о сохранении ее доброго имени.
Пока в коридоре слышались удаляющиеся шаги, он пристально смотрел на нее. Желанное видение, бывшее так близко от него, – губы, дрожащие от его поцелуев, и глаза, опьяненные более сильной страстью, чем когда-либо раньше. Но доказательство его победы наполнило Дэйра не радостью, а таким острым чувством вины, что оно проникло в его душу. Душу? Как с радостью объявил бы всему свету его отец, у дьявола нет души. Уголок его рта непроизвольно приподнялся.
– Я действительно дьявол, как считает мой отец. Я был им с момента рождения, а сейчас я это опять доказал. Я бы лишил вас невинности, если бы не вторжение моего ангельского брата, несомненно посланного небом.
Желая стряхнуть с себя дурман страсти, Элис покачала головой, в то же время распаляя свой гнев, чтобы опровергнуть его дерзкое заявление.
В улыбке Дэйра отразилось его искреннее изумление при виде того, как яростные огоньки пламени начинают разгораться в изумрудных глубинах. Он прикрыл ей рот рукой, чтобы ни одно слово в его пользу не слетело с ее губ. Он уже пытался защитить ее от брата, теперь он хотел защитить ее от себя самого. Очевидно, что, даже когда это зависело только от него, его собственных обещаний сохранить самообладание было недостаточно. Но если к его попыткам подпереть стену между ними, в которой больше никогда не должно быть бреши, присоединить силу ее характера…
– Да, здесь в спальне Габриэля я бы с удовольствием потребовал всю вашу восхитительную невинность, я бы украл права у вашего мужа-ребенка, а потом отправился бы в другую страну.
Элис замотала головой, чтобы освободиться от его руки, и вспылила.
– Я бы вам не позволила!
Дэйр неприятно рассмеялся, и смех его прозвучал на такой низкой ноте, что больше был похож на отдаленный раскат грома.
– Вы позволяли и ласки и поцелуи. Я никогда ничего не делаю с женщиной против ее воли. И особенно это касается вас. – Он намеренно подбирал такие слова, какие оскорбляли ее гордость. Ему казалось, что таким образом он сумеет проложить между ними еще один оборонительный рубеж. – Уверен, мне не пришлось бы вас принуждать и к большему, чем то, что было между нами. Вы пошли бы на это по доброй воле, а мне пришлось бы поплатиться честью и принять вашу капитуляцию.
Презирая самое себя за то, что все в его словах истинная правда, она не могла опровергнуть их. Если бы она и попыталась это сделать, его не удалось бы провести. Она не сомневалась, что он достаточно опытен, чтобы заметить тот момент, когда женщина готова сдаться.
– Поэтому, солнышко, – продолжал Дэйр уныло, тихонько погладив ее по горящим румянцем щекам и стройной шее, мучая ее томительной лаской, – вам лучше держаться от меня как можно дальше. Иначе, несмотря на наши с вами целомудренные помыслы, никто не сможет помешать нам достичь того, чего мы оба так страстно желаем.
Лицо Дэйра утратило даже притворную теплоту, когда он осознал всю ненужность этого предупреждения, – ведь уже через несколько дней они будут разлучены морем, которое разведет их по двум разным частям суши.
Обычно Элис приходилось сдерживать себя, чтобы не говорить торопливо, а сейчас у нее внезапно пропали все слова, а также желание их произносить. Они по-прежнему стояли прислонясь к двери и глубоко дыша, чтобы легче было совладать с бьющими через край эмоциями: страсть, гнев, вина – и снова чувство одиночества, ожидающего ее прямо за дверью.
Чтобы отдалить момент, когда одиночество схватит ее мертвой хваткой, и чтобы иметь против его натиска хоть какое-то оружие – в виде еще одного невинного воспоминания, она наблюдала, как Дэйр натянул сначала домотканую рубаху, а потом – с удивительной легкостью – надел тяжелую кольчугу.
Она не могла ни опровергнуть его дерзкого заявления о том, как легко он соблазнил бы ее, ни защитить свою честь, которая оказалась столь уязвимой. Поэтому она так и осталась безмолвной, когда он снова взял ее за плечи, чтобы осторожно отодвинуть в сторону. Схватив небрежно собранный заплечный мешок, он вышел из комнаты, не оглядываясь назад.
