Текст книги "Хрустальный грот. Полые холмы"

Автор книги: Мэри Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 64 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

10

Белазий увидел меня еще до того, как я вышел из тени деревьев, но не подал виду, что удивлен, только, сойдя с каменной дамбы, свернул в мою сторону. Спокойно и не спеша он приблизился к тому месту, где я стоял, и остановился, глядя на меня сверху вниз.

– Ага. – Это прозвучало как приветствие, и даже в голосе его я не услышал удивления. – Мне следовало догадаться. Давно ты стоишь здесь?

– Трудно сказать. Время пролетело так быстро. Мне было интересно.

Он молчал. Яркий лунный свет падал на его правую щеку. Я не видел его глаз, затененных длинными темными ресницами, но в его осанке и голосе было что-то тихое, почти сонное. Стоя на краю леса, я испытал то же чувство после высвобождающего, торжествующего крика. Молния уже ударила, и на луке ослабили тетиву.

Он не обратил внимания на вызов, прозвучавший в моих словах, и просто спросил:

– Что привело тебя сюда?

– Я спускался к берегу, когда услышал крик.

– Вот как, – снова сонно произнес он. – Откуда ты спускался?

– От сосновой рощи, где ты оставил своего коня.

– Почему ты выбрал эту тропу? Я же сказал тебе держаться дороги.

– Знаю, но мне хотелось проехаться галопом, и мы свернули на главную просеку; там с Астером приключилось несчастье – он подвернул ногу, и нам пришлось вести его домой в поводу. Мы шли медленно, а было уже поздно, поэтому я решил срезать через лес напрямик.

– Понимаю. А где же Кадал?

– По-моему, он подумал, что я поскакал домой, и, наверное, отправился следом. В любом случае сюда за мной он не приехал.

– Он поступил рассудительно, – произнес Белазий. Его голос был по-прежнему мягким, почти сонным, но сонным как у кота, лениво развалившегося у мышиной норы, мягким, как бархатные ножны, скрывающие острие наточенного кинжала. – Но несмотря на то… что ты слышал… тебе не пришло в голову убежать домой?

– Разумеется, нет.

Его глаза на мгновение сверкнули из-под длинных ресниц.

– Разумеется, нет?

– Мне необходимо было знать, что там происходило.

– А… Ты знал, что я буду там?

– Нет, я понял это, только когда увидел Ульфина и лошадей. И дело не в твоем совете не съезжать сегодня с дороги. Но я… скажем так, я знал, что сегодня ночью в лесу творится нечто необычное, и я должен был все разузнать.

Еще с мгновение он внимательно разглядывал меня. Я был прав, полагая, что он не удивится моему присутствию. Затем Белазий встряхнул головой:

– Пойдем, холодно, и я хочу поскорее надеть свой плащ. – Я последовал за ним, скрипя сандалиями по гальке, и он, не оборачиваясь, добавил: – Полагаю, Ульфин все еще там?

– Думаю, да. Ты запугал его до смерти.

– Ему нечего бояться, пока он держится подальше от моих дел и ничего не видит.

– Значит, это правда, что он ничего не знает?

– Не важно, знает он или нет, – безразлично обронил Белазий, – важно, что у него хватает ума молчать. Я пообещал ему, что если он будет повиноваться мне, не задавая вопросов, то я заблаговременно освобожу его, чтобы он успел бежать.

– Бежать? От чего?

– От смерти, когда я умру. Обычно слуг жрецов отправляют вслед за своими господами.

Мы шагали по тропе бок о бок. Я взглянул на него. Белазий был облачен в темное платье, намного элегантнее всего, что мне доводилось видеть в Маридунуме, даже на Камлахе. Его пояс был из прекрасной тисненой кожи, скорее всего итальянской работы, а на плече поблескивала в лунном свете большая круглая фибула, украшенная узором из колец и переплетенных золотых змей. Даже под пеленой, которую набросила на него сегодняшняя тайная церемония, Белазий выглядел утонченным римлянином с изысканными манерами.

– Прости меня, Белазий, – обратился я к нему, – но разве такие культы не умерли вместе с выходцами из Египта? Даже в Уэльсе такое посчитали бы старомодным.

– Возможно, и так. Но тогда можно сказать, что и сама богиня старомодна и предпочитает, чтобы ей служили так, как она к тому привыкла. Наши обряды столь же древние, сколь и она, они древнее, чем все, что способна была сохранить – даже в песнях или в камне – людская память. Задолго до того, как в Персии начали убивать быков, задолго до того, как эти обряды появились на Крите, задолго до того, как из Африки пришли небесные боги и в их честь были воздвигнуты эти камни, богиня уже обитала в священной роще. Теперь лес закрыт для нас, и мы отправляем свои ритуалы, где можем, но где бы ни была богиня – в камне, дереве или пещере, – есть роща, которая называется Немет, и там мы приносим наши жертвы. Вижу, ты понимаешь меня.

– Прекрасно понимаю. Об этих обрядах я узнал еще в Уэльсе. Но уже несколько сот лет никто не приносит жертв, подобных той, которую вы принесли сегодня ночью.

– Он был убит за святотатство, – масленым голосом ответил Белазий. – Разве тебя не учили?.. – Он вдруг застыл как вкопанный, и его рука метнулась к бедру. Тон Белазия изменился. – Это лошадь Кадала. – Он повел головой, словно охотничий пес, почуявший дичь.

– Это я приехал на ней, – объяснил я. – Я же говорил тебе, что мой пони охромел. Кадал, должно быть, уже дома. Думаю, он взял одну из твоих лошадей.

Отвязав кобылу, я вывел ее на освещенную луной тропу. Белазий убрал свой кинжал в ножны. Мы продолжили наш путь. Кобыла шла следом, тычась мордой в мое плечо. Нога у меня почти перестала болеть.

– Итак, Кадал тоже должен умереть? Выходит, дело не только в святотатстве? Ваши церемонии настолько тайные? Скажи мне, Белазий, дело в мистериях для посвященных или то, что вы делаете, – незаконно?

– И в том, и в другом. Мы собираемся там, где можем. Сегодня нам пришлось воспользоваться островом; там достаточно безопасно – обычно в ночь равноденствия к нему не приближается ни одна душа. Но если Будек прослышит об этом – жди беды. Убитый сегодня был человеком короля. Его держали здесь восемь дней, и все это время соглядатаи Будека разыскивали его повсюду. Но он должен был умереть.

– Теперь его найдут.

– О да. Далеко отсюда, в лесу. Будут считать, что его разорвал дикий кабан. – Снова быстрый взгляд искоса. – В конечном счете можно сказать, что он умер легко. В прежние времена ему бы распороли живот и гоняли вокруг священного дерева, пока его кишки не намотались бы на ствол, как пряжа на веретено.

– А Амброзий знает?

– Амброзий тоже принадлежит к людям короля.

Несколько шагов мы прошли молча.

– Ну а что будет со мной, Белазий?

– Ничего.

– Разве я не совершил святотатство, подсмотрев ваши обряды?

– Ты в полной безопасности, – сухо произнес он. – У Амброзия длинные руки. Почему ты так смотришь?

Я мотнул головой. Я не мог выразить это словами, не мог объяснить это даже самому себе. Это было все равно что оказаться безоружным в гуще битвы и вдруг обнаружить, что в руке у тебя щит.

– Ты не боялся? – спросил Белазий.

– Нет.

– Клянусь богиней, думаю, тогда это правда. Амброзий был прав: ты храбр.

– Если у меня и есть храбрость, то совсем не такая, которой надо восхищаться. Когда-то я полагал, что я лучше других мальчишек только потому, что не понимал и не разделял большинства их страхов. Конечно, и у меня были свои страхи, но я научился держать их при себе. Наверное, это была своего рода гордыня. Но сейчас я начинаю постигать, почему, даже когда опасность и смерть, не таясь, стоят у меня на пути, я не могу свернуть с него.

Он остановился. Мы уже почти дошли до рощи.

– Скажи мне – почему?

– Потому что они не для меня. Я часто боялся за других, но не за себя. Пока что. Думаю, люди боятся неизвестности. Они боятся боли и смерти, которые могут поджидать их за любым углом. Но бывают мгновения, когда я знаю то, что сокрыто, или то, что ожидает нас, или – я уже говорил тебе – вижу, когда то, что уготовано мне, лежит прямо у меня на пути. Я знаю, где меня ждут опасность и боль, и знаю, что время моей смерти еще не пришло; поэтому я не боюсь. Это не храбрость.

– Да. Я знал, что ты обладаешь даром видений, – медленно произнес Белазий.

– Это случается лишь изредка, и по воле Бога, а не по моей.

Я и так сказал слишком многое, а Белазий был не из тех, с кем можно делиться своими богами. Чтобы поменять тему, я поспешно сказал:

– Белазий, ты должен послушать меня. В том, что произошло, нет вины Ульфина. Он отказался сообщить нам хоть что-нибудь и остановил бы меня, если бы мог.

– Ты хочешь сказать, что если кто-то должен поплатиться, ты предлагаешь, что сам понесешь наказание?

– Ну, это кажется только справедливым, и, в конце концов, я могу себе это позволить. – Я смеялся над ним, чувствуя себя в безопасности за своим невидимым щитом. – Какой же будет расплата? У такой древней религии, как твоя, должны быть в запасе какие-нибудь наказания за мелкие провинности? Сегодня ночью мне суждено умереть во сне от судорог? Или меня растерзает дикий кабан, когда я в следующий раз выеду в лес без своего черного пса?

Белазий впервые улыбнулся.

– Не думай, что так легко отделаешься. Будь уверен, я найду применение твоим видениям, да и тебе тоже. Амброзий не единственный, кто без остатка использует людей, и я намерен тебя использовать. Ты сказал, что тебя привели сюда сегодня ночью. Тебя привела сама богиня, и к богине ты должен отправиться. – Он приобнял меня за плечи. – Ты заплатишь за все, что сотворил сегодняшней ночью, Мерлин Эмрис. Расплатишься монетой, какая придется ей по нраву. Богиня станет преследовать тебя, как она поступает со всеми, кто выведывает ее тайны, но не для того, чтобы уничтожить тебя. О нет, не Актеон, мой маленький способный ученик, но Эндимион. Она примет тебя в свои объятия. Иными словами, ты будешь учиться, пока я не смогу взять тебя с собой в ее святилище, пока ты не предстанешь там пред богиней.

Мне хотелось сказать: «Нет, если ты собираешься намотать мои кишки на дерево в лесу», – но я придержал язык. Силу берут там, где она достается, говорил Амброзий. Вспомнив сегодняшнее ночное бдение у ясеня, я подумал, что в обрядах на острове все же была некая сила. Увидим. Я высвободился, хотя и обходительно, из-под лежавшей на моем плече руки и первым пошел по тропинке к роще.

Если несколько часов назад Ульфин выглядел испуганным, то теперь он почти лишился дара речи от ужаса, увидев меня рядом со своим господином и поняв, где я был.

– Мой господин… Я думал, он отправился домой… В самом деле, мой господин, Кадал сказал…

– Подай мне плащ, – велел Белазий, – и убери это в седельную сумку.

Он безразлично бросил белую хламиду; развернувшись, та мягко опустилась на землю возле дерева, к которому был привязан Астер. Пони при этом фыркнул и попятился. Сперва я подумал, что его испугало падение белого как призрак одеяния, но затем увидел – их не могла скрыть даже темнота, царившая под деревьями – черные пятна и подпалины на белом фоне, и даже с того места, где стоял, почувствовал запах дыма и затхлой крови.

Ульфин безучастно поднял плащ.

– Мой господин. – Он чуть не задохнулся от страха и усилий, затраченных на то, чтобы удержать встревоженную лошадь. – Кадал забрал вьючную лошадь. Мы думали, что господин Мерлин уехал в город. Правда, господин, я и сам был уверен, что он скрылся в том направлении. Я ему ничего не сказал. Клянусь…

– На кобыле Кадала есть седельная сумка. Положи это туда. – Белазий набросил плащ и застегнул его, после чего потянулся за поводом. – Помоги мне сесть в седло.

Мальчик повиновался. Насколько я мог понять, он пытался не только вымолить себе прощение, но определить, насколько разгневан Белазий.

– Мой господин, прошу, поверь мне, я ничего не сказал. Могу поклясться в этом любыми богами.

Белазий не удостоил его и взглядом. Я знал, что он может быть жестоким. И правда, за все время нашего знакомства он ни разу даже не задумался о том, что кто-то может испытывать страх или боль: точнее, ему и в голову не приходило, что человек вообще может испытывать какие-либо чувства, даже свободный человек. В то мгновение Ульфин, должно быть, казался ему менее реальным, чем лошадь, которой он правил. Легко запрыгнув в седло, он коротко бросил:

– Отойди.

Затем обратился ко мне:

– Ты справишься с кобылой, если мы пустим коней галопом? Я хочу вернуться прежде, чем Кадал обнаружит, что тебя нет дома и поднимет на ноги весь лагерь.

– Попробую. А как же Ульфин?

– А что Ульфин? Он отведет домой твоего пони, не беспокойся.

Белазий развернул лошадь и выехал из рощи. Ульфин уже подбежал, чтобы свернуть запятнанную кровью хламиду и засунуть ее в седельную сумку гнедой кобылы, после чего поспешил подставить мне свое плечо; опираясь на него, я с трудом вскарабкался в седло. Мальчишка молча отступил на шаг, но я успел почувствовать, что его бьет дрожь. Полагаю, такой страх был естественным для раба. Мне пришло в голову, что он даже боялся в одиночку вести моего пони через лес.

Я на мгновение натянул поводья и наклонился:

– Ульфин, он не гневается на тебя; все будет хорошо. Клянусь тебе. Поэтому не бойся.

– Ты… ты что-нибудь видел, господин?

– Совершенно ничего. – В моих глазах это и впрямь было правдой. Я серьезно посмотрел ему в глаза. – Великолепие тьмы и невинную луну. Но что бы я ни увидел, Ульфин, это не будет иметь последствий. Скоро меня посвятят. Теперь ты понимаешь, почему он не сердится? Вот и все. Возьми это.

Я вынул свой кинжал из ножен и бросил на землю; вонзившись острием вниз, тот задрожал в опавшей хвое.

– Оружие придаст тебе уверенности, но оно тебе не понадобится. Ты благополучно доберешься домой. Поверь мне. Я знаю. Обращайся с моим пони ласково, договорились?

Ударив кобылу по ребрам, я двинулся следом за Белазием.

Он поджидал меня – иными словами, он ехал неспешной рысью, но как только я нагнал его, пустил коня галопом. Гнедая кобыла не отставала. Я вцепился в повод и висел, как репей.

Деревья расступились, и луна давала достаточно света, чтобы ясно видеть утоптанную землю, ложившуюся под копыта лошадей. Прямая как стрела просека взбиралась на гребень, откуда на краткий миг стали видны городские огни.

Затем мы понеслись вниз и вскоре выехали из леса на засоленные равнины, выходящие к морю.

Белазий ни разу не сбавил скорости и не произнес ни слова. Я прилип к лошади, всматриваясь в дорогу перед собой, и гадал, поедет ли Кадал искать меня сам или возьмет с собой солдат.

Взметнув фонтан брызг, мы пересекли мелкий ручей, едва замочивший копыта лошадям, после чего плотно утоптанная тропа повернула вправо – к главной дороге. Я узнал это место; отправляясь из города, я заметил эту тропу, ответвлявшуюся от главной дороги сразу за мостом у лесной опушки. До моста и мощеной дороги оставалось всего несколько минут.

Тут, придержав коня, Белазий оглянулся через плечо. Моя кобыла поравнялась с ним. Жрец поднял руку и натянул повод. Лошади перешли на шаг.

– Слушай…

Лошади. Много лошадей, идущих на рысях по мощеной дороге. Они направлялись к городу.

Послышалась отрывистая команда. Мост озарился неровным светом факелов, и мы увидели подъезжавший отряд. Факелы высветили алого дракона на знамени.

Белазий выхватил у меня повод, наши лошади остановились.

– Это люди Амброзия, – произнес он или по крайней мере начал произносить, когда пронзительно и ясно, словно пропел петух, заржала моя кобыла, и ей ответил один из жеребцов на мосту.

Кто-то пролаял приказ. Отряд остановился. Еще один приказ – и лошади галопом понеслись в нашу сторону. Я услышал, как Белазий пробормотал себе под нос какое-то проклятие, потом он отпустил повод моей кобылы.

– Здесь мы расстанемся. А теперь держись и не распускай язык. Даже рука Амброзия не защитит тебя от проклятия.

Он хлестнул мою кобылу по крупу, и та прыгнула вперед, едва не сбросив меня. Я был слишком занят, пытаясь справиться с беспокойной кобылой, чтобы смотреть, куда он поедет. За спиной у меня послышался плеск и шорох осыпающегося песка – это вороной конь перепрыгнул ручей и скрылся в лесу всего за несколько мгновений до того, как меня со всех сторон окружили верховые, чтобы доставить к своему командиру.

Под знаменем в свете факелов нервно переступал серый жеребец. Один из сопровождавших меня солдат взял мою кобылу под узду и повел вперед.

– Он был один, господин. Не вооружен.

Командир поднял забрало[3]3
  Автор по каким-то причинам упоминает забрало шлема, хотя в описываемые времена в Европе не существовало шлемов с забралом. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Голубые глаза широко раскрылись, и слишком хорошо знакомый голос Утера произнес:

– Конечно, кто еще это мог быть. Ну, бастард Мерлин, что ты здесь делаешь один и где ты был?

11

Я помедлил с ответом, раздумывая, как много мне можно рассказать. Любому другому военачальнику я без труда наговорил бы полуправды, но Утер, похоже, собирался поквитаться со мной. К тому же для любого человека, побывавшего на собрании, как тайном, так и незаконном, он был не просто «военачальник», он был опасен. Нет, у меня не было причин покрывать Белазия, но я и не был обязан отчитываться – или давать объяснения – перед кем-либо, кроме Амброзия. В любом случае разумнее всего было уклониться от гнева Утера.

Поэтому я взглянул ему в глаза, как я надеялся, с выражением полной искренности:

– Мой пони охромел, господин. Я поручил слуге отвести его домой, а сам взял его лошадь и поехал назад. – Утер хотел было что-то сказать, но я прикрылся невидимым щитом, который вложил мне в руки Белазий. – Обычно твой брат посылает за мной после ужина, и я не хотел бы заставлять его ждать.

Его брови нахмурились, когда я упомянул имя Амброзия, однако он лишь спросил:

– Почему здесь и в этот час? Почему ты не поехал торной дорогой?

– Мы были в лесу, когда Астер повредил ногу. На перекрестке мы свернули на просеку, от которой на юг ответвлялась тропа. Нам показалось, что по ней мы быстрее доберемся домой. Луна давала достаточно света, чтобы не сбиться с пути.

– Что это за тропа?

– Я плохо знаю этот лес, господин. Тропа взбирается на гребень, откуда сбегает к броду в полумиле отсюда вниз по течению.

Некоторое время он хмуро рассматривал меня.

– Где ты оставил своего слугу?

– Недалеко от развилки. Мы хотели удостовериться, что избрали правильную дорогу, прежде чем он отпустил меня одного. Надо полагать, сейчас он подъезжает к вершине гребня.

Я растерянно, но искренне молил всех богов, чтобы в тот момент на дороге не появился Кадал, отправившийся из города на поиски.

Утер смотрел на меня, не обращая внимания на беспокойно перебиравшего копытами коня. Тогда впервые я осознал, насколько он был похож на своего брата. И, опять же впервые, я заметил в нем некую властность и понял, несмотря на свою молодость, что Амброзий не зря отзывался о нем как о талантливом вожде. Утер, как никто другой, разбирался в людях. Я понимал, что он видел меня насквозь, чувствуя ложь, но не в силах разоблачить ее. Он размышлял и был полон решимости докопаться до истины…

Вдруг он заговорил довольно дружелюбно, без пыла, даже мягко:

– Ты лжешь, не так ли? Почему?

– Это чистая правда, милорд. Едва ты увидишь моего пони, когда он появится здесь…

– О да, это правда. Не сомневаюсь, что конь хромает. И если я пошлю людей по тропе, они встретят Кадала, ведущего его домой. Но мне хочется знать…

– Не Кадала, милорд, – торопливо вставил я. – Ульфина. Кадал был занят исполнением других обязанностей, и Белазий послал со мной Ульфина.

– Одного поля ягода! – презрительно бросил Утер.

– Мой господин?

Внезапно голос принца дрогнул от ярости.

– Не смей пререкаться со мной, ты, маленькая утеха мужеложца. Ты что-то недоговариваешь, и я желаю знать, что именно. Я чую ложь за милю. – Затем он взглянул мимо меня, и голос его изменился. – Что там, в твоей седельной сумке?

Он кивнул одному из солдат, окруживших меня. Из сумки торчал уголок белой хламиды Белазия. Запустив руку в сумку, солдат вытащил одежду. На испачканной землей и смятой материи темнели пятна, в происхождении которых невозможно было усомниться. Запах крови не могли перебить даже чадящие факелы.

За спиной Утера кони зафыркали и замотали головами, втягивая воздух, а солдаты переглянулись. Я заметил, как факельщики с подозрением уставились на меня, а стражник сбоку что-то тихо пробормотал.

– Клянусь всеми богами преисподней, так вот оно что! – вскипел Утер. – Он один из них, клянусь Митрой! Мне следовало догадаться, даже отсюда я чувствую, как от тебя несет их куреньями! Отлично, ублюдок, давай разбрасывайся именем моего брата, у которого ты в особом фаворе! Посмотрим, что он на это скажет. А что ты сам сейчас можешь сказать? Нет смысла отпираться, не так ли?

Я поднял голову. Сидя на большой кобыле, я мог встретить его взгляд почти прямо, как будто мы были одного роста.

– Отпираться? Я отрицаю, что нарушил закон или сделал что-то, что может не понравиться Амброзию, а только эти две вещи могут иметь значение, господин мой Утер. Ему я все объясню.

– Клянусь богом, тебе придется объясниться! Значит, Ульфин отвез тебя туда?

– Ульфин здесь ни при чем, – резко ответил я. – Я отправил его раньше. В любом случае он раб и поступал согласно моим приказаниям.

Внезапно дав шпору своему коню, Утер оказался почти вплотную к моей кобыле. Подавшись вперед, он сгреб мой плащ у ворота и без особых усилий приподнял меня из седла. Его лицо было совсем рядом с моим, а железный наколенник больно врезался мне в ногу.

– А ты станешь делать то, что я тебе прикажу, понял? – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Чем бы ты ни был для моего брата, ты и мне будешь повиноваться. – Он еще сильнее стянул ворот моего плаща и встряхнул меня. – Ты понял, Мерлин Эмрис?

Я кивнул. Он ругнулся, оцарапавшись о застежку плаща, и отпустил меня. По его руке потекла струйка крови, но он оставил ее без внимания – его взгляд был прикован к моей застежке. Утер поманил пальцем факельщика, и тот приблизился, высоко подняв огонь.

– Он дал тебе это, чтобы ты его носил? Красного дракона?

Внезапно он умолк на полуслове, и взгляд Утера остановился на моем лице. Утер впился в него расширившимися глазами, которые, казалось, вспыхнули ярким синим светом. Серый жеребец попятился, и всадник рванул узду так, что полетели хлопья пены.

– Мерлин Эмрис… – произнес он снова, словно самому себе, однако на этот раз так тихо, что я едва его расслышал. Затем неожиданно он расхохотался – удивленно, весело и жестко; я никогда раньше не слышал, чтобы он так смеялся. – Что ж, Мерлин Эмрис, и все-таки тебе придется держать перед ним ответ, где ты был сегодня ночью! – Он развернул коня, бросив через плечо своим людям: – Возьмите его с собой и смотрите, чтобы он не свалился с лошади. Кажется, мой брат очень дорожит им.

Повинуясь удару шпор, серый конь рванулся вперед, и отряд поскакал следом. Мои стражи, окружив меня и по-прежнему не отпуская повода гнедой кобылы, двинулись следом.

Хламида друида осталась лежать втоптанной в грязь там, где по ней проехал отряд. Я гадал, увидит ли ее Белазий и воспримет ли он это как предупреждение.

Затем я выбросил это из головы. Так или иначе, мне предстоял разговор Амброзием.

Кадал был в моей комнате.

– Хвала богам, ты не отправился искать меня, – с облегчением вымолвил я. – Меня подобрали люди Утера. Он вне себя от ярости, потому что знает, где я был.

– Знаю, – хмуро сказал Кадал. – Я видел.

– Что ты имеешь в виду?

– Я отправился тебя искать. Я был уверен, что у тебя хватит здравого смысла уехать домой, когда ты услышал эти… звуки, поэтому я поехал за тобой. Не увидев тебя на дороге, я подумал, что ты что есть мочи погнал кобылу, – должен сказать тебе, земля у меня под ногами почитай что горела! А затем…

– Ты догадывался, что там произошло? Где был Белазий?

– Да. – Он отвернулся и сплюнул на пол, потом опомнился, но все же сложил знак от дурного глаза. – Приехав домой и не обнаружив тебя здесь, я понял, что ты поехал посмотреть, что там происходит. Своевольный дурачок. Зачем ты совался туда? Тебя могли убить!

– Тебя тоже. Но ведь ты вернулся.

– А что мне оставалось делать? Ты, должно быть, слышал, как я звал тебя. Сплошная с тобой морока. Ладно, отъехав с полмили от города, я заметил приближающийся отряд и сошел с дороги, чтобы переждать, пока они пройдут мимо. Знаешь, где был старый сторожевой пост, тот, что теперь разрушен? Я ждал там. Я видел, как отряд проскакал в город и как тебя везли под охраной в хвосте колонны. Так что я догадался, что ему все известно. Я старался держаться к отряду как можно ближе, а потом срезал путь до дому боковыми улицами. Я только что вошел. Итак, он все узнал?

Я кивнул и принялся расстегивать плащ.

– В таком случае будь уверен, нас ожидают крупные неприятности, – заключил Кадал. – Как он догадался?

– Белазий положил свою хламиду в мою седельную сумку, а они ее нашли. Думают, что она моя. – Я ухмыльнулся. – Если бы они обратили внимание на размер, то им пришлось бы поискать ей другого хозяина. Но им это и в голову не пришло. Солдаты просто швырнули хламиду наземь и втоптали ее в грязь.

– И поделом. – Он опустился на колено, чтобы развязать мои сандалии. Но вдруг замер с одной сандалией в руке. – Ты хочешь сказать, что Белазий видел тебя? Разговаривал с тобой?

– Да. Я ждал его, а затем мы вместе вернулись к лошадям. Кстати, Ульфин должен привести Астера.

Кадал пропустил мое замечание мимо ушей. Он уставился прямо перед собой и, как мне показалось, побледнел как мел.

– Утер Белазия не видел, – продолжал я. – Белазий вовремя ускользнул. Он знал, что слышали-то они только одну лошадь, так что он послал меня им навстречу, иначе они, наверное, погнались бы за нами обоими. Он, похоже, забыл, что его хламида у меня, или же понадеялся, что ее не найдут. Будь на месте Утера кто-нибудь другой, он бы даже не потрудился посмотреть.

– Тебе и близко не следовало подходить к Белазию. Все даже хуже, чем я думал. Нет, позволь мне расстегнуть. У тебя руки замерзли. – Расстегнув застежку с драконом, он снял с меня плащ. – Будь осторожен, слышишь? Он дурной человек. Все они таковы, если уж на то пошло, а он – хуже всех.

– Так ты о нем знал?

– Я бы так не сказал. А ведь мог бы догадаться. Это вполне в его духе. Но я имел в виду другое: тебе не следует водиться с этими людьми.

– Что ж, он архидруид или, во всяком случае, глава этой секты, так что он фигура значительная. Да не гляди так тревожно, Кадал, сомневаюсь, что он попытается причинить мне вред и никому другому, думаю, тоже не позволит.

– Он тебе угрожал?

Я рассмеялся:

– Ну да. Грозил проклятьем.

– Говорят, такие вещи прилипают словно репей. Говорят, друиды могут наслать на тебя кинжал, который станет охотиться за тобой много дней, а ты и не узнаешь ничего, пока не услышишь свист, с которым он разрезает воздух за мгновение до удара.

– Мало ли что говорят. Кадал, есть у меня еще пристойная туника? Лучшую уже принесли от прачки? И я хочу сходить в баню прежде, чем пойду к графу Британскому.

Подняв крышку сундука с одеждой, он бросил на меня косой взгляд.

– А ведь Утер, наверное, пошел прямо к нему. Это тебе известно?

– Конечно, – снова засмеялся я. – Предупреждаю тебя: я расскажу Амброзию правду.

– Всю правду?

– Всю до капли.

– Что ж, думаю, так будет лучше всего. Если кто-то и может защитить тебя от них…

– Не в этом дело. Просто он должен знать. Он имеет на это право. Да и почему я должен скрывать это от него?

– Я думал о проклятьи… – смущенно произнес Кадал. – Даже Амброзий не в силах будет уберечь тебя от него.

– Плевал я на это проклятье, – бросил я и сделал жест, который не часто можно увидеть в домах вельмож. – Забудь о нем. Ни ты, ни я не сделали ничего постыдного, и я отказываюсь лгать Амброзию.

– Настанет день, когда я увижу страх в твоих глазах, Мерлин.

– Вполне вероятно.

– Ты в самом деле не боишься Белазия?

– Неужели я должен? – Мне стало интересно. – Он не причинит мне вреда. – Я расстегнул пояс и бросил его на кровать. Затем внимательно посмотрел на Кадала. – Ты бы испугался, если бы узнал, какой конец ожидает тебя, Кадал?

– Да, клянусь псом! А ты?

– Иногда. Иногда я вижу его урывками. И это видение вселяет в меня страх.

Слуга стоял неподвижно, не отрывая от меня наполненных страхом глаз.

– И что же ты видишь?

– Пещеру. Хрустальный грот. Временами мне кажется, что это смерть, а иногда – рожденье, или врата видений, или темные объятья сна… Я не могу сказать наверняка. Но однажды мне все откроется. А до тех пор, полагаю, мне нечего опасаться. В конце я обрету покой в пещере, как ты… – Я вдруг замолк.

– Как я? – быстро спросил он. – Какой конец меня ждет?

– Я хотел сказать: «Как ты доживешь до старости», – улыбнулся я.

– Это ложь, – грубо бросил он. – Я видел твои глаза. Когда у тебя видения, глаза у тебя становятся странными; я заметил это еще раньше. Зрачки расширяются и словно затуманиваются, будто ты видишь сны, – но лицо при этом остается жестким. Нет, это не сон, лицо у тебя становится холодным и жестким, словно хладный металл, и тогда кажется, что ты не замечаешь ничего, что происходит вокруг. Ты начинаешь говорить так, будто ты не человек, а бесплотный голос… Или словно ты улетел куда-то, оставив свое тело, чтобы впустить в него кого-то иного… Словно дуют в рог, чтобы извлечь звук. О, я знаю, я видел это лишь дважды, краткие мгновения, но каждый раз меня пробирала дрожь.

– Я тоже боюсь, Кадал, – сказал я и сбросил свою зеленую тунику на пол. Он подал мне длинную рубаху из серой шерсти, какую я надевал, ложась в постель. Я рассеянно потянулся за ней и присел на край кровати, так и оставив одежду лежать у меня на коленях. Я говорил скорее сам с собой, нежели с Кадалом. – И меня это тоже пугает. Ты прав, именно так я себя и чувствую – пустой оболочкой, в которую входит что-то иное… Я говорю, вижу, думаю о вещах, о которых дотоле не имел ни малейшего представления. Но ты ошибаешься, когда полагаешь, что я ничего не чувствую. Это причиняет мне боль. Думаю, это потому, что не могу управлять тем, что прорицает во мне… Я имею в виду, я еще не научился им управлять. Но я научусь. Это мне тоже известно. Однажды я смогу управлять той частью меня, которая знает и видит, и это и будет настоящей силой. Я смогу отличить в своих прорицаниях интуицию человека от тени бога.

– А когда ты говорил о моем конце, что это было?

Я поднял глаза. Как ни странно, лгать Кадалу оказалось намного труднее, чем Утеру.

– Но я не видел, как ты умрешь, Кадал. Я не видел ничьей смерти, кроме своей собственной. Я сказал не подумав. Я собирался сказать: «Как ты где-нибудь в чужом краю…» – Я улыбнулся. – Я знаю, что для бретонца это хуже ада. Но, полагаю, тебе не избежать такого конца… То есть если ты останешься моим слугой.

Его взгляд просветлел, а губы растянулись в улыбке. Я подумал, что обладаю настоящей силой, если одно мое слово способно испугать такого человека.

– О, можешь не беспокоиться. Я остался бы с тобой, если бы даже он не просил меня. У тебя легкий характер, и за тобой приятно присматривать.