Текст книги "Хрустальный грот. Полые холмы"

Автор книги: Мэри Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 64 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

9

Вот так я впервые покинул Маридунум. В то время это представлялось мне величайшим приключением на свете: выехать по прохладе на утренней заре, когда звезды на небе еще не погасли, быть своим в тесной группе шумных и общительных мужчин, сопровождающих короля и Камлаха. Надо сказать, что большинство мужчин в этой небольшой процессии были полусонными и угрюмыми и ехали мы, почитай, в полном молчании; наше дыхание клубилось в морозном воздухе, а копыта лошадей высекали искры из аспидно-серой от изморози дороги. Даже позвякивание упряжи отдавало холодом, а я так задубел, что уже почти не чувствовал в руках поводьев и помышлял лишь о том, чтобы удержаться на возбужденном пони, иначе меня с позором отправили бы назад, не отъехав и мили от дому.

А теперь, поскольку рассказы о детстве всегда утомительны, а предстоит поведать еще о многих славных делах, я поскорее перескочу через наше путешествие в Сегонтиум, которое длилось восемнадцать дней. Там я впервые увидел короля Вортигерна, который к тому времени уже свыше двадцати лет был верховным королем Британии. Разумеется, я немало слышал о нем – в равной мере и правды, и выдумок. Вортигерн был суровым человеком, каким и должен быть тот, кто захватил трон, прибегнув к убийству, и удерживал его на крови. Но он проявил себя сильным королем во времена, когда потребна была сила, и нельзя поставить только ему в вину то, что его затея с призванием на помощь наемников-саксов вышла из-под его власти, как выскальзывает из окровавленной руки острый клинок, чтобы разрезать до кости эту самую руку. Он платил, снова платил, а затем вел войну; и теперь большую часть года он дрался, как волк, сдерживая орды, бешено накатывавшие с Саксонского берега. О нем говорили – с уважением – как о свирепом и кровожадном тиране, а его саксонскую жену, королеву Ровену, с ненавистью звали ведьмой. И хотя мое воображение с детства подпитывали сплетни и басни кухонных рабов, я скорее с любопытством, нежели со страхом ожидал встречи с ними.

В любом случае мне нечего было бояться; верховного короля я видел лишь издали. Снисходительность моего деда простиралась не далее разрешения ехать в его обозе; а там со мной считались не более – а на самом деле менее – чем с его пажами Маэлем и Дуахом. Мне предоставили самому искать себе места в безымянной толпе мальчишек и слуг, а поскольку среди сверстников я не завел себе друзей, это означало, что я сам должен был заботиться о себе. Позже мне пришлось благодарить судьбу за то, что в те немногочисленные оказии, когда я оказывался в толпе, окружавшей двух королей, Вортигерн меня не заметил, а мой дед и Камлах вообще забыли о моем присутствии.

Мы провели неделю в Сегонтиуме, который валлийцы называют Каэр-ар-Вон, потому что он находится как раз напротив Моны – острова друидов. Сам город, подобно Маридунуму, раскинулся по берегам многочисленных проток реки Сейнт, там, где она впадает в море. Сегонтиум располагает великолепной гаванью и крепостью, воздвигнутой на возвышении приблизительно в полумиле от морского берега. Эти массивные укрепления, возведенные еще римлянами для защиты гавани и города, более ста лет пребывали в запустении, пока Вортигерн не приказал восстановить хотя бы часть стен и валов. Немного ниже на склоне холма протянулось еще одно укрепление, возведенное много позже, если не ошибаюсь, Максеном, дедом убитого Константина, для защиты от набегов ирландцев.

Местность здесь была более величественной, чем наши холмы и долины в Южном Уэльсе, но, на мой взгляд, скорее более грозной, чем красивой. Возможно, весной и летом луга меж протоками устья покрывались нежной зеленью, но той зимой, когда я впервые увидел Сегонтиум, горы вздымались за ним, словно грозовые тучи, подножия и склоны их топорщились серым и голым лесом, а сланцевые синие вершины венчались шапками снега. А позади них, словно великан над карликами, возвышалась повитая тучами великая вершина Мэль-и-Виддфа, которую саксы теперь называют Снежной горой, или Сноудоном. Это величайшая во всей Британии гора и обиталище многих богов.