После давних их объятий в саду она убедилась, что слишком слаба, чтобы противостоять более сильному посягательству Дэйра на ее честь, и ей действительно повезло, что Габриэль прервал их греховное занятие. Но почему же тогда, насмешливо шепнул внутренний голос, она не может считать это Божьим благоволением и подавить предательское желание вернуть это последнее мгновение и заставить Габриэля уйти, оставив их наслаждаться своей безнравственностью?
Элис ужаснулась своим, безусловно, грешным мыслям и перестала дальше раздумывать о том страдании, которое причинит ей их новое расставание, страдание, которое будет ее преследовать темными ночами. Она сосредоточилась на необходимом занятии: пригладила волосы и поправила барбет и вуаль и лишь после этого осторожно приоткрыла слегка заскрипевшую дверь. С облегчением она заметила, что коридор пуст, и быстро выскользнула из комнаты. Она поспешно начала спускаться вниз по лестнице, не зная, что в дальнем конце коридора, в маленькой темной нише, выдолбленной в толще стены, стоят в молчаливом ожидании двое мужчин.
Один из них, прислушиваясь к ее удаляющимся шагам, знал, кто она, другой принял ее за вездесущую служанку Тэсс. Когда звук шагов Элис, присоединившейся к толпе внизу, окончательно стих, двое продолжили прерванный разговор.
– Я благодарен тебе за заботу, Дэйр, но я отправляюсь вместе с епископом не только ради нашего отца. Я иду, чтобы осуществить мои собственные давние мечты.
Габриэль спокойно выдержал скептический взгляд голубых глаз.
– Пойми, пожалуйста, что даже если я обречен на неудачу, которую ты предсказываешь, я счастлив чувствовать себя маленькой частичкой величайшего дела христиан.
Хотя Дэйр продолжал считать, что их отец повлиял на решение Габриэля, он сменил суровое выражение лица, чтобы, по крайней мере, пожелать брату удачи, в которой он так нуждался.
– Я буду молиться за твое здоровье.
– Лучше молись за наш успех – он гораздо важнее, чем жизнь одного человека.
В этих словах Дэйр услышал нечто большее, чем отдаленное эхо отцовского голоса, и невеселая улыбка заиграла на его губах, но все же он кивнул.
– Я буду также молиться, чтобы ты достиг своей цели в этом начинании. Хотя нельзя быть уверенным, что Бог услышит молитвы дьявола.
Габриэль опустил руку на плечо Дэйра и тихонько похлопал его:
– Ты не больше дьявол, чем я.
– Ты так уверен? – спросил Дэйр бесстрастно, так что нельзя было понять, шутит он или нет.
– Да, – отозвался Габриэль с сияющей улыбкой. – Я поклянусь в этом на Кресте.
Дэйр тоже улыбнулся. Большего доверия между ними, чем сейчас, быть не могло.
– Ну, тогда иди спокойно в свою пустыню и возвращайся в Уайт живым и невредимым.
Габриэль подумал, как же нескоро он теперь увидит брата, и улыбка сошла с его лица.
– После того унижения, которому подверг тебя наш отец, – начал он спокойно, – я знаю, ты думаешь, что никогда не сможешь вернуться в Уайт – пока он жив. Но как только я стану графом Уайт, я жду тебя домой.
В ответ на серьезное предложение Габриэля лицо Дэйра преобразилось редкой искренней улыбкой. Он предпочел не отвечать, чтобы не обидеть брата, и не сказал ему о своем твердом решении никогда больше не пересекать границы замка Уайт.
Глава четвертая
Начало марта 1233 года
– Я бы поехал, будь то возможно, но… – Сидя на мягком стуле, Халберт многозначительно посмотрел на туго перевязанную ногу, лежавшую на табурете. – А так как Сирил присылал под мою опеку своих сыновей, будет оскорблением, если я отправлю сообщение такого личного характера с обыкновенным гонцом. – Его взгляд остановился на терпеливо ожидавшей его решения особе. – Единственно верным будет, если я поручу моей дочери поехать лично и от моего имени передать письмо графу в собственные руки.
