Текст книги "Оставь для меня последний танец"

Автор книги: Мэри Хиггинс Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Мэри Хиггинс Кларк
Оставь для меня последний танец

И снова посвящаю эту книгу

моим дорогим и любимым:

Джону Конхини – исключительному супругу;

отпрыскам Кларков – Мэрилин,

Уоррену и Шерон, Дэвиду, Кэрол и Пэт;

внукам Кларков – Лиз, Эндрю, Кортни,

Дэвиду, Джастину и Джерри;

детям Конхини – Джону и Дебби,

Барбаре, Триш, Нэнси и Дэвиду;

внукам Конхини – Роберту, Эшли, Лорен,

Меган, Дэвиду, Келли, Кортни,

Джонни, Томасу и Лайаму.

Вы – отличная компания,

и я вас всех люблю!

1

Собрание акционеров – или, быть может, следует назвать это событие бунтом – состоялось двадцать первого апреля в «Гранд-отеле Хайят» на Манхэттене. День выдался не по-весеннему холодным и промозглым, что вполне соответствовало печальным обстоятельствам. Появившееся двумя неделями раньше газетное сообщение о том, что Николас Спенсер, президент и член правления компании «Джен-стоун», разбился на своем частном самолете во время перелета в Сан-Хосе, было встречено коллегами с искренней печалью. Его компания должна была получить от Управления по контролю за продуктами и лекарствами разрешение на производство вакцины, способной исключить возможность роста раковых клеток, а также остановить прогрессирование болезни у раковых больных. Ему одному мир был обязан появлением этого профилактического и лечебного средства. В названии компании «Джен-стоун», придуманном Спенсером, содержался намек на Розеттский камень[1]1
  Базальтовая плита с параллельным текстом на древнегреческом и древнеегипетском языках. Найдена близ г. Розетта в Египте в 1799 году.


[Закрыть], позволивший некогда открыть язык Древнего Египта и тем самым оценить замечательную культуру этой страны.

Вскоре после того, как в печати появилось сообщение об исчезновении Спенсера, председатель совета правления «Джен-стоун» заявил, что в экспериментах с вакциной происходили многочисленные сбои и что в обозримом будущем вакцину не удастся представить в Управление. В заявлении также говорилось о хищении из компании десятков миллионов долларов и назывался явный виновник в лице Николаса Спенсера.

Я, Марсия Декарло, которую знакомые зовут Карли, сидя на собрании акционеров в отгороженном для прессы месте и глядя на гневные, изумленные или заплаканные лица, никак не могла поверить в то, что слышала. Получалось, что Николас Спенсер – вор и мошенник. Чудесная вакцина – не что иное, как плод его алчного воображения и доведенного до совершенства торгашеского таланта. Он надул всех этих людей, вложивших в его компанию немалые средства, подчас накопленные за всю жизнь. Разумеется, акционеры надеялись заработать денег, однако многие верили, что их инвестиции помогут создать реальную вакцину. Мало того, что пострадали инвесторы, так эта кража еще свела на нет пенсионный фонд служащих «Джен-стоун», финансирующий свыше тысячи человек. Все это как-то не укладывалось в голове.

На берег были выброшены обуглившиеся обломки разбитого самолета, однако тело Николаса Спенсера так и не нашли, поэтому половина из собравшихся в зале не верила в его смерть. Вторая половина с радостью вогнала бы кол ему в сердце, найдись его останки.

Чарльз Уоллингфорд, председатель правления «Джен-стоун», мужчина с мертвенно-бледным лицом, во всем облике которого ощущалась природная изысканность, накопленная за поколения надлежащего воспитания в привилегированном кругу, пытался призвать собравшихся к порядку. На возвышении рядом с ним сидели с мрачными лицами другие члены правления. Они все были заметными фигурами в бизнесе и обществе. Во втором ряду сидели люди, в которых я признала руководителей бухгалтерского отдела «Джен-стоун». Некоторые из них время от времени давали интервью для воскресного приложения к газете «Уолл-стрит уикли», в котором я вела финансовую колонку.

Справа от Уоллингфорда сидела очень бледная Линн Гамильтон Спенсер с собранными в пучок на затылке белокурыми волосами. На ней был черный костюм, стоивший, полагаю, целое состояние. Она – жена Ника, а может статься, вдова и в то же время моя сводная сестра. Я общалась с ней всего три раза, и, должна признаться, она мне не нравится. Позвольте объяснить. Два года назад моя овдовевшая мать познакомилась с овдовевшим отцом Линн в Бока-Рейтон, где они жили в соседних частных домах, и вышла за него замуж.