Сколько бы ни судачили в городе о привидениях, Вортигерн обосновался в Башне Максена. Его армия – в те дни он не отваживался выезжать без эскорта в тысячу воинов – квартировала в крепости. Благородные рыцари из свиты моего деда жили с королем в башне, а обоз, к которому принадлежал и я, разместили в удобном, хотя и несколько прохладном месте возле западных ворот крепости. Нас принимали с почестями, Вортигерн не только состоял в дальнем родстве с моим дедом, но и, судя по всему, сбывалось «пророчество» Сердика о том, что верховный король «сколачивает себе поддержку».

Верховный король был крупным смуглым мужчиной, с широким мясистым лицом и черными, начинавшими седеть волосами, густыми и топорщившимися словно щетина дикого кабана. Черные волосы покрывали и его руки и торчали из ноздрей. Королевы при нем не было; Сердик шепнул мне, что король не отважился привезти ее в земли, где саксов не особенно жалуют. Когда я возразил на это, что его самого принимают доброжелательно лишь потому, что он позабыл о своих саксах и стал добрым валлийцем, конюх засмеялся и закатил мне оплеуху. Полагаю, не моя вина, что я никогда не умел вести себя по-королевски.

Распорядок нашего дня был незатейлив. Почти до самых сумерек мы охотились, а с наступлением темноты возвращались к кострам, напиткам и обильной еде, после чего короли и их советники удалялись для переговоров, а их свита развлекала себя игрой в кости, распутством, ссорами или какими-нибудь иными утехами, по своему выбору.

Прежде я никогда не охотился; это занятие было чуждо моей природе, к тому же здесь все выезжали гурьбой, что мне и вовсе не нравилось. К тому же такая охота всегда таила в себе немалую опасность: у подножия холмов водилось множество дичи, и в дикой гонке за добычей немудрено было свернуть себе шею. Но я не видел другого способа посмотреть на окружавшую меня страну. Кроме того, мне предстояло выяснить, почему Галапас так настаивал на моей поездке в Сегонтиум. А потому я выезжал на охоту ежедневно. Несколько раз я падал, но серьезно не пострадал, отделавшись лишь многочисленными ссадинами и синяками, и мне удалось избежать внимания со стороны сколько-нибудь важных лиц. Однако не нашел я и того, что искал. Ничего необычного я не видел, и ничего не произошло, если не считать того, что значительно улучшилось мое искусство верховой езды, а вместе с ним и манеры Астера.

На восьмой день нашего пребывания в Сегонтиуме мы отправились в обратную дорогу; и сам верховный король, охраняемый сотней всадников, выехал на старый тракт, дабы пожелать моему деду спокойного возвращения.

Первая часть нашего пути проходила по узкому лесистому ущелью, где несла свои быстрые воды глубокая река и где нашим лошадям приходилось между утесами и водой идти по одной, в лучшем случае по две в ряд. Путешествуя таким отрядом, можно было не опасаться нападения, поэтому мы ехали не таясь, наполняя ущелье топотом копыт, звоном уздечек и звуками мужских голосов. Иногда к этим звукам присоединялось карканье ворон, слетавших с утеса, чтобы посмотреть на нас. Эти птицы, что бы ни говорили, не ждут шума битвы; я видел, как они долгие мили сопровождали вооруженные отряды, дожидаясь смертельной схватки.

Но в тот день ничто нам не угрожало, и около полудня мы выехали к тому месту, где верховный король должен был покинуть нас и возвратиться домой. Там сливались две реки, а узкое ущелье расступалось, переходя в широкую долину. Оба берега широкой реки были закованы в обледенелые сланцевые валуны, и сама река, вздувшаяся от таяния снегов, неспешно несла свои бурые воды на юг. У слияния рек находился брод, от которого начиналась прямая как стрела дорога, ведущая по возвышенности прямо на юг, к Томен-и-Муру.

Мы остановились, не доезжая брода, на северном берегу. Вожди свернули в укромную ложбину, с трех сторон обрамленную густо поросшими лесом склонами. Рощицы безлистой ольхи и густые заросли камышей свидетельствовали о том, что летом эта ложбина превратится в болото. В тот декабрьский день почва была крепко схвачена морозом, но ложбина была укрыта от ветра, и солнце в ней пригревало нечастым теплом.

Здесь наш отряд остановился отдохнуть и перекусить. Короли расположились отдельно, а неподалеку от них сели обедать остальные члены королевской свиты. Среди них я заметил и Диниаса. Я же, как обычно, оказался не со свитой, не с воинами и даже не со слугами, а потому, поручив Астера заботам Сердика, не присоединился ни к кому. Вскарабкавшись немного вверх по склону, я обнаружил небольшую, поросшую лесом лощинку, в которой можно было посидеть одному, незаметно для других. За спиной у меня была прогретая солнцем скала, из-за которой доносились приглушенное позвякивание уздечек пасущихся лошадей, бормотание мужских голосов, внезапные взрывы хохота, сменяемые тишиной и снова бормотанием, из чего я понял, что в ход пошли кости, чтобы скоротать время, пока короли закончат прощаться. Над моей головой высоко в холодном небе парил сокол, крылья которого в солнечных лучах отсверкивали бронзой. Я думал о Галапасе и его бронзовом зеркале и спрашивал себя, зачем я сюда приехал.

Внезапно у меня за спиной раздался голос короля Вортигерна:

– Сюда. Ты смело можешь поверить мне свои мысли.

Вздрогнув от удивления и испуга, я резко обернулся и тут же понял, что король и человек, с которым он разговаривал, находились по другую сторону укрывавшей меня скалы.

– Мне сказали, пять миль в любом направлении… – Голос верховного короля стал глуше; он отвернулся. Я услышал шаги по замерзшей земле, шорох и треск опавшей листвы и скрежет подбитых гвоздями сапог по камням. Они удалялись. Стараясь не шуметь, я встал и осторожно выглянул из-за скалы. Поглощенные разговором, Вортигерн и мой дед шагали рядом между деревьями.

Помню, я колебался. Что, в конце концов, они могли еще сказать друг другу, о чем уже не переговорили наедине в Башне Максена? Мне не верилось, что Галапас отправил меня на их встречу простым соглядатаем. Но для чего же тогда? Возможно, бог, на чью тропу я ступил, послал меня сюда лишь ради сегодняшнего дня, вот для этого. Неохотно я повернулся, чтобы последовать за ними.

Не успел я ступить и шагу, как меня довольно грубо схватили за локоть.

– И куда это ты собрался? – требовательно, но едва слышно спросил Сердик.

Я раздраженно сбросил его руку:

– Будь ты проклят, Сердик! Я чуть из кожи вон не выпрыгнул! Какое тебе дело до того, куда я собрался?

– Я здесь затем, чтобы присмотреть за тобой.

– Только потому, что я взял тебя с собой. Никто не приказывал тебе шпионить за мной все эти дни. Или, может, тебе приказали? – Я пристально посмотрел на него. – Ты и прежде следил за мной?

– По правде сказать, – ухмыльнулся он, – я и не думал трудиться, слишком хлопотно. А может, нужно было?

– Кто-нибудь приказал тебе следить за мной сегодня? – настаивал я.

– Нет. Но разве ты не видел, кто пошел в ту сторону? Это были Вортигерн с твоим дедом. Будь я на твоем месте, то хорошенько подумал бы, прежде чем идти за ними следом.

– Я не собирался идти следом, – солгал я. – Просто хотел осмотреться вокруг.

– Тогда я бы поискал другое место. Они особо предупредили, чтобы свита оставалась на месте. Я пришел предупредить тебя, вот и все. Они были настроены очень серьезно.

Я снова сел.

– Отлично, благодарю за заботу. А теперь, пожалуйста, оставь меня. Вернешься и предупредишь, когда пора будет двигаться в путь.

– А ты не рванешь отсюда в ту же минуту, как я повернусь к тебе спиной?

Кровь прилила к моим щекам.

– Сердик, я приказываю тебе уйти.

– Послушай, я знаю тебя и знаю, чего ждать, когда ты выглядишь вот так, как сейчас, – упорствовал он. – Трудно сказать, что у тебя на уме, но когда у тебя так блестят глаза, это сулит кому-то неприятности, и обычно этим кем-то бываешь ты. Что же мне делать?

– На сей раз неприятности ожидают тебя, – разъярился я, – если ты сейчас же не сделаешь так, как я тебе велю.

– Нечего тут изображать из себя короля, – заявил конюх. – Я лишь хотел уберечь тебя от порки.

– Я понимаю это. Извини меня. Я хотел… кое-что проверить.

– Но мне-то ты можешь об этом рассказать, ведь так? Я вижу, как тебя все эти дни что-то грызет. Что же это?

– Я и сам не знаю, – честно ответил я. – В этом ты не сможешь мне помочь. Забудь. Послушай, а короли не говорили, куда они идут? Уж конечно, они могли наговориться в Сегонтиуме или по дороге сюда?

– Они отправились на вершину утеса. Там есть место на самом конце кряжа, откуда долину видно со всех сторон как на ладони. Говорят, там когда-то стояла древняя башня. Ее называли Динас Бренин.

– Королевская Твердыня? А большая это была башня?

– Теперь там ничего, кроме кучи камней. А что?

– Я… ничего. Интересно, когда мы тронемся в путь?

– Говорили, через час. Слушай, почему бы нам не спуститься вниз и не сразиться в кости?

– Нет, спасибо, – улыбнулся я. – Я что, оторвал тебя от игры? Прости.

– Не извиняйся. Я все равно проигрывал. Ладно, оставлю тебя одного, но ты не сделаешь какой-нибудь глупости, правда? Нет смысла рисковать своей шеей. Помни, что я говорил тебе о вяхире.

И в то же самое мгновение над нами, хлопая крыльями, стрелой пронесся вяхирь, обдав нас струей морозной пыли. Сверху на него готовился напасть мой побратим-мерлин.

Вяхирь немного изменил свой полет, встретив на пути склон горы, и метнулся вверх, почти касаясь склона, как скользит по гребню вздымающейся волны чайка. Вяхирь стремился к густым зарослям у края лощинки, до земли ему было не больше фута, и нападение могло обернуться для сокола немалой опасностью, но, очевидно, он умирал с голоду, едва вяхирь подлетел к зарослям, мощная птица камнем упала на него.

Крик, яростно пронзительное «куик-ик-ик» сокола, треск ломающихся ветвей, а затем – ничего. Несколько перышек, словно снежинки, лениво опустилось на землю.

Я побежал вверх по склону.

– Он поймал вяхиря! – Было ясно, что произошло; обе птицы, сцепившись, влетели в заросли и рухнули наземь. Судя по тишине, очевидно, они, оглушенные, обе лежали в чаще.

Заросли представляли собой густое переплетение ветвей, почти полностью покрывавших крутой склон лощины.

Яростно разметывая во все стороны ветви, я продирался сквозь кусты. Упавшие перья указывали мне путь. И вот я нашел их. Вяхирь был мертв. Он лежал ничком, распластав крылья, как в момент падения на камни; яркие капли крови размазались алым по переливающимся перышкам шеи. Поверх вяхиря лежал сокол. Острые когти глубоко вонзились в спину вяхиря, хищный клюв наполовину погрузился в тело жертвы. Сокол был еще жив. Когда я склонился над птицей, ее крылья слегка шевельнулись, а голубоватое веко приподнялось, открыв свирепый темный глаз. Задыхаясь, подошел Сердик и похлопал меня по плечу.

– Не трогай его. Он поранит тебе руки. Позволь мне.

Я выпрямился.