Элис спокойно кивнула, и благодаря сдержанности, выработанной за долгие годы, в ее зеленых глазах не отразилось и тени ее внутреннего беспокойства. Замок Уайт… место, где она никогда не сможет поселиться. Несмотря на то, что Кенивер граничил с землями Уайта, так же как и Пембрука, за эти годы она была в Уайте только тот единственный раз. И закончилось все тогда одним из самых горьких разочарований в ее жизни. Она боялась возвращения в замок, где воспоминания минувших лет, далеко не забытые, вновь воскреснут, чтобы напомнить ей обо всем, что никогда не будет принадлежать ей, напомнить ей о клятве, которую она дала и которая не выполнена. Более того, обстоятельства этой поездки не оставляли ей никаких надежд, ясно доказывая, что замок Уайт по-прежнему томится от нескончаемых бед.
Ты злая, эгоистичная женщина! Сознание Элис, обычно послушное ей, на сей раз воспротивилось, и раскаяние в эгоистичных мыслях темной волной поднялось в ней. Она стоит тут сейчас, думая только о себе, а ее отец мучается от боли. Население же Уайта страдает от утраты, куда большей, чем она могла бы пережить. Благодаря Господу Всемилостивому ей еще никогда не приходилось оплакивать смерть любимого человека. Это не значит, что она не скорбела о смерти кроткого Габриэля. Ей, конечно, было очень жаль его, но это чувство не сравнится с глубокой болью, связанной с потерей родителей. За этой мыслью неизбежно последовала другая – так же неизбежно, как ночь следует за днем… и такая же черная, как ночь. Может быть, у нее не было права так думать, но все же она задавалась вопросом, насколько отчаяние графа Сирила состояло из горя и насколько из чувства вины, что эту потерю можно было бы предотвратить, прислушайся он к словам Дэйра.
– Как повелите, отец. – Элис подошла, чтобы взять из рук Халберта свернутый и запечатанный пергамент. Отец давно уже перестал требовать от нее, чтобы она вела себя как все женщины, учить ее, что необходимо бороться со вздорным нравом. Эти увещевания больше были не нужны. Она полностью усвоила его уроки и не нуждалась в том, чтобы ей напоминали о том, как важно быть одновременно и послушной дочерью, и просто покорным существом, каким рождена быть каждая женщина. По крайней мере, в тех пределах, в каких это видно постороннему глазу. Но, конечно же, ее взрывная натура по-прежнему иногда боролась с искусственно выработанным самообладанием.
Приподняв подол бледно-серого шерстяного платья, Элис грациозно повернулась к двери. Хотя девушка с успехом научилась притворяться внешне сдержанной, она постоянно терпела неудачу в том, чтобы усмирить пламя, пожирающее ее изнутри. Отвернувшись в угол, она иногда корчила гримасы, не в силах унять внутренний голос. Сейчас, например, она бы дорого заплатила, чтобы узнать, какое именно проклятие судьбы неожиданно возникло в лесной тиши и так испугало лошадь ее отца.
Из-за этого ужасного события ее отец оказался на мерзлой земле, сильно поранил ногу, а теперь вынуждает ее исполнить эту неприятную миссию. Ибо очевидно, что она не будет желанной гостьей, как и послание, которое она доставит, – не более желанной, чем Дэйр, когда почти шесть лет назад он в последний раз приезжал в замок Уайт.
Но несмотря на грустные обстоятельства этой поездки, в ней имелось и нечто положительное.
У нее будет удобный случай избавиться, хотя бы на короткое время, от бесконечно надоевшей ей компании Уолтера. Тот уже давно вернулся после обучения у епископа Винчестерского. Элис не удивилась этому, потому что с самого начала было ясно, что Уолтер совершенно не подходит для требующей полного самоотречения монашеской жизни. Ее отец, прежде всего солдат, не обученный ни читать, ни писать, с радостью принял Уолтера. Уолтер – брат жены барона, был теперь не просто родственником, которому доверяли, но и искусным писарем. Халберт даровал ему почетное место «грамотея» замка Кенивер. Отец был доволен, Уолтер счастлив. Элис – гораздо меньше. Он был ее другом, преданным и до смешного внимательным. Он был ее настоящей тенью, как когда-то назвал его Дэйр, и после многих лет свободы от его постоянного присутствия она находила его дружбу скорее обузой для себя, нежели наградой. Иногда она чувствовала упреки совести, что ужасно говорить такие вещи. Но отказаться от правды – значит солгать, а солгать, безусловно, более тяжкий грех.