Помню, как на ужине накануне свадьбы меня раздражало высокомерие Линн Спенсер, и как я была очарована Николасом Спенсером.

Разумеется, я знала, кто он такой. На страницах «Тайм» и «Ньюсуик» о нем рассказывалось во всех подробностях. Он был сыном семейного врача общей практики из Коннектикута, увлекавшегося исследованиями в области биологии. У отца в доме была лаборатория. С самого детства Ник проводил там большую часть свободного времени, помогая отцу в экспериментах. «Другим детям покупали собак, – объяснял он в свое время корреспондентам. – У меня же были домашние мыши. Меня наставлял в микробиологии гений, но тогда я этого не понимал». Получив степень магистра экономики и управления, он занялся бизнесом, намереваясь в будущем открыть собственное дело, связанное с поставками медицинского оборудования. Позже начал работать в небольшой фирме-поставщике, быстро поднялся по служебной лестнице и стал совладельцем фирмы. Потом, когда микробиология оказалась на гребне волны, Ник постепенно осознал, что хотел бы работать именно в этой области. В ходе восстановления записей отца Спенсер обнаружил, что незадолго до своей внезапной кончины отец был на пороге крупного открытия в области исследования рака. Ник использовал в качестве базы свою медицинскую фирму-поставщика и вскоре приступил к созданию специализированного исследовательского отдела.

Вложение капитала с риском позволило ему организовать «Джен-стоун», а обещание разработать вакцину, замедляющую развитие рака, подняло до небес акции этой фирмы на Уолл-стрит. Если начальная цена акций составляла три доллара за штуку, то постепенно она поднялась до ста шестидесяти. При условии одобрения со стороны Управления фирма «Гарнер фармасьютикал» взяла на себя обязательство выплатить миллиард долларов за право распространять новую вакцину.

Я знала, что пять лет назад первая жена Ника Спенсера умерла от рака, что у него есть десятилетний сын и что он четыре года женат на Линн, своей второй жене. Однако, встретившись с ним на том «семейном» ужине, я поняла, что понапрасну тратила время на штудирование его биографии. Я попросту растерялась, столкнувшись с необычайно притягательной личностью Ника Спенсера. Он был одним из тех людей, которые от природы наделены как обаянием, так и незаурядным интеллектом. Чуть выше шести футов, с темно-русыми волосами, яркими голубыми глазами и тренированным атлетическим телом, он был и физически весьма привлекателен. Но главный его дар состоял в умении общаться с людьми. Пока моя мать пыталась завязать беседу с Линн, я поймала себя на том, что рассказываю Нику о себе больше, чем кому-либо другому при первом знакомстве.

Уже через пять минут он знал, сколько мне лет, где я живу, где работаю, и где выросла. «Тридцать два, – с улыбкой повторил он. – На восемь лет моложе меня».

Потом я рассказала ему не только о том, что развелась, недолго пробыв замужем за сокурсником по магистратуре экономики и управления Нью-йоркского университета, но даже и о ребенке, прожившем всего несколько дней из-за дефекта в сердечном клапане. Это было совсем на меня не похоже. Я никогда не говорю о ребенке. Слишком больно. А вот Николасу Спенсеру с легкостью рассказала. «Когда-нибудь наши исследования смогут предотвратить такого рода трагедии, – тактично произнес он. – Горы готов свернуть, чтобы уберечь людей от несчастий, подобных тому, что выпало на вашу долю, Карли».

Как только Чарльз Уоллингфорд ударил в молоток, и наступила гнетущая тишина, мои мысли вернулись к реальности.

– Я – Чарльз Уоллингфорд, председатель правления «Джен-стоун», – молвил он.

Слова его были встречены оглушительным свистом и шиканьем.

Я знала, что Уоллингфорду сорок восемь или сорок девять. Видела его в новостях на следующий день после катастрофы самолета Спенсера. Сейчас он выглядел гораздо старше – от напряжения последних недель постарел на несколько лет. Ни у кого не вызывало сомнения, что человек этот страдает.

