Текст книги "Шепот в ночи"
Автор книги: Мэрилайл Роджерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
Именно эта картина – смуглый, истекающий кровью Дэйр, распростертый на белых простынях – бросилась в глаза Элинор, когда она тихо вошла в комнату.
– Он будет жить?
Дэйр быстро повернулся к ней, в нерешительности остановившейся у двери и не в силах отойти от нее, чтобы не потерять равновесие. Внезапно охрипший голос обнаружил волнение, которого он никогда не замечал у матери в своем присутствии.
Не отрываясь от дела, Клева кивнула, и серый свет дождливого дня, падающий сквозь широкое окно спальни, упал на клетчатую повязку, покрывающую уложенные кольцами косы.
– Да, клинок был чистым, и рана не смертельна. Конечно, многое зависит от того, как скоро нам удастся остановить кровотечение и сумеем ли мы предотвратить нагноение раны.
Она нагнулась в сторону и торопливо схватила приготовленную припарку с деревянного подноса, стоящего на тумбе.
– Вот это должно, с Божьей помощью, помочь, и к утру ему будет гораздо лучше.
Дэйр опустил густые ресницы, чтобы скрыть легкую тревогу. Непривычно было упоминание имени Божьего в связи с выздоровлением Дьявола. Дня два назад, чувствуя страх и недоверие по отношению к себе окружающих, он был бы подавлен этими словами. Теперь же, безусловно уверенный в любви Элис и неожиданно ощутивший поддержку хотя бы части своих людей, он получил надежду, которая была дороже всех сокровищ, надежду не только на выздоровление, но и на счастливое будущее. Он намеревался сохранить это сокровище, приумножить его и хранить от лукавых воров – недоверия и подозрения.
– Что вы собираетесь делать с этим страшным зельем? – в вопросе Клевы звучало скрытое осуждение.
Перед бледным лицом Дэйра она держала небольшой предмет, найденный в складках нижней сорочки, который без внимания отложили в сторону, когда осматривали рану.
Голубые глаза прищурились, разглядывая пузырек с зеленой жидкостью, который юный Халберт дал ему сегодня утром. Он ответил вопросом на вопрос:
– Это яд?
Клева кивнула со зловещим видом:
– Самый страшный из всех, что я знаю.
– Тогда, – ответил Дэйр на ее первоначальный вопрос, – я намерен его уничтожить.
– Он так опасен, что лучше не терять времени и сделать это сейчас же. – Клеву не легко было испугать, и поэтому ее откровенная тревога произвела сильное впечатление. – А так как вам нельзя вставать по крайней мере до конца дня, умоляю, позвольте мне избавиться от него сейчас же.
Как только Дэйр согласился, Клева кинула флакон в корзинку с лекарствами – которые она собиралась отнести обратно к себе в альков, – чтобы там как можно скорее покончить с ним.
– Эту повязку, Элис, нужно менять регулярно и прикладывать свежую всю ночь. Вы знаете, как нужно ее готовить, поэтому на вас я и возлагаю эту заботу. Ухаживайте за своим достойным супругом. – На лице Клевы мелькнула тень добродушной усмешки.
Ни Дэйр, ни его мать не обратили внимания на последнее замечание Клевы, но Элис вспомнила свои слова, сказанные в защиту Дэйра. Так как Клева не присутствовала при этом и не могла слышать всего, что было тогда сказано, стало ясно, что слухи о мошенничестве Тэсс разнеслись с такой быстротой, о которой Элис могла только мечтать. Они достигли ушей Клевы в тот короткий промежуток времени, что она собирала необходимые для раненого лекарства. Новость слегка смягчила тревогу Элис, и она молчаливым кивком ответила на поддразнивание Клевы, блеснув широко открытыми зелеными глазами.
Сделав все необходимое для необычно послушного пациента и угадывая желание леди Элинор остаться наедине с супругами, Клева поднялась со своего места:
– Я вернусь попозже с питательным отваром, который снимет боль у милорда и принесет ему целительный сон.
С этими словами она аккуратно разложила лекарства и чистую ткань для примочек и тихо скользнула прочь. Встретив Томаса сразу же за дверью, она отрицательно покачала головой. Очевидно, он собирался войти в спальню, но она твердо сжала руку удивленного рыцаря и решительно увела его прочь.
В спальне Элинор склонилась нерешительно над сыном, который смотрел на нее с понятным недоверием. Перед его мысленным взором пронеслась длинная череда лет, когда она вела себя по-другому, непонятно почему и одинаково бесстрастно, как бы больно и неприятно ей ни было.
– Я ждала долгое время, без сомнений слишком долго, чтобы поговорить с тобой. Это так важно, что я не могу больше ничего скрывать, тебя это касается в первую очередь.
Яркие голубые глаза превратились в кусочки льда. Это касалось его, в этом не было никаких сомнений. Он мог только удивляться, почему именно теперь наступил тот момент, когда его мать хочет сознаться в своей связи с Люцифером. Циничная усмешка не могла разогнать его тревоги перед неведомым.
Разглядывая смуглого красивого мужчину, лежащего перед ней, Элинор подумала, что только кровное родство позволяет ей читать его мысли и понимать его, потому что на деле она не знает своего сына.
– Ты действительно – дитя искушения, но не дьявольское отродье!
У нее перехватило горло, и она остановилась, чтобы вернуть себе хоть немного прежнего самообладания.
Выражение лица Дэйра не изменилось, но голубые глаза прищурились в предчувствии чего-то необычайного после такого загадочного заявления. Элис страдала за него, видя скрытую боль во взгляде, но не останавливаясь продолжала суетиться вокруг него. И хотя внимание Дэйра было сосредоточено сейчас на старшей из женщин, он чувствовал в движениях Элис еще одно доказательство ее преданности, которую не поколебали даже эти страшные слова.
Огромным усилием воли Элинор подчинила себе свой голос, хотя он оставался слабым и утратил свою мелодичность:
– Ты не сын Сирила и не внук первого Родэйра.
Ни малейшим движением Дэйр не выдал своего отношения к словам, которые потребовали от Элинор большого мужества. Он почувствовал что-то похожее на облегчение, что не был сыном первого, человека, полного жгучей ненависти, прикрытой флером благочестия. Что касается его связи со вторым, то отрицать ее было бы трудно. Сколько себя помнил Дэйр, его всегда называли копией графа Родэйра. Легкая улыбка смягчила жесткую линию губ, и голубые глаза прямо ответили на взгляд темно-карих.
И снова Элинор прочла мысли сына и высказала их вслух:
– Ты – сын Родэйра.
Признание вылетело на одном вздохе с таким чувством вины, что, казалось, невозможно было носить в себе это чувство долгие годы и не быть раздавленной им.
– Это мой грех. Я старалась, как могла, чтобы твои страдания не превышали моих возможностей оградить тебя от еще больших.
На это Дэйр ответил улыбкой, которая стала нежнее и ласковее, в то время как чуткое сердце Элис ныло от сострадания к этой женщине и ее боли, которую она носила в себе так долго. Но ее не покидала также и мысль о том, что Дэйр тоже нес свое бремя страданий все эти годы, и она непроизвольно высказала свои мысли вслух:
– Но он все же страдал. Его не покидала боль от вашего постоянного отступничества даже тогда, когда он нес ужасный крест проклятия графа Сирила.
– Да, ужасную, страшную цену заплатили мы оба. И все-таки она могла стать совершенно невыносимой, веди я себя по-другому.
Карие глаза, блестевшие от непролитых слез, молили о сочувствии, когда Элинор объясняла им то, что она имела ввиду.
– Вступись я за Дэйра, и Сирил назвал бы его еще хуже – ублюдком.
Как только мать раскрыла ему тайну его рождения, Дэйр вспомнил законы наследования и все опасности, грозившие в связи с этим ему, Дэйру. Элис же только теперь, услышав то, что сказала графиня, поняла скрытый смысл предостережений не допытываться о прошлом Дэйра, чтобы не принести ему еще большего вреда. Если бы Сирил отказался от отцовства, не только Элинор подверглась бы унижению, но и Дэйр был бы низведен до положения простого крестьянина, вынужденного трудиться в поле, лишенного положения и всяких надежд на будущее.
– Но почему же тогда он так не сделал?
Зная, как глубоко ненавидел его «отец», Дэйр не мог понять, что же сдерживало этого человека.
– Все очень просто. Он настолько не выносил меня, что ему доставляло наслаждение мучить меня именно таким образом. Ему было приятно видеть, как я страдаю за свою неверность. День за днем, год за годом я вынуждена была оставаться в тени и наблюдать все, не смея утешить тебя в оскорблениях, которым ты подвергался, не смея отрицать все ужасные сплетни и несправедливые обвинения.
Элис видела, что глубокая боль, которая мучила леди Элинор долгие годы, готова сломить эту хрупкую женщину. Она шагнула вперед и усадила ее, дрожащую от волнения, на ближайший табурет. Затем, взяв кружку и кувшин с водой, предназначенные для раненого, Элис заставила ее выпить прохладное успокоительное питье, чтобы смягчить ей горло. После того как она подчинилась этой деликатной и заботливой помощи, леди Элинор настояла на том, чтобы закончить начатый рассказ. Она жестом отослала Элис к мужу.
– Я не хочу, чтобы ты плохо думал о своем настоящем отце, Дэйр. Довольно, что почти полжизни ты страдал от дурного отношения к тебе того, другого… – Элинор обратила спокойный взгляд на сына: – Поэтому я намерена рассказать тебе всю правду о том, как свела нас судьба.
Почувствовав себя значительно лучше после внимания и заботы, проявленных невесткой, она с благодарностью и любовью посмотрела на нее. Затем, спокойно положив руки на колени, она продолжила свой рассказ:
– Однажды прекрасным весенним днем граф Родэйр посетил наш фамильный замок. Мой отец был польщен оказанной ему честью. В течение всего лета граф регулярно навещал нас и всегда старался при этом повидать меня. Мой отец был этим взволнован, а мне льстило внимание такого знатного аристократа. Скоро я увлеклась этим поразительно красивым и обаятельным человеком. Он был вдовец, и жизнь не баловала его – он потерял одного за другим двоих сыновей. Мне хотелось утешить его.
Элинор опустила глаза и вспыхнула, как невинная девушка.
– По правде говоря, мне хотелось гораздо большего. И когда, наконец, в конце лета граф явился с визитом, по замку поползли слухи, что делаются грандиозные приготовления, и я буду повенчана с Уайтом. Я была вне себя от радости.
Слушатели вдруг на мгновение увидели, какой была тогда Элинор, потому что при воспоминании о прошлом черты ее лица смягчились и озарились девичьим восторгом на короткий миг, а затем вдруг застыли и превратились в ледяную маску, которую больно было видеть.
– И только в последний момент, уже одетая в прекрасное свадебное платье, полная самых радужных надежд, вошла я в церковь и узнала, что моим супругом будет не граф, а его единственный наследник – малокровный монах, насильно привезенный из монастыря, чтобы стать отцом следующего наследника.
Слова Элинор были похожи на куски льда, и когда упал последний, она так плотно сжала губы, что они побелели. Разжав крепко стиснутые руки, она подняла забытую кружку и глотнула прохладную жидкость, прежде чем закончить свое повествование.
– И он стал отцом наследника. Но как только зачатие Габриэля совершилось, он навсегда покинул мое общество. Не могу сказать, чтобы я тосковала по его суровому взгляду и постоянному осуждению моего «необузданного поведения», его упрекам по поводу моей любви к развлечениям и веселью, к менестрелям и актерам. Нет, я не огорчалась, когда мой муж проводил все дни и большую часть ночей на коленях в молитве. – Горестно-нежная улыбка скользнула по лицу Элинор. – Дело в том, что я наслаждалась обществом человека, которого любила.
Дэйр не отрывал голубых глаз от говорившей, а его рука нежно сжала дрожащие пальцы Элис, Они были оба счастливы, оттого что их любви больше ничто не мешает.
– Грех был только мой, а не моего Дэйра.
Это было самым главным, что Элинор хотела внушить своему сыну:
– Очень важно, чтобы ты это понял. Он не соблазнял меня. Я сама пришла к нему, чтобы выплакать свое горе. Я страдала оттого, что повенчана не с ним, а с его сыном. Мой Дэйр обнял меня и утешил, но я чувствовала, что его отчаяние так же глубоко, как и мое. Была какая-то сладкая боль в его признании, что он полюбил меня с первого взгляда в то первое его посещение весной и что он приезжал снова и снова только лишь ради того, чтобы повидать меня. Он мог бы закончить переговоры по поводу составления брачного контракта гораздо раньше, если бы не отложил их на некоторое время, не в силах скрепить печатью договор, который навеки связывал меня с другим.
Затуманенным взглядом Элинор вглядывалась в свое прошлое. Потом, очнувшись от воспоминаний, она выпрямилась и продолжила бесстрастным тоном:
– В конце концов, он смирился с тем, что на первом месте должны быть интересы Уайта и продолжение рода, а значит, жена и сын Сирила. Мне трудно было с этим согласиться, но он терпеливо объяснил, что, если бы женился он, ни один мой сын не мог бы стать наследником. Все бы отошло Сирилу, как старшему сыну, а тот, не имея наследника, отдал бы Уайт во владение церкви. Еще и еще раз он повторял, что только интересы рода вынудили его женить Сирила и добиться от него сына.
Слезы потекли из скорбных карих глаз.
– И все же я не могла так просто отказаться от него, хотя мы и не хотели заходить так далеко в нарушений приличий…
Улыбка, которую Дэйр послал своей матери, была печальна, но лишена какой-либо горечи.
– Мы оба понесли достаточное наказание за все ошибки. Пора успокоиться и осознать, что мой отец добился того, чего желал. Его род будет продолжаться, и Уайт станет переходить от одного его потомка к другому.
Дэйр решительно сжал губы. Чтобы добиться этого, он нанесет поражение врагу, осаждающему стены замка, и по праву сильного докажет королю свою непричастность к измене. А потом они с Элис создадут семью, которая будет вправе гордиться своим наследием.
– Мама, умоляю тебя меня простить, я несправедливо обвинял тебя во многих злых поступках, по крайней мере, в душе.
Услышав это обращение, сорвавшееся с уст Дэйра в первый раз, Элинор просияла улыбкой, которая, как солнце после дождя, озарила залитое слезами лицо. Она уверенно поднялась и бросилась в раскрытые объятия приподнявшегося со своего ложа человека.
– С графом Дэйром все в порядке? – Слова с трудом шли из воспаленного горла. – Скажи, что это так, пожалуйста!
После приступа истерики Тэсс лежала все еще сотрясаемая сухими рыданиями на охапке сбившейся соломы в камере за крепкими засовами.
– Я совершила страшное зло, набросившись на леди Элис, но я никогда, никогда не желала зла графу.
Руки Арлена побелели от усилия, с которым он ухватился за железные прутья. В ее словах ему послышалась непроходящая страсть к графу. Но это ничуть не уменьшало его гнева против этой потрясающе глупой девчонки. Наверное, этот недуг заразен. Чем иначе объяснить, что такое ничтожное, такое неверное, а главное, такое безнравственное существо уже давно поглощало все его чувства и мысли. Да, это, должно быть, серьезный недуг, и, несмотря на невыносимую боль, от него необходимо излечиться.
Свет единственного факела, который Арлен воткнул в кольцо, вделанное в каменную стену, почти не мог бороться со всепоглощающей чернотой подземелья. Он освещал лишь маленькое, едва различимое пространство и никак не обнаруживал молчаливого наблюдателя в другой камере, о присутствии которого не подозревала эта пара, занятая своими переживаниями.
Тэсс поднялась из серой мглы и придвинулась к человеку, волосы которого, казалось, пылали тем же огнем, с которым он бросал свои страстные осуждения.
– Я не хотела никому причинить зло. Правда, не хотела.
Она умоляющим жестом схватила руки своего неожиданного посетителя, отчаянно цепляясь за последнюю возможность убедить его в том, что ее слова искренни и честны.
– Меня принудили совершить это зло. В противном случае я должна была поплатиться своей жизнью.
Тэсс стала перечислять длинный список своих злодеяний, совершенных за истекшие недели, но Арлен воспринимал ее слова только как никчемное оправдание последнего покушения. Его губы с презрением искривились. Все ее сказки, как всегда, полны обвинений других людей. По-видимому, ложь настолько вошла у нее в привычку, что она считает возможным сочинять все новые и новые истории, достаточно правдоподобные, чтобы свалить на других свои преступления? Уж не хочет ли она еще больше запятнать доброе имя графа этой новой ложью?
По выражению лица Арлена Тэсс поняла, что он не поверил ее словам.
– Нет, я не стараюсь оправдать совершенное мною зло, свое злобное чувство, с которого началось мое падение. Я признаю совершенные мной преступления и не оправдываю их. Я должна это признать. Я также признаю, что, не соверши я свое первое зло, этот господин из Кенивера не сумел бы поймать меня в свою ловушку и заставить служить себе. Но хоть Уолтер и дал мне кинжал, чтобы убить графа, я бы никогда не совершила такого злодейства! Клянусь в этом святым крестом.
Наверное, даже Тэсс не посмела бы лгать, давая такую страшную клятву. Она все же побоялась бы гнева Божия. В смиренном молчании, которое немного смягчило сердце Арлена, она проливала безутешные слезы. Он и сам был очень невысокого мнения об этом господине из Кенивера и вполне мог поверить, что тот способен силой подчинить женщину своей воле. Возможно, Уолтер действительно причастен к преступлению. Он видел отполированный серебряный кинжал, когда его подняли с покрытого камышом пола в зале. Это была очень дорогая вещь и не могла принадлежать Тэсс. И все же… Лицо Арлена напряглось. Не важно, откуда появилось это оружие. Оно было у нее в руках. Только что она клялась, что невиновна в покушении на графа. Тот факт, что она сделала это непреднамеренно, ничуть не уменьшает то зло, которое она совершила.
– Нет. – Его голос был резким, но уже не таким безжалостным, как раньше. – Ты не хотела причинить вред графу, но ты не можешь отрицать, что собиралась ударить его супругу. Не можешь. Все в зале были свидетелями твоего нападения.
Тэсс смотрела в глаза Арлену и видела, что у нее нет никаких надежд на то, что он поверит ее оправданиям. Она заговорила совершенно ровным, невыразительным голосом, как бы подчеркивая свой приговор:
– В беспричинном гневе я совершила то, что ничем нельзя оправдать, как бы ни было глубоко мое сожаление.
Не веря этим словам, Арлен покачал головой и двинулся прочь. Тэсс отчаянно вцепилась ему в руки и голосом, рвущимся из глубины души, возобновила прерванные мольбы:
– Ты должен поверить мне, молю тебя. Если мне не поверит никто, мне все равно. Но ты должен! Пожалуйста, Арлен, пожалуйста!
До того момента, как она поняла, что молодой стражник, в котором она вдруг увидела настоящего мужчину, уже никогда больше не сможет относиться к ней хорошо, Тэсс не осознавала, как важно для нее его мнение. Ее руки упали, и она снова опустилась на сырую солому, пряча в ней голову от стыда, а Арлен взял факел и, не оборачиваясь, зашагал прочь.
Глава девятнадцатая
Не в силах вырваться из плена утреннего сладкого сна, Элис прильнула к теплому телу, не забывая даже во сне о счастье быть рядом с ним. Почувствовав, как он покрывает поцелуями ее каштановые локоны, она чуть улыбнулась и прижалась мягкими губами к твердой груди.
– Я рад, что наконец-то ты проявила желание разделить ложе со своим мужем.
Тихие слова гулко отозвались в груди, к которой Элис прижималась щекой. Они окончательно разбудили ее, и к ней вернулись воспоминания и… тревога.
Желая убедиться, что больной чувствует себя значительно бодрее после того, как Клева дала ему сильный успокоительный отвар, Элис с сонным видом приподнялась на локте. Ее усилие было вознаграждено белозубой улыбкой Дэйра, которая даже в этот ранний час наступающего дня обладала той же силой и заставила ее почувствовать слабость во всем теле.
– Очевидно, чтобы завоевать твою благосклонность, нужно получить ранение, защищая тебя. – Дэйр потянул блестящий локон, чтобы привлечь ее губы поближе к своим и наградить их коротким обжигающим поцелуем.
Несмотря на то, что они женаты и не один час посвятили утехам любви, Элис вспыхнула. Действительно, прошлой ночью в первый раз она сама скользнула в постель рядом со спящим тяжелым сном раненым… но не в последний.
– Я сожалею, что не смог приветствовать тебя за твой доблестный поступок, как ты того заслуживала.
Дэйр снова поцеловал ее, на этот раз более настойчиво, и возобновил свои упреки по поводу питья, так цепко державшего его в плену сна, что он осознал ее присутствие, только проснувшись утром.
– А все это мерзкое питье, что я выпил по настоянию Клевы, несмотря на его отвратительный вкус. Я согласился только потому, что она напомнила мне о моем долге восстановить как можно скорее силы для защиты близких.
Эти слова вернули Элис в мир опасности, нависшей над ними и грозящей вырвать Дэйра из ее объятий. Они остудили радость, вызванную его нежным поддразниванием.
– Нет, ненаглядная, – мгновенно поняв по выражению лица ход ее мыслей, Дэйр разгладил пальцем морщинку, появившуюся между изящно выписанными бровями, – не позволяй нашим врагам торжествовать победу и лишать нас драгоценной радости в те моменты, когда мы одни.
Он коснулся рукой ее волос, пропуская их сквозь пальцы, и прижался губами к ее рту. Их страсть, никогда не прячущаяся глубоко, всегда готовая вспыхнуть с новой силой и превратиться в огонь, заставила Элис отодвинуться с большим усилием.
– Мы не можем подвергать тебя опасности, бередить твою рану и рисковать твоим выздоровлением, даже ценой сладостного наслаждения.
– Я бывал и в худшем положении, – прошептал Дэйр ей на ухо, нежно потирая его носом, – ты сама убедилась в этом, когда так пристально разглядывала мое обнаженное тело.
Краска снова выступила на лице Элис.
– Есть разные способы лечения, – пробормотал Дэйр и, ничуть не обескураженный ее попыткой уклониться, с силой привлек ее к себе и прижался к мягким изгибам ее тела своим, угловатым и мускулистым. – Наша страсть, безусловно, лучшее лекарство, которое когда-либо существовало.
Элис оставила все свои благоразумные возражения невысказанными и охотно погрузилась в пламя, которое разжег ее умелый супруг. Вдвоем они возвели костер всепоглощающей страсти.
Когда он прогорел, оставив груду дымящихся углей, и Элис, удовлетворенная, лежала в объятиях своего возлюбленного, неожиданно краем глаза она увидела что-то алое.
Не отрывая головы от изголовья из твердых мускулов и гладкой кожи, она потянулась, чтобы разглядеть крошечный флажок, зажатый крышкой сундука. Она дернула несколько раз, и ее усилия увенчались успехом. Это оказалась длинная яркая лента.
– Хоть именно в этой комнате твоя матушка помогала мне выплетать ленты из волос в вечер нашей свадьбы, я думала, что они благополучно спрятаны в моей плетеной корзине.
Недоумение Элис перешло в раздражение против самой себя за собственную небрежность в обращении с таким ценным для нее предметом.
– Не сомневаюсь, что твои ленты спрятаны в твоей корзине. – Слова глухо прозвучали у нее из-под щеки. – А эта – моя.
Когда Элис поднялась, чтобы бросить на Дэйра насмешливый взгляд, каскад ее волос, как огненный поток, обрушился на его прохладную кожу.
– Твоя?
– Да, – ответил быстро Дэйр, широко открывая голубые глаза в наигранном недоумении. – Хотя бы потому, что она находится у меня уже очень давно.
– Но где ты взял ее? А самое главное, кто дал ее тебе?
Элис прикусила язык, сдерживая поток вопросов, рвущихся из нее, и подавляя в себе вспышки ревности, которые, как она недавно поклялась, никогда уже не будут отравлять им жизнь.
– Прекрасное создание. Оно так много значило для меня, что я брал этот знак ее милости с собой в сражения с того дня, как он стал моим.
С закрытыми глазами и сонным выражением, Дэйр с трудом сдерживал улыбку.
Элис подумала, что исполнить свою клятву ей будет гораздо труднее, чем ей казалось, и решительно прикусила губу, чтобы не потребовать имени хозяйки ленты и дальнейших объяснений. Но ей не пришлось этого делать, так как он уже раскаялся в своей шутке и дал ответы на все невысказанные вопросы.
– Этот милый трофей принадлежал маленькой задире, достаточно непокорной, чтобы настоять на его покупке (что ее отец счел глупой расточительностью), и достаточно небрежной, чтобы бросить эту покупку в первый же день.
В голубых глазах сверкали задорные огоньки.
– О-о-о! – Со вздохом улетучилась вся ревность. Ей следовало понять это самой. Ведь лента была точной копией двух других, спрятанных в ее корзинке, и ей следовало вспомнить о давнишней пропаже третьей. – И ты носил ее все эти годы, как поют менестрели, как подарок прекрасной дамы?!
Это было восхитительно, как первое признание в любви. Она нежно прижала алую ткань к щеке и с тихим счастьем теснее прильнула к нему.
Неожиданный стук нарушил радужную атмосферу счастья и вернул их к неприятной действительности наступившего дня, наполненного новыми заботами, чего никак не предвещало его приятное начало.
– Войдите! – Дэйр гаркнул повелительным тоном, а Элис поспешно натянула на себя покрывало, желая совершенно скрыться под ним.
На короткое приглашение тотчас же ответили. Густые брови Томаса изумленно взметнулись вверх, когда, войдя в комнату, он увидел смущенную молодую. С разметавшимися волосами, соблазнительная леди Элис лежала рядом со своим раненым супругом, туго натянув простыни до самого изящно очерченного подбородка.
– Прошу прощения за вторжение, – поспешно и шумно начал Томас. – Я бы не осмелился… – Смущенный своими неудачными словами, он неуклюже попытался исправить положение. – Я имею в виду ранение и тому подобное, я не пришел бы по пустякам.
Густые черные ресницы чуть дрогнули над голубыми глазами, превратившимися в лед в предчувствии почти угаданных известий.
– Тогда не трать зря времени и говори. – Раздражаясь на самого себя, на обстоятельства и – уж вовсе нелогично – на своего друга, Томас изложил коротко, как донесение:
– Как ты и предостерегал нас, у них в засаде стояли осадные башни и таран. Сейчас их выкатывают из восточного края леса к стене замка.
То, что его предсказания подтвердились, вызвало у Дэйра едва заметную горькую усмешку. Забывшись и резко поднявшись в постели, он поморщился от боли и сбросил простыни на жену, которая совсем исчезла под грудой покрывал.
– Я присоединюсь к вам во дворе, как только оденусь. Дэйр отбросил крышку сундука, вытащил первое попавшееся под руку платье и натянул черные штаны.
– Я полагаю, почтенный Ульгер уже распределил всех караульных по их постам?
Последние слова были заглушены складками нижней сорочки, когда Дэйр просовывал в нее голову. Не делая ни одного лишнего движения, он стянул шнуровку и, стиснув зубы от боли в плече, стал с трудом натягивать плотно прилегающую кольчугу.
Несмотря на то, что обещание Дэйра встретиться во дворе было одновременно и просьбой уйти, Томас остался. Когда был прикреплен на место железный воротник, он выдал еще одно сообщение, на получении которого Дэйр особенно настаивал еще в начале предыдущего дня.
– Нашего Хорька не видно нигде, хотя его многие искали.
Взгляды обоих мужчин встретились с полным взаимопониманием, которое Элис, заваленная покрывалами, охотно бы с ними разделила. Дэйр поправил пояс и аккуратно прикрепил сбоку пустые ножны.
– Молю Бога, чтобы Фенхерст…
Томас ответил на незаконченную фразу:
– Твой оруженосец уже ждет тебя с наточенной саблей и оседланным конем.
Хотя во взбудораженном замке события и так развивались необычайно бурно, Томас все еще медлил, чтобы вырвать у Дэйра согласие на немедленное выполнение их плана.
– Под влиянием крайней необходимости юноша проявил все свои способности гораздо ярче, чем в дни обычных тренировок. – Эту заслуженную похвалу Дэйр собирался высказать позднее тому, кто ее заслужил, а сейчас он чуть помедлил, несмотря на торопливые сборы, и твердо взглянул в лицо своему другу.
Зная причину, почему его обычно нетерпеливый друг так настойчиво оставался с ним, Дэйр предложил ему в виде утешения предпринять одно из действий, хотя оно и было всего лишь частью их грандиозного замысла, к осуществлению которого Томасу не терпелось приступить.
– Отправляйся на условленное место, но подожди, пока не услышишь удары тарана. Мы оба знаем, что их слышно с большого расстояния. – Взгляд Дэйра с нежностью следил за удаляющимся рыцарем: – Будь осторожен.
В ответ на эти слова Томас бросил быстрый взгляд через плечо и вместо ответной улыбки на лице его мелькнула раздраженная гримаса.
По скупым фразам, которыми обменялись эти двое, Элис поняла, что у них разработан план, как встретить надвигающуюся опасность. И то, что такой план существует, уже само по себе служило утешением. Она мало понимала в сражениях и стратегии их ведения, но слепо верила Дэйру. А сейчас, когда Томас ушел, а Дэйр, повернувшись к ней спиной, наклонился, чтобы поднять сложенный боевой плащ, Элис поняла, что о ней забыли в пылу сборов. И это было правильно. Но, кажется, он забыл и о дополнительном средстве защиты. Обеспокоенная тем, чтобы вручить его, она вскочила с постели, не думая о своей наготе.
– Дэйр, умоляю, возьми мою ленту, она сохранит тебя в сражении.
Она предлагала ему талисман, который, по его утверждению, он всегда носил в прошлые годы. Сейчас, она надеялась, он будет обладать большей силой, когда она даст его сама.
Вздрогнув при звуке ее голоса, раздавшегося так близко за спиной, Дэйр круто повернулся. Черные брови поднялись, голубые глаза вспыхнули огнем. Перед ним была картина, способная подвигнуть его на невероятные поступки ради того, чтобы сохранить ее, обладать ею. Вид этот был поразителен еще из-за неожиданной смелости той, что всегда была необычайно скромна.
Внезапно осознав свою оплошность, Элис почувствовала, что заливается жгучей краской, но удержалась от желания нырнуть обратно под покрывало. Теперь они принадлежат друг другу, и она не может отступать, когда ей нужно отдать ему талисман. Пока Дэйр неподвижно стоит перед ней, она успеет это сделать. Она обвила ленту вокруг его сильной руки и решительно завязала ее пышным бантом.
– Возвращайся ко мне невредимым, – прошептала она, поднимаясь на цыпочки, чтобы поцеловать и пожелать удачи. Охотно ответив на поцелуй, он отступил назад, когда она прижалась к нему своим соблазнительным телом.
– Ты искушаешь меня. Я не могу остаться, когда мой долг обязывает меня находиться в другом месте.
Опалив ее голубым пламенем своих глаз, он сдернул второй плащ с крючка на стене, накинул ей на плечи, и тот покрыл ее до пят.
– Вот теперь, когда есть возможность говорить разумно, я благодарю тебя за талисман, который ты, наконец, дала мне по доброй воле.
Он поднял руку с алой перевязью (он действительно носил прежде эту ленту на себе каждую битву, только засунутой глубоко под тунику) и с улыбкой перевел взгляд с аккуратно завязанного банта на ее лицо.