Элис намеренно переключила внимание с Уолтера, чтобы мысленно найти еще какую-нибудь пользу в своей неприятной поездке. Этот визит будет лучшей и, вероятно, единственной возможностью достичь успеха на пути к исполнению данного ею в Уайте обета. Она сощурила зеленые глаза и уже совсем с другим чувством пошла готовиться к отъезду.
Дэйру казалось, что пергамент, разложенный на грубом деревянном столе, жил своей собственной жизнью, – рябило в глазах, когда огонек свечи плясал на его слегка сморщенной поверхности. Не чувствуя зимнего холода высоко в горах графства Уэлш, он уставился на письмо хозяйки замка Уайт – первое в течение долгих лет с тех самых пор, как он был изгнан из его благородных стен. После смерти Уильяма Маршала Дэйр возвратился в Англию вместе с Ричардом. Здесь Ричард унаследовал титул графа Пембрука вместо старшего брата. Теперь такое же событие постигло Дэйра – он стал наследником соседнего графства, но это ни в коей мере не поколебало его обязательств перед Ричардом.
Губы Дэйра искривились в горьком подобии улыбки. У него не было оснований доверять автору письма, и ее заверения, что поместье находится на краю гибели, тоже вызывали сомнения. По закону, он мог быть теперь наследником Уайта, но в этом ему было давно отказано – задолго до того, как его право стало реальностью. К тому же горькая мысль, что он остался единственным сыном, скорее добавляла соли на кровоточащую рану, вызванную смертью Габриэля, и усиливала боль, нежели утешала его радостью обладания наследством. Ричард Маршал, перегнувшись через плечо своего рыцаря, прочел это послание, затем выпрямился в полный рост.
– Похоже, ваш отец слишком удалился от мирских дел, чтобы подобающим образом заботиться о вашем наследстве. – Ричард нашел два оправдания тому, что он так эгоистично продолжал принимать помощь Дэйра в битве против земли Левелин, угрожавшей Уэлшу. Во-первых, у Дэйра не было желания отправляться домой – сама мысль о возможной поездке была ему омерзительна; во-вторых, Левелин угрожала Пембруку, так же как и Уайту. Но теперь…
– Какой смысл ему теперь заботиться о делах замка, когда его любимый сын больше не является наследником? – Слова Дэйра были холодными и ровными, как покрытое снегом поле, но глубоко запрятанная в душе боль снова дала о себе знать. Голубыми холодными глазами он смотрел на безрадостное послание, но не разбирал слов. Сбылось его пророчество о неудаче крестового похода. Но его опасения в недостаточной военной подготовленности Габриэля не оправдались, так как он не доехал до поля битвы. Нет, Габриэль погиб не от меча неверного. Виной этому была чума, уже сразившая многих, она настигла Габриэля прежде, чем легион достиг Тира – порта погрузки. Дэйр редко позволял себе расстраиваться из-за чего-либо настолько, чтобы ему стало больно. Однако бессмысленная смерть его кроткого и наивного брата, случившаяся почти шесть лет назад, полностью выбила его из колеи.
Чуткий человек, Ричард под очевидным безразличием Дэйра сумел разглядеть отчаяние. Какую же ужасную ношу отцы могут возложить на сыновей! Сирил, граф Уайт, из непонятной ненависти поставил на пути Дэйра массу препятствий, а отец Ричарда сделал нечто похожее из любви.
Считая Ричарда болезненным ребенком, а затем хилым подростком, он не хотел, чтобы его младший сын рисковал собой, и запретил ему практиковаться в воинском искусстве, что было принято у знати. До прибытия во Францию Ричард был совсем неискушен в военном деле. Он бесконечно гордился тем, что впоследствии выказал такое мастерство в бою, что удостоился чести стать командующим армией французского короля и всего лишь через год представлял собой серьезную угрозу королю Англии. Ричард знал, что следует вовремя разобраться с сыновними правами и обязанностями. Он уже сделал это, Дэйр должен был это сделать.
– Все равно тебе следует поехать и попытаться исправить ошибки отца.
Ричард, конечно, будет очень сожалеть о потере такого воина – необычайно сильного, доблестного и преданного, и прежде всего – о потере друга. Но, отбросив свои интересы, он понимал, что для Дэйра настало время утвердиться в своих законных правах. Никогда раньше он не советовал Дэйру отстаивать права наследования Уайта, но сейчас необходимо было личное вмешательство наследника.
Огонек свечи заиграл на черных, как вороново крыло, волосах Дэйра, когда тот покачал головой.
– Я никогда не буду принят там, несмотря на эти отчаянные призывы.
– Твоя матушка просит тебя вернуться. – Ричарда было не так просто сбить с толку. Он прекрасно знал, что, несмотря на нелепые слухи и холодную циничную манеру держаться, Дэйр человек чести не меньше, чем он сам. А человек чести не способен пренебречь своими обязанностями по отношению к тем, кто от него зависит – так, как сейчас замок Уайт и все, кто в нем жил, зависели от Дэйра. – Она молит тебя о помощи, и, – в голосе Ричарда послышался мягкий упрек, хотя он спокойно излагал факты. Ричард обошел вокруг стола, чтобы заглянуть в лицо сидящему Дэйру, – если ее просьба касается земель, которые, в конце концов, станут твоими, тебе надо ехать.
Матушка? Ни малейшей дрожи не было на бесстрастном лице Дэйра, ничто не выдало его чувств. Это слово пробудило в нем лишь воспоминания о том, как холодно она всегда поворачивалась к нему спиной, когда он был ребенком, и о том, что она была всего лишь неясной тенью отца, когда он приезжал просить Габриэля отказаться от обреченного на неудачу похода.
Не получив от Дэйра ответа, Ричард продолжал уже более твердым тоном, чтобы внушить ему главное:
– Это твое наследство. Земля – это ты сам. Если ты любил брата, ты не можешь отказаться от этой земли. – Ричарду не надо было говорить, что он видел молчаливые слезы своего рыцаря, пролитые по Габриэлю. Слезы были так необычны для Дэйра, как если бы гранит вдруг начал сочиться водой.
Горячность в голосе графа и его пристальный взгляд прорвали крепкую оборону Дэйра и обнажили реальность, которую он так долго не хотел признавать. Реальность, которую нельзя изменить, несмотря на боль после смерти брата, ненависть к отцу или даже страх перед подданными Уайта. Он был наследником, и Уайт будет принадлежать ему – ничто и никто, за исключением короля, не может этого изменить.
Огрубевшее от ветра лицо Ричарда просветлело. Он обрадовался, что убедил этого смуглого рыцаря смириться со своей судьбой.
Дэйр ответил ему улыбкой, исполненной насмешки над собой. Ричард интуитивно нащупал его больное место, спрятанное глубоко внутри. Всю свою жизнь Дэйр в действительности не принадлежал никому и ничему. Гораздо больше, чем богатство или положение, он хотел иметь дом, свой родовой дом. Это было тайное желание, в котором он не признавался даже самому себе и которое никогда не открывал никому другому.
Ричард прервал молчание:
– Отправляйся поскорее и возьми с собой Томаса. – В немом вопросе Дэйр поднял кверху черные брови, Ричард пожал плечами. – Когда ты уедешь, он будет мне не нужен. Зная, как он привязан к тебе, я опасаюсь, чтобы он не выкинул чего-нибудь безрассудного или, еще хуже, опасного для себя и всех нас. Он всегда беспокоится о тебе, как курица о цыпленке.
Улыбка Дэйра потеплела и стала почти веселой при воспоминании о толстом коротышке сэре Томасе Орлее – внешне совершенно безобидном. На самом деле он был очень сильным и подвижным и всегда удивлял противника непредсказуемостью своих действий.
– Ах! – Ричард увидел скептическое выражение лица Дэйра. – Разве ты никогда не видел курицу в тот момент, когда ее выводку угрожает опасность? Это ужас! – Он покачал головой в деланном страхе. – Ужас!
Дэйр громко, раскатисто рассмеялся. Хотя он не мог представить себе Томаса в роли матери-курицы, между ним и этим рыцарем была крепкая дружба, сильнее, чем с кем-либо другим. Они стали друзьями с первой встречи. Прежде чем поступить в отряд графа Пембрука и сопровождать его во французские земли, которые давал ему в наследство отец, Томас служил у графа Родэйра в Уайте.
С гораздо большим, чем он сам мог предположить, интересом Дэйр слушал его рассказы о том, каким благодатным и щедрым было поместье Уайт. Особенно внимательно он выслушивал истории об уважении и даже любви, какую поданные замка питали к справедливому и благородному графу Уайту, также прозванному Дьяволом. Воспоминание о благодушном выражении круглого лица сэра Томаса Орлея согрело Дэйра. Он с удовольствием отнесся к идее разделить предстоящее неприятное путешествие с другом-рыцарем.
– Довольно! – тихо произнесла леди Элинор, но слово это как будто взорвалось в свежем воздухе пасмурного дня. – До некоторой степени я могу извинить ваше дерзкое любопытство, вероятно рожденное заботой о приемном брате. – И, – она замолчала, и ее красивый рот напрягся: очевидно, усилием воли она пыталась скрыть все возраставшую в ней неприязнь, – возможно, ваше поведение частично оправданно также тем, что вы воспитывались без материнского влияния, но…
Сказавшая это знатная дама как раз и была воплощением всех тех качеств, которые отец долгие годы пытался привить Элис. Тем язвительнее прозвучал ее легкий упрек. Элис молча ждала, когда леди Элинор закончит говорить. Как могла матушка Дэйра потворствовать (по крайней мере, своим молчанием) тому, что граф Сирил так жестоко обращался с их сыном? Этот вопрос она задавала себе много-много раз, но сейчас впервые у нее появилась возможность поговорить обо всем с леди Элинор. Она тактично и осторожно, по крайней мере, так ей показалось, попыталась выяснить отношение хозяйки замка к Дэйру, хотя требования все ей объяснить едва не сорвались у нее с языка. Вот и все, что она сумела узнать, чтобы приподнялся покров тайны над проклятием Сирила и чтобы несправедливое обвинение было наконец снято с имени Дэйра.
– Это наше личное дело, – ясные глаза леди Элинор сузились, но лицо сохраняло бесстрастное выражение, когда она повернулась к назойливой гостье, чтобы закончить свою отповедь, – и вы не имеете права вмешиваться.
По тому, как держалась ее собеседница, Элис поняла, от кого Дэйр унаследовал или научился способности замораживать свои чувства. Его мать была словно насквозь ледяная. Опустив голову, Элис уставилась на каменную дорожку крепостного вала, где они находились. Беззаботное отношение матери к сыну вызвало совершенно противоположный отклик у Элис – горячее желание защитить его.
– Чтобы вы поняли меня, я объясню это точнее. – Леди Элинор была неумолима. – Отношения между нами и Дэйром настолько личные, что, я уверена, ваше вмешательство не будет приятно никому из нас. Поэтому я предупреждаю вас не вмешиваться в дела, в которых вы ничего не понимаете.
Тут темперамент Элис вырвался наружу, и она бросилась на защиту отверженного ребенка, а ныне законного наследника, которому отказывают в правах.
– Это верно. Я не понимаю и, надеюсь, никогда не пойму, как мать может допустить, чтобы с ее сыном обращались так жестоко.
Леди Элинор, кажется, осталась глуха к этому выпаду. Лицо ее было по-прежнему холодным, пламенный взрыв темперамента Элис не имел видимого воздействия. Несколько долгих молчаливых мгновений Элис боролась со смущением, вызванным тем, что она была так невежлива с хозяйкой. Леди Элинор стояла, наклонив голову. Затем она спокойно повернулась и снова пошла мерной поступью по дорожке, ведущей к следующей угловой башне. Хотя Элис нисколько не жалела о том, что защищала Дэйра, сейчас ей не оставалось ничего другого, как последовать за леди Элинор.
Медленно прохаживаясь по крепостному валу замка Уайт, ни одна из женщин не чувствовала пронизывающего холодного ветра, – вероятно, из-за того холодка, что был внутри. Ни одна из них не заметила двух всадников, остановившихся в тени лесной опушки.
Знакомый вид открывался глазам человека, который возвращался сюда лишь во второй раз в течение его взрослой жизни. Несмотря на это, он понял, что сейчас это было бледным подобием прежнего. Стены замка казались ниже, чем прежде, как будто они осели под грузом тяжелых, низко нависших небес. Подъехав поближе, Дэйр увидел, что они и действительно стали разрушаться, так как долгие годы их не восстанавливали. Он столкнулся с очевидностью – эта некогда мощная крепость находилась сейчас в таком бедственном положении, что не выдержала бы и первой серьезной осады. И хотя грустный зимний ландшафт не позволял хорошо разглядеть землю, Дэйр все же заметил на ней следы того, что она не обрабатывалась вот уже несколько лет.
На этот раз, как и в прошлый, ворота, которые вели во внешний двор замка, не охранялись, но было очевидно, что не по случаю праздника. Проезжая между наружными и внутренними стенами, они обратили внимание на то, что деревня почти пуста. Ее жители, в прежние времена напоминавшие скорее полных довольства горожан, теперь больше походили на привидения, с безжизненно ввалившимися глазами и изможденными телами.
Томас, ехавший рядом с другом, тоже был напуган тем упадком, в который пришло это место, полное для него теплых воспоминаний. Его глаза, обычно горевшие веселыми искорками, потемнели от ужасного предчувствия, что внутри замка их ждет то же разочарование. Они с Дэйром часто беседовали об Уайте, но отдельные воспоминания были сугубо личными, некоторые надежды он едва позволял себе самому и ни с кем ими не делился.
Смуглый наследник этого обездоленного поместья вместе с товарищем миновал незапертые ворота в стене, окружавшей внутренний двор. Легким галопом они пересекли заброшенный двор и остановились у подножия широких каменных ступеней, ведущих в главную башню. Дэйр спешился и передал поводья своего боевого коня пожилому слуге, который возник совершенно неожиданно и находился в сильном беспокойстве.
– Да. – Дэйр чуть улыбнулся и с усмешкой объявил то, чего больше всего боялся старый слуга: – Дьявол вернулся.
Диапазон чувств, испытываемых Томасом, был широк – от веселья до бешенства, но он тут же нахмурил кустистые брови цвета золота и серебра над мечущими молнии глазами, молчанием наказывая малодушного слугу. Спешившись, он тоже бросил поводья ему в руки, – Дэйру следовало бы сделать внушение этому ничтожеству за то, что тот так плохо встречает наследника поместья, а не относиться к этому с усмешкой.
Не обращая внимания на неодобрительный взгляд, каким друг провожал его, Дэйр поднялся по лестнице.
Тихий возглас Элис остался незамеченным ни мужчинами внизу, ни стоящей рядом с ней женщиной. Это Бог наказывает ее. Всего лишь второй раз она приезжает в этот замок. Только лишь второй раз… и оба раза тогда, когда Дэйр тоже возвращается в родовое гнездо, из которого уехал ребенком. Вряд ли то, что их редкие визиты происходили одновременно, можно объяснить простым совпадением. Ей хотелось назвать это подарком судьбы, но это, безусловно, было наказанием. За короткой радостью свидания с ним неизбежно последует бесконечная череда дней, наполненных еще большим отчаянием. А что если сам дьявол решит испытать ее и пошлет ей голубоглазого искусителя, перед которым она, как выяснилось, не в силах устоять? Какой же еще больший грех последует?
Чтобы отделаться от ужасных догадок, Элис тряхнула головой так сильно, что от этого движения вуаль и барбет чуть было не упали. Она резко повернулась и поспешила в сторону угловой башни, забыв об оставленной позади собеседнице. Бросившись вниз по винтовой лестнице, она, запыхавшись, добралась до нижней площадки как раз в тот момент, когда Дэйр вышел из длинного входного туннеля. Элис, затаив дыхание, наблюдала, как он входит в большой зал, скудно освещенный двумя вонючими смоляными свечами и едва горящим огнем в массивном очаге. За шесть лет, минувших со дня их последней встречи, он стал еще более крепким, еще более грозным – и еще более пугающе красивым.
Дэйр не заметил ни женщину, отступившую в темноту лестничного свода, ни женщину, степенно спускавшуюся к ней, и прошел мимо. Он медленно двинулся по залу, в котором было и темнее и холоднее, чем прежде. Зал был таким огромным, что сидящий в дальнем конце высокого стола пожилой человек зрительно уменьшился до размеров маленького ребенка. Дэйр приблизился к нему, но немытые пряди белых редеющих волос, свисавшие на узкие плечи, не были поколеблены ни малейшим движением. Казалось, отец либо не услышал ни звука, либо не обратил внимания на присутствие кого-то постороннего.