– Последние восемь лет я работал с Николасом Спенсером, – сказал он. – К тому времени продал нашу семейную фирму по розничной торговле, директором которой был, и ждал случая вложить деньги в обещающее дело. После нашего знакомства Ник убедил меня, что недавно организованную им компанию ожидают поразительные достижения в разработке новых лекарств. По его настоянию я вложил почти все средства от продажи нашего семейного бизнеса в «Джен-стоун». Так что не меньше вашего огорчен тем фактом, что вакцина не может еще быть представлена в Управление на одобрение. Однако это не значит, что при наличии дополнительных фондов дальнейшие исследования не разрешат проблему.

Его слова были прерваны громкими голосами собравшихся, буквально выкрикивавших свои вопросы.

– А что скажете по поводу украденных им денег? Почему бы не признаться, что вы нас надули заодно со всей этой шайкой наверху?

Линн резко поднялась, неожиданно схватив стоящий перед Уоллингфордом микрофон.

– Мой муж погиб по пути на деловую встречу по поводу дополнительного субсидирования научных исследований. Уверена, что причина пропажи денег скоро раскроется…

Тут все увидели мужчину, который бежал по проходу между креслами, размахивая листками, вырванными из журналов и газет.

– «Спенсеры в своем поместье в Бедфорде», – выкрикивал он заголовки. – «Спенсеры устраивают у себя благотворительный бал. Николас Спенсер с улыбкой выписывает чек для приюта «Беднота Нью-Йорка».

Едва мужчина приблизился к возвышению, как охранники схватили его за руки.

– Леди, откуда, по-вашему, взялись эти деньги? Я скажу вам откуда. Из наших карманов! Чтобы вложиться в вашу паршивую компанию, я оформил на свой дом вторую закладную. Хотите знать почему? Потому что у моего ребенка рак, а я поверил обещаниям вашего мужа по поводу вакцины.

Пресса занимала несколько первых рядов. Я сидела с края и смогла бы дотронуться до него. Это был плотный парень лет тридцати в свитере и джинсах. Его лицо вдруг сморщилось, и он заплакал.

– Ничего не смогу сделать, чтобы моя девочка осталась жить в нашем доме, – сказал он. – Теперь дом придется продать.

Я взглянула на Линн, и наши глаза встретились. Конечно, она вряд ли заметила бы в моих глазах презрение. Меня донимала лишь мысль о том, что бриллианта на ее пальце, вероятно, хватило бы на выплату второй закладной, которая будет стоить умирающему ребенку его дома.

Собрание длилось не более сорока минут и состояло в основном из исполненных отчаяния выступлений людей, которые потеряли все, вложив свои средства в «Джен-стоун». Многие говорили о том, что поддались на уговоры купить акции из-за больного ребенка или другого члена семьи, которому могла бы помочь вакцина.

По мере того как люди выходили из зала, я записывала их фамилии, адреса и номера телефонов. Многие знали меня благодаря моей колонке в газете и жаждали поговорить со мной о своем финансовом крахе. Они спрашивали мое мнение о том, существует ли шанс компенсировать какую-то часть или все их инвестиции.

К моей радости, Линн ушла с собрания через черный ход. После аварии самолета Ника я написала ей записку, сообщив, что собираюсь прийти на поминальную службу. Похороны до сих пор не проводились: еще надеялись найти тело. Теперь, как едва ли не все прочие, я сомневалась в том, что Ник во время крушения действительно находился в самолете. Уж не инсценировал ли он свое исчезновение?

Я почувствовала на плече чью-то руку. Это был Сэм Михаэльсон, маститый репортер из журнала «Уолл-стрит уикли».

– Угощаю выпивкой, Карли, – предложил он.

– Бог мой, отличная идея!

Мы спустились в бар на первом этаже, где нас проводили к столику. Было полпятого.

– У меня есть твердое правило не пить водку до пяти часов вечера, – сообщил Сэм, – но, как ты понимаешь, где-то в мире уже наступило пять часов.

Я заказала бокал кьянти. В обычной ситуации в конце апреля я переключилась бы на шардоне, в теплую погоду отдавая предпочтение этому вину. Однако, поскольку после собрания меня познабливало, захотелось выпить чего-нибудь согревающего.

Сделав заказ, Сэм неожиданно спросил:

– Так что ты думаешь, Карли? Не жарится ли этот плут на солнце где-нибудь в Бразилии, пока мы тут беседуем?

Я честно ответила:

– Не знаю.

– Как-то я встречался со Спенсером, – сказал Сэм. – Клянусь, предложи он купить у него Бруклинский мост, я бы на это клюнул. До чего скользкий и вкрадчивый торгаш! Ты видела его во плоти?

Я на миг задумалась над вопросом Сэма, пытаясь сообразить, что ответить. Никогда не распространялась на тему о том, что Линн Гамильтон Спенсер – моя сводная сестра и, соответственно, Ник Спенсер – мой зять. Однако этот факт удерживал меня от того, чтобы в публичной или частной беседе назвать «Джен-стоун» объектом инвестиций, ибо я понимала, что это может быть истолковано как конфликт интересов. К несчастью, все это не помешало мне купить акции «Джен-стоун» на сумму двадцать пять тысяч долларов. Ведь, по словам Николаса Спенсера, произнесенным в тот вечер за ужином, после того как его вакцина исключит возможность рака, когда-нибудь будет создана другая, способная устранять все генетические нарушения.

Я дала имя своему ребенку в день его рождения. Назвала его Патриком, в честь деда по материнской линии. Эти акции я купила в память о сыне. В тот вечер, два года назад, Ник сказал, что чем больше они соберут денег, тем скорее завершат тестирование вакцины, что позволит наладить ее выпуск. «И разумеется, ваши двадцать пять тысяч долларов со временем будут стоить намного больше», – добавил он.

Это были мои сбережения для внесения первого взноса за квартиру.

Я с улыбкой взглянула на Сэма, все еще обдумывая ответ. У него совершенно седые волосы. Он тешит себя тем, что время от времени зачесывает длинные пряди на лысеющую макушку. Я замечала, что эти пряди частенько какие-то косые, как и сейчас, но на правах старого друга воздерживалась от замечаний типа: «Да брось ты. Борьба за волосы проиграна».

Сэму скоро семьдесят, но его младенчески голубые глаза поблескивают живым огнем, и он чем-то напоминает сказочного духа-проказника. Однако за этой личиной прячется умный, проницательный человек. Я подумала, что нечестно будет утаить от него мою малозначительную связь со Спенсерами. Дам ему понять, что виделась с Ником всего раз, а с Линн – три раза.

Когда Сэм узнал о наших отношениях, его брови поднялись.

– От нее, по-моему, можно ждать всяких сюрпризов, – заметил он. – А как насчет Спенсера?

– Я тоже купила бы у него Бруклинский мост. Мне он казался потрясающим мужчиной.

– А теперь что ты о нем думаешь?

– Ты имеешь в виду, погиб ли он или же как-то подстроил крушение? Не знаю.

– Ну а его жена, твоя сводная сестра?

Я непроизвольно поморщилась.

– Сэм, моя мать по-настоящему счастлива с отцом Линн или чертовски здорово притворяется. Хвала создателю, они вместе посещают даже уроки игры на фортепьяно. Послушал бы ты концерт, которым меня угостили, когда в прошлом месяце я приезжала в Бока на выходные. Признаюсь, что Линн мне не нравится. Думаю, она каждое утро целуется с зеркалом. Но ведь я видела ее только накануне свадьбы, на свадьбе и еще один раз, когда приехала в Бока в прошлом году, а она как раз собиралась уехать. Так что, будь добр, не называй ее моей сводной сестрой.

– Договорились.

Пришла официантка с нашими напитками. С наслаждением прихлебнув из стопки, Сэм откашлялся.

– Карли, я недавно узнал, что ты собираешься поступить на вакантное место в нашем журнале.

– Да.

– Зачем?

– Мне хочется писать для серьезного финансового журнала, а не просто вести экономическую колонку в воскресном приложении общего содержания. Моя цель – репортерская работа для «Уолл-стрит уикли». Откуда ты узнал, что я подала заявление?

– Про тебя спрашивал главный босс – Уилл Керби.

– И что ты ему сказал?

– Сказал, что у тебя светлая голова, и ты дашь фору тому парню, который увольняется.