– Вот что произошло с твоим вяхирем, Сердик. Не пора ли нам позабыть о нем? Нет, не трогай их, не надо. Мы заберем его, когда будем возвращаться.

– Возвращаться? Откуда?

Я молча показал на квадратный черный проем, словно дверь внутрь горы за чащей, как раз в том направлении, куда летели птицы. Вход, невидимый случайному взору, доступный лишь тому, кто, сообразуясь с какой-либо причиной, проложил себе дорогу сквозь переплетение ветвей.

– Зачем нам туда? – спросил Сердик. – Судя по виду, это штольня заброшенной шахты.

– Да. Именно ее я и собирался осмотреть. Зажги огонь и пошли.

Он начал возражать, но я быстро осадил его:

– Можешь идти или оставаться, это твое дело. Но дай мне огонь. И поторопись, у нас мало времени.

Я направился ко входу в шахту, а он, все еще бормоча что-то себе под нос, принялся собирать пригоршни сухой травы и веток, чтобы смастерить из них факел.

Сразу за входом, там, где рухнули сгнившие подпорки, путь нам преградила куча мусора и обвалившихся камней, но дальше проход был свободен, и в глубь горы уходила почти ровная подземная галерея. Я мог продвигаться, почти не пригибаясь, а Сердику, который был небольшого роста, приходилось лишь слегка сутулиться. Пламя сделанного на скорую руку факела отбрасывало нам под ноги кривые тени. В полу проступили борозды, оставленные корзинами, которые вытягивали наружу, а на стенах и потолке виднелись следы от кирок и зубил, при помощи которых прорубили этот туннель.

– Куда, во имя всех богов, мы, по-твоему, идем? – Голос Сердика у меня за спиной дрожал от напряжения. – Послушай, давай повернем. В старых штольнях небезопасно. Свод может рухнуть.

– Он не рухнет. Не дай погаснуть факелу, – даже не остановившись, отрезал я.

Туннель свернул вправо и начал полого опускаться вниз. Под землей совершенно теряешь способность ориентироваться; там нет ни малейшего движения воздуха, которое, погладив тебя по щеке, способно дать хоть какую-то подсказку даже в кромешной темноте. Но я догадывался, что, следуя за поворотами, мы медленно, но верно пробираемся в самое сердце горы, на которой некогда стояла древняя королевская башня. Время от времени влево и вправо открывались проходы, но нам не грозила опасность: мы шли по главной галерее, а скала казалась довольно прочной. Местами нам попадались обвалившиеся с потолка или стен камни, а однажды путь почти полностью преградила осыпь, но я перелез через нее, а дальше туннель был свободен.

Сердик перед осыпью остановился. Подняв повыше факел, он смотрел мне вслед поверх камней.

– Во имя всех богов, Мерлин, вернись! Это даже не глупость. Говорю тебе, такие места очень опасны, а мы лезем в самое чрево скалы. Одни боги знают, кто обитает там внизу. Пойдем назад, парень.

– Не трусь, Сердик. Здесь места много, ты легко пролезешь. Давай же. Скорее…

– Вот этого я не сделаю. Если ты сию минуту не выберешься оттуда, клянусь, я уйду и расскажу обо всем королю.

– Послушай, это очень важно. Не спрашивай меня почему. Но готов поклясться, что там нам ничто не угрожает. Если ты боишься, тогда отдай мне факел и возвращайся.

– Ты же знаешь, что я не могу так поступить.

– Да, знаю. Ты побоишься вернуться к ним и рассказать обо всем, верно? А если ты бросишь меня здесь и со мной что-нибудь случится, что тогда, по-твоему, с тобой будет?

– Правду они говорят, когда называют тебя дьявольским отродьем, – пробурчал Сердик.

Я рассмеялся.

– Когда мы выберемся наружу, можешь говорить мне, что хочешь, однако сейчас поторопись, Сердик, очень прошу. Обещаю, с тобой ничего не случится. В воздухе сегодня не чувствуется беды, и ты сам видел, как мерлин-сокол указал нам на вход.

Разумеется, он последовал за мной. Бедняга Сердик, ему ничего другого не оставалось. Но, когда он снова оказался рядом, я заметил, что сакс смотрит на меня искоса и левой рукой делает знак против дурного глаза.

– Не задерживайся, – попросил он. Только и всего.

Шагов через двадцать за поворотом перед нами открылась пещера.

Я жестом попросил Сердика поднять повыше факел. У меня отнялся язык. Это огромное пространство в самом сердце горы, вырубленное рукой человека, эта тьма, почти не рассеиваемая пламенем факела, эта мертвая неподвижность воздуха, в которой я отчетливо слышал биение собственного сердца, – безусловно, это было то самое место. Я узнавал полозы и груды щебня на полу, отметины на стенах, иссеченную и разбитую кайлами скалу, из которой прорвалась вода. Купол свода скрывался в кромешной тьме над головой, а в углу ржавела груда оставшегося от насоса железа. Блестящая влага на стене уже не напоминала ленточку, а превратилась в мерцающую завесу сырости, а в том месте, где в моем видении были лужицы и сочилась из-под нависшего выступа вода, теперь раскинулось широкое гладкое озеро. Почти треть поверхности пола скрылась под водой.

В воздухе стоял странный, ни на что не похожий запах – дыхания воды и живой скалы. Где-то наверху капала вода, и звук был таким отчетливым и ясным, словно маленьким бронзовым молоточком били по металлу. Забрав у Сердика коптящую вязанку хвороста, наш импровизированный факел, я подошел к краю озера и, подняв факел как можно выше, наклонился, вглядываясь в темную воду. Там ничего не было видно. Свет отражался от воды, как от металла. Я ждал. Свет дрожал, вспыхивая, и тонул во тьме. Ничего там не было, только мое отражение, словно призрак в зеркале Галапаса.

Я отдал факел Сердику, который не произнес ни слова. Все это время сакс следил за мной широко раскрытыми глазами.

Я тронул его за руку:

– Теперь мы можем возвращаться. В любом случае огонь скоро погаснет. Пошли.

На обратном пути мы не разговаривали, спеша пробраться извилистой галереей, мимо осыпи, мимо обвалившихся подпорок штольни, и, наконец, вышли на морозный воздух. Небо было бледное, молочно-голубое. На его фоне зимние деревья казались хрупкими и тихими, а березы белели подобно костям. Снизу послышался зов рога, настойчивый и требовательный в неподвижном, словно стальном воздухе.

– Они уходят.

Сердик загасил факел о замерзшую землю. Я полез вниз через заросли. Вяхирь уже остыл и окоченел. Сокол тоже был рядом; он освободился от тела своей жертвы и теперь, нахохлившись, сидел подле нее на камне, он даже не пошевелился при моем приближении. Подобрав вяхиря, я бросил его Сердику:

– Спрячь в свою седельную сумку. Мне нет надобности приказывать тебе молчать обо всем, не так ли?

– Можешь положиться на меня. Что ты делаешь?

– Он оглушен. Если его оставить здесь, через час он замерзнет, погибнет от холода. Я возьму его с собой.

– Осторожно! Это взрослый сокол…

– Он меня не поранит. – Я поднял своего побратима мерлина; он растопырил крылья, спасаясь от холода, и на ощупь напоминал молодую сову. Натянув рукав кожаной куртки на левое запястье, я наклонился, и сокол прыгнул ко мне на руку, яростно вцепившись в рукав когтистыми лапами. Глаза его теперь были полностью открыты, и темный взгляд неприрученной птицы внимательно следил за мной. Однако крылья сокол сложил и теперь сидел неподвижно. Я слышал, как Сердик что-то пробормотал себе под нос, наклонившись, чтобы подобрать мои вещи у подножия скалы, где я устроился обедать. Вдруг он произнес слова, дотоле ни разу не слетавшие с его губ:

– Пора идти, молодой хозяин.

Сокол остался послушно сидеть у меня на запястье, когда я присоединился к обозу моего деда, отъезжавшего домой, в Маридунум.