Полчаса спустя Сэм высадил меня у дома. Моя квартира располагалась на втором этаже реконструированного дома из бурого песчаника, стоящего на Тридцать седьмой Восточной улице Манхэттена. Проигнорировав лифт, который абсолютно не заслуживает внимания, я поднялась по короткому маршу. И только когда отперла дверь и вошла внутрь, почувствовала облегчение. Были веские основания предаться унынию. Меня удручала финансовая ситуация несчастных инвесторов, но дело было не только в этом. Многие из них сделали инвестиции по тем же соображениям, что и я, – потому что хотели приостановить развитие болезни у любимого существа. Для меня было уже слишком поздно, но я знала, что покупка этих акций – дань памяти Патрика. Это также и попытка заполнить пустоту в моем сердце.

Моя квартира обставлена мебелью из дома родителей в Риджвуде, штат Нью-Джерси, где я выросла. Когда они переезжали в Бока-Рейтон, мне как единственному ребенку было предоставлено право выбирать что угодно. Чтобы поддержать синий цвет антикварного персидского ковра, купленного на гаражной распродаже, я перетянула диван плотной синей тканью. Те же столы, лампы и стулья окружали меня, когда я была самым маленьким, но самым шустрым игроком университетской баскетбольной команды «Академия безупречных сердец».

На стене спальни у меня висит фотография команды, и на ней я держу в руках баскетбольный мяч. Смотрю на этот снимок и вижу, что изменилась мало. Все те же короткие темные волосы и голубые глаза, унаследованные от отца. У меня так и не наступило то бурное взросление, которое предрекала моя мать. Тогда мой рост был чуть выше пяти футов четырех дюймов, и сейчас то же самое. Увы, победной улыбки больше не видно – такой, как на этом снимке, когда я полагала, что мне принадлежит весь мир. Возможно, это как-то связано с ведением колонки в газете. Ведь мне приходится иметь дело с реальными людьми и их реальными финансовыми проблемами.

И все же я понимала, что для моей депрессии есть и другая причина. Ник. Николас Спенсер. Вопреки неоспоримой очевидности я просто не могла поверить в то, что о нем говорили.

Существовало ли другое объяснение неудачи с вакциной, пропажи денег и аварии самолета? Или дело было во мне самой, раз уж я позволила себя дурачить прохвостам с хорошо подвешенным языком, которым на всех наплевать? Так вышло и с Грегом, за которого я выскочила замуж почти одиннадцать лет назад, совершив досадную ошибку.

Когда, прожив всего четыре дня, Патрик умер, Грег мог и не говорить мне, что испытал облегчение. И так было заметно. Это означало, что ему не придется взваливать на себя постоянную заботу о ребенке.

Мы мало говорили на эту тему. Да и сказать было почти нечего. Он сообщил мне, что в Калифорнии ему предложили хорошую работу, упускать которую не следует.

– Не хочу тебе мешать, – сказала я.

Вот так мы расстались.

Все эти мысли еще сильнее растравили меня, так что я рано легла спать с твердым намерением выбросить все из головы и с утра начать жизнь заново.

В семь часов утра меня разбудил телефонный звонок от Сэма.

– Карли, включи телевизор. Передают новости. Вчера вечером Линн Спенсер поехала в свой дом в Бедфорде. Кто-то его поджег. Пожарным удалось вынести ее из дома, но она наглоталась дыма и сейчас находится в больнице Святой Анны. Состояние тяжелое.

Как только Сэм повесил трубку, я схватила с тумбочки пульт и включила телевизор. В тот же момент телефон опять подал голос. Звонили из приемной больницы Святой Анны.

– Госпожа Декарло, к нам поступила ваша сводная сестра Линн Спенсер. Она очень хочет вас видеть. Вы сможете сегодня приехать? – Голос женщины звучал настойчиво. – Она страшно расстроена и к тому же сильно страдает от боли. Для нее очень важно ваше присутствие.

2

Все сорок минут по пути в больницу Святой Анны приемник у меня в машине был настроен на волну Си-би-эс, и я старалась не пропустить новости о пожаре. Из сообщений узнала, что накануне Линн Спенсер приехала на машине в свой дом в Бедфорде около одиннадцати вечера. Домоправители – супружеская чета Гомес, Мануэль и Роза – живут в отдельном доме на территории поместья. Очевидно, они в тот вечер не ждали ее приезда и даже не догадывались о ее присутствии в особняке.

«Что заставило Линн вчера вечером отправиться в Бедфорд?» – задавалась я вопросом, рискнув поехать по автостраде Кросс-Бронкс, самому короткому пути из западной части Манхэттена в округ Уэстчестер – разумеется, при условии, что не попаду в пробку из-за какой-нибудь аварии. Беда в том, что аварии там случаются регулярно, и поэтому Кросс-Бронкс называют самой скверной в стране дорогой.

Нью-йоркская квартира Спенсеров находится на Пятой авеню, неподалеку от здания, в котором жила когда-то Джеки Кеннеди. Я подумала о девятистах квадратных футах своего наследственного владения и о потерянных двадцати пяти тысячах долларов, той сумме, которую собиралась внести за кооперативную квартиру. Подумала о парне на вчерашнем собрании, о его умирающем ребенке и о том, что эта семья потеряет свой дом из-за того, что отец вложил средства в «Джен-стоун». Интересно, испытывала Линн уколы совести, вернувшись после собрания в свою роскошную квартиру? Может быть, она собирается поговорить со мной об этом?

Апрель снова стал похож на апрель. С наслаждением вдыхая весенний воздух и радуясь жизни, я прошла пешком три квартала до гаража, где держу машину. На ярко-голубом небе светило солнце. Над головой, словно задумавшись, проплывали редкие белые облака, напоминавшие пухлые диванные подушки. Как говорит моя подруга дизайнер Ева, именно так она разбрасывает по комнате подушки для украшения – безо всякой системы, как дополнение к расставленным по местам предметам.

Термометр на приборной панели показывал восемнадцать градусов тепла. Будь у меня другая причина для поездки за город, можно было бы классно провести этот день. Тем не менее меня мучило любопытство. Ведь я ехала навестить сводную сестру, которую фактически совсем не знала и которая, оказавшись в больнице, почему-то послала не за одной из своих великосветских подруг, а за мной.

Одолев Кросс-Бронкс примерно за пятнадцать минут – едва ли не рекордное время, – я повернула на север, в сторону парковой автострады Хатчинсон-Ривер. Радиокомментатор излагал новые подробности происшествия с Линн. В три часа пятнадцать минут утра в поместье Бедфорд сработала пожарная сигнализация. Когда через несколько минут туда подоспели пожарные, весь нижний этаж здания был охвачен пламенем. Роза Гомес уверяла их, что в доме никого нет. К счастью, один из пожарных признал в стоящем в гараже «Фиате» машину, на которой всегда ездила Линн, и спросил Розу, давно ли она здесь стоит. Женщина не смогла ответить. Тогда пожарные приставили к стене указанной ею спальни лестницу, разбили окно и влезли в комнату. Там они обнаружили оцепеневшую, растерянную Линн, которая пыталась на ощупь пробраться через дымовую завесу. К тому времени она уже успела наглотаться дыма. Ее ступни покрылись волдырями от соприкосновения с горячим полом, на кистях рук тоже были ожоги второй степени, поскольку в поисках двери она шарила руками по стенам. Из больницы сообщили, что ее состояние стабилизировалось.

В предварительных сообщениях говорилось, что это поджог, поскольку галерея, опоясывающая фасад здания, была облита бензином. Его подожгли, и через несколько секунд на нижний этаж обрушился огненный вихрь.

«Кому понадобилось поджигать дом?» – думала я. Неужели кто-то знал или догадывался, что Линн там? Мне сразу же вспомнился мужчина, который кричал на Линн во время собрания акционеров. Он, в частности, упомянул ее поместье в Бедфорде. Я была уверена, что полиция навестит его, едва о нем узнает.

Линн находилась в палате особого ухода больницы Святой Анны. К ее носу были подведены трубки, руки забинтованы. Тем не менее лицо не поражало бледностью, как это было вчера на собрании акционеров. Потом вспомнилось, что при вдыхании человеком дыма кожа приобретает розоватый оттенок.

Зачесанные назад белокурые волосы казались слегка взлохмаченными. Я подумала, что в приемном покое ее немного подстригли. Кисти рук были забинтованы, но кончики пальцев высовывались наружу. На миг я устыдилась своих мыслей о кольце с бриллиантом, сверкавшем на ее пальце во время собрания. Интересно, уцелело ли оно в выгоревшем доме?

Глаза ее были прикрыты, но я точно не знала, спит ли она. Я взглянула на медсестру, которая привела меня в палату.

– Минуту назад она бодрствовала, – тихо сказала та. – Поговорите с ней.

– Линн, – нерешительно произнесла я.

Ее глаза открылись.

– Карли. – Она попыталась улыбнуться. – Спасибо, что пришли.

Я кивнула. Обычно за словом в карман я не лезу, но в тот момент попросту не знала, что сказать. Искренне радовалась тому, что Линн не получила сильных ожогов и не задохнулась в дыму, но понятия не имела, почему должна изображать ближайшую родственницу. Если я в чем-то и была уверена, так это в том, что Линн Гамильтон Спенсер до меня нет дела, так же как и мне до нее.

– Карли… – начала она срывающимся голосом, но тут же сомкнула губы. – Карли, – повторила она более спокойно, – я понятия не имела, что Ник брал деньги из компании. Все еще не могу в это поверить. Ничего не знаю о деловой стороне его жизни. Ведь он владел домом в Бедфорде и квартирой в Нью-Йорке еще до нашего брака.

Губы у нее были потрескавшиеся, сухие. Она приподняла правую руку, чтобы дотянуться до стакана с водой. Я взяла стакан и подала ей. Как только Линн открыла глаза, медсестра ушла, поэтому было неясно, следует ли нажать на кнопку и поднять кровать. Недолго думая, я поддержала ее рукой за шею, пока она прихлебывала воду.

Линн отпила совсем немного, потом откинулась назад и закрыла глаза, словно это небольшое усилие совсем ее истощило. Именно в тот момент я почувствовала к ней искреннюю жалость. В ней словно что-то надломилось. Та изысканно одетая и причесанная Линн, с которой я познакомилась в Бока-Рейтон, находилась за миллионы световых лет от этой уязвимой женщины, которая была не в состоянии без посторонней помощи выпить несколько глотков воды.

Я помогла ей опуститься на подушку. По щекам Линн струились слезы.

– Карли, – упавшим голосом сказала она, – я все потеряла. Ник мертв. Мне предложили уволиться из пиар-фирмы. В свое время я познакомила Ника с множеством новых клиентов. Более половины из них вложили крупные средства в нашу компанию. То же самое произошло в клубе Саутгемптона. Люди, с которыми я давно дружу, злятся на меня за то, что я познакомила их с Ником и теперь они потеряли кучу денег.

Я вспомнила, как Сэм назвал Ника «вкрадчивым торгашом».

– Адвокаты акционеров намерены возбудить против меня дело. – В волнении Линн заговорила быстро. Положив ладонь на мою руку, она поморщилась и стала кусать губы. Не сомневаюсь, что это прикосновение отозвалось болью в обожженной ладони. – У меня есть немного денег на персональном банковском счете, – сказала она, – и это все. Скоро останусь без дома. У меня больше нет работы. Карли, мне нужна ваша помощь.

«Как же можно ей помочь?» – недоумевала я, не зная, что сказать. Поэтому просто посмотрела на нее.

– Если Ник действительно взял эти деньги, могу лишь надеяться на то, что люди сочтут меня невинной жертвой. Карли, поговаривают о том, что мне могут предъявить обвинение в суде. Прошу, не дайте этому случиться. Люди вас уважают, прислушаются к вашему мнению. Дайте им понять, что если обман и был, то я в нем не участвовала.

– Вы думаете, Ник мертв?

Я должна была задать этот вопрос.

– Да. Знаю, что Ник безоговорочно верил в законность «Джен-стоун». Он тогда направлялся на деловую встречу в Пуэрто-Рико и попал в неожиданную бурю.

Теперь голос ее звучал напряженно, и глаза наполнились слезами.

– Карли, вы нравились Нику. Очень нравились. Он вами восхищался. И рассказывал мне о вашем ребенке. Сыну Ника, Джеку, только что исполнилось десять. Его бабушка и дедушка живут в Гринвиче. Теперь они даже не позволят мне с ним видеться. Я им никогда не нравилась, потому что похожа на их дочь, но я жива, а она умерла. Я скучаю по Джеку. Хотелось бы, по крайней мере, его навещать.

Это мне было понятно.

– Линн, мне жаль, искренне жаль.

– Карли, мне нужно нечто большее, чем ваше сочувствие. Мне нужно, чтобы вы помогли людям понять, что я не участвовала ни в каких планах с целью надувательства. Ник говорил, что считает вас надежным человеком. Можете вы стать для меня надежным человеком? – Она закрыла глаза. – И для него, – прошептала она. – Вы ему очень нравились